Пока мама закрывала за нами дверь, я беспокойно окинула взглядом знакомые обои в цветочек в прихожей, банкетку, вешалку с потускневшими крючками для пальто и резные перила широкой лестницы слева. Было почти больно смотреть на всю эту обстановку, потому что она вновь напомнила мне о счастливой жизни, которую я вела до того, как мой мир рухнул.
В доме было тихо. Не работали ни радио, ни телевизор. Из открытого окна гостиной доносился лишь шум прибоя.
Я задумалась, как мама может жить в этом огромном старом доме одна-одинешенька, но затем вспомнила, что она всегда предпочитала одиночество, иначе никогда бы не оставила нас.
— Проходи в кухню, — сказала она. — Я как раз собиралась заварить чай. Похоже, тебе не помешает чашечка.
Силясь вести себя воспитанно, я последовала за ней.
Стены кухни были выкрашены в солнечно-желтый цвет, шкафчики из вишневого дерева — отреставрированы, а стол украшала новая гранитная столешница. На окнах висели занавески в зеленую клетку. У задней двери располагался новый высокий встроенный книжный шкаф, в котором стояло мамино собрание кулинарных книг. Отличалось и кое-что ещё. Исчез стол пятидесятых годов с блестящей белой столешницей и сияющими хромированными ножками.
— Когда ты купила его? — спросила я, проводя рукой по заменившему его антикварному сосновому столу. — Очень красивый.
— Красивый, да? — ответила она. — Я всегда считала, что этому старинному дому недостает более традиционных вещей.
Она права. Дом выстроен в викторианском стиле, и алюминиевой мебели в нем не место.
— Присаживайся. — Мама повернула ручку плиты.
Я потерла руки и села, размышляя, долго ли ещё мы будем следовать светским ритуалам, прежде чем она ответит на мои вопросы и открыто поговорит со мной о прошлом.
Несколько минут я наблюдала, как она суетится у плиты. Она нашла чайные пакетики и ополоснула чайник.
— Возможно, тебя удивят мои слова, — произнесла она, — но я всегда знала, что происходит в твоей жизни. Твой отец держал меня в курсе всего, особенно во время болезни Меган.
Сердце дрогнуло от потрясения, вызванного такими новостями, не говоря уже об имени Меган в устах моей матери.
— Правда? Вы держали связь?
Он никогда об этом не упоминал.
— Да, — ответила она. — Я знаю, как сложно ему было это скрывать. Прости, Софи. Мне жаль, что я так и не повидалась с Меган, пока она была жива.
В горле образовался болезненный ком. Я не могла говорить. Говорить о Меган пока ещё было больно, а знание о том, что мать все эти годы отсутствовала, и даже не прислала открытку с соболезнованиями на похороны, будучи в курсе происходящего, никак не улучшало сложившегося положения. Я не чувствовала себя вправе снять с неё груз вины.
Она неодобрительно покосилась на меня.
— Я также знаю, что у тебя странные отношения с отцом. Что вы не близки, и ты никогда его не навещаешь.
Я закрыла глаза и потерла лоб.
— Не тебе говорить о нехватке встреч, мама. Пожалуйста, не говори со мной, как с дурно ведущим себя ребенком. Ты лишилась этого права, когда ушла от нас. Поэтому не твое дело, как мы с папой сейчас относимся друг к другу.
Хотя это было не совсем правдой. Я приехала сюда, чтобы разобраться в отношениях со всеми людьми в своей жизни. Хотела узнать, почему мама решила уйти. Почему ушли все: и она, и Майкл, и Меган. Мне нужно понять, что произошло между моими родителями.
Почему отец не любил меня так, как любил Джен?
Я беспокоилась о том, что мне уже известен ответ на этот вопрос. И был известен всегда.
Но правда ли я сейчас хочу его услышать?
Мама поставила на стол две чашки и посмотрела мне в глаза.
— Я не виню тебя за то, что ты злишься, но ты пришла искать ответы, поэтому, если хочешь узнать историю целиком, не говори, что это не мое дело, потому что только я знаю всю правду.
Я откинулась на спинку стула и посмотрела в окно. Снаружи шептал и ревел океан, а волны разбивались о скалы.
— Ты знала, что он никогда не одобрял моих действий? — спросила я. — Ненавидел моих друзей. Говорил, что я слишком своевольна, и никогда не воспринимал всерьез мои слова о том, что я хочу стать писателем. Хотел, чтобы я выбрала иную карьеру. «Что-то менее творческое». — Я покачала головой. — Он никогда не вел себя со мной так, как с Джен. Ей бы он простил даже убийство. Ради неё он бросился бы в огонь, но ради меня не сделал бы ничего подобного. — Я посмотрела ей в глаза. — Но ты… Ты вела себя совсем по-другому, поэтому я никогда не понимала, почему ты ушла. Винила в этом папу. Это должна была быть его вина. Не моя.
Мама села.
— Твой отец хороший человек, Софи. Я знаю, что между вами есть разногласия, но он любит тебя.
Я усмехнулась:
— Ты правда так думаешь?
А затем я вспомнила наш последний телефонный разговор, когда отец удивил меня, выразив сочувствие. Впервые в жизни он говорил со мной так.
Но после того случая он не звонил. И я не звонила.
— Если он такой хороший, — сказала я, — то почему вы не женаты до сих пор? Почему ты оставила нас и больше не вернулась?
В её голубых глазах промелькнуло участие, и она поколебалась, прежде чем ответить.
— Это было неизбежно. Попробуй понять меня. Очень важно, чтобы ты это сделала.
— Мне жаль, но я не понимаю.
Она побледнела.
— Сейчас налью тебе чашечку чая. — Она встала и подошла к плите. — Потому что разговор нам предстоит долгий.
Я откинулась на спинку стула и морально приготовилась, поскольку прошло уже много времени с тех пор, когда я была точно уверена, откуда взялась. Необходимо узнать правду о моем отце.
И говоря так, я не имею в виду человека, который меня вырастил.