Маслоу Абрахам Гарольд. Дальние пределы человеческой психики / Перев. с англ. А. М. Татлыбаевой. Научи, ред., вступ. статья и коммент. Н. Н. Акулиной. -СПб.: Евразия, 1999.-432с.
Abraham Harold Maslow
THE FARTHER REACHES OF HUMAN NATURE
PENGUIN BOOKS 1971
Абрахам Гарольд Маслоу
ДАЛЬНИЕ ПРЕДЕЛЫ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ПСИХИКИ
^"РАЗ"! "!
Санкт-Петербург 1999
За помощь в осуществлении издания данной книги издательство <Евразия> благодарит
Кипрушкина Вадима Альбертовича
Маслоу Абрахам Гарольд.
Дальние пределы человеческой психики / Перев. с англ. А. М. Татлыбаевой. Научи, ред., вступ. статья и коммент. Н. Н. Акулиной. -СПб.: Евразия, 1999.-432с.
ISBN 5-8071-0018-2
Данная книга представляет собой второе, исправленное издание итогового труда А. Г. Маслоу, посвященного созданной им теории самоактуализации. В основании данной теории лежит различие между низшими (несовершенными) и высшими (растущими) потребностями.
Книга адресована широкому кругу читателей, интересующихся историей и теорией психологии, науками о человеке.
ISBN 5-8071-0018-2
c Татлыбаева А. М., перевод с англ., 1997 c Лосев П. П., оформление, 1999 c Издательство <Евразия>, 1999
На путях вочеловечивания человека
Часть I. ЗДОРОВЬЕ И ПАТОЛОГИЯ
1.0 гуманистической биологии
2. Неврозы как ошибка личностного развития
3. О самоактуализации и о том, что выходит за ее пределы
Часть П. КРЕАТИВНОСТЬ
4. Креативность и готовность к ней
5. Холистичный подход к творчеству
6. Эмоциональные преграды креативности
7. Потребность в креативных людях
Часть Ш. ЦЕННОСТИ
8. Слияние действительного и ценностного
9. Заметки по психологии Бытия
10. Документы симпозиума по проблеме человеческих ценностей
Часть IV. ОБРАЗОВАНИЕ
11. Познающий и познаваемое
12. Обучение и высшие переживания
13. Цель и значение гуманистического образования
Часть V. ОБЩЕСТВО
14. Синергизм в обществе и в человеке 211
15. Вопросы для нормативного социального психолога 224
16. Синанон и Евпсихея 238
17. О евпсихичном управлении 249 18.0 низших жало бах, высших жалобах и мета-жалобах 251
Часть VI. ВЫСШЕЕ ПОСТИЖЕНИЕ
19. Заметки о наивном познании 263
20. Дальнейшие заметки о познании 271
Часть VII. ТРАНСЦЕНДЕНЦИЯ И ПСИХОЛОГИЯ БЫТИЯ
21. Различные значения трансценденции 281
22. Теория Зет 292
Часть VIII. МЕТАМОТИВАЦИЯ
23. Теория метамотивации: биологические корни
высших ценностей 313
ПРИЛОЖЕНИЯ
Приложение А: Комментарии к работе Values, and Peak-Experiences> 357 Приложение В: Некоторые аналогии между сексуально-доминантным поведением низших приматов и фантазиями пациентов при психотерапии (А. Г. Маслоу, X. Рэнд, С, Ньюмен) 365 Приложение С: Подростковая и юношеская делинквентность в двух разных культурах (А. Г. Маслоу, Р. Диас-Гуэро) 383 Приложение D: Критерии для отнесения потребностей в разряд инстинктоподобных 393 Приложение Е: Абрахам Г. Маслоу: Библиография 405 Примечания 416 Библиография 424 На путях вочеловечивания человека Абрахам Гарольд Маслоу родился в 1908 г. в Нью-Йорке, США. Годичный курс аспирантуры в городском колледже Нью-Йорка и Корнельском университете стимулировал интерес Маслоу к психологии. В 1928 г. он перевелся в Висконсинский университет, где специализировался по психологии. Оказавшие на Маслоу наибольшее влияние преподаватели были бихевиористы: Кларк Халл, Норман Камерон, Уильям Шелдон и Гарри Харлоу. Его диссертационное исследование по доминантноеT и сексуальности у приматов было сделано под руководством Харлоу. После двухгодичной работы ассистентом у Торндайка в Колумбийском колледже Маслоу занял место преподавателя в Бруклинском колледже и оставил его только в 1951 г. За годы, проведенные в Колумбийском и Бруклинском колледжах, Маслоу общался с большим количеством ученых, преимущественно связанных с Колумбийским университетом и Новой Школой Социальных Исследований. Он познакомился с Фроммом, Коффкой, Вертхаймером, Хорни, с Салливаном, Бенедикт, Хоркхеймером, Кардинером, Адлером, Гольдштейном, Анш бахером и попал под влияние их идей. В конце 30-х гг. Маслоу проводил антропологические исследования в индейской резервации и написал раздел межкультурной психологии в книгу Росса Стагнера <Психология личности>. В середине 40-х гг. Маслоу контактировал с Альфредом Кинси, известным сексологом, который проводил медицинские исследования в Висконсине и планировал изучить сексуальное поведение женщин в Бруклинском колледже. Но потенциальное сотрудничество двух ученых было расстроено. Однако открытый Маслоу способ исследования был использован Кинси позже. Наиболее важный вклад в психологическую мысль Маслоу внес двумя своими статьями, опубликованными в 1943 к, -<Динамика лично стнойоргани На путях вочеловечиванпя человека зации> и <Теория человеческой мотивации>. Данная тема была им детально разработана в книге <Мотивация и личность> (1954). Абрахам Гарольд Маслоу - гениальный мыслитель, занимающийся вопросами абнормальной психологии, человеческой мотивации и личности, известный как основатель гуманистической психологии, как создатель теории самоактуализации. Его теория, сфокусированная на различии между низшими (несовершенными) и высшими (растущими) потребностями не случайна. В то время в мировой психологии господствовало два крупных течения: бихевиоризм, который критиковался за механистичность подхода к психологии человека по аналогии с психологией животных, за рассмотрение человеческого поведения как полностью зависимого от внешних стимулов, и психоанализ, который считался наилучшей системой анализа для психопатологии и возможной при этом психотерапии, но недостаточной для объяснения человеческого мышления и поведения в целом, так как, по мнению Маслоу, <человеческая природа далеко не так плоха, как о ней думают>. Не менее значительное влияние на мышление Маслоу оказали труды гештальт-психологов Макса Вертхаймера и Курта Гольдштейна, которому он посвятил свою книгу <К психологии бытия>. В предисловии Маслоу писал: <Если выразить в одной фразе, что значит для меня гуманистическая психология, то я бы сказал, что это - интеграция Гольдштейна (и гештальт-психологии) с Фрейдом (и различными психодинамическими психологиями), под эгидой научного духа моих учителей в Висконсинском университете>. Именно Курту Гольдштейну Маслоу обязан своей теорией, у него он и позаимствовал сам термин. Курт Гольдштейн впервые ввел в науку понятие самоактуализации, но, будучи нейрофизиологом, понимал под этим определенное напряжение, <которое сделает возможной дальнейшую упорядоченную деятельность> организма. Гольдштейн утверждает, что нормальный организм может временно отложить еду, сон, секс и так далее, если другие мотивы вызывают это. Для Гольдштейна, как и для Маслоу, самоакгуализация не означает конца проблемам, напротив, рост часто может принести определенную долю страдания. Гольдштейн писал, что способности организма определяют его потребности, например, наличие мышц требует движения и т. п. Самоактуализацию Маслоу свободно определяет как <полное использование талантов, способностей, возможностей и тому подобное>, как процесс самореализации человеческих потенций. <Я представляю себе самоактуализировавшегося человека не как обычного человека, которому что-то добавлено, а как обычного человека, у которого ничто не отнято. Средний человек - это некое человеческое существо, с заглушенными и подавленными способностями и талантами>. Поначалу исследования Маслоу относительно самоактуализации были вызваны его желанием более полно понять двух его наиболее вдохновляю т/а путях ^очеловечивания человека щих учителей -Рут Бенедикт, которая первоначально использовала термин <синергизм> для обозначения степени межличностной кооперации и гармонии в обществе, и Макса Вертхаймера, работа которого о продуктивном мышлении была близка собственным исследованиям Маслоу о познании и творчестве. Хотя это были очень не похожие друг на друга люди, и занимались они исследованиями в разных областях, Маслоу чувствовал, что им присущ некоторый уровень личного свершения как в профессиональной, так и в личной жизни, который он редко наблюдал у других. Маслоу видел в них не только блестящих ученых, но и глубоко совершенных, творческих людей. Он стал заносить результаты своих наблюдений в тетрадь, чтобы понять, что же делает их столь особенными. Это было его первым шагом в исследовании проблемы самоакгуализации, которое впоследствии длилось всю оставшуюся жизнь. <Дальние пределы человеческой психики> - одна из лучших работ Абрахама Маслоу, его итоговый труд, книга о психическом здоровье, творчестве, ценностях, образовании, обществе, трансценденции и метамотивации. Для того, чтобы исследовать пределы человеческих возможностей, необходимо изучать лучших из индивидуумов; по мнению Маслоу, так, <чтобы узнать, сколь быстро люди могут бегать, нужно исследовать лучших атлетов и бегунов, и было бы бессмысленным делать "среднюю выборку" из населения города>. Абрахам Гарольд Маслоу был психологом-теоретиком. Он не проводил крупных и тщательных экспериментальных исследований, по его словам, ему на это просто не хватало времени. Он больше проводил <пилотажные исследования>, но не для публикаций, а для подтверждения собственной гипотезы. Для своего первого исследования Маслоу выбирал людей, не имеющих существенных личностных проблем, не подверженных неврозу и, главное, наилучшим образом использовавших свои таланты и способности. Его выборка состояла из восемнадцати человек, девять из которых были современниками Абрахама Маслоу, и девять - историческими личностями: Абрахам Линкольн, Альберт Эйнштейн, Элеонора Рузвельт, Джейн Адаме, Олдос Хаксли, Барух Спиноза и др. По словам Маслоу, самоактуализировавшиеся люди, которых он изучал, не были совершенны и не лишены были возможности совершать крупные ошибки. Кроме того, им были свойственны многие проблемы обычных средних людей: тревожность, чувство вины, внутренние конфликты и т. д. Самоактуализация, по Маслоу, это не отсутствие проблем, а <движение от преходящих и нереальных проблем к проблемам реальным>. Книга Маслоу <Дальние пределы человеческой психики> - кульминация его размышлений о самоактуализации. В ней Маслоу описывает пути, которыми индивидуум может самоактуализироваться: 10 На путях вочеловечивтия человека - самоактуализация - это <переживание полное, живое, беззаветное, с полной концентрацией и полным впитыванием>; - принятие ответственности за свои действия; -актуализироваться-значит существовать реально, физически, а не только потенциально; - актуализироваться - развить способности <лучшего жизненного выбора>, выбора в пище, музыке, профессии, браке; - самоактуализация - это не <вещь>, это длительный процесс, подобный буддийскому пути просветления; -самоактуализация-испытание <пик-переживаний>. <Пик-переживания> - это переходные моменты самоактуализации, вершина наших переживаний, которые возникают при сильном чувстве любви, исключительной красоты, произведений искусства... <"Пик-переживания" - это обобщение лучших моментов человеческой жизни>. В результате изучения самоактуализации Маслоу выявил, что некоторые из самоактуализирующихся индивидуумов стремились испытать много <пик-переживаний>, в то время как другие испытывали их крайне редко или же вообще не испытывали. Он разделил людей самоактуализирующихся на психически здоровых, продуктивных с незначительным опытом <пик-переживаний> и вообще без такового, и на людей, для которых опыт <пик-переживаний> являлся важным и центральным. В главе <Трансценденция и психология Бытия> Маслоу описывает свыше двадцати способов опыта трансценденции. Это Трансценденция времени, культуры, прошлого, внутреннего Эго, базовых потребностей, любви, чужого мнения, собственной слабости, собственной воли, дихотомии, мистического опыта, Трансценденция порока и др. Маслоу утверждает, что трансцендирующие личности склонны отождествлять себя со своими способностями, профессией. Например, <я - врач>, <я - математик>. Многие люди, которым доступны мистические переживания, не являются психически здоровыми и не отличаются продуктивностью, что Маслоу считал существенными свойствами самоактуализации, далее отмечая, что он встречал столь же много трансцендирующих людей среди бизнесменов, учителей, политиков, как и среди тех, кто считается ближе к этому музыкантов, поэтов, священников и т. д. До Маслоу существовало множество самых различных по природе теорий мотивации. Однако они не отличались необходимой законченностью. Маслоу внес определенную ясность в данную проблему. Он предпринял попытку иерархизации мотивов. Согласно его иерархии, основу составляют физиологические потребности (пища, сон и т. д.). Далее идут уровни более высоких потребностей: потребность в безопасности, любви и уважении. Высший уровень занимают метапотребности - потребность в совершенстве, справедливости, красоте, правде. По мере удовлетворения низших потребно На путях вочеловечивания человека 11 стей сразу же появляются другие - высшие потребности, и начинают доминировать в организме. Когда и они удовлетворяются, выходят на сцену новые потребности, еще более высокого уровня, и так далее. В основе метамотивации лежат потребности и ценности роста. Именно такая мотивация, по Маслоу, присуща в большей степени самоактуализирующимся личностям, у которых, по его мнению, удовлетворены более низкие мотивы. Каждому уровню метамотивации соответствуют определенные уровни жалоб. Жалобы, касающиеся отсутствия техники безопасности, произвола начальства, ненормированности рабочего дня и т. п. - это жалобы уровня фундаментальных потребностей. Уровни высших жалоб лежат в сферах признания и самоуважения: на этих"уровнях важны проблемы гордости, автономности, самоуважения, уважения со стороны окружающих, актуальны чувства собственной значимости, поощрения, похвалы, доверия от окружающих. Жалобы высшего уровня касаются того, что наносит ущерб самооценке человека. Мета-жалобы касаются фрустрации мета-потребностей. К ним относятся потребность в совершенстве, справедливости, красоте, правде и т. д. <Когда к вам врываются представительницы женского комитета и возбужденно жалуются на то, что розы в парке недостаточно ухожены, это само по себе замечательно, потому что указывает на высоту уровня жизни жалующихся>. В книге <Дальние пределы человеческой психики> Маслоу вводит новое понятие - <психически здоровые индивидуумы>, которое следует понимать как <люди зрелые, с высокой степенью самоактуализации>, и развивает теорию психически здорового общества, общества, которое благоприятствует наиболее полному развитию и реализации человеческих возможностей. Маслоу полагал, что общество должно состоять из психически здоровых, <дочеловеченных>, самоактуализированных индивидуумов. Однако, их не может создать даже идеальное общество. По словам Маслоу, <учитель или культура не создают человека. Скорее они дают возможность, благоприятствуют, побуждают стать реальным и актуальным>. Маслоу описывает психически здоровое общество в противоположность авторитарному управлению бизнесом, где авторитарный менеджер считает, что рабочие и руководство имеют совершенно противоположные, несовместимые цели: рабочие хотят заработать как можно больше с минимальными усилиями, и поэтому за ними надо хорошо смотреть. Демократическое управление предполагает, что рабочие хотят быть творческими и продуктивными, что они нуждаются в поддержке и одобрении; люди же подозрительные, враждебно настроенные, может быть, будут лучше работать в авторитарной системе и непродуктивно использовать свободу. Теория психически здорового общества применима лишь к тем, кто может принять на себя ответственность и пользоваться самоуправлением. Поэтому психически здоровое общество должно состоять из самоактуализированных людей. 12 На путях вочеловечивания человека В главе <Синергия> (термин впервые был использован Рут Бенедикт и обозначает объединенное действие) Маслоу пишет о синергии в индивидуумах, когда успех других является основой полного удовлетворения для индивидуума, а помощь предлагается свободно и как должное. Таким образом, отождествление себя с другими способствует высокой индивидуальной синергии. Синергия может существовать внутри индивидуума. В перспективе человек должен делать то, что ему надо делать, потому что он желает делать это. В своем труде <Дальние пределы человеческой психики> Маслоу затрагивает проблемы образования. Он справедливо считает, что обучение танцам, искусству или другим физическим средствам выражения - важный момент традиционного образования: физически и чувственно ориентированные учебные предметы требуют активного участия обучающихся. По Маслоу, любовь, уважение, чувство безопасности, фундаментальные потребности, одинаково важные для всех, <но, к сожалению, в большинстве учебников по психологии даже не упоминается слово "любовь">. Маслоу вводит новое понятие <плато-переживание>, <плато-познание>. Ключевым является <плато-переживание>. Этот тип сознания имеет нечто общее с <пик-переживанием>, но это другой тип переживания. Здесь автор воспользовался образом <высокого плато>. По Маслоу, <плато-переживание> означает <жить на постоянно высоком уровне в смысле просветления или пробуждения, или дзэн, в легкости чудесного... это значит принимать остроту и точность красоты вещей, но не делать из этого большого шума...> Но в основе <плато-переживаний>, <пик-переживаний> лежат, по мнению Маслоу, только позитивные эмоции. Автор не рассматривает <пик-переживаний> и <плато-переживаний>, например, под воздействием страха. Теория самоактуализации Маслоу - это теория роста, последовательного удовлетворения высших потребностей. Индивидуум не может начать путь к самоактуализации, если не удовлетворены его низшие потребности: в безопасности, любви, уважении. Самоактуализация предполагает развитие способностей до максимально возможного, самоактуализирующихся личностей привлекают трудные, запутанные проблемы, которые требуют максимума творческих усилий. Защитные механизмы Абрахам Маслоу рассматривает как препятствия личностному росту, и сам добавляет еще два типа защит: десакрализацию и <комплекс Ионы>. Волевой компонент Маслоу конкретно не рассматривает; согласно Маслоу, <самоактуализация означает работу - сделать хорошо то, что человек хочет сделать. Стать второсортным врачом - не путь для самоактуализации. Человек хочет быть первоклассным, или настолько хорошим врачом, насколько это для него возможно>. Маслоу считает, что На путях вочеловечившия человека 13 психически здоровый индивидуум свободен от внутренних конфликтов, а воля нужна для того, чтобы развить свои способности и таланты. Абрахам Маслоу по праву считается лучшим специалистом в области человеческой потенциальности. Его заслуга колоссальна, он основал новое "ап^ение в современной психологии, предметом изучения которого яв^тсТ^остныйч^ловеквеговысшихпроявлениях.^ -^изация личности, ее высшие ценности и смыслы, -б-^^^^^^ свобода, ответственность, автономия, психическое здоровье, трансценден ция и т. п. АкулинаН. Н. Часть I Здоровье и патология 1 О гуманистической биологии* Мои занятия психологией заставляли меня размышлять о многом, и некоторые из этих размышлений не вписывались в рамки традиционной психологии - по крайней мере в рамки той психологии, которой когда-то обучался я. Заинтересовавшись проблемами психологии в тридцатых годах, очень скоро я обнаружил, что их невозможно решить, подчиняясь структуре психологической науки, сложившейся к тому времени (бихевиористской, позитивистской, <научной>, безоценочной, механоморфической психологии). И тогда, вполне естественно, у меня возникли сомнения в правильности самой структуры, и сомнения эти подтолкнули меня начать поиск иных подходов к решению стоящих перед психологией проблем. Со временем результаты моих исследований сложились в философскую концепцию, которая вмещает в себя не только психологию, но и науку как таковую, а также религию, производство, управление, а отныне и биологию. По существу, я бы назвал ее мировоззрением (Weltanschauung). Сегодняшняя психология не едина, она расколота на множество течений. Если попытаться хоть как-то упорядочить текущее положение психологической науки, то можно сказать, что существуют по меньшей мере три психологии и, соответственно, три разобщенных группы ученых. Первая из них - это бихевиористы1, объективисты, позитивисты, механицисты. Вторая * Это выдержки из заметок, написанных мною в марте-апреле 1968 года по просьбе директора Salk Institute of Biological Studies, в надежде, что они помогут отказаться от безопеночной концепции биологии и принять на вооружение гуманистическую философию биологии. В этих заметках я оставил в стороне вопросы явно пограничного в биологии и посвятил себя тому, что, по моему мнению, до этого не рассматривалось, или не было замечено, или было неверно истолковано - с моей, психологической, точки зрения. 18 Здоровье и патология включает в себя дружную поросль, взращенную на психоанализе2 Фрейда. Третья группа - это психологи гуманистического направления3, или, как ее еще называют, <Третья сила>, объединившая в себе ученых, которые не смогли принять взгляды первых двух групп. Именно об этом, третьем направлении в психологии, я собираюсь говорить. Я истолковываю эту третью психологию как науку, впитавшую в себя достижения двух других психологии, и потому буду пользоваться такими терминами, как <эпи-бихевиоризм> и <эпифрейдизм> (<эпи> значит <после>). Эти термины помогут нам избежать поверхностных противопоставлений, таких, как <фрейдизм-антифрейдизм>. Я - фрейдист, и я же бихевиорист, и я же гуманист, и если уж на то пошло, то вся моя деятельность направлена на развитие четвертой психологии - психологии трансцендентного. Здесь я говорю только от себя лично. Даже среди психологов гуманистического направления есть такие, которые скорее склонны записать бихевиористов и психоаналитиков в стан своих противников, чем допустить, что те имеют равное с ними право занимать свою веточку на цветущем дереве науки. Мне думается, подобного рода психологи впадают в антинаучный, а может даже и иррациональный экстаз по поводу роли <переживания>. И поскольку я, в свою очередь, рассматриваю <переживание> лишь как начальный этап познания (этап необходимый, но недостаточный) и поскольку я считаю, что нашей конечной целью должно стать распространение знания гораздо более общего и всеобъемлющего, чем нынешняя психология, -то мне лучше говорить только от своего имени. Это мой выбор и моя миссия - размышлять свободно, выстраивать теории, играть с догадками и предположениями - словом, пытаться проникнуть в будущее. Это скорее пионерская деятельность, работа первопроходца выдвинуть смелую гипотезу и отправиться на поиск новых, еще неизведанных земель, нежели разработка, посев и уход, ирригационные и мелиорационные мероприятия кропотливого труда экспериментаторов. Разумеется, последние составляют хребет науки, но мне все же кажется, что было бы ошибкой считать, будто задача ученых состоит только в скрупулезной работе с фактами. Первопроходец, творец, исследователь, как правило, действует в одиночку. Терзаемый страхами и сомнениями, склонный к самооправданиям, он тем не менее бросает вызов людскому невежеству, гордыне, порой даже паранойе4. Он обязан быть отважным, должен не бояться выглядеть смешным, должен не бояться ошибок и постоянно помнить о том, что он и есть, как говорил Полани (126), в своем роде игрок, который при полном отсут. ствии фактов рискует выдвигать самые смелые предположения, а потом в течение нескольких лет пытается найти им подтверждения. Если он не безумец, то он не может до конца верить собственным предположениям и должен прекрасно отдавать себе отчет в том, что он ставит на то, в чем не уверен. Вот так же и я представляю здесь свои догадки и предположения. О гуманистической биологии 19 Я полагаю, нам не избежать обсуждения вопроса об оценочной биологии, даже если тем самым мы поставим под сомнение всю историю и философию западной науки. Я убежден, что безоценочная, нейтральная модель науки, унаследованная биологией из физики, химии и астрономии, где она была не только желательна, но и необходима, чтобы не позволять церкви вмешиваться в научные изыскания - эта модель совершенно непригодна для научного познания живого. И еще более очевидно, что эта безоценочная философия науки не годится для изучения такого сложного биологического вида, каким является человек. Здесь такие понятия, как ценности5, стремления, цели, намерения приобретают первостепенное значение: только оперируя ими, можно приблизиться к постижению законов жизнедеятельности человека, а следовательно и к решению классических задач науки - предсказанию и управлению. Мне хорошо известно о тех жарких дебатах, которые ведутся в рамках эволюционной теории и в которых муссируются такие слова, как направления, цели, телеология, витализм. Дебаты эти, на мой взгляд, запутанны и непродуктивны. Я хочу перенести обсуждение этих проблем в сферу психологии, где их можно представить более выпукло и где можно найти более прямые пути к их решению. В рамках эволюционной теории все еще возможны споры об автогенезе в эволюции, о том, не вызваны ли движение и направление развития исключительно стечением обстоятельств, чистой случайностью. Мне же подобные рассуждения представляются чрезмерной роскошью, они просто невозможны, когда мы имеем дело с живыми людьми. Ведь никто не возьмется утверждать, что тот или иной человек стал хорошим врачом случайно - никто не воспримет подобное заявление всерьез. Именно поэтому я отметаю всякие рассуждения о механическом детерминизме6 и не считаю нужным выдвигать какие-либо аргументы в пользу своего решения. Хорошие люди и статистика <лучших> Я осмеливаюсь заявить, что для изучения возможностей человеческой природы нужно отобрать из популяции ее самые здоровые, самые лучшие экземпляры, такие, которые превосходили бы остальных по многим показателям. Приведу несколько наглядных доводов в пользу этого утверждения. В своих исследованиях я сталкивался с тем, что люди с высокой степенью само актуализации7 - самые здоровые в психологическом смысле люди имеют очень высокие показатели развитости когнитивных и перцептивных способностей8. Их <превосходство> над остальными людьми может обнаруживаться даже на сенсорном уровне; меня ничуть не удивило бы, если, к примеру, какой-нибудь эксперимент обнаружил бы у них способность различать тончайшие оттенки цвета. Один, когда-то начатый мною и не завершенный эксперимент может послужить моделью для подобного рода проб с 20 Здоровье и патология <биологическим материалом>. Мой замысел состоял в том, чтобы протестировать всех первокурсников Брандэйского университета, используя лучшие методики того времени, а именно, -психиатрическое интервью9, проективные тесты, тесты достижений10, - и разбить их на несколько групп. В первую из них вошли бы два процента самых здоровых в психологическом смысле студентов, во вторую -два процента средне-здоровых, и, наконец, в третью - два процента наименее здоровых представителей популяции. Эти три группы затем мы планировали досконально исследовать при помощи батареи тестов, выявляющих сенсорные, перцептивные и когнитивные характеристики человека, чтобы проверить базировавшееся на клинических наблюдениях предположение о том, что люди с более высокими показателями психологического здоровья более точно и верно отражают реальность. Я не сомневался в том, что это предположение подтвердится. Затем мы предполагали наблюдать за этими людьми, и не только на протяжении четырех лет их обучения в университете, когда мы могли бы сопоставлять полученные данные с их успеваемостью и достижениями в различных сферах университетской жизни. Я надеялся, что нам удастся начать лонгитюдное исследование". Идея заключалась в том, чтобы, наблюдая за этими людьми на протяжении всей их жизни, получить неопровержимые доказательства нашей гипотезы о человеческом здоровье. Некоторые оценочные критерии были очевидны, такие, как, например, долголетие, устойчивость к психосоматическим заболеваниям, инфекциям и т. п. Но мы также надеялись, что в ходе исследования выя-' вятся другие характеристики, о которых мы и не предполагали. По сути то исследование должно было повторить калифорнийское исследование Льюиса Термана, который около сорока лет назад отобрал детей с высокими показателями IQ12 и затем наблюдал за ними на протяжении нескольких десятилетий, чем продолжает заниматься и сейчас. Его открытие состояло в том, что люди, в детстве отобранные в экспериментальную группу13 только по признаку интеллекта, теперь уже взрослые, превосходят своих сверстников из контрольной группы по всем проверенным им параметрам. Из этого Льюис делает следующий вывод: все лучшее в человеке, все те качества, которые только можно пожелать ему, положительно коррелируют14 друг с другом. Значение такого рода исследований состоит прежде всего в том, что они кардинально меняют наш взгаяд на статистику и особенно на тот ее раздел, который ведает подбором материала для эксперимента. Мне хочется без обиняков назвать ее <статистикой лучших>. Если задаться вопросом, каковы возможности человека как биологического вида15, то вопрос этот следует отнести скорее к небольшой избранной группе людей, нежели ко всей популяции в целом. На мой взгляд, главная причина провала теорий гедонистического и этического толка заключена в том, что философы смешивали патологическое стремление к наслаждению со здоровым и даже не обозначили грань между нормой и патологией, между биологически здоровым и нездоровым индивидуумами. О гуманистической биологии 21 Для того, чтобы узнать, насколько высоким может быть человек, совершенно очевидно, что нужно отобрать самых высоких людей и изучить их. Для того, чтобы узнать, как быстро может бегать человек, не нужно выводить среднюю арифметическую скорость всего человечества в целом, нужно просто взять олимпийских чемпионов по бегу и посмотреть, насколько хорошо это делают они. Если же мы хотим познать возможности духовного и личностного роста человека, его морального развития, то и здесь, я уверен, мы узнаем больше, изучая самых праведных, самых добропорядочных представителей людского рода. В целом, я полагаю, будет справедливо сказать, что история человечества - это череда свидетельств того, как общество ни во что не ставит отдельного человека. Высочайшие порывы человеческой души практически всегда недооценивались. И даже когда <хорошие люди> святые, мудрецы, великие деятели эпохи - обращали на себя внимание философов и ученых, то последние редко удерживались от искушения объяснить их духовное превосходство присутствием божественного начала. Гуманистическая биология и хорошее общество Сейчас уже очевидно, что полная актуализация возможностей человека имея в виду общество в целом - может иметь место только при некоторых <благоприятных условиях>. Или, если говорить еще более прямо, чтобы человек был хорошим, ему нужны хорошие условия жизни и хорошее окружение. С другой стороны, я полагаю, нормативная философия биологии должна принять на вооружение теорию хорошего общества, основой которой могло бы стать следующее определение: <Хорошее общество - это общество, которое благоприятствует наиболее полному развитию и раскрытию человеческих возможностей>. Наверное, подобная терминология поначалу шокирует классических биологов, склонных лишь описывать среду обитания человека и научившихся избегать таких слов, как <хорошее> и <плохое>. Но если они хорошенько задумаются, то обнаружат, что подобный образ мыслей и терминология далеко не новы для классической биологии. К примеру, биологи уже давно используют термин <возможности>, когда говорят о генах, актуализация которых зависит от того, насколько <благоприятны> условия, сложившиеся в плазме эмбриона, в цитоплазме, в организме в целом, а также от географических условий, которые окружают этот организм. Обобщая результаты экспериментов над лабораторными крысами, обезьянами и человеческими существами (11), можно утверждать, что стимулирующее воздействие среды в ранней жизни индивидуума оказывает совершенно специфическое влияние на развитие коры головного мозга, к которой обычно и обращена стимуляция. Бихевиористы, изучавшие поведение приматов в Лаборатории Харлоу, пришли к схожему выводу. Животные, на ран 22 Здоровье и патология них стадиях жизни изолированные от себе подобных, утрачивают генетически заложенные в них возможности, и однажды эти потери становятся невосполнимыми. Еще один пример. Ученые лаборатории Джексона в Бар-Харборе выявили, что одичавших собак, привыкших к жизни в своре, уже не удается вновь приручить. И наконец, - у многих из индийских детей, как недавно стало известно, обнаружены необратимые изменения мозга вследствие недостатка белков в их рационе. Если согласиться с очевидным предположением о том, что причины этого кроются в определенном политико-экономическом устройстве общества Индии, в особенностях ее культурного и исторического развития, то становится невозможным отрицать, что человеку, как представителю биологического вида, хотя бы для воспроизводства полноценных, здоровых особей необходимо хорошее общество. Возможно ли, чтобы философия биологии развивалась в социальной изоляции, была политически нейтральной, не утопичной, не евпсихичной, чтобы она не занималась проповедью реформаторских и революционных идей? Разумеется, я далек от мысли, что задача биологии - социальное переустройство общества. Я полагаю, что это дело личного вкуса, и вполне допускаю, что некоторые биологи, озабоченные тем, что их знания остаются невостребованными, желая претворить свои открытия в жизнь, пойдут в политику. Но я сейчас говорю не об этом. Я предлагаю биологам изучать человека, как и любой другой вид, не только описывая и констатируя факты, но и оценивая их. И когда они примут такой подход, они поймут, что основная задача биологии человека - это выведение полноценной, здоровой породы человека и что выполнение этой задачи немыслимо без изучения всех тех условий, которые благоприятствуют или наоборот мешают всестороннему раскрытию человеческих возможностей. А для этого, очевидно, биологам придется покинуть свои лаборатории и с головой окунуться в общественную жизнь. Хорошие люди как пример для всех Многочисленные исследования, проведенные мною в тридцатые годы, позволяют мне утверждать, что самые здоровые в психологическом смысле люди (как и самые творческие, самые сильные, самые умные, самые праведные) должны быть использованы в качестве биологического материала для исследования, или, говоря метафорически, их можно и нужно использовать как пионеров-первопроходцев, призванных поведать нам, показать нам и провести нас, менее любознательных, менее чувствительных, менее смелых, на еще непознанные, неосвоенные территории. В качестве иллюстрации приведу такой пример. Несложно найти людей, особо чувствительных к восприятию цвета и формы, и положиться на их суждения относительно окраски, выделки, формы мебели, тканей и прочих вещей. Даже не вторгаясь в про 0 гуманистической биологии 23 цесс восприятия16 этих людей, просто внимательно наблюдая за ним, в скором времени я смогу с уверенностью предсказать, какие именно оттенки и формы им понравятся, а какие нет. Через месяц-другой я обнаружу, что мне нравятся те же вещи, что и им, - как если бы они, эти люди, поселились во мне и я при этом стал более чувствительным или, если угодно, более уверенным и решительным в оценках. То есть, я могу использовать их как своего рода экспертов, точно так же, как коллекционер, покупающий что-то для своей коллекции, обращается за консультацией к искусствоведу. (Эта мысль подтверждается исследованиями Чайлда (22), который установил, что хорошие живописцы имеют схожие вкусы независимо от художественных пристрастий и культурной среды, их взрастившей.) Я также предполагаю, что такие люди в меньшей степени, чем остальные, подвержены различного рода пристрастиям и что их вкусы и оценки меньше зависят от внешних влияний, моды, чем вкусы и оценки большинства. Таким образом, основываясь на вышеприведенном примере, я прихожу к выводу, что, выделив качества, отличающие наиболее психологически здоровых индивидуумов17 от остальных, я пойму, каким должен быть человек. Здесь уместно вспомнить слова Аристотеля: <Если хороший человек говорит, что это хорошо, то это действительно <хорошо>. Это эмпирически установленный факт, что люди с высокой степенью самоактуализации гораздо реже основной массы людей сомневаются в себе, меньше размышляют о том, правильно или неправильно они поступают. Их нисколько не смущает, что девяносто пять процентов человечества поступает иначе. И должен заметить, что эти люди, - во всяком случае те из них, которых изучал я, - обнаружили тенденцию к одинаковой оценке фактов, того, что хорошо и что плохо, как если бы они ощущали некую высшую реальность, лежащую за пределами человеческого сознания, а не основывали свои оценки на житейском опыте, который, как известно, зачастую страдает однобокостью и предвзятостью. Словом, я использовал их, чтобы они продуцировали ценности, или, лучше сказать, они помогли мне приблизиться к пониманию того, что более всего важно для человека. Говоря другими словами, я сделал следующее допущение: то, что ценно для этих людей, в конце концов станет ценно и для меня; я соглашусь с ними, приму их ценности как экстраперсональные, универсальные, как нечто такое, что рано или поздно подтвердит жизнь. Моя теория метамотивации'8 (глава 23) основана именно на этом. Я отбирал этих выдающихся людей, обладающих не только способностью воспринимать факты, но и умеющих выявить самое важное, вычленить ценное, для того, чтобы эти ценности использовать в качестве примера для подражания и образца для всего вида. Я понимаю, что говорю сейчас почти провокационные вещи, но я делаю это умышленно. При желании я мог бы подать свою мысль гораздо более невинным образом, например, просто задавая вопросы вроде: <Да 24 Здоровье и патология вайте отберем самых здоровых в психологическом смысле людей, интересно, что они любят? Что ими движет? К чему они стремятся, за что борются? Что они ценят?> Но я хочу, чтобы меня поняли правильно, и потому намеренно ставлю перед биологами вопросы о норме и ценностях (как и перед психологами и перед представителями общественных наук). Возможно, будет полезно взглянуть на проблему под другим углом. Если согласиться с расхожим утверждением, что человек - это животное, способное выбирать и принимать решения, тогда тема выбора и принятия решения неизбежно должна присутствовать во всякой попытке описания человека. Но хороший выбор и правильное решение напрямую зависят от качеств конкретного человека, от его мудрости, от его решительности. И тогда придется отвечать на следующие вопросы: Какие люди делают хороший выбор? Откуда берутся такие люди? Как они растут? Как учатся делать это? Что мешает сделать хороший выбор? Что помогает этому? Разумеется, это просто иной способ подачи старого философского вопроса: <Что есть мудрость? Кто есть мудрец?>, а за ним и древних аксиологических вопросов: <Что хорошо? Что желанно? Чего должно желать?> Я повторяю: человечество достигло такой точки биологического развития, когда оно ответственно за свою эволюцию. Мы стали самоэволюционерами. А эволюция предполагает отбор, выбор и принятие решений, а следовательно - раздачу оценок. Связь между сознанием и телом Мне представляется, что мы вот-вот сделаем скачок к приведению в качественно новое соотношение субъективных показателей нашей жизни и внешних, объективных показателей среды. И в связи с этим я ожидаю мощного прорыва в изучении нервной системы человека. Следующие два примера могут служить подтверждением тому, что будущие исследования в этом направлении не за горами. Во-первых, исследование Олдса (122), теперь уже широко известное, который посредством имплантации электродов в септальную зону ринэнцефалона обнаружил, что данная зона является по существу <центром удовольствия>. Когда лабораторная крыса обнаруживала, что может стимулировать свой мозг, она повторяла ауто стимуляцию снова и снова все то время, пока электроды были вживлены в этот самый центр удовольствия. Нет нужды говорить о том, что когда животному предоставлялась возможность стимулировать также обнаруженные центры неудовольствия и боли, оно отказывалось делать это. Стимуляция центра удовольствия была, по-видимому, так <значима> (или вернее, <желанна>, <приятна>, <выгодна>, <полезна>) для животного, что оно даже отказывалось от всех других источников радости, таких как пища, секс, - от любых. Теперь у нас достаточно данных, полученных на людях, и они позволяют предположить, что и у человека можно - в О гуманистической биологии известном смысле этого слова - вызывать подобные переживания удовольствия. Если связать эти данные с другими, например, с теми, которые получил в своих экспериментах Камийя (58), то перед нами открываются интересные возможности. Камийя, снимая электроэнцефалограммы у своих испытуемых, извещал их, когда частота их альфа-волн достигала определенного уровня. Таким образом испытуемый, имея возможность соотносить внешнее событие, или сигнал о нем, с субъективным ощущением своего состояния, мог произвольно управлять своей ЭЭГ. В сущности, Камийя показал, что человек может приводить частоту альфа-волн своего мозга к определенному желаемому уровню. Но самая важная и захватывающая часть этого исследования состоит в том, что Камийя обнаружил, и обнаружил совершенно случайно, что приведение частоты альфа-волн к некоторому определенному уровню вызывает у испытуемого состояние безмятежного покоя, медитативноеT и даже ощущение счастья. Дальнейшее изучение людей, практикующих восточные техники созерцания и медитации, показало, что они спонтанно выдают такие же <безмятежные> ЭЭГ, каким обучал своих испытуемых Камийя. Из этого неопровержимо следует, что людей можно обучать счастью и душевному равновесию. Революционные последствия этого открытия очевидны и многочисленны - не только для улучшения человеческой породы, но также для биологической и психологической науки. Одно это открытие таит в себе столько возможностей, что ученым хватило бы работы на все следующее столетие. Проблема взаимоотношения тела и сознания, проблема связи между ними, до сих пор казавшаяся неразрешимой, теперь становится вполне операбельной. Подобные данные позволяют иначе взглянуть на проблему оценочной биологии. Сегодня без всяких оговорок можно говорить, что здоровый организм ясно и четко сообщает нам о том, что он считает для себя важным, что он склонен выбрать или какое положение дел считает желанным для себя. Неужели все еще выглядит слишком смелым, если я назову это <ценностями>? Биологическими ценностями? Инстинктоподобными ценностями? Если мы пишем: <Лабораторная крыса, имея возможность нажимать на две кнопки, вызывающие стимуляцию ее мозга, практически в ста процентах случаев нажимает на ту, которая вызывает стимуляцию центра удовольствия>, -то неужели это описание принципиально отличается от того, как если бы мы сказали: <Для крысы важна аутостимуляция центра удовольствия, крыса ценит эту возможность>? Должен заметить, что для меня не важно, употребляю я слово <ценности> или нет. Можно прекрасно изложить все, что я излагаю, вообще не пользуясь этим термином. Наверное, в целях научной стратегии, или по крайней мере для того, чтобы быть понятым широкой научной общественностью, мне следовало бы быть более дипломатичным и избегать этого слова. Но я действительно считаю это несущественным. Важно, чтобы мы всерьез от 26 Здоровье и патология неслись к этим новым разработкам, помогающим понять психологию и биологию выбора, предпочтений, удовольствий и тому подобных вещей. Я также должен подчеркнуть, что нам предстоит столкнуться с дилеммой логической кругообразности, которая неизбежно возникает при разработке подобного рода теорий и исследований. Она наиболее очевидна, когда речь идет о человеческом материале, хотя я предполагаю, что ее не избежать и при изучении других животных. Она содержится уже в самом заявлении о том, что хорошие люди или здоровые животные выбирают или предпочитают то-то и то-то. Куда нам деться от факта, что садисты, извращенцы, мазохисты, гомосексуалисты, невротики, психотики, суицидалы предпочитают и выбирают нечто совершенно другое, чем это делают <хорошие люди>? А может быть, здесь будет уместно провести параллель между этим фактом и тем, что выбор животного с повышенным содержанием адреналина в крови отличается от выбора так называемой <нормальной> особи? Должен сразу уточнить, что вовсе не считаю эту проблему неразрешимой - ее не нужно избегать, с ней можно и должно работать. Совсем несложно отобрать <здоровых> людей при помощи психиатрических и психологических тестов vi затем сделать вывод, что испытуемые, которые показывают такие-то и такието результаты, скажем, в тесте Роршаха19 или в интеллектуальных тестах, будут наиболее эффективны по сравнению с другими в выборе пищи. Критерий отбора в данном случае будет совершенно отличен от поведенческого критерия. Я считаю возможным, и даже весьма вероятным, что мы сейчас как никогда близки к тому, чтобы посредством экспериментов с аутонейро стимуляцией доказать, что так называемое <чувство удовольствия>, испытываемое убийцами, садистами, фетишистами, по сути своей не является тем <удовольствием>, которое вызывали в своих экспериментах Олдс и Камийя. Собственно, об этом уже давно известно психиатрии. Любой опытный психотерапевт знает, что за невротическими <удовольствиями> или перверзиями, как правило, стоят обида, боль и страх. Да и наш субъективный опыт говорит о том же. Мы знаем достаточно людей, которые в своей жизни испытывали как здоровое, так и нездоровое чувство удовольствия. Как правило, они отдают предпочтение первому и научаются подавлять второе. Колин Уилсон (161) ясно продемонстрировал нам, что люди, совершающие сексуальные преступления, имеют весьма слабые сексуальные реакции. Киркендел (61) также показал, что для человека субъективно более значим секс как проявление любви, нежели секс в чистом виде. Я работаю с рядом предположений, порожденных тем гуманистическим подходом, о котором упоминал выше. Эти предположения показывают возможность радикальных последствий для философии и биологии человека. Можно определенно сказать, что они заставляют нас еще большее внимание уделить саморегуляции организма, его самоуправлению и самоосуществлению. Организм имеет гораздо более сильную тягу к здоровью, росту и биологическому успеху, нежели мы могли предполагать сто лет назад. В це 0 гуманистической биологии 27 лом эта тенденция выражает стремление организма к автономности и независимости, она анти-авторитарна по своей сути. В связи с этим я хочу обратиться к даосизму. Его основополагающие принципы уже усвоены современной экологией и этологией, где исследователи научились не вмешиваться в изучаемые ими явления и процессы, и я считаю, что подобной же позиции обязательно следует держаться, когда мы имеем дело с человеком, и особенно с маленьким человеком. Такая позиция означает доверие к заложенной в каждом ребенке тяге к духовному росту и самоактуализации, здесь делается акцент на спонтанности и самостоятельности организма, отрицается предсказуемость результата и внешний контроль. Приведу основной тезис из моей <В свете этих данных можем ли мы всерьез продолжать считать, что цели науки - это предсказание и управление? Ведь практически каждый из нас скорее скажет совершенно противоположное - по крайней мере, в отношении человека. Разве мы хотим, чтобы окружающие предсказывали наши поступки? Разве хотим, чтобы нас контролировали и нами управляли? Я не стану заходить слишком далеко и вновь поднимать старый классический вопрос о свободе воли. Но я скажу, что встающие здесь и требующие рассмотрения вопросы действительно касаются того, что любой человек скорее желает чувствовать себя свободным, чем подневольным, имеющим право выбора, нежели лишенным такого права, и т. д. В любом случае, я могу с уверенностью заявить, что любой нормальный человек не любит быть под контролем. Он предпочитает и чувствовать себя свободным, и быть свободным>. Есть еще одно, очень общее, <атмосферное>, последствие данного способа мышления, а именно - оно поможет изменить образ ученого, изменить не только в его собственных глазах, но и в представлении всего населения. Есть, например, данные (115) отом, что ученицы старших классов представляют себе ученых какнеких монстров, которых следует остерегаться. Так, например, они считают, что ученые не могут быть хорошими мужьями. По моему мнению, причины этого невозможно объяснить только лишь последствиями голливудского фильма <Ученый безумец> - ведь в фильме нашел отражение, хотя и в гротескном, пугающем виде, но реально существующий тип ученого. Дело в том, что классическая концепция науки предполагает, что человек создан властвовать, контролировать, управлять, что человек науки манипулирует другими, менее сведущими людьми, животными, предметами и явлениями. Он изучает их, они подчинены его воле. Картина становится еще более мрачной при рассмотрении <человека-врача>. На полусознательном и бессознательном уровнях врач воспринимается людьми как хозяин, руководитель, как человек, который может у них что-то вырезать, причинить им боль и т. п. Он несомненно начальник, авторитет, эксперт, он говорит людям, что они должны делать и чего не должны. И сейчас, как мне кажется, 28 Здоровье it патология такого же рода образ, но еще более неприятный, складывается в отношении психологов: студенты колледжа, например, считают психологов манипуляторами, лжецами, притворщиками, которые исподтишка стремятся установить контроль над людьми. Не пора ли нам, ученым, действительно посмотреть на человека как на существо, обладающее <врожденной мудростью>? Только если мы поверим в автономность человека, в его способность к самоуправлению и выбору, мы, ученые, не говоря уже о врачах, учителях и родителях, сможем стать более даоистичными. Это - единственное слово, на мой взгляд, способное вобрать в себя все те качества, которыми должен обладать ученый-гуманист. Быть даоистичным - значит познавать человека, но не поучать его. Это - невмешательство, отказ от управления. Даоистичная позиция - это прежде всего наблюдение, не манипуляции и не управление, она скорее пассивнорецептивна, нежели активно-наступательна. Чтобы было совсем понятно, скажу так: если вы хотите познать селезня, то познавайте селезня, а не рассказывайте ему о кулинарии. То же самое можно сказать и о детях. Чтобы <задать> им <урок>, нужно понять, что станет <уроком> для них, а для этого нужно побудить ребенка рассказать об этом. В сущности именно такого способа поведения придерживается в своей работе хороший психотерапевт. Он не навязывает свою волю пациенту, он направляет все свои усилия на то, чтобы помочь ему, пациенту, с трудом выражающему свои чувства, плохо осознающему себя, обнаружить то, что происходит в нем. Психотерапевт помогает ему понять, чего хочет он, пациент, к чему он стремится, что он считает хорошим и полезным для себя. В такой позиции нет и намека на диктат, на миссионерство, на наставничество. Эта позиция основывается на тех же самых предпосылках, о которых я упоминал выше и которыми, к сожалению, пользуются крайне редко, - это, например, вера в то, что большинство людей изначально, биологически тянутся к здоровью, а не к болезни, или допущение, что субъективного ощущения человеком своего благополучия вполне достаточно, чтобы понять, что <хорошо> для этого конкретного человека. Такая позиция предполагает нашу веру в то, что свободная воля человека гораздо важнее, чем его предсказуемость, что мы верим во внутренние силы сложного организма, каковым является человек, верим в то, что каждый человек стремится к полной актуализации своих возможностей, а вовсе не к болезни, страданиям или смерти. В тех же случаях, когда мы, психотерапевты, сталкиваемся со стремлением к смерти, с мазохистскими желаниями20, с саморазрушительными формами поведения, с желанием боли, мы знаем, что имеем дело не с человеком, а с его <болезнью>, - в том смысле, что сам человек, если он когда-либо бывал в другом, <здоровом> состоянии, сделал бы верный выбор, он гораздо охотнее предпочел бы ощущать здоровье, нежели испытывать боль. Некоторые из нас даже склонны смотреть на мазохизм, суицидальное поведение, всевозможные формы самобичевания и самонаказания как на глупые, неэффек 0 гуманистической биологии 29 тивные, неуклюжие попытки организма двигаться все в том же направлении - к здоровью. Нечто весьма похожее характерно и для новой модели даоистичного учителя, даоистичного родителя, даоистичного друга, даоистичного любовника и, наконец, даоистичного ученого. Даоистичное и классическое понимание объективности' Классическая концепция объективности берет начало от самых ранних попыток научного познания объектов и явлений неживого мира. Наблюдатель мог счесть себя объективным в том случае, если ему удавалось отрешиться от собственных желаний, страхов и надежд, равно как и исключив предполагаемое воздействие промысла божьего. Это, конечно же, был огромный шаг вперед, именно благодаря ему и состоялась современная наука. Однако мы не должны забывать, что подобный взгляд на объективность возможен лишь в том случае, если мы имеем дело с явлениями неживого мира. Здесь подобного рода объективность и беспристрастность срабатывают прекрасно. Они вполне срабатывают и тогда, когда мы имеем дело с низшими организмами, от которых мы достаточно отчуждены, чтобы продолжать оставаться беспристрастными наблюдателями. Ведь нам на самом деле все равно, как и куда движется амеба или чем питается гидра. Но чем выше мы поднимаемся по филогенетической лестнице, тем труднее нам сохранять эту отстраненность. Всем, кто имел дело с кошками и собаками, не говоря уж об обезьянах, известно, как легко впасть в антропоморфизм, начать приписывать животным человеческие желания, страхи, надежды. И сейчас, когда мы всерьез приступили к изучению человека, мы должны рассматривать как само собой разумеющееся то обстоятельство, что нам уже не удастся оставаться холодными, спокойными, отстраненными наблюдателями. Мы имеем такое количество психологических данных, подтверждающих этот тезис, что просто немыслимо продолжать отстаивать прежнюю концепцию объективности. Любой социальный ученый, обладающий хоть каким-то опытом, знает, что прежде чем браться за изучение какого-либо общества или субкультурной группы, он должен осознать и подвергнуть тщательнейшему анализу собственные предубеждения и представления о предмете будущего изучения. Осознать свои предубеждения - это достаточно надежный способ избежать предвзятости. Но есть и другой путь к объективности, который побуждает нас, наблюдателей, к большей проницательности, к большей точности восприятия реальности, лежащей вне нас. Моя убежденность происходит из очевидного Более полно эта тема освещена в моей работе Science: A Reconnaissance> (81). 30 Здоровье и патология факта, что восприятие любящего человека, например, влюбленного или родителя, позволяет любящему так тонко чувствовать объект своей любви, так полно познать его, как никогда не сможет тот, кто не любит. Нечто похожее применимо к этологическим исследованиям. Я изучал поведение обезьян, и эта моя работа более <правдива>, <точна> и в определенном смысле более объективна, чем она была бы, если бы я не любил этих животных. Но я был очарован ими. Я полюбил моих обезьян так, как никогда не смог бы полюбить крыс. И я уверен, что работа Лоренца, Тинбергена, Гудделла и Шелера вышла столь хорошей, поучительной, свежей и правдивой именно потому, что эти исследователи любили изучаемых ими животных. Любовь такого рода сопряжена с большим интересом к объекту, и благодаря этому интересу становится возможным терпеливое наблюдение за объектом. Мать, очарованная своим младенцем, завороженно исследует сантиметр за сантиметром его крохотное тельце, и она несомненно знает о своем малыше - знает в самом буквальном смысле - гораздо больше, чем кто-либо, не интересующийся этим конкретным ребенком. Нечто похожее происходит между влюбленными. Они так очарованы друг другом, что готовы часами рассматривать, слушать, познавать друг друга. С нелюбимым человеком такое вряд ли возможно слишком быстро одолеет скука. Но <любящее знание>, если мне позволено будет так назвать его, имеет и другие преимущества. Человек, знающий, что он любим, раскрывается, распахивается навстречу другому, он сбрасывает с себя все защитные маски, он позволяет себе обнажиться, не обязательно только физически, но также психологически и духовно. Другими словами, вместо того, чтобы прятаться, он разрешает себе стать понятным. В повседневных межличностных отношениях мы в некоторой степени непроницаемы друг для друга. В любовных отношениях мы становимся гораздо более прозрачными. И последнее. Возможно, самое главное преимущество такого вида познания, состоит в том, что, когда мы любим, или очарованы, или заинтересованы кем-то, мы меньше обычного склонны к властвованию, к управлению, к изменению, к улучшению объекта своей любви. По моим наблюдениям, если мы любим человека, мы принимаем его таким, каков он есть. А если вспомнить об идеальных примерах любви - о романтической любви или о любви, которую питают бабушки и дедушки к своим внукам то в таких случаях любимый человек воспринимается как само совершенство, так что всякая мысль о его изменении, хотя бы даже и улучшении, кажется невозможной и даже кощунственной. Другими словами, мы довольны тем, что имеем. Мы не выдвигаем никаких требований. Мы не хотим, чтобы объект нашей любви изменился. Мы можем позволить себе быть пассивными и рецептивными по отношению к нему, мы можем лучше увидеть его сущность, и потому наше знание о нем более истинно, более верно, нежели оно было бы, будь оно окрашено нашими желаниями, надеждами или опасениями. Принимая человека как самостийную сущность, таким, какой он есть, мы не будем вмешиваться, не О гуманистической биологии будем выдвигать абстрактных требований, не будем манипулировать. И насколько прочно нам удастся удержаться в этой спокойной, взвешенной позиции любящего приятия, настолько близко мы приблизимся к объективности. Я подчеркиваю - это лишь способ, специфический путь познания определенных истин, которые лучше всего познаются именно так. Я не утверждаю, что это единственно верный путь или что абсолютно все истины достижимы таким способом. Мы прекрасно знаем, что в определенных ситуациях любовь, заинтересованность, очарованность, обожание могут помешать объективному взгляду на иные истины, касающиеся объекта этих чувств. Я хочу сказать лишь о том, что во всем арсенале научных методов этот метод любящего познания, или <даоистичной объективности>, дает конкретные преимущества при решении конкретных задач в конкретных ситуациях. Если мы осознаем, что наряду с особого рода проницательностью любовь может породить и особого рода слепоту, то можно считать, что мы достаточно предостережены и вооружены, чтобы считать себя объективными. Я готов пойти еще дальше и предостеречь относительно <любви к проблеме>. С одной стороны очевидно, что нужно увлекаться тем, что связано с шизофренией21, или по меньшей мере сильно интересоваться ею, чтобы браться за ее изучение. С другой стороны, мы знаем о том, что человек, целиком поглощенный проблемой шизофрении, часто склонен переоценивать ее значение и не замечать других проблем. Проблема больших проблем. Я позаимствовал это название из замечательной книги Элвина Вейнберга Первая и главная большая проблема заключена в важности и необходимости появления хорошего человека. Человечество должно стать лучше, иначе оно окажется стертым с лица земли или, если обойдется без катаклизмов планетарного масштаба, будет вынуждено жить под постоянной угрозой исчезновения. Главное условие, своего рода sine qua поп, состоит в четком определении того, что есть хороший человек, и я много раз повторял об этом * Я написал эти слова с большой буквы, как их писал Вейнберг. 32 Здоровье и патология в своих работах. Пока, к сожалению, я не могу сказать, что в нашем распоряжении достаточно эмпирических данных на этот счет, что их хотя бы столько же, сколько было в распоряжении людей, работавших над Манхэттенским проектом. Но я твердо уверен, что эта грандиозная программа вполне выполнима, я уже могу определить сотню, две сотни, две тысячи частных и второстепенных проблем, для решения которых необходимо участие огромного количества людей. Проблему создания хорошего человека можно с уверенностью назвать проблемой самоэволюции человека. Нам необходим такой человек, который был бы ответствен за себя и свое развитие, досконально знал самого себя, умел осознавать себя и свои поступки, стремился к полной актуализации своего потенциала и т. д. Во всяком случае, совершенно очевидно, что никакие социальные реформы, никакие, даже самые замечательные, конституции, планы и законы не будут работать до тех пор, пока люди не станут достаточно здоровыми, сильными, развитыми, пока они не познают самих себя и не выберут разумный, здоровый способ существования. Столь же важной и насущной, как и вышеназванная, является проблема создания хорошего общества22. Хорошее общество и хороший человек не могут существовать одно без другого. Они необходимы друг другу. Я отбрасываю в сторону вопрос о том, что первично в данном случае общество или человек. Ясно, что они развиваются одновременно и в тандеме. Невозможно улучшить одно, оставив другое без изменений. Говоря <хорошее общество>, я имею в виду совокупность представителей одного биологического вида. В последнее время появляются утверждения (83, см. также главу 14), что решить эту проблему возможно при помощи исключительно социальных, не психологических, мер. В этот вопрос необходимо сразу внести ясность. Исходя из предпосылки, что человек как таковой не подлежит переделке, и занявшись исключительно социальными преобразованиями, мы не можем быть полностью убеждены, на добрые или на злые дела подтолкнут наши действия этого самого человека. Не следует преувеличивать значение всевозможного рода социальных и благотворительных программ, сами по себе они не могут улучшить общее психическое здоровье общества, хотя моральные качества человека в некоторой степени зависят и от социальных институтов, в которые он включен. Ключевая идея социального синергизма23 состоит в том, что общество с примитивной культурой, равно как и общество с высокоразвитой индустрией, зиждется на общей социальной тенденции, на тенденции преодоления дихотомии между эгоизмом и бескорыстием у каждого отдельного члена общества. Так, есть социальные меры, которые неизбежно настраивают людей друг против друга, но есть и такие, при которых человек, желающий блага себе, неизбежно действует во благо окружающим. С другой стороны, человек, движимый альтруистическими побуждениями и помогающий людям, неизбежно получает какие-то преимущества для себя. Примером такого синергизма могут служить экономические инструменты вроде нашего подо 0 гуманистической биологии ходного налога, который удачливость отдельного человека распределяет к пользе всего общества. Подобного нельзя сказать о налоге с продаж, который отнимает у бедных людей гораздо больше, чем у богатых, и вместо <распределяющего> эффекта вызывает концентрирующий, или, по меткому выражению Рут Бенедикт, эффект <воронки>. Я заявляю со всей серьезностью и ответственностью, что эти две большие проблемы можно считать главными проблемами нашего времени. Технологический прогресс с его достижениями, о которых пишет в своей книге Вейнберг, которые стали общим местом в рассуждениях на подобные темы, должен рассматриваться лишь как средство решения этих проблем, но не как самоцель. До тех пор, пока технологические и биологические новации не окажутся в руках хорошего человека, они будут либо бесполезными, либо опасными. Я подразумеваю здесь наработки по таким, казалось бы бесспорно гуманным проблемам, как борьба с болезнями, увеличение продолжительности жизни, устранение боли и страданий в целом. Я спрашиваю: кому нужно, чтобы злодей жил дольше? Или стал могущественнее? Здесь уместно вспомнить об атомном оружии, о спешке в его разработке, вызванной стремлением опередить нацистов. Атомная энергия в руках Гитлера, несомненно, обернулась бы гибельными последствиями для всего мира. Она и сейчас представляет великую опасность. Но абсолютно то же самое относится к любому технологическому изобретению. В качестве критерия всегда можно спросить себя: было бы это хорошо для Гитлера? Неизбежный побочный продукт нынешнего технологического прогресса страх дать новое оружие в руки злодея, поскольку он сможет использовать новшество в своих целях и стать более опасным, чем когда-либо за всю историю человечества. Нельзя исключать возможности того, что власть захватит абсолютно безнравственный, жестокий человек. Тогда, поддерживаемый жестоким обществом, обладающий огромной силой, он будет непобедим. Я думаю, что, если бы Гитлер выиграл войну, подобного рода протесты были бы сейчас невозможны - его Третий Рейх действительно мог просуществовать сотни и тысячи лет. И потому я призываю всех биологов, всех людей доброй воли посвятить свое время и свой талант решению этих двух больших проблем. Вышеприведенные соображения в большой степени подтверждают верность моего тезиса о том, что классическая философия науки как моральнонейтральной, безоценочной системы знаний не только неверна, но и чрезвычайно опасна. Она не просто аморальна, она антиморальна. Она ведет нас навстречу огромной опасности. И потому я вновь подчеркну, что науку делают люди, люди, подверженные слабостям и обуреваемые страстями, как это блестяще продемонстрировал в своей работе Полани (126). Наука должна стать этическим кодексом. Как утверждал Броновски (16), достаточно признать абсолютную ценность истины, достаточно начать служить ей, и все придет само собой. В качестве третьего достаточного условия добавлю, что достаточно начать искать ценности и обнаруживать их в самой природе 34 Здоровье и патология человека. Я бы даже сказал, что наука уже приступила к этому - по крайней мере в той степени, в какой подобное утверждение, не подтвержденное убедительными доказательствами, может звучать хоть сколько-нибудь правдоподобно. Имеющиеся сейчас в нашем распоряжении методики познания вполне позволяют установить, что хорошо для человека, что полезно для него, а значит выявить резервы человеческой природы - как с целью их сохранения, так и ради их увеличения, для того, чтобы сделать человека более здоровым и мудрым, более эффективным и счастливым, более способным к самоопределению. Данные, полученные при помощи этих исследований, помогают определить стратегические направления будущих биологических исследований. Первое основывается на том факте, что между психическим и физическим здоровьем человека существует синергическая взаимосвязь. Большинство психиатров, а также многие из психологов и биологов сейчас вынуждены признать, что практически все болезни, а может статься, все без исключения, можно отнести к разряду психосоматических или организмических. То есть, если серьезно и глубоко заняться изучением <соматического> заболевания, то неизбежно всплывут его интрапсихические, интраперсональные и социальные детерминанты. Я ни в коем случае не предлагаю этерифицировать туберкулез или переломы. Но известно, что и в развитии туберкулеза немалую роль играют социальные факторы, что одной из причин его является бедность. Что касается переломов, то доктор Данбер (30) однажды решила использовать группу больных с переломами как контрольную, предположив, что здесь психологические факторы не играют абсолютно никакой роли, и к своему изумлению обнаружила и в этой группе следы психологического влияния. Теперь мы можем говорить о существовании особого типа людей, склад личности которых увеличивает риск получения травмы, равно как и о существовании особого рода обстоятельств, увеличивающих риск, я имею в виду так называемые <группы риска>. Если посмотреть на проблему под этим углом зрения, даже перелом кости должно считать психосоматическим или, вернее сказать, <социосоматическим> заболеванием. Я говорю все это к тому, что сегодня биологи, врачи и медики-исследователи, желающие облегчить человеческие страдания и боль, стремящиеся победить болезни, должны быть более холистичны в подходе к любому заболеванию, они обязаны учитывать психологические и социальные факторы, вызывающие его. В частности, даже борьба с раком может быть эффективна только при полномасштабном наступлении на эту болезнь, включающем в себя наряду с многими другими и так называемые <психосоматические факторы>. Тому мы получаем сегодня многочисленные подтверждения. Другими словами, все говорит за то (пусть пока это скорее научное предвидение, а не данные специальных исследований), что работа над созданием нового, здорового человека, работа над расширением его резервов, например, при помощи психиатрической терапии, может повысить сопротивляемость болезням и. как следствие, увеличить продолжительность его жизни. О гуманистической биологии 35 Всем известно, что недостатки в питании приводят к заболеванию, которое традиционно называют <авитаминозом>. Но точно так же подобного рода депривации в сфере высших потребностей, метапатологии (см. главу 23), как я их называю, вызывают у человека болезни духовного, или философского, или экзистенциального плана. И это тоже своего рода авитаминоз. Подведем краткий итог. Невозможность удовлетворить базовые психологические потребности, такие как потребность в безопасности, любви, уважении, самоуважении, идентичности и самоактуализации, приводит к болезням и разного рода расстройствам, которые принято называть неврозами и психозами. Однако даже люди, в полной мере удовлетворяющие свои базовые психологические потребности, люди, которых с полным основанием можно отнести к разряду самоактуализирующихся личностей, которыми движет стремление к истине, добру, красоте, справедливости, порядку, законности и прочим высоким ценностям, эти люди также могут испытывать депривацию на метамотивационном уровне. Неудовлетворение этих высших, метамотивационных, потребностей24, или утрата человеком ценностных ориентиров, приводит к расстройствам, которые я называю общей и частичной метапатологией. Я утверждаю, что эти заболевания продолжаюттот же ряд проявлений недостаточности, что и цинга, пеллагра, любовный голод и другие. Поясню. Человеку пришлось столкнуться с неизвестной болезнью, и человек стал искать причину этой болезни - именно таким образом была обнаружена потребность организма, например, в витаминах, минералах и аминокислотах. Значит, потребностью было сочтено то, недостаток чего привел к болезни. Продолжая эту мысль, я утверждаю, что описанные мною базовые потребности и метапотребности являются в прямом смысле биологическими потребностями и что их депривация приводит к разного рода заболеваниям. Именно поэтому я и употребляю придуманный мною термин <инстинктоподобный>: намой взгляд, факты убедительно доказывают, что эти потребности относятся к фундаментальным структурам человеческого организма, что под ними существует некое генетическое основание, пусть даже и очень слабое. И я абсолютно убежден, что рано или поздно мы обнаружим биохимические, неврологические, эндокринные субстраты и органы в человеческом организме, которые объяснят нам на биологическом уровне происхождение этих потребностей и этих заболеваний (см. Приложение D). О предсказаниях будущего За последние несколько лет на нас обрушился поток конференций, симпозиумов, книг, не говоря уже о газетных и журнальных статьях, на тему того, каким будет наш мир в 2000 году и в следующем столетии. Я просмотрел эту <беллетристику>, если можно назвать ее так, и был скорее встревожен ею, нежели нашел в ней что-либо поучительное для себя. Почти в девяноста пяти случаях из ста авторы посвящают свое перо описанию технологического рая 36 Здоровье и патология (или ада), ожидающего нас в XXI веке, и ни один из них не затрагивает вопросов добра и зла, пользы и вреда. Временами весь этот ажиотаж и наплыв статей, толкующих о новых машинах, об искусственных органах, о новых типах автомобилей, поездов, самолетов, и наконец, о еще больших, еще лучших холодильниках и стиральных машинах, потрясает меня своей аморальностью. Временами он пугает меня, особенно когда кто-нибудь походя упомянет о возрастающей угрозе массового уничтожения или даже о возможности полного исчезновения человека как биологического вида. Очень симптоматично, что в подобного рода конференциях и симпозиумах обычно принимают участие ученые, чьи работы никак не связаны с изучением человека. Уже одно это обстоятельство само по себе может служить объяснением определенного рода слепоты, серьезной недооценки реальных проблем, стоящих перед человечеством. Среди участников обсуждения огромное множество физиков, химиков, геологов, а среди биологов явно преобладают представители молекулярной биологии, науки, грешащей не столько описательностью, но, напротив, редуцирующей отношение к живому до биологической мелочности. Характерно, что и психологи, и социологи, которые все же изредка выступают по этим проблемам, тоже являются представителями прикладных разделов своих наук, и, поскольку приглашают их на роль <экспертов> в дискуссии, то их выступления обычно также нейтральны и безоценочны. Словом, совершенно ясно, что вопрос <прогресса> в данном случае понимается лишь как вопрос прогресса инструментов и никак не соотносится с проблемой цели, с той очевидной истиной, что умные и сильные инструменты в руках глупых или жестоких людей приведут к еще большей глупости или еще большей жестокости и что в таком случае технологический <прогресс> не столько полезен, сколько опасен. Я могу выразить свое беспокойство иначе, я могу подчеркнуть, что во всех прогнозах и рассуждениях о 2000-м годе звучат понятия только материального плана, такие как <индустриализация>, <модернизация>, <рост благосостояния>, <общество изобилия>, и пресловутый прогресс тоже касается лишь материальной стороны жизни человечества, например, рассуждения об использовании морских богатств для увеличения производства пищевых ресурсов или о том, как эффективнее обустроить города, чтобы справиться со стремительным ростом населения, и т. д. Подобные футурологические прогнозы настолько поверхностны, что в большинстве случаев мне не удалось обнаружить в них ничего более, чем беспомощные экстраполяции в будущее, линейное продолжение кривых на графиках развития. К примеру, в одном из них говорится, что при существующих темпах роста численность населения к 2000-му году будет намного превышать сегодняшние показатели, в другом - что при существующих темпах урбанизации к 2000-му году будет столько-то и столько-то городов. Как будто мы не в состоянии планировать наше будущее, как будто мы не О гуманистической биологии 3 / можем изменить тенденции, которые вьвывают у нас беспокойство. Я, например, считаю, что при планировании будущего следует подумать о мерах по сокращению численности населения. Я не вижу никаких причин, по крайней мере биологических, по которым человечество, если оно возьмется, не смогло бы справиться с этой задачей. То же самое можно сказать и в отношении структуры городов, или в отношении количества выпускаемых автомобилей, или в отношении воздушных перевозок. Я полагаю, что подобные прогнозы, учитывающие только сложившуюся ситуацию и сложившиеся тенденции, сами по себе являются побочным продуктом нашей безоценочной, чисто описательной концепции науки. 2 Неврозы как ошибка личностного развития Я предпочел бы обсудить лишь несколько аспектов этой темы, но отнюдь не для того, чтобы быть более доходчивым, а отчасти потому, что в настоящее время работаю именно над ними, отчасти потому, что считаю их особенно важными, но главным образом потому, что на них обычно не обращают внимания. Традиционно, с медицинской точки зрения, невроз25 рассматривается как поддающееся описанию патологическое состояние или как болезнь. Но подобный подход явно страдает однобокостью, и потому мы предлагаем взглянуть на невроз диалектически, увидеть в нем своеобразное движение человека вперед, к здоровью, к раскрытию и реализации своего человеческого потенциала, движение неуклюжее, слабое и робкое, порожденное не мужеством, но страхом, - словом, мы предлагаем увидеть не только текущее состояние больного, но и заглянуть в его будущее. Имеющиеся данные (пока в основном это клинические данные, но мы видим, как к проблеме подключаются и иные исследователи) уже позволяют нам утверждать, что практически в каждом человеке и уж наверняка в каждом новорожденном ребенке заложено активное стремление к здоровью, заложена тяга к развитию, к актуализации человеческого потенциала. Но, постулировав подобный тезис, мы должны тут же с грустью оговориться, что лишь очень немногие люди реализуют свой потенциал. Лишь небольшая часть населения достигает точки самоидентичности, или <самости>, точки полной самоактуализации - даже в нашем обществе, которое является одним из самых благополучных на земле. Вот он, величайший парадокс. В нас от роду заложен импульс к воплощению своей <человечности>. Но почему нам так редко удается реализовать его? Что мешает нам? Я только что изложил новый подход к феномену человека - я признал его огромные потенции и одновременно выразил глубокое разочарование тем, насколько редко и насколько неполно они реализуются. Этот подход про Неврозы как ошибка личностного развития 39 тивоположен ныне принятому, подходу <де факто>, когда выявляемые константы тут же, априори рассматриваются в качестве нормы, как это, например, делал Кинси и как сейчас делают в своих опросах телевизионные журналисты. Такой описательный, безоценочный подход к человеку, когда за норму выдают среднее арифметическое, подталкивает нас к выводу, что эта <нормальность> - лучшее, чего мы можем ждать от человека, и потому должны довольствоваться ею. Но я склонен считать такого рода <норму> скорее болезнью, или уродством, или задержкой человеческого развития, которые встречаются сплошь и рядом и которых мы не замечаем. В связи с этим мне вспоминается старый учебник по психопатологии, которым я пользовался на последних курсах университета - книга сама по себе ужасная, но с замечательным фронтисписом. По нижнему его краю был пущен ряд младенцев - череда восхитительно-розовых, сладких, невинных младенцев. А у верхнего края была размещена картинка, изображавшая пассажиров метро - с серыми, угрюмыми, кислыми физиономиями. Подпись внизу была чрезвычайно проста: <Что случилось?> Вот и я о том же. Сразу оговорюсь: то, над чем я работаю сейчас и чем собираюсь поделиться с вами, касается стратегии и тактики научного исследования, это скорее подготовка к исследованию, попытка изложить клинические данные и данные моих собственных наблюдений таким образом, чтобы их можно было рассмотреть под научным углом зрения, то есть перепроверить и уточнить их, найти им подтверждения или опровергнуть их, убедиться в правильности или ошибочности интуитивных догадок и так далее и тому подобное. Для этой цели, а также для тех, кто интересуется философскими проблемами, я хотел бы вкратце остановиться на некоторых теоретических вопросах, важных для понимания следующих разделов. Это извечная философская проблема взаимоотношения факта и его значения, того, что есть, и того, что должно быть, проблема описания и оценки, ужасная проблема, вставшая перед философами сразу с рождением этой науки и до сих пор не решенная ими. Я хотел бы поделиться своими размышлениями по этому поводу, размышлениями, которые помогли мне обойти эту философскую загвоздку - сделать выбор из двух путей в пользу третьего. Двойственные понятия Основной прием, о котором я собираюсь вести речь и который позаимствован мною частично у гештальт-психологов26, частично у клиницистов и психотерапевтов, опирается на допущение сократовского толка, допущение о том, что факты сами указывают нам, как с ними обходиться, или, другими словами, что в глубине самого факта заложены некоторые векторные характеристики. Исследователь не домохозяйка, а факты не блины, которые он складывает в стопку, где они будут тихо и смирно лежать до ужина; правильнее будет представить его путешественником, а всплывающие 40 Здоровье и патология перед его взором явления - верстовыми столбами, отмеряющими дистанцию его пути и указывающими ему направление движения. Факты <зовут>, они влекут исследователя, они, как сказал Кёлер (62), <требовательны> по своей природе. У меня часто возникает ощущение, что человек осознает, что он должен делать или как он должен поступать, только когда он окажется в гуще процесса, только когда он что-то начнет понимать о нем: получив этот необходимый минимум знаний, он наконец может сформулировать проблему, сделать моральный выбор, решить, так или иначе ему поступить. Общеизвестен психотерапевтический принцип: чем больше люди узнают о себе, чем больше они осознают себя, тем проще им принимать решения. Я предполагаю, что существуют такие явления и такие понятия, которые по своей сути являются одновременно и оценочными, и описательными. Я называю их <двойственными понятиями>, имея в виду сплав в объеме понятия как определения явления, так и его оценки, и поэтому все, что я буду излагать дальше, следует понимать как попытку разрешить старое философское противоречие между <существующим> и <желанным>. Что касается меня, то я занял позицию - и думаю, что смогу убедить в ее уместности всех своих читателей - откровенно нормативную, с самого начала задавая вопросы типа: что есть норма? Что такое хорошо? Что полезно для человека? Мой старый учитель, профессор философии, который до сих пор по-отечески расположен ко мне и трогательно проявляет свои чувства и к которому я до сих пор отношусь с большим почтением, время от времени присылает мне обеспокоенные письма. В них он мягко журит меня за то, что я так лихо, по-кавалерийски, обращаюсь с извечными проблемами философии. Он пишет: <Неужели вы не понимаете, что вы делаете? Человечество билось над этой проблемой две с лишним тысячи лет, а вы вот так просто решили не замечать ее. Вы с беспечностью мальчишки мчитесь на коньках по этому хрупкому льду>. Я помню, как, пытаясь объясниться, однажды писал ему, что именно таким образом и должен поступать исследователь, что это стратегия - со всевозможной быстротой проскальзывать мимо философских проблем. Еще я писал, помнится, что для решения стратегической задачи распространения знания в отношении вечных философских проблем следует занимать строгую позицию <непреклонной наивности>. Именно этой позиции я и придерживаюсь сейчас. Я считаю это проявлением эвристичности мышления27 исследователя, и потому нисколько не стесняюсь рассуждать о том, что такое хорошо и что такое плохо, и даже выступать при этом в качестве третейского судьи. В одной из своих работ я писал о хороших и плохих картинах и не затруднился дать следующую сноску: <Плохими картинами я называю те, которые мне не нравятся>. Я считаю, что категоричность в оценках - не такая уж плохая стратегия. При изучении здоровых людей, самоактуализирующихся людей можно заметить постепенную, но неуклонную замену отчетливо нормативных, откровенно личных оценок на Неврозы как ошибка личностного развития все более объективные понятия описательного характера, что в конце концов привело, например, к возможности появления стандартизованного теста28 на самоактуализацию (137). Самоактуализацию сейчас можно определить инструментально, так же, как давно уже определяют интеллект, то есть самоактуализация стала объектом испытания. Она хорошо коррелирует с различного рода объективными переменными, и исследователи продолжают накапливать данные о новых и новых взаимосвязях. Поэтому я ощущаю эвристическую оправданность моей позиции <непреклонной наивности> в начале исследования. Слишком многое из того, что я предвидел интуитивно, находит себе подтверждение в исследованиях, цифрах, таблицах и диаграм мах. Человечность Я предлагаю обратить пристальное внимание на такое понятие как <человечность>, на понятие, пока в большей степени описательное (по сравнению с понятием <самоактуализация>), однако содержащее в себе достаточный элемент нормативности. Я надеюсь, что таким образом мы продвинемся от интуитивного, эвристического взгляда в сторону большей определенности, большей надежности, большей объективности, что в научно-теоретическом плане может оказаться чрезвычайно полезным. Формулу нашего движения в этом направлении и сам способ мышления подсказали мне около пятнадцати лет назад аксиологические труды Роберта Гартмана (43), который определил <добро> как меру исполнения чем-либо (или кемлибо) своего предназначения, как степень воплощения заложенной в нем идеи. Это привело меня к мысли, что для исследовательских целей концепция человечности может быть представлена как явление, поддающееся количественному определению. К примеру, можно представить человечность как реестр качеств, а именно: принять утверждение, что человек должен характеризоваться способностью к абстрагированию29, умением выражать свои мысли, способностью любить, иметь определенные ценности, уметь переступать через свое <я> (то есть не быть эгоистичным) и прочее, прочее, прочее. При желании можно составить полный перечень обязательных человеческих качеств. Сама мысль о подобной затее может заставить нас содрогнуться, но она может оказаться и полезной, особенно если исследователь будет исходить из предпосылки, что понятие <человечность>, будучи одновременно и описательным, и количественным, должно сохранить также и нормативную составляющую, что с его помощью можно будет определить, что этот конкретный человек более человечен по сравнению с другим. <Человечность> - одно из тех <двойственных> понятий, о которых я говорил выше: оно действительно и дескриптивно, и объективно, потому что не несет в себе следа моих пристрастий и вкусов, моей индивидуальности, моих неврозов, - мои неосознанные стремления, страхи, опасения и надежды зна Здоровье и патология чительно легче остаются за рамками исследования <человечности>, нежели в случае с <психологическим здоровьем>. Стоит только взяться за определение таких понятий как <психологиче ское здоровье> или <психологическая норма>, и очень скоро вы обнаружите, как велико искушение привнести в них свое понимание ценностей или заняться самоописанием, или описанием того, каким вы желали бы видеть себя, или того, каким, по вашему мнению, должен быть человек. Вам придется постоянно бороться с этим искушением, и вы поймете, что в данном вопросе сохранить объективность возможно, но очень и очень трудно, И даже потом, преодолев трудности, вы не сможете отбросить сомнения. Вдруг вы отобрали не тех людей для эксперимента или пользовались неверными критериями отбора? В конце концов, ошибки неизбежны, если отбор осуществляется на основе собственных суждений и диагнозов, а не на объективных данных. Несомненно, использование двойственных понятий дает нам большие преимущества, чем использование чисто нормативных понятий, и при этом мы избегаем самой страшной ловушки, в которую попадает ученый, рассматривающий науку как исключительно безоценочную, ненормативную, а следовательно, над-человеческую систему знаний. Двойственные подходы и двойственные понятия позволяют нам сдвинуть процесс научного познания с чисто феноменологических, эмпирических позиций в направлении большей надежности, большей валидности30, большей точности, большей уверенности, большей согласованности с иными путями познания и в сторону большего согласия с ними. К двойственным однозначно следует отнести такие понятия, как зрелый, развитый, недоразвитый, слабый, цветущий, искусный, неумелый, и другие им подобные. В языке есть много других слов, в которых менее очевидно это смешение дескриптивного и нормативного начал. И может так случиться, что со временем мы привыкнем воспринимать эти двойственные понятия как эталонные, нормальные, естественные и основные. И тогда понятия только описательного характера или только оценочные покажутся нам производными от них и неуклюжими. Мне кажется, что это необходимый элемент нового гуманистического мировоззрения, стремительно обретающего ныне зримые формы*. Прежде всего, и я уже писал об этом (95), эти понятия слишком над- и внепсихичны, они не учитывают важности самосознания31, интрапсихических или личностных способностей человека, таких, например, как способность наслаждаться музыкой, способность к медитации и созерцанию, способность получать наслаждение от запахов, способность чувствовать соб * В связи с этим мне кажется более полезным ввести в научный обиход понятие <вочеловеченность>, вместо таких понятий как <социальная компетентность>, <эффективность> и им подобных. Неврозы как ошибка личностного развития ственные желания и т. д. Однако умение жить в гармонии с собой не менее ценно, чем коммуникативные навыки32 и социальная компетентность. Но самое главное - с точки зрения элегантности научной теории и изящества исследовательской стратегии - отвергаемые мною понятия менее объективны и не в такой степени поддаются измерению, нежели перечень качеств, составляющих суть человечности. Необходимо добавить, что я не рассматриваю ни одну из предлагаемых мною моделей познания как замену медицинской модели. Я не вижу необходимости противопоставлять их. Болезни ослабляют и унижают человека, и потому в наших исследованиях мы постоянно будем обращаться к проблеме болезни в связи с проблемой человечности. Но если при лечении опухолей, инфекционных заболеваний, язв и подобных болезней медицина незаменима, то в тех случаях, когда мы имеем дело с невротическими, характерологическими и духовными расстройствами, ее методы оказываются явно недостаточными. Недочеловечностъ Использование понятия <вочеловеченность> вместо понятия психологического здоровья неизбежно приводит нас к необходимости заменить затертое, лишившееся всякого смысла понятие <невроз> на понятие <недочеловечность>. В этом словесном конструкте основной упор делается на явление утраты или недостаточной актуализации человеком своих способностей и возможностей, что, вполне очевидно, подлежит и доступно измерению. Это явление легче поддается стороннему наблюдению, наблюдению за поведенческими проявлениями, и потому его гораздо легче исследовать, нежели, к примеру, тревогу, компульсивность или репрессию. Оно позволяет поставить в один ряд традиционные психиатрические заболевания, травмы, задержку и отставание развития, вызванные нищетой, непомерной эксплуатацией, порабощением и прочими уродливыми социальными явлениями, а также относительно новые расстройства ценносте- и целеполагания, экзистенциальные нарушения, встречающиеся у представителей экономически привилегированной части общества. Оно хорошо применимо при объяснении таких социально-личностных пороков, как наркомания, психопатия, авторитаризм, преступность и многих других, которые с большой натяжкой можно назвать <болезнями> в медицинском смысле этого слова, в отличие, например, от опухоли мозга. Столь радикальное отступление от медицинской модели понимания болезни назрело давно. Понимаемое буквально, понятие <невроз> обозначает болезнь нервов - и мы сегодня вполне можем обойтись без этого реликтового понятия. Кроме того, ярлык <психологическое заболевание> помещает невроз в то же дискурсивное пространство, в котором размещены язвы, органические поражения, инфекционные заболевания, переломы и 44 Здоровье и патология опухоли. Но сегодня уже не вызывает сомнений, что на неврозы следует смотреть как на расстройства духа, что, говоря о неврозах, следует обязательно иметь в виду такие вещи, как утрата человеком смысла существования, сомнения по поводу целей жизни, горе и злость по поводу неразделенной любви, переосмысление человеком своего жизненного пути, потерю мужества и надежд, неприятие самого себя, осознание того, что жизнь прожита напрасно, неспособность радоваться и любить и т. д. Это - ощущение неполноты вочеловеченности, чувство ущерба, невозможности исполнения своего - человеческого - предназначения. Это - признание того, что нечто в душе осталось непознанным и неиспользованным. Лечебная гимнастика и профилактическая терапия, конечно, способны в некоторой степени повлиять на патогенез подобных нарушений, но роль этих методов несравнима с той огромной ролью, которую играют здесь социальные, экономические, политические, религиозные, образовательные, философские, аксиологические и семейные факторы. Субъективная биология Есть и другие серьезные преимущества, которые может дать нам эта психологическая, философская, образовательная и духовная модель познания. Одно из них, на мой взгляд весьма немаловажное, состоит в том, что такая модель познания побуждает нас к надлежащему концептуальному рассмотрению биологических и конституциональных оснований, без которых не обойтись при обсуждении проблем личности, ее самоидентичности и развития, проблем сущностной терапии, вочеловеченности или недочеловечности, проблем саморасширения и любых подобных этим. Короче говоря, я считаю, что человек, стремящийся к вочеловеченности, неизбежно должен пройти через осознание своей самости. Это очень важно - понять, что ты представляешь из себя биологически, конституционально, характерологически - как представитель данного вида, осознать свои возможности, желания, потребности, а также свои склонности и свое предназначение. Говоря без обиняков, первым совершенно необходимым аспектом этого самопознания является осознание своей биологии, осознание того, что я называю <инстинктоподобным> (см. Приложение D), то есть осознание своего животного начала. Именно это пытается делать психоанализ. Он старается помочь человеку осознать свои животные потребности, побуждения, предпочтения, тревоги. То же самое имеет в виду и Хорни, говоря о реальном <Я> и <псевдо-Я>. Не является ли это попыткой дискриминировать то, чем в действительности является человек? А что в действительности есть человек, как не собственное тело, собственная конституция, собственное функционирование, собственная принадлежность к виду? (Мне доставляет истинное наслаждение, qua theorist, представить, какое прелестное согласие могло бы Неврозы как ошиока личностного развития возникнуть между Фрейдом, Гольдштейном, Шелдоном, Хорни, Кеттеллом, франклом, Мэем, Роджерсом и Мюрреем. Возможно, даже Скиннер присоединился бы к этой разношерстной компании, поскольку я подозреваю, что его перечень <внутренних побуждений> человека был бы очень похож на <иерархию инстинктоподобных базовых потребностей и метапотребностей>, которую предлагаю я! ) Я верю, что можно провести эту грань и на самых высших уровнях личностного развития, там, где человек трансцендирует свою индивидуальность (85). Я считаю, что выдвинул веские аргументы в пользу принятия возможной инстинктоподобной природы высших ценностей, тех, которые мы называем духовными или философскими. Даже эта, персонально обнаруженная аксиология, по моему мнению, может быть подведена под категорию <феноменология инстинктоподобной природы человека>, или <субъективная биология>, или <эмпирическая биология>. Размещение в едином, количественно измеримом, пространстве человечности всех заболеваний, которыми заняты психиатры и терапевты, всех нарушений, которые дают пищу для раздумий экзистенциалистам, философам, религиозным мыслителям и социальным реформаторам, дает нам огромные теоретические и научные преимущества. Мало того, мы можем разместить в этом же континууме разнообразные виды здоровья, о которых мы уже знаем, в полной палитре их проявлений, как в пределах границ здоровья, так и за пределами оного - я разумею здесь проявления самотрансценденции33, мистического слияния с абсолютом и прочие проявления высочайших возможностей человеческой натуры, которые нам раскроет будущее. Внутренние сигналы Использование такого подхода сразу же дало мне одно несомненное преимущество: я обратил внимание на явление, которое сначала назвал <внутренним голосом>, но впоследствии принял термин более общего порядка, - <внутренние сигналы>. До этого я не вполне осознавал, что большинство неврозов, как впрочем и многие другие нарушения, вызываются затуханием внутренних сигналов или их полным исчезновением у человека (как в случае жестокой обсессии34, например). Человек или не улавливает их, или они становятся для него непонятными. Как крайнюю степень проявления подобной бесчувственности можно представить себе человека без эмпирического опыта, эмпирически пустого человека, человека-зомби. И в этом случае восстановление внутреннего <Я> непременно должно включать в себя восстановление чувствительности к этим сигналам и способности понимать их. Человек должен знать, что он любит и что он не любит, кто ему нравится и кто не нравится, что приносит ему радость, а что вызывает у него неудовольствие, когда ему принимать пищу, когда отправляться ко сну, когда мочиться, когда отдыхать. здоровье и патология Эмпирически пустой человек, лишенный внутренних подсказок, человек с безголосым <Я>, вынужден искать указаний на стороне. Так, например, он ест не тогда, когда чувствует аппетит (он не чувствует его), а когда ему велят часы. В своем поведении он руководствуется часами, правилами, календарем, расписаниями, записной книжкой, а также намеками и подсказками своего окружения. Мне кажется, что на этом примере можно отчетливее понять, что я имел в виду, когда предлагал интерпретировать невроз как ошибку лично стного роста, как кризис вочеловеченности. Это утрата того, чем мог стать человек, или, вернее, чем он должен был стать по своему биологическому предназначению, - если, конечно, у него не было объективных помех для роста и развития. Это оскудение его человеческих и личностных возможностей, сужение его вселенной и его способности к осознанию ее. Это арест заложенных в человеке возможностей. В качестве примера можно привести пианиста, который не может играть перед многочисленной аудиторией, или человека, страдающего навязчивым страхом высоты или скоплений народа. Человек, который не в состоянии обучаться, или не может спать, или отказывается от многих видов пищи, несомненно, так же ограничен в возможности полноценного познания мира, как и незрячий. Когнитивные потери35, утрата способности испытывать радость, наслаждение, экстаз', потеря компетентности, невозможность расслабиться, ослабление воли, боязнь ответственности - все это препятствия на пути к вочеловеченности, или недочеловечность. Я обрисовал некоторые преимущества, которые дает нам замена понятий <психологическое здоровье> и <болезнь> на более прагматические, доступные и поддающиеся количественному измерению понятия <вочеловеченность> и <недочеловечность>, которые более логичны и понятны в рамках биологической и филосо4)ской наук. Но прежде чем пойти дальше, я хочу заметить, что недочеловечность может быть как обратимой, так и необратимой. Так, например, параноик вселяет в нас гораздо меньше оптимизма, чем, скажем, милый, очаровательный истерик36. И конечно же, этот ущерб не статичен, он динамичен в духе фрейдизма. В своем первоначальном варианте фрейдизм говорил о внутренней диалектике между импульсом и защитой от этого импульса. Точно так же и ущерб человечности приводит к определенным последствиям и вызывает к жизни определенные процессы. Очень редко все ограничивается только ущербом вочеловеченности. У большинства людей подобного рода утрата способностей не только пробуждает всевозможные защитные механизмы, хорошо описанные Фрейдом и другими представителями психоанализа, такие как репрессия, отрицание, конфликт и др., - но она порождает и стремление противостоять, о чем я писал уже очень давно (110). * Колин Уилсон в работе Неврозы как ошиока личностными ризиити> Конфликт сам по себе, несомненно, является проявлением некоторого здоровья. Думаю, с этим согласится всякий, кто хоть раз в своей жизни видел действительно равнодушного, апатичного, утерявшего надежду человека, человека, который перестал надеяться, бороться, пере стал реагировать. С этой точки зрения невроз не может не обнадеживать. Внутренний конфликт обозначает, что человек, испытывающий страх, не верящий в себя, человек со сниженной самооценкой и т. д., тем не менее тянется к человеческому наследию и к тем понятным радостям жизни, на которые каждый из людей имеет право просто в силу своей принадлежности к человеческому роду. Можно повторить, что конфликт в данном случае это неуверенное, неуклюжее стремление к самоактуализации, к вочеловеченности. Конечно, ущерб может быть восполнен. Очень часто мы видим, как простое удовлетворение доселе неудовлетворяемых потребностей может решить проблему, особенно у детей. Вполне очевидно, что для того, чтобы <вылечить> ребенка, которого мало любили, его следует первым делом окружить вниманием и заботой. У меня нет статистических данных, но, основываясь на своем клиническом и житейском опыте, я могу смело заявить, что такая тактика срабатывает в девяти из десяти случаев. Таким же образом человеку, терзающемуся от чувства собственной никчемности, уважение станет лучшим лекарством. Все это приводит нас к очевидному выводу: поскольку медицинские понятия <здоровья> и <болезни> совершенно затерлись и обветшали, то и традиционные представления о лечении и уходе, осуществяемыми властными докторами, должны быть отброшены и заменены другими. Комплекс Ионы Я хочу рассмотреть одну из многих причин того, что Энджиел (4) назвал уклонением от роста и развития. Каждый из нас имеет тягу к улучшению самого себя, стремление к актуализации своих возможностей, к самоактуализации, или тенденцию к вочеловечиванию, или к осуществлению своей человечности, - называйте это как хотите. Но если так, то что сдерживает нас? Что мешает нам? Я хотел бы остановиться на одном из защитных механизмов37, препятствующих личностному росту, на который до сих пор почти не обращали внимания и который я называю здесь <комплексом Ионы>*. В черновиках я называл этот механизм <боязнью собственного величия>, <уклонением от своего предназначения>, <бегством от своих талантов>. Со всей возможной прямотой и остротой я хотел бы подчеркнуть не фрейдистское происхождение этого термина, подчеркнуть, что в данном слу * Название предложено моим другом, профессором франком Мануэлем, с которым я обсуждал эту проблему. 48 Здоровье и патология чае человек сдерживает как худшие, так и лучшие свои позывы, хотя и поразному. Практически каждый из нас мог бы добиться в своей жизни большего, чем достиг. В каждом из нас есть нереализованные или нераскрытые возможности. Ясно, что многие из нас уклоняются от пути, предначертанного нам природой. Мы пытаемся избежать ответственности, которую возлагает на нас (или вернее, предлагает нам) наше устройство, наша судьба, а иногда и случай, точно так же, как Иона тщетно пытался избежать своей миссии. Мы боимся своих лучших способностей (как и своих низших побуждений). Мы боимся быть такими, какими представляем себя в краткие, прекрасные минуты прозрения, в самые совершенные моменты своей жизни, собрав все свое мужество в кулак. Мы восхищаемся собой и даже испытываем благоговейный трепет перед божественными возможностями, которые обнаруживаем в себе в эти прекраснейшие мгновения жизни. Но мы одновременно трепещем от ужаса перед ними и чураемся их. Мне было нетрудно продемонстрировать это своим студентам, просто спросив их: <Кто из вас, сидящих в этой аудитории, желает или надеется написать великий роман, или стать сенатором, или губернатором, или президентом? Есть ли кто-нибудь, кто хотел бы стать генеральным секретарем Организации Объединенных Наций? Или великим композитором? Кто из вас мечтал стать безукоризненным до святости, как Швейцер, к примеру? Есть ли кто-нибудь, кто надеется внести заметный вклад в историю человечества?> После такого вопроса все они, как правило, смущенно хихикали, пожимали плечами и краснели. И тогда я задавал следующий, вполне логичный, вопрос: <Если не вы, то кто?> Точно так же, как я понуждал своих студентов соизмерить себя с высочайшими вершинами человеческих устремлений, я мог бы спросить сейчас у вас: <Что за великую книгу пишет каждый из вас втайне от остальных?> Я не сомневаюсь, что на этот вопрос многие покраснеют и возмущенно фыркнут. Но разве он неправомочен? Кто, если не психологи, должен писать книги по психологии? Я могу спросить: <Разве вы не хотите стать психологами?> - <Хотим>. - <Раз так, значит, вы собираетесь быть пассивными, безголосыми психологами. Но какой в этом смысл? Это не самый лучший путь к самоактуализации. Нет, вы должны стремиться стать первоклассными психологами, в самом лучшем значении этого слова, лучше, чем вы можете себе представить. Если же вы намеренно стремитесь стать меньшим, чем можете стать, тогда я должен предупредить вас, что вы будете глубоко несчастны всю свою жизнь. Вы не реализуете ваши таланты, ваши способности>. Мы испытываем и стремление, и страх не только по отношению к своим собственным высшим возможностям, но мы также отягощены постоянной, универсальной - и, возможно, даже закономерной - амбивалентностью по отношению к высшим возможностям других людей и возможностям человеческой природы в целом. Разумеется, мы восхищаемся и преклоняемся перед честными, благородными, духовно чистыми, святыми людьми. Но возьмется ли кто-нибудь, кто заглядывал в глубины человеческой души, отрицать, что наше отношение к благородному и святому человеку двойственное, а порой даже враждебное? А если человек красив? Или велик? Или ге Неврозы как ошибка личностного развития 49 ний? Не нужно быть психотерапевтом, чтобы понять происхождение этого феномена - поэтому назовем его <встречной оценкой>. История дает нам множество тому подтверждений, я бы даже сказал, что во всей истории человечества нельзя найти ни одного исключения. Мы, конечно, любим великих людей, мы восхищаемся ими, воплотившими в себе все самое лучшее, что может быть в человеке, - добро, справедливость, красоту, совершенство, успех, - но при этом испытываем неловкое чувство, тревогу, беспокойство, а возможно даже ревность и зависть. Эти люди как будто напоминают нам о нашей собственной малости, нашей неуклюжести, неловкости. Они лишают нас самоуверенности, самообладания, самоуважения. (Ницше по-прежнему остается лучшим учителем в этом вопросе.) Здесь-то и спрятан ключ к разгадке. По моему мнению, великие люди уже самим фактом своего существования и теми качествами, которыми они прославились, вольно или невольно принижают нас. Даже если мы не осознаем этого, не понимаем, почему при встрече с таким человеком или при одном упоминании о нем мы чувствуем себя глупыми, или безобразными, или низкими, мы тем не менее отвечаем проекцией, а именно, реагируем так, словно этот человек действительно желает унизить нас, как если бы мы были мишенью для его добродетелей (54). Наша враждебность по отношению к нему вполне объяснима. И мне представляется, что только осмысление и понимание способны победить эту враждебность. То есть, если вы найдете в себе силы осознать и проанализировать вашу собственную встречную оценку самого себя, понять истоки вашего бессознательного страха и ненависти к настоящим, благородным, красивым людям, тогда вы, наверное, сможете побороть свою неприязнь к ним. Я могу продолжить эту мысль и предположить, что, если вы научитесь любить высочайшие возможности другого человека, то вы не будете бояться обнаружить их в себе. Отсюда же проистекает страх перед высшим началом, классическое описание которого дал Рудольф Отто (125). Если сопоставить наше соображение с мыслями Элиаде (31) о сакрализации и десакрализации, то становится ясна и универсальная причина этого страха. Это - боязнь прямой конфронтации с богом или богоподобным. В некоторых религиях неизбежным следствием подобной конфронтации считается смерть. В верованиях многих народов с примитивной культурой присутствуют местность или предметы, на которые наложено табу, поскольку они в силу своей сакральности могут быть опасными для человека. В последней главе моей
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги