Цвета надежды

Глава первая

Руфь Коннелли с детства боялась воды.

Однажды ребенком она стояла на берегу моря, утопая ступнями в пене прибоя, и вдруг все ее существо объял ужас, слепящий и острый, как лезвие ножа.

Вцепившись в руки матери и отца, она со страхом смотрела на волны. Они откатывались от ее ног и вновь надвигались с чудовищной неумолимостью. Переливающиеся на солнце морщины. Бриллиантовые пальцы, зазывно манящие…

Напуганная, она попятилась от воды, но родители тянули ее вперед. «Ну же, не бойся! Это не страшно!» Руфь не верила и пыталась высвободить руки, но отец с матерью крепко ее держали. «Это же море, — убеждали они дочь веселыми, звонкими голосами. — Пойдем, лапочка, не бойся».

Под ступнями перекатывалась галька. Скользкая. Холодная. Дно ушло из-под ног. Она споткнулась и упала. «Мама! Папа!» Откуда-то сверху донесся их смех. Она попыталась подняться, но ее накрыла волна — прозрачная, зеленая, тяжелая. «Папа!» Она опять закричала, и море снова захлестнуло ее, сбило с ног. Захлебываясь, задыхаясь, она цеплялась за ускользающую сквозь пальцы зеленую воду.

Руфь и теперь еще помнила, как соль жалила глаза и обжигала горло. То свое паническое состояние она не забудет никогда. Ведь она, маленький ребенок, неожиданно и преждевременно оказалась на пороге взрослости, испытала то, о чем пока не должна была бы даже подозревать. Близость смерти. Забвение. Небытие.

«Ты была под водой всего секунду», — успокаивал ее отец, прижимая к груди.

Та секунда длилась целую вечность. Всю жизнь она боялась моря. Всю жизнь она была уверена, что ей суждено утонуть.

Стоя на мысе Калеба, невысоком обрыве, которым оканчивались их владения, Руфь смотрела на место, где случилось то незабываемое происшествие. За скатившимися с обрыва валунами лежала крошечная полоска песка, вернее, мелкого галечника. Берег как берег. Совсем не грозный. Но с того далекого дня страх перед морем не покидал ее. Она знала: при первой же возможности оно погубит ее. И тем не менее она любила этот уголок. Рокот волн, сладковато-соленый воздух, колышущаяся трава дарили ей успокоение. Сюда она часто приходила девчонкой. Сюда она продолжала приходить и став взрослой женщиной — женой и матерью.

Направо и налево вдоль берега до самого горизонта тянулись перелески. Местами деревья подступали прямо к усеянному камнями узкому пляжу. Кое-где сквозь зеленые кроны виднелись крытые гонтом крыши летних коттеджей. Вдалеке, в открытом море, словно черепаший панцирь, вздымался из воды серый гранитный горб острова Бертлеми. Завтра они, как всегда вчетвером, поплывут туда отмечать день рождения Уилла. Ему исполняется четырнадцать лет.

Она опустилась на землю, прямо на колючие листики ястребинки. У нее за спиной поднималась каменная глыба с дождевой промоиной посередине. В промоине пушился ягель, пестрели астры и голубые цветочки касатика. Руфь прислонилась к камню и закрыла глаза, с улыбкой вспоминая, как Джози когда-то думала, будто в этой чаше разбили сад эльфы. Она вздохнула. До чего же здесь спокойно. Ни споров. Ни ругани. Ни нервотрепки. Может, стоит попросить кого-нибудь из местных сколотить у валуна скамейку?

Каждый раз, когда они приезжали из Бостона в Мэн, у нее возникало искушение перебраться сюда навсегда. Пол работал неподалеку, в Колледже Боудена; здесь, конечно же, он быстрее допишет свою книгу. Дети, безусловно, будут в восторге. Она наверняка сумеет найти работу в какой-нибудь юридической фирме Портленда, но так не хочется начинать все сначала, когда ценой упорного труда уже достигнуты определенные успехи в другой компании.

Руфь устремила взор на китообразный силуэт острова Маунт-Дезерт, вырисовывающийся далеко на горизонте. На воде белели треугольники парусов — небольшие яхты направлялись в открытое море от причала в Хартсфилде. На одной из них шли ее дети. Интересно, видят они ее? Руфь на всякий случай помахала им рукой.

За ее спиной, выше по склону, начинался хвойный лес. Ели, сосны, пихты, тсуга. Насыщенный смолой горячий воздух всегда вызывал воспоминания о тех летних деньках, когда она еще не имела адвокатской практики и была только матерью. Пикники под сенью деревьев. Игры в прятки. Купание в пруду. Время пролетело быстро, и в прошлом остались щебечущие голоса ее детей, их безоговорочная любовь и доверие, сосновые иголки под ступнями, вкус пирожков с яблоками и свежих шоколадных пирожных. Тогда она была счастлива. Дети были смыслом ее жизни, ее вселенной. Вихрастый веснушчатый Уилл, улыбчивая Джози с аккуратными косичками. Часто в приливе нежности она прижимала к себе детей и, зарываясь губами в их волосы, источавшие ореховый аромат, бормотала: «Я люблю вас. Как же я люблю вас». Они с визгом вырывались из ее объятий, говоря, что тоже ее любят. И всегда будут любить.

Уилл с тех пор мало изменился, но Джози, подрастая, становилась замкнутой, все больше отдаляясь от родителей. Руфь понимала, что это естественный процесс: ее дочь взрослела. И все же с враждебностью Джози мириться было трудно.

Руфь поднялась с земли и стряхнула с шортов налипшие соринки. Настроение упало. Пора возвращаться в реальный мир. Она побрела по лесной тропинке, обрамленной мхом и папоротником, копытнем и кустиками черники, миновала камень, с которого однажды свалилась Джози, играя в «царя горы». При падении девочка рассекла бровь, да так, что потом пришлось наложить шесть швов. На середине склона тропинка разветвлялась, одним концом убегая дальше в лес, другим — спускаясь прямо на зады их дома. За домом было клюквенное болото и пруд с пресной водой.

Их владения простирались широко. Собственно говоря, это были не их, а ее владения, оставленные ей в наследство родителями. Здесь почти каждый клочок земли хранил воспоминания. «А бабушка вон там стояла, да, мама, когда с нее слетела в пруд свадебная шляпка?» «А вон там прабабушка чуть не утонула в болоте». «А вон там двоюродный дедушка Рубен упал с лошади, потому что был пьяный».

Однажды дети Джози и Уильяма тоже услышат семейные предания и передадут их своим потомкам.

Руфь вышла из лесу. Перед ней стоял коттедж — Дом Картеров. Квадратный, обшитый вагонкой, с верандой по периметру, гонтовой крышей и башенками по углам. Его построил более полутора веков назад ее прапрадедушка, моряк Джосая Картер, тридцать лет ходивший на торговых судах в Китай. Он начинал плавать юнгой, а в итоге стал капитаном собственного клипера и на пути к богатству, вероятно, не гнушался и пиратством. Говорят, он частенько напивался до потери рассудка и ему мерещились всякие чудеса: черти на такелаже, ангелы на парусах. В тот день, когда сам Господь с вантов предостерег его от дьявольского зелья и беспутной жизни, он принял это как должное и больше в море не выходил. Он нашел себе добродетельную жену, купил большой участок земли с полями и лесами на склоне горы, у подножия которой приютилась деревушка Суитхарбор, построил среди кедров дом и заполонил его морскими трофеями.

Последующие поколения с любовью заботились о доме. Разумеется, со временем в нем кое-что усовершенствовали. Дедушка Руфи провел в коттедж электричество, ее отец установил центральное отопление и застеклил веранду. Но в целом дом оставался таким, каким покинул его старик Джосая — комнаты по-прежнему дышали кедровым ароматом и были полны диковинок, привезенных им с далеких берегов.

— Завтра я никуда с вами не еду, — заявила Джози.

— Обязательно поедешь, — возразила Руфь.

— Нет уж, благодарю. Мне есть чем заняться и без вашего дурацкого детского пикника.

— И чем же ты намерена заняться? — осведомилась Руфь.

Джози с вызовом посмотрела на мать:

— Я обещала навестить Кумбов.

— Что это за люди?

— Ты их не знаешь, мама. Это всего лишь местные жители, недостойные твоего драгоценного внимания. — Лицо и пальцы Джози были вымазаны синей масляной краской — она только что оторвалась от одной из своих картин.

— Ты должна ехать с нами, — сказала Руфь, взбешенная презрительным тоном дочери. — Без тебя пикник не получится. К тому же мы отмечаем день рождения твоего брата.

— Ну и что?

— А то, что он хотел бы перед возвращением в город еще разок выйти в море. — Руфь принялась заливать шоколадной глазурью пирог, который она испекла после обеда. — Нам всем этого хочется.

— А мне — нет. И вообще, яхты мне до смерти надоели.

— Чепуха. Ты только вчера плавала. Я сама видела.

— Это Уилл меня уговорил.

— Отказом ты обидишь Уилла, испортишь ему день рождения.

— Уилл, неужели тебе хочется слушать, как мама с папой будут весь день орать друг на друга? У меня лично такого желания нет.

— Спасибо, Джозефина.

Уилл, миротворец, сверкнул в улыбке ортодонтическими скобами:

— Мне, разумеется, было бы приятнее встречать день рождения вместе с тобой, Джо-Джо. Но если не хочешь, я не настаиваю.

— Не называй меня Джо-Джо.

— Хорошо, пусть будет Джози.

Уилл, на редкость уравновешенный подросток, всегда отличался благоразумием. Как его отец когда-то, подумала Руфь, шлепнув сына по руке — он сунул палец в чашку с глазурью.

— На меня не рассчитывай, — сказала Джози.

— Уф, ну что ты в самом деле, — не сдавался Уилл. — Знаешь, как классно будет. И потом, ты только подумай, когда еще снова представится возможность покататься на яхте.

— Ну и надоел! Ты и твои дурацкие скобы.

Руфь чувствовала, что начинает выходить из себя. Уилл очень переживал из-за того, что ему приходится носить ортодонтические скобы.

— Ну все, хватит, юная леди, — осадила она дочь.

Руфь убеждала себя, что Джози просто сбита с толку происходящими в ней переменами, что во всем виновато буйство гормонов, но это было слабое утешение.

— Ты едешь с нами, и будь добра, выбирай выражения.

— Не понимаю, как нас вообще угораздило оказаться в числе приглашенных на балаган у Тротмэнов.

— Я уже объясняла. Тед Тротмэн просил меня прийти.

— С каких это пор нам вменили в обязанность целовать задницу Теду Тротмэну?

— Не смей выражаться. Тед находит мне клиентов. В данном случае он специально пригласил одного человека. Я не могу не явиться безо всякой на то причины.

— О боже, мама, ну почему мы всегда должны плясать под твою дудку? Ты требуешь, чтобы мы сопровождали тебя на каком-то идиотском празднике, а сама даже не соизволила сходить на школьную выставку, где, да будет тебе известно, я показывала целых три свои картины. И на матч команды Уилла тоже не пошла…

— Я ведь говорила, Джозефина, почему так получилось. Я не могу уходить с работы, когда мне заблагорассудится.

— А папа почему-то смог.

— У папы более свободный график.

— То есть, по-твоему, он меньше, чем ты, заинтересован в зарабатывании денег.

Руфь положила на стол лопаточку.

— Ты же знаешь, почему я…

— Ради бога, мам! — вскричала Джозефина. — Пожалуйста, не говори только, будто ты стараешься ради нас.

— Почему же? — На щеках Руфи выступил гневный румянец. — Если это правда.

— Мам, — обратился к ней Уилл, меняя тему разговора. — Почему бы нам не поселиться здесь навсегда? Дедушка тут на протяжении многих лет лечил людей. Картеры всегда здесь жили. Вы с папой первые отсюда уехали.

— Во-первых, мы перебрались в Бостон, когда я была еще ребенком, и после приезжали только на лето. Поэтому нас вряд ли можно считать местными жителями, тем более что твой отец родом из Калифорнии. Во-вторых, нам с отцом лучше жить поближе к работе.

— Вы и здесь могли бы что-нибудь найти, если б только захотели, — заявила Джози. — Как бы то ни было, у Тротмэнов отец наверняка напьется.

— Да, — согласился с сестрой Уилл.

— И тогда накрылась наша яхта, — подытожила Джози.

— Зная, что нам идти под парусом, отец не станет много пить, — возразила Руфь. — Не понимаю, что ты так переполошилась. Ведь раньше тебе нравилось ходить к ним.

— Да, нравилось, пока я не узнала, что Тед Тротмэн — убийца.

— Откуда такие сведения?

— Компании, которыми он заправляет, отравляют окружающую среду. А еще он погубил целый гектар тропических дождевых лесов.

— Думаю, он даже не догадывается об этом.

— Это все знают. А какой причал он недавно отгрохал из гондурасского красного дерева! Его место — в тюрьме.

Руфь смотрела на дочь с затаенной мукой во взоре. Признаки изможденности на ее лице не скрывал даже загар. Неужели она балуется наркотиками? Или у нее уже что-то с мальчиками? Вчера, когда Джози особенно распоясалась, Руфь пригрозила отправить ее в интернат для трудных подростков. Сейчас эта идея не казалась ей такой уж абсурдной.

— Что ты несешь, Джози? Повторяешь бред, которого нахваталась от своих приятелей из кружка «Спасем Вселенную»?

— Ты в своем амплуа. Вечно высмеиваешь то, о чем понятия не имеешь, — презрительно бросила Джози, открывая буфет.

— Ты что-то ищешь? — поинтересовалась Руфь.

— Нет.

— Если нечего делать, иди в подвал и заложи в сушку белье.

Джози будто только этого и ждала. Она порывисто повернулась к матери:

— Боже, как же я ненавижу весь наш быт. Мы живем не по-людски. — Она убрала за уши свои длинные волосы, выставляя напоказ бирюзовые капельки в мочках, чудесно гармонировавшие с серым цветом ее глаз.

У Руфи сдавило сердце. Неужели предстоит выдержать еще один спор об истреблении дождевых лесов, тунцов и надвигающейся глобальной экологической катастрофе, в которой дочь почему-то винила лично ее?

— Что конкретно тебя не устраивает?

— Почему мы не сушим белье на улице, как все местные?

Руфь поморщилась:

— Тебе никто не запрещает натянуть бельевую веревку, Джозефина. Прищепки найдешь в подвале. Или же во имя защиты окружающей среды смастери их сама.

— Да, это мысль, — вступил в разговор Уилл, вновь пытаясь разрядить атмосферу. — А потом будешь ходить по домам и предлагать свой товар. Как те торговцы, что продают вразнос лук и прочую ерунду. Цыганка Джози.

— Заткнись! — взвизгнула Джози, словно обиженный детсадовец, хотя ей уже шел семнадцатый год. У нее на лице проступили пунцовые пятна.

— Сама заткнись.

— Замолчите. Оба.

Джози нахмурилась:

— И я еще вот что хотела сказать…

— Я больше ничего не желаю слышать, — отрезала Руфь.

— Вот-вот, и я о том, — не унималась Джози. — Ты никогда со мной не разговариваешь. — Длинными, вымазанными в краске пальцами она теребила сережку. — Я хочу бросить школу.

Руфь тяжело вздохнула:

— Давай не будем об этом. Я уже сказала: это нелепая идея.

— Я серьезно, мам. Правда. — Джози повысила голос. — Я собираюсь забрать документы из школы и поступить в художественное училище. Я хочу заниматься живописью. С детства только об этом и мечтаю.

Руфь, теряя терпение, набрала в легкие побольше воздуха:

— Ты даже не представляешь, как тяжело художнику заработать на жизнь. Я ведь сто раз тебе это говорила.

— Ты бы так не говорила, если б видела мои работы.

— Я категорически запрещаю тебе бросать школу до получения аттестата. Это не подлежит обсуждению. — Руфь тоже повысила голос: — Если бы мои родители позволили мне бросить школу…

— Речь сейчас идет обо мне, — сердито заметила Джози. — Мне не нужен аттестат. Я хочу стать художником.

— Как ты будешь жить, когда уйдешь из дома, это твое дело, — холодно сказала Руфь. — Но, пока ты на моем попечении, Джозефина, школу бросать я не разрешаю.

— Пошла ты к черту! — крикнула Джози.

Она вылетела из кухни и задела босой ступней подставку с одной из китайских фарфоровых ваз, стоявших по обе стороны лестницы на второй этаж. Ваза опрокинулась и покатилась по широким сосновым половицам. От ее горлышка отлетел треугольный черепок.

— Джози! — Разъяренная Руфь подняла осколок. — Проклятие. Неужели нельзя поосторожней?

Она и сама удивилась тому, что так рассвирепела. В конце концов, вазу можно склеить. И вспылила она не только от досады на дочь, с которой перестала находить общий язык. Причина лежала гораздо глубже. Разбитая ваза символизировала раскол в семье, опасность которого она смутно сознавала. Ей было ясно, что это — очередная прореха в полотне их семейной жизни.

Джози зашагала прочь, оставив реплику матери без ответа. Руфь выскочила в холл. Девочка была уже на середине лестницы.

— Джозефина!

Джози остановилась, держа прямо спину с агрессивно выпирающими лопатками.

— Что?

— По крайней мере ты могла бы извиниться.

— Изви-ни, ма-ма, — дерзким голосом пропела девочка.

Руфь с неожиданной для себя прытью взбежала по лестнице, схватила дочь за плечо и встряхнула ее.

— Как ты смеешь… — Джози отвела взгляд. — Как ты смеешь так разговаривать со мной, после того как разбила принадлежащую мне вещь!

Девочка презрительно усмехнулась:

— Вот-вот, такая уж у нас семейка. Вещи здесь значат больше, чем люди.

— Ты мелешь чушь.

— Разве?

В глазах Джози застыла враждебность. И что-то еще. Может быть, неуверенность. Или даже страх. Руфь устраивало и то и другое. Страх, пожалуй, больше. Она собралась возразить, но передумала. Выросшая между ними невидимая стена вдруг показалась ей непреодолимым препятствием.

— Это не просто вещь, — устало произнесла она. — Мой прапрадедушка Картер привез ее из Китая.

— Я же извинилась.

В холл вышел Пол с газетой в руке и сквозь очки воззрился на жену и дочь.

— Джозефина, — обратился он к дочери, — не груби матери. Дело не в вазе, как ты понимаешь. Ты нарушаешь покой в доме.

— Покой? — усмехнулась девочка.

— Да, покой. А теперь извинись перед мамой.

Джози пробормотала извинения и удалилась к себе.

Руфь не ожидала, что муж окажет ей поддержку, и была ему глубоко благодарна. В последнее время ей чаще приходилось полагаться только на собственные силы.

— Спасибо, дорогой. — Она положила ладонь ему на плечо.

Он глянул на нее и рассеянно потрепал по руке.

— Думаешь, мне надо бросить работу? — спросила она. — Может, я переоценила свои возможности?

— Не глупи, Руфь. Ты же с ума сойдешь. Давно ушло то время, когда они действительно нуждались в тебе.

— Я тоже так думаю, но…

— К тому же без твоего заработка в семейном бюджете образуется заметная брешь. А мы уже привыкли к этим деньгам.

— Значит, думаешь, не надо бросать?

— Как и во многих других вопросах, касающихся жизни семьи, решай сама.

— Порой я жалею, что ты не можешь топнуть ногой.

— Ага, а ты в отместку так прижмешь меня, что я потом до конца жизни буду ковылять на костылях. — Пол скорчил гримасу. — И потом, думаешь, ты сможешь снова стать для них милой мамочкой?

На пикниках Тротмэна всегда бывало богатое угощение, и прием на День Труда не стал исключением. На двух жаровнях подрумянивались куски баранины, столы, украшенные цветами, ломились от закусок — крабов, омаров, суши и маисовых лепешек.

Это был один из тех редких деньков в штате Мэн, когда воздух прогревался до тридцати пяти градусов и люди, обливаясь потом, изнывали от жары. Пикник у Тротмэна завершал летний сезон. На следующий день дачники разъезжались к себе в Нью-Йорк, Бостон и Филадельфию. Начинался учебный год.

Разморенные гости лениво бродили по саду, на который хозяин не жалел средств. Казалось, даже камни были разбросаны между подстриженными кустами строго в соответствии с проектом нанятого Тротмэнами всемирно известного дизайнера. Руфь стояла на новом причале — кажется, из гондурасского красного дерева? Или, может, из перуанского? — и думала, что дикие заросли вокруг собственного коттеджа ей нравятся гораздо больше.

— Руфь, а я тебя ищу!

Она обернулась, изобразив на лице улыбку. К ней направлялся Тед Тротмэн, аккуратный и подтянутый, в полосатых шортах и тенниске. Его сопровождал незнакомый ей пожилой мужчина.

— Позволь познакомить тебя с Филом Лавелем. Он приехал из Брансуика специально, чтобы встретиться с тобой.

— Здравствуйте. — Руфь пожала мясистую ладонь Лавеля.

Этот маленький толстый человечек явился на прием в белых шортах и бейсболке — слава богу, не козырьком назад.

— Тед мне все уши про вас прожужжал, — сказал Лавель.

— И правильно сделал. — Руфь приняла непринужденную позу, зная, что в бежевых льняных шортах и синем топике с завязками на шее она выглядит отлично.

— Ладно, оставлю вас вдвоем. — Тротмэн потрепал Лавеля по плечу. — Будь осторожен. Ум у нее острый, как бритва.

— Итак… — Лавель опустился толстыми ягодицами на перила причала. — Тед, судя по всему, у вас на крючке.

— Он находит нам клиентов.

— Что ж, попробуйте и меня убедить стать вашим клиентом. Чем может быть полезна мне фирма «Ландерс Кич Милсом»?

— Сразу оговорюсь: мы не занимаемся всем подряд. — Руфь обожала подобные моменты, когда перед ней стояла задача обаять очередного клиента. — Наша специализация — поглощения, слияния, вопросы обслуживания кредитов и ведения переговоров по контрактам. Мы помогаем клиентам оценивать конъюнктуру рынка и создавать стратегические альянсы.

— Мне весьма импонирует, что в числе ваших партнеров много людей, работающих также в советах директоров государственных и частных компаний.

— Такова политика фирмы, — объяснила Руфь. — Благодаря этому мы имеем уникальную возможность получать информацию о планах и настроениях руководства компаний, что в свою очередь позволяет нам принимать верные решения при осуществлении сделок с ценными бумагами, а также правильно строить взаимоотношения с банками и государственными учреждениями. Теперь что касается вашей компании. Вы были вовлечены в довольно сложные переговоры с профсоюзной организацией. Эти переговоры не принесли ожидаемых результатов. — Она улыбнулась.

Лавель снял кепку и отер рукой потный лоб.

— Я готов выслушать ваше мнение.

За десять минут Руфь изложила ему альтернативную стратегию. Лавель, судя по выражению его лица, недоумевал, почему его собственные юристы не выдвинули аналогичной идеи и не сэкономили компании немалые деньги. При упоминании о неоправданных финансовых затратах он поморщился. К тому времени, когда их бокалы опустели, Лавель был покорен. Пожимая ей на прощание руку, он обещал позвонить и договориться о деловом обеде. Что ж, к моменту их следующей встречи она постарается быть во всеоружии, и он окончательно убедится, что интересы его компании будут надежно защищены, если он доверится квалифицированным специалистам фирмы «Ландерс Кич Милсом».

Лавель отошел, и Руфь обратила свой взор на толпу гостей. Уилл перекидывался «летающий тарелкой» со своим приятелем Эдом Стайном. Джози болтала с подругами, Трейси и Шоной. Она мотнула головой, и ее волосы — удивительное сочетание оттенков медового и кленового сиропа — зазолотились на солнце.

Руфь невольно улыбнулась, вспомнив одно из редких мгновений полнейшего взаимопонимания с дочерью. Прошлой осенью Джози перекрасила волосы в крикливый ярко-оранжевый цвет. Выбежав из ванной, она рухнула на кухонный стол и застонала: «В таком виде я в школу не пойду. Скорее умру». Едва сдерживаясь от смеха, Руфь успокаивала и утешала расстроенную дочь, а потом отправилась в ближайший магазин за другой краской. На следующий день Джози вернулась из школы с букетиком белых фрезий в руке.

— Спасибо, мама, — сказала она. — Спасибо, что вчера пришла мне на помощь.

— Чудесные цветы, Джози.

— Мои любимые. — Джози вдохнула носом насыщенный аромат. — Запах великолепный, правда?

— Восхитительный, родная. — Руфь крепко обняла дочь.

Теперь Джози неожиданно подняла голову и поймала взгляд матери. Сердито сверкнув глазами, она тут же отвернулась. Не злись на меня! — хотела крикнуть ей Руфь. Ты не представляешь, как это больно.

Пол стоял в тени можжевельника и наблюдал за женой. Интересно, думал он, удалось ли ей произвести впечатление на этого толстого коротышку? Руфь, безусловно, отлично знает свое дело. Неудивительно, что Боб Ландерс постоянно повышает ей зарплату.

В поле его зрения появился Крис Кауфман с молодой женщиной, снявшей на лето коттедж Прескоттов. В прошлом году Руфь завела с ним короткий роман, длившийся те несколько недель, что Пола не было в городе. Пола, естественно, добрые люди не преминули поставить в известность.

Лед в бокале Пола растаял. Он запрокинул голову, поглощая последние капли. Руфи он не обмолвился о том, что знает про ее интрижку. Тем более что он и сам в этом смысле не ангел. В истории каждой четы есть взлеты и падения. Как же иначе?

От выпитого в голове приятно гудело. Чудесный день. Да и вообще жаловаться не на что. У него приличная работа. Красивая жена. Замечательные дети, хотя Джози порой и доставляет массу хлопот. Пожалуй, пора налить еще бокальчик.

Руфь запихнула в брезентовую сумку теплые свитера, затем упаковала приготовленную на день рождения Уилла еду: запеченные в остром соусе куриные ножки, омаров холодного копчения, авокадо, приправленные имбирем, малину; потом уложила тарелки, вилки, пластиковые стаканчики, бутылку охлажденного вина и банки с диетической пепси-колой и спрайтом. Наконец очередь дошла до торта — она надеялась, что в пластиковом пищевом контейнере его удастся довезти до острова Бертлеми целым и невредимым.

Джози пришла на кухню и начала метаться из угла в угол.

— Я тебе не очень нравлюсь, да? — вдруг спросила она.

Слова дочери больно задели Руфь.

— Ты говоришь ужасные вещи.

— Но ведь это правда. Уилла ты ни за что не отправила бы учиться в интернат.

— Ты же понимаешь…

— Я видела, как ты смотрела на меня у Тротмэнов.

— А я видела, как ты сама смотрела на меня, — отвечала Руфь. — С ненавистью.

— Возможно, я и вправду тебя ненавижу.

Руфь почувствовала, что вот-вот расплачется.

— Что ж, я к тебе ненависти не питаю. — Она протянула к дочери руки. Если б только Джози кинулась к ней в объятия, как это часто бывало раньше! — Я люблю тебя.

— Ага. Конечно.

Видя, что ее порыв остался без ответа, Руфь опустила руки. И все же девочка была права: Джози ей не очень нравилась. Во всяком случае, та озлобленная, агрессивная Джози, какой ее дочь сделалась нынешним летом. Но это ничего не меняет, хотела заверить ее Руфь. Самое главное на свете — любовь. А любовь никуда не делась.

— И ты будешь любить меня, что бы я ни натворила? — спросила Джози.

— Конечно. Любовь — не водопроводный кран: хочу открою, хочу — закрою. Каково бы тебе было, если бы я обвинила тебя в том, что ты меня не любишь?

— А кто сказал, что я тебя люблю?

— Джози!

Руфь растерялась. Может, она таким образом пытается объяснить, почему этим летом у нее столько разногласий с родными? В ушах Джози сверкали сережки, которые Руфь подарила ей в прошлом году на Рождество. Маленькие серебряные прямоугольнички с медным сердечком в середине. Может, она специально надела их сегодня? Но если это некий знак, что она хочет им сказать?

— Если ты не любишь меня, я не стану тебя упрекать, — заявила Джози. — Родители ведь привязаны к своим детям. А дети родителей не выбирают. И они не обязаны любить друг друга только потому, что живут под одной крышей, да? — Джози смотрела на мать с притворным равнодушием.

— Я одно могу сказать. И я, и твой отец, мы оба очень любим вас с Уиллом. И ты, конечно, знаешь это.

— И за Уилла ты готова жизнь отдать, да?

— Конечно.

— А за меня?

— И за тебя, разумеется, тоже. — Чтобы придать разговору более легкий характер, Руфь добавила: — Будем надеяться, что этого делать не придется.

Руфь заставила себя научиться плавать, когда училась в колледже, и это несколько приглушило в ней ужас перед водной стихией. Но когда они вчетвером шли по узкому причалу, прежний страх снова дал о себе знать. Море — ее враг; оно уничтожит ее при первой же возможности.

Они забрались в двенадцатиметровый шлюп «Везучая утка», который Пол купил десять лет назад. Прикрывая ладонью глаза, Руфь посмотрела на небо. Неожиданно налетевший шквал рассеял знойную духоту, собирался дождь.

— Не волнуйся, дорогая. — Пол обнял ее за плечи. — В худшем случае нас потреплет немного.

Когда они с Полом обручились, Руфь, пересилив себя, начала постигать науку управления парусником. Она совершенствовала свое умение каждое лето, но могла проявлять его только в хорошую погоду.

Едва они отчалили, Джози вытащила плеер и надела наушники, демонстративно отгораживаясь от семьи и тем самым давая понять, что находится в шлюпе не по своей воле. В открытом море они сразу набрали большую скорость. Руфь сидела в кубрике с закрытыми глазами, слушая, как Пол с Уиллом обсуждают намеченную на завтрашнее утро регату.

— Я буду доволен, если мы придем в первой тройке, — сказал Пол.

— А я рассчитываю на большее, — заявил Уилл. — Это же последняя гонка в сезоне. Мы с тобой должны постараться.

— У нашей «Утки» мало шансов обойти новую яхту Стайнов, — возразил Пол.

— Мы запросто их опередим. Мистер Стайн купил яхту только потому, что Эд его упросил. Сам он не отличит правого борта от левого.

— Зато Эд не промах.

— Да, но мы все равно лучше. Экипаж Коннелли, — с гордостью произнес Уилл. — Победа будет за нами.

— Дохлый номер, — вмешалась Джози. — Сэм Хекст заткнет вас за пояс. Особенно если я буду в его команде.

— Мечтать не вредно, — бросил Уилл.

— Сэм Хекст? — встрепенулась Руфь. — Он случайно не родственник Гертруды и Дитера?

Джози тяжело вздохнула.

— Он племянник Дитера, мама. Неужели не знала? — Она вновь переключила внимание на брата. — В первой тройке, говорите? Вам бы в десятку попасть.

— Спорим?

— Да, Джози, — поддержал сына Пол. — Готова побиться об заклад? С тебя двадцать баксов, если мы вас обойдем.

— По рукам!

— Проигравший покупает всем омаров, — добавил Уилл. — Договорились?

— Договорились, обжора несчастный.

Руфь, умиротворенная теплым солоноватым воздухом, сонно улыбнулась. О корпус шлюпа размеренно бились волны, солнце обжигало плечи. Всю жизнь бы так, как сейчас.