Дахака (СИ)

Глава 2

Свет тонкими струйками проникал внутрь сквозь узкие щели, что служили местными окнами. Сумрак сгущался по углам. Давящий и тягучий, он был подобен коровьему молоку. Арчита сразу почувствовала его гнет, как только переступила порог.

Небольшая и скудно обставленная комната привратника впереди сменялась обширным помещением, тонувшем в полутьме. Разглядеть обстановку не удалось. Глаза еще не успели привыкнуть к мраку. Зато девушка сразу подметила, что в доме не горит огонь. Ни факелов, ни треножников, ни очага. Вообще ничего. И тишина. Такая же даваящая, как и сумрак.

«Разве таким должно быть жилище старейшины? Где же слуги и семья?».

Арчита напряглась, словно струна. Рука невольно потянулась к поясу, где под одеждой скрывался небольшой кинжал из заточенной меди.

— Я уверен, ты устала с дороги, — послышался позади надменный голос Унташа.

— Да, господин, — не оборачиваясь, ответила жрица.

Ее взгляд невольно скосился влево. В ту сторону уходил длинный и узкий коридор. Света из окон едва хватало, чтобы различить глиняный пол и проходы в несколько комнат. Дверей не было. Вместо них висели белые занавеси, местами испачканные сальными пятнами. Арчита с трудом удержалась, чтобы не передернуть плечами. Внутреннее убранство дома вызывало все большее отвращение и желание покинуть его.

— Я предоставлю тебе одну из лучших комнат в моем жилище, — покровительственно изрек хозяин.

— Благодарю, старейшина, — тихо отозвалась жрица.

Она сощурилась, силясь разглядеть, что же находится в комнате напротив. Кажется, там стоял широкий обеденный стол. На поверхности проступали контуры непонятных предметов, но каких именно Арчита не могла разобрать. Слишком густой оказался сумрак. Девушка напрягла зрение сильнее, пытаясь оценить обстановку…

Хлоп!

Резкий и громкий хлопок раздался за спиной.

Жрица едва не подпрыгнула и испуганно обернулась. Унташ продолжал стоять позади, загораживая выход. На контрасте с солнечным светом его фигура казалась еще более внушительной… а улыбка на пухлых губах еще омерзительней и зловеще. Арчита уставилась на него широко раскрытыми глазами, с трудом подавляя в себе растущее чувство страха. В этот момент хлопок раздался вновь. Такой же резкий и громкий. Жрица не сразу заметила, что старейшина хлопает в ладоши. Медленно. Вальяжно. Ритмично. Ладони резко сближались, взрывая тишину, а затем вяло разводились, чтобы через миг вновь соприкоснуться.

«Что он делает? Это какой-то обряд? Или что? Что происходит?».

Паника, с трудом сдерживаемая до сего момента, готова была вырваться непредсказуемым потоком. Рука вновь невольно потянулась к поясу. А Унташ не сводил с нее своих синих глаз, продолжая пожирать девушку ненасытным взглядом. На пухлых губах играла омерзительная усмешка, а бледные ладони ритмично ударялись друг о друга.

Хлоп… Хлоп… Хлоп…

К горлу подступил комок. В тот миг, когда Арчита уже готова была поддаться страху, выхватить кинжал и потребовать выпустить ее отсюда, позади раздался шорох. Как бы ей ни хотелось оборачиваться к старейшине спиной, она повернулась на звук. По спине пробежала дрожь.

Грязная занавесь ближайшей комнаты слева отдернулась, и в сумраке дома показалась молодая женщина. Полностью обнаженная, если не считать серой набедренной повязки. Темные волосы волнистыми космами спадали до самых лопаток. Судя по всему, она их давно не мыла. Как бы темно ни было, от Арчиты не скрылись круги под глазами незнакомки и кровоподтеки на шее и груди. Настолько яркими и большими они были. Мурашки по спине жрицы побежали сильнее.

Женщина посмотрела в их сторону бесцветным взором и поклонилась по пояс.

— Звали меня, господин?

— Сколько хлопков ты слышала? — холодно поинтересовался тот.

Арчита сделала шаг в сторону, дабы держать в поле зрения обоих. Обеспокоенный взгляд попеременно переходил то на старейшину, то на женщину. Последняя выпрямилась, сцепила худые руки перед собой и устремила глаза в пол. На нем виднелись хлебные крошки и кусочки земли.

— Я спросил, сколько хлопков ты слышала? — повторил Унташ.

— Три, господин, — сухо ответила женщина.

— Три?

— Три, господин.

Арчита невольно вздрогнула от того, как бездушно звучал голос незнакомки. В нем не было ни капли жизни… как и в ее потухшем взгляде.

— Рабыня должна предстать перед хозяином после первого хлопка, — высокомерно молвил Унташ. Его нос дернулся. — Чем ты там занималась, ленивая тварь?

— Спала, господин.

— Спала? — в голосе старейшины сквозило презрение.

— Спала, господин, — все тот же сухой ответ.

— Лжешь, грязная шлюха, — Унташ не повышал тона, но звук его речи бил по ушам, словно хлыст, — ты занималась рукоблудием.

— Как скажешь, господин.

— Что, даже не попробуешь передо мной оправдаться?

— Ты всегда прав, господин.

— Грязное, жалкое ничтожество, — нос Унташа снова дернулся, — ты должна была явиться ко мне по первому зову.

— Прости меня, господин, — бесцветно ответила незнакомка.

Арчита прекрасно понимала, что эта женщина — рабыня старейшины. Но в каких же условиях тот ее содержит, раз довел несчастную до такого? Жрица не могла себе вообразить. Ее охватывали ужас и смятение. Там, откуда она была родом, с рабами обходились мягко и покладисто. Ведь о них нужно так же заботиться, как за всеми приглядывает Великая Богиня-мать[1]. Все люди ее дети.

«Что… что он делает с тобой?».

Ладони девушки задрожали, и она их сжала в кулаки, дабы не дать старейшине удовольствия лицезреть ее слабость. Но тот, казалось, был полностью поглощен унижением рабыни… и получал от сего действа нескрываемое наслаждение.

— Ты пропустила четыре моих хлопка, — высокомерно бросил Унташ, — и ты занималась рукоблудием. Я должен наказать тебя.

— Да, господин, — женщина не поднимала головы.

— Завтра на рассвете тебе будут драть уши. По полчаса за каждый пропущенный хлопок. А затем ты будешь ублажать моих стражников. Всех десятерых. Надеюсь, ты хорошо меня услышала?

— Я поняла, господин. Я приму наказание.

— Хорошо-о-о, — внезапно мягко протянул Унташ, — ты должна воспевать мое милосердие. Ведь я легко могу приказать залить тебе в уши расплавленную медь.

— Я буду воспевать о твоем милосердии, — сухо отчеканила рабыня.

— Прекрасно, — резко оскалился старейшина, — просто превосходно. А теперь — проводи мою почетную гостью в лучшую комнату после моей.

— Я повинуюсь, господин.

Арчита следила за ними, затаив дыхание. Теперь она мечтала только об одном — выбраться из этого проклятого дома, вскочить на свою лошадь и уехать отсюда без оглядки. И никогда не возвращаться. Но Унташ продолжал загораживать проход. А разум не позволял ей пустить оружие в ход. Каким бы страшным и омерзительным хозяин дома ни казался, он не выказывал намерений причинить жрице вред.

«Пока».

И Арчита прекрасно осознавала — напади она сейчас, то живой ее отсюда точно не выпустят.

— Ты ведь не передумала отдохнуть? — холодный вопрос вывел ее из спутанных мыслей и заставил ответить.

— Нет, — прохрипела жрица и, откашлявшись, добавила, — я устала с дороги.

— Тогда, — Унташ вальяжно развел руками в стороны, — оцени мое гостеприимство и насладись отдыхом в этом прекрасном дворце.

«Дворце? Он шутит?».

Однако старейшина оставался абсолютно серьезным. И только усмешка продолжала кривить его пухлые губы и уродовать бледное лицо.

— Благодарю, господин Унташ, — кивнула Арчита, продолжая сжимать ладони в кулаки.

Тот, казалось, не расслышал ее. Он вновь пронзил рабыню взглядом.

— Оглохла, куча навоза? Или тебе и вправду залить уши медью? Проводи гостью до опочивальни.

— Да, господин.

Рабыня медленно развернулась и поплелась по темному коридору. Она не отрывала взгляда от пола, как и стопы босых ног, издавая глухие шаркающие шлепки. В полной тишине мрачного дома они звучали неприятно и зловеще… но не шли ни в какое сравнение с ухмылкой старейшины. Тот продолжал пожирать жрицу глазами.

— Приятного отдыха, моя дорогая, — Арчита не выдержала, и ее передернуло, — жду тебя за сегодняшним ужином. Там и обсудим то, ради чего я посылал за тобой.

Его тон словно говорил, что Унташ не потерпит возражений. Будто жрица была новой рабыней для старейшины.

Сдержанно улыбнувшись, девушка кивнула:

— Конечно.

Сделав пару неуверенных шагов, она двинулась следом за женщиной. Арчита чувствовала на себе пожирающий взгляд Унташа до тех пор, пока между ними не оказалась стена.

Сквозь узкие щели продолжал сочиться солнечный свет, однако его становилось все меньше и меньше. День постепенно клонился к закату.

Рабыня ждала ее посреди коридора. В той же позе, не оборачиваясь и сцепив руки перед собой. Жрица невольно подметила, что та хороша собой. Если не считать грязных волос и страшных шрамов на спине. Арчита даже знать не хотела, откуда они появились. Подождав пока девушка приблизится, сопровождающая сделала еще несколько шаркающих шагов и остановилась напротив очередного проема. Его прикрывала белая занавесь. Такая же сальная и перепачканная, как и другие. Жрица невольно содрогнулась, как представила, что придется прикасаться к ней.

— Сюда, госпожа, — сухо произнесла рабыня и, одернув ткань, скрылась внутри.

Арчита в коридоре осталась одна. И тут же ощутила, как сильно давит на нее это место. Будто сами горы Хинду-Кауш рухнули на плечи, готовые в любой миг похоронить заживо. В полной тишине дома старейшины жрица отчетливо услышала, как громко бьется ее сердце. Бьется от страха. Так, будто готово выскочить из груди. Так сильно трепетало оно лишь раз. Давно. В детстве. Но она запомнила это на всю жизнь.

Шумно выдохнув, жрица заставила себя дотронуться до грязной занавеси и, стараясь не касаться ее лицом, юркнула следом.

Лучшая комната после покоев старейшины оказалась жалкой комнатушкой. Настолько узкой, что в ней с трудом могли встать плечом к плечу два человека. Голые стены были испещрены трещинами. Удивительно, но снаружи они не были заметны. На ум пришло сравнение с человеком, разлагающимся изнутри. Вместо окна — уже привычная щель, через которую пробивалось еще меньше света, чем в коридоре. Ибо она выходила на север, к подножию горы Хинду-Кауш. Ни кровати, ни тумбы. Только соломенная циновка со следами потертости да закрытый кувшин с непонятным содержимым, стоявший прямо на полу.

— Покои для госпожи, — сухо бросила рабыня, не поднимая глаз.

Арчита удивленно озиралась по сторонам. Она заметила, что западная стена выглядит темнее остальных. И трещин на ней меньше.

— Что там? — невольно спросила жрица.

— Где, госпожа?

— За той стеной, — кивком указала Арчита.

Рабыня даже не посмотрела туда, будто сразу сообразила, о чем идет речь.

— Ничего, госпожа.

— Ничего? — недоверчиво переспросила девушка.

— Ничего, госпожа.

Безжизненный голос женщины доводил до дрожи не меньше, чем ее хозяин.

— Но ее недавно поставили! Я же вижу. И кладка без обжига…

— Господин приказал, — монотонно ответила рабыня, словно заученной фразой, — господин не любит просторных покоев. А на обжиг нужны деньги. Господин не любит тратить шиклу[2].

— Даже на собственный дом? — изумилась Арчита.

— Господин не любит тратить шиклу, — как заговоренная повторила женщина.

Жрица закусила губу.

«Чем же Унташ собирается расплачиваться? И собирается ли? Зря я сюда приехала…».

— Отдыхай, госпожа.

Рабыня развернулась и попыталась уйти, но Арчита схватила ее за руку. Та оказалась шершавой и сухой. В точности, как ее голос. Жрица попыталась заглянуть ей в глаза. Женщина продолжала смотреть в пол. И в ее очах не было ни намека на жизнь.

— Как твое имя? — мягко спросила девушка.

— У меня нет имени.

— Глупости, — Арчита ободряюще улыбнулась, — у всех оно есть.

— У меня нет имени.

Внезапно она вырвалась. Девушка не ожидала этого. Воспользовавшись замешательством, рабыня прошлепала к выходу и, отдернув ткань, скрылась в коридоре. Арчита вновь осталась одна. В сумраке дома и полной тишине.

Почувствовав слабость в ногах, жрица опустилась на циновку и прислонилась спиной к стене. От нее веяло приятной прохладой.

«Хоть что-то приятное в этом проклятом доме».

Ладонь скользнула под одежду и крепко сжала рукоятку кинжала. Арчита закрыла глаза. Вдохнула. Выдохнула. Ворох мыслей окутывал разум и жалил, подобно потревоженному осиному гнезду, которое сбили по неосторожности.

Девушка сделала еще несколько глубоких вдохов и выдохов. Воздух в комнате был затхлый и спертый, но контроль дыхания позволил успокоиться. Арчита ощутила, как сердце начинает биться медленней и тише. Скоро она уже не слышала его ровного стука.

Открыв глаза, она вернулась в памяти немного назад. Жрица всегда так делала, когда хотела привести в порядок мысли и решить, что делать дальше…

Атта-Ури нашел ее случайно. Как не раз потом говорил местный смотритель животных, их встреча была ниспослана богами. В какой-то мере так оно и есть. Арчита остановилась в степи на привал. Она хотела продолжить путь на запад, но в последний момент решила задержаться еще на одну ночь. Путешествовать в темное время суток она любила. Не так слепит солнце, да и природа оживает совсем иными красками под серебристым светом луны. Однако в тот вечер накатила непонятная слабость, и жрица предпочла отдохнуть. На рассвете нового дня на ее стан и наткнулся приветливый старец. Как он сказал, старейшина местного селения отправил его на поиски странствующей жрицы, ибо глава не питает доверия к собственным служителям богов. Арчите уже тогда это показалось странным. Не то, что правитель не доверяет своим подданным. А то, что поручил такое задание дряхлому старику. Атта-Ури хоть и выглядел бодро для своих лет, на длительные переходы был явно не способен. И неизвестно, сколько бы ему пришлось слоняться по пустыням и степям, если бы не счастливая случайность.

«Счастливая ли?» — хмыкнула про себя Арчита. Она уже начинала сомневаться в этом.

Смотритель просто светился от радости, подобно солнцу на небе, и возносил молитвы богам за такую удачу. Жрица подметила, что старец оставался единственным человеком здесь, кто невольно располагал к себе. А обещание щедрой награды от радушного старейшины только добавили веса и склонили чашу весов в его пользу. Арчита приняла предложение. Все-таки путешествие оказалось делом недешевым. Но теперь она сильно сомневалась, что Унташ обладает такими добродетелями, как щедрость и радушие. Судя по всему, он удавится за грош… и не прочь удавить ее саму при первой же возможности. От холодного взгляда и кривой усмешки жрицу до сих пор знобило.

И эта женщина… рабыня. Со следами пыток и истязаний на теле. Ее бесцветный голос… глаза, лишенные жизни.

«Неужели это он? Унташ? Неужели это он довел несчастную?».

Арчита понимала, что задает сама себе очевидные вопросы. Старейшина выглядел настоящим извергом, способным на любые поступки.

«Господин не любит тратить шиклу».

Вспомнила она фразу, брошенную рабыней.

«Шиклу… какое интересное название меры серебра…» — подумала Арчита, только чтобы немного отвлечься.

Теперь ее терзали смутные сомнения, что Унташ заплатит ей хоть одну меру медяков. Но она согласна. Лишь бы покинуть это место поскорей.

«А люди в поселении… почему они так смотрели на меня? Словно я корень их бед! И почему они терпят такого правителя?».

Казалось, эти вопросы готовы были запутать еще сильнее.

«Надо было просто ехать на запад, как и задумала изначально».

Но не только странные жители, жуткий дом и мерзкий облик его хозяина вгонял Арчиту в дрожь. Было кое-что еще. Она отчетливо помнила…

Холодное дыхание северного ветра. Обжигающее, как в самую морозную ночь. Шепот. Тихий. Едва уловимый. Подобный шуршанию опавших листьев среди джунглей… Джунглей. где не пели больше птицы…

Она уже слышала его. Всего лишь раз в своей жизни, но хватило, чтобы запомнить навсегда. И жрица надеялась больше не сталкиваться с подобным. Никогда. Но вот это случилось вновь. И Арчита не знала, как поступить дальше. Лишь надеялась, что Богиня-мать защитит ее и сейчас. И раз она услышала глас, значит так надо. Да, она по-прежнему верила в нее, хоть уже давно не жила со своим народом. Ее народа больше нет…

Девушка шумно выдохнула. Переживания и усталость с дороги сделали свое дело. Она сама не заметила, как погрузилась в сон. А изящная ладонь продолжала сжимать рукоять клинка под одеждой.

[1] Богиня-мать — верховное божество Индской цивилизации.

[2] Шиклу (сикль, шекель) — мера массы золота и серебра у древних евреев и других семитских народов, заимствованная у Древнего Вавилона. Сикль серебра (монета массой около 11,4 грамма) служила стандартной денежной единицей на Ближнем Востоке.