Дао Дзэ Дун

Часть первая. ЗОЛОТОЙ МИЛЛИАРД и ТРУДОУСТРОЙСТВО ТРУПОВ

Часть первая

ЗОЛОТОЙ МИЛЛИАРД и ТРУДОУСТРОЙСТВО ТРУПОВ

…Недалек день, когда все слова и каждая из букв любого из алфавитов станут брендами. Большими и маленькими. Товарными марками, логотипами фирм. Всем обычным вещам человек даст новые имена. Это будут маркет-имена, имеющие реальную стоимость, иногда акционерную. Каждое слово будет защищено невидимым периметром-нимбом буковки “R”, которую объявят единственно и неделимо сущей.

Язык человеческий вновь обретет культовую силу, как в незапамятные времена, когда ни одно слово не могло быть произнесено всуе и уж тем более начертано без страха и трепета. Использование любого слова в письме и речи будет регламентироваться законами о священных товарных знаках.

Вот когда язык вновь станет истинным богатством! Родители будут передавать по наследству своим детям право на произнесение и написание слов, на использование части словаря, приобретенной ими, заработанной честным трудом.

Настоящим богачом признают того, кто сможет позволить себе говорить, говорить и говорить, как угодно и сколько угодно раз произнося любое из слов. Но таких богачей не будет благодаря Равновесию.

Участь новых нищих и неудачников — молчать по закону.

Несомненно, узаконят словарь-минимум, доступный всем. Обязательный словарный соцпакет. Плюс географические названия, без которых не обойтись… хотя возможны варианты в зависимости от маркетингового уровня того или иного города…

Будут слова недорогие. «Сосиска» и «зубная щетка» по определению не могут стоить дорого. А вот за словом «бриллиант» просто так в карман уже не полезешь. Названия цветов, как и другие высокоэкологичные слова, должны стоить не меньше их носителей. Дарить цветы будет куда престижней, чем в наше, еще не совершенное время.

«Райское наслаждение», «небесное очарование» и прочие красивые метафоры будут выставляться на аукцион. Некоторые станут особо престижными призами.

Какой многозначительной и весомой окажется даже самая банальная фраза! Лицензия на глагол «любить» свяжет великое множество товаров, и вечный бренд «я тебя люблю» будет опрокидываться в сознание влюбленных, как рог изобилия.

В рекламной строке, бегущей по внутреннему ободку оптического прицела, сменились логотипы, и Страхов отвлекся от размышлений, навеянных именем дизайнера, создававшего некогда форму вермахта и войск СС. Теперь вместо Hugo Boss веселой гусеницей побежал по кругу McDonald’s.

Главное, чтобы такое немаловажное для кредитной истории событие, как смена марок в частном пространстве потребителя, не совпало с моментом вражеской атаки. Или своей собственной… Кому-то, говорят, «повезло» не вовремя попасть на точку замены. Всего на долю секунды сбилось внимание — и бац! Противник успел первым нажать на курок, а бедолага получил кредитную компенсацию только по истечении двух лет заморозки и регенерации. Но кто мог компенсировать неудачнику главную потерю — снижение инфо-доступов, ограничение, пусть и временное, креативной должности?

Страхову повезло без кавычек. До стрельбы еще было далеко. Он просто еще раз невольно заглянул в прицел проверить — тут-то ему и предложили перекусить в McDonalds’е. Страхов представил, как пуля сочно разрывает пуля чизбургер и летит дальше, вся в пузырящихся соплях сыра…

— Галстук вытащи! — совсем отвлек Страхова от дальнейшего развития перспективных мыслей о базовой доходности языка второй стрелок, Борис Эйхерманн, делая рукой жест, будто тянул на себе висельную петлю.

Оказалось, перед тем, как надеть бронежилет, Страхов перекинул галстук через плечо и забыл про него. Вытягивая галстук с плеча, он заметил, что самому Эйхерманну, этому упитанному и жизнерадостному живчику, очень идет его новый, с иголочки, бронежилет от GiorgioArmani. Делает его еще полнее, но при этом — как-то по-боевому плотнее и коренастее, иным словом — мужественней. Даже слегка гипетрофированный бронегульфик был ему к лицу. Эйхерманн мог вычеркнуть этот смешной гульфик из заказа —смертельной раной ему такой отказ явно не грозил… так, мелким ремонтом небольшого участка плоти человеческой, пусть и крайне-крайне важной… Но, ясное дело, получить в бою пулю в причинное место, даже если его потом лучше старого сделают, все равно неприятно, очень болезненно… И к тому же слишком психоаналитично: это крохотным-то, не способным ничего зачать, а только убить, свинцовым фаллосом по большому, нежному, живому!.. В общем, Эйхерманну за свою чрезмерную осторожность и бережливость стыдиться не перед кем.

Дружная команда компании «ПуЛ» готовилась к корпоративной войне спокойно и слаженно. Учебные тревоги и опыт, хоть и небольшой, прошлых сражений, конечно, пригодились. Всего пять минут прошло с объявления мобилизации, а фирма уже была во всеоружии. День стоял солнечным, настроение — стабильно бодрым, офис фирмы — почти полностью подготовленным к нападению с неба и земли.

Страхов бросил взгляд на маленькую, вдвое меньше невеликого Эйхерманна, Пин Пион. Она уже преобразилась и даже застегнула сама, впервые не прося у коллег помощи, портупею с двумя кобурами. На все ушло секунд пятнадцать! Видно, дома тренировалась по утрам… Пока мужчины экипировались, она невозмутимо подготовила серверы к защите, а потом также невозмутимо, ничуть не стесняясь, сбросила с себя на вешалку офисный костюм ChanelGreat Wall, на пять секунд оставшись в аскетическом черном лифчике и стрингах (забыть-забыть немедля, а то прощай-прости, прицел!), убрала костюмчик в шкаф и стремительно облеклась в свою боевую форму: спортивный костюм с маскировкой «бетон-асфальт», кроссовки. Защитный женский чехол из суперкевлара корпорации Villeroy&Boch, еще пару лет назад выпускавшей только сантехнику и плитку, плотно облегал ее под курточкой, как костюм олимпийского пловца. Прелесть-девочка! Теперь, не суетясь, займется релизами для прессы и инфо-письмами для партнеров и заказчиков.

Время?..

Страхов глянул на свои Q&Q. Глубоко в сердце вдруг больно дернулась жилка: вот бы передать их сыну, если сегодня прикончат. Только через кого?.. Всех своих, не ровен час, тоже могут отправить в заморозку, в крио-отпуск, — враг хитер, силен и коварен. А через чужие руки — уже не то. Жаль, если такой благородный хронометр будет тикать вхолостую где-то, в одной из тысяч ячеек хранения. Редкая модель должна радовать и подкреплять чувство достоинства и успеха, ничуть не уступая древним артефактам PatekPhilip’а.

Эту вещь он и вправду с гордостью бы передал по наследству сыну. Лучше — вживую, а не по завещанию. Q&Q Democracy LimitedEdition — первая дорогая модель часов, которую по закону Равновесия была обязана выпустить компания Q&Q, до того дня полстолетия заваливавшая мир дешевками разового пользования, — утром надел, вечером выбросил, как носки… Начальная цена была 30 000 еще тех евро! И он купил их на свой первый серьезный заработок. И это был первый заработок, который был ему выплачен уже не рублями, евро или долларами, а введенными накануне ООН чистыми юэнами. Он даже помнил точный курс первого дня их обращения: GlobalUN 1,00 = Euro Brussel 3,14 = West Coast $ 6,28 = 12,56 Рублей Московского часового пояса! Кто сейчас помнит о долларах Западного побережья, брюссельских евро и московских рублях?

Двенадцать минут пятьдесят шесть секунд до окончательной блокировки средств связи…

Оставалось четыре минуты двадцать три секунды до полной эвакуации из зоны боестолкновения всего обслуживающего персонала, всех аутов, если таковые были за ближайшей мембраной.

Подготовка, как и на тренировках, шла по графику, секунда в секунду. Никаких заминок, никакой нервозности.

Да, с командой повезло, с удовольствием подумал Страхов. Сегодня никого нельзя терять!.. «Кроме себя самого…» — шепнул внутренний голос, и Страхов усмехнулся. Почему бы и нет! Но серьезно о такой перспективе не стал задумываться, отложив до худших времен и секунд.

Зато он вспомнил с удовольствием те славные деньки, когда они с Борисом создавали свою фирму по формированию продакт плейсмента в сновидениях и вдохновились чрезмерно. В те славные деньки они, не прибегая в аутсорсингу, самостоятельно, вручную, проанализировали пожизненную структуру сна всех кандидатов на должности.

Первым был выбран Владимир Коковнин. Стройный белобрысый молчун. Один из лучших в мире «переводчиков», способных за три-четыре минуты ввести терабитовый объем продакт плейсмента в месячный массив сновидений любой целевой аудитории… И стрелок хоть куда! В прошлой и первой в истории фирмывнутрикорпоративной войне он уложил из своего штурмового ИЖа половину коллег из отдела вторичных продаж, посчитавших несправедливой структуру долевого участия в прибылях и атаковавших их офис с трех сторон. Первым же выстрелом он пробивал стену точно на уровне головы. Он словно видел их сквозь стены. Мусора навалил на ремонт второй категории на двух этажах бизнес-центра корпорации, но КПД того боя окупил все их ремонтные расходы… И вообще, приятно иметь в своей фирме толкового наследника древнего дворянского рода.

Ник Ситарам… Мягкий, медитативно-тропический. Круглое, какао-с-молоком лицо. Когда Равновесие обязало брать в дело хотя бы одного индийца или китайца (в их фирме пригодились оба!), они с Борисом не поленились слетать в Бангалор, столицу мировой программной империи, и, не прибегая к услугам кадровых агентств, просеяли на собеседованиях почти полторы тысячи кандидатур. Взяли человека буквально за красивые глазки — эталонно-индуистские, священно-коровьи. Ник на первой же минуте контакта увидел наяву их с Борисом вчерашние сновидения и сразу сказал, какое предложение можно сформировать для Coca Cola: красный дождь, утоляющий жажду в пустыне — эффектный антоним одной из казней египетских, ассоциирующийся с манной небесной. Оба контракта — и с Ником, и с Coca Cola — были подписаны уже на следующий день, и первый же бонус Ника превысил их с Борисом собственный суммарный годовой доход до создания фирмы.

Макс Касперский… Улыбка всемогущего киборга. Каких усилий стоило Борису переманить к себе одного из самых талантливых отпрысков разветвившегося по всему миру клана Касперских! Зато уже шестой год их программы обработки сновидений наглухо закрыты для всех пиратских вторжений продвинутых наркодилеров, спамеров и прочих извращенцев. И уже три года подряд переходящий мировой приз «Кохинур», вручаемый ООН за самые защищенные психопроекты, остается у них на парадной стеклянной полочке!

Пин Пион… Имя заворожило, и они прекратили дальнейший выбор. Пин… как личный, тайный для всех чужаков пин-код… Да еще цветок глубокого, таинственного тона… И не ошиблись, хотя собирались застрять в Шанхае так же надолго, как и в Бангалоре. Ей тогда было всего пятнадцать лет, но лучшего топ-менеджера для своего дела было не сыскать!

С тех пор, как на самые ответственные должности исполнительных и коммерческих директоров компаний, президентов советов директоров корпораций стали назначать исключительно молоденьких выпускниц университетов и даже лицеев с начальным информационным уровнем не выше I-5, не было, наверно, столь же исполнительной и пробивной особы. При ней, под ее крылышком можно было спокойно оставлять себе место младшего редактора и наращивать активы фирмы, занимаясь чистым творчеством. Пин Пион всегда четко знала, какую функцию, какое действие нужно в данную секунду выбросить на аутсорсинг, оставив внутри главное — развитие активов, дающих конкурентное преимущество. И все нити цепко держала в своих маленьких пальчиках. Дай ей волю, она бы и хождение в туалет, и слюноотделение в обеденный перерыв смогла бы передать на внешний подряд на благо развития компании…

И никогда не казалась карьеристкой, не рвалась на понижение, не совалась в творчество… Сама скромность. И как она управлялась со своим основным оружием — марокканским автоматом “CamelLight”, лучшим в мировом рейтинге легкого автоматического оружия! Даже в рукопашной схватке он в ее руках наносил противнику не меньший урон, чем длинная очередь в упор. После той войны Борис всерьез предлагал Пин показать свое искусство мастерам кендо, чтобы те ввели в практику тренировок и соревнований фехтование на огнестрельном оружии.

— Какой даем вариант пресс-релиза? — спросила Пин Пион.

Струнка тоски снова дернулась, тренькнула в глубине души… Что это? Дурное предчувствие?.. Неужто и вправду сегодня угробят года на два… Как пить дать, угробят!

Борис уловил в возникшей паузе сомнение, глянул на друга-соратника остро, но смолчал.

— Давай третий, универсальный, — решил Страхов в ответ на его взгляд. — Добавь только что-нибудь вроде «…героически отстаивая базовую экологию архетипов и принцип невмешательства в эдипов комплекс». И сбрось редакторам.

А про себя сделал приписку: «…и полегли смертью храбрых, защищая утилитарный смысл припухлостей бутылки Coca-Cola».

Для пресс-релиза, который должен быть выйти по итогам корпоративного боестолкновения, была заготовлена фирменная уловка. Акцентом на сохранность и чистоту эдипова комплекса, недопустимость введения в него и в сны, сформированные этим комплексом, торговых марок продуктов питания, оружия и медицинских препаратов, они уже третий год отвлекали коллег-конкурентов из франкфуртской фирмы “Fromm3” от догадок насчет их главных разработок. Вернее от разработок самого Страхова, в которые он не посвящал даже Бориса. И вот конкуренты не выдержали и решили доказать валидность своих идиотских эдиповых баннеров силой оружия… Надо было ожидать…

Прав был Ницше. Не ошибался и доктор Юнг. Древние боги-комплексы будут все равно пролезать, перевоплощаться, выскакивать из снов, компьютеров, прилетать с Марса на своих летающих тарелках и угнанных кораблях первых поселенцев. Все те же бородатые Одины и Торы, начиненные той же архаической каннибальской жутью, жаждой крови — только в латах HugoBoss и псиных шкурах Fendi.

СВЕРХЧЕЛОВЕК — ЭТО ВЕЧНЫЙ И ГЛАВНЫЙ БРЕНД.

Банально и понятно до оскомины, но непреодолимо до Судного Дня. Уже давно любой китаец, индиец или индеец навахо знают, что вся эта фрейдистская плесень прорастает только в коллективном и частном бессознательном западных индивидуумов, изгнанных из райского сада общины за то, что сорили и коптили нагло… Ни у одного буддиста, мусульманина или христианина, кроме разве самых рафинированных протестантов, для которых благодать — это бензин, пролившийся с небес в баки, — никаких эдиповых комплексов не бывает в помине…

Впрочем, еще до того, как все верующие христиане улетели на Луну, стало ясно, что Фрейд промотировал Эдипов комплекс только с одной целью — торпедировать христианство, взорвать единство Отца, Сына и Святого Духав сознании падшей европейской цивилизации, направив снаряд в зазор, которого нет. Ну, и осколками — по иконам и статуям Девы Марии…

Сегодня их надо завалить всех — этих франкфуртских Одинов и Торов!

Здесь, на сорок девятом этаже бизнес-центра китайской корпорации «Небесная Стена», нужно остановить немца на русском рубеже, у дверей фирмы сновидений «ПуЛ»… благо небоскреб «Небесной Стены» стоит буквально на том же самом рубеже, где немца остановили на подступах к Москве в прошлом веке… Только кто из смертных с информационным уровнем ниже I-8 теперь знает об этом, не заглядывая в сетевые энциклопедии?.. Здесь — только они с Борисом.

— Саша, не сомневайся, мы повалим этих эсэсовцев, — как будто читая… да не «как будто», а просто читая его неглубокие мысли, подмигнул Эйхерманн.

В устах Бориса Эйхерманна надежда прозвучала, как истина в последней инстанции. Его отец был из поволжских немцев, уехавших на историческую родину — и как раз во Франкфурт! — в начале девяностых вместе с сыном и женой, натурально одесской еврейкой, с которой сошелся, учась на биофаке МГУ. Борис гармонично сочетал в себе педантичный и всеобъемлющий кантовский интеллект с остапо-бендеровской ушлостью и лукавым озорством на грани фола. Мог бы играть в театре Мефистофеля, если бы не перенял мультяшную плюшевость матери. Он родился в Москве, был увезен в Германию, а когда вырос, приехал из Франкфурта на свою фактическую родину поступать в Московский медуниверситет. Здесь обучение стоило дешевле, здесь они сдружились со Страховым и в одной группе выучились на нейрохимиков. После окончания учебы уехал снова.

И вот «челнок» возвратился вновь… На предложение однокашника Борис тут же вылетел ближайшим рейсом из Франкфурта и первые два дня не оригинально жаловался, как скучно-таки жить среди этих дряблых тохесов и насколько лучше пьется водка на бережку Москвы-реки, а не Рейна. Главная песня о старом.

Он же первым восторженно и без зависти оценил прорезавшийся у Страхова талант. Мозг Страхова вдруг обрел способность воспринимать нейронные ритмы чужих сновидений и кодировать их в сигналы, доступные для внешне й обработки и последующего введения в цепи мозговых клеток-нейронов любых потребителей. С внезапным наступлением эпохи Большого Равновесия у разных людей появилось много новых, ранее неизвестных мировой науке и парапсихологии талантов, теперь легко преобразуемых в глобальные торговые предложения.

— Надо срочно делать фирму! — живо обнародовал Борис Эйхерманн робкий замысел Страхова. — У тебя и так все схвачено: право на лечение есть, лицензия на работу с психотехниками — тоже. Мозги золотые! Все — в жилу! Огораживаем поляну!

В то время на рынке психотехник еще можно было найти пустую, ничейную поляну… Всего год прошел с момента законодательного запрета размещения во всех средствах информации прямой, не персональной, то есть не оплачиваемой по прямому договору с конечным потребителем рекламы, которую стали считать примитивной и обозвали «анизотропной» или «неполяризованной». Хотя запрещай, не запрещай — к смерти прямой рекламы мир уже был давно готов. Все уже пользовались лицензионными или пиратскими глушителями рекламных вставок как при просмотре сотен каналов традиционного и мобильного телевидения, так и при получении на руки глянцевого журнала, поскольку выпуск личного экземпляра уже давно производился интерактивно в домашних условиях.

Модным стало приобретать товар, знание о котором нужно добывать путем кропотливого и целенаправленного поиска в информационных системах, доступ к которым, в свою очередь, определялся персональным лицензированным информационным уровнем. Было к чему стремиться, было зачем развивать интеллект!

Многие мегабренды, вроде Coca-Cola, всегда оставались на плаву, как материки. В новую эпоху творческие люди освежали и укрепляли их имидж новыми рекламными ходами. Распространялись фирменные инфо-паззлы, привлекавшие к поискам значительных кредитных бонусов потребителей с высокими инфо-уровнями, а за креаторами с I-6 и выше тянулись и остальные смертные.

Старая добрая реклама, кормившая своей призрачной «манной» всех подряд, слепла и глохла. Запрет пристрелил ее, чтобы не мучалась, и освободил компании от невроза и от уже бессмысленных, инерционных затрат.

Но никто и никогда не смог бы ограничить и, тем более, запретить великий и могучий PRODUCT PLACEMENT. Ибо если ставить ограничения на РР, то надо ограничивать число людей, идущих в данный момент по улице с банкой пива Tuborg, а если запрещать, то придется сразу расстреливать из пулеметов всех, кто выходит на улицу из дома во что-то одетый и обутый.

«Витамин PP», как стали любовно называть во всем мире продакт плейсмент, стал для новой цивилизации новой амврозией. Теперь компании платили за РР конечному потребителю. При покупке товаров действовали различные системы скидок, особо привлекательные в секторе демонстративных товаров — одежды и обуви, которые надевают, чтобы себя порадовать и другим показать, авто, часов, духов, теней для век и прочих предметов, относящихся к категории аксессуаров.

В мире перевернувшейся — с точки зрения прошлых веков — иерархии многое перевернулось: теперь новые коллекции известных брендов стоили куда дешевле, чем прошлогодние, приобретавшие особые акценты престижности. Слово «винтаж» стало семантически куда более богатым, как и те, кто умело делал на него ставку.

Многие крупные бренды стали объединяться в PP-партнерства, РР-холдинги. Это воплощалось в специальных бонусах для тех, кто, скажем, готов носить одновременно часы PaneraiLucida и последнюю модель сумок серии Luis Vuitton Miss Ombra. Число такого рода комбинаций стремилось к бесконечности, так что от недостатка выбора потребитель не страдал, а имя демону моды моде стало «легион», воевавший под старым концлагерным девизом “Jedemdas Seine” — «Каждому — свое».

Витамин РР дал такой мощный импульс кинематографу, что всего за год кино стало тотально трехмерным. И каждый кадр теперь переливался бесчисленными гранями 3D-мерчандайзинга, поскольку все кинотеатры стали неотъемлемыми аксессуарами торговых центров. По той же причине расцвел театр. А вот литературу и живопись гипервитаминоз РР на первых порах чуть не погубил. Прошло несколько лет, прежде чем появились произведения, усвоившие РР не во вред содержанию и форме.

Но главный прорыв продакт плейсмента произошел, когда появилась возможность платить потребителю за размещение и адаптацию торговых марок в сновидениях…

Всего за пару дней Борис Эйхерманн определился с «базой». Китайская корпорация «Небесная стена» дотянулась до Москвы недавно, но быстро разрасталась на зависть своему пращуру, Стене Великой. Ироничный и жизнелюбивый Борис зарегистрировал фирму под названием «Пульт Личности» с зарегистрированной аббревиатурой «ПуЛ». Полное название было известно только посвященным. В тот же день, после экспертизы способностей Страхова, фирма была оформлена как автономное подразделение «Небесной стены», став одним из ее кирпичиков. Так все проблемы с финансированием и инфраструктурой решились в мгновение ока.

Франкфуртская “Fromm3”, занимавшаяся, в сущности, тем же самым, только с акцентом на западноевропейских клиентов старше шестидесяти, тоже в свое время, хотя и годом позже, вошла в состав «Небесной стены», что, собственно, и давало право этой агрессивной команде однажды объявить войну русским… И вот теперь Борис Эйхерманн — талант с биполярным национальным сознанием, умевший создавать очень тонкие и деликатные рекламные предложения, — занимался тем, что набивал боеприпасами «загрузку»… Даже шлем-каску надел заранее, на всякий случай. И уже напоминал Страхову виденных им по телевизору когда-то, во время четвертой ливанской войны, резервистов, призванных из банковского сектора Хайфы… Кто теперь за пределами Хайфы и Бейрута помнит про ту войну и про тех резервистов? Кто имеет право о ней помнить?

— Готово! — Пин, живо вспорхнув с кресла, оттолкнула его бедром, взяла со стола свой автомат Camel Light и с такой решительностью отступила на шаг, будто собралась дать очередь прямо в монитор.

Последняя информация о еще живой и невредимой фирме «ПуЛ» ушла во внешний мир. Каким будет следующий релиз и кто его запустит максимум через час, пока не мог предсказать никто…

«Нет, это не приступ ностальгии, это предчувствие третьего уровня», — сказал себе Страхов. И появилось оно не пять минут назад. Гораздо раньше!

Запищал предупредительный сигнал. Теперь все, кто еще сидел, повскакали с кресел марки Boeing, прихватывая с офисных столов Ferrari свое оружие. Он, Страхов, тоже. Поднял рывком свой АК-300 с сотней аналоговых, универсальных пуль в рожке и двумястами цифровыми, поражавшими цель при попадании в сетчатку глаза, даже защищенную забралом шлема.

Мониторы погасли, легли в столешницы, и вся мебель в комнатах офиса начала складываться и тонуть в несущих стенах и в полу. Свет в окнах стал меркнуть. Страхов полюбовался последними секундами чистого весеннего неба. Началось затемнение стекол, дающее преимущество… пока трудно сказать кому. С одной стороны, их не будет видно извне, а, с другой, если “Fromm3” вдруг решится-таки на безумный штурм через окна с применением гранат, то… опять же, неясно, кому улыбнется удача.

Стандартное освещение погасло, включилось аварийное в пуленепробиваемых плафонах.

С “Fromm3” они сходились на пейнтбольных тренингах один раз, полгода назад. Сильные бойцы. Две здоровых, накачанных немки, явно лесбиянки, два здоровых белобрысых фрица, точно не «голубые». Ни дать, ни взять отделение SS, если бы не тайванец-программист и чернявый, злоупотребляющий пивом и пастой итальянец-«переводчик» к ним в довесок. Но тогда вышла ничья. Пин спасла всю команду «пуловцев» на пределе отпущенного на игру времени, когда и Владимир, и Ник, и сам Страхов успели получить по два «тяжелых ранения». Она буквально на последних секундах, прыгая и перекатываясь, прямо как ниндзя в боевиках, так удачно заплевала краской морды обоим фрицам, что те, видать, сильно озлобились на «цветную» и затаили месть до подходящего случая. Низкий рейтинг косметического проекта, который вел «ПуЛ» (продакт плейсмент серии кремов для загара-хамелеона в предутренних снах, перед чашечкой кофе), судя по всему, позволил «фроммовцам» настоять на своей альтернативе, и по балансу очков в той игре корпорация приняла решение дать им возможность проявить себя.

— Прикинем варианты! — дутым баском посмеиваясь над своим командирством, важно объявил Борис.

Он как будто совсем не волновался, не то, что в прошлый раз, когда потел и бледнел до первых выстрелов. Однако ж остался без царапины — и, видно, тогдашнее везение прибавило ему уверенности.

Воровски оглядевшись, он вытащил из-за пазухи прозрачную макаронинку и раскатал ее в пленку размером двадцать на сорок сантиметров.

Мужчины присвистнули.

Это была голографическая схема их этажа и двух соседних этажей со всеми коммуникациями. Такие шпаргалки были запрещены: топографию нужно было держать в памяти. И сейчас их спасала от серьезных штрафных санкций только законопослушность корпорации: подсматривать за сражающимися было запрещено еще более высоким законодательством, а именно законами ООН. Каналы связи и любых видов внутреннего мониторинга были уже выключены, и для пущей гарантии заглушены излучателями, чтобы ни одна из противоборствующих сторон никакими средствами не могла отслеживать перемещения противника или общаться между собой дистанционно.

Вообще, вся электроника уже должна была быть отключена. У каждого еще оставалось право на один минутный звонок со своей личной «соты» выбранному родственнику. До аннулирования этого права… Страхов глянул на Q&Q… Почти четверть часа… Успеется…

Так откуда у Эйхерманна взялась схема-голограмма? Ну, конечно, этот плут давно завел шашни с аутами… Когда-нибудь спалит своими авантюрами всю фирму!

И вдруг Страхов впервые подумал всерьез, а можно ли оставить на Бориса общее дело, если его, Страхова, сегодня завалят? Вытянет ли Борис фирму, пока он, Страхов, будет мерзнуть в криопаузе?

Предчувствие «желтого» уровня перешло на «красный» — в прямое и явное предвидение! Призрак-голограмма, померещившийся ему при входе в офис поутру, уже мог считаться 10-бальной реальностью, экстраполированной из подсознания.

Выходит, фирма сегодня выживет, фрицам конец, но его, Страхова — завалят. Исходя из этой перспективы, и нужно было интерпретировать сегодняшний сон. Не больше одного года криопаузы — в зависимости от того, как пойдут у Бориса другие проекты, как он справится, временно наняв другого транслятора, из начинающих. И в этом случае ему, Страхову, грозит недолгое и минимальное понижение информационного доступа… Ну, объем памяти будет поменьше на пару тысяч терабитов, ну запретят участвовать в топ-викторинах… Неприятно, конечно. Но главного мемори-массива понижение не коснется, и на смысл жизни оно не повлияет. Он вернется на то же рабочее место, на ту же должность, если Борис докажет состоятельность бизнес-процессов их фирмы. В эпоху Равновесия с трудоустройством трупов проблем не было.

…За исключением тех живых трупов, которые попадали в нейролепрозории. После той необъяснимой, скоротечной глобальной эпидемии энигмы, случившейся вскоре после завершения глобального финансового кризиса, нейролепра выступила в мире последней опасной, неизлечимой болезнью. Ходили гипотезы, что ее носитель — мутировавший вирус самой энигмы, что всего за одну неделю сильно проредила человечество и сильно повлияла на умы оставшихся счастливчиков, в число которых попал и Страхов.

Энигма, разрушавшая ткани мозга, разом пропала, как ядовитая роса, так и не дав себя изучить. Ее возбудитель не был обнаружен. Некие интеллектуалы говорили и писали об одиннадцатой, промедлившей на тридцать веков казни египетской. Намекая на грядущую, самую впечатляющую — двенадцатую, которая завершит священный «числовой комплект» и будет ни чем иным, как Концом Света.

Нейролепра не разрушала тканей мозга, как ее предшественница, но делала невозможной их искусственную трансформацию и регенерацию. Она нарушала самые важные связи — между восприятием образной, в том числе любой рекламной информацией и мотивацией. Ничего опасней для новой цивилизации нельзя было вообразить. И эта болезнь считалась очень заразной, передаваемой вербальным и зрительным путем. Благо, она возникала у единиц и очень быстро идентифицировалась кредитной динамикой заразившегося. Субъект, не совершавший в течение суток каких-либо покупок, оперативно изолировался в карантинном боксе и в случае положительного результата анализов, спецрейсом карантинного геликоптера отправлялся в закрытое поселение. Как случалось с обычными прокаженными в прошлом веке. Таких поселений в мире было четыре: в Бразилии, на пустой территории бывшей Уганды, в какой-то, как говорят, долине Тибета и в Западной Сибири.

…Страхов уверенно предполагал, что нейролепра ему пока не грозит.

Самое печальное, что ему пока явно грозило, — он рисковал разминуться с женой.

Ее должны были выпустить из криокамеры через четыре месяца… Десять месяцев назад ее дизайнерская фирма “FreeSteel” была уничтожена в бою поголовно, хоть и с правом на восстановление.

И получится еще веселей, если она успеет снова попасть в засаду перед тем, как выпустят его самого… Так и будут по очереди ходить друг к другу на «могилу»… И вправду подумаешь, что лучше родиться на свет Божий простым аутом — уборщиком или поваром… или, того проще и беззаботней, сисадмином. Прожить жизнь мирно и спокойно…

Борис водил пальцем по схеме, показывая, откуда и как будет, судя по всему, совершено нападение, расставлял команду…

Страхов не мог сосредоточиться. Он уже тонул в прошлом. Хорошо, еще не покатилась перед глазами вся жизнь. Это было бы совсем плохим знаком — «оранжевым предвидением».

Внутренний монитор памяти сделал «стоп» на последних снах. Начинать, похоже, надо было именно оттуда…

Он включил memory-back и вернулся в пролог дня. В последний, утренний сон, имевший, как оказалось куда большее значение, чем он предполагал, беззащитно проснувшись.

Сон был знаком, как старый фильм. Он уже бывал в этих местах… То якобы в отпуске, то в командировке… Приезжал в этот безлюдный курортный городок всегда на грани бархатного и мертвого сезонов — и всегда под вечер.

Что-то здесь с каждым новым сном все больше ветшало, и всегда на первом плане. Что-то где-то строилось, но всегда далеко в стороне, на третьем плане. Каждый раз полагалось останавливаться на ночевку, но он никогда не помнил, где останавливался в прошлый раз… во все прошлые разы.

Он шел в осенних, нехолодных еще сумерках. Как обычно, где-то на юге, у какого-то моря, но не Черного, хотя к берегу надоспускаться довольно неудобно и круто, как в старом Сочи… Он точно знал только то, что городок — в России…

Он шел по широкой бетонной платформе с капитальным ограждением на стороне моря. Моря еще не видно. Из-за ограждения местами поднималась неясная растительность — плотная, плоская, уже излучающая ночную тьму. Под ноги попадались сухие листья, какая-то труха, хвоя…

Небо… Высокое, полупасмурное. Розовато-серое, почти сиреневое. В неизвестной стороне садилось солнце. Светлого времени еще должно было хватить до конца пути… Потом — крупным планом лестница с холодной, хромированной трубкой поручня. При повороте с платформы на лестницу открылся невзрачный вид берега, тихой, темно-серой, совсем не вдохновляющей поверхности воды и вдали, километрах в полутора, торчащего в небо темного, со светлыми прорезями окон параллелепипеда гостиницы-пансионата. Еле виден отсюда логотип Hilton — самой ненавистной ему сети отелей. Он ввел этот логотип в свои сновидения, получая от сети весьма приличную плату в 50 кредитных юэнов за каждое появление логотипа, только с одной целью — ненавидеть, как чуждое закрытое пространство, все отели, встреченные в снах.

Знание во сне — как непрозрачный кристалл с неизвестным числом граней… Да, это тот самый отель, где он должен провести в одиночестве свой странный отпуск… или командировку? Номер там оплачен, но ваучера на руках нет. Где ваучер, непонятно. Кто-то должен подвезти, но не сегодня, а завтра… или послезавтра…

С лестницы он сошел на еще одну широкую и очень длинную платформу… Она тянется до самого отеля и нависает над берегом на высоте пяти-шести метров. Спускаться на берег, к морю, совсем не хочется. Хочется уюта. На полпути к отелю копошится невнятная, почему-то почти не слышная и, по смутным ощущениям, какая-то допотопная, прямо-таки советских времен дискотека, знакомая ему хоть во сне, хоть наяву лишь по древним фильмам. Идти на дискотеку совсем не хочется. Хочется полного одиночества.

Он поворачивается к отелю и дискотеке спиной — и ночное знание поворачивается новой гранью. Перед ним на платформе, шагах в двадцати, высокая надстройка с ленточным окном — вроде капитанского мостика на корабле. Какая-то молодая девушка, одетая унисекс, подходит к нему сбоку и говорит, что ее предупредили о приезде Страхова, и он, Страхов, может провести ночь-другую там, в жилой комнате этой надстройки. Сует в руки какой-то журнал и ключи от комнаты, после чего куда-то девается, не прощаясь. Страхов не против. Ему все равно. Вообще, все равно. Лишь бы устроиться на ночь. По вынесенной на стену надстройки металлической лестнице он поднимается, отпирает дверь, заходит, включает мутноватый свет.

Комната маленькая, метров десять, в ней бардак. Она похожа на жилую радиорубку. И вроде какие-то соответствующие приборы, только очень старые, стоят на полках.

Ретро-холодильник Siemens («винтаж» конца 90-х годов прошлого века — 6,3 кредитных юэна за появление; у него, Страхова, дома такой же). Стол, письменный, заваленный каким-то хламом. Зато есть новенький чайник IBM (10,2 кредитных юэна за появление), в нем вода.

Страхов втыкает вилку в розетку. Низкая постель, казенное, мятое белье. На больничном одеяле ворох каких-то, опять же, допотопных журналов. На стене — несколько не менее древних постеров: слившиеся с треш-фоном рок-группы, портреты неизвестных киноактеров. Света вроде не хватает, чтобы их разглядеть, да и не хочется. Ничего не хочется, не хочется никакой информации, все хорошо, уютно, чайник начинает убаюкивающее шипеть.

Проходит много времени. Чайник все еще шипит, не требуя никаких действий, чувства как-то мирно угасают… до того момента, как бытие во сне обостряется внезапно возникшей и быстро растущей тревогой. Он выглядывает в окно.

Небо темное совсем, и в нем висит, налитая еще более плотной и холодной тьмой тяжесть с мигающей красной точкой. То ли вертолет, то ли воздушный шар. Хорошо бы открыть окно, чтобы опознать объект по звуку или тишине…

Он тянется через стол к окну — и видит уже совсем другое. Какие-то люди, трое или четверо, в маскировочной одежде, движутся решительным шагом по гальке, от моря к лестнице, ведущей с берега на платформу, а с платформы в комнату надстройки. Во главе их невысокая худенькая девушка в мятой военной фуражке. Широкие десантные штаны создают эффектную непропорциональность в ее фигуре. Та, что обещала принести ваучер?..

Во сне воля требует не убегать и спасаться, а достать из фанерного шкафчика карабин-автомат. Там он должен быть. Страхов открывает хлипкую дверцу, достает карабин и наставляет его в окно, сев за стол и опершись на него локтями. Как только снизу появятся их головы, он нажмет на курок… Уже слышно, как звонко бухают десантные ботинки по железным ступеням… Сейчас…

…И тут он осознает, что в магазине нет патронов. Вспышка страха. Пробуждение.

Страхов заметил, что холодный пот может приятно освежать лицо, когда пробуждаешься от ночного кошмара легкой степени тяжести, лежа на спине… Что это было?

Утром, еще не открывая глаз, он сказал себе: стандартный расклад, ничего нового.

Уже давно он перестал вдохновенно поверять свою жизнь психоаналитическими картами доктора Юнга — с тех пор, как его вдруг осенило, какую цену заплатил этот великий интерпретатор человеческой души, доктор Карл Густав Юнг, за обретенную способность поглотить все мифы, как дракон поглощает солнце. Впрочем, он, мудрый доктор Юнг, наверняка знал, под какую ставку брал на это кредит, однажды уже не возвращенный его коллегой, доктором Фаустом.

Зато и распорядился кредитом с куда большим умом… и альтруизмом. Его предшественник отдал все, чтобы купить мгновение для себя. А он, доктор Юнг, приобрел и передал в дар человечеству целую эпоху, эон.

Ведь и вправду эпоху Равновесия создали доктор Юнг, воплотивший в себе архетип мудрого профессора, и его способный подмастерье Джозеф Кемпбелл, динамичный американский интеллектуал, придумавший «менделеевскую таблицу мифов».

Новая эпоха, эпоха умело осушенного, как болота, человеческого подсознания началась, когда Голливуд, наконец, смог собирать дань с детей всего земного шара — хотя бы по миллиарду долларов за просмотр каждого нового фильма. И вскоре Голливуд доказал, что мудрый доктор Юнг придумал настоящую правду…

Еще пятьдесят лет назад сюжеты всех голливудских блокбастеров стали разрабатывать по схеме, предложенной Джозефом Кемпбеллом. Но сначала Карл Юнг сказал, что все древние мифы воплощают в себе земное путешествие каждой отдельно взятой человеческой души, и стал без труда доказывать это, объясняя сны и излечивая неврозы благополучных и состоятельных неудачников с западным типом сознания — тех, кто жаловался на вероломство карьеры и коварство любви.

Потом Кемпбелл сумел встроить все мифы всех народов и племен в единую схему, назвав ее мономифом, и предложил свою схему Голливуду в качестве универсального клише для проработки сюжетов. Потом в дело вложились вдохновением и средствами великие маги большого кино, кино больших тиражей — Миллер, Лукас, Спилберг, Камерон — и получили то, что рассчитывали получить — всемирную известность и безоговорочную всемирную прибыль. Практика подтвердила теорию. Инвестиции в мир подсознания стали не менее значительными, чем в разработку и развитие новых энергетических ресурсов.

Оказалось, что бережно заимствованные из коллективного бессознательного и аккуратно, скрупулезно выложенные на экране — теперь и в голографическом формате — древние сюжеты завораживают всех, независимо от расовой, гендерной, возрастной и поверхностно религиозной принадлежности. Новое, визуальное бытие определило новое сознание. Коллективное бессознательное стало стремительно и необратимо структурироваться киносюжетами. Наукой доказано, что черно-белые сны люди видели в эпоху черно-белого кинематографа, а потом дружно перешли на цветное изображение. Коллективное бессознательное очень восприимчиво, хотя и снится людям в образе неподдающегося воздействию океана…

В глубине души и миллиардер в Палм Бич, и пастух в Верхней Монголии реагировали на выверенные на единой «платформе Юнга-Кемпбелла» сюжеты идентично, а уже к началу двадцать первого века «весть Голливуда» добралась до самых дальних и затерянных уголков Земли.

Всего три четверти века понадобилось на то, чтобы идеи этих двух гениев полностью унифицировали коллективное бессознательное всех людей, обладающих покупательной способностью, и тем самым позволили создавать бесчисленные паттерны новых потребностей.

Бессознательное стало прозрачным и куда более предсказуемым, специалисты лишь продолжали спорить, понравилось бы это Юнгу или не очень, и насколько дальнейшая структуризация коллективного бессознательного соотносится с поддержанием демократических устоев общества. В одном мнении все были едины: развитие «платформы Юнга-Кемпбелла» вкупе с развитием единой платформы «общих сервисных центров» (Share Service Centre), обеспечившей равный доступ к высоким сервисным технологиям маленьким фирмам и крупнейшим корпорациям, привело в итоге к позитивной мутации сознания. Внешне эта мутация проявилась в самоограничении, добровольном принятии лимитированного потребления брендов и, соответственно, привело к возникновению новой цивилизации — цивилизации Равновесия. Все произошло почти также быстро, как в свое время Ноев потоп.

Юнгианский анализ сновидений стал приносить прибыль не меньшую, чем добыча нефти, газа и расщепление ядра. Страхов ясно сознавал, что находится явно не в конце этой энергетической «пищевой» цепочки. Как сознавал и то, что именно его «партизанская стратегия» творчества позволяет ему создавать рекламные дрим-паттерны, которые принимаются крупными корпорациями на «ура»… Работа с опасным материалом — это он, Страхов, делал его опасным — требовала и «саперной тренировки». И Страхов продолжал практиковать утреннюю разминку мозгов, придумывая минувшему сну сиюминутное, грубое объяснение «по общедоступному Юнгу».

…Там, во сне, обшарпанные бетонные платформы под ногами, осенний мусор, более-менее теплые и комфортные, «отпускные» сумерки — разве это не его нынешняя жизнь? Плоская, во всех смыслах «железо-бетонная», искусственная…

Роскошный отель — бизнес-перспектива, карьерный предел, в который он вот-вот получит ваучер… но тянет в отстойную, с позиции всех норм жизненного успеха, каморку детства. Пятизвездный отель в прямой перспективе на берегу тихого моря, символизирующего усмиренное подсознательное, — вполне объективный успех. Прежде, чем добраться до отеля, он еще, чего доброго, еще тормознул бы на захолустной дискотеке — потусоваться с однокашниками…

Море темного бессознательного… В мире Страхова оно всегда поблизости. Ведь он любит нырять в него по утрам и вечерам… Но сегодня оттуда появились «морпехи», чтобы дать ему взбучку. Оттуда? Из моря?.. Или спустились с темных небес, не отличимых от морского мрака? Их ведет… ну да, анима, женская сторона его души… сила души, противостоящая рассудку. Непредсказуемая, капризная… Что ей надо? Почему хочется от нее сегодня отстреливаться?.. Как ее усмирить на этот раз?

А что, вообще, у него с женщинами?.. Картинка по нынешним временам идиллическая, хотя в плане тысячелетних заповедей — полная мерзость запустения. Он спит с призраком жены во плоти и крови, нуждающемся, как и он сам, ставший призраком чужого мужа, в любви, ласке и участии. Что дальше?

Понятно, почему нет патронов… Если бы были — киснуть ему в этой каморке до скончания дней в ожидании ваучера, который ему не нужен.

Нужно хорошо подготовиться — встреча с озарением, судя по всему, будет явно не праздничной — с пытками и мордобоем… Такой путь достижения момента истины открыла еще Инквизиция. Пытками она доводила подсудимых до озарения, которое каждый человек должен и сам, добровольно, муками души заслужить и постичь в своей жизни, дойдя, наконец, до глубинного осознания Адамовой вины. Но это финальное осознание, обретение целостной личности и готовности к покаянию Инквизиция завершала не земным прощением, а земным осуждением. Дьявол — великий пересмешник, он умеет говорить правильные слова, вкладывая в них противоположный смысл. «…Нынче же будешь в раю…», — умеет эхом пересмешничать он. Как же, попадешь с ним, держи карман шире!

Теперь можно было открыть глаза.

Он открыл. Сверкнула приятная зеленая искорка — домашний сканер зафиксировал его зрачки, включил персональные службы. Дом сказал хозяину «доброе утро», тумбочка подала кофе, кровельные секции-окна просветлели, стали прозрачными.

Страхов, почувствовал, что в постели он один, повернул голову, удостоверился, что Анны рядом нет, а на соседней подушке остался только проводок с присоской, тянувшийся к «соннику» — анализатору снов, который поутру представлял хозяину полный отчет-интерпретацию его сновидений… Так и возникла, благодаря Юнгу и «соннику», цивилизация успешных людей. Страхов потянулся через кровать, заглянул в ячейку тумбочки. Дисплей «сонника» уже был выключен.

Но интуиция подсказывала, что Анна еще где-то здесь, в его доме, и неприятных сюрпризов не будет. От Анны он их и не ожидал.

Время? Шесть двадцать две… Он поднялся с постели, взял с поручней ограждения небрежно брошенный на них халат, накинул его на плечи.

— Привет! — крикнул он, увидев Анну. — Ты что, медитировала там всю ночь?

— Привет! — долетел, как из ущелья, звонкий голос Анны. — Хотела только рассвет посмотреть…

— По-моему, ты все подряд встречаешь! — весело крикнул Страхов. — У тебя невроз? Боишься не там проснуться?

— Все привыкнуть не могу… Такая красота у тебя!

Она явно намекала на то, что не вечно ей суждено здесь наслаждаться рассветами.

Многие, в том числе и профессионалы интерьерного дизайна, уверяли Страхова, что у него самый роскошный пентхаус в Москве. Да, они с женой когда-то постарались.

Можно было по пальцам пересчитать тех, кто по каким-либо психологическим причинам отказался от загородного коттеджа или по крайней мере блока в таун-хаусе. Одним из этих уникумов был Страхов, решивший до конца жизни парить высоко над землей на «летающем острове» или «астероиде», как называли приятели его халупу. Борис называл своего лучшего друга «пилотом Тунгусского метеорита»…

Зато жена его понимала — она понимала его как никто другой — и приняла его жизненное пространство.

Такое решение — отказ от периметра на поверхности земли — позволяло Страхову, по законам Равновесия, обладать пентхаусом площади ничуть не меньшей, чем квартиры на первых этажах, где селились те, кто старался жить ближе к поверхности.

Он полностью перестроил и даже надстроил последний этаж небоскреба, возведенного на месте Лубянской площади. Периметр Кремля казался отсюда детской песочницей, окруженной семью грандиозными башнями, что были возведены по проекту «Золотые Колосья Москвы». В их числе была и высотка, увенчанная пентхаусом Страхова. Рассветы и закаты были космическими. Игра теней — приносившей прибыль десяткам телеканалов, купившим право на съемки и трансляцию в режиме live, и разумеется, самому Страхову.

Новое утро было ясным и обнадеживающим. Кремль стоял подернутый легким золотистым туманом, словно град Китеж в волшебном озере. Вокруг ослепительно серебрились улетающие в небеса башни. А здесь, дома у Страхова, солнечные лучи пронизывали хвойную рощу. В кронах атласских и гималайских кедров висела-плавала платформа, служившая спальней. Такой высокоэкологичной роскоши почти на трехсотметровой высоте больше ни у кого в Москве не было!

Анна сидела в кресле на дальнем балкончике, прильнув головой к стеклянной стене — прямо над пропастью в восемьдесят этажей — и наблюдала ясное утро в режиме live.

— Кофе еще будешь? — спросил он, заметив пустую чашку рядом с креслом, на балконе.

Анна кивнула, не поворачивая к нему головы.

И снова, в какой уже раз, Страхов удивился тому, насколько Анна похожа на его жену, пропускавшую эту весну и это чудное утро в криопаузе, под землей, на глубине в сотню метров, в Капотненском темпоре.

И фигурка, и эти плакучие соломенные волосы, и эта северная прозрачность облика и отрешенная улыбка, не мешающая все слышать и замечать, и нежные, тягучие движения, и эта манера волшебно уменьшаться в кресле, складываться, подбирая локти и колени к телу, будто ей слегка зябко или она хочет соснуть, вот так мило скукожившись… И теперь, завернувшись в халат, Анна казалась в нем такой маленькой, будто халат на ней был с плеча борца-сумоиста.

Они познакомились три месяца назад на третьем, верхнем, ярусе «Академии», одном из самых модных клубов Москвы, где с некоторых пор собирались «ледяные вдовы» и «вдовцы» — семейные одиночки, чья вторая половинка была оторвана какой-то внутрикорпоративной войной и проходила регенерационный курс в криопаузе…

Такие отношения в новую эпоху, эпоху Равновесия, не считались изменой. Напротив, временные связи поощрялись обществом по единодушному вердикту психологов, как лучшее лекарство от стресса, связанного с ранее не известным человеческому роду видом разлуки, к которому еще не выработался социальный иммунитет.

Когда-то, в начальном периоде внутрикорпоративных войн, общество пережило много проблем. Психозы. Самоубийства, в том числе изощренные, последствия которых уже не поддавались усилиям реаниматологов. Смерть как таковую наука не отменила. Нестрашной, обратимой стала толькобезвременная гибель в результате огнестрельных и не слишком тяжелых осколочных ранений — использование тяжелого оружия, способного безнадежно раскроить тело, было запрещено, — и не слишком ужасных несчастных случаев, а статистика таких катастрофических инцидентов год от года бодряще падала.

Криопауза — это был просто фиксированный период выпадения человека из общественного времени… И все же сознавать, что твой родной и близкий лежит, пусть и временно, холодным трупом в биологическом растворе глубоко под землей… иными словами, отбывает установленный правилами войн срок в самой продвинутой тюрьме только из-за того, что оказался не слишком проворным и метким стрелком или по вине своей нерасторопной команды… Кому легко такое сознавать?..

Со временем общество более или менее адаптировалось. Этому очень способствовало появление временных «военно-полевых» семей, собранных из двух разорванных войнами половинок. Эти люди очень хорошо понимали друг друга. Подавляющее большинство таких семей почти безболезненно распадалось, как только на свет из криопаузы возвращался первым кто-либо из законных партнеров. С приходом Равновесия люди в мире стали трезвее и благоразумнее. В проблемных случаях за дело брались опытные психологи, которых на Западе назвали «гэперами», или «хэпперами» — по игре английских слов “gap” и “happy”: «разрыв», «дыра» теперь легко ассоциировались со «счастливым концом». Если и гэперам оставалось развести руками, тогда в силу вступал закон: за новую нерушимую любовь нужно было платить самым значительным снижением кредитного лимита и уровня информационного доступа… В арсенале еще оставалась меморотомия, но метод был еще далек от совершенства, грозил побочными эффектами, мог повредить основной, «жесткий» массив памяти. Прибегнуть к меморотомии рисковали немногие, уж совсем отчаявшиеся сделать окончательный выбор.

По долгу профессии Страхов периодически бывал в «Академии», начиная со дня презентации этого неоклассического архитектурного монстра, пять лет назад окружившего своей грандиозной колоннадою здание МГУ. На ту презентацию он пришел вместе с женой… И потом бывал здесь с Лизой на презентациях разных фирм…

Позже, оставшись в одиночестве, он избегал там появляться. Но однажды ностальгия пересилила…

В один из зимних вечеров Страхов поднялся в «Академию», побродил по просторам садов, полюбовался сквозь стеклянный пол радужно подсвеченными облачками, которые у него под ногами обтекали шпиль Университета, и вдруг, краем глаза, заметил на одной из террас одиноко сидящую за столиком девушку, не похожую на Лизу. Перед ней сиротливо белела опустевшая чашечка кофе.

Он сразу ощутила его взгляд, повернула голову и стала поразатилельно похожей на Лизу. Он обомлел.

В тот же миг между ними все стало ясно и до конца известных сроков предсказуемо…

Страхову, бывало, нравились женщины разных рас, но возбуждали — только с явной славянской внешностью. Он по своей природе был секс-националистом. Впрочем, в последнее время он уже не мог считать себя оригиналом. Все вдруг потянулись заводить семьи по национальному признаку, мода на миксы прошла. Даже в Соединенных Штатах, где, говорят, с приходом Равновесия в женщинах-wasp, англосаксонках, вдруг проснулись, казалось бы, давно атрофировавшиеся гены нежности и даже атавистические гены кротости. Видно, произошла редчайшая генная мутация — вроде тех, что выводят рыб на сушу, а обезьян — в люди.

Он подсел к ее столику, удивляясь, что она, такая красивая и задумчивая, здесь одна, представился. И через пару минут Анна, собрав локотки на столе и положив голову на сложенные вместе ладошки, с интересом спросила:

— Это вы тот самый Страхов, у которого самый дикий пентхаус в Москве?

И вот, проснувшись на своей скале в «диком пентхаусе», он крикнул ей с вышины:

— Ты сегодня на работу?

— После двух, когда созреют образцы, — откликнулась Анна.

В ее голосе послышалась минорно-отрешенная нотка. Это что, действие вируса ностальгии? Здесь-то откуда? Не летала же она в детстве со стаей голубей над Лубянкой…

Он мог спуститься к ней в капсуле подъемника, но для разминки пошел к балкону по лестнице, прихотливо вившейся по рельефной скальной стене, которую Лиза спроектировала в стиле немецкого романтизма — брутальная фактура, цепляющиеся за выступы сосенки, сочащиеся по фактуре горные родники, смягчающие фактуру мхи, несколько сокольих гнезд. Птицы уже улетели — на утреннюю разминку в московское небо.

Страхов спустился к Анне, поцеловал ее в висок. Как всегда к его губам приклеилась пара тонких волосиков, он осторожно отвел их пальцами. Также начинался каждый день и с Лизой… Может быть, поэтому будет легче разойтись… Интересно, что Анна нашла в нем схожего со своим мужем? Не могла же она так вот сразу, в одно мгновение пустить и его, Страхова, в свой мир…

— Кого сегодня выпускаем из клетки? — неподдельно полюбопытствовал Страхов.

— Оцелота… Честно говоря, уже надоело ковыряться! — Анна будто очнулась, тряхнула головкой, живо заглянула Страхову в глаза. — Но необходим идеал!

С приходом Равновесия все креаторы стали фанатиками.

Анна с мужем Артуром занимались созданием новых препаратов из спермы диких животных. Одним эти препараты нужны были для спортивных успехов, другим — для развития реакции, необходимой в боях за бизнес-проекты, иными словами, — для карьерного успеха. Но самым прибыльным направлением этой области генной инженерии стали модные корректировки волосяного покрова, текстуры и цвета кожи и глаз, разреза зрачка. В прошлом году был бум натуральной текстуры боа-констриктора.

За инвестиции в программы их фирма схватилась с канадским подразделением глобального холдинга Beauty Free. Победа досталась ценой основного креатора, мужа Анны. Теперь, если окрас «оцелот» удастся довести до ума и раскрутить, Артуру могли скостить месяц-другой криопаузы, и тогда бы он вышел получить вполне достойную утешительную компенсацию.

— Еще один идеал, пожалуй, не будет лишним, — сказал Страхов.

Анна заморгала, улыбнулась, с завораживающей медлительностью потянула к нему руки, привлекла к себе за шею.

Он аккуратно забрался к ней в теплый и нежный халат, в котором и вправду места закутаться чудесным образом хватило всем.

Он глянул искоса вниз и успел подумать, как этосимволично любить женщину на самом краю пропасти в восемьдесят этажей, за хрупким, практически невидимым стеклянным ограждением.

— …Третий «держит» колонну — и ни с места, как в прошлый раз… — продолжал Борис.

Он уже перешел с имен на номера расчета. «Третьим» был Ник.

Страхов не выдержал. Темная мощная сила подпирала душу из глубины, рвалась наружу. Боль — не боль, злость — не злость, протест — не протест… и против чего, если протест? Не против же Бориса, ихоптимистичного «майора»-командира. И эта ситуация — «на войне как на войне» — была вполне штатной, предсказуемой. Обновление бизнес-процесса, адреналин и все такое. Лучший, самый захватывающий и эволюционно значимый спорт нового прекрасного мира…

Он вспомнил «морпехов», решительно хрустящих галькой от темного моря, вынул терминал и стал глядеть в слепой экранчик. Борис запнулся. Страхов почувствовал, что все, разом оцепенев и затаив дыхание, уставились на него…

Психологи ввели в обиход термин — «невроз последнего звонка». Известно было, что команды, чья роль в войне была защитить свои позиции, перед нападением противника оттягивали до предела разрешенный по правилам войны разовый персональный контакт с внешним миром. Кому-то все же приходилось первым включать свой терминал… Иногда договаривались об этом заранее, бросали жребий или соблюдали очередность «по старшинству». Но считалось признаком отличной совместимости членов команды, когда все происходило спонтанно, без опасливых переглядываний, быстро и на пределе отведенного времени.

Кого кликнуть?.. Страхов никогда не задумывался над этим заранее — чтобы не накликать ее, войну, хотя понимал, что поддается пустому, допотопному суеверию. В прошлый раз кликал жену, кого же еще?

А кого кликнуть теперь? Сына?.. Судя по времени,Андрей должен был сидеть на уроке в своем цюрихском лицее. Ни к чему его дергать. Сын уже привык видеться с родителями в режиме live не чаще раза в год, на летних каникулах.

Когда Лиза попала в криопаузу, Стразхов решился сообщить об этом сыну только через месяц. «Это когда случилось?» — спросил Андрей, насупившись. Страхов ответил. «Так уже месяц прошел! — мудро заметил сын, облегченно вздохнув. — Ты, пап, там не скучай. На каникулах все вместе сразу и увидимся. Ты понял, в чем кайф?»

Новое поколение понимало, в чем теперь кайф.

Может, позвонить родителям?.. Нет, не стоит нарушать их мирный покой. Пусть себе ведут счастливую жизнь в трехмерных видеоблогах со своими блог-родственниками со всего мира. Эту старческую благодать еще Брэдбери предсказывал без малого век тому назад…

Может, Анна еще не ушла из его дома? Это было бы лучше всего… Лучше всего…

Он кликнул код дома.

На экранчике появилась миниатюрная Анна, причесанная и свежая.

— Привет, — сказала Анна. — Я уже собираюсь…

Страхов молча вглядывался в ее черты, запоминая.

Рот Анны приоткрылся в недоуменной улыбке, она заморгала. Удивительно медленно и мило заморгала.

Душа толкнула Страхова изнутри, будто ей там, в нем, уже стало невмоготу тесно.

— Я люблю тебя, — вдруг сказал Страхов.

Никто и никогда не придумал ничего нового, лучшего для такой минуты. То же самое говорили и на «Титанике», и в 14-ом, и в 41-ом, в блокадном Ленинграде и в башнях-близнецах. В наше время Равновесия появилась возможность передавать любовь по кругу.

— Я люблю тебя, — вдруг повторил он, ясно сознавая, что говорит это сквозь время не Анне, а Лизе… Но и Анне тоже. Конечно! И Анне тоже! Сквозь него, Страхова, это говорит ей ее настоящий муж, Артур, будто у каждого из них сейчас одна душа на двоих.

Улыбка Анны словно заиндевела.

Анна зажмурилась крепко, до сильной дрожи в веках, судорожно сглотнула — и широко открыла глаза. Глаза блестели, по ним равномерно размазались первые слезы. Она все поняла.

— И я тоже тебя люблю, — с каждым словом теряя голос, сказала Анна…

И одна капелька надежды, едва слышным шепотом — а вдруг она все-таки ошиблась в своей догадке:

— Что, там у вас «солнце запело»?..

Кодовое словосочетание было известно всем и повсюду. По законам об инсайде, участникам столкновения нельзя было сообщать вовне, за пределы корпорации, о начале внутрикорпоративной войны. Но был код-сигнал, который решили не запрещать, исходя из гуманных соображений. Он происходил от названия крупнейшей корейской корпорации SunSong, в которой произошла первая внутрикорпоративная война —самая кровопролитная и разрушительная за всю историю новых стратегий ведения бизнес-процессов. На целую неделю 125-этажный небоскреб превратился в цепи вертикальных «окоп», всяких хитроумных фортификаций. Канонада и перестрелки слышны были на весь Сеул. Башня посверкивала и дымилась, как невиданный новогодний фейерверк, как дьявольская новогодняя елка. Три с половиной тысячи сотрудников было собрано потом по этажам и помещено в криопаузу, почти две сотни не удалось реанимировать. Вытирать и отскабливать кровь со стен, окон и полов прислали бригаду специально выпущенных роботов-клинеров, настроенных на поиск гемоглобина. Зданию был нанесен такой катастрофический ущерб, что было решено снести его и построить на его месте новый головной офис. После этой бойни ООН выработала кодекс новых, щадящих правил ведения внутрикорпоративных войн.

Страхов молча кивнул.

— Если что, скажи моему сыну, чтобы он забрал мои часы из ячейки… — попросил он. — Его код “Цюрих-зет-четырнадцать” латиницей, дальше кириллицей — «Андрей А-точка Страхов».

— Да… — сказала Анна. — А я уже начала бояться, что мне понадобится гэпер.

И снова улыбнулась, приложила много сил, чтобы улыбнуться.

— Не ты одна… — кивнул Страхов. — Может, еще понадобится. Не каркай.

Она видела! Она видела все так же ясно, как и он сам.

— Я буду тебя любить… — будто говоря что-то совершенно противозаконное, грозящее максимальным понижением инфо-доступа, выдавила из себя Анна.

Страхов кивнул. И, не давая ей совершить еще более тяжкое правонарушение, с такой силой нажал «отбой», точно решил раздавить терминал.

«Я тебя люблю» должно остаться единственным словосочетанием, на которое обязаны установить вечный мораторий… Мораторий на торговую регистрацию.

На минуту команда распалась. Все, отвернувшись друг от друга, держа оружие кое-как, склонив головы, полушепотом договаривали своим родным и близким то, что, возможно, репетировали по много раз. Один Эйхерманн стоял, глядя прямо на Страхова.

— Вот так… — сказал Страхов, с трудом переводя дух.

— Черт… — сказал Эйхерманн. — У тебя рука дрожит.

У него самого по лбу текла капелька пота. Рано он надел шлем.

— Пройдет, — обнадежил его Страхов.

— А я послал своим «болванку», — признался разведенный и бездетный Эйхерманн. — Как и в прошлый раз. Я ее заготовил в тот же день, когда мы регистрировали фирму… Моложе был, не такой разжиревший… А то бы сейчас тут слезу пустил, на стариков глядя… Да и они… их кипес мне сейчас совсем ни к чему… «Эсэсовцы», наверно, покрепче, сопли не разводят. Надо-таки собраться, Саша…

— Соберусь, — пообещал Страхов. — Спасибо, Боря. Я в норме.

На душе немного отлегло.

Время?.. Три двадцать до полной блокировки. Значит, нападение не позднее, чем через полчаса… Может, «эсэсовцы» уже в здании?.. Или еще на подлете?

Страхов прислушался. Какой-то странный, как ему показалось, шум пронесся за дверью. Как порыв ветра.

И все сразу повернулись к нему, внимательно прислушались к Страхову, который первым заподозрил опасность.

Он поднял руку, делая знак всем приготовиться, и двинулся к двери.

Ник сразу занял место у внутренней несущей колонны, остальные в один миг залегли у внутренней стены, разделявшей комнату и коридор.

— Рано! — ободряюще, но не слишком уверенно напомнил шепотом Борис.

Страхов учел его замечание и осторожно выглянул в коридор.

То, что он увидел в пустом коридоре, заняло в его зрительном восприятии всего секунду, но запечатлелось остро, как фотовспышка.

В конце коридора, расходившегося в стороны Т-образно, он увидел в стене темный прямоугольник выхода, о котором знать не знал. И которого не существовало на схеме-голограмме. В этом прямоугольнике за миг до того, как исчезнуть, запечатлелась невысокая женская фигурка в стандартной серо-зеленой униформе аута, оператора систем клининга, говоря по старо-русски, уборщицы…

Потом все сразу исчезло — и аут, и этот загадочный выход-вход неизвестно куда. Осталась чистая стена. Страхов подумал было, что померещилось, если бы… Если бы аут на миг не обернулась перед исчезновением и… не улыбнулась ему, Страхову!

Эта обжигающая сознание улыбка была ему знакома… Она же… Он видел эту улыбку час назад. Он видел эту девушку посреди дороги!

Страхов подался назад.

— Что там? — донесся шепот Бориса.

— Ничего… — отмахнулся Страхов. — Показалось…

И вообще, ни одного аута не должно быть в этой зоне уже десять минут! Ни одного!

— «Укрывай себя, развивай огонь», — пробормотал Страхов.

Все поднялись на ноги.

— Что? — удивился Борис.

— Они уже здесь, я уверен. Надо менять тактику… Нужна новая тактика, иначе нам конец, — пробормотал Страхов, еще сам толком не понимая, что говорит, и не в силах справиться с тем, что вновь тонет… тонет в воспоминаниях.

Эта цитата, которую он пробормотал автоматически, как под гипнозом… Она была «ключом». Реальность явно изменялась. Но с какой «точки»? Неужели с момента, когда обнаружилось, что патронов в магазине нет… и не было?! Значит, он добился-таки своего — и это началось?!

У Страхова перехватило дыхание.

День начинался до боли оптимистично. Посреди своего дома он шел с Анной, обняв ее за плечи, через сосновую рощу. Солнце уже слепило прямо в глаза, сосновые чешуйки в кронах сквозили золотистым сиянием, пахло свежей, разогретой смолкой, трава сверкала росой, там и сям белели цветки земляники.

…Но, словно в констелляции «Инь-Янь», в самом средоточии белого совершенства, полностью заполнившего это утро, была проколота «черная дырка». Будь день пасмурным и явно грозившим трудностями, — тогда бы, напротив, в средоточии черноты, сияла бы ярко и выпукло белая звезда. Так уж — вполне равновесно — было устроено с давних пор настроение-восприятие Страхова, достигнутое путем тренировок. И сегодня утром, идя в душ в обнимку с Анной, он не придал крохотной «черной дырочке» в своем душевном состоянии никакого особого значения. Эта дырка еще не была предчувствием.

Предчувствие возникло позже… Да, позже.

Сегодня на завтрак, как и накануне, как и почти всегда, он заказал себе два блина с черной икрой, свое любимое утреннее лакомство. Эта пагубная привычка — триумфально-ритуальное поедание черной икры куда чаще, чем раз в месяц, — обходилась Страхову недешево. ООН включило черную икру в реестр продуктов, производство и потребление которых, по правилам Равновесия, было строго ограничено для всех креаторов, независимо от доходов. Вместе с тигровыми креветками, омарами, некоторыми сортами риса, солеными огурцами, яблоками сорта антоновка и еще полусотней деликатесных объектов. Но Страхов легко мирился с чувствительным ограничением не только при распоряжении кредитными средствами, но и, по Равновесию, — в запрете приобретения и получения в подарок предметов некоторых редких, престижных марок — скажем, часов Bouvet-Zarya, всех моделей джинсов Bejing-Wrangler, автомобилей Cabo Verde и еще дюжины наименований. Он слишком любил черную икру. Лиза над ним посмеивалась по утрам… Теперь посмеивалась Анна, глядя то в его тарелку, то в его слегка осоловевшие на время завтрака глаза.

Потом она поцеловала Страхова в висок и так, в полураспахнутом халатике на голое тело, — мол, запомни, что сегодня самое лучшее уже случилось полчаса назад, — отпустила его бравым офисным жучком, запакованным в костюм B&B (Boss-Bolschevitchka) в капсулу персонального лифта, на которую Страхов тоже имел право как человек, отказавшийся от наземного периметра.

Еще четверть часа прошло в привычном чередовании условных рефлексов и внешних раздражителей.

В гараже он сразу поставил свой Спайкер XY на автопилот и набрал код доступа на верхнюю, седьмую эстакаду Северного Радиуса. Включил параллельно пару классических мелодий, подходящих для такого хорошего утра — Малера и Шарпантье. Достигнутый Страховым информационный уровень позволял ему без напряжения воспринимать еще пару-тройку симфоний и концертов, а заодно полдюжины эстрадных треков. Потом, вслед за музыкой, он запустил персональный пакет новостных каналов.

Через двадцать секунд его Спайкер выскочил на седьмую радугу-дугу, пересекавшую московское небо.

Ничего нового в мире не происходило. Котировки рекламных рейтингов на крупнейших биржах почти не изменились. Нью-Йоркский индекс Интербренд понизился на доли процента, а Паназиатский бренд-индекс вырос в Шанхае не настолько, чтобы с Востока засиял новый свет. Впрочем, если бы не лень — возраст уже дает о себе знать! — и не слишком плотный график проектов, можно было бы подкинуть в нью-йоркский филиал «Небесной стены» пару новых идей.

…Фонд Юнга не удивлял планету уже второй год после выплаты приза в один миллион чистых юэнов человеку, сумевшему в течение года добираться на работу вовремя через Бруклинский мост в Манхэттен пешком. На досуге Страхов иногда составлял ассоциативный ряд всех акций, проведенных фондом. От первого флэш-моба в Антарктиде «Высиди яйцо вместе с пингвином!» (победил и получил приз в 1 000 000 000 чистых юэнов, как ни странно, нигериец) до строительства на Луне в рамках проекта «Царство Небесное» точной копии площади Святого Петра в Риме. Он развлекался, составляя прогнозы очередных затей Фонда и порой угадывал. Например, предложение пожизненного заключения в одиночке со снятием всех информационных ограничений и потребительских лимитов на площади двадцать квадратных метров. Был выбран один кандидат из десятков тысяч… Какой-то бывший растаман.

На развязке седьмого уровня Старой Окружной Дороги движение сильно замедлилось. Высокий информационный уровень позволял Страхову отлично помнить те древние пробки, что возникали в этих местах лет двадцать назад, когда никаких уровней не было, кроме одного, самого нижнего. И он подумал, что, наверно, существуют призраки пробок, эдакие остаточные силовые поля. И значит, никаких уровней не хватит, чтобы раз и навсегда гарантировать нормальный трафик, хоть нарезай здесь транспортные уровни до самой стратосферы.

Страхов снял затенение с лобового стекла — глянуть, что там, впереди… «Картинка» резанула глаз, заставила напрячься на полминуты…

На первом ряду петли развязки вытянулись цепочкой… Страхов сосчитал… девять абсолютно одинаковых Спайкеров!.. Его, Страхова, был десятый. Все, кроме одного, мужской модели года — ХУ. А возглавлял их женский — с двумя хромосомами ХХ. Самое забавное, все были одного цвета «Желтая подводная лодка» и с платиновыми профилями дверей.

«Вот интересно, она заметила, какого червя тянет за собой?» — с досадной усмешкой подумал Страхов.

«Пожалуй, пора ловить момент! Допустим, все, кто может, прямо сегодня честно откажутся от Bentley-Swarovsky в пользу платинового профиля Spyker…» — подумал он потом в конкретном плане и приободрился.

Равновесие не позволяло иметь эти две машины одновременно. Кто-то, наверно, пока еще предпочитал покупать Bentley-Swarovski. Лимит обязательной продажи этой модели был невысок, и, возможно, Bentley еще не о чем волноваться. Но если недельные продажи упадут ниже лимита, компании придется сразу снять модель с производства и в трехдневный срок выпустить новую, которая просто обязана понравиться конечному потребителю и обеспечить минимальный уровень продаж, предписанный Равновесием. Иначе… Иначе ребятам из Bentley лучше самим, добровольно пустить себе пулю в лоб и отдохнуть годик-другой в криопаузе.

…А ему, Страхову, самое время подумать о предложении для Bentley. Начать, скажем, с простейшего шаблона: в первом эпизоде быстрых сновидений возвращение с работы вечером домой на B-Swarovsky оттенка Crèmede Crème. Именно так! Вечером со всем этим блеском домой, в уют, а не на тусовку! Ну, и развить…

Развить не удалось.

Странный, абсолютно не штатный толчок погубил творческий процесс в коре правого полушария.

Легкий, но вполне ясно заявляющий о себе толчок сзади!

Страхов просто не поверил. Его ударили?! Здесь?! При скорости движения… он посмотрел… десять километров в час?!

— Повтор! — потребовал он, дико удивляясь.

На правом квадрате лобового стекла прошел replay с трех камер слежения. Действительно, ехавший следом новенький горный внедорожник Teheran 79 очень отчетливо и явно без колебаний прибавил газу и ткнул его в задок.

И снова Страхов почти не поверил. Достав терминал, он нажал и на нем replay, как будто терминал заслуживал большего доверия, чем полицейские мониторы на трассе. Впрочем, так оно и должно было быть: личный терминал заслуживал большее доверие.

Пока оба автомобиля автоматически съезжали на аварийную полосу, Страхов потряс головой и удостоверился, что все это ему не снится — он сам запретил терминалам появляться в его снах, чтобы не создавали дублирующих связок событий типа «зеркального коридора».

Утро было очень ярким. Страхов кинул на глаза солнцезащитные очки Gazprom for Men и вышел из машины.

…Немногим позже, на оставшемся отрезке пути до работы, он еще дважды пересматривал запись инцидента и контакта с нарушителем. Так нелегко было поверить в происшедшее… несмотря на то, что мелкие аварии, столкновения случались еще нередко, поскольку техника не могла достичь совершенства, а человеческий фактор не мог быть очищен никакой генной инженерией от непредсказуемости и коварства… если только эволюция в один прекрасный день, подобный дню прихода Равновесия, не остановится окончательно…

Всего за несколько минут до боя с “Fromm3” Страхов вдруг осознал, с какой целью он, как параноик, раз за разом пересматривал, в общем-то, пустяковый инцидент, случившийся в дороге…

Дело не в том, что девушка показалась тогда странной, и не в том, что она могла показаться при более внимательном изучении хорошенькой…

Страхов, наконец, засек в памяти момент, когда появилось предчувствие! Тогда еще не осознанное… Предчувствие возникло в момент удара сзади. Предчувствие события, которое должно произойти гораздо позже. Гораздо позже.

И он просматривал запись с неосознанной целью очень хорошо запомнить ее улыбку!

…Чтобы потом сличить ее с той улыбкой, которая сверкнула перед ним… ровно две минуты назад!

Теперь он ясно понял, чего не могло быть. Не столкновения! Не этого странного утреннего контакта! Просто не могло быть «повтора» этой улыбки. Здесь. В офисном здании корпорации «Небесная стена».

Он, Страхов, не мог увидеть эту девушку здесь в униформе аутсорсера. Никогда! Потому что аутсорсеры не могут ездить в автомобилях по городу. Никогда! В черте города ауты перемещаются только в своих специальных линиях метро. Это — их привилегия. Он, Страхов, сам мечтал проехаться хоть раз по такой линии, пообщаться с иными людьми за бокалом шампанского Dom Perignon… Такое путешествие дало бы пищу творчеству. Все дело в доступе, которого он не имел. Пока еще не имел… Пока нейронные сети его мозга не сложились в констелляцию, дающую право на повышение инфо-уровня до I-10. Но он был уверен, что в один прекрасный день это должно произойти и он получить право прохода через мембрану, условную границу между мирами креаторов и аутсорсеров, между территориями офисными и техническими территориями.

Если реальность не изменилась, то эта девушка — не аут. Или же у него случилась галлюцинация.

Но у него, Страхова, не может быть галлюцинаций! Потому что он сам работает с психотехниками и дважды в год проходит полную профилактику всех нейронных связей.

Что-то важное произошло в Равновесии, и ему, Страхову, кто-то об этом аккуратно намекнул. И вот он, главный вопрос, — кто? Этот некто — он вовне или это действие его Страхова, собственного подсознания?

Он понял, что не готов поверить в то, что наконец достиг своей тайной цели.

Возникни подобные мысль у другого, и тот, другой, сразу пошел бы сдаваться, чтобы своевременно получить дозу психокорректора и снять навязчивый бред воздействия. Но Страхову, по его статусу, никакой бред грозить не мог. Пока ему грозила только девушка, вышедшая в десантных штанах из моря сновидений на берег яви.

— Ты давно последний раз читал «Дао Дзэ Дун»? — спросил Страхов Эйхерманна.

— Сегодня это может спасти наши шкуры? — по обычаю ответил вопросом на вопрос Борис Эйхерманн.

…Он вышел из машины, она вышла из своей машины одновременно с ним.

Очков на ней не было, и Страхов благородным жестом снял свои, прищурился, просканировал.

Мятая кепка-фуражка бойца Красной Армии Китая, натянутая до самых бровей. Короткие и прямые черные волосы смешно, пучками-веничками разлетались в стороны из-под фуражки.

Славянский тип лица, но не северный, всегда привлекавший Страхова, а южный. Насмешливый взгляд темных глаз. Чуть приподнятые, с восточным акцентом, скулы. Острый, чуть вздернутый носик, тонкие губы. Ничуть не виноватая — напротив, вызывающая улыбка. Крупноватые для ее фигуры бедра, дерзко подчеркнутые брезентовыми десантными штанами CoCo Chanel. Красные кроссовки Packerson-KimIrSen. Между красноармейской кепкой и милитари-штанами жесткая, хоть и не анорексическая худоба, столь же дерзко подчеркнутая дорогой белой хлопковой футболкой со стеклярусом Shell-Grisogono.

Нарочитая эклектика.

Страхов неплохо знал молодежные культуры, это был его профессиональный долг. Но сейчас он был бессилен и пожалел, что рядом нет Коковнина, который символы каждой тусовки, любой подворотни знал досконально, как поры кожи на любой из своих бесчисленных татуировок.

Такую точную во всех деталях, дорогую китайскую фуражку могли сейчас носить разве что реконструкторы, что еще в детстве въезжали и лет до пятидесяти застревали в сражениях древности.

— Что это было, генерал? — как бы вовсе не шутя, а совсем-таки серьезно спросил Страхов. — Плохие вести из провинции Шанси?

— На переходе в тысячи ли случаются временные трудности, — и тут не растерялась виновница аварии.

Страхов понял, что ошибся, приняв ее всего лишь за гендиректора какой-нибудь крупной имиджевой корпорации. У гендиректора не хватит инфо-уровня, чтобы ответить на этот вопрос так творчески… Но тогда полностью отпадает и брутальный внедорожник Teheran 79: на таких не ездят креаторы с инфо-уровнем выше I-6.

Получалось, Страхов что-то пропустил в жизни… Спросить впрямую было нельзя. Деловая этика креаторов не позволяла. Но он даже воодушевился: теперь вечером, после работы, его ждало маленькое увлекательное расследование. Он соберет все увиденные на девушке марки, проанализирует их и выяснит, какая новая субкультура успела появиться за последнюю неделю. Столкновение оборачивалось пользой делу.

А девушка уже протягивала свою карточку, показывая, что она без всяких проверок и «повторов» признает свою вину.

Прежде, чем взять карточку-идентификатор, Страхов невольно оглянулся на свою машину и всерьез удивился еще раз: случилось не только банальное столкновение, но и очень конкретное повреждение. И куда более значительное, чем можно было предположить по силе удара. Был разбит левый декоративный габарит, а он у машины Страхова был не пластиковый, а настоящий — муранского стекла! Это надо было постараться, чтобы нанести такой прицельный, почти катастрофический ущерб! На такую сумму штрафа!

— Вы постарались, однако… — оценил Страхов и вслух.

— Извините… Что-то вздумалось ручным поиграться… ну, признаю, не вовремя… — опять же, без всякого следа растерянности и вины призналась боевая маоистка. — Извините…

— Ручным?! Здесь?.. — Кто теперь растерялся, так это сам Страхов.

Куда проще было поверить в неисправность ее автопилота, но — в то, что водитель, пусть он — всего лишь сопливая девчонка, вдруг вздумал «поиграться» ручным управлением на сложном витке развязки?! Она просто издевалась над ним!.. Или же…

Страхов пригляделся. Фокус сознания в ее зрачках соответствовал норме. Значит, сама не «на колесах». Да и какой гипер-наркоман в наше время стал бы провоцировать ситуацию, в которой его наверняка бы прихватили! Значит, все гораздо проще — рисковой девочке захотелось подцепить чужака с высоким инфо-доступом, лезет на понижение…

Страхов еще раз пригляделся к ее темным глазкам, постреливавшим из-под козырька звездастой фуражки, к дерзко улыбавшимся тонким, холодным губкам. Нет, не его тип. И портить послевкусие Лизы… Ломать последние душевные правила жизни? Нет, это искушение не его уровня.

Снизу, с реки, потянуло свежестью, сильным тоном весенней, пропитанной влагой травы.

Тогда Страхов поймал себя на том, что почти все сделал рефлекторно: его левая рука уже держала включенный терминал, а правая — в нужном положении карточку нарушительницы. Оставалось только чиркнуть карточкой по желобку терминала и «сбрить» с нее причитавшийся ему штраф. Сколько-то там, пусть и немало, кредитных юэнов, которые потом тоже пойдут на покрытие штрафа уже его собственного — за какое-нибудь вольное или невольное нарушение. Разбитый габарит из настоящего муранского стекла — серьезное предложение. Девочка намеренно подарила ему возможность нарушения не ниже класса В… К примеру, прыгнуть с этой развязки в реку. Прямо сейчас. А то, думает, удивила китайской фуражкой.

Солнце стало слепить Страхову в левый глаз, что-то он медлил. «Что я медлю?» — подумал Страхов.

Потом он сделал первое, что пришло в голову, и поехал дальше на работу. Поначалу не отдавая себе отчета в том, что сделал то, что не делал никогда, и что этот день все же не так обычен, каким он его спрогнозировал с утра, оставив себя без патрон в неуютной каморке детства, на берегу темного, скучного моря. Он даже не рассказал о случившемся Эйхерманну, полагая, что на его, Страхова, месте так поступил бы каждый нормальный креатор, у которого жена попала в криопаузу.

А было так — он просто протянул карточку маоистске и сказал:

— Хороший сегодня денек… Передайте товарищу председателю, пусть продержится хотя бы до ночи. Нельзя сдаваться в такой день… Солнечное утро никогда не должно напоминать о поражении.

— Вы забыли… — словно оцепенев, шепотом намекнула девушка.

— Что? — искренне не понял Страхов.

Она осторожно, как на гранату с сорванной чекой, указала на его терминал.

— Я ничего не забыл, — твердо сказал Страхов. — Возьмите… Это был сон. Просто сон. Столкновение с женским началом души, анимой. Вы знаете, что это такое?

Откуда она могла знать!.. Но проверить было нелишне.

Ее робкое движение плечиками подтвердило незнание. Не грузить же ее теперь лекцией о том, какое он сам, Страхов, мог играть значение в ее собственных сновидениях… Не его дело объяснять ей, что не надо пинать под зад мужское начало души, если не можешь понять, чего оно от тебя хочет. Не помогут ни боевая фуражка, ни эти десантные штаны.

Улыбаясь, наконец-то, не дерзко, а растерянно — Страхов все же добился своего — девушка потянулась за своей карточкой. Чуть-чуть не дотянувшись, «нажала на паузу»:

— Вы уверены?

— Берите, — приказал Страхов. — Все забыто. Я сотру инцидент в архиве. У меня есть право вето, можете спать спокойно.

Они все одинаковы! Не успела спрятать карточку, как уже «достала» назад наглую улыбочку отъявленной нарушительницы.

— Спасибо! — Она браво взяла под козырек. — А мне все внушают, будто свободных уже давно не существует. А оказывается можно встретить запросто на дороге, главное, чтобы хорошая погода была!

Страхов отметил, что, пока он тут терял время, по седьмому уровню МКАД, мимо них, проехало еще шесть «спайкеров» с платиновыми профилями… Его собственный хотя бы разбитым габаритом стоял, отличаясь от бесчисленных клонов… Пора, пора ломать моду и вправду становиться свободным.

Настроение, между тем, падало. Не спасала его никакая новая креативная идея, идея, даже мысль приударить за девчонкой, если уж она сама решила так буквально приударить за ним.

Причина легкой депрессии была как будто понятна. Загадка улетучилась… Перед ним кокетничала просто примитивная «левачка». Он-то думал, что леваки, перевелись, стали совсем не модными с тех пор, как все антиглобалистские бренды были закуплены двумя крупнейшими медиа-корпорациями. Еще лет пять назад всякие акции, беспорядки и революции приносили хорошую прибыль на правах успешной франшизы. Однако корпоративных цветов в одежде демонстрантов, рекламных слоганов в манифестациях и выступлениях лидеров надолго не хватило. Как и прогнозировали специалисты, последующий ребрендинг движения антиглобалистов с акцентом на Карибское пиратство или гуннскую древность не принес повышения рейтингов — и тогда дальнейшее продвижение антиглобализма сошло на «нет».

Но «леваки» остались, что-то вроде любителей олд-таймеров и пишущих машинок. Страхов перестал учитывать их в своих разработках, а теперь подумал, что — зря… Не учел глубинных течений, оторвался от масс, раз уж «левака», вернее «левачку», можно встретить вот так запросто среди бела дня да еще на высшем, седьмом уровне Московской Окружной Дороги… да еще в такую хорошую, совсем не трэшевую погоду…

А может, зря и то, что он не содрал с нее штрафа, если уж и ему самому так же быстро было найдено место в классификации неформальных личностей…

— Вы читали «Дао Дзэ Дун»? — спросила маоистка.

Казалось, она еще на что-то надеется.

Так у Страхова совсем пропал интерес к этому дню — ничего более серьезного и, то есть предельно примитивного «левачка» и не могла спросить.

Читал ли он, Страхов, эту чепуху?.. Когда-то он ее едва не наизусть знал. Когда-то ее необходимо было знать, чтобы впаривать высокому заказчику ультра-оригинальные паттерны, когда заказчик требовал что-нибудь ультра-оригинальное, замешанное на треш-гламуре и восточной философии. Так было в первый период оголтелой, глобальной моды на треш-гламур.

В те времена инфо-доступ «Дао Дзэ Дуна» вздули аж до «семерки», хотя он больше «двойки» не заслуживал… да так по сей день и оставили. Опять же, с подачи ООМ, Организации объединенных медиа. Теперь девочка хвалится тем, что знает нечто запрещенное для уровня директоров, или — по крайней мере, тем, что научилась читать раньше, чем этой примитивной белиберде присвоили гриф «семерки» при корпоративном продвижении товаров.

Когда-то, в давние времена, он, Страхов, даже разыскал тех придурков, которые в легендарно-трэшевом 1998 году первыми на одном из Интернет-форумов, посвященных китайской Книге Перемен, сделали эту дурацкую ошибку-опечатку. Сославшись на Дао Дэ Дзин, великий даосский канон, они, наконец-то, назвали его так, как в своем умишком и понимали, — «Дао Дзэ Дуном». Ясное дело, как они его читали и как восприняли! Тогда все так и читали. А эти ребята сумели нечаянно, но вполне точно и внятно выразить предел своих способностей познавать мир. За что — за искренность и прямоту — их вместе с «Дао Дзу Дуном» можно было бы ввести отдельной главой в учебник по общей культурологии. И признать, что в этом мире никакой опечатки-оговорки не произошло, как уже давно признано. Тут с адаптированным для масс Фрейдом можно не спорить: случайных оговорок-опечаток и вправду не бывает.

Наверно, и сам Лао Цзе вовсе не передернулся, а рассмеялся где-то там, в блаженных безднах недеяния. А что касается великого кормчего, то, наверняка, он тоже не в обиде, ведь его солнцелицая харизма просияла в таких дальних закоулках смыслов, куда он никаким Великим Походом дойти бы не дошел.

И что те придурки? Да все такие же радостные дети подземелья. Патлато-сивые креаторы треш-гламура. Те же инфернальные наколки от Гигера, те же отары блескучих-рыкучих Харлеев. Только теперь конопля не с кладбищенских и помойных посевов, а с собственного акра в квартирах-студиях, в приказном порядке разрешенного Равновесием и удобренного тем же компостом, перегоревшим из Вуду-дзена и Марли-Кобейна.

Один из этих ребят на старости лет даже умудрился получить на Девятом всемирном треш-фестивале в Берлине второй приз — за новый четырехмерный концепт мятой пачки Davidoff и стеганые джинсовыми швами блоки сигарет Marlboro, тут же закупленные Нью-Йоркским музеем современного искусства и галереей Гугеннхайма. На премию-выручку он снял себе на целый год старую станцию метро Белорусская-кольцевая с куском туннеля, не вылезает оттуда уже четвертый месяц, вспоминает былое, первые Интернет-кафе, вонявшие пивом и пубертатным потом, забивает по старинке косяки, раздирая на ремни дорогущие газеты времен дефолта, и от ностальгии не лечится. Зазывал Страхова, к неудовольствию Страхова видя в нем родственную душу, зараженную тем же вирусом, только — другой экологической формы.

Страхов мог бы многое рассказать этой девочке про «Дао Дзэ Дун»! Когда, кто и в какой степени алкогольного или наркотического опьянения составлял этот сборник на блогах по принципу игры в «чепуху», как месяца за полтора-два замешался этот коктейль из афоризмов, нахватанных в том же Дао Дэ Дзин, в конфуцианском каноне «Лунь Юй», в сборниках дзенских коанов и суфийской мудрости, из цитат, выдернутых из работ Мао Цзе Дуна, Сталина, Троцкого, ну, и — куда же такому блюду без перца чили, вернее «чели»! — без великого на все пространства и ужасного на все времена черноберетистого Че дело обойтись никак не могло.

Еще через месяц интерес к игре в «суфийско-маоистсткую чепуху» был потерян, и она была забыта. Но не надолго. Цитатник за пару лет отстоялся, креаторы стали находить в нем философско-коммерческий смысл, и вскоре в кругах рационального пользования ассоциативными паттернами он стал приносить вполне стабильный доход.

«Дао Дзэ Дун» был сварен, пусть из небольшой, но весьма емкой «духовной библиотеки» поколения “Z”. Когда дело дошло до прибыли от паттернов, вводимых в коллективное подсознательное человечества, Регистрационная комиссия ООН решила не изымать из свободного доступа слишком большой массив информации, которая ранее была доступна слишком широким массам как интеллектуалов, так и маргиналов. Во избежание коммерческих конфликтов ООН и ООМ вывели «Дао Дзэ Дун» из регистра артефактов с эксклюзивным правом пользования, но присвоили ему чрезмерно высокий, по мнению Страхова, уровень инфо-доступа. Пожалуй, только благодаря Равновесию, «Дао Дзэ Дун» стал тем, чем он стал.

Теперь «Дао Дзэ Дун» — одна из маленьких договорных тайн человечества. Каждый, кто захочет, способен снять с нее покров тайны. Это так же легко, как вынуть покупку из коробки размером с кофейник… ну, может, чуть побольше, — с мобильный робот-холодильник… Тот, кто имеет инфо-доступ ниже требуемого, тоже может легко стать посвященным, заплатив штраф отнюдь не смертельным ограничением потребностей. Достаточно набрать в терминале один-другой адрес из тех, что не включены в регистры и каталоги, а передаются устно, как кодовые словосочетания вроде «солнечной песни»… Но такого желания, как показывает доступная Страхову статистика, практически ни у кого не возникает, потому что… ну, пустых, не поддерживаемых перспективой покупок желаний у людей давно уже не возникает благодаря гармонии, которую внесло в мир Равновесие.

Лучший способ обесценить любое учение, любую истину — это на уровне высокой науки сравнить их с другим учением, с другой якобы истиной, а потом на рынке низкого искусства все их развесить в ряд по стенам в одном торгово-выставочном зале какого-нибудь глобального ретейлера. Но и нет лучшего способа придать истине конкретную рыночную цену, а, значит, и рекламную привлекательность.

— Польза от сосуда в том, что в нем ничего нет… — вспомнил Страхов наобум.

Так, собственно, и играли раньше в «Дао Дзэ Дун», делаясь умнее и просветленнее

Эта цитата, отсыпанная в канон древних блоггеров из сосуда конфуцианской мудрости, почему-то вспомнилась первой, но, при желании, легко можно было объяснить почему, хотя бы — по Юнгу.

— Укрывай себя, развивай огонь, — ответила девушка…

Страхов сразу заподозрил, что этот боевой лозунг, выхваченный из одного военного трактата Мао Цзе Дуна, был прибережен ею заранее, до столкновения, а не смедитирован экспромтом, как полагалось. Это он, Страхов, сейчас воевал по правилам, а фальшивые полевые командиры председателя Мао жульничали.

Последнее слово осталось за маоистской! Она нарушила все правила, выйдя следом за ним из темного моря сновидения на хрустящую галькуяви дерзко — совсем не маскируясь под какое-нибудь банальное событие, какую-то будничную неприятность. Она охотилась конкретно за ним. Они охотятся конкретно за ним… Бред преследования второй степени — галлюцинации уже есть, голосов пока не слышно… Пока… Одна беда — у Страхова не может быть бреда преследования! Он — эталон. Если метр перестает быть длиною в метр, что нужно делать с этим метром? Или миром? Одно из двух…

Если бы он содрал с нее штраф, все пошло бы по-другому.

Разветвление реальности, то есть его жизни, началось в этой точке — не в момент удара, а в момент, когда он отдал ей карточку.

И он выбрал одно из направлений. Неосознанно. Чего никогда себе не позволял. Неужто он сам подготовил этот неосознанный выбор продажей своих шаблонов, чью подрывную силу знал только он? А может, он переоценил себя, и кто-то раскрыл его планы?.. Он не готов к такому повороту событий… Готовился, но пока не готов. Надо было содрать с нее штраф… Или сделать сейчас тот шаг, которого от него не ждут. По крайней мере, на уровне стандартной реальности.

Вернувшись в офисную реальность, он взглянул на часы.

Минута десять секунд до блокировки связи… Пока он сканировал память, время почти не двигалось! Значит, со стороны не должно быть заметно, что он «завис».

Только руки вспотели и слегка онемели, будто он держал оружие часок-другой. Страхов положил автомат на сгиб локтя, вытер бумажным платком ладони. Взглянул на Эйхерманна и, видя его высохший лоб, подумал, что теперь его каска — уже на нужном месте и в нужное время.

— Ты где? — жестко спросил Борис, встретив его взгляд.

Словно он терпеливо дожидался, пока друг вернется в реальность.

Страхов ошибся: уже не первую секунду все напряженно смотрели на него и ждали решения или подсказки. Оказалось, их внутреннее время тянулось так же долго, как и его… Слаженная, черт возьми, команда! Никого нельзя терять!

— У нас нет опорной базы… — проговорил, сам себя не слыша, Страхов. — Нам нужна новая опорная база.

— У тебя что, инсайт? — уточнил Эйхерманн.

— Может быть, — пожал плечами Страхов. — Лучшим специалистом по опорным базам был товарищ Мао… Пин, ты помнишь, как создавал опорные базы для партизанских отрядов товарищ Мао?

— Я не могу помнить, — четко доложила Пин Пион. — Но мой прадедушка был участником Великого Похода под руководством товарища Мао. У меня есть право открыть архив.

— Твой прадедушка будет тобой гордиться. И всеми нами, — пообещал Страхов, стараясь разрядить обстановку. — Нам сейчас надо сделать то, что не запрещено правилами. Не запрещено, потому что такого еще никто не делал. И будет запрещено после того, когда мы сделаем…

— Не темни, — приказал командир Эйхерманн.

Страхов открыл рот — и запнулся. «Инсайт» — легко сказано. Это было откровение. Объяснять вслух, проговаривать нельзя, хотя, по правилам, их никто не может услышать… Если он проговорит свой план, он тут же осуществится. Только виртуально — весь экшн уйдет в то ответвление реальности, в которое они уже не попадут… А в этом мире попадут в криопаузу…

Что-то происходит с реальностью, и, он, Страхов, виноват, что этой реальности уже нельзя доверять.

— Понятно… — сказал Эйхерманн.

Вот оно — высшее достижение компании «ПуЛ»: доверять интуиции того, у кого она в эту минуту мощнее сигналит!

— Готовы? — спросил Страхов лишь для того, чтобы подтвердить собственную готовность взять на себя всю ответственность за все, что произойдет в ближайшие полчаса.

Борис демонстративно достал из кобуры свой «Стечкин», символическое оружие, которое полагалось носить только командирам, и ткнул рукояткой в грудь Страхову:

— Теперь ты — майор! Валяй!

Высшее, «майорское» звание пришло в корпоративные войны из кубинской армии, как символ того, что нынешние войны уже не совсем реальны и не категорически фатальны, поэтому их не стоит принимать слишком всерьез. А «Стечкин» стал одним из этнических атрибутов российских «песен солнца» после того, как из сражения топ-менеджмента корпорации «Баренц-газ» без царапины вышел только майор экспортного отдела. «Стечкин» достался ему в наследство от отца, воевавшего еще в 90-х, где-то на Кавказе…

Страхов принял символическое, но очень действенное оружие и по ходу ритуала снова, поддаваясь навязчивому рефлексу, отметил время на своих антикварных Q&Q.

Оставалось полминуты до блокировки. Тридцать секунд последней паузы, во время которой можно было досмотреть replay — ничего не упустить и перейти в режим live.

…Когда он сел в машину и тронулся, маоистка ехала следом за ним еще пару километров. Потом, на следующей, Бусиновской, развязке, ушла на уровень ниже, и он потерял ее на экране заднего обзора. Ему показалось, что она помахала ему на прощанье… но, конечно, показалось — лобовое стекло ее внедорожника, способного физически проехать через такие зоны, проезд в которые уже давно запрещен, было полностью затенено.

Страхов облегченно вздохнул, подумав, что он вышел из инцидента почти святым, и о нем в какой-то корпорации сложат красивые легенды. Уж она постарается, можно не сомневаться. А если через неделю-другую в популяции директоров появится мода на битый габарит — тогда можно будет считать, что эксперимент полностью удался.

В почти идеальном настроении он въехал на верхний, открытый паркинг «Небесной стены», предназначенный для креаторов уровней I-7 — I-9. Приятно иметь доступ к легкой прогулке по свежему воздуху, приятно осилить шагом стометровку до главного входа с трехметровыми швейцарами-привратниками…

Тогда он заметил краем глаза, но совсем не обратил внимание на стоявшие уровнем ниже, за ограждением, крытую фуру и два телескопических подъемника Sotechso — аут-компании, обслуживающей здание корпорации. Из фуры выгружали форматки внутренних перегородок, профили…

Теперь Страхов догадался: они подогнали фуру с ремонтными материалами. Всего одну фуру. Ее груза хватало как раз на реконструкциюнескольких офисных помещений. Значит, аутсорсеры уже тогда были осведомлены о грядущей корпоративной войне и деловито готовились к разгрому одного этажа… А Эйхерманн получит прямую директиву руководства минут за пять до появления Страхова в офисе. Значит, ауты посвящены в базовые тайны бизнес-процессов не хуже, чем руководство самой корпорации. Возвращается класс-гегемон, как во времена красных революций… Только в другом обличии, привет Марксу. И Ницше заодно.

Трехметровые привратники — увеличенные копии императорских терракотовых воинов из гробницы Цинь Шихуана — просканировали Страхова и поклонились ему. Двери корпорации — копии ворот одной из сторон Запретного Города — распахнулись перед Страховым. Число входов в здании корпорации на всех уровнях превышало сотню, поэтому по утрам никакой толкучки не бывало. Корпорация могла позволить себе встречать каждого креатора в индивидуальном режиме — как уважаемого гостя, с укороченной, но вполне внушительной китайской церемонией.

Лифт-беседка, отделанный внутри резными панелями с дракончиками, повез Страхова к небесам. Страхов присел на банкеточку красного дерева, взял с чайного столика ча-хе с горячим чаем тэ гуань-ин и погрузился в творческое недеяние, предшествующее креативному подъему. Скорость лифта адаптировалась под движение руки Страхова и неспешный ритм глотков, и беседка достигла нужного этажа как раз в тот момент, когда ча-хе опустела.

Страхов вышел на своем этаже, машинально отметив, что планировка этажа несколько изменилась и усложнилась, и двинулся к центральному входу в свой офис.

Планировка этажей менялась несколько раз в году. Причины бывали разные: расширение отделов или дочерних компаний, свертывание отделов и дочерних компаний, появление новых… и еще, хотя и куда реже, объявление внутрикорпоративных войн. В этом году в московском офисе «Небесной Стены» их еще не случалось. Предположить войну Страхов, как ни странно, не удосужился. Видно, его мозг все еще был занят дорожным происшествием, которое грозило творческими находками… А может быть, эта ошибка интуиции была включена в программу предчувствия-откровения, время которого тогда еще не наступило…

На этот раз изменение планировки этажа оказалось ни чем иным, как стандартным усложнением структуры укрытий, необходимой для творческого подхода как к обороне, так и к нападению, а заодно — для повышения шансов выживания каждого отдельного бойца корпоративного фронта.

Голографический страж офиса в парадном одеянии воина царства Цинь проницательно заглянул Страхову в глаза, прочитал его радужную оболочку и церемонно поклонился. Скоро этого стража не спасут ни проницательность, ни восточная учтивость. В реальных боевых условиях он ни на что не годен, как и весь опыт войн прошлых эпох… Но прежде чем исчезнуть, страж вдруг начал явственно менять свой имидж и пол, превращаясь в девушку-бойца Красной Армии Китая. Страхов тряхнул головой. Призрак исчез…

«Экстериоризация! — решил Страхов. — Поосторожней с этим делом, а то погонишь брак…» Однажды такое случилось, когда он, увлекшись наблюдением за выводком соколов на своей скале, чуть не испортил трансляцию нового корма для кошек в недельный массив сновидений.

Он еще раз сморгнул, убедившись, что все чисто, и вошел в офис.

На своих рабочих местах Коковнин, Ник, Макс, Пин Пион — все, как обычно, в виртуальных шлемах — поздоровались дружным взмахом рук. Молча. Чем выше слаженность креативной команды и глубже взаимопонимание, тем меньше пустых разговоров. И никаких вербальных приветствий. Не чаще раза в неделю Ник Ситарам пояснял какую-то деталь проекта устно. Раз в месяц, не чаще, откликался по делу Коковнин. Никого не смущал и не обижал тотальный обет офисного молчания, строго соблюдавшийся Максом согласно кодексу креаторов внутренней защитной службы. Они, в отличие от аутсорсеров внешней защиты, имели доступ в святая святых, в системы информационной безопасности. Только прелестный голосок Пин Пион звенел, когда хотел, будя вдохновение и способствуя творческим озарениям. Пин Пион очень гордилась, что приносит креативную пользу, невольно выходя за пределы полномочий исполнительного директора и при этом не нарушая ни субординации, ни программы бизнес-процессов.

Ну, а болтовня с Борисом — что конкретная, что отвлеченная — собственно, и была основной частью их со Страховым работы, энергетическим источником идей.

Утреннее присутствие в офисе их обоих, Страхова и Эйхерманна, в отличие от остальных сотрудников, работавших с закрытыми массивами информации, было не более чем исполнение общинного, конфуцианского ритуала, предписанного бренд-конституцией «Небесной Стены». Кодексы западных корпораций таких требований к креаторам не предъявляли и предъявлять в принципе не могли. После наступления Равновесия двенадцатилетнее сосуществование на Земле двух полярно противоположных режимов креативности — западного и восточного, строго индивидуалистского и общинного — не выявило явного преимущества того или другого. В этом ученым виделась важная эволюционная роль Равновесия.

Внутрикорпоративная война подразумевала полный офисный сбор. Получалось, что теоретически Западу легче нападать, а Востоку легче защищаться…

Борис, как ни странно, в этот раз тоже поздоровался молча. Подал руку. Как бы с намеком глянул на свои часы, которыми тоже гордился. Он носил пластиковые Rolex Young Oyster — самую дешевую в мире модель часов, выпущенную, по закону Равновесия, элитной фирмой Rolex в количестве всего двадцати пяти экземпляров и стоившую всего один чистый юэн! Перепродавать эту модель по более высокой цене или выставлять на аукцион было запрещено. Пожимая друг другу руки, Страхов и Эйхерманн являли собой наглядный эталон Равновесия!

— Уровень интуиции? — спросил Борис так внушительно, будто рассчитывал, что в такой чудесный майский день они просто обязаны родить идею на креативный «Оскар».

Вид у Эйхерманна был не по сезону собранный, сосредоточенный.

— Не спрашивай, — обнадежил его Страхов, не придав этому факту значения. — Не ниже плинтуса… Полтора-два балла.

— Вижу, — деловито свел брови Борис. — Подождем…

Он уже получил сигнал «синей тревоги» от руководства, но решил пока не тормозить будничный творческий процесс — техническую отладку сюжетов сновидений для новой «линейки» встроенных пылесосов Apple-Panasonic. Четверть часа напряженной работы в полдень стоили немало.

Страхов первым делом подошел к окну и стал вглядываться в подернутую дымкой, переливающуюся бликами машин развязку. Он знал, что Борис очень не любит, когда его, Страхова, рабочий день начинается с эскапистских настроений, с медитации у окна.

Он приготовился к какому-нибудь язвительному комментарию, колкой шутке… Когда-то Борис в таких случаях настойчиво рекомендовал Страхову полечиться от ностальгии. У него был любимый аргумент: мол, тезка Страхова, Александр Великий, ностальгией не страдал и именно поэтому завоевал и переделал на свой лад весь мир. Ведь если бы он страдал ностальгией, то умер бы не в Вавилоне царем Вавилонским, а угас бы мелким князьком где-нибудь в Скопье или Приштине, или, того хуже, в каком-нибудь албанском городишке без всякой информационной категории и уровня доступа в разделе Всемирной Истории.

Стоя у окна, Страхов с легким удивлением на втором плане сознания отметил, что Борис гнать его отсюда не собирается, а чего-то напряженно ждет и ему сейчас даже не до его, Страхова, комплексов.

— Все будет хорошо? — вдруг спросил Борис.

— Почему бы и нет… — машинально ответил Страхов.

И удивившись еще больше, повернулся лицом к своему напарнику.

Тот неотрывно смотрел не на него, а на экран своего монитора.

Стоп-кадр длился две, а, может, даже и три минуты.

Внезапно Борис резко вздохнул и будто округлился весь, как воздушный шар, затем так же резко сдулся и, криво улыбнувшись, посмотрел на Страхова.

— Все… — сказал он и ткнул пальцем в экран.

Раздался нежный звон, будто один раз нежно ударили в китайский колокольчик. Все живо сняли виртуальные шлемы и уставились на Бориса.

— Господа, я вынужден сообщить вам приятнейшее известие… — тоном неисправимого весельчака произнес Борис и вытер лоб тыльной стороной ладони.

С последним его словом открылась крайняя справа секция оружейного шкафа, принадлежащая Максу, и оттуда выдвинулась подставка с его автоматом Agram-Makarov. Крепления раскрылись, и оружие вывалилось прямо в протянутую руку Макса. Ни одна его мимическая мышца не дрогнула — вот у кого сегодня с утра уровень интуиции достигал глубины Марианской впадины…

— Вот именно, — кивнул Борис. — Сегодня на нас возложена задача отправить конкурентов в отпуск. Получен вызов. Объявляю «красную тревогу»!

В пустом пространстве офиса снова раздался тихий и ласковый, как от легкого порыва ветра, удар китайского колокольчика. Предупреждение о полной блокировке всех видов связи.

— Уходим все! — скомандовал Страхов и, взглянув на удивленного Ника, чьей обязанностью было прикрывать офис, ткнул в него пальцем: — И ты тоже. Это новая тактика… Уходят все. Если немцы войдут в офис, то будут дезориентированы. Никакой обороны сервисов. Так еще никто не делал. Значит, они не станут искать их сразу… Будут ждать подвох. Минуту-другую. Время поработает на нас… Идем цепочкой. Ник… Это всех касается. Ничему не удивляться! Ник, прикрывай отход. Пошли!

Он решительно покинул офис и двинулся к разветвлению коридора.

«Угол?!» — резко указал пальцем Коковнин, выбросив вперед руку.

По всем правилам, он и Макс должны были тут же прикрыть оба угла, справа и слева. Уж если занервничал Коковнин, то как были растеряны остальные!

— Их там нет! — бросил через плечо Страхов. –Я включен. Уровень интуиции — все сто!

Он и сам не смог бы сейчас себе ответить, блефует или нет…

Прямо на перекрестке он решил не останавливаться — так нагло искушать судьбу было совсем непростительно.

Остановка перед разветвлением. Он поднял руку, приветствуя пустую стену… Так и есть! Прямо перед ним, на стене, проявилась голограмма воина… но не из царства Цинь. Это стоял в неприхотливой форме боец Красной народной армии Китая, которую товарищ Мао когда-то вел по весям и горам, преследуемый японскими полчищами.

Позади — будто не дышит никто. Видят они красного солдата или нет?.. Страхов сам замер и затаил дыхание, приготовившись к сканированию. Воин не кланялся. Он просто, как и Страхов несколько секунд назад, поднял руку в приветствии, и в тот же миг на его месте открылся проход с голубоватой подсветкой внутри.

«Вперед!» — отдал команду жестом Страхов и двинулся прямо.

Ловушка для одного?.. Или впустят всех? Если всех, значит дают шанс…

Как только вся команда втянулась следом за Страховым, вход позади закрылся.

Здесь было подобие лестничной площадки с видимым тупиком. Голограммы в конце этого короткого коридорчика не появилось, когда он на всякий случай поднял руку. С одной стороны были две пары дверей, очень похожих на двери лифтовых шахт, но без всяких намеков на кнопку вызова, с другой — металлическая лестница с решетчатыми ступенями. За ней по грубой стене тянулись пучки разноцветных кабелей, собранные в несколько стволов прозрачных защитных оболочек. Некоторые из кабелей сами были прозрачными, и по ним, как по капиллярам, стремительно текла — в одних вверх, в других вниз — мерцающая субстанция. Такое Страхов видел впервые, все эти технологии мира аутов были за пределами его инфо-доступов. Но эти кабели-капилляры напомнили Страхову кровеносные сосуды, а другие, с пережатиями, — отростки нейронов человеческого мозга. Каждый город должен когда-нибудь превратиться в реальный мозг, в этом Страхов не сомневался.

Он вспомнил свой сон, попробовал больше по наитию, чем логически, рассчитать степень совпадений…

— Ну что, я выбрасываю схему? — спросил нового командира Борис Эйхерманн, присматриваясь с интересом и настороженностью, как и все, к незнакомой обстановке. — На ней ничего этого нет. Ауты подсунули «фальшивку»… Что скажешь?

— Подожди, может, еще пригодится, — машинально ответил Страхов.

— Мы на территории аутов, и ты, судя по всему… по крайней мере, на этом участке знаешь не меньше их… а, может, и больше, — подбросил Эйхерманн провокацию. — Кто мне про интуицию сегодня выдал дезу? Ты ведь все знал, да? Я не требую, чтобы ты нам все сказал и разъяснил… Мы понимаем…

— Вот и хорошо, — кивнул Страхов и глубоко вздохнул, старясь снять напряжение.

— …Игра по новым правилам, — словно пытаясь вновь убедить самого себя доверять своему другу, добавил Борис.

— …и я в ответе за то, чтобы вывести свой народ из Египта, — закончил его мысль Страхов и оглянулся на Бориса.

Тот ответил очень многозначительным взглядом, в котором уравновешивались полное доверие с полным принуждением. Возможно, так и смотрел временами на Моисея его народ.

— Надеюсь-таки, что не в Сибирь, по русской привычке, — только и съязвил Эйхерманн. — В эту неприятную крио-мерзлоту…

— Подъем на два этажа. Дальше — втягиваемся со стандартной схемой прикрытия, — предупредил Страхов и ощутил порыв теплого ветра, это был хоровой вздох облегчения всей команды. — Пошли!

Странное дело: лестница, на вид металлическая, совсем не гремела под ногами… прямо как во сне… Но в том сне-то она как раз гремела…

На всякий случай Страхов вышел на площадку уже на следующем этаже и приветствовал глухие концы лифтовой площадки. Ни хао! Ответа, как он и предполагал, не последовало…

Их и вправду ждали этажом выше. Виртуальный часовой Красной Армии Китая принял пароль сетчатки Страхова и пропустил отряд через свой пост, сквозь себя.

Двинулись плотной цепочкой по коридору, насыщенному приглушенной алой подсветкой… и внезапно вскинули оружие: на длинной боковой стене одновременно разъехались две секции, открыв технические, предназначенные для аутов, входы в лифтовые шахты.

— Дай-ка мне схему, — попросил Страхов.

Борис, не говоря ни слова, со стремительной услужливостью развернул ее.

— Вот они, эти шахты, — указал Страхов. — Все идет по плану.

— Ты уверен, что это-таки подсказка, а не ловушка? — не выдержал Борис.

— Таких сложных ловушек не бывает, — убедительно подумал и сказал вслух Страхов. — Ловушка — это просто кусок сыра, который попадается по дороге прямо под нос. Потом — железной рамой по хребту, вот и все… А так далеко засовывать приманку — сам охотник без пальцев может остаться, верно?..

Борис только хмыкнул.

— Мне что-нибудь для отчета нужно знать об этих технологиях? — спросила исполнительная Пин Пион. — Про ловушку с куском сыра?

Знания о таких ловчих технологиях древности находились куда выше ее инфо-уровня. Или глубже, как посмотреть…

— Я потом тебе расскажу, это интересно… Это не стоит отдавать на внешний подряд, — пообещал Страхов, уже занимаясь другим делом.

Он внимательно рассматривал начинку шахт прямоугольного сечения. По левой стороне левой шахты и по правой стороне правой тянулись магнитные полозья, предназначенные для обычных, пассажирских лифтов. По их противоположным стенам тянулись более узкие направляющие, необходимые для перемещения аварийных капсул с аутсорсерами.

Среди неизвестного назначения датчиков Страхов узнал только окошечко с таймером. Сверил со своими часами. Странно… Часы этого этажа шахты отставали от его Q&Q на двенадцать минут пятьдесят шесть секунд… Нет, не странно!

Кого выбрать первыми кандидатами на спасение в этой войне?

— Ник… Володя… — Страхов намеренно обратился к ним не по номерам расчета, а по именам, подчеркивая нестандартность ситуации… да и просто из любви и уважения, выказать которые было самое время. — Ваша задача: ровно через двенадцать минут… ровно через двенадцать минут, считая с этого момента, вы должны произвести подрывы на магнитных направляющих пассажирских лифтов. Вот здесь… Сообразите, как закрепить и подорвать одновременно все ваши гранаты. Все. Больше ничего не делать и никуда не соваться.

Священно-коровьи глаза Ника не выразили никакого удивления. Коковнин только приподнял бровь, как всегда делал, когда получал задания по максимальной загрузке контента в лимбическую систему потребителей.

— Дальнейшие действия? — вдруг, на удивление Страхова, задал вопрос Ник Ситарам.

— Никаких, — твердо приказал Страхов. — Ждите. Либо для вас откроют выход, либо придут за вами и выведут… Только сами тут не подорвитесь случайно. Вам в отпуск еще рано. Все! Время идет! Удачи!

Поднявшись еще на один этаж и миновав еще два «красных поста», они вышли из параллельного мира аутов в родной мир креаторов, брендов и яркого солнца: системы поляризованного освещения поглощали солнечные лучи, изгибали и направляли их во внутренние коридоры.

На ближайшей лифтовой площадке Страхов остановил отряд. Каждый занял свою позицию по заученной схеме — по углам, у проходов.

Запрещенная в их креативном мире схема-голограмма уже не требовалась: в мозгу Страхова ясно фосфоресцировала своя голограмма этой части здания.

Вот перед ним двери той самой пары лифтов, шахты которых контролируют в потустороннем мире аутов Коковнин и Ситарам. Каждая из дверей изображает старинную китайскую ширму с изображением вечернего моря, как если бы смотреть на воду с горы, слегка опустив подбородок. То есть само море выглядело на картине, как стена. Мелкие барашки громоздились друг на друга, будто строительные камни этой стены. Может, у китайцев коллективное бессознательное представляет собой «вертикальную плоскость», а не «горизонтальную», как в демократическом западном мире? Стоит подумать на досуге…

Десять минут… Немцы атакуют сверху. Четверо «смертников» будут отвлекать… до последнего патрона. Таков их план.

Сечение здания «Небесной стены» напоминает стилизованный иероглиф «Небо». Офис «ПуЛ» — в «центральной перекладине», ближе к углу. «Немцы», чтобы рассредоточиться и не попасть под хорошо продуманный упреждающий удар, разбились на пары, идущие к одной цели разными, максимально разнесенными в пространстве путями.

Вторая пара уже под контролем. Первая начнет продвижение раньше второй, не в лифте, а по лестнице, и, понятно, прибудет на место чуть позже второй. А третья, основная, ударная… О ней пока лучше не думать. Вопрос: как без долгой возни прихватить первую? И тоже на этом уровне — тремя этажами выше офиса фирмы «ПуЛ»…

На ее перехват нужно послать Бориса и Макса. Покончив здесь со второй парой, хорошо бы их подстраховать… Прямого перехода в ту секцию здания, где будет спускаться первая пара, нет. Коридоры, повороты, проверка доступов — на все не меньше тридцати секунд. Много. Как срезать?.. Прямая, проведенная от этой лифтовой площадки до той секции, проходит через чей-то офис. Судя по секции и этажу, — здесь явно офис не какого-то крупного бренда и, тем более, не руководства московского представительства «Небесной стены»… На какой штраф это потянет?.. Не важно. Сегодня, главное — сохранить команду и дать не стандартный ответ коллективному бессознательному.

Восемь минут…

— Боря… Макс… Площадка секции «Джей». Лестница. Они пойдут сверху, — коротко поставил задачу Страхов.

Его поняли.

— Двое… Но, может быть, и трое… — предупредил он. — Но не больше трех. Готовы?

— Всегда готовы! — бодро кивнул Борис.

— Мы вас сразу поддержим! — пообещал Страхов.

И сразу пожалел о сказанном, потому как не столько подбодрил, сколько удивил обоих: как это они с Пин Пион их «сразу поддержат»? Сквозь стену, что ли, пройдут?

— Вперед! — скомандовал он и постарался пожелать им с полной уверенностью в завтрашнем дне: — Удачи!

Борис и Макс исчезли в коридорах. Страхов остался с Пин Пион.

— На тебя опять вся надежда, — честно, без преувеличения признал он.

На щеках Пин Пион выступил натурально славянский румянец. Она гордилась доверием Страхова.

Они покинули площадку перед лифтами, немного углубились в коридор. С каждым шагом чуть сдвигался в мозгу Страхова по оси трехмерный план этажа.

— Как ты думаешь, здесь стена тонкая? — соблюдая восточную учтивость, спросил Страхов своего исполнительного директора.

Пин Пион глянула вправо, глянула влево, пригляделась к стене.

— Стык профилей плит, видимо, тут проходит, — указала она движением пальца сверху вниз. — Значит, самая слабая точка примерно здесь. — Она сделала два шага вбок, заставив Страхова посторониться. — Три-четыре удара ногой — и будет можно пройти.

— Свои нежные пальчики ты сегодня побережешь, — предупредил Страхов. — Нужно будет все сделать быстрее…

— Как? — вскинула бровки Пин Пион, поняв, в чем ее задача, но не поняв технологии… всего на пару секунд не поняв.

Бровки вскинулись еще выше.

— А штраф?! — мило, совсем не пугающе ужаснулась она. — За непреднамеренное попадание в стороннее лицо. Может быть очень большой штраф! Очень!

— Моих кредитов хватит, — отрезал Страхов.

Пин Пион быстро заморгала.

— Наш новый противник очень силен. Сегодня, главное — сохранить фирму в полном составе. Как семью… Остальное поправимо, — сказал Страхов, замечая, что его сердце начинает работать в ритме тревожного таймера.

Пин Пион перестала моргать. Про семью сразу понятно все что угодно любой китаянке.

Три минуты пятьдесят шесть секунд…

— Занимаешь позицию примерно здесь, как тебе самой удобнее, — стал пояснять боевую задачу Страхов. — Как только услышишь, что я начал стрелять… что?

— …Я очередью вырезаю кусок. Высота — полтора метра. Ширина — метр. Этого хватит? — Пин Пион склонила головку набок.

— Умница! — похвалил Страхов. — Первой не входи. Ждешь меня… Если меня задержат, поддержи.

— Может, лучше я не буду ждать и сразу вырежу?.. — наморщила лобик Пин Пион. — Ведь вместе... — Она чуть запнулась и снова покраснела. — Там, их легче будет прихватить… Нам вместе…

— Нет! — отрезал Страхов. — Мы не знаем, кто там, за стеной. Нам бы сейчас не схему в руки, а бренд-лист здания… — Непростительно было мечтать о пустом, времени не было. — Все! Готовность «один»! Удачи тебе Пин Пион!

— И тебе удачи, Саша! — улыбнулась Пин Пион и, тут же превратившись в маленького злобного киборга, отпрыгнула, как пружинка, на удобную позицию.

Две минуты.

Страхов нарочито неторопливым, расслабленным шагом, нарочито спокойно и ровно дыша, вернулся на площадку перед лифтами и укрылся за колонной, начав преступно топтать газончик с молодыми ростками бамбука. Штраф — не меньше двадцати кредитных юэнов, точно!

Мелкий дерн под ногами казался чересчур — просто предательски — мягким и подвижным. Мешал двигаться четко.

Минута!

Если он все угадал и рассчитал правильно, если он, наконец, научился верно интерпретировать собственную базу сновидений, ему должны поставить высший балл на экзамене по приему в сверхчеловеки… А если все это бред, тогда… Страхов не нашел, чего можно смертельно опасаться в этой ситуации. Страшней, чем заразиться нейролепрой, в этом мире ничего ему не виделось.

Сорок секунд!

Есть!

По ленточке делений над дверями одного из лифтов справа налево побежал огонек «цели»! В реальности «цель» двигалась сверху вниз.

«А второй лифт где?» — удивился Страхов, не увидев огонька над другими дверями. Неужели он переоценил противника, решив, что вторая пара разделится и один из составлявших ее бойцов станет спускаться с небольшой задержкой другом лифте?..

Только один огонек! Тем лучше…

Двадцать секунд…

Они планировали выйти этажом выше офиса «ПуЛ»… но будут вынуждены покинуть лифт раньше! Как показала История, главное для минимизации потерь — нарушить четкие немецкие планы начала вторжения… Хотя переполох в здании может начаться такой, что и его собственный, Страхова, план потонет в «белом шуме»…

Десять секунд…

Шесть…

Вот они, вспышки красных аварийных сигналов на концах обеих «высотных ленточек»! Крохотные проекции двух взрывов в шахтах… Один — лишний.

Первое точное попадание — аварийные системы тормозят лифт на нужном этаже…

Тихий звон китайского колокольчика… и море расступилось — раздвинулись «ширмы» с барашками волн.

Страхов увидел человека в глухом шлеме и с облегчением — ошибки не было! — спустил курок. Струя аналоговых пуль отбросила «фроммовца» к задней стенке. Он ударился об зеркало и мешком рухнул на пол. Не поймешь, кто это был. Похоже, китаец… Второй «фроммовец», вдавившись лицом в боковую стенку, с левой руки стал вслепую поливать площадку из своего автомата, а правой рукой отчаянно давить на разные кнопки. Лифт его не слушался, настойчиво приглашая выйти в «безопасную зону». Двери, ясное дело, не закрывались.

Страхов, не торопясь, снял с пояса гранату, приложил большой палец к сенсорной чеке, считавшей с него отпечаток, и махнул рукой.

Поразительно порой замедляется время! Граната так лениво — как комок пуха! — удалялась по воздуху в сторону лифта, что Страхов даже успел «прикрыть» ее полет еще одной очередью… Ему показалось, что если этого не сделать, тот, в лифте, без труда поймает гранату и бросит обратно.

Потом была вспышка, и лифт выплюнул наружу облако дыма и кучу обломков — куски резных дракончиков, чайного столика, всякие черепки. Чужой этаж: штраф не меньше пяти тысяч кредитных юэнов!

Следом, облепленный белыми лепестками лотоса — за уничтожение лотоса еще полсотни! — вывалился и распластался на площадке «фроммовец». Пухленький, почти как Борис Эйхерманн. Это был их итальянец… Ясно, в лифте компания “Fromm3” спускала «балласт» — наименее ценные кадры. Расслабляться рано.

— Можно пройти! — звонко доложила Пин Пион.

Эффектный удар ногой в уже перфорированную стену — и дверь готова!

Внутри всплеснулись женские крики. Не задело бы там кого…

— За мной! — скомандовал Страхов, пропускать даму вперед не полагалось.

Он нырнул в чужой офис, на ходу вынимая свою карточку.

Времени удивляться тоже не было, но — было чему: офис оказался полон экзотических цветочных композиций под прозрачными колпаками, икебан и косоглазых девчушек лет семнадцати. Здесь располагалась фирма, занимавшаяся генетической флористикой. Девчушки в страхе жались по стенам.

Походя Страхов бросил свою карточку на стол, показавшийся ему столом главного креатора, очень вежливо извинился по-китайски и добавил по-русски с вежливостью ломящегося десантника:

— Любой штраф подтверждаю!

Тут же затараторила по-своему Пин Пион, и китайские девчушки за спиной Страхова вдруг разом, причем вместе с самой Пин Пион, как по команде, звонко рассмеялись.

«Умница!» — только и восхитился Страхов, уже выскакивая из офиса-лаборатории через штатный выход.

Дерзкий маневр по прохождению препятствий, оказался, однако, избыточным. Но Страхов о нем не пожалел.

«Второй взвод» — Борис с Максом — уже успел сделать полдела…

— Мы здесь! — услышал Страхов голос Бориса и, миновав коридор, увидел и его, и Макса.

Оба стояли, прильнув к пилястрам выхода с этажа на основную, «парадную» лестницу.

В крупных китайских корпорациях лет пять назад появилась мода на такое излишество: помимо стандартных, функциональных лестниц, в каждой секции крупного здания снизу и прямо до небес возводили непомерно широкую лестницу, богато украшенную декоративными деталями — опять же, неизменные драконы, тигры, узоры, фонарики, веера и все такое…

Вход на лестницу был открыт. Борис стоял, прижавшись к сенсору.

Соблюдая осторожность, чтобы не подставиться под огонь с лестничной площадки, Страхов и Пин Пион по стене приблизились к своим.

— Она наверху! — шепнул Борис. — Все о’кей! Мы их не пропустили…

— А вторая?.. — спросил Страхов.

Эйхерманн сделал жест — мол, прихватили — и указал на лестницу.

Страхов рискнул заглянуть за пилястру. На лестнице — головой вниз, лицом на ступеньки — аккуратно, как в «позе змеи», лежала высокая девушка атлетического телосложения, затянутая в черный матовый комбинезон. Ее черный защитный шлем блестел. Ее автомат, съехав вниз, так же аккуратно лежал под последней ступенькой, и к нему сверху, от тела, тянулась тоненькая лесенка-струйка крови.

— Хай! — крикнул Страхов.

Эхом был одиночный гулкий выстрел наверху. Пуля щелкнула в стену, в другую — и ударила в косяк со стороны лестницы. И, если бы не препятствие, угодила бы Борису прямо в голень!

— Ты видел суку, а?! — сделал страшные глаза Борис.

Вторая «эсесовка» знала толк в рикошетах.

То, что женская, очень слаженная пара «фроммовцев» пошла по парадной лестнице, тоже было предсказуемо — самый безопасный путь!

— Она оттуда не уйдет, пока будет знать, что держит здесь как минимум двоих, — сказал Страхов.

— Таки ежу понятно, — бывало усмехнулся Эйхерманн.

— Борь, договорись-ка с ней! — осенило Страхова.

Его старый друг и напарник не успевал удивляться…

— Да тебе это — нечего делать! — поднапер на него Страхов. — Что-то вроде перемирия. Статус-кво. Ей все равно вас не одолеть, а вам — ее. Спроси, хочется ей в криопаузу или не очень… Тут патовая ситуация. Предложи ей посидеть, поговорить о погоде, подождать, пока остальные друг с другом разберутся.

— Да она за свою подружку нас порвать готова! — выразил сомнение Борис.

— Ты уверен? — спросил Страхов.

— Нет, — признал Эйхерманн.

— Вот и поговори с девушкой, успокой ее… Ты умеешь, — мягко приказал Страхов. — А мы пошли.

— Может, Макса возьмешь для усиления? — спросил уже вдогонку Борис.

Он проникся своим заданиям и явно не сомневался, что справится.

— Не надо, — на несколько секунд притормозил Страхов и, повернувшись, посмотрел Борису в глаза. — Я ведь тоже не уверен, что она не готова нас всех порвать…

— Что ты им такого смешного сказала? — спросил Страхов, когда они стороной обходили слегка порушенный цветочный рай.

— Я им сказала, что нам нужна группа поддержки — девушки, которые умеют танцевать и красиво махать букетами цветов, — вполне серьезно доложила Пин Пион. — Они очень смеялись.

У Страхова возникло почти непреодолимое желание чмокнуть китаянку в щеку, но он сдержался: так и собственного бойца легко из строя вывести…

— Пора тебе повысить инфо-уровень, — почти строго сказал он. — Я дам запрос, Борис подтвердит.

— Спасибо, — еще более строго ответила Пин Пион. — Только вы им зря свой идентификатор оставили. Никто так не делает…

— Теперь ты знаешь, кто так делает, — сказал Страхов и сделал жест «стоп!».

Они успели спуститься на свой этаж и подойти к повороту в коридор, где был расположен офис компании «ПуЛ».

Страхов напряженно прислушался, посмотрел на Пин Пион. Та постаралась прислушаться еще более сосредоточенно, но только пожала плечами.

Можно было предположить, что ударный взвод «фроммовцев» еще готовится к прыжку с крыши на парапланах. Не имея, согласно первому правилу корпоративной войны, никаких средств дистанционной связи, атакующие имели возможность рассчитывать каждый свой шаг тоже только по времени… и, разумеется, по своим интуитивным способностям. Но на поле интуиции фирма «ПуЛ» уже доказала превосходство над противником.

Ударный взвод «фроммовцев» должен был дождаться, пока остальные отвлекут и оттянут на себя основные силы «пуловцев». Но и не промедлить…

Утром на обоих углах коридора появились ромбического сечения пилястры, украшенные ханьским орнаментом-барельефом. На самом деле это были устроены для удобства обеих воюющих сторон отличные укрытия.

— Оставайся здесь, — велел Страхов. — Держи коридор и площадку. И, если что, прикрой меня.

Пин Пион быстро, чисто по-китайски, закивала. Но в ее глазах Страхов заметил уголек боли.

— Все рассчитано точно, — уверил ее Страхов и двинулся в коридор. — Стой здесь… и прошу тебя, ничему не удивляйся.

Он остановился чуть в стороне от входа в офис, повернулся к нему лицом и стал ждать.

Он отлично представлял себе, какая буря чувств бушует сейчас в душе китаянки, готовой ради него на любую жертву, но ни разу не повернул к ней головы.

Немцы оказались чересчур предсказуемы. Страхов сказал себе: «Полторы-две минуты». И через минуту сорок секунд, по показанию часов на внешнем блоке управления системами офиса, изнутри донеслись глухие хлопки, и стена офиса как будто вдохнула и выдохнула несколько раз.

Так и есть: очереди по окнам, по паре гранат в каждую из комнат офиса.

Теперь Страхов позволил себе повернуть голову к Пин Пион и хитро подмигнуть ей. Пин Пион сморгнула.

Страхов приложил палец к губам… Пин Пион должна была понять, что задача не в том, чтобы просто молчать…

Только бы теперь не ошибиться. Внутренним взором Страхов видел, как немцы обескуражено озираются в покинутом офисе. Вот вам «Летучий Голландец», ребята! Слышали о таком?

Нужно подождать еще полторы минуты. Они не выйдут в коридор, поостерегутся. Один будет прикрывать дверь, другой… другой, наверно, уже начал сканировать помещение в поисках этой платы — блока регистрации фирмы с паролями доступов. Победой в войне считалось именно овладение этим блоком. Включение его атакующей стороной в тот же миг «выключало» войну.

Минута прошла. Теперь оба увлечены своим делом. Но еще через минуту полная тишина, полное отсутствие событий начнут по-настоящему пугать их и сделают непредсказуемыми. А еще через минуту умный немец наверняка засечет местоположение блока…

Пора!

Страхов переложил автомат в левую руку, движением правой активировал «стража»… Страж был как страж, тот же, что и 2500 лет назад… Просканировав сетчатку, «страж» открыл дверь.

В офисе было грязновато, пол — усеян оконными «леденцами»

— Я не вооружен! — громко сказал Страхов по-английски.

Он бросил автомат внутрь, потом — шлем и, подняв руки, шагнул в офис. «Бедняжка Пин!» — подумал он.

Что он ожидал, то и увидел. Один автомат был направлен на него слева, другой в упор — с трех шагов.

«Главное, чтобы уровень осторожности не превысил уровня удивления», — подумал Страхов… и облегченно вздохнул, видя, что стоявший перед ним немец — явно тот самый, в чью задачу входило обнаружение блока, — не опуская ствола, снимает с головы шлем и показывает свое лицо. Благородный жест! Лицо потное, короткие русые волосы дыбом, глаза настороженные, но — никаких панических намерений…

— Спасибо! — сказал Страхов. — Можно опустить руки?

Немец покачал головой.

— Что это значит? — с воинственной сдержанностью — или наоборот, — поинтересовался он.

Точка развертывания новой реальности была близка. У Страхова чуть перехватило дыхание, как всегда бывало перед рождением новой коммерческой идеи. Раньше это называлось вдохновением… Как и в случае с идеей, Страхов даже не мог предположить, что это будет за реальность… может быть, приход нового Равновесия… что-то, способное полностью изменить в одно мгновение всю цивилизацию… а может, просто ни-че-го… ошибка интерпретации… холостой выстрел с его стороны… тогда боевой выстрел со стороны противника поставит точку… и даст ему возможность спокойно отдохнуть в криопаузе… а хуже нейролепры на Земле пока ничего не придумано.

— Просто новый креатив, — сказал Страхов и коротко оглянулся.

Второй немец шлема не снял и на Страхова уже не смотрел, прилежно прикрывая вход в офис.

Больше всего Страхов испугался — на секунду испугался, — мысли, что Ник и Коковнин уже выбрались из зоны аутов и вот-вот подоспеют сюда. Хуже не придумаешь. Но интуиция подсказывала, что их еще оттуда не выпустили…

— Все ваши уже заблокированы и отправлены в отпуск, хотя я не могу это ничем подтвердить, — продолжил он. — Но нам такая победа не нужна. Нет креатива. Но его можно создать…

— Я не понимаю, что вы имеете в виду, — сказал главный фроммовский креатор, а это явно был он.

— Очень просто, — сказал Страхов и вздохнул, уже устав держать руки на весу. — Я сейчас сам отдам вам блок регистрации. Из рук в руки. И мы вместе активируем его, вложив в пароль две сетчатки… Мою и вашу…

— Дьявол! — выругался немец, ствол качнулся в его руке. — С какой целью?

— В этот момент возникнет совершенно уникальный креатив! — Страхов развел руками, не опуская их. — Просто невероятный! И мы его… зарегистрируем…

— Какой креатив?! — Немец, похоже, начинал терять одно важное национальное свойство.

— Дайте мне достать блок. Он здесь. — Страхов осторожно повел рукой и указал на одну из секций стены.

И в этот миг за прозрачной перегородкой, в соседней комнате офиса, раздался треск, секция стены влетела внутрь помещения… и в комнате появилась Пин Пион.

«Только не это!» — обожгло мозг Страхову…

И тут же что-то кольнуло его в шею сзади.

Реальность действительно изменилась. Страхов чувствовал, вернее видел по движению предметов, что падает набок, но падает очень и очень медленно, будто невидимая сила подхватила его со всех сторон и бережно опускает на пол.

Прежде чем соприкоснуться с полом, он даже успел подумать, что зря пообещал Пин Пион повышение инфо-уровня. Он переоценил ее. Похвала привела к тому, что китаянка первый раз в жизни проявила инициативу, выходящую за пределы дозволенного, то есть — креативность. Она вдруг решила, что его, Страхова, пора спасать… Но ведь ничего не произошло. Все было тихо. Значит, она что-то увидела в коридоре. Что?

Пока Страхов думал и недоумевал, он видел, как Пин Пион, совсем не укрывая себя — укрыться там было негде, — развивает огонь, которого почему-то совсем не слышно, как и треска разлетающейся лентами перегородки. Он видел, как подкашиваются ноги у того немца, что держал вход, как он оседает на колени, а потом заваливается навзничь и вместе с ним заваливается назад его мощное оружие — длинноствольный автомат “Diorfor men” -, как сама Пин Пион вздрагивает и замирает, и начинает валиться набок, к окну, явно попав под выстрелы кого-то, кто находится в коридоре, а не — фроммовского креатора.

Наконец, Страхов достиг пола, не почувствовав удара. Получилось необъяснимо мягкое падение. С бока он невольно перевалился на спину и увидел, что фроммовский креатор стоит над ним неподвижно, потом автомат выпадает у него из руки и абсолютно бесшумно ударяется об пол. А потом и сам немец падает лицом прямо на него, Страхова, крест-накрест, а на лбу у него, откуда ни возьмись, большая красная родинка… Страхов и рад бы откатиться, чтобы не попасть под сорвавшийся сверху груз, а не может…

Мощная туша упала на него… а никакого ощущения, что придавила.

Страхов все отлично воспринимал, при этом как будто потеряв тело. Оно ничего не чувствовало и ничего не могло сделать.

Он видел — и верил тому, что видел. Он видел боковым зрением, как в офис вошла знакомая ему худенькая девушка в китайской военной фуражке со звездою. В руке ее был блестящий предмет, не похожий ни на какой известный Страхову. Это был предмет неизвестного назначения и, что совсем плохо, совершенно неизвестной марки.

Девушка чуть склонилась над Страховым, посмотрела ему в глаза, поначалу чему-то удивилась, а потом подбадривающее улыбнулась, склонилась ниже, подняла с пола автомат немца и уверенным движением навела дуло ему, Страхову, прямо в сердце.

Страхов отлично запомнил улыбку, а вот выстрела совсем не запомнил.