Цвета надежды

Глава одиннадцатая

Опустившийся за ночь туман клубами стелился над лугом. В доме было сыро. Уилл все утро бродил из комнаты в комнату, словно надеялся, что таким образом заставит сестру материализоваться за кухонным столом или на диване в гостиной.

— Как ты думаешь, когда она придет? — спросил он, вглядываясь в туман из окна.

— Скоро. — Руфь осторожно обняла сына. На его шее и руках лиловели синяки.

— Но когда? Что значит скоро?

Шли часы, но Джозефина не появлялась.

Около полудня позвонила Кармела Стайн.

— Какой отвратительный день, — посетовала она. — Может, придете с Уиллом к нам на обед?

— Сейчас спрошу у него.

Уилл был на крыльце. В туманной сырости его волосы и одежда отливали перламутром.

— Не хочешь навестить Стайнов?

— Нам нельзя уходить из дома, — возразил мальчик. — Вдруг она придет, а нас нет.

— Но…

Уилл обратил к ней свое лицо. Взгляд у него был как у затравленного зверька.

Руфь вернулась к телефону.

— Сегодня не получится, — солгала она. — Может, как-нибудь в другой раз.

Руфь приготовила бутерброды, но Уилл к ним почти не притронулся. Секунды и минуты медленно перерастали в часы.

Ближе к вечеру Руфь зашла к Уиллу. Он лежал в своей комнате.

— Пойду к Коттонам, — сказала она. — Я купила Мариетте конфеты с арахисовой пастой. Джози часто ее угощала.

— Ты раньше этого не делала.

— И наверно, зря, — ответила Руфь. — Может, прогуляешься со мной?

— Мариетта будет рада.

— Пойдем, Уилл. Ненадолго.

Пол на краю леса рубил на дрова поваленную ветром молодую березку. Увидев жену и сына, он прекратил работу и отер потный лоб. Его лицо раскраснелось.

— Уже к зиме готовишься, да, папа? — Уилл наградил отца изможденной улыбкой.

— Чем раньше, тем лучше, — отозвался Пол.

— Мы идем в гости к Коттонам, — доложила Руфь.

— Мам, может, я останусь. А то вдруг кто-нибудь позвонит.

— У меня телефон с собой, — ласково сказал Пол сыну. — Садись, поговори со мной. Звонок мы услышим.

Дом Коттонов стоял на берегу той же бухты, что и Дом Картеров, но чуть ниже. И выкрашен он был так же, как сарай Руфи, в красный цвет, только окна и двери были белыми.

Руфь постучала, но Коттонов не оказалось дома. Она решила подождать немного и села на крыльце. За домом на лужайке сохло, развеваясь на ветру, выстиранное белье. Помнится, Джози спрашивала ее, почему они не вывешивают белье на улице, как местные жители. Что же она ответила? Кажется, сказала, что у нее нет времени. Тогда время постоянно ускользало от нее, растрачивалось на какие-то мелочные хлопоты. Теперь, когда ценность приобретала каждая секунда, она понимала, как важно иногда просто посидеть без дела, радуясь тому, что живешь на свете.

Она оставила записку крупными печатными буквами — старческим глазам Бена Коттона трудно разбирать обычный почерк. В записке она выразила надежду, что Мариетту меньше беспокоит ее артрит, и пообещала вскоре зайти. Подыскав подходящий камень, Руфь придавила им записку и коробку конфет и пошла назад через лес.

Туман начал наконец-то рассеиваться. Его клочья, словно сахарная вата, цеплялись за деревья и потом вдруг мгновенно исчезали. У развилки Руфь остановилась. Побуду там пару минут, не больше, пообещала она себе. Всего несколько минут.

На обрыве бесновался ветер. Руфь стояла за скамьей, водя пальцами по вырезанным на табличке буквам: Джозефина Картер Коннелли. Море блестело, словно свинцовая фольга, которой в ее детстве были обиты большие деревянные ящики из-под чая в магазине Хартсфилда. Руфь вдруг твердо поняла: сегодня Джози вернется домой. Для нее это было столь же очевидно, как и то, что завтра взойдет солнце.

В воображении всплыли картины из детства Уилла и Джози, и неожиданно, вопреки себе, вопреки собственному несгибаемому оптимизму, она испытала приступ неизбывного горя. Но равнодушному небу и безучастному морю не было дела до ее страданий. Руфь не сумела сдержать навернувшихся на глаза слез.

— Не плачь…

Голос, прозвучавший у нее за спиной, был такой тихий, что она поначалу решила, что это шумит ветер.

— Мама…

Руфь медленно повернулась. На мгновение она засомневалась в том, что перед ней не призрак.

— Джози… — прошептала она.

— Мама…

Руфь протянула руки, и дочь кинулась к ней в объятия.

Вдыхая аромат юной кожи, поглаживая шелковистые волосы, Руфь утопала в нахлынувших на нее чувствах.

— Я люблю тебя, — бормотала она, целуя дочь в щеку. — Как же я люблю тебя.

— Мама, — выдохнула Джози. — О мама.

— Мы по тебе скучали. Так скучали, Джози, что и…

— Я тоже.

— Я так жаждала… до боли… — Руфь замолчала. То, что она хотела сказать, нельзя было выразить словами. Она чуть отстранилась от дочери. — Ты выглядишь так… — Худенькая длинноногая девочка преобразилась в стройную девушку с плавными женскими формами. Джози была коротко стрижена. Взгляд ее стал взрослее, мудрее. — Джози, — тихо промолвила Руфь.

— Что?

— Пойдем скорей домой, обрадуем остальных.

Джози не двигалась.

— Мам, прости меня, пожалуйста.

— Простить? Ты вернулась. Это самое главное.

— Прошу тебя, мама. Нам нужно поговорить.

— Уилл ждет тебя не дождется. И папа тоже…

— Я не хочу идти к ним, пока мы все не обсудим, мама. Почему я не позвонила? Ты ведь это хочешь знать, верно?

— Да, но…

Джози с волнением смотрела на мать.

— Нельзя от этого отмахиваться. Это самое главное.

— Хорошо. Ты права.

Руфь боялась неверным словом, неверным жестом отпугнуть дочь и в то же время сознавала, что объясниться им необходимо. Кроме безграничной любви к дочери она сейчас испытывала нечто более сложное — стремление понять.

— Я узнала о тебе столько всего, о чем прежде и не догадывалась. Что ты чуткая, отзывчивая, стараешься помогать другим. Однако к людям, которые должны бы быть тебе дороже всех на свете…

— Если б ты знала, сколько раз мне хотелось позвонить вам. — Голос Джози сорвался, и она прокашлялась. — Не сразу, потом. Ну, а чем дольше я оттягивала… Что бы я вам сказала? После того, что я натворила. Наверно, я просто боялась.

На горизонте клубился туман. Под ним медленно волновалось море. Джози подошла к краю обрыва и глянула вниз, на камни.

— Я часто думала об этом. Поначалу я просто злилась — главным образом на тебя. Потом появилась обида. Когда я выбралась на берег, вся побитая, измученная, мне было так обидно.

— Но за что?

— За то… — Джози отвернулась. — Даже сказать стыдно. Потому что в воде ты звала его, а меня — нет.

— Но ведь он младше, меньше.

— Конечно. Наверно, я хотела наказать тебя.

— Ты вернулась, больше я ничего не желаю знать.

— Нет, ты должна меня выслушать. Потому что я хочу сказать: теперь я понимаю, что наказывать тебя было не за что. Просто… я не понимала, как мне повезло, что у меня такая мать. — Джози покачала головой. — Я восхищалась тобой, твоими профессиональными успехами, но при этом хотела, чтобы ты сидела дома, торчала у плиты в переднике, стряпая для нас. — Джози то ли рассмеялась, то ли всхлипнула. — Только недавно я начала понимать, как была несправедлива к тебе.

— Джози, не кори себя… Я тоже бывала несправедливой к тебе.

— Но, мама, неужели ты сама не понимаешь? Своими успехами ты устанавливала для меня высокую планку… для всех нас. Теперь мне это ясно. — Джози провела загорелой ладонью по волосам. — А раньше я этого не понимала. После шторма я решила… подумала, что ты не очень-то будешь плакать обо мне. Тем более что ты собиралась отослать меня в интернат.

— У меня и в мыслях этого не было.

— Ты запретила мне бросать школу, а потом, когда волна опрокинула шлюпку, последнее, что я услышала, — это как ты зовешь Уилла, а не меня. — Джози разрыдалась. — Мне так стыдно, мама.

— Не надо, родная, все хорошо.

— Да нет же. Я думала только о себе. До других мне не было никакого дела.

— Я столько нового узнала о тебе, Джозефина, многое поняла, и я тобой горжусь. — Руфь повернула дочь к себе лицом и отерла с ее щек слезы. — Если бы так же я могла гордиться собой. — Они обе помолчали с минуту. — Когда ты исчезла… я не очень-то достойно переносила горе. Мы с твоим отцом расстались.

— Это из-за меня, — всхлипнула Джози. — Вы ведь были так близки. Мама…

— Успокойся, — сказала Руфь. — Я люблю тебя, Джозефина. Ты плоть от плоти моей. Эта связь неразрывна.

— Теперь я это понимаю.

— Если бы не сережка, — продолжала Руфь, — я бы так и не догадалась, что ты жива.

— Какая сережка?

— Я нашла ее здесь. Из той пары, что я тебе подарила. Серебряная, с медным сердечком. Помнишь, они были на тебе, когда ты…

— Эти сережки до сих пор у меня. Обе.

— Но ведь именно сережка натолкнула меня на мысль…

— Это не моя. — Джози стиснула руку матери. — Время от времени я приходила в дом. Забрала кисти и краски. Деньги. Играла на пианино, сидела и мечтала, что мы…

— Ох, Джози, — тихо проронила Руфь.

— Я несколько раз звонила миссис Ди и под тем предлогом, будто хочу арендовать дом, выясняла, не собираетесь ли вы вернуться.

— Мы были здесь на Рождество.

— Но останавливались не в Доме Картеров.

— Нет. Я… я тогда еще не была готова.

— О мама, что же я наделала?

Руфь сжала руку дочери:

— Пойдем, родная. Пойдем домой.

Они двинулись через лес. Счастливая, Руфь с наслаждением рассматривала свою изменившуюся дочь — как она прямо держит спину, как уверенно переставляет длинные ноги, как вскидывает голову. Теперь все будет хорошо, думала Руфь. Мы снова станем одной семьей.

На краю болота Джози остановилась.

— А что с Уиллом?

— Он умирает, — ответила Руфь. — Спасти его может только пересадка костного мозга. Он будет так счастлив, когда увидит тебя, Джози.

— Мам, я никогда не говорила… Я очень тебя люблю.

— Я тоже люблю тебя.

С минуту они пристально смотрели друг другу в глаза. О чем она думает? — размышляла Руфь.

В стоявшей перед ней молодой женщине она узнавала и не узнавала собственную дочь. Между ними по-прежнему высилась невидимая стена, но теперь это была не стена неприязни. Их разделяло время. Им придется заново постигать друг друга.

Выйдя из леса, они увидели Уилла. Он стоял у пруда и всматривался в их сторону, словно чувствуя приближение сестры. Заметив их, мальчик сорвался с места и неуклюже, бегом устремился к ним навстречу.

— Джози! — Он улыбался во весь рот. — Ты вернулась!

Вид брата потряс Джози. Бледнея от страха, она поцеловала его в обескровленную щеку.

— Ты вырос.

— А куда ж деваться? — отвечал Уилл.

— А серьгу где взял?

— Мама купила.

— Ну да, заливай. — Джози призвала на помощь всю силу воли, чтобы не выдать, как она расстроена внешностью брата. — Чтобы Руфь Картер Коннелли купила сыну серьгу?

— И все же это правда.

— Ты не поверишь, но я ужасно скучала по тебе.

Уилл вздохнул:

— А я радовался, что рядом нет старшей сестры, которая постоянно тебя шпыняет. Что ж, придется опять привыкать.

— Тебе передали твой портрет, который я нарисовала?

— Передали. И как ни противно это признавать, но ты, оказывается, не лишена таланта.

— Ты так считаешь?

— Знаю наверняка. — Уилл протянул сестре руку, и Джози осторожно взяла ее.

— Мама, — обратилась она к Руфи. — Скажи папе, я скоро приду. — И предложила Уиллу: — Пойдем к морю.

— С удовольствием. — Уилл неуклюже развернулся. Казалось, каждое движение причиняет ему боль. — Только не беги, ладно?

Пол мчался по лугу. Они стояли у самой воды лицом друг к другу. Когда он подбежал ближе, ветер донес до него гневный голос, который он с трудом узнал.

— Это нечестно! — кричал Уилл.

— Не спорю, но…

— Мы думали, ты погибла!

— Прости.

— Кому нужно твое «прости»? — Уилл всхлипнул. — В общем, ты решила им отплатить. Это ужасно, Джози. А я? Обо мне ты подумала? Что я тебе сделал? — Худенькое тело мальчика содрогалось от рыданий. — Почему ты мне никак не дала знать?

— Если бы я сообщила тебе, они бы тоже узнали.

— А я, сколько болею, извелся весь. Думаю, как же мама с папой останутся одни. Ты погибла, и я умру.

Джози тоже заплакала:

— Уилл, ты ведь не…

— Я ненавижу тебя, поняла? Ты поступила жестоко. — Уилл отер кулаками глаза, а потом тихо добавил: — Но это не значит, что я тебя не люблю.

— Уилл… — Джози привлекла брата к себе и стала раскачиваться вместе с ним.

Пол подождал еще немного и кашлянул.

Джози отстранилась от Уилла и подняла голову.

— Папа.

Он смотрел на нее с высоты. Это и впрямь была она. Стоит на берегу, дующий с моря ветер лохматит ей волосы. Его дочь, его Джози, его маленькая девочка. Воскресшая из мертвых.

— Папа, — повторила она. — Я вернулась.

Он раскрыл объятия. Джози подбежала к нему и крепко обняла. Пола переполняла радость.

— Джози, — вымолвил он, ощущая у своей груди частое биение ее сердца. — О господи! Джози…

— Папа, прости меня. Прости, — расплакалась она.

— Я люблю тебя, — прошептал он, хотя сам бы не мог сказать, произнес он это вслух или просто почувствовал.

В тот вечер за столом он не сводил глаз с дочери. В честь радостного события Руфь вытащила из буфета тяжелые серебряные подсвечники, а из серванта — самый красивый хрусталь. Возвращение блудной дочери. Та, которую они считали сгинувшей навсегда, вернулась.

Она сильно изменилась. Коротко остриженные волосы покрашены в темно-каштановый цвет, лицо худое, линии скул и подбородка обозначены более отчетливо. Какая она вся изящная! Красавица.

— И этот кретин просит меня расписать ему стены в бассейне, — рассказывала Джози Уиллу. — И предлагает за это целое состояние.

— И сколько же это? — полюбопытствовала Руфь.

— На пару месяцев хватит. В общем, говорит, ему хочется что-то такое, что напоминало бы ему о матери, которая родом из Греции, ясно, да? Ну я и изобразила оливковые рощи, виноградники, Акрополь на горизонте. Ничего более греческого и представить себе нельзя. Несколько недель работала, как проклятая. А потом, когда я закончила, знаешь, что он сказал?

Уилл покачал головой:

— Что?

— Говорит, а где же мама? Я же просил что-нибудь, что напоминало бы мне о маме?

— Ну, а ты что?

— Сказала, что никак уж не могла представить, что он хочет видеть портрет своей мамочки на стенке душевой. И потом, он же не дал мне ее фотографии. Откуда мне знать, как она выглядит?

Слушая дочь, Пол понял, что они опять стали одной семьей. Ощущение забытое и в то же время такое естественное.

— И каков был его ответ? — поинтересовался он.

— Отказался заплатить. Сказал, что я не выполнила заказ. Потом я узнала, что он всегда так поступает. Знаете, что я сделала?

— Что? — спросил Уилл.

— Этот мужик полгода проводит на Тихом океане. Так вот, когда он умотал в Калифорнию, я залезла к нему в дом…

— Дверь, что ли, взломала? — Уилл вытаращил глаза.

— Что-то вроде. И все замазала белым. В два слоя.

— Нужно иметь большое мужество, чтобы уничтожить такую работу, — заметил Пол.

— Для меня это было делом принципа, папа. Анни Лефо рассказала, что он так же надул одного ее знакомого плотника. Кто-то же должен был ему отомстить?

Интересно, где Джози научилась проникать в чужие дома? Какие еще сомнительные навыки она успела приобрести? Где она была? Пол глянул на жену, пытаясь определить, думает ли она о том же самом, потом подлил вина и приподнял бокал.

— За тебя, родная. Если б ты знала, как мы счастливы, что ты снова с нами.

Пол лежал в постели, вслушиваясь в звуки, доносившиеся из ванной, где готовилась ко сну Руфь. Каждый вечер он лежал, представляя, как она раздевается, видел в воображении ее стройные ноги, полные груди. Будто специально занимался самоистязанием. Он абсолютно точно знал, как она выглядит, лежа в ванне, как тянется к полотенцу, знал, как пахнет ее теплая кожа.

А если войти к ней спальню, когда она уже будет в постели, лечь к ней? Может быть, она хочет, чтобы он пришел. Может быть, она ждет, чтобы он сделал первый шаг.

Пол погасил свет и лег на спину. Незанавешенное окно светилось серебристо-синим прямоугольником.

Он уже почти спал, когда сквозь полудрему услышал тихие шаги по половицам. Прежде чем он успел сесть, одеяло приподнялось и к нему в постель скользнула Руфь.

— Руфь… — Он раскрыл объятия, и она прильнула к нему всем телом, как раньше.

Она была голая, кожа влажная после ванны, и, обнимая ее, он вспоминал все годы их совместной жизни, все ночи, которые они провели вместе, засыпая обвив друг друга руками. Она положила ладонь ему на грудь, и он судорожно втянул в себя воздух. Прикосновения ее пальцев он воспринимал как бесценный дар, который он уже и не надеялся обрести.

— Руфь… — Он крепче обнял ее. — Руфь, я так соскучился.

— Я люблю тебя, Пол, — сказала она.

Позже, гораздо позже, Руфь, счастливо вздохнув, сказала:

— Мы ведь теперь одна семья, правда?

— Да.

— И все у нас будет хорошо, да?

Пол поцеловал жену в лоб.

— Так хорошо, что лучше не бывает.

Пол и Джози, держась за руки, сидели на кушетке. В ярком свете флуоресцентной лампы их лица казались землистыми и осунувшимися. Они не первые томились здесь ожиданием: дешевый стол весь в пятнах от окурков, коробка для салфеток на подоконнике пуста.

Когда кто-нибудь проходил мимо двери, оба замирали.

— У меня больше нет сил, — сказала Джози.

— Они постараются получить результаты как можно скорее. Они же понимают, насколько это срочно.

Джози глянула на врача в белом халате, на секунду задержавшегося у двери, но он пошел дальше по коридору. Она наклонилась к Полу:

— Если б ты знал, как я хочу, чтобы моя ткань подошла. Это бы исправило то зло, которое я вам причинила.

— Джозефина, будет замечательно, если ты сумеешь помочь. Но мы рады твоему возвращению вовсе не поэтому. Мы любим тебя, потому что ты — Джози. Наша дочь. Запомни, что бы ты ни совершила, мы любим и будем любить тебя. — Пол посмотрел на ее руку и нежно провел пальцем по костяшкам. — Ты понимаешь, насколько малы шансы того, что ты окажешься подходящим донором?

Джози сникла.

— Не хочу об этом думать.

— Если ничего не получится, это не твоя вина. Ты пыталась помочь.

— Папа, каковы бы ни были результаты, позволь мне самой сказать об этом Уиллу.

— А ты думаешь, он не догадается?

— Все равно я сама должна ему сказать.

Она прислонилась головой к плечу отца. Пол прижался щекой к ее волосам. Они снова надолго замолчали.

В дверях появился еще один врач.

— Джозефина Коннелли? — спросил он.

— Это я.

— Прошу вас пройти со мной, мисс Коннелли.

Джози встала с кушетки. На ее лице застыла мука.

— Папа…

— Иди, не бойся, — напутствовал ее Пол.

Она помедлила, словно собираясь сказать еще что-то, затем последовала за врачом. Через некоторое время Пол тоже поднялся и принялся медленно вышагивать по коридору, заглядывая в стеклянные двери. За одной, ближе к середине коридора, он увидел Джози. Понурив голову, она слушала врача. Он показывал ей компьютерную распечатку, отмечая ручкой отдельные пункты результатов анализа. Пол ничего не мог разобрать.

Но он все понял без слов.

Руфь оставила Пола — он еще спал — и спустилась вниз. В пустой кухне витал аромат кофе. Восходящее солнце, золотистое и сулящее надежду, бросало в окна косые лучи. На столе стояли две чашки и миска с хлопьями.

— Уилл! — окликнула Руфь. — Ты где? Джози!

Она заглянула в комнату сына и вышла на крыльцо.

— Уилл! Джози!

Она вернулась в дом и поднялась в свою спальню. Собственная реакция на неутешительное известие удивила ее. Она возлагала большие надежды на Джози и думала, что будет убита горем, если результаты анализа окажутся отрицательными. Но теперь Руфь уже прокручивала в уме другие возможные варианты: еще один курс химиотерапии, внезапно найдется донор, еще одна ремиссия, какое-нибудь чудо.

На балконе она взяла бинокль, который всегда там лежал, и стала рассматривать тусклую водную гладь и колючие ели. Вдалеке на море судно для ловли омаров подбирало ловушки. Руфь еще раз осмотрела окрестности в бинокль. Никого. Только деревья, трава, древние валуны. И море. Пара шлюпов на якоре, почти неподвижные на спокойной воде.

Куда мог деться Уилл?

Она сняла с шеи бинокль. Возможно, дети даже не вместе. Может быть, Джози куда-нибудь уехала, а Уилл решил прогуляться.

В ней всколыхнулась тревога. А вдруг он упал, лежит где-нибудь обессиленный. Она кинулась в спальню.

— Пол! — Руфь потрясла мужа за плечо. — Дорогой, Уилла нет. И Джози тоже.

Услышав обеспокоенный голос жены, он вскочил.

— Пойдем посмотрим.

Спустя десять минут, стоя на крыльце с биноклем на шее, он спросил:

— Как ты думаешь, он мог сам вывести шлюп в море?

— Не знаю.

— Тогда пошли на мыс. — Пол обнял ее за плечи. — Не волнуйся, Руфь.

Взявшись за руки, они зашагали по лесной тропинке.

Судно уже куда-то исчезло, но зато на море виднелся маленький шлюп. Руфь навела бинокль на белый парус.

— Вон они, — с облегчением промолвила она.

Шлюп плавно скользил по воде, за кормой — белая пенистая полоса. Уилл, прислонившись к стене рубки, держал руку на румпеле и улыбался сестре.

— Пол… — она взяла мужа за руку, — наши дети снова вместе… Это так замечательно.

— Это просто чудо, дорогая.

Джози, судя по всему, в чем-то убеждала брата. Она энергично жестикулировала, Уилл качал головой.

— Какая симпатичная у нас дочь, — сказал Пол, поднеся к глазам свой бинокль.

Руфь тоже смотрела в бинокль.

— Красавица.

— Что верно, то верно. Вся в мать.

Руфь рассмеялась и прижалась к мужу. Джози снова здесь, с ними.

Маленький парусник проскользнул между ловушками и повернул в открытое море. Выйдя из обрамленного лесистыми берегами залива, он развернулся и снова взял курс на берег. Брат и сестра все это время непрестанно разговаривали.

— Я так счастлива, — призналась Руфь. — Несмотря на отрицательные результаты анализа. Что-нибудь обязательно подвернется. Я просто уверена.

— Здесь так покойно. — Пол сел на скамью Джози.

Руфь устроилась рядом и, закрыв глаза, обратила лицо к солнцу.

— Что будем делать со скамьей? — спросил Пол.

— Может, оставим?

— Как память? Да, пожалуй.

Они сидели молча, держась за руки. Руфь переполняло счастье. Время от времени она подносила к глазам бинокль и смотрела на детей, беседовавших в паруснике, медленно скользившем между ловушками. Над заливом искрился золотисто-желтый свет — цвет меда, цвет надежды.

— Как бы я хотела, чтобы этот день длился вечно, — лениво проговорила она. — Вот этот его кусочек.

Она опять взялась за бинокль. Джози уже пересела к брату. Она крепко обняла его, прильнула лицом к его лицу, провела рукой по его щеке. Уилл взял ее ладонь и стал что-то серьезно говорить.

Маленькое судно подплыло почти под самый мыс. Руфь даже слышала глухой скрип снастей. Уилл наклонился к сестре и поцеловал. Они вновь направились в открытое море, и по мере удаления парусника Руфь вдруг начало охватывать беспокойство. О чем спорили ее дети? Что-то тревожное было в этой идиллической картине.

В бинокль она видела, как Джози сказала что-то брату и отвернулась. Лицо ее помрачнело. Уилл отпустил румпель, прижал к груди якорь, намотал на руку цепь и свесил за борт ноги.

— Что он задумал? — в страхе спросила Руфь.

— Руфь, — как-то странно произнес Пол. — Руфь.

Он стиснул ее плечо. Уилл медленно сполз в воду. Поднялся беззвучный сноп брызг, радугой заискрившихся на солнце, и мальчик исчез. Руфь в изумлении смотрела на это. Вода же ледяная, думала она, обжигает, как огонь.

— Вода холодная, — рассудительным тоном заметила она, хотя ее сердце было сковано страхом. — Зачем он полез купаться?

Рука Пола еще сильнее сжала ее плечо.

— По-моему, он…

— Что он делает? — вскричала Руфь. — Пол, почему он…

Пол поднялся.

— О боже! — простонал он. — Нет, только не это.

Джози быстро удалялась от того места, где исчез Уилл.

— Где он? — Руфь вскочила на ноги. — Почему она оставила его одного? Почему не помогает ему?

Пол молчал.

Руфь не могла оторвать взгляд от той точки на воде, где она последний раз видела сына. Уилл не всплывал. Джози с поникшей головой вела парусник в открытое море.

Руфь наконец-то поняла. И ужаснулась.

— Нет! — закричала она. — Уилл… О господи! Нет, Уилл, не смей! Уилл! Я люблю тебя…

Она развернулась и помчалась к тому месту, где можно было спуститься к воде. Пол бежал следом, окликая ее, но она словно не слышала мужа. Только бы доплыть до того места, где он исчез, только бы спасти своего несчастного больного мальчика. Она вдохнет в него жизнь, повернет время вспять. Уилл!.. Но, карабкаясь по камням, скользя по водорослям, она понимала, что все бесполезно.

Одна часть ее сознания настаивала, что все это неправда, что она, другая Руфь, по-прежнему стоит на краю обрыва и наблюдает за парусником, в котором смеются ее дети. Но нет, он выбрал свой путь, она ничего не изменит. С этой мыслью Руфь и бросилась в воду.

Она плыла и звала сына, а волны хлестали ей в лицо, накрывали с головой. Задыхаясь, захлебываясь, она цеплялась за ускользающую меж пальцев воду. Ей снова вспомнился испытанный в детстве панический ужас, когда соль обжигала горло и она впервые почувствовала близость смерти, забвения, небытия.

«Ты готова умереть ради меня?»

Одежда сковывала движения, сердце разрывалось от ужаса, а Руфь плыла и удивлялась, как Джози вообще мог прийти в голову подобный вопрос, когда ответ очевиден. Конечно, отдам, без промедления. Если придется, я с радостью отдам за тебя свою жизнь. За вас обоих. Только ведь ни один из вас ни разу не попросил меня об этом.

Дрожа, она безучастно стояла, пока Пол молча снимал с нее мокрую одежду. Он отвел ее в ванную, помог встать под душ. Она чувствовала на своем теле его ладони, смывающие с нее соль, запах моря. Она оцепенела от горя.

Пол вытер ее, снял с крючка на двери махровый халат и укутал в него. Он заплакал. Руфь обхватила руками его голову и прижала к своей груди.

— Пол. — По ее щекам лились слезы. — Мы должны дорожить друг другом.

— Да.

— Мы должны ценить богатство, которое есть у нас с тобой. — Она заплакала навзрыд.

Пол медленно кивнул. Говорить он не мог. Вместе они спустились на кухню. Джози, потупив взгляд, сидела за столом. При виде родителей она помедлила в нерешительности, затем поднялась и встала между ними, взяв обоих за плечи.

— Он бы все равно умер, — сказала она.

— Но не такой смертью. Зачем он утопился?

Пол отошел к двери и выглянул на улицу. Руфь тяжело опустилась на стул и спрятала лицо в ладонях. Отчаяние раздирало все ее существо.

Джози обняла мать:

— Он сказал, что слабеет с каждым днем. Сегодня утром он едва держался на ногах. Он не хотел говорить вам, но он боялся, что скоро совсем не сможет подниматься с кровати.

— Уилл. Мой бедный мальчик.

— Сегодня же утром я решилась и сообщила ему результаты анализа. Но он уже и сам обо всем догадался. Попросил меня вывезти его в море. Я знала, что он что-то задумал. По глазам видела.

Скорбь, холодная, как зимнее море, терзала сердце Руфи. Ей не хватало воздуха. Поступок в духе ее сына. В глубине души она всегда этого боялась.

— Он ведь был совсем юный…

— Он не хотел жить. Так и сказал мне сегодня утром. Болезнь измучила его. Он не хотел больше лечиться. Хотел провести здесь последние несколько дней и потом уйти. — В глазах Джози стояли слезы. — Сегодня утром мы разговаривали несколько часов, и я рада этому. Мой бедный братик. Он просто ждал меня, чтобы потом уйти самому.

— Я думала, он хотел провести здесь лето.

— Он хотел умереть здесь, мама. Он сказал, что у него была замечательная жизнь и он знает, что лучше уже не будет.

— Он такой же, как ты, да? Вы оба такие… сильные.

— Мы научились быть сильными у тебя. — Джози положила на стол перед Руфью сложенный листок бумаги.

Руфь развернула его. Буквы расплывались перед глазами.

Руфь представила себе, как его распухшие пальцы с трудом выводили эти слова на бумаге. Ее захлестнуло горе, а потом внезапно снизошел полный покой. Она положила голову на плечо Джози, услышала шаги мужа, почувствовала, как он обнял их с дочерью, и испытала еще большее умиротворение.

Они сидели на скамье и смотрели на море. Вдалеке вырисовывался горб острова Бертлеми, заходящее солнце золотило макушки елей на его вершине. Снизу доносился тихий рокот прибоя. На невидимую им полоску каменистого пляжа набегали волны, облизывали гальку и со вздохом отступали. Над самым горизонтом уже зажглась первая звезда.

Взгляд Руфи был прикован к месту, где она последний раз видела сына. Я родила его, думала она, дала ему жизнь, вырастила его — моего светлого смешного мальчика, — а теперь вот от него ничего не осталось.

— Мама, — заговорила Джози. — Уилл сказал мне, что здесь тебе будет лучше, чем в городе.

— Наверно, он прав, — произнес Пол.

Руфь так долго не находила времени задуматься о счастье. Теперь она робко начала осознавать, что где-то далеко в будущем их ждет тихое блаженство. Когда-нибудь она обретет его. И Пол тоже. И Джози. Все вместе.

— Когда мы считали тебя погибшей, — сказала Руфь, — самым ужасным было то, что я не могла говорить о тебе. Я пыталась убедить себя, что ничего не произошло.

Пол еще теснее прижал к себе жену и дочь.

— Об Уилле мы будем говорить. Будем рассказывать тебе обо всем, что он делал, пока тебя не было с нами.

Руфь смотрела на море. Дочь вернулась, а сын погиб. Отныне всю оставшуюся жизнь, каждый раз поднимаясь сюда, она будет видеть, словно в замедленной съемке, одну и ту же картину: маленький парусник на воде, а в нем крошечные фигурки ее детей. Ее воскресшая дочь. И обреченный сын, медленно сползающий в радушные объятия моря.

Всю жизнь она боялась моря, но до той минуты думала, что утонуть суждено ей самой.