Прошло три дня. От блондинки не было никаких сведений. Справки во всех пароходных компаниях не дали ничего об отъезде кого-либо похожего на леди Ю. По-видимому, она оставалась в Шанхае.
Чем больше Горин думал об этой таинственной истории, тем больше находил в ней непонятного, странного и противоречивого.
Что заставило леди Ю убить Лямина, да и она ли совершила это убийство? Если убила она, то как могла эта загадочная женщина приехать в кабаре после убийства, танцевать и веселиться?
Почему он, Горин, никогда ничего не слышал от Лямина об этой леди Ю? Ведь что-то связывало их, что-то опутало их жизнь крепкой нитью… Правду ли говорила блондинка в изумрудном платье? Неужели только вино заставило ее развязать язык, говорить о самых интимных сторонах ее жизни им, Горину и Кроссу, малознакомым ей людям? Был ли здесь просто порыв, желание излить душу?
А что, если она ведет какую-то тонкую игру, и что, если весь этот рассказ — выдумка? Что, если этот рассказ — просто желание направить двух друзей по ложному следу?
Но, с другой стороны, сейчас же приходила мысль, что незачем ей было все это выдумывать: проще было отговориться незнанием или молчать.
Несмотря на все свои подозрения, создаваемые рассудком, Горин чувствовал, что всей душой верит блондинке. Слишком непосредственен был рассказ девушки. В словах маленькой, измученной блондинки звучала подлинная тоска, подлинное отчаяние.
Горин вспоминал ее лицо — и перед ним сейчас же всплывали большие, светлые, наивные глаза блондинки. Они не могли лгать, эти глаза, даже в той обстановке хмельной вакханалии, на которую им приходилось смотреть каждую ночь. Блондинка говорила правду — значит, другая женщина убила Лямина.
Кто она?
Лицо блондинки в изумрудном платье бледнело, таяло. На его место выплывал другой образ — туманный, неопределенный, таинственный образ женщины, которая называла себя леди Ю. Он никогда не видел ее, но это не мешало его воображению облечь призрачный образ в почти реальные формы.
Горин был романтиком по своей натуре.
Теплично воспитанный на книгах, вдали от жизни, он еще с детства носил в своем воображении вереницу женских образов, навеянных мировой литературой.
Он был влюблен, вместе с Байроном, в Ианту, юную и прелестную, грациозную, как газель…
Увлеченный в бой Сарагосской девой, он шел против галльских легионов и отдавал свою жизнь за огненный взгляд ослепительной испанки.
Он трепетал за жизнь Лейлы — прекрасной и лукавой изменницы. Он принял ее последнее дыхание и мстил за ее жизнь вместе с Гяуром…
И русские девушки — Лиза Калитина, Елена, Наташа, Нелли — милые существа, обвеянные ароматом русских беспредельных полей, нежные, самоотверженные, прекрасные — отнимали у него по кусочку души и никогда не исчезали из воспоминаний.
Годы шли, суровая, полная лишений жизнь притупляла юношескую восприимчивость, но светлые поэтические образы женщин, рожденных книгой, витали перед глазами Горина.
Его любовь к этим образам, преклонение перед ними внушали ему уважение к каждой женщине, встреченной им на жизненном пути. Он никогда не подходил легко к женщине, никогда не осуждал женщин, даже тех, с кем приходилось встречаться во время кутежей и пьяного разгула. И это было причиной, что приятели считали его идеалистом, чудаком и делали это объектом своих скверных шуток.
Это было причиной того, что образ леди Ю неожиданно захватил его воображение, покорил его, вселил смутную тревогу в его душу. Что-то сильное, трагическое, прекрасное было в той женщине, которую он знал только по описанию блондинки в изумрудном платье.
Романтический ореол окружал ее, а рассказ блондинки делал леди Ю в глазах Горина героиней и мстительницей за злое дело. Она должна была быть прекрасна — он не сомневался в этом: другой она не могла быть, хотя, по рассказу Иры, и была немолода. Его охватила жажда встретиться с ней, увидеть ее, говорить с ней.
Воображение рисовало ему эту встречу в поэтической дымке. Его не смущало, что, по его собственному предположению, он должен был увидеть ее впервые в ночном кабаре, куда блондинка обещала вызвать его и Кросса для встречи с леди Ю.
Как далека была эта обстановка от тех фантастических картин, которые рисовал себе Горин — его не смущало и то, что ни Ианта, ни Лиза Калитина не пошли бы в ночное кабаре.
Жизнь шла вперед. Ианта и Лиза покоились в прошлом, среди пыльных книг, а современный роман может начаться и в кабаре.
Так бессознательно думал Горин — и ждал вестей от Кросса.
На четвертый день, около часов вечера, Кросс заехал за Гориным.
— Ну что? Ну что? Она там? — заволновался Горин.
— Да. Одевайтесь и едем в «Рамону». Леди Ю только что приехала туда.