Цвета магии

Экспедиция на Край мира. J. Robert King

Растерянный здоровяк, Капитан Круциус, затерялся в толпе его богатых пассажиров. Хотя он был одет в свою лучшую куртку - чёрный жилет с золотыми пуговицами и красными Ямураанскими узорами, но чувство неловкости и мысль о банальности его одежды не покидали его среди этой благородной знати.

Они сидели вокруг него, как фарфоровые куклы, покачиваясь на железных кушетках, которые он прикрутил к палубе своего корабля. Большинство из них выдерживало это морское путешествие длиной в неделю со всей своей Аргивианской самоуверенностью, которая предполагала жалобы на размер каюты, качество еды, песни матросов, солевые туманы, запах рыбы, сильный ветер, яркий дневной свет, ночной мрак и постоянную тошноту. На этом корабле верховной жрицей неудовлетворённости была Мадам Джейри, более непримиримая и недовольная, чем само море. Она заняла целую кушетку, разложив вокруг себя свой багаж, состоящий из книги, зонта, шали, крекеров и холодного чая. Длинная шёлковая рубашка и серое кашемировое платье служили дополнением к её пухлому лицу светло – зелёного оттенка.

Круциус осторожно приблизился к ней. - Вы чувствуете себя сегодня лучше, моя дорогая?

- Должен ли корабль так много биться о волны и раскачиваться? - с непритворным раздражением спросила она, её глаза в утреннем свете казались двумя красными лезвиями.

Круциус изобразил на лице виноватую улыбку и указал разведёнными в стороны руками на море. - У моря есть волны, Мадам Джейри…

- Я не говорила о море, - возразила она, прижимая, уже не в первый раз использованный, платок к её губам, после чего, собравшись с силами, решила продолжить, - Я говорила о корабле. Вы не можете справиться с вашим собственным кораблём? У вас есть все эти канаты, паруса, якорь и ещё много разных приспособлений. И, конечно же, вы должны использовать это всё, чтобы сделать это путешествие более комфортным.

- Мы причалим к Арготу сегодня вечером, Мадам. Потом мы встанем на якорь, чтобы ваш желудок пришёл в норму, пока вы будете разглядывать тамошние чудеса, - сказал ласково Круциус.

- Моей племяннице Эльге нездоровится, она с утра не встаёт со своей койки. Она надеялась встретить своего будущего супруга на этой… тошнотворной экскурсии! - с большим трудом возмутилась она. - Но без молодых людей… это семь дней скуки… и семь ночей с морской болезнью! Я скажу вам так, вам повезёт, если на острове мы увидим несколько впечатляющих взрывов и признаки смерти и хаоса, или я устрою свою собственную катастрофическую битву прямо здесь!

Круциус выдавил из себя жалкую улыбку. - Я уверяю вас, Мадам, Мишра и Урза оставили там достаточно смертей и хаоса для всех вас. - Он собрал всю отвагу, которая у него осталась, и пошёл дальше.

Да, они скоро причалят к Арготу, и якорь спустится на землю, где сражались два брата, где сражался весь мир. Тут Круциус и сборище богатых и высокомерных дворян будут пить вино, есть стейки и разглядывать трупы молодых мужчин и женщин. «Экспедиция на Край мира», так он её называл. Это был четвёртая экспедиция Круциуса, и он ненавидел себя за то, что зарабатывал таким образом себе на жизнь - эксплуатируя человеческие страдания и кровожадность.

- Вредители, - пробормотал Круциус себе под нос, пока сознательно драил износившийся участок латунных перил. - Заниматься каперством было куда лучше.

Больше всего ему не нравилось, что пришлось так поступить с его красивым кораблём. Через двенадцать месяцев после смерти его дочери, Круциус спроектировал своё судно. Он зарисовывал его все дни напролёт, и даже во сне. За десять лет, он и его экипаж построили капер своими руками. Это был своего рода полезный траур, мольба о прощении, выраженная в дереве и смоле, за жизнь, которую он не смог сохранить. Он лично вырезал на носовой части корабля её портрет и назвал корабль её именем - Нуниева – и отплыл с ней в океан. Теперь он снова был рядом с ней, с милым ребёнком, который мужественно смотрел на мрачные волны, бьющиеся о невообразимо красивые берега. Нуниева была мечтой, воплощённой в реальность и предназначенной, чтобы открывать новые земли для Кроога.

После Кроог перестал существовать. Армия Мишры поглотила его. Больше там не было ни правительства, ни акционерных кампаний. Ветра политики и финансов утихли навсегда.

На море стоял мёртвый штиль. Капитан Круциус и вновь созданная Нуниева плыли по воле волн.

Однажды он взял на борт Аргивианский груз, но трюм Нуниевы не был предназначен для столь огромного количества припасов. Он был создан для скорости. Грузы достигали назначенных портов, но Круциус терял деньги с каждым выгруженным ящиком, которые стоили ему дорогостоящей починки корабля. Отчаявшись, он нанял команду гарпунёров и пополнил арсенал крюками, цепями, сетями и инструментами для разделки, в надежде окупить затраты добычей спермацета. Они выследили и убили одного кита, но хаос из разного рыбьего мяса, развешанного в порту, тучи чаек и акул, мерзкие застойные массы из чего-то, что до этого проплывало с ужасающей и величественной грацией через толщу воды – Круциус скорее бы загарпунил себя, чем ещё одного кита.

Но Аргивианская знать? Ленивая, богатая, кровожадная знать? Он без капли сомнения загарпунил бы их. Какими отвратительными бы они не были, они хорошо платили, выстраиваясь в длинные очереди, чтобы увидеть погибший от безжалостного кровопролития Аргот. Ещё одна экскурсия, и Круциус сможет выплатить свои долги. Ещё две или три, и он вместе с Нуниевой навсегда уплывут от ненавистных берегов Терисиарии. До тех пор, ему лишь оставалось надеяться, что война там продолжится.

- Молю, чтобы там всем хватило увечий и смерти.

Ночью, когда он впервые увидел Нуниеву, увечий было предостаточно.

Пьяный, с окровавленными костяшками пальцев и выбитыми зубами, Капитан Круциус брёл по мостовой Сумифы. Он держал свой путь через тёмное ущелье из магазинов и домов, закрытые ставни которых испускали золотистый свет, пронзая ночную мглу. Чередующиеся линии из света и тьмы, придавали Круциусу тигриный окрас. Ему нравилась эта игра света. Золото, кровь и кошки - людоеды – это и была его жизнь.

Он хотел, чтобы всё было иначе. Круциус надеялся отличиться на борту Йотианской военной галеры, но любовная связь с дочерью адмирала в этом самом городе, оборвала все его надежды на лучшую жизнь. Он до сих пор виделся с этой девушкой, но за пять лет он не увидел трюм ни единого корабля, кроме пиратской шхуны или бригантины. В то время, он и стал капитаном своего капера. Кулаки и зубы заработали ему его корабль, «Бэкстаб», а постоянная работа абордажной саблей подарила ему небольшой начальный капитал. Сегодняшняя драка, была ещё одной битвой за защиту этого капитала. Вор, который думал, что ему принадлежит золото Круциуса, лежал сейчас избитый и окровавленный в переулке около таверны.

Нанесение увечий не было в жизни, которую он планировал, но это было единственное, что удавалось ему достаточно хорошо делать. По крайней мере, ему не приходилось скучать. Он бы дрался, пил и распутничал до того дня, пока одна из его привычек не убила бы его. Жизнь капитана капера была весёлой, но короткой до безобразия.

Капитан Круциус приблизился к Бэкстабу, стоящему в тени пришвартованных рядом кораблей. Голова Круциуса кружилась от спиртного, кулачного боя и отвратительного звука, который доносился со стороны его капера. Это был пронзительный плач, похожий на вопль кота, зажатого в тисках. Круциус потряс головой, обдумывая, от какой такой мерзости может исходить ещё более мерзкий звук. Пока он всё выше взбирался по трапу на Бэкстаб, звук становился ещё громче.

- Проклятие.

Круциус шагнул на никем не надраенную и покрытую песком палубу. Несколько фигур крепко спали, облокотившись на бухты троса или на сложенные паруса, развешанные вдоль корабельных поручней. Один из них сидел в полусонном состоянии, попивая что-то довольно крепкое из бутылки.

- Эй, Биггс. Что за шум? - прорычал Круциус.

Мужчина пожал плечами. - Приходила женщина. Говорят, она оставила что-то тебе. А полчаса назад начался этот вопль.

Круциус поднял руки, прикрывая уши от воплей, которым, казалось, не было конца. - Как давно она приходила?

- Может быть с час назад. Трудно сказать. Сонная выдалась ночка.

- Бесполезный слизняк, - прошипел Круциус.

Сжав свои окровавленные кулаки, Круциус неуверенно побрёл в каюту. Он со всей своей оставшейся злостью отшвырнул ногой закрытую дверь. Вопли остановились лишь на мгновение, а после продолжились с новой силой. Он знал, что это мог быть ребёнок, и знал, кто примерно должна быть его матерью, но войти в его духовное святилище и оставить там мерзкого, вопящего захватчика… Это было пределом его терпения! Крик ребёнка разрывал его натянутые спиртным нервы, словно неудавшийся скрипач, водящий смычком по струнам нежнейшего инструмента.

- Замолчи, проклятый ребёнок!

Схватив лампу, он поджёг её и, крадучись, побрёл в комнату. Он съёжился от новой звуковой атаки и сжался от страха, в преддверии следующей. Это была его личная каюта – громоздкая мебель, запертые сундуки, мушкеты, абордажные сабли, бочки с ромом и сигары – место, предназначенное лишь для мужчины. Но всё это мрачное великолепие затмила изящно сплетённая корзинка с розовым свёртком из шерстяного одеяла внутри неё, из которой торчали крошечные ручки, шевелящееся, подобно ослабевшей актинии.

- Проклятие!

Круциус осторожно подошёл к корзине, подняв горящую лампу, и взглянул в это вопящее лицо. Он ожидал остаться равнодушным к ребёнку – свёртку, мокрому с обоих концов и пахнущим прокисшим молоком, – и был уверен, что он не будет похож на прелестного малыша, пока от него будет слышен этот истеричный вопль. Но её вопль был криком одиночества и ужаса. Брошенная собственной матерью, одна в незнакомом месте, где её крики не замечали довольно долгое время, а кругом были только ворчащие и грубые моряки… Круциус видел что-то родное в нём, не только в форме глаз и губ, которые были, несомненно, его, но также и в ярости отчаяния покинутого всеми существа.

Судорожные пинки малыша выбили листок бумаги, лежащий рядом с её крошечными ногами, завёрнутыми в пелёнку. Круциус осторожно поднял записку и развернул её. Почерк принадлежал той самой дочери адмирала, которая стоила ему морской карьеры. Он прочитал: «Она твоя. Я не смогу воспитать её».

Круциус нахмурился. - А я смогу, будучи преступником и капитаном капера? - Он схватился за свою голову. - Пора заканчивать с такой жизнью. Я начну новую жизнь и остепенюсь. Я закончу бороться ни за что и начну бороться за всё.

Малышка закончила вопить, став такой несчастной, что Круциус инстинктивно опустил фонарь и записку на пол, и нежно взял её на руки. Его руки оставляли следы крови на розовом одеяльце. Она схватилась за его плащ, мокрый от пота и пролитого пива, и успокоилась.

- Я тут любимая, тут.

Малышка хваталась за пуговицы изо всех сил, стараясь прижаться как можно ближе.

- Проклятие.

Половина экипажа, достаточно трезвая, чтобы расслышать вопль из каюты капитана, успела покинуть корабль в тот самый злополучный час. Кормовая часть корабля была более чем безлюдной глубоким утром.

Женщина на корабле была к неудаче. Девочка на корабле была абсурдом.

Круциус принял решение. Оно казалось достаточно разумным в первый момент, когда несчастное, всеми брошенное создание успокоилось, прикоснувшись к нему. Через час оно стало казаться менее разумным, когда она проснулась, голодная и неумолимая. Она не могла расти на крекерах или вяленом мясе, а пиво было вне вопросов. Ей нужно было молоко. Ей нужна была мать. Не долго думая, окровавленный и полупьяный Круциус спустился обратно в город, в поисках дочери адмирала.

Окровавленный капитан капера, несущий на руках визжащего младенца через центр города в три часа утра, не было обыденным зрелищем на Сумифе.

Круциуса окружил патруль вооружённых солдат. Половина дюжины кулаков почти сразу закончили все его возражения. Его и малышку притащили в полицейский участок. Солдаты обвинили его в воровстве детей и бросили его в клетку с парочкой пьяниц. Один из них оказался человеком, которого ранее этой ночью избил до крови Круциус. Драки тут, к сожалению, строго наказывались. Парень увидел его и обрадовался, что Круциус был более пьян и избит, чем он сам. Круциус был рад, что солдаты не были слишком осторожны с ним. Они относились к его девочке немного лучше, разрешая ей пинаться и кричать в её корзине, стоявшей в углу, пока ходили по своим делам. Он кричал им, чтобы они нашли ей немного молока, проверили, мокрая ли она, привели её мать, сделали хотя бы что-то, чтобы остановить этот непрекращающийся вопль!

В конце концов, полицейские привели дочь адмирала. Она вошла, до сих пор молодая и вызывающе одетая в её голубое ямураанское платье, накидку на её плечах, и с возмущённым отцом, одетым в китель. Ночью, когда Круциус впервые встретил эту женщину, её кожа казалась белой, как слоновая кость. Сегодня ночью её кожа была похожа на лёд, холод от которого пробирал до костей.

Она метнула один взгляд на Круциуса, после на пол, и сказала, - Это девочка не моя. Она ничья. Я сомневаюсь, что этот мужчина похититель. Я сомневаюсь, что он вообще кто-либо.

Круциус вытащил свои руки через тюремную решётку и начал умолять. - Как ты можешь такое говорить? Ты не слышишь её плач?

Белоусый и краснолицый адмирал отодвинул свою дочь за себя. - Моя дочь не водится с головорезами…

- Она водилась со мной три раза той ночью, - прервал его Круциус.

-… И я возмущён, что из-за проделок этого выродка нас вытащили из наших кроватей.

- Подойдите, Адмирал. Вы должны были знать о беременности. Как, вы, можете так сильно заботиться о своей дочери, и так мало о своей внучке?

- Забудьте об этом недоразумении, - сказал один из солдат, сопроводивших эту парочку на выход. - А ты – молчи, и пока лучше бы тебе придумать, как заставить этого ребёнка замолчать тоже.

Круциус никогда прежде не сбегал из тюрьмы. Он был в десятках из них, и у него никогда не было причины сбегать оттуда. Но сегодня ночью ребёнок не оставил ему выбора. Он больше не мог терпеть его крики. Когда солдат развернулся, чтобы в очередной раз придраться к нему, Круциус схватил его мёртвой хваткой, взял ключи и попробовал открыть каждый замок, пока один из них не поддался, и побежал.

Он совершил невероятную глупость, сбежав с младенцем в корзине. Он бежал с погоней на хвосте по улицам Сумифы. На причале он оторвался от своих преследователей достаточно надолго, чтобы схватить одну из коров на соседнем корабле, перевозивших их на бойню. С проклятиями и пинками он затащил упрямое животное на Бэкстаб.

Это было самым тяжёлым отплытием его бригантины из дока. Его экипаж сократился до пяти матросов - пяти пьяниц и пяти крайне ленивых моряков.

После всего произошедшего, на корабле было теперь две женщины – девочка и корова.

- Проклятие, - повторял про себя Круциус, пока доил одну, чтобы поела другая. Эта малышка изменила всё. Если она выживет, и выживет он, то это изменит всё.

Вскоре он обнаружил себя в открытом море с ней, с коровой и без экипажа. Трусливо сговорившись, пятёрка оставшихся взяли один из баркасов Бэкстаба и поплыли обратно к Сумифе.

Одному человеку было не под силу справиться с парусами бригантины. Но Круциусу приходилось управляться не только с парусами, ему нужно было держать штурвал и откачивать воду. Но, учитывая всё это, более невозможным было ухаживать за ребёнком и за коровой, которая кормила его. Они все были прокляты умереть, дрейфуя в открытом море, в этом он был уверен.

И всё же, поглядывая на это красивое, грустное, всеми брошенное личико, он знал, что он это сделает. Сделает невозможное. Он закончит бороться ни за что и начнёт бороться за всё.

Это было действительно зрелищно. Поле боя было растянуто вдоль всего берега, и группа из мерфолков с кожей цвета сапфира собралась в стороне от гавани для послеобеденного развлечения. Дворяне на борту повставали со своих кушеток, подойдя к перилам, и в страхе осматривали картину, раскинувшуюся перед ними.

Остров Аргота казался огромным и мрачным в полуденном свете, заслоняя растянувшимся полем боя весь восточный горизонт и угрожая накрыть Нуниеву. Она стояла в глубоких водах за пределами гавани, где были навсегда пришвартованы военные корабли Мишры. У берега, их мачты и лонжероны образовали непроходимую чащу. Опасаясь, что человек или машина могли оставаться живыми на одном из этих кораблей, Капитан Круциус заранее приготовился к быстрому отплытию, но каждая унция мышцы и механизма были заживо погребены под горами обломков.

Перед надоедливыми пассажирами Нуниевы раскинулись равнины Аргота, на месте которых год тому назад красовались древние леса. Здесь столкнулись титанические армии Урзы и Мишры. Поверх срубленных стволов деревьев и измельчённых в труху растений, подобно насекомым, копошились толпы солдат. Йотианские воины мерцали в солнечном свете посреди сторонников Мишры, одетых в чёрную броню. Среди них шли глиняные големы, создания, созданные по подобию людей и разрывающие любую плоть. Люди атаковали, сражались, падали и умирали.

- Они действительно убивают друг друга? - спросил восторженный старикашка между глотками красного вина.

- Да, - грубо ответил Капитан Круциус. - Шесть месяцев назад вы бы увидели их уничтожающих только лес. Теперь вы видите их убивающих друг друга.

Лицо Мадам Джейри окрасилось здоровым румянцем, когда сбросили якорь, а перед ними развернулась картина недавней битвы. – Вы говорите, что они сражаются даже ночью? Они будут сражаться вплоть до ужина или даже после него?

Лицо Круциуса побагровело. - Да. Они, конечно, будут сражаться до ужина и после него, пока они не увидят свет от бомб, падающих на них.

- Блестяще. - Она осталась довольна от этого аспекта морской экскурсии. - Это было бы чудесно, увидеть огни и вспышки под звёздным небом. Возможно, моя племянница Эльга будет чувствовать себя немного лучше, чтобы выйти на палубу. Должно быть на этом поле битвы множество подходящих холостяков.

Старикашка захихикал от восторга. - Я с трудом представляю себе, что кто-нибудь останется там после шоу сегодняшним вечером. - Он сделал ещё один глоток, и его губы окрасились красным, после чего он продолжил, - Я полагаю, что если тут кончатся люди, то прибывающих сюда судов станет ещё больше.

- Взгляните на механизм, похожий на дракона, - сказал Круциус, отвлекая внимание от этой бесконечной резни.

Огромный механизм пробирался через битву. Его стальной хвост выкашивал атакующие его ряды из смертных созданий. Люди контратаковали, разрезая копьями воздух. Механический дракон расправил крылья в титаническом размахе и соединил их, направив поток сильнейшего ветра в сторону людей. Копья и их обладатели беспорядочно закружились в образовавшемся вихре.

Орнитоптеры заполняли пространство под небом, подобно стрекозам, и скидывали бомбы на сражающиеся армии. Дым, пыль и части тел смешались в раскалённых облаках от взрывов бомб. Спустя несколько мгновений, импульс от взрывов достиг Нуниевы. Они были незначительны, по сравнению, с ужасающим взрывом в центре сражения.

- Вы видели это? - спросил Круциус. - Этот столб чёрного дыма поднимется сейчас в небо? - Его речь прервалась из-за громового рокота, соединивших в себе взрывы сотни бомб. Звуковая волна пронеслась эхом над спокойным морем, подняв паруса Нуниевы. - Один из титанов Мишры попал в ловушку. Я рассказывал вам, что армия Урзы выкопала гигантские ямы, достаточно глубокие, чтобы целиком поглотить механического дракона, после чего они спрятали на их дне сотни бомб. Когда приходило время, они завлекали к ним механических созданий Мишры. Сейчас вы и оказались свидетелями сработавшей ловушки. Дракон упал, воспламенив бомбы, и смотрите… там что-то взлетает!

Что-то появилось из поднимающегося облака дыма. Гигантский механизм взбирался по подъёму. Деформированный и сотрясаемый от фатальных поломок титан рвал когтями уже и так разорванную равнину. Его ноги кончались коленями, а разорванные сухожилия из проводов и металла тащились по разорванной земле. Он поднялся, возвышаясь над вопящими и отступающими силами Мишры. Звук его разрушающихся от напряжения механизмов достиг Нуниевы. С ужасающим скрипом, титан рухнул, став могилой для сотен впавших в отчаяние союзников.

Зрители начали аплодировать, и несколько поднятых бокалов с вином отпраздновали смерть машины. Радостные дикие вопли подхватили аплодисменты, заглушив крики и стоны умирающих.

- Хорошо, Капитан, - сказала мадам Джейри, - несмотря на неделю пыток в море, морских монстров и цингу, вы показали нам всё, что обещали.

- Достаточно увечий для вас?

- Достаточно на ближайшее время. Грохот от всего этого даже добавил наслаждения от этого вульгарного вина, которые вы подали. Искупавшись в свете от разрывающихся бомб и звуках падающих титанов, ваш ужин может оказаться для меня, наконец, вкусным! - она засмеялась.

Другой столб дыма, поднимающийся с того момента, как она начала говорить, оказался одним из деревьев позади поля битвы. Копоть начала распространяться, пробившись через покров из листьев и мха. Ветер донёс пепел и вонь до фальшборта.

- Они сжигают мертвецов со вчерашней битвы, - отметил Круциус.

- Я надеюсь, ветер сменится, - сказала мадам Джейри, скорчив тошнотворную гримасу. - Часть пепла попала в моё вино.

Она смотрела вниз, в её бокал, когда раздался взрыв.

Сперва появился обжигающий яркий золотисто - белый свет, расколовший центр поле боя. Круциусу показалось, что остров поднялся в воздух. Земля выглядела нереальной, как-будто ожившая картина, нарисованная на холсте. В следующее мгновение пылающий солнечный свет разорвал холст напополам. Это было второе солнце, голубая звезда, скрытая под островом и светившая сквозь ткань реальности. Необъятное кольцо из грязи, тел и машин взмыло в воздух вокруг солнца, охваченного пламенем. Взрыв проделал глубокий кратер в центре острова и размельчил в порошок камни, людей и машины, образовав вокруг себя чашу. Каждую секунду чаша удваивалась в размерах. Леса, которые выдержали даже натиск Урзы и Мишры, простояли недолго, вспыхнув и рухнув, как полыхающие спички. Холмы, которые величественно лежали вокруг кратера под ярким небом, рассыпались перед лицом растущей сферы энергии.

- Увечья, - произнёс в ужасе Круциус.

Целый остров исчез. Он скрылся внизу, на милю ниже ватерлинии. Титаны, механические драконы, орнитоптеры, воины – исчезло всё. Океан заполнил бы образовавшуюся пустоту, если бы не растущая сфера, выталкивающая его обратно. Мерфолки, наблюдающие за развернувшейся перед ними картиной, ринулись прочь, пытаясь остаться впереди разрушающейся реальности. Вода вокруг сферы, образовала мерцающие, красивые до ужаса горы. Нос корабля неестественно поднялся, и детское лицо Нуниевы смотрело на полыхавший ярким испепеляющим всё огнём конец мира.

- Поднять якорь! - крикнул Круциус.

Он сделал шаг в сторону якорного шпиля, но не больше.

Палуба наклонилась, лишив Круциуса опоры для его ног. Дворяне и экипаж беспорядочно метались среди прикрученных кушеток. Кроваво – красное вино повисло в воздухе причудливыми арками, как-будто океан всасывал его в своё безразмерное брюхо. После чего корабль начал подниматься вверх по волне. Вино разливалось на стонущие от напряжения доски. Вспенившаяся вода доставало до самых облаков.

Рыча, Круциус цеплялся за перила. Когда корабль накренился, он разглядел через глубокие воды дно океана, оно было ужасающе близко. Он был уверен, что Нуниева опрокинется и убьёт их всех, но высоко поднявшаяся вода крепко дёрнула якорную цепь и понесла корабль вверх. От сильного рывка якорь оставил океанское дно. Нуниева поднималась вверх по волне. Дворян смело на левый борт корабля. Круциус мог только наблюдать. Они все достаточно скоро погибнут.

Увечий и смертей хватало теперь всем.

Корабль мотало по волне, словно срезанную пробку от вина. Через стену воды просматривался взрыв. Он рос ещё интенсивнее и свет от него проходил через полмили выпаренной морской воды. В следующий момент Нуниева была почти на пенящемся гребне волны, область, где ветер, вода и огонь смешались воедино. Круциус уже не мог отличить верх от низа, свет от тьмы.

Ветер разрывал мачты, словно те многолетние деревья, разрушенные при взрыве. Морская вода обрушилась вниз, заполняя кратер, где недавно находился Аргот. Нуниева беспорядочно неслась вниз по вогнутой стороне волны. Она направлялась прямиком к ядру нового солнца пробудившейся Доминарии.

Это было последнее, что видел кто-либо из них. Глаза каждого человека на палубе сгорали в их черепах. Ослеплённые, они вцепились в потерявший управление корабль, пока он нёсся вниз по волне, вперёд к кипящему фундаменту мира.

- Присаживайся, папа. Ты будешь пить? - прелестная маленькая девочка девяти лет сидела на сумрачной веранде. На подносе перед ней лежал чайный ямураанский сервис. Из тёмного напитка поднимался пар. - Он скоро станет холодным. - Нуниева была в её лучшей одежде, которую она называла «лесной», потому что она надевала её только в случаях, когда они выходили на берега, где росли деревья. В море она носила безрукавку и панталоны, как и любой сын капитана.

Капитан встал перед ней. Недолго позанимавшись каперством, Круциус стал уважаемым капитаном грузового судна. Беспристрастный, трудолюбивый и надёжный, как само солнце, Круциус был богатейшим среди морских капитанов на континенте, но больше всего он благодарил судьбу за Нуниеву. Только сейчас Круциус перестал наблюдать за своей дочерью. Он смотрел мимо беседки, поросшей виноградной лозой, вниз к широкому и тёмному морю под скрывающимся за горизонтом солнцем. Круциус был очарован. Он не мог оторваться от этой красоты, в ожидании вернуться обратно на борт. Для него море было жизнью, а суша – смертью.

- Я не могу ждать вечно, - настаивала Нуниева.

Круциус улыбнулся, кивнув в ответ. - Я извиняюсь, дорогая. Я такой рассеянный этой ночью.

Она налила чай в чашки для него и для себя. - Если ты беспокоишься о завтрашнем дне, то я нет, ты же сам сказал, что этот хирург лучший на трёх континентах. Он знает, что делать.

- Да, доченька, - согласился он, встав на колени и взяв её за руку. Она была хрупкой и крошечной в его ладони. - Он узнает, в чём проблема.

Она проницательно кивнула, подняв чашку к губам и сделав один обжигающий глоток. Хрупкое фарфоровое изделие опустилось от губ, и её подбородок задрожал от беспокойства. Он подумал, что увидел предвещающее слёзы лицо, но она никогда не плакала. Она сглотнула чай, и спокойный взгляд отразился на её лице. Она улыбнулась.

- Он очень вкусный в новых чашках.

- Ты не должна пить его, пока он слишком горячий, - сказал Круциус, сделав глоток, чтобы тоже распробовать его вкус. Он скорчился. - Или если он слишком горький, - сказал он и поставил чашку обратно на поднос.

Нуниева до сих пор держала чашку в своих пальчиках. - Нет. Это первый раз, когда у меня есть чайный набор, и первый раз, когда мы вышли на берег в этом году, и я хочу, чтобы мне понравилось всё, - сказала она, после чего сделала второй глоток.

- Ты добрая и мужественная девочка, Нуниева, - сказал Круциус. - Добрая и мужественная.

Круциус попал в морской шторм. Палубу накрывали высокие волны. Дрожь бежала по доскам. Обломки мачт царапали борта. Металл скрежетал. Дерево скрипело. Оторванные тросы хлестали по палубе. Дождь колотил в спину капитана.

- Проклятие.

Он не мог сказать, был ли это день или ночь. Вспышка, которая разрушила Аргот, также сожгла ему глаза. Они не были ему нужны, чтобы понять, что большинство из его пассажиров и команды были мертвы. Запах крови заполнял воздух, а гнилостная вонь говорила о разорванных мертвецах. В стороне от его собственных стонов, он услышал другой нечеловеческий звук.

Он был жив, если это можно было назвать жизнью. Слепой, избитый и ослабевший на борту собственного корабля – Круциус жил. Он не мог справиться с насосами в одиночку, даже если они оказались бы неповреждёнными, он не мог расчистить палубу, он не мог даже увидеть землю или звёзды, чтобы найти безопасную гавань. Возможно, тут даже не было земли. Аргот разрушен до основания, которое сейчас находилось где-то на дне, под толщей воды. Армии Урзы и Мишры были тоже уничтожены. Возможно, взрыв потопил и всю Терисиарию. Возможно, в мире уже не было безопасной гавани. Деревянное ведро с грохотом катилось по палубе к Круциусу. Слепо подняв руку над головой, он мог только догадываться о его направлении. После чего появился оглушительный звук, вкус крови, и он снова потерял сознание.

У него были огромные надежды на этого хирурга, лучшего на трёх континентах. Человек знал о применении пиявок, об использовании френологии, о манипуляциях с основными точками кровотока на ногах и ушах, чтобы ослабить напряжение в дистальных участках тела, но изнурительная болезнь, которая разрушала Нуниеву изнутри, была не в ушах, ногах или теле. Это было проклятием всех красивых вещей, придуманным каким-то тёмным и завистливым богом, приравнявшим смертность к страданию. Её болезнь была не предметом тела, а души, проклятием павшим на неё, потому что иначе она была бы совершенством.

У хирурга не было ответов, кроме травяных бальзамов и проникновением под кожу медной нитью. Круциус усердно следовал его советам, и Нуниева переносила мучительные боли от этого «лечения» с тем же мужеством, с которым она переносила глотки обжигающе - горячего чая. Она была храброй девочкой, не только от природы, но и от необходимости. Она видела, что отец нуждается в ней, чтобы оставаться мужественным.

Они задержались тут, в этой заросшей виноградом вилле около моря, потому что она могла носить тут «лесную» одежду и бродить по базару. Её глаза блестели от ярких тканей торговых палаток, а её шея и пальцы мерцали от драгоценностей, которыми Круциус одаривал её. Деньги, которые он тратил, были честно заработанными, а драгоценности, которые он покупал, напоминали о щедрых подарках моря из морского жемчуга и перламутра, раковин наутилуса и галиотиса, зубов акулы и морской звезды. В первое время Нуниева радостно принимала эти подарки и носила их везде. Понемногу радость от подарков потухла. Блестящие вещи только лишь обращали больше внимания на строгие линии её шеи и тонкость запястья.

Однажды, она отказалась от его покупок. Вместо этого, она развернулась, чтобы найти что-то для него равное по стоимости на соседнем прилавке. - Купи их, папа. Ты же хотел новый набор ножей для резьбы по дереву, - сказала она.

Стоя под тенью крыши кузницы, Круциус улыбнулся. - Они очень дорогие, доченька.

- Не дороже, чем жемчужины, которые ты хотел купить мне, - ответила она. Нуниева взяла его за руку и нежно сказала. - Тебе не нужно покупать мне все эти вещи. Я и без них знаю, что ты любишь меня.

- Девочка моя, Нуниева, - сказал он сдавленным от подступавших слёз горлом. - Знай всегда, что я люблю тебя.

Круциус пришёл в себя, рыдая в мёртвой хватке шторма. Ведро перекатывалось рядом с ним, одаривая его новыми ударами с каждым раскачиванием корабля. Он яростно отбросил его прочь.

Тут уже никогда не найдётся безопасной гавани для него. Только не тогда, когда его дочь покинула этот мир раньше него. Не тогда, когда его нация прекратила существовать. Не сейчас. Если бы он был на земле во время взрыва, то он бы погиб, но это… Это нельзя было назвать жизнью.

Судно медленно поднималось под ним, как-будто только одна его сторона была на волне. Его трюм должно быть заполнен водой. Находясь между дождём и морскими волнами, оно могло только и делать, что заполняться.

После чего дождь усугубился сильным градом.

Рыча, Круциус пополз через разбитую палубу. Он нащупывал опоры. Разорванную парусину… узлы на оторванных тросах… выломанные доски… холодные, холодные руки.

Он вдруг остановился, измождённый яростными ударами града. Его пальцы удерживали руку, одетую в кружевной рукав. Он хотел что-то сказать, но обнаружил, что может только крикнуть или издать рык. Надеясь на чудо, он последовал по руке, до плеча, а после к воротнику. Он схватился пальцами за женскую шею, но ощутил только плоть, холодную и неподвижную, как мясо в погребе. Пульса не было.

Беспощадный град ненасытно бил его в спину.

Он передвинул свою руку к её лицу. Мадам Джейри.

- Увечья и смерть, - прошептал он. - Увечья и смерть.

Смирившись с одиночеством, он пополз вперёд. Град впивался ему в шею и голову. Он цеплялся за обломки разрушенных перил в середине палубы и пробирался через стальные кушетки. Тут было более чем три мёртвых тела, между ним и выломанной крышкой люка, ведущего в трюм. Он не стал останавливаться и быстро спустился вниз, подальше от разрывающихся в клочья небес.

Сумерки уже сдавались ночной тьме, когда они возвращались с их последнего визита к хирургу. Нуниева хотела ещё чая. Круциус был в настроении, не отказывая ей ни в чём. Вскоре она сидела на том же самом сиденье, с тем же Ямураанским чайным набором, и в той же «лесной» одежде, той самой, которую она одела в ту её первую ночь на суше. Круциус снова стоял, очарованный видом предзакатного моря, и отказывался от чая. В стороне от тёмных глубин ещё ничего не изменилось.

Нет, изменилось всё.

- Папочка, не грусти, - сказала она. - Мы вернёмся в море завтра.

- Да, дорогая, - отстранённо сказал он. - Мы найдём другого хирурга. Лучше этого.

- Мы вернёмся в море завтра, поэтому давай насладимся чаем этой ночью. Это моя последняя ночь на суше, - сказала она спокойно, наливая себе чай.

Круциус остановил её. - Не говори так. Мы останемся тут подольше. Мы можем оставаться тут так долго, как ты захочешь.

- Всё в порядке, папа. - Она пила слишком горячий чай и старалась не показывать это. Когда она вернула себе самообладание, она подняла взгляд на Круциуса. - Не грусти.

- Но мне грустно, дорогая.

- Тогда не бойся.

- Я боюсь. Ты всё для меня. Ты целый мир.

- Я не боюсь, папочка. Не бойся и ты.

Он наклонился, чтобы обнять её. Она растаяла в его руках и прильнула к его шее. Это был последний момент, когда он держал её в своих объятиях. После чего послышался длинный долгий вздох, покинувший её тело тихим шёпотом.

Он вздыхал вздрагивающим и дрожащим дыханием, как-будто он мог удержать покидающий её тело дух, прежде чем он исчезнет навсегда.

Круциус встал. Ямураанский чайный набор опрокинулся и с грохотом упал на землю.

Она не издавала ни звука.

Он стоял и не выпускал её из объятий, вглядываясь в тёмное прозрачное море.

Этот корабль воплощал в себе всё его мужество. Он не уходил в море, пока не смог взять с собой Нуниеву. Сейчас корабль был мёртв, а его капитан находился между жизнью и смертью. Это был призрачный корабль, сперва опустошённый финансовыми проблемами, после измученный плохим обращением, а после всего этого разрушенный взрывом, уничтожившим целый мир. Те же самые тёмные необъяснимые силы, разрывающие когтями свои тёмные миры и уничтожившие его дочь, достигли верха моря, разрушив корабль, носивший её имя.

- Я дважды потерпел неудачу, - сказал себе Круциус. - Я потерял её дважды. - Он почувствовал вину за то, что взял его дочь в море и назвал её именем судно, перевозившее кровожадных и порочных людей. - Я уничтожил их обоих. - Не могло быть судьбы хуже, чем эта. Он был в изнеможении. Он умер во всех отношениях, и только лишь его сердце продолжало неустанно биться. Окончательная смерть могла прийти откуда угодно. Возможно, корабль потонет или опрокинется. Возможно, шторм убьёт его градом или кувыркающимися обломками. Но Круциус не хотел ждать, он должен был сделать это сам.

- Я убил её. Я смогу убить и себя.

Со стонами, он вылез из-под заклёпанного деревянного ящика, где он лежал. Он не знал, насколько долго он задержался тут, то теряя, то возвращаясь в сознание. Беспрерывный шум ветра и моря, головокружительные наклоны и частые содрогания корабля, сделали сон и грёзы неразличимыми. Дрожа от страха, он полз, растянувшись по палубе. Разбитая бочка разливала пастообразное вещество по доскам. Мокрые верёвки беспорядочно извивались, а осколки разбитых стёкол впивались в его тело. Не заботясь о себе, Круциус полз вперёд, по направлению к двери. За ней располагались каюты и его личная кабина. Там, в письменном столе, должны были лежать самые острые ножи, одним из которых он вырезал портрет из дерева на носу корабля. Этот нож легко перережет ему горло. Но он не думал об этом. Его мысли были только о ней - тонкие черты скульптуры лица его любимой дочери.

- Она бы не хотела, чтобы я делал это, - говорил он себе, когда тянулся к засову, запирающему дверь. Брусок был крепко зажат в опорах. Со скрежетом зубов, Круциус приподнялся и толкнул её. Брусок сдвинулся вверх. Следующий толчок, и засов почти покинул опоры. - Ничего не бывает лёгким. Даже это. - Он толкнул ещё, последний раз.

Послышался громкий скрип, и он отпрянул назад. Дерево треснуло. Что-то ударило в дверь изнутри, и поток из обломков хлынул на Круциуса. Бревно упало ему на живот. Грузовой крюк ударил ему в голову. Он бы увернулся, если бы его ноги не увязли в обломках. Оползень из обломков крушения накрыл его по пояс. Круциус боролся выбраться из завала, но боль невероятной силы ударила ему в бок.

Боль усилилась, растянувшись от груди до шеи.

- Время пришло, - подумал он и свалился от изнеможения и боли на обломки. - Время пришло…

- Присаживайся, папочка. Начинает холодать, - сказала Нуниева следующим утром. Она сидела на веранде с видом на море, в беседке из красного кирпича и виноградной лозы, окутывающей её в холодном утреннем воздухе.

Круциус стоял на своём месте, хотя в этот раз, он знал, что это только лишь сон. - Тут не было следующего утра, Нуниева, - сказал он грустно. - Ты умерла прошлой ночью.

Она пожала плечами и, наклонившись, похлопала по маленькому металлическому сиденью рядом с ней. - Я только хотела увидеть, боролся ли ты до конца.

- Боролся ли я до конца?

- Да, до конца той ночи, - ответила она. Её улыбка казалась бы озорной, если бы она не была такой грустной. - А сейчас подойди и сядь.

- Ох, дорогая, это только лишь сон…

- Да. В этом сне я всегда предлагаю тебе присесть, но ты всегда отказываешься, - ответила она, перебив его. - Это сон, папочка. Ты можешь делать всё, что угодно. Подойди и присядь со мной.

- Да, - сказал он, признательно вздохнув. - Да.

Соблюдая этикет, она опустила заварной чайник, и начала разливать чай в чашки, наполняя их до краёв. Бурая жидкость испускала нежный аромат. Её руки были маленькие и загорелые на фоне белого фарфора.

- Я разбил эти чашки той ночью.

- Да, - сказала она, продолжая разливать чай. - Но ты боролся до конца. Я боялась, что ты не захочешь. Я боялась, что твоя жизнь кончится.

- Она закончилась, дорогая. Она закончилась, - уверял Круциус. В этот раз чай был не обжигающий и не горький. - Ты была всей моей жизнью и моим будущим. Я пытался продолжать жить. Я построил корабль с твоим именем, но он не заменил тебя. И я не смог обеспечить его всем, как и тебя. Это мне оказалось не под силу, как и с тобой. - Он потряс головой и печально усмехнулся. - Когда ты умерла, дорогая, моему миру пришёл конец. И когда корабль, названный в честь тебя, был разрушен, целому миру пришёл конец от огромного взрыва, который уничтожил всё. Корабль был разрушен от взрыва и шторма. Я был ослеплен, избит и похоронен под кучей обломков построенного мной же корабля.

Она взглянула на него из-за крохотного чайника. Её глаза казались старше её молодого лица. - Что ты сделал потом?

На его лице отразилось недоумение, и он опустил наполовину опустевший чайник. - Что я сделал?

- Да.

- Хорошо, дорогая, - сказал он, мрачно усмехнувшись. - Я умер. Это то, что я сделал потом.

Она испуганно посмотрела на него. - Ты умер?

Он кивнул. - Да, я умер.

- Ты был из последних людей на сотни миль вокруг, и ты не боролся до конца?

Круциус взял её за руку. - По какой причине я должен был остаться жить? Если бы у меня была бы причина. Я бы сделал всё, что угодно. Я бы мог выкарабкаться из-под этих обломков. Я бы мог пережить шторм, чтобы расчистить палубу. Я мог бы в одиночку справиться с насосами и нашёл бы какой-то способ, чтобы ощутить запах земли или услышать звёзды. Если бы ты была рядом со мной, то я бы снова обрёл целый мир и сделал бы всё, что угодно.

- У тебя есть я. - Её голос изменился, до сих пор энергичный, но уже не молодой, голос женщины вместо ребёнка. Всё постепенно исчезало - её лицо, веранда и море. Слабая тьма просачивалась через материю сна, оставляя лишь голос женщины. - У тебя есть я. Я думала, что лишь я осталась в живых, пока ты не открыл засов на двери.

- Нуниева, ты лишь только сон, - сказал он устало, нащупывая её руки.

- Я не сон, - ответила она, крепко схватив его за руки. - И я не Нуниева. Моё имя Эльга. Я племянница леди Джейри.

- Эльга? - переспросил Круциус. - Где я? Я сплю? - сказал он в непроглядную тьму. - Я думал, что ты моя дочь.

- Называйте меня, как пожелаете. Я хочу, чтобы вы поднялись. Я хочу, чтобы вы вернули корабль под свой контроль. Я хочу, чтобы ты взял меня на сушу.

Он потряс головой и ощутил холодную морскую воду, капающую ему на плечи. - Я не могу. Я устал.

- Что значат все те вещи, о которых вы говорили? Об откачивании воды с корабля, о расчистке палубы, об ориентировании по звёздам?

- Я не могу больше бороться, моя дорогая. Я измученный, избитый и ослепший. Тут не осталось ничего, во что можно было бы верить.

Ответ последовал незамедлительно. - Верьте в меня. Я хочу жить. Этого разве недостаточно? Я хочу жить!

Такая же, как Нуниева – решительная, сильная и храбрая.

- Этого оказалось недостаточно для моей дочери.

- Этого должно быть достаточно, - сказала отчаянно Эльга.

Такая же, как Нуниева.

- Да. Этого должно хватить. Но там может быть чудовище, возможно, Бог, который видит всё, что было, есть и будет в человеческих жизнях и делает их невозможными. Называй это, как хочешь – судьбой или проклятием, ненавистью или причудой – но всё это останется неумолимой тьмой.

- Я могу видеть, Капитан. Я была под палубой, когда всё это случилось. Я могу видеть, подняться, пришвартоваться и откачать воду. Я могу сделать всё, что понадобится. Только говорите мне, куда смотреть, а я буду вашими глазами.

Он снова дышал. Это был первый раз после смерти дочери, когда капитан Круциус действительно дышал. - Я был Йотианцем, Эльга. Моя дочь тоже. Наши предки верили, что у каждого человека есть множество душ, грехи которых можно искупить. Но в любой момент ты можешь освободиться от старых душ, которые управляли тобой, оставив их мучиться и обретая новую душу. Это и есть моя дочь. Когда я был уверен, что моя жизнь окончена, она появилась и вернула меня обратно к свету небес. Моя дочь Нуниева оставалась со мной всё это время, охраняя мои души.

- Послушайте меня! - голос Эльги был отчаянным. В её тоне были одиночество и ужас. - Я хочу жить! Я хочу жить!

Круциус улыбнулся. Он по-настоящему улыбался. Ослепший, избитый и пойманный в западню его старой жизни – обменивая проклятые души на одну новорождённую – Круциус улыбался. - Помоги мне выбраться из-под этой мусорной кучи, Эльга. Я тоже хочу жить.