— Куда мы сегодня плывем, шкипер? — спросила я, спрыгивая на кокпит[22].
Он указал на открытое море.
— Туда, в направлении блаженства.
Я запрокинула голову назад и рассмеялась:
— К западу от острова Неги?
— Значит, ты там бывала, — улыбнулся он в ответ.
— Нет, но много о нём слышала.
Я положила руку ему на плечо, чтобы удержать равновесие, когда яхта накренилась в наветренную сторону. Мы набирали скорость. Паруса туго надулись на ветру. Нос судна рассекал волны, плещущие по корпусу.
О, как мне нравилось ощущение ветра и водяных брызг на щеках! Я вдыхала свежий соленый аромат моря, слушала крики птиц, летящих за нами из гавани. Я пребывала в эйфории, в полнейшем восторге!
— Ты прав! — закричала я, силясь перекричать ветер. — Это и есть блаженство!
Мы легли на правый борт, идя в крутом бейдевинде[23], и Мэтт предложил пойти быстрее. Я прыгнула на переднюю палубу и переставила паруса. Мэтт повернул руль, выравнивая судно, и мы помчались вперед, подпрыгивая на белых гребнях волн, разделяя друг с другом восторг от движения, пока не настало время поворачивать.
— Готова менять курс? — крикнул Мэтт. — Помнишь, что делать?
Ветер беспорядочно трепал пряди моих волос.
— Да! Как только ты будешь готов!
Он кивнул мне, резко крутанул штурвал и пригнулся.
Гик качнулся от края до края. Я выпустила стаксель-шкот[24], чтобы подстроиться под новый курс.
Перебежав на другую сторону, я проверила парус и закрепила линь[25].
— Хочешь порулить? — спросил Мэтт.
Я снова спрыгнула на кокпит.
— А то!
Перехватив штурвал, я крепко вцепилась в него и проследила взглядом за Мэттом, который прошел к скамье и сел.
Он наклонился вперед, упершись локтями в колени, сложил руки в замок и опустил голову.
— С тобой всё нормально? — спросила я.
Он поднял голову:
— Да, я просто плохо спал.
Мы продолжили идти в бескрайнее синее море.
— Ты хороший матрос, — заметил Мэтт. — Не потеряла навык.
— Думаю, это как езда на велосипеде.
Остальной мир едва ли существовал для меня в те минуты, когда мы неслись по неспокойному морю. Я была способна выкинуть из головы учебу, будущее, и даже собственное имя и родной город. Сейчас имели значение только скорость, направление ветра и штурвал в моих руках.
И то, что Мэтт сидит рядом со мной.
— Это потрясающе, — сказала я.
Прикрыла глаза, чтобы посмотреть на горизонт, вздымающийся и опадающий вдалеке из-за покачивания яхты.
— Отличное судно. Слушается как нельзя лучше.
Мэтт продолжал сидеть на лавке, прислонившись к транцу[26]. Он приподнял колено и положил на него ладонь, тоже вглядываясь в горизонт.
— Я на седьмом небе! — крикнула я. — Спасибо, что вытащил меня сегодня! Просто дух захватывает! Честно, я будто в раю!
Мэтт встал, подошел ко мне и взялся за штурвал. Минуту мы держали его вместе, разделяя этот потрясающий миг.
Настала моя очередь сесть и отдохнуть, и я отпустила штурвал, плюхнулась на лавку и прижала колени к груди.
Мэтт посмотрел на меня невозмутимым взглядом.
— Значит, ты веришь в рай? — усмехнулся он. — Раз уж упомянула о нем?
Прядь волос плясала на ветру перед моим лицом. Я заправила её за ухо.
— Даже не знаю, — отозвалась я. — Не то чтобы я об этом не думала. Думала. Не так часто, на самом деле, в основном в одиночестве. Штука в том, что разум требует доказательств существования рая, но их, конечно, нет.
Яхта накренилась, рассекая прозрачную воду, как конькобежец.
— Но порой я думаю, что, может быть, вот это рай, — продолжила я, понимая, что Мэтт с любопытством смотрит на меня, хотя сама глядела в другую сторону.
— Как так?
— Ну, что он существует именно в моменты удовольствия, — попыталась объяснить я. — Когда человек чувствует себя счастливым. Ты сказал, что мы плывем к блаженству, и ты был прав. Именно так я и чувствую себя сейчас, окруженная водой и небом, вдыхая свежий соленый воздух. Словно все мои чувства ожили. А разве не в этом смысл рая? В исполнении всех желаний? Разве не в этом благодать?
Он покосился на меня:
— Значит, ты веришь в рай на земле.
Я не удивилась, что с ним так легко говорить на такие серьезные темы. В моем окружении никто не хотел обсуждать подобное. Никто не задавался такими вопросами, по крайней мере, не вслух, не в разговоре.
— Кто знает? — ответила я. — Возможно, это всего лишь часть того, что ждет нас после смерти. Потому что вся эта радость — она в наших душах, верно? Не в голове или в плоти наших тел. Даже не в сердцах. Думаешь, говоря о радости в сердце, люди разве не имеют в виду душу? Потому что сердце — это всего лишь орган, и когда мы умираем, оно останавливается. Умирает вместе с телом.
— Но продолжают ли души жить? — спросил он. — Вот уж вопрос так вопрос.
Я внимательно посмотрела на него:
— А ты в это веришь?
Ветер разметал его волосы. Мэтт отвел глаза от горизонта и снова посмотрел на меня.
— Думаю, я тоже ищу доказательств, — ответил он, — как и ты. Хотя кто-то может и возразить, что нам не хватает вовсе не доказательств, а веры.
Он слегка крутанул руль, чтобы выровнять курс, и я восхитилась его четким профилем.
— А у тебя она есть, Мэтт? Вера?
— Иногда, — ответил он, — в определенные дни. Но, наверное, недостаточно. По крайней мере, пока. Думаю, я чего-то жду — разверзшихся небес, горящего куста… Не знаю.
— М-да, — согласилась я, тихо фыркнув. — Возможно, чем мы старше, тем понятнее становится.
— Может быть. — Мэтт посмотрел на большой белый парус, натянувшийся на ветру. — Но я верю во все остальное, что ты сказала — что на земле может возникнуть рай в определенные моменты нашей жизни. И этот день — один из них. Не думаю, что бывает лучше.
— Я тоже, — с готовностью согласилась я. — Надеюсь, что в моей жизни таких мгновений будет много.
Мы улыбнулись друг другу, и внутри меня затрепетала безумная смесь страха и желания.
— Ты голодна? — спросил Мэтт, меняя тему, чтобы улучшить настроение — Можем перейти в более спокойные воды и встать на якорь.
— Звучит здорово.
Когда мы вошли в тихую бухту, было уже около трех часов дня.
Приложив усилия, мы опустили паруса, бросили якорь, а затем Мэтт спустился вниз и принес тарелку сэндвичей и бутылку прохладного белого вина.
— Должно быть, в Чикаго ты скучаешь по морю, — сказала я, прислоняясь к транцу и изучая лицо Мэтта, поднятое к небу.
Я тоже подняла голову и увидела пушистое белое облачко, медленно проплывающее над верхушкой мачты.
— Я иногда отправляюсь поплавать на озеро Мичиган, — сказал он, опуская голову и протягивая руку за сэндвичем. — Но там весьма странно.
— В каком смысле?
Он откусил кусочек и проглотил его.
— Потому что оно выглядит и звучит как океан. Глаза говорят, что оно и есть океан, но чего-то не хватает. Чего-то… — Мэтт запнулся, словно подыскивая правильное слово. — Чего-то необходимого. — Он пригубил вино. — И все чувства кажутся неудовлетворенными, потому что все пахнет совсем по-другому, не так, как должно. Огромный водный простор, но вода пресная и на губах и коже не остается соли. А когда заплываешь подальше, то отсутствие запаха начинает по-настоящему тревожить. — Он положил руку на спинку скамьи. — Там мило, но не так, как здесь.
— Я никогда об этом не думала, — сказала я, хотя полностью понимала чувственность этого дня.
— Наверное, когда ты растешь рядом с морем, — сказал Мэтт, — оно у тебя в крови. Ты никогда не можешь уйти от него. Оно — часть тебя.
— Это не вызывает в тебе желания вернуться домой и провести остаток жизни на побережье? — спросила я.
В последнее время мне было трудно представить себе, как я возвращаюсь в Кэмден после выпускного и навеки остаюсь в родном городе. Но если бы там жил и Мэтт, если бы я видела его каждый день, то ничего более чудесного я и желать не могла.
— Вызывает. Отчаянное.
Удивленная его ответом, я нахмурилась:
— Так что тебя держит? Просто соберись и возвращайся.
Сначала он не ответил, словно хотел проигнорировать вопрос. Но, помолчав, он приподнялся на локте и посмотрел на тарелку с сэндвичами.
— Все не так просто.
— Почему?
Он посмотрел на меня долгим взглядом и покачал головой, без слов давая мне понять, что не хочет об этом говорить.
Я не стала на него давить, несмотря на то, что сгорала от любопытства, желая узнать о его жизни в Чикаго. Что его там держит? Должно быть что-то. Или кто-то. Внезапно меня пронзила ревность, когда я представила, что в его жизни есть женщина, пусть он и сказал мне, что нет.
Я приказала себе набраться терпения. Время ещё есть. Мэтт всё расскажет, когда будет готов.
Мы доели сэндвичи и заговорили о книгах. Обсуждали романы, прочитанные за последние годы, и Мэтт рассказал немного о написанных им рассказах и начатом романе. Поведал, что книга будет о мальчике, который осиротел и нашёл отцу странную замену в виде старого нью-йоркского дворника.
И я снова попросила его закончить роман.
— Может быть, — ответил он. — Посмотрим.
Волны бились о корпус, а чайки кружили над яхтой. Я не помнила, когда в последний раз так наслаждалась волшебством подобного дня. Казалось, что весь мир поёт рапсодию, переливаясь особенной энергией.
О, как я скучала по Мэтту. До этой минуты я не до конца это понимала. За последние шесть лет я вычеркнула из памяти воспоминания о счастье, которое испытывала рядом с ним в детстве, потому что всегда оплакивала его потерю. Я чувствовала себя так, словно в день отъезда Мэтта из Кэмдена у меня отобрали половину сердца.
Он увез с собой ту часть меня, которая могла испытывать эйфорию, подобную сегодняшней.
И тут же я нестерпимо захотела оказаться ближе к нему. Подвинуться на лавке и свернуться в его объятиях. Мне всегда этого хотелось, даже когда мы были детьми, но тогда я не совсем понимала, на чем основывается это желание. Я не понимала, что мои чувства, даже тогда, имели отношение к сексу.
Теперь это отрицать не стоит. И я сидела, всецело ошеломленная только что открывшейся мне истиной. С одной стороны, на берегу была безопасность — Питер, а с другой, в море, — Мэтт, безмерно глубокий и неизвестный, со всеми его непредсказуемыми опасностями: цунами и айсбергами, штормами и прибоем.
Мэтт допил вино и поболтал пустым бокалом в воздухе, глядя на бурные воды Атлантики.
— Похоже, надвигается туман. — Мэтт встал. — Видишь его?
Я тоже поднялась на ноги.
— Да. Чувствую прохладу.
— Наверное, пора в обратный путь.
Он посмотрел на меня и протянул руку, чтобы забрать мой пустой бокал. Наши пальцы на секунду соприкоснулись, и меня словно пронзило током. Похоже, что он тоже это почувствовал, потому что надолго замер, глядя мне в глаза.
Я приоткрыла губы. Сердце забилось с пугающей частотой. Я хотела что-то сказать, но что? Не существовало слов, чтобы описать, что я чувствовала и чего хотела. Все, что я знала: что я охвачена настолько диким желанием, что его не сможет остановить никакое самообладание.
Яхта качнулась, и я дернулась навстречу Мэтту. Это ему и требовалось. Он шагнул вперед и прижал меня к себе. На короткую секунду он просто сжал меня в объятиях, пока моё сердце бешено колотилось, а затем его губы обрушились на мои.
На вкус он был как свобода и наслаждение. Моё тело вытянулось, когда его ладони коснулись моих бедер и прошлись по спине, а жар его губ как бальзам проливался на мои изголодавшиеся неистовые чувства. Сбитая с толку и дрожащая я обвила руками его широкие плечи и крепче прижалась к нему, цепляясь за его куртку, желая получить намного больше, чем любой из нас когда-либо намеревался взять или отдать.
Он наклонил голову и поцеловал меня в шею так, что я едва не расплакалась от радости и страдания, потому что хотела его с безумным отчаяньем.
— О, Мэтт, — вздохнула я.
Он попытался прервать поцелуй, отстраниться, но не смог. Вместо этого он крепко обнял меня и прижался лбом к моему лбу.
— Боже, Кора. — Яхта слегка покачивалась у нас под ногами. — Зря я приехал.
— Не говори так. Я этого хотела.
— Но я обещал себе, что не прикоснусь к тебе.
Меня захлестнуло разочарованием, потому что я хотела с головой нырнуть в эту авантюру, и это желание никуда не исчезло. Последствия теперь ничего для меня не значили.
— Почему? — спросила я. — Из-за Питера?
— Я уже говорил, что не хочу усложнять тебе жизнь. Я не тот, кто тебе нужен.
Я втянула в себя воздух, чтобы заговорить, но Мэтт перебил меня:
— Ты же знаешь, я не из тех, кто любит сидеть на одном месте. Я никогда нигде не работал дольше года. Не могу закончить книгу, которую начал писать пять лет назад. Мы оба знаем, какой я человек. Я ненадежный, а ты заслуживаешь лучшего. — Он опустил руки. — Пора плыть обратно.
Он отвернулся, чтобы убрать тарелки и пустую винную бутылку, и в этот миг связь между нами прервалась. Страсть исчезла из его взгляда, сменившись неизвестно чем. Возможно, страхом. Тревогой о моем благополучии. Или даже лояльностью старому другу, которого Мэтт шесть лет не видел.
Или все было так просто, как он сказал — естественная неспособность привязаться к кому-то или чему-то? Недостаток, который так и не получилось преодолеть? А может быть, он и не хотел с ним бороться. Предпочитал свою свободу. Может быть, ему всегда будет надоедать то, что станет слишком знакомым.
Возможно, именно поэтому он меня так привлекал. Потому что был недосягаем.
Я не могла говорить. Могла лишь методично двигаться по палубе, помогая снаряжать яхту.
Вместе мы молча подняли якорь и паруса, и почти не разговаривали, пока ветер нес яхту в более знакомые воды и наконец обратно на твердую землю.