Дамам на все наплевать

Глава 15 ВСЕ ЗВЕНЬЯ ЦЕПИ ПРЕСТУПЛЕНИЙ СОМКНУЛИСЬ

Я обошел вокруг стола и остановился около Полетта. Кажется, что она нам сейчас выдаст двойную порцию истерики.

Я поднял ее, распростертую на полу, и понес к стулу. Пока я ее нес, она бешено сопротивлялась и пыталась вырваться. Лежа в моих объятиях, она не сводила с меня глаз, полных глубокой ненависти, которую она испытывала ко мне. Я думаю, что эта дама с радостью согласилась бы отдать десять лет своей жизни за то, чтобы ее взгляд обрел силу, способную прожечь меня насквозь. Жуткий взгляд, от которого мне даже стало нехорошо.

Я бросил ее на стул.

— Успокойся и веди себя прилично, Клеопатра, — сказал я ей, — потому что крики и истерика помогут тебе не больше, чем компресс из красного перца от флюса, раздувшегося на щеке.

Итак, очаровательная леди, твое дело капут. Конечно! Ты сейчас как полудохлая рыба в водосточной трубе. Ты сейчас никчемный человек, как затерявшееся письмо или скомканная старая газета. А прикончил тебя тот самый федеральный легавый, которого ты ни в грош не ставила. Ах Бог ты мой, мне просто тошно смотреть на тебя. И даже если бы ты была во сто крат красивее, ты бы все равно не вызвала у меня симпатии!

Она покраснела, как рак. Но, во всяком случае, моя издевательская речь излечила ее от истерики. Она наконец взяла себя в руки.

— Ты сволочь и подлец, — прошипела она. — Как жаль, что я не убила тебя, когда у меня была такая возможность. Но ты, гад, запомни, что тебя все равно накроют. Есть люди, которые выдадут тебе все, что тебе полагается.

— Нет, ягодка моя, ты жестоко ошибаешься, — сказал я ей. — Если ты перестанешь хлопать своими совиными глазами и придумывать для меня все новые и новые кары, то сама поймешь, что такой человек еще не родился. А кроме того, я нисколько не боюсь твоих дружков, и если для тебя они кумиры, то для меня они просто зловонная падаль. И еще одно. Если бы всем твоим мошенникам и убийцам, которые грозились прикончить меня, удалось исполнить свои угрозы, я бы давно уже превратился в частое сито для крупчатки.

А теперь сиди спокойно и слушай, что будет сказано дальше.

Я повернулся к Генриетте. Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами, пытаясь понять, что происходит. Никогда в жизни я не видел более удивленных глаз, чем сейчас у Генриетты.

— Ну, Лемми, — воскликнула она, — вы говорите, что это Грэнворт убил Руди Бенито. Что же тогда произошло? Я ничего не понимаю. Что ж, значит, Грэнворт сам в конце концов все-таки покончил с собой?

— Не спешите, радость моя, — сказал я ей. — Вы еще не слышали и половины моего рассказа, а когда я его закончу, вы поймете, какой подлец был ваш муж и сколько бед может причинить такая тварь, как Полетта.

О'кей! Давайте вернемся к нашему рассказу. Итак, бедняга Руди Бенито лежал на полу мертвый. Вокруг него стояли Грэнворт, Лэнгтон Бэрдль и Полетта. Они переглядывались между собой, стараясь придумать, что же им теперь делать. И тут Полетту осенила блестящая идея. Она вспомнила, что Грэнворт когда-то, два года тому назад, пытался покончить жизнь самоубийством. О'кей! В Нью-Йорке немногие знали Руди в лицо, а так как он собирался уехать в Мексику, никто не обратил бы внимания на его внезапное исчезновение. И она предложила переодеть Руди в одежду Грэнворта, впихнуть труп в машину, а потом устроить так, чтобы машина свалилась где-нибудь в реку. Все подумают, что Грэнворт покончил с собой, а между тем настоящий Грэнворт смоется с Полеттой в Мексику и выдаст там себя за ее мужа.

Единственное затруднение вызвало опознание трупа в полиции. Но им было известно, что Генриетта вернулась в Хартфорд, и, если им удастся подольше задержать ее там, то Лэнгтон Бэрдль возьмет на себя труд опознать труп и заявит, что это действительно труп Грэнворта Эймса. Все будет в порядке. Понимаете?

Грэнворту эта идея понравилась. По его словам, это было наилучшим выходом из создавшегося положения. Ему нужно только смыться из Нью-Йорка в какое-нибудь место, где его никто не знает. Там он сможет жить абсолютно спокойно. К тому же это позволит ему отделаться от Генриетты. И поскольку он по своей натуре был законченный подлец, он готов был сделать все, что ему скажет Полетта. Поэтому он быстро поменялся одеждой с Бенито, поскольку они были примерно одного роста. Потом они изуродовали лицо Руди Бенито до полной неузнаваемости. Затем Грэнворт пишет записку, что он кончает жизнь самоубийством, кладет ее в свой бумажник и прячет этот бумажник в карман Бенито.

У преступников возник вопрос: как теперь отделаться от трупа? Тут Полетте приходит в голову еще одна идея. Она предложила отвезти труп Бенито в машине Грэнворта на пристань Коттон Уорф, а так как многим было известно, что Генриетта должна была встретиться с Грэнвортом, все решат, что в машине с ним была именно Генриетта.

Грэнворт и Бэрдль берут труп, спускаются с ним в грузовом лифте и прячут его в машине, где уже за рулем сидит Полетта. Они едут к пристани Коттон Уорф. Там она выходит из машины, включает передачу, захлопывает дверцу и отбегает в сторону. Машина грохается прямо в реку.

Все это видел ночной сторож. Полетта возвращается к Грэнворту и Бэрдлю. Бэрдль успокаивает ее и заявляет, что он берет ночного сторожа на себя.

О'кей! Полетта и Грэнворт смываются из Нью-Йорка. У них на руках 200 тысяч долларов. Они расплатились с Бэрдлем и оставили денег для Фернандеса, горничной и дворецкого.

Наконец в Мексике они вздохнули свободно. Но Полетта все-таки боялась, как бы кто-нибудь не узнал Грэнворта. И тогда ей в голову опять приходит блестящая идея. Она разыскала доктора Мадралеса и за довольно крупный куш уговорила его сделать Грэнворту пластическую операцию, чтобы его никогда никто не мог узнать.

Но вернемся к Бэрдлю. На другой день, рано утром, Бэрдль направился к пристани Коттон Уорф, чтобы увидеться с ночным сторожем. Он дал ему 1000 долларов и велел помалкивать о том, что тот видел накануне выпрыгнувшую из машины женщину. Сторож сказал «о'кей».

Полиция нашла автомобиль и начала расспросы. Бэрдль поспешил в морг и подтвердил, что это действительно труп Грэнворта Эймса. В кармане пиджака утопленника была записка, написанная рукой Грэнворта, в которой он сообщает о своем самоубийстве. Следователь, естественно, приходит к заключению, что это действительно акт самоубийства. Разве это не естественный вывод?

Ведь два года тому назад Грэнворт уже пытался покончить с собой.

Я уселся на край стола и поглядел на присутствующих. Полетта была в явном смятении. Генриетта нервно сжимала и разжимала пальцы. Меттс до того разволновался, что пытался зажечь трубку давно потухшей спичкой.

Я продолжал:

— Хорошо! Все шло по плану. Через некоторое время Бэрдль позвонил Генриетте в Хартфорд и сообщил ей, что ее муж покончил жизнь самоубийством. Он нарочно медлил с этим сообщением, чтобы тело успели похоронить.

Затем он велит Фернандесу, дворецкому и горничной никому не говорить, что Генриетта была в тот вечер в Нью-Йорке. И не потому, что он хотел уберечь Генриетту от неприятностей, а потому, что он не хочет, чтобы стало известно, что в машине была вообще какая-то женщина. В данном случае он заботился о Полетте.

Кажется, все шло как по маслу, но Бэрдль все еще не был удовлетворен. Хотя он получил во владение контору Эймса и мог теперь сам зарабатывать деньги, жадность не покидала его. Разбирая в столе бумаги Эймса, он наткнулся на страховой полис Грэнворта Эймса на 200 тысяч долларов, по которому страховка могла быть выплачена только в случае естественной смерти Грэнворта, но никак не в случае самоубийства. Кроме того, он нашел три письма Генриетты к Грэнворту, в которых она обвиняла его в связи с другой женщиной, в третьем письме она требовала свидания и обещала устроить ему скандал.

И тут у Бэрдля возникла идея. Самая подлая идея, которая когда-либо рождалась в голове человека. Он решил, что если будет доказано, что Грэнворт Эймс был убит своей женой, то есть Генриеттой, то тогда страховая компания должна будет выплатить эту страховку. Деньги будут вложены в недвижимую собственность Эймса, а это — гасиенда Алтмира, заложенная Перейре. Значит, страховые выплаты получит тот же Перейра.

Ну, как, понимаете теперь? Неплохая идея?!

И Бэрдль принимается за дело. Он посылает Фернандеса на гасиенду Алтмира, чтобы рассказать Перейре о новом плане. После этого он уговаривает Генриетту поехать туда, чтобы она могла там отдохнуть от пережитого. Генриетта с радостью соглашается, ей хотелось рас— сеяться после того, как она узнала о трагической смерти мужа. Очень может быть, что она обвинила во всем себя, думая, что поступок Грэнворта мог быть следствием их последнего разговора. Она постоянно думала о том, что, если бы она не была так груба с ним, может быть, этого и не произошло бы.

О'кей! Бэрдль выжидает. Он знает, что наличных денег у Генриетты немного. Он знает также, что, как только она их истратит, она возьмется за государственные облигации, которые они ей напечатали. Но как только она попытается обменять где-нибудь эти фальшивки, в дело сразу же вступят федеральные власти, и назначенный для расследования агент неизбежно заинтересуется обстоятельствами смерти Грэнворта Эймса.

Тогда три письма Генриетты к мужу, найденные в письменном столе, он пересылает Фернандесу и велит их положить в доме Генриетты в такое место, где бы федеральный агент мог легко их обнаружить.

Все так именно и произошло. Меня назначают для расследования этого дела. Я еду в Нью-Йорк и посещаю контору Бэрдля.

И пока я находился в Нью-Йорке, он присылает мне анонимное письмо, в котором сообщает, что если я посещу домик Генриетты, то там я могу найти кое-какие письма, которые откроют мне глаза на очень многое.

Получив анонимку, я действительно сразу выехал в Палм Спрингс и на ранчо Генриетты нашел все три ее письма. У меня сложилось впечатление, что Грэнворт отнюдь не покончил жизнь самоубийством, а что убила его Генриетта.

Бэрдль знал, что я еще буду потом говорить с ним по этому поводу, и он заранее сочинил историю, после которой дела Генриетты еще более ухудшились. Он сказал мне, что договорился со слугами, чтобы они утверждали, что в Нью-Йорке ее в тот вечер не было. Это нужно было якобы для того, чтобы ее имя не упоминалось в деле.

Но, как все преступники, этот тип допустил ошибку. А именно на это я и рассчитывал. Я стал проверять, что из себя представляет Фернандес, и оказалось, что он — бывший шофер Эймса. Это насторожило меня. Самая, конечно, большая ошибка, которую они допустили, — это убийство Сэйджерса. А самая большая глупость — что они хотели пришить все это дело Генриетте. Они все с таким упорством старались доказать, что все сделала именно она — хотя сначала якобы и пытались выгородить ее, — что мне все это дело показалось очень подозрительным.

Еще одна крупная ошибка — Фернандес рассказал мне о Полетте, потому что к этому времени Грэнворт Эймс уже изменил свое лицо и даже близко знавшие его люди не могли бы его узнать. И Фернандес решил, что совершенно спокойно может рассказать мне о Полетте, поскольку вряд ли я надумаю ехать куда-то в Мексику и разыскивать ее.

Фернандес вообще был совершеннейшим ослом. Сначала он всяческими угрозами принуждал Генриетту выйти за него замуж. Потом, когда приехал я, он вдруг объявил, что не хочет жениться на ней, поскольку подозревает, что она была замешана в печатании фальшивых бумаг.

И я разгадал этого парня. Я понял, что Фернандес, Перейра и Лэнгтон Бэрдль ведут общую игру. Поэтому я решил поехать в Мексику, чтобы увидеться с Полеттой. Но прежде чем уехать, я отвез Генриетту в полицию и грубо ее там допрашивал, чтобы создать впечатление у Фернандеса и Перейры, что я подозреваю в убийстве Грэнворта Эймса Генриетту и уезжаю в Нью-Йорк для того, чтобы официально оформить обвинение против нее.

В Нью-Йорк я, конечно, не поехал, а отправился в Мексику. Как только я туда приехал, я разыскал Полетту и поговорил с ней. Она, кстати, тоже совершила ряд ошибок. Она попросила по телефону Луиса Даредо, который увивался за ней, чтобы тот пристрелил меня по пути в Зони, куда я поеду, чтобы увидеть ее умирающего от чахотки мужа. Полетта решила, что будет спокойнее, если она уберет меня с их дороги.

У них ничего не вышло, мне удалось удрать, но тогда я все еще не докопался до всей правды. Потом мне все стало ясно. И я узнал все, как есть, потому что преступники после ряда удач становятся в конечном итоге беспечными и обязательно совершают крупные ошибки.

Когда я приехал к доктору Мадралесу в Зони и поднялся с ним наверх, то увидел там умирающего парня. Я даже пожалел его, беднягу. Тогда я еще ничего не подозревал. Он, естественно, рассказал мне историю, которая вполне совпадала с тем, что говорила мне Полетта. Вероятно, она предупредила его по телефону. Но, когда я находился в комнате больного, я увидел нечто, что показалось мне очень странным и навело на некоторые мысли. За ширмой я увидел корзинку для бумаг, па дне ко— торой стояла огромная пепельница, полная окурков. Окурки рассыпались по дну корзинки. Их было там штук шестьдесят.

И я понял, что кто-то поспешно убрал эту пепельницу со столика больного перед тем, как разрешить мне войти. Сделано это было потому, что у меня сразу могли возникнуть подозрения, если я увижу, что парень, умирающий от туберкулеза, выкуривает в день по крайней мере шестьдесят сигарет.

И тут я все понял. Я понял, почему Полетта не хотела, чтобы я ехал в Зони. Спустившись вниз, я попросил Мадралеса помочь мне получить от Бенито письменные показания. Я отпечатал их, дал подписать «больному». Когда я вернулся к себе, я сравнил подпись «больного» с подписью Руди, которую он поставил на документе примерно год тому назад. Почерк был явно другой. И это объяснило мне все, что я хотел знать.

Сегодня, прежде чем приехать сюда, я побывал в доме Генриетты и нашел там письмо Грэнворта Эймса и тоже сравнил почерк. Подпись под показаниями «Руди Бенито» и подпись в письме Грэнворта идентичны, сделаны одним человеком. Парень, которого я увидел в Зони, так называемый больной, умирающий от туберкулеза, который, вероятно, ржал от удовольствия, что ему так ловко удалось провести федерального агента — меня, был вовсе не Руди Бенито. Это был Грэнворт Эймс!

Я взглянул на Полетту. Она откинулась на спинку стула и безжизненно смотрела в потолок. Казалось, что сейчас с ней случится обморок.

Я взял одну из телеграмм, переданных мне Меттсом.

— Если тебе это поможет, Полетта, когда ты будешь разговаривать завтра с адвокатом, — сказал я ей, — можешь послушать, о чем говорится в этой телеграмме. Она из Нью-Йорка. Согласно инструкции, которую я дал сегодня утром из Юмы, когда ты делала там себе прическу, Лэнгтон Бэрдль и Мэри Дубинэ арестованы. Бэрдля как следует допросили, и он все рассказал. Он столько наговорил про тебя, что теперь тебя, безусловно, упекут за решетку на довольно солидный срок.

Полетта, наконец, взяла себя в руки. Она выпрямилась, даже слегка улыбнулась мне.

— Что ж, признаю, ты выиграл, — сказала она. — Я действительно была дурой. Я думала, что ты просто обычный мелкий шпик. Откуда мне было знать, что у тебя такая умная голова?

Я посмотрел на Генриетту. Кажется, она чего-то испугалась. Губы ее дрожали.

— Лемми, — с трудом выговорила она, — значит, Грэнворт не умер? Значит, он жив?.. В Мексике?.. Я…

— Одну минуточку, дорогая моя, — остановил я ее. — Боюсь, что вас ожидает еще один удар.

Я взял со стола другую телеграмму. Она была послана из Мексики начальником полиции округа Зони. Я прочитал ее вслух:

Генриетта заплакала. Она так горько плакала и вздыхала, как будто вот-вот сердце ее разорвется.

— Успокойтесь, леди, — мягко сказал я ей. — Я думаю, что так будет лучше для всех. Ну-ка, Мэлони, отвези Генриетту поскорей домой, пусть она отдохнет от всего.

Генриетта встала. И когда она взглянула на меня, в ее глазах появился нежный и ласковый огонек. Если бы я был парнем, склонным к сентиментальности, я был бы страшно польщен этим.

— Вы просто замечательный человек, Лемми, — сказала она, и они ушли с Мэлони.

Я подошел к столу Меттса и достал из ящика пару браслетов. Потом подошел к Полетте и застегнул их на ней. Это ей очень не понравилось.

— А ты пока привыкай к ним, Полетта, — сказал я ей. — И если тебе удастся отделаться только двадцатью годами, то это будет для тебя величайшей удачей. Это в том случае, если я не присовокуплю к обвинению еще и попытку убить меня.

Она в бешенстве вскочила.

— Как я жалею, что не убила тебя тогда, — крикнула она. — Я бы избавила себя тем самым от многих неприятностей. Да, такова жизнь…

Она вдруг отступила назад и изо всей силы замахнулась на меня закованными в наручники запястьями.

Я быстро отпрянул в сторону, и она промахнулась. Пожалуй, если бы ей удалось ударить меня, мое лицо стало бы похоже больше на мыс Гибралтар, чем на человеческую физиономию.

Я схватил ее и собирался было отшлепать ее по тому месту, которое самой природой предназначено для этого, но потом раздумал.

— Нет, — решил я. — Я не стану шлепать тебя. Это все равно что погладить тарантула, — продолжал я, — я вас арестовываю по обвинению в соучастии в убийстве вашего мужа Руди Бенито. Я арестовываю вас также за соучастие в печатании и распространении фальшивых денег, акций, сертификатов и облигаций. Я передаю вас местным властям впредь до получения запроса от федерального суда.

А лично от себя я добавлю, что чертовски рад, что я не муж Полетты Бенито. Быть ее мужем — это все равно что спать в одной постели с гремучей змеей.

Она смотрела на меня сверкающими глазами.

— А я бы хотела, чтобы ты был моим мужем, хотя бы на недельку. Я бы угостила тебя крысиным ядом.

— Великолепно. А если бы я был твоим мужем, то я бы с радостью выпил этот яд. Лучше яд, чем жизнь с тобой. Заберите ее, ребята, — приказал я вошедшим полицейским, — и заприте покрепче, пусть она побесится в камере.

Ее увели.

Меттс принес бутылочку виски, и мы с удовольствием выпили по стаканчику. Я был бы счастлив завалиться сейчас в постель года на два — четыре и, не ворочаясь, проспать на одном боку.

Меттс сказал, что он направил двух полицейских с гробом на гасиенду Алтмира, чтобы похоронить Сэйджерса как полагается. Вероятно, ребята дожидаются меня там, чтобы я указал место, где Фернандес закопал его тело. Поэтому я спустился вниз, сел в машину и поехал на гасиенду.

Уже начало светать. В этот ранний час пустынный пейзаж представлял собой очаровательное зрелище.

Я с удовольствием пожил бы в этих краях просто так, не занимаясь никакими делами, чтобы мне не нужно было мотаться взад-вперед и вылавливать убийц, фальшивомонетчиков и разных других мошенников, подвергаясь угрозе погибнуть от пули, посланной в меня хотя бы такой красоткой, как очаровательная Полетта.

Я остановил машину у главного входа в гасиенду, а потом пошел и показал ребятам, где зарыт труп Сэйджерса. Они начали копать.

И вдруг я что-то вспомнил. Я закурил сигарету, сел в машину и направился к домику Генриетты. Когда я подъехал, из дома вышел Мэлони.

— Эй, слушай, ну не чудак ли я? — крикнул я ему. — Из-за всех этих неприятностей я забыл сообщить Генриетте одну очень приятную новость. А ты куда собираешься?

— Я уезжаю насовсем. Понимаете, дела у Генриетты пришли в норму, все у нее будет хорошо, и я ей больше не нужен. Вы знаете, ведь я раньше пытался ей сделать предложение. Но теперь я вижу, что к поспешному положительному ответу ее подтолкнули обстоятельства, в которых она очутилась. Но она никогда меня не любила, а сейчас и прямо заявила мне, что у нее ко мне чувства, как к брату… Ну, вы знаете, как они это говорят…

Он печально улыбнулся.

— А ведь у меня есть девушка во Флориде, — продолжал он. — Думаю поехать к ней. Передавать ей от вас привет?

— Обязательно, дружище, — сказал я ему на прощание.

Я постоял, пока его машина не скрылась в облаке пыли. Потом пошел к двери и постучал.

Дверь открыла Генриетта. Она переоделась. На ней была белая блузка из крепдешина и белые туфельки. Нет, определенно эта дамочка — красавица.

— Слушайте, Генриетта, — сказал я ей. — У меня для вас колоссальная новость, и я был таким дураком, что до сих пор не сообщил вам о ней.

Ведь Грэнворт, кажется, был застрахован на 200 тысяч долларов? И страховка должна быть выплачена в любом случае, кроме самоубийства. А ведь никакого самоубийства не было. Его застрелил мексиканский полицейский при попытке оказать сопротивление при аресте.

Так что все по закону. Компания обязана выплатить вам страховку. Это значит, что вы получите кучу денег и можете не волноваться насчет того, как вам жить дальше. Я разговаривал уже с Меттсом, и если вам срочно требуются деньги, то он может устроить так, чтобы банк дал вам ссуду под будущую страховку. Я пошлю в Нью-Йорк телеграмму, чтобы все ваши деньги перевели в здешний банк. Хотите?

Она взглянула на меня долгим задумчивым взглядом.

— Это было бы просто замечательно, Лемми, — сказала она. — Но, может быть, вы зайдете ко мне? Я бы хотела вам кое-что сказать. Кроме того, у меня готов завтрак.

Я взглянул на нее.

— Слушайте, леди, — сказал я ей. — Может быть, вам ничего обо мне не известно? Дело в том, что я очень нахальный парень. Я из тех парней, которых небезопасно впускать в дом к таким прелестным леди, да еще если на завтрак у нее будут вафли. Надо сказать, что после того, как я поем вафель, меня здорово разбирает, и в этом случае дамам меня следует остерегаться.

Она прислонилась к дверному косяку.

— Я собиралась угостить вас на завтрак жареной курицей, — со смехом сказала она мне. — Но после ваших слов я передумала. У меня есть лучшая идея.

— Например?

— Например, испечь для вас вафли, — сказала она. Я снова взглянул на нее и вспомнил свою старушку маму. Когда я был ребенком, матушка Кошен часто говорила, что больше всего на свете я люблю поесть.

Но на этот раз матушка Кошен глубоко ошиблась.