Дамка хочет говорить

12

Кроме Бобика, я не помню своих детей. Забыла. Где они? У людей не так… Все ждут Диму!

Утром так радовались, вот-вот появится Дима, к вечеру загрустили. Отец успокаивал всех; «Значит, занят, но завтра обязательно приедет».

Отец никогда не унывает и не сердится, если даже Любушка или Андрюшка вдруг расшумятся, разбалуются. Мать расстраивается, а он ласково смеется: «Будет тебе, мать. Такие соколики растут, а ты ворчишь».

Тетя Катя и так встает рано, а последние дни почти совсем не спит: услышит шум машины — и вот уже стоит, накинув на плечи пальто… Подметает двор или дает корм корове Марте, или свинье Хрюшке, — вдруг бросится за ограду и смотрит на автобус. Люди выходят, а Димы нет. «Да что это такое, давно должен приехать». Поглядит грустно на меня. Совсем извелась.

— Не едет Димка, позабыл нас, стариков.

— Не позабыл, не позабыл! — я бегаю вокруг и прыгаю.

— Дурочка, чего радуешься? А если что случилось?

Не радуюсь я вовсе, как она понимает, а утешить хочу. Была бы Мария Алексеевна, зашла бы к нам во двор, опираясь на палочку. «Нет еще сынка? — спросила бы она. — Ничего, голубушка, было бы кого ждать… Скоро приедет».

Интересно, стоило учительнице поговорить с тетей Катей, и та всегда успокаивалась. Что значит человеческое слово, оно все может. А кому приятен наш лай? Вот и хозяйка сердится: «Ну что заладила?»

Люди не догадываются, а ведь я тоже жду Диму.

Его зовут почти так же, как и меня. Когда кто-нибудь из ребят спрашивал тетю Катю: «Димка дома?» — я подбегала, думала — меня ищут. А после отъезда его я так визжала, что хозяйка даже меня хворостиной побила: «А ну замолчи, твоего визгу еще не хватало». Я любила Диму. Он учил меня понимать человеческий язык. Скажет слово и глядит на меня; я сначала не догадывалась. Смотрю, смотрю на него, слушаю, думаю, чего же надо сделать? Ну так хочется понять. И он снова повторяет слова. Я стараюсь догадаться, запомнить. И так мы с ним радовались, когда я делала то, чего он хотел.

«Служи!» — и я встаю на задние лапы. Даст понюхать фуражку. И кинет ее. А потом стал прятать. «Ищи!» И находила. Сначала долго искала. Он думал, что я не поняла команду, строго повторял: «Ищи!» И я быстро стала находить. Как мы с ним радовались! Он давал мне кусочек сахару и говорил: «Ты у нас смышленая». Даже Виталька радовался, но все же сомневался: «Это она случайно».

А Димы все нет и нет. Неужели совсем не приедет? Очень хозяйку жалко, изводится в ожидании, ничего не мило. Иногда идет до автобусной остановки. Как бы прогуливаясь. И я бегу впереди и думаю: вот бы сейчас вышел из автобуса Дима. Да, если бы моего Бобика отправили в далекий город, ни за что бы не отпустила. Он бы издох без меня на новом месте. Его бы без меня там большие собаки кусали. Здесь все его знают, и то достается.

Почтальон! Я с лаем бросилась навстречу телеге.

— Дамка, назад! — крикнула тетя Катя. — Что ж ты, дурочка, лаешь на самую желанную? Кажись, только на почтальона-то и кидаешься.

— Может, не привыкла к новой, не узнает, — заступилась Люба.

Узнаю, узнаю! Поднимаюсь на задние лапы перед почтальоном, чтобы поняла, — тоже жду письма от Димы. Поняла, остановила лошадь, но нету письма, подает лишь газеты и говорит Любушке:

— Не ругай Дамку, лает, чтоб я обратила внимание. Собаки меня любят и все лают, когда проезжаю, мол, остановись.

— Это мама не понимает, — сказала Любушка. — Я понимаю: конечно, Дамка боится, что вы нас забудете.

Конечно, боюсь: ведь бывает иногда, не то что письма, даже газеты почтальонша не дает. Лаю, хочу остановить телегу, мол, хозяйка заждалась письма, а она проезжает мимо.

Хожу по двору, не знаю что делать. Бобик, кажется, привык к цепи, стал спокойнее. Покорно следит за Любушкой, тетей Катей… И, кажется, даже на Мурку не злится, распустит уши, смотрит печально на нее, вроде хочет подозвать: подойди, поиграем, не бойся меня… Но не решается.

Любушка принесла ему супу. Он рад, что его не забыли, но не подходит сразу к мяске, замирает на месте, потом, потягиваясь, зевая, глядит девочке в глаза.

— Ну что, может, отвяжу тебя ненадолго, не убежишь… А вон и Босой с тетей Аней в гости пришли. Ладно, отвяжу.

Бобик зевает, потягивается, но я вижу — весь дрожит от радости. Бобик что есть духу обежал двор и успокоился, лег возле будки, высунув язык.

Тетя Катя ловила курицу и не могла поймать.

— Подожди, Катерина, — сказала тетя Аня и показала Босому на курицу. — Возьми эту! Возьми!

Босой быстро догнал раскудахтавшуюся курицу и легонько придавил ее к земле. Курица спокойно ждала, когда подойдет тетя Катя.

И тут случилось непонятное — Бобик с гордым лаем бросился за Чубаткой. Он гонялся за ней по всему двору. Тетя Катя кричала ему, а он хоть бы что. Наконец, Чубатка упала, распластав крылья. Бобик обеими лапами прижал ее и звонко, призывно залаял, мол, я тоже поймал, иди, хозяйка, возьми ее. Но тетя Катя как следует шлепнула его и подняла курицу.

— Чуть не задушил, сердечко того и гляди выскочит. Ну что за глупые собаки у нас! Если, Любушка, еще раз отвяжешь, тебя вместе с этим дурачком привяжу.

Любушка повела Бобика к цепи.

— Ну кто тебя просил? — подошла я к ним. — Я догадалась, что ты тоже хотел помочь, как Босой, но опозорил.

— Я же сумел поймать, — растерялся Бобик. — Меня за это бьют, а Босого хвалят.

Не понимает, что сильно придавил.

Ладно, я в другой раз потихоньку поймаю, — вздохнул Бобик и забрался трусливо в будку: как бы еще не попало.

Ждем Диму! Тетя Катя сказала, как только он приедет, петух Петька в суп попадет. Который из двух? Молодой или старый? Помнишь, Любушка, наших петухов? Когда кончается ночь, становится веселее. Я жду песен петухов: младшего — белого и старшего — черного.

Ох, недружно они между собой живут.

Старший гоняет младшего почем зря, бьет смертным боем, а когти у него ох какие, большие и острые. Но молодой не очень-то трусит: перенял много от старшего. Черный уйдет куда-нибудь за двор, а младший радостно кричит курам: «Скорей ко мне!» Он лущит семечко и кладет его на землю еще красивее, чем старый. Курицы с удовольствием бросаются к нему. Но тут опять налетает старший, и младшему приходится снова удирать.

Однако молодой подрастает и уже старается защищаться. Хотя все еще отступает, но не убегает панически.

Я уверена, когда-нибудь младший одолеет, — упорный. Но станет ли он тогда старшего прогонять со двора? А, может быть, добрее того окажется?

И вот я слушаю песню наших петухов и думаю: кто-то из них, может быть, поет последнее утро.

Любушка! Помнишь, как мы прозевали Диму!..

Виталька с Андрюшей собирали мальчишек.

— Эскадрон, за мной! — крикнул Виталька.

А Любушку и меня ребята не хотели брать. Она заплакала. Я зарычала на Витальку: вредный. Что тебе, жалко?

Виталька первый раз за все время вдруг понял меня.

— Ладно, пусть идут, не помешают.

И пошли мы встречать Диму. Дошагали мы до самой большой дороги. По ней все время в разные стороны машины бегают. Увидят ребята автобус, встанут в строй и ждут.

— На этом обязательно едет Дима, — говорит Виталька.

Андрюша молчит. Потом ждут другую машину. А Димы все нет.

Домой мы возвращались невеселые, и Виталька не командовал: «А ну на рысях, гоп-гоп!»

— Давай потихоньку отстанем и еще подождем, — сказала мне Любушка. — Чует мое сердце, сегодня он приедет.

Мы долго-долго ждали. Иногда на перекрестке останавливались машины, сходили люди знакомые и незнакомые. Знакомые хотели, чтобы Любушка пошла с ними домой, но она отказывалась:

— На другой машине обязательно приедет Дима.

А его не было.

— Ладно, подождем еще машину и пойдем домой.

Машина приходила и уходила, а Любушка опять повторяла:

— Подождем только одну. Обяз-зательно едет в ней, вот увидишь.

И вдруг Любушка, приложив ладонь к глазам, стала смотреть в сторону нашего дома. Я ничего не видела, но ветер донес до меня радостный приятный запах. Димин запах! Я понеслась что есть духу вперед… Человек сошел с велосипеда у нашей калитки… Если Дима, он должен голос подать, обрадоваться… Не могу броситься к нему, жду его голоса. Не понимаю, почему молчит? Или думает: не узнаю его? Потихоньку придвигаюсь к нему: чужой какой-то.

И вдруг его голос. Не поняла, что сказал, но голос был веселый. Дима рассмеялся. Я носилась вокруг него, подбежала, он протянул, смеясь, руки, но какая-то неведомая сила уносила меня прочь. И я снова и снова бегала вокруг него, задыхаясь от радости. Приехал, приехал! Помнишь меня, Дима!

— Ну иди же, иди, Дамка, — звал он. А я раздумывала, подходя понемножку, почему-то не смотря ему в глаза, будто не хотела к нему идти… А сама шла… Подбежала и легла, положив голову на лапы. Его пальцы прикоснулись… Он гладит меня и говорит что-то… А я с тоскою думаю: уйдет, уйдет сейчас… Лежу смирно, но хочется подпрыгнуть и лизнуть ему лицо. Ты приехал, Дима! Все так ждали, все соскучились…

— Ах, Дамка, Дамка, здорово постарела. Циркачки, пожалуй, не выйдет. Хотел с тобой в клубе выступать. Но не унывай!

Вспомнила, Дима! Когда уехал, сильно тосковала. Подъезжал автобус, я спешила к нему, сейчас выйдешь с чемоданом! Появлялись люди, а тебя не было. Понурив голову, шла домой.

Я снова с визгом заметалась, крича: «Любушка, Дима приехал!»

Подбежала Любушка и повисла на шее у брата.

— А почему на тракторе не приехал к нам?

— Завтра, Любушка, на нем в поле поеду, а сейчас отвернись, фокус покажу… Ишь, хитрая, закрой ладошками глаза. — Дима подошел к велосипеду, что-то взял и куда-то спрятал, я так ничего и не заметила. — Хочешь подарок?

— Оп-ля! — он мигом сунул руку за спину — это только я заметила — и в руках оказалась коробка. Совсем забыла, что Дима фокусник. Такие штуки раньше проделывал, что все ребята удивлялись. — Теперь открывай.

Кукла! Большая, с длинными ресницами.

— Звать Василиса Прекрасная. Разбуди ее, — приказал Дима.

— А ну, Василиса Прекрасная, вставай, солнышко высоко, мы уже с поля на обед возвращаемся.

Но кукла лежала с опущенными ресницами.

— Вставай! — гавкнула я, но кукла не испугалась. Храбрая, видать, Василиса.

Любушка держала куклу, как спящего ребенка.

— Ну как же ее разбудить?

— Посадить надо.

И тут кукла открыла глаза и что-то сказала всем.

— Ой, — удивилась Любушка. — Здравствуй, говорит!

Василиса то открывала глаза и что-то пищала, когда ее поднимали, то снова, запищав, засыпала, когда укладывали. И все-таки я лучше этой куклы разговариваю, меня хоть иногда понять можно.

— Дома вас такой сюрприз ждет — ахнете, — продолжал, смеясь, Дима. — Не знаю, как Дамке, но тебе, Любушка, понравится.

Что это за «сюрприз»? Почему Любушке понравится, а мне нет? Так не бывало. Нам всегда нравилось одно и то же.

Скорей бы добраться до дома. Я бежала впереди, потом останавливалась, дожидаясь: ну скорей, скорей, Любушка!