Дар слов мне был обещан от природы

Просить ли тебя о другом?

Но отблеск весеннего месяца

Тебя не покинул и днем.

Ты — нежить! Ты — смерти предвестница!

Ты совесть соблазнов моих!

Ты страшного века ошибка!

И месяц — твой первый жених —

В глазах твоих плавает зыбкий.

Ты приходишь смертью невоспетой,

Холодом тяжелым черных дней.

Почему ж ты золотом одета

Дольней Осени и в дружбе с ней?

Плеч, бровей и пальцев очертанья

Здесь, где все — лишь гибельная весть…

Но и Дольней Осени названье

При тебе не смею произнесть.

В этой жизни, жизни слишком мало.

Этот белый свет — мне черный дым.

Ты вчера спокойно мне сказала:

— «Мне сегодня весело с другим».

Я молчу. Тебе в моем ответе

Нет нужды, и я молчу, скорбя

Лишь о том, что мне на этом свете

Плохо и с тобой, и без тебя.

Когда опустилась густая,

Седая, как дым, тишина,

Заветную дверь отворяя,

Боялась седьмая жена.

И снова замкнувши, боялась

Себя, тишины и людей;

И встала внезапная жалость

На сердце последней жены.

Синела ночная дорога,

Повитая облачной мглой.

Шли годы, уверенно, строго,

Семнадцатый, тридцать восьмой.

Но что-то хватало за горло,

И сзади касалось плеча,

Когда она, бледная, терла

И мыла железо ключа.

Казалось, что кем-то снаружи

На замок накинут аркан.

На синюю бороду мужа

Казался похожим туман.

Так ясно; никто не поможет,

Сторожею бродит луна,

И синие капельки мужа

Бросает в нее тишина.

А мне, потерявшему время,

Мерещится сталь топора

И в башне, заброшенной всеми

И всеми забытой, — сестра.

Мне снилась нечестная осень,

Холодная скользкая тьма.

Мне снилось, что, листья отбросив,

Деревья сходили с ума.

Нагие раскинувши сучья,

Они уверяли меня:

— На свете судьба, а не случай.

Живи, неизбежность кляня.

И счет подводили утратам,

Мешающим жить и дышать.

— Ты помнишь, как младшему брату

Спокойно ответила мать:

«Отец твой давно уж в могиле

Сырою землею зарыт,

А брат твой, давно уж в Сибири,

Давно кандалами звенит».

Мы крепко ветвями дорогу

И тропки кругом замели.

Сестра ваша молится Богу

И братьев зовет издали.

Но только молиться устала,

Все плачет и бродит одна.

Я сбросил с себя одеяло,

Я вырвался разом из сна.

И долго смотрел на озера

И горы полнощной страны,

И слушал бряцанье затвора

Под игом ущербной луны.

Я помню тело мертвеца,

И взгляд его нечеловечий,

И абрис жесткого лица

И скрытые одеждой плечи.

Но сила темная при нем

Осталась даже в подземелье,

А не расставшийся с конем,

Другой — истлел под черной елью.

Где слава подвигов его?

Невеста, что ночует с нею?

Но не боится ничего

Мертвец, лишенный мавзолея.

И он не отдал труп коня,

Покрытый иглами и прахом.

Мой старший, пожалей меня

До днесь пытаемого страхом.

Ты не видишь оттуда начало

Этих горьких, томительных дней,

И что жизнь для тебя отзвучала

Вместе с шумом кареты твоей.

На которой ты с веселой

Свадьбы ехала домой.

На свои смотрела села,

На леса, на замок свой.

Но уже начинался косматый

Неживой, неоконченный год,

Оглашая раскатом набата

Свой внезапный приход и уход.

И твои позабытые братья

Растерялись теперь вдалеке,

Рви же белое брачное платье,

Падай на пол в смертельной тоске.

И жестокой боязнью недужа,

Знай, беды не достигнут предел.

Помнишь синюю бороду мужа,

Помнишь шесть окровавленных тел?

Снова ночь, а мне не спится,

Кто-то страшный надо мной.

У сосны дрожат ресницы,

Месяц бродит над сосной.

Восемь сосен, восемь лестниц,

Все доходят до небес.

В небе мчится мертвый месяц

Облакам наперерез.

Он скользит по бездорожью

Близко, близко от меня

И дрожит последней дрожью

Утомленного коня.

Он один в своей пустыне

Кровь в ноздрях, в глазах огонь,

Он совсем не месяц ныне,

Он издохший ханский конь.

Хоть внизу еще белеют

Кости павшего коня,

Хоть восток уже алеет

Кровью будущего дня.

Надо мной довлеет опыт

Неприкаянного дня.

Как засну я, слышу топот

Белоглавого коня.

Не явь, но сон, как быль,

Печаль моей земли.

Лежит в пустых покоях пыль,

Но там твой след в пыли.

Ты шла одна, и всюду мгла

Мерцала, как вода,

Из тени каждого угла

Синела борода.

Но жизнь на части раздробя,

И время потеряв,

Без жизни братьев и тебя,

Клянусь — я трижды прав!

Тускнеет сон, бледнеет явь,

Алеет только кровь.

Так что же, жизнь тоской разбавь,

Но сердце приготовь.

Увидеть гибель мертвеца,

Кем мы побеждены.

Я буду верен до конца

Концу моей страны.

Как, и ты здесь, мой доблестный друг Кирилтух?

Тише, тише: здесь все обратилося в слух.

Сколь я помню, ты хану монгольскому враг.

Почему ж ты у хана в кочевье?

Дурак.

Неуемную глотку отточенный нож

Перережет, коль имя мое назовешь.

Не дрожи, уцелеет твоя голова.

Мы ведь тоже, как блохи, на шкуре у льва.

Рад вас видеть живыми. Ведь если не лгут,

Вас смела Темучинова стая.

Ни один из бежавших в хребты и тайгу

Не избегнул меча Субутая.

Ты забыл про сечена Джамугу.

Темучина он любит, как брата, для нас

Не изменит старинному другу.

Темучин возвышается словно гора.

Дух Чингис сторожит его знамя.

Тарутая, узнавши, убили вчера.

Значит очередь скоро за нами.

Был высокий утес — и разбитый упал.

Был колодец — отчерпан до дна.

Есучай-багадур от постели не встал,

И над трупом рыдала жена.

Мы покинули их на кончину, в ночи;

Без коней, без рабов, без друзей.

Все рыдали в кочевье, лишь князь Темучин

Неподвижно стоял у дверей.

Он смотрел, как его вороного коня

Тарутай оседлал для меня.

Если жив он, боюсь я грядущего дня,

Как засухи, чумы и огня.

Темучин нам измену и кровь не простит,

Слишком много меж нами кровавых обид.

А пойдешь — не снесешь головы.

Есугая рабы, Темучина враги,

Мы заставим его умереть.

Медвежонок скрывается в сердце тайги,

А оттуда выходит медведь.

Мы в степи ни пред кем не скрываем лица,

А его избегаем всегда.

Так затравим их род, наконец, до конца,

Чтоб ни страха не знать, ни стыда.

Но вокруг Темучина надежный отряд,

Восемнадцать нойонов его сторожат.

Ты боишься, о друг?

Никого! Никогда!

Только… пятеро нас, с Темучином — орда.

Забываете вы, что невидимы мы,

Словно духи ночные, иль тени средь тьмы.

Мы придем в его юрту в полуночный час,

А татарская пленница выкуп за нас

Головою заплатит за наши дела.

Ну, вострите ножи, надвигается мгла.

Нас угнетает грозный предводитель

Хан Темучин.

Так что ж; ведь вы вольны,

Начальника другого не хотите ль?

Хотим тебя, но страшно смерти злой,

Покинувшему белые знамена

Грозит он казнью.

Как! Закон степной

Он нарушает?

Больше нет закона.

Есть царь, рабы покорные царю,

Да пять мятежников…

Не бойтесь, дети,

Коней готовьте. Завтра на рассвете

Уедем мы. Я с ним поговорю.

…съедает время славные дела

И погребает в глубине курганов,

И счастье только в том, что к нам дошла

Молва, о подвигах умерших ханов.

И счастье только в том, что слава их

Не знает с нашей памятью разлуки.

Так, слыша весть о подвигах чужих,

Я знаю, о моих услышат внуки.

Привет тебе, мой аньда.

Здравствуй, брат.

Кочуем завтра. Где мы станем станом?

В горах, где каждый конями богат,

Иль у воды, где все пасут баранов?

Я на холмы высокие пойду.

Копьем коней добуду и убранство.

И наделив покорную орду,

В сердцах искореню непостоянство.

Я не с тобой. Пойду к речной воде.

Там сыты все, там благородный волен.

Мне нет нужды в послушливой орде,

Я саблею и славою доволен.

Так разойдемся, аньда.

Но со мной

Пять всадников отправиться желают.

Они своей заплатят головой!

Изменники!..

Теперь я правду знаю.

Закон степей нарушен! Говорю

Тебе — ты князь, но ты не царь для вольных.

Я их тебе хоть тридцать подарю,

Но покарать обязан своевольных.

Я твоего подарка не приму;

Ведь есть степное право и свобода.

Из нашей степи сделал ты тюрьму

Для каждого возвышенного рода.

Безродные стекаются к тебе.

Жиреют под твоими бунчуками,

Но ты погибнешь в яростной борьбе

С нойонами и вольными стрелками.

И первая не склонится глава

Моя перед тобой, мой брат любимый.

Я чту мои исконные права

И древний род мой, звездами хранимый.

Кто мне не покорится — тот умрет.

Кто покорится — тот простись со славой!

Я ухожу, но скоро нас сведет

Жестокий день, военный и кровавый!

Он замышляет заговор в ночи…

Нет, он мне аньда… В эту ночь седую

Я жажду мира. Верный Богурчи

Мне приведет татарку молодую

Прекрасную, как свет земного дня,

Как нежен взор ее, длинны ресницы…

И мне уже четыре ночи снится,

Что дева спит на ложе у меня.

Угоди мне нечаянной вестью,

Говори мне о нежной невесте.

Расскажи, как струится река

По камням, пролагая дорогу;

Как очей ее два огонька,

Отражаясь, стекают к порогу,

И как черные косы длинны,

Но нежнее и мягче волны.

Я угодье отдам и приволье,

Сорок кречетов, шубу соболью

И баргудов несчетную дань

За рассказ о глазах Есугань.

Но невеста грустит без конца,

И от слез не омоет лица.

И в глазах ее только испуг.

Что нам делать, о хан, помоги

У нее укрывается друг

В неизвестных трущобах тайги.

Как вы смели, рабы, упустить

В неизвестность живого врага.

Разве может от смерти укрыть

Обреченного смерти тайга.

Разыскать и немедля убить.

А невесту сюда поскорей.

Этой ночью я буду без сна,

И упрямая дева должна

Трепетать на постели моей.

Почему ты покинул меня?

Я княжна, а не жалкая пленница.

Та, кровавую память храня,

И раздетая грустью оденется.

Ты, на теле холодном как труп,

Не увидишь привета и ласки;

Не добудешь от розовых губ

Ни лобзанья, ни песни, ни сказки.

Для разлуки нам нету примет.

Слишком много мы видели бед.

Мы делили с тобой нищету,

Что изгрызла твою красоту.

Нет, ты первая ханша моя,

Будут ханы твои сыновья.

Но сегодня другую хочу,

Ибо взор ее равен лучу.

Покоривши шестнадцать племен,

Буду ль пленницей я побежден?

Что бояться девических слез.

Повелитель, насилу принес.

Вижу, гаснущий, слабый огонь,

Он сидит прислонившись к сосне.

Рядом топчется спутанный конь,

И баранья лопатка в огне;

Обо мне он гадает во мгле…

Отпусти меня к черным лесам!

Лишь его я люблю на земле!

Я сказала, и видишь ты сам.

Нет. Довольно уклончивых слов!

Слишком долго я не был суров.

Слишком долго твоя красота

Зажимала мне лаской уста.

Лишь копью я обязан тобой,

За тебя я выдерживал бой.

За бессонницу, голод и брань

Ты добыча моя — Есугань.

Покорись же мне, дева-луна,

Ты награду получишь сполна,

За сиянье твоей красоты

Пробудишься царицею ты.

Помогите!..

Вот счастье нашла.

На мое она ложе взошла.

Он врагу объезжает поля,

С полонянкою ложе деля.

Мне любовь в лоскутах не нужна.

Я кунградского рода княжна.

От бессонницы рядом со мной

Не откажется лучший, иной…

Убивавший во имя мое…

Эй, коня! Да скорее, хамье!

Ну, как ты татарку хранишь, Богурчи?

Сегодня у хана татарка.

Хоть холодно стало, но нынче, в ночи,

Татарке покажется жарко.

А ты ее бедер отведал?

Ты пьян. Я к звездам так скоро не мечу.

Ты трусишь, о храбрый воитель.

А я

На это — попробуй — отвечу.

И сотню баранов я ставлю в заклад,

Что ты не осмелишься тоже.

Заклад принимаю, мой доблестный брат.

Как дело обладиться может?

Я вызову хана. Окончили путь

Посланцы китайского хана.

А я у татарки потискаю грудь,

И завтра мы режем барана.

Зачем не позвал ты доселе меня?

Иль ты не пугаешься гнева?

Прости повелитель. В течение дня

Татарка…

Теперь не до девок.

Все тихо. У юрты один сторожит.

Другие, скорее, готовьте ножи.

Навеки его успокоена злость.

Разрезано горло и сердце насквозь.

Так значит, ты едешь?

Я еду.

Теперь оставаться нельзя.

Беседа сменяет беседу

И мирятся снова друзья.

Поверь мне, народ недостоин

Того, чтобы думать о нем,

И ты, о прославленный воин,

Бесславен в народе своем.

Тебя ненавидят.

За что же?

За ум, за отвагу, за то

Что быть хоть немного похожим

На князя — не может никто.

Что толку мне в черни докучной,

Ведь сонм благородных со мной.

Те знают, что жизнь неразлучна

С тревогой и вечной войной.

Но зависть нойонов тревожит,

И мыслят нойоны: Ну что ж,

Джамуга победы умножит,

С Джамугой расправится нож.

Нухуры мне станут защитой,

Отважного князя любя.

Их помыслы также сокрыты,

Джамуга-сечен, от тебя.

Ты их покупаешь за плату

Добычи и славы степной,

Но лучше ль достойного брата

Бродячий торговец войной?

Но хватит простых разговоров,

Последний совет мой — мирись.

Дорога открыта для взоров,

Расцвечена звездами высь,

И кони к походу готовы.

Решиться ль, остаться ли мне?

Но нет! Не случайное слово

Ведет нас к жестокой войне.

Повсюду враги Темучина

Меня называют вождем,

И распри грядущей причина

Лишь в нем, многоалчущем, в нем!

Как ястребы клочья тумана.

Недобрая тут тишина.

Сквозь тучи зияет луна,

Как бога полночного рана.

Народ мой… Мой аньда… Я сам…

Мешаются мысли и лица…

А что, если счастье не там,

Куда мне привычно стремиться?

Тебя ищу…

Прекрасная княжна…

Меня назвал прекрасной?

Да, царица.

Нисходит, князь, на горы тишина,

И можно ль тишине не покориться.

В твоих словах есть правда. В тишине

Бывает счастье. Так же, как в походе.

Запомнились в бою байкальском мне

Твое копье и белый иноходец.

Ты был как бог удачи. Ты меня

Из плена спас, не взяв себе награды.

За блеск копья, за ровный бег коня,

За свист стрелы тебе уплату надо.

Возьми теперь: наградою мечу

Трепещет грудь в вечернем ожиданье.

Красавица, не нужно воздаянья,

Я так беру, что вижу и хочу.

Но сто ночей готов с тобой без сна я

Делиться счастьем в сладостной борьбе.

Дай губы мне…

Джамуга, ты не знаешь…

Постой… Ведь смерть подкралася к тебе.

Твой грозный аньда хочет стать единым

Властителем, как солнце над землей.

Ты знаешь, что склоняются мужчины

Лишь только перед ним, да пред тобой.

Он это видит, быть тебе убитым

Стрелою потаенною в лесу.

Мое копье надежная защита.

Им не спасешься, я тебя спасу.

Ты не изведал женского обмана?

Тебе его не видеть никогда.

К тебе приду я завтра с ложа хана,

А хан на нем останется всегда.

Как! Встретит смерть, с изменницей ночуя,

Мой аньда, никогда не знавший лжи.

Оставь меня; тупи свои ножи.

В такой крови руки не омочу я.

Змеиный яд с твоих прекрасных уст

Течет. Уйди, оставь меня.

Джамуга!

Зачем меня ты гонишь. О, без друга

Мир не прекрасен, он угрюм и пуст.

Я вижу ты доверился копью,

Но ты стремишься гибели навстречу.

Я зло приму на голову свою,

Я за тебя пред звездами отвечу.

Раз я тебе сказал, чтоб ты ушла,

К чему мне знать твое недоуменье

И толковать насчет добра и зла.

Я князь. Я свет. Ты будешь только тенью.

Я только тень. Но я как тень сильна!

Страшись, о князь, моей полнощной силы.

За темной тучей прячется луна,

А звездный свет неяркий и унылый.

Размолвки вашей гаснущий огонь.

Я разожгу в пожар, рукою вдовьей.

По всей степи проскачет белый конь,

Конь бога Сульде, бредящего кровью.

Джамуга, он растопчет жребий твой,

До этой встречи первенца удачи.

Твоей играть я буду головой,

Как летом девочка играет в мячик.

На ложе страсти рядом нам не пасть,

Но мне осталась месть моя и власть!

Во мне не осталося силы.

Что! Кровь на одежде. Беда!

Ты нашего мужа убила.

Эй люди! Скорее! Сюда!

Я этому злу непричастна,

Спаси меня, грозный жених,

От крови, горячей и красной.

От трупов, от духов ночных.

Ты жив, ты не с ней, почему же

В крови неостывшей она?

О чем эта странная тужит?

Мне страшно там. Юрта темна

И духами злыми полна.

Темнее ночная дорога,

Повита луна пеленой,

И поступь полнощного бога

Я слышу над вашей страной.

Теперь он пройдет от чертога

До маленькой юрты степной.

Темнее ночная дорога

Под сожранной богом луной.

Тревога! Тревога! Тревога!!!

Он скрыт, а добыча видна!

Как петля, ночная дорога!

Как лань под арканом — страна!

Войдите туда, посмотрите,

Что странное сделалось там.

Ну, что ж вы?

Боимся, властитель.

Не сладить с нездешними нам.

Вы слышали ханское слово.

Чего вы боитесь, друзья?

На битву любую готовы.

А духам навстречу — нельзя.

Боимся мы в полночь седую,

Но трусостью нас не кори.

Так сам в эту юрту войду я.

Не смеют бояться цари.

Из темной ткани листва

Шумит и бьется над нами.

Уже лежит голова!

Но бог не сыт головами!

Нашел полуночный бог

Утеху в скорби и стонах.

Я вижу много дорог!

Я вижу мало спасенных!

Назад, копьеносцы, стрелки.

На место, проклятые твари.

Довольно. Мы грузим вьюки.

Мы жизнь даже вам не подарим.

Лишь я неизменно верна,

Но что я сегодня хотела.

Нет. В этом виновна луна.

Да злое голодное тело.

Я слабость укрою свою

От сумрака, тени и света.

Кто знает, кто скажет про это?

Джамуга… Он помнит… Убью!

Орда шумит как улей. Весь народ

Клянется Темучином иль Джамугой.

Я захочу, и все пойдет вразброд.

Я захочу, и все зажмется туго.

Джамуга бредит волею степной,

И бредит Темучин жестокой властью,

Но как они ничтожны предо мной,

Как слабы их угрозы, жалки страсти.

Пред мудростью полнощною моей

Бессильна их полдневная отвага.

Орда моя, но что мне делать с ней.

Народ презренен, недостоин блага.

Добро и зло смешал я в их умах,

И вот отцов чурается наследник.

В орде царит не Темучин, а страх

Ночных, тревожных бдений собеседник.

Я растоптал их робкие умы,

Я волю дал невиданной заразе,

Но я служу не им, а хану тьмы,

А этот хан у них не станет князем.

Он говорит:

Отныне нет страны,

Которая не билась бы в недуге.

Я людям мщу. Отныне сочтены

Часы непобедимого Джамуги.

Хан Темучин, слуга любимый мой,

Пройдет войной над плачущей страной,

Политой кровью и огнем палимой.

Меня, о дух владыка, пощади,

Я вижу нож в моей груди,

Тобою боле не хранимой.

Ты слышал?

Лукавить не стану.

Не бредил же я наяву.

Крикливую глотку шаману

Сегодня же я разорву.

Сегодня в орде неспокойно.

Народ растревожен.

Отстань!

Ты сеешь, крикун недостойный,

Тревоги, смятенье и брань.

Обиде неправедной вторить

Сегодня не будет вражда.

Но с черными духами спорить

Не должен мудрец никогда.

А сплетне зловредной и грязной

Вперед доверяться не смей.

Ведь помнишь ты труп безобразный

В священной палатке своей.

Тогда недостойный пытался

Разрушить твое торжество.

Я вовремя в дело вмешался,

И духи настигли его.

Теперь ты перечишь народу,

Напрасно позоря меня.

А правда, что нашему сброду

Любезна его болтовня.

Холопа, на ханское ложе

Взошедшего, духи казнят.

Пускай возражает, кто может.

Я выиграл всуе заклад.

Так духов ты принял услуги?

Конечно. А кто же иной?

Забыл ты удары Джамуги,

Внезапные, в битве ночной.

Воюя, он путает ночи

И ярко горящие дни.

Чего ж ты, о мудрая, хочешь?

Полночных чертей не вини.

Властитель, меркиты в набеге

И злую расправу творят.

Властитель, баргутов телеги

И копья закрыли закат.

Коней приготовьте…

Их нету.

Виной тайджиутов уход.

И бродит Джамуга по свету,

И любит Джамугу народ.

Судьба моя сделалась лютой.

Измена — погибели мать.

Повсюду искать тайджиутов,

Но в плен и младенцев не брать.

Там нет виноватых и правых.

Засеками портить пути,

В ущельях поставить заставы,

Немедля Джамугу найти.

Его Субутай догоняет

С надежным, отборным полком.

Я верю всегда Субутаю,

Он с Богом Удачи знаком.

Казни меня.

Что-то плохое.

Что значат такие слова?

За горе вчерашнего боя

Катиться должна голова.

Пять тысяч оружных и конных

Я взял в неопасный поход.

Сегодня тебе, непреклонный,

Назад возвращаю — семьсот.

В становище женщины плачут.

Рази виноватую грудь.

Ты слишком привычен к удаче,

Вперед осторожнее будь.

И снова, но с целой Тюменью

Гонись, не теряя следа.

Но в ставке разброд и смятенье.

Осталась бы с нами орда!

Иначе твой брат и соперник

Легко завоюет страну.

Мухули, нойонам и черни

Раздать без остатка казну.

Зарезать две сотни баранов,

И всех напоить допьяна.

Но вдвое усилить охрану,

И ей не давайте вина.

А ты к кераитам дорогу

Ведь знаешь, так хана уверь,

Что злому полночному богу

Война неугодна теперь.

Моими святыми устами

Лишь духи должны говорить.

К походу готовься с полками,

Войны все равно не избыть,

Лишь истину там я открою.

Но хан потеряет покой.

Я еду.

Но той же игрою

Сначала народ успокой.

Народ успокоится, ханша,

Былое безумье кляня.

Зачем ты не действовал раньше?

Но вы не просили меня.

Твое бесконечно величье;

За помощь в кровавой борьбе

Тебя я возвышу, добычи

Отдам половину тебе.

Мы склонимся все пред тобою,

Как клонится к долу трава.

Ну, после удачного боя

Припомнит он эти слова.

Как тоскливо мне под этой тишиной,

Каждый миг она беседует со мной

И тревожит мой неласковый покой,

Для чего дружу я с памятью такой.

А она, то мелькает в зарнице,

То холодную греет кровать.

Что же делать мне, пойманной птице,

Не умеющей забывать?

Что делать тебе, девчонка?

Не плакать и быть умней.

Теперь твой голос не звонкий

Громов и вихрей грозней,

Теперь с невиданной властью

Владыка любит тебя.

Какое иное счастье

Ты ждешь и ищешь, скорбя?

Какое? На пестрой поляне.

Гуляя, сбирая цветы,

Смотреть, как он бродит и манит

Меня за собой, в кусты.

На шее его дыханья

Обжигающая струя.

«Пойдем же, мое желанье,

Веселая птица моя».

Я этих слов не забуду,

Пусть выпью горе до дна,

Но я никогда не буду

Такою, как ты, княжна.

Она бывала счастливой,

А я никогда не была.

Что помню я? Только взметенные гривы;

Да в пене и в черной крови удила.

Улыбки и нежность ушли стороною

Из жизни; я знала, иначе нельзя.

От века князья обручались с войною,

Не счастье, а честь добывают князья.

Но если не верить старинным заветам,

А если не я, а девчонка права,

И я бы могла ослепительным летом

Такие же нежные слышать слова,

И я бы в таком же веселом недуге

Дрожала, боясь побеждающих рук…

Исчезни, проклятый недуг

И огненный образ Джамуги!

Он князь, не преступит закон,

Он князь, не изменит отчизне,

И вот он владыка над жизнью

И смертью десятка племен.

А я… Но в последней борьбе

Два духа схватились на небе!

Мой дух ничьего не слабей,

Хоть всех мой безжалостней жребий!

Не плачь, я тоже когда-то

Была добычей копья.

Быть может, больше богатой

Ты скоро станешь, чем я.

Бежать — нелегкое дело,

Немало пало в борьбе,

Но ночь — защитница смелой,

А я — подмога тебе.

И днесь для доблести бранной

Достаточно темноты.

Завиден мне твой желанный.

Но я никогда не стану

Девчонка, такой, как ты.

Ну вот, успокоили глупый народ,

Ягнятами стали медведи.

Раз дома покой, то удастся поход

И плохо придется соседям.

А ты что скучаешь?

Веселая я.

О, можно ли лгать неохотней.

Тут что-то нечисто. Эй! Стражу, Найя,

Построй по десяткам и сотням.

А, вот он! Мы строились нынче не зря.

Царицыной грусти причина

Открыта. Что делал ты в стане царя,

Владыки степей — Темучина?

Властитель. Я помню царицу-луну

Татаркой простой, смуглолицей.

Ее повстречал я однажды одну.

Она трепетала как птица.

Когда ж наступила жестокая брань,

Я скрылся в ущельях унылых;

Я жил, но от карих очей Есугань

Тревожатся даже могилы.

Тоска меня грызла, как горный медведь.

Я жил лишь для карего взора.

Пришел я в глаза Есугань посмотреть

И скрыться в далекие горы.

Мне тронула сердце печальная речь.

А если он мести хранитель?

Эй, стража! Татарину, голову с плеч

Срубив, на копье насадите.

О хан, пощади его! Все, что могла,

Тебе я вручила затем ли,

Чтоб нежность и кротость печалью сожгла.

Пусти его в дальние земли.

Любовь твоя — только законная дань.

Я знал это, пленница, раньше.

С очей моих прочь удались, Есугань,

И ведай, ты больше не ханша.

Теперь ты спокойна?

Спокойною я

Была и осталась. Коль давит

Тебя вожделенье, то завтра Найя

Другую красотку доставит.

Но тешить над малым свой бешеный нрав,

Девичью любовь разрушая,

Ты в этом, мой муж и владыка, не прав.

Тут зависть, тут злоба большая.

Таким ли ты был в несчастливые дни?

Ты нежен был, верен подруге.

Но ныне не лучше в полночной тени

Скрываются козни Джамуги.

И старая, мудрая видит жена,

Что тайное носишь ты в думе,

Ты знаешь, не кончена злая война,

Покуда Джамуга не умер.

Война начинается только. А я

Бессилен, как трижды разбитый.

Нойоны держать не умеют копья,

Готовят поход кераиты.

Меркиты, как волки, в ущельях кружат,

Угнали коней тайджиуты,

Но всех их страшнее мой названый брат,

Доселе никем не согнутый.

Шаману покорствует черный народ,

Не смею я верить шаману.

Когда не удастся внезапный поход,

Я пищею коршунов стану.

Но эта обида мне сердце сожгла

И путь в нем открыла для злого:

Ничтожная пленница мне предпочла

Простого бродягу степного,

Куда мне бежать от такого стыда,

Почтенье звучит как издевка.

Ликуют враги, непокорна орда,

Смеется над ласкою девка.

Но раз безнадежна борьба, почему ж

Ты ждешь как теленок напасти?

Бежим поскорее, возлюбленный муж,

Жизнь лучше и мести, и власти.

Мы одни, но с нами копья наши!

Нет коней, найдем коней чужих!

Пусть они пускают кругом чаши,

Скоро горькой станет чаша их!

Мы непоправимое оплачем,

Но пройдем во все концы дорог,

Потому что с нами Бог Удачи,

Бог победы, копьеносный Бог.

Джамуга приехал сюда.

Он выдержал семьдесят схваток.

Большая ль с князем орда?

Немного, нухуров с десяток

Да сотня-другая стрелков

Бродячих и всякого сброда.

Он стоит десятка полков,

Раз вышел живым из похода.

А с кем у Джамуги вражда?

Все с ханом монгольским. Разбиты

Татар непокорных орда,

Весь род тайджиутов, меркиты,

А прочих шестнадцать племен

Склонились под грозную руку

Монгольского хана.

Умен

Джамуга, доверившись луку.

А что их размолвки вина?

Кто чьей позавидовал славе?

Не знаю. Но эта война

Иных и грозней, и кровавей.

Но хан победил почему?

Ведь самый свирепый из духов

Чингис, помогает ему.

Довольно ребяческих слухов.

Кочевка монголов близка.

Сразить бы их сразу. Ударом

Внезапным.

Не дрогнет рука.

Да с нашим не сладимся, старым.

У нас золотые попоны,

Блестят серебром стремена,

Но мы позабыли нойоны

Великое слово — война.

Что стало? Иль руки ослабли,

Нам вновь не напрячь тетиву,

И бросим мы верные сабли

Под тугом Чингиса, в траву?

Нет! Звездные круги короны

Тому, кто без пищи и сна

Блуждает, но помнит, нойоны,

Великое слово — война.

Ты видишь: небесное право

Сплетает созвездий края.

Ты их не разделишь, как травы,

Концом боевого копья.

И злобой своею, недужный,

Друзей собирая вокруг,

Не схватишь тот многобунчужный.

Сияющий звездами туг.

Грозишь ты небесному дому,

Копье обращая к борьбе.

Там туг не тебе, а другому,

А черная бездна — тебе.

Высокие звезды над нами,

Под нами — степная трава.

Но где наше древнее знамя,

Где древние наши права?

Кто доблестью нашей украшен,

А наши считает стада?

Зачем оказались не наши

Степная земля и вода?

Взгляните на звездные дали!

Я мой обрываю рассказ,

Свободными нас зачинали,

Свободными мы вырастали,

Другими нас звезды не знали,

Холопами сделали нас.

А вы, коль уступите лени

И вашу распустите рать,

Заране учитесь колени

Пред ханом монгольским склонять.

Наши копья остры!

Наши кони быстры!

Наши руки сильны!

Войны! Войны! Войны!

А те, кто враждебен народу,

А те, чьи длинны языки,

Как берег, обвалятся в воду!

Как куст, посекутся в куски!

Коль сам ты недужный и старый,

Так доблестным нам не мешай.

Возьми у меня шаровары,

А сыну седло передай.

Убьют и меня,

Но смерть не страшна.

От этого дня

Да будет война!

Довольно! Исполнились сроки!

Ловите, готовьте коней!

Я в бой поведу вас жестокий,

В защиту свободы своей.

Унынье гоня из сердец,

Мы славой насытимся бранной,

Но мой нерадивый отец

По суткам валяется пьяный,

И этот нахальный калмык

Владыка, похода причина.

А чтить калмыков не привык…

Сегодня черед Темучина.

Досель он не ведал помех,

Кругом сокрушая кольчуги,

Но в мире отчетливей всех

Безжалостный гений Джамуги.

Не воронам кончить орла,

Но вылетел огненный кречет,

И горе народа залечит

Джамуги-сечена стрела.

И этот не выйдет живой,

Немногими днями позднее.

Расплатится он головой

За то, что командовать смеет.

Мне шелест травы и листвы

Тяжел, как предсмертные крики,

Пока не увижу на пике

Кровавой его головы.

Вот ханы: завистливый, злой

Бездельник, да старец убогий.

А враг, за полночного мглой

Заставами занял дороги.

Но верность и крепость храню,

И слава за верность награда.

Восток окровавился. Надо

Готовиться к трудному дню.

Ты слышал их речи?

Ну что ж.

Тревожиться ими не стану.

Ведь скот от рожденья пасешь

Тому ли, другому ль, но хану.

И мне безразлично давно,

Под чьей пресмыкаться ногою.

Ошибся ты, хана — одно,

А сын Есугая — другое.

Здесь даже знатнейший нойон

Не смеет зарезать барана.

И кто здесь бывал награжден

За труд, за лишенья, за раны.

Тот дарит седло и коня,

И даже с себя малахаи;

Заслуги нухуров ценя

И щедро за них награждая.

Там хан говорит с пастухом,

Там ценится только наука

Того, кто владеет копьем,

Да метко стреляет из лука.

Решенье созрело в груди,

Я им передаться намерен.

Ты думаешь, хан наградит?

В богатой награде уверен.

Ведь если сегодня восход

Монголов застанет в наезде,

То ханский погибнет народ,

Доверимся новым созвездьям.

Ну ладно, рискнем головой,

Поскачем с бесценною вестью

Туда, где пастух кочевой

С нойоном равняется честью.

По синей Толе тянется туман,

И сопок окровавились оскалы.

Опять мне только бедра гладил хан,

Рукою дряхлой, дряблой и усталой,

А грудь мою сжимала только мгла,

И лишь бессонница дала усталость.

Зачем судьба безжалостна была!

Зачем не сыну я, отцу досталась!

Ты даже ночью, витязь, на коне?

В твоих глазах тоска, сестра страданий.

Поход решен, царица, но не мне

Вести полки на темный подвиг брани.

Нойоны и доверчивый отец

Избрали предводителем Джамугу.

Наш бывший враг, заносчивый пришелец

Теперь наш вождь. Горчее нет недуга.

Я ничего не слышала о том.

Был тайный хурултай сегодня ночью.

Иди сюда. Поближе. Мы убьем

Его, коль ты сумеешь и захочешь.

Ты возвращаешь мне, царица, жизнь.

Лишь захоти, возьмешь еще подарок.

Мы здесь одни. Внимательней вглядись,

Как светел взор мой, рот мой ал и жарок.

О, отними меня у старика…

С тобой вдвоем мы даже трон добудем.

Мне хорошо. Молчи. О, как крепка

Твоя рука. Пусти, царевич… Люди.

Ты испугался битвы, хан.

Иди за мной, сейчас шаман

Откроет будущее нам,

Чтоб ты не верил глупым снам.

Я стар, но как мне жизнь мила.

Разит безжалостно стрела.

Смотри, отрада пастуха

Звезда бредет, совсем тиха.

Ничьи ей стрелы не грозят,

Она не ведает засад.

И я бы мог бродить всегда

В моей степи, как та звезда.

О нет! Звезды неверен шаг.

Смотри, к звезде подкрался враг.

Он победил, она стремглав

Летит и гаснет, но упав

Земле-страдалице на грудь,

Она былой припомнит путь

И затоскует, что стрела

Ее медлительна была,

Что злой небесный человек

Свободный путь ее пресек.

Нам волю следует беречь,

Остря копье, лелея меч.

Но сны сулят погибель мне.

Неправда грезится во сне.

На небе светит луна.

Твоя дорога видна.

Пряма, как полет копья,

Лежит дорога твоя.

Не счесть мне твои стада.

У ног твоих города.

В них девы плачут, скорбя.

Но хан ласкает тебя

За то, что первый в бою

Ты держишь славу свою.

Его слова ты слышал сам,

Они сулят победу нам.

Я слышу в сердце скорбный стон,

Что дальше нам предскажет он.

Оснеженные горы вдали от жилья —

Это новая область твоя.

Орошенная теплою кровью земля —

Это древняя доблесть твоя.

Вниз по склону, от трупа, в снегу колея

До уступа — дорога твоя.

И твоя голова на вершине копья —

Это слава и почесть твоя.

Тоска, тоска, душа в огне.

Ведь он прорек кончину мне.

Его ответ совсем не прост,

Нам непонятна воля звезд.

Земная слава, как дым.

Земная слава живым.

А мертвым — черная высь,

Где тесным кругом сплелись,

Верша земные дела,

Созвездья добра и зла.

Но в звездный круг, не боясь,

Входи, заколотый князь.

Внизу порочит народ

Тебя, причину невзгод,

Но вечных звезд хоровод

Теперь твой дом и народ.

Довольно слушать эту ложь,

Мне сердце даром не тревожь.

Нас тридцать тысяч, восемь их.

Нет правды, кроме слов моих.

Проходит ночь, восток в огне,

Поход решен, седлать коней!

Ответь нам на наши сомненья.

Зачем ты привел нас сюда?

Чтоб только сносить оскорбленья,

Бессильно дрожа от стыда.

Жестокие слышать насмешки,

Взглянуть, но ответить боясь.

Но долго ответом не мешкай,

Тебе мы доверились, князь.

Мы семьдесят раз победили,

А терпим, как семьдесят жен.

Ответь нам немедленно, или

Тебя мы покинем, нойон.

Вы к князю несказанно строги,

Но право нухура — уход.

Идите, но знайте, дороги

Везде Субутай стережет.

Что будет с несчастными нами!!!

Я той же подвержен беде.

Нойоны скрежещут зубами

При мысли о прошлой вражде.

Но, злость и обиду скрывая,

Я их направляю мечи.

Несчастием нашего края

Стал аньда мой, хан Темучин.

Кто другом, кто сыном, кто братом,

Но каждый пред нами в долгу.

Для дела кровавой расплаты

Пришел я на помощь к врагу.

Тоскуя по воле и славе

Не брошу я начатый бой.

Повсюду пойдем за тобой.

Готовьтесь к походу. Мы едем

Как только рассеется мрак.

А после расправы с медведем

Возьмемся за лис и собак.

Джамуга, останься. С тобой

Я встречи искала и раньше.

Скажи, чем окончится бой?

Победим, славная ханша.

Конечно. Не правда ль, тогда

Мы кровью окрасим долины,

И сгинет навеки орда,

Подобная стае звериной.

И скоро не будет совсем

Грабителей, жадных и нищих.

Я начал поход не затем,

Чтоб жить на широком кладбище.

В беде невиновен народ,

Лишь ханским послушливый бредням.

И этот кровавый поход,

Окончившись, будет последним.

Мы больше на наших путях

Не встретим полночного черта —

Чингиса, родящего страх.

Смерть хану. А нежную Борте

Не прочишь ты в жертву ножу?

Ты помнишь любовь молодую.

Так что ж, для тебя обнажу

И в юрту ее приведу я.

Сама вам постель постелю,

Чтоб глядя на вас, веселиться.

Добытого мной, не делю

Ни горя, ни счастья, царица.

Я девушкой помню ее,

И ханшей спокойно-великой.

Отважных пронзило копье

За счастье владеть лунноликой,

Такой как она, не вполне,

А в четверть хотя бы, была ты.

Грубить ты осмелился мне!

Погибни же, недруг проклятый.

Хан, двадцать нойонов, шаманы и вы

Все вместе хотите моей головы.

А я побеждаю, над вами смеясь!

О князь, не рази! Пощади его, князь!

Мне люди нужны для похода,

Я трудный замыслил поход.

Немало погибнет народа,

Пока возродится народ.

Но знай, что Джамуга — железный,

А ты лишь разбойник степной.

Возьми свой кинжал бесполезный

Да впредь не тягайся со мной.

Какое-то странное чувство

Сегодня сильнее всего.

Мое боевое искусство

Обрушилось днесь на кого?!

Я в ссоре кровавой с друзьями,

Я вождь и товарищ врагам.

Деревья лепечут ветвями,

А волны твердят берегам:

«Джамуге не минуть погони,

Когда догоняет родня».

Довольно. Оседланы кони.

Подать боевого коня!

Мой аньда, я князь, я не хуже

Тебя, повелителя бед.

Холоп на коленях не тужит,

А князю склоняться не след.

Как счастливы хан и княжна,

Нойоны и хана родня.

А я никому не нужна,

Зачем они держат меня?

Орда — несчастлива она,

Величие хана кляня.

Но я ей совсем не нужна?

Зачем они держат меня.

Бесстрастна на небе луна,

Бесстрастно сияние дня,

Но я ведь и им не нужна,

Зачем они держат меня?

А смерть бесконечно страшна,

Сбирая привычную дань,

Но я даже ей не нужна,

Она не берет Есугань.

Я вижу от участи тяжкой

Ты вовсе иссохнешь, скорбя.

Что сделать теперь для тебя,

Скажи, не пугаясь, бедняжка.

Ты знаешь: дружка моего

Похитила злая луна.

Теперь не хочу ничего:

Ни жизни, ни смерти, ни сна.

Теперь мне не скучно в плену.

Не страшно нойонов твоих.

Я вечно смотрю на луну,

Где бродит мой мертвый жених.

Мою ты отринула милость?!

Не так отвечают царю.

Я вижу, ты жить утомилась,

Так смерть я тебе подарю.

Оставь эту девочку. Разве

Ты кровью доселе не сыт?

Зачем прикасаешься к язве

Ее незабытых обид.

Иль хочешь глумиться над плачем,

Рожденным безумством твоим?

О, хан мой! Удача!

Джамуга попался живым.

Я брежу, иль вижу виденье…

Окончилась наша страда.

Он схвачен моею тюменью

И скоро прибудет сюда.

Я вижу: ко мне благосклонен

Чингис, мой приемный отец.

Чужие раздроблены брони,

И распрям положен конец.

Ввести их сюда поскорее.

Нойоны: построить полки.

Пусть всюду по воздуху реют,

Пред аньдом моим бунчуки.

Клади сюда шкуру медведя,

Тут сядет мой названый брат.

Хоть рад я внезапной победе,

Но встрече — я более рад.

Приблизился гибельный час.

А сердце, как пленная птица.

Ведь если Джамуга предаст,

То мне никуда не укрыться.

Мне хочется, хочется жить,

Но мне не увидеть пощады.

Изменников надо казнить.

Царица — советов не надо.

На руках — аркан,

На ногах — подпруга.

Пощади нас, хан,

Вот твой враг — Джамуга.

Копья брошены на землю,

И в пыли конец туга.

О мой хан, мой аньда, внемли

Голосу врага.

Пусть они тебе расскажут.

Пусть они тебя научат.

Как вождя нухуры вяжут.

Как холопы князя мучат.

Ты, и в чреве бывший смелым,

Ты, и в чреве верным бывший,

Знаешь сам, что нужно делать

С честь и верность позабывшим.

Довольно! Я знаю кто враг, кто не враг,

Кто смеет дышать, кто не смеет.

Эй стража! Хватайте презренных собак!

Рубите их гнусные шеи!

Коням их немедля пронзите сердца!

О, злое, нечестное племя.

Родню их найти, истребить до конца,

Чтоб сгибло предателей семя.

Мой аньда, я долго скорбел о вражде,

В нее мы нечаянно впали.

Искал я свиданья всегда и везде…

Я тоже, Джамуга.

Едва ли.

Свиданья вам было не трудно найти,

Мой аньда и солнце жена.

Повсюду я вам перерезал пути,

Нас всюду сводила война.

Я поднял орду тайджиутов в набег,

Бергутов и черных татар.

Но твой Субутай, меж беспечных телег,

Затеплил жестокий пожар.

Тогда от меркит, стрелометной орды

Привел я могучий отряд,

И вместо меркитов курганов ряды

С Онона до Толы стоят.

Ван-хан кераитский мне воздал почет,

Зажег я безжалостный бой.

И кровь кераитов доселе течет

В воде Селенги голубой.

Я поднял найманов, и сам Кучулук,

Царевич, напряг тетиву.

Но сломан его несгибаемый лук,

А стрелы упали в траву.

Но мертвым соратникам верность храня.

Свиданья с тобой я искал.

Досель не слезал с боевого коня,

Кольчугу досель не снимал.

Нойонов и ханов кругом истребя,

Прославилась доблесть твоя.

И звезды судили, чтоб раньше тебя

К их сонму причислился я.

Мы видели много зияющих бед,

Но мы их сносили, не плача.

Теперь я вступил на сверкающий след

Монгольского бога удачи.

Чингис, дух полнощный, пронзающий тьму.

Шептал мне свои наставленья.

Отныне я имя Чингиса приму

На новые годы правленья.

И ныне я полною властью богат

На благо нойонов и черни.

Прими же пощаду, возлюбленный брат,

Мне доблестью равный соперник.

Нойоны, вы видите радостный час.

Окончились наши напасти.

И я вопрошу у счастливых, у вас

В чем в жизни бесспорное счастье?

Наше счастье — на полном скаку,

На следу уходящих волков,

Вынув лук и припав на луку,

Быстролетных спускать соколов

И следить, как, кружа, сокола

Остановят стремительный бег,

И услышать, как свистнет стрела,

Волчью кровь выпуская на снег.

Черным соболем мой малахай оторочен,

Мой расшитый кафтан из хотанской парчи.

Черный панцирь с насечкой и легок, и прочен

И из стали дамасской ножи и мечи.

И когда между юрт пролетает по склону

Иноходец кипчакский, сравнимый с волной,

«Расступитесь и дайте дорогу нойону», —

Весь народ говорит и любуется мной.

Коней отбивал я и верным их роздал,

Я много добычи в Турфане достал,

Но где та добыча, то ведомо звездам.

С коней и добычи я счастлив не стал.

Но ныне стою я при счастье на страже,

Я длинное к юрте поставил копье.

В ней карие очи моей Намсарайджаб,

В ней черные косы, в ней счастье мое.

Я вижу, как бродят в степях табуны,

Как облаку горные кедры равны,

Как быстрой водою струится река,

Как легкие ноги несут сайгака.

И видя, как высятся горы мои,

Как с горных вершин ниспадают ручьи,

Как звери блуждают в просторе степей,

Я счастлив — в привольной отчизне моей.

Наши кони, как ветер, наши девы красивы,

Широки наши степи и привольны луга.

Но ведь кони устанут, девы станут ревнивы,

И привольные степи заметает пурга.

Мне другая утеха; позабыв про ненастье,

Сев с моими друзьями перед ярким огнем,

Наши чаши наполнить неизменчивым счастьем,

Нашим счастьем единым — искрометным вином.

Дороги мне были везде широки —

В Саянских ущельях, у Желтой реки,

В Голодной пустыне, в манчжурских лесах

И в самых глубоких тангутских снегах.

Что хану хотелось, он мог приказать,

И все добывала послушная рать.

Повсюду мое доставало копье.

И светел был хан мой. Вот счастье мое.

Нет. Счастье, нойоны, неведомо вам,

Но тайну я эту открою.

Врага босиком повести по камням,

Добыв его с долгого боя;

Смотреть, как огонь пробежал по стенам,

Как плачут и мечутся вдовы,

Как жены бросаются к милым мужьям,

Напрасно срывая оковы;

И видеть мужей затуманенный взор

(Их цепь обвивает стальная),

Играя на их дочерей и сестер,

И с жен их одежды срывая.

А после, врагу наступивши на грудь,

В последние вслушаться стоны

И, в сердце вонзивши, кинжал повернуть…

Не в этом ли счастье, нойоны?

Нет, счастья, мой аньда, не знаешь и ты,

Владеющий миром просторным.

Под черною тяжестью вражьей пяты

Валяться в пыли — непокорным.

Почувствовал в тело вползающий нож,

На муку ответит улыбкой.

Пусть ты победителем в мире пройдешь,

Спины мне не сделаешь гибкой.

Я видеть не буду и этому рад

Твой рабский народ и безродный.

Убей же меня, мой возлюбленный брат,

Последний не мертвый свободный.

Он видеть не должен грядущего дня!

Но он победил, умирая.

Взамен соколов окружает меня

Воронья послушная стая.

Он смел издеваться и умер у ног

Властителя степи великой.

Он умер, мой аньда, и я одинок,

Бессмысленной черни владыка.

Но ныне ничто мне не страшно вокруг.

Я хан, и окончились беды.

Пусть вьется на туге девятый бунчук

Бесспорной, но горькой победы.

Когда мерещится чугунная ограда

И пробегающих трамваев огоньки,

И запах листьев из ночного сада,

И темный блеск встревоженной реки,

И теплое, осеннее ненастье

На мостовой, средь искристых камней,

Мне кажется, что нет иного счастья,

Чем помнить Город юности моей.

Мне кажется… Нет, я уверен в этом!

Что тщетны грани верст и грани лет,

Что улица, увенчанная светом,

Рождает мой давнишний силуэт,

Что тень моя видна на серых зданьях,

Мой след блестит на искристых камнях.

Как город жив в моих воспоминаньях,

Как тень моя жива в его тенях! [1]

Ну, мне пора домой; уж скоро десять.

Двенадцать, но спешить не надо нам.

Твое пальто на номер мой повесить

Я приказал. И номер не отдам.

Но мне пора домой!

Я это знаю.

Он ждет тебя, а лестница темна;

Ночь глубока, и серая стена

В лучах луны до неба вырастает.

Не светится закрытое окно,

А шаг его по плитам нервен, гулок,

Тревожит опустелый переулок.

Пойдем домой. Так поздно. Так темно.

Сиди, пока, как вечный жид, тоскуют

Трамваи, прорезающие мглу.

Смотри, как нежно тают поцелуи

У пары, притаившейся в углу.

Смотри, как блещут золотом бокалы,

А звуки скрипок в воздухе скользят.

Но мне пора домой, я пить устала.

Отдай пальто!

Сиди! Идти нельзя.

Смотри, нашли матросы проституток,

А скрипки, как собаки под луной.

Скулят. И пуст бокал.

Довольно шуток,

Чего ты хочешь?

Пить; так пей со мной.

Ты ревностью бессмысленной и гадкой

Меня заставить хочешь разлюбить.

Тогда его я буду не украдкой,

А явно видеть.

Завтра, может быть?

Ты завтра станешь дивная утрата,

Я захлебнусь среди бездонных дней.

Но я сегодня дерзкий узурпатор

Тебя, вина, и скрипок, и огней.

Куда идти нам: улицы в тумане.

Постель твоя пуста и холодна.

Ты будешь спать, как узница, одна.

Среди пустых, немых воспоминаний.

И только послезавтра некий бред

Тебя, и всю твою постель пронижет.

Убитому тогда ты скажешь: «Нет!»

Живущему: «Придвинься, милый, ближе».

Ты шутишь иль сошел с ума. Теперь

В двадцатом веке нет нигде дуэлей!

И я тебе не верю.

Верь, не верь,

Мы завтра едем в лес для этой цели.

Вы нас отыскали. Я рада.

Я Вашею радостью рад.

Ведь к Вам я, не надо иль надо,

Всегда попадал невпопад.

Итак, на Васильевский остров

Опять собираешься ты,

Смотреть, как железные ростры

Свои караулят мосты,

Следить за узором надгробий

Невы перепененных вод

И думать, что гнева и скорби

Не скоро настанет черед.

Бродить по пустым тротуарам,

К плечу прижимаясь плечом.

Под винным и лунным угаром

Не думать совсем ни о чем…

Взобраться по лестнице гулкой,

Застыть посреди темноты,

И знать, что в пустом переулке

Тоскуешь и бесишься ты.

Лишь ночь нам осталась до встречи.

Но ночь бесконечно длинна!

В мой лучший, в последний мой вечер

Хочу я стихов и вина.

Сегодня, товарищ мой старый,

Мне ссоры искать недосуг.

Так выпьем последнюю чару

За наших прекрасных подруг.

Мальчишки! Нелепейший случай!

Погибнуть глупее всего!

Она нам придумает лучше.

Что скажешь? Мы ждем.

Ничего.

И все-таки в тебя я не поверю.

Ты будешь прав, мой милый, как всегда,

Но я снесу подобную потерю

Без гнева, огорченья и труда.

Но мы в тебя не верим.

Отрицанья

Я не боюсь. Я нуль, я мгла, я тень,

И что ты продал мне? Свое дыханье

Да будущий проблематичный день.

Ты хочешь славы? Власти! Пьяной влаги?

Или, как Фауст, честного труда?

Тогда тебя устроить можно в лагерь.

Работа, власть и слава — ерунда.

Я отдал жизнь для новых поколений,

Я их к наукам вел как старший брат.

Никто моих не слушал наставлений!

Бездарен ты. Так кто же виноват!

Теперь ищу иного наслажденья:

Хочу в их жизнь влететь, как метеор,

Хочу увидеть душ испепеленье;

Тоску в глазах их; в их сердцах позор.

О дай мне это дьявол! Я поверю

Тогда в тебя, мой огненный сатрап.

Пожалуйста, не верь, мой верный раб.

Я как-нибудь переживу потерю.

Но к делу, посмотри, за тем столом

Сидят студенты с девушкой красивой.

Что если с них мы опыт наш начнем?

Она прекрасна. Взор ее стыдливый

Меня манит. А голос, как свирель!

О бес, не обмани меня на деле.

Постой, посмотри туда,

Профессор подходит к нам.

Я не питал никогда

Большой любви к дуракам.

О, как он мне надоел,

Особенно в прошлый год.

Как ты в суждениях смел!

Но прав. Он впрямь идиот.

Gaudeamus igitur, amici.

Вы словно в Саламанке. От вина

И девушек не отвратили лица.

Но пуст графин, и девушка пьяна.

Ну, первой-то беде помочь нетрудно,

Приняв меня в компанию свою.

Хотел бы я напиться беспробудно.

А я уж, брат, вторые сутки пью.

Да, в страшные года средневековья

Мы не пили б спокойно, как сейчас.

Тогда был в тюрьмах пол пропитан кровью.

Костер на главной площади не гас.

Но было все гонение бесплодно.

Наш век несет нам свет иного дня.

Вот я… читал вам лекции свободно,

И вы свободно слушали меня.

Попробовали б мы его не слушать.

Наш факультет бы улыбнулся нам.

На лекциях я прел, зажавши уши,

Зевая и смотря по сторонам.

Теперь нет места той наивной вере.

Прочли ль вы в диссертации моей

О вредности старинных суеверий

И о процессе ведьмы Молли Грей?

У меня огромный чирей.

Не могу сидеть на парте,

На истмате, на истпарте,

На латинском языке.

Доктор, будьте мне родитель,

И меня освободите,

А иначе ведь от скуки

Я подохну в уголке.

Ах, от скуки часто дети

Дохнут в университете,

Не хотите ж вы в ответе

Быть тогда за смерть мою,

Дайте тотчас отпускную,

Чтобы я пошел в пивную,

И чтоб выпил там двойную

Так, как маленькую пью.

Тот век был страшен, стал светлее этот.

Как наше время двинулось вперед!

Пример: тогда не цвел марксистский метод,

Теперь цветет.

Я больше не могу! Magister noster!

Здесь не лекторий, здесь не нужен вздор!

Там было на костер попасть не просто,

Не для веселых пьяниц был костер.

И там еретикам была защита:

Их укрывал любой мятежный граф.

И скрежетал зубами инквизитор.

Теперь им нет спасения…

Ты прав!

Спасенья нет вам, грешники. Отсюда

Не вертухаясь, следуйте за мной!

Незауряден век, в котором чудо

Так запросто случается в пивной.

Они исчезли! Кто их взял? За что?

Где мальчики мои и где пальто?

Позвольте мне Вам, милая, помочь.

Куда теперь пойду? Глухая ночь,

Разбойниками улицы полны,

Нева бурлит, мосты разведены.

Куда деваться девушке в ночи?

За ужин разрешите получить.

Я заплачу. Когда сведут мосты

И вырвется из темной пустоты

Адмиралтейский шпиль, тогда со мной

Вы тотчас же отправитесь домой.

Коль с ними Вы, то вот пальто для Вас.

Автомобиль Вам подадут сейчас.

Профессор, как Вам благодарна я!

Пойдемте же.

Ну, девочка моя.

Я честный черт. Ах, честность так редка!

Исполнил все капризы старика.

Хотя его паршивая душа

Не стоит даже медного гроша.

М-м-м. Следует пополнить мой улов.

Но парочка захваченных юнцов,

Да девочка, обманутая им —

Все станут достоянием моим.

Тогда б я смело в ад вернуться мог.

Мне Вельзевул навесит орденок.

И, может быть, меня, как всем пример,

Отметит сам великий Люцифер.

Вот, кажется, сбылось мое желанье,

Но мне она как будто не нужна.

Ее волос легко благоуханье,

Ее рука, точеная, нежна.

И гибкая, пушком покрыта шея,

И блещет, как огонь, горячий рот.

Но что же я стою и цепенею?

Она не та, иль я уже не тот?

Мне почему-то странно и неловко.

Я будто сам не свой с тех самых пор,

Как заключил я с чертом договор,

А стоит ли кудрявая головка

Моей души? Которой, правда, нет;

В чем тоже я немного не уверен.

Хоть верно то, что черт и души бред…

Иль говорим мы так по крайней мере,

Я был бы все же чрезвычайно рад

У черта душу выменять назад.

Зачем он медлит? Может — «я твоя»

Ему шепнуть иль сжать покрепче руки?

Профессор, Вы печальны; или я

Нечаянно причина Вашей скуки?

Меня гнетет опасность, словно ночь,

И только Вы меня спасти могли бы.

Я всей душой готова Вам помочь.

О милая, хорошая, спасибо:

Узнайте ж, жаждой знания влеком,

Мне этот мир — как химику реторта,

Я вызвал черта, сидя за столом,

И я себе служить заставил черта.

И стали мне доступны чудеса.

Я стал владыкой этой тьмы безлунной.

Я слышал дивных духов голоса

И их игру на арфе семиструнной.

И я хочу, чтоб Вы за мною вслед

Вступили в мир чарующий и странный.

Прокляв со мной бессмертие и свет,

Ты станешь мне подругою желанной.

Ведь нас с тобой связала та же нить,

Как некогда Париса и Елену.

О, только бы ее уговорить,

А там подсунуть дьяволу в замену.

Ну, наконец. Хоть очень мудрено

И даже непонятно объясненье.

Ах нет, не надо.

Ты мое спасенье!

Ах, нет, другого я люблю давно.

Но я хочу, что б завтра Вы пришли

В мой садик… в тот… С Румянцевской колонной.

И если там Вы будете влюбленным…

Ну мне пора домой. Мосты свели.

Но Вы?.. Вы соглашаетесь?.. Скажите?

Я с Вами встречусь завтра, милый мой.

Теперь Вы мне десятку одолжите,

Добраться на извозчике домой.

Да что Вы, милая? В уме ли Вы, мадам?

Откуда взяли Вы, что я Вам денег дам,

Раз даже в бане я купить жалею веник?

Вы денег просите? Нет, я не дам Вам денег!

Как смели Вы, мою признательность приняв,

Возжаждать золота? Вы мой забыли нрав.

Я ненависть теперь лелеять в сердце буду.

Не ждите от меня ни унции добра.

Евреи серебром платили за Иуду,

Я б меди не дал за Петра!

Так я пешком уйду от Вас!

Нет, не уйдете.

Но душу Вы предать готовьтесь сатане.

Пусть сатана ничто, ничто и дух во плоти,

И это-то ничто от Вас и нужно мне.

Сейчас придет мой друг, надежный мой помощник,

Земных неловких душ испытанный ловец.

Мы душу из тебя исторгнем понемножку.

Спасите! Я боюсь!

А вот он, наконец.

Хоть ужас Вам нынче обещан,

Не стоит терять головы,

Ночного пугалища женщин

Во мне не увидите Вы.

Вам страшным меня малевали…

Да сбросьте же с глазок печаль,

И в детстве нам лгут не всегда ли

Мамаши и няни?

Едва ль.

Оставим на нянек нападки.

Куда занимательней их

Тот мальчик с улыбкою сладкой,

Ваш вечно влюбленный жених.

И друг его, с пристальным взглядом,

Сверкающим странно остро.

Я как-то увидел их рядом;

Точь-в-точь Арлекин и Пьеро.

Так я Коломбина?

Конечно.

А вот Панталониус сам.

Поверьте мне: с темою вечной

Не просто разделаться нам.

Не правда ли. Вам надоели

Подобия масок пустых

Бессмысленных?

Ах, в самом деле,

Я страшно устала от них.

Тревожат тоской иль насмешкой,

И каждый твердит о своем.

А этот…

Ну, миг я помешкай,

Он стал бы обычным козлом.

Неправда.

Так пусть же ошибка

Расширится впредь без границ,

Чтоб только не меркла улыбка

Под черною сетью ресниц.

Чтоб высохла в сердце досада

Для нового в сердце огня,

Для радости новой…

Не надо,

Ах, нет… Пожалейте меня.

Мой милый, не выйдет обмена.

Хоть девушки вашей страны

Немного живее полена,

Но душ, как оно, лишены.

Они для фокстрота, для спорта

Годны, для курортных забав,

Но вовсе не годны для черта,

Магистра полуночных прав.

Но в ад не хочу я!

Да что ты?

Я девку не тронул!

Так тронь!

Я верю, что нету охоты

Низвергнуться в вечный огонь,

Но договор сам подписал ты.

Не бойся котлов и печей.

Наш ад — лишь подобие Ялты

И только чуть-чуть горячей.

Воспользуйся девочкой лучше,

Раз этому нет помех.

Такой исключительный случай

Зевнуть — непростительный грех.

Не медли же, с помощью беса,

Вступая в когорту повес.

Adieu, мой достойный профессор,

Ловец и сердец, и телес.

Пора домой. Я слышу звон трамвая.

Остановитесь! Ночь еще пока

Не кончена.

Чего мне ждать? Не знаю.

Так знаю я. Хотя заря близка,

Но я утешусь негой сладострастной

Пока сильна моя над Вами власть,

Покуда ночь, чтоб жертвою напрасной

С рассветом в когти дьявола не впасть.

Да разве Вы годны для наслажденья?

Смешной старик! У Вас не хватит сил.

Иль мало Вам одной беседы с тенью?

Он был со мною чрезвычайно мил.

А Вы, напротив, кажетесь зловещим,

Унылым и уродливым вполне.

Мне в комнате покорны даже вещи.

Расторгнись, мгла! Приди на помощь мне!

Я стала жертвой дьявольской измены.

Спасите! Тени лезут из угла.

Мне в комнате покорны даже стены.

Расторгнись, ночь! Приди на помощь, мгла!

Мне страшно! В этих искрах, этих звездах

Такая жуть, что я лишаюсь сил.

Мне в комнате покорен даже воздух,

Поющий мне про то, что я любил.

И вот он, миг желанный, долгожданный.

Теперь легко и просто взять ее.

Но почему же умерло так странно

Внезапно — вожделение мое.

Что добыл я? К чему мои усилья

Меня вели? Опять смеется враг.

Обманут я, и распростерли крылья

Тяжелый страх и воспаленный мрак.

Еще рассвета нет. Еще на небе

Звезда голубоватая плывет.

Сам Люцифер об нас там мечет жребий,

Нас Асмодей во мраке ночи ждет.

Под этой голубеющей звездою

Все смертное у дьявола в руках.

В моей душе проходят чередою

Сомненье, ненависть, надежда, страх.

Я сделал шаг, и нет назад возврата.

Мне страшен ад, но горше всех расплат

Звезды жестокой свет голубоватый

И девушки добытый, но не взятый

Бессмысленно бездушный взгляд.

Но нет! Покуда я не буду согнут

Лучом еще неначатого дня,

Покуда стены крепости не дрогнут

И те, кто в ней, не страшны для меня,

Я не пойду

Гореть в аду!

И Сатану

Я обману!

Мы здесь одни. С высокого окна

По капельке стекает свет незрячий,

Но мутной тенью камера полна.

Зачем мы здесь? Надолго ль? Вот задача.

Что нас с тобою бросило сюда

От вихря света к этой мутной тени.

Я помню все, что я сказал тогда,

Но никаких не помню преступлений.

Да, демонов Вселенная полна —

Гласят слова великого Фалеса,

И мы с тобою стали жертвой беса.

Остановись! Не сказка мне нужна.

Я так хочу увидеть лик свободы:

Круженье звезд, неровный бег планет.

Меня томят не сны, а эти своды.

Здесь стены есть, а Асмодея нет.

Не верю я, что в мире есть иное,

Чем сказка, оживляющая дни.

Видения проходят стороною

И гаснут, как залетные огни.

Я вижу след их, огненный, но тленный,

Теряющийся возле Темноты,

И демона, властителя Вселенной,

Мерцающие пурпуром персты.

А наших ближних каменные лица

И лица улиц, в каменной пыли —

Они лишь отблеск искр луча Денницы,

Бессмертного властителя Земли.

И мы, вступая в сонм исчезновений,

Летим туда, где нас поглотит тьма,

Где нас испепелит жестокий гений,

Кому Земля не царство, а тюрьма.

Не мимо и не прочь бегут виденья,

А день и ночь гостят в душе моей.

Они со мною ждут возникновенья

В ее глазах немеркнущих огней.

Рассказывают мне про шелест платья,

Про узкий след на мокрой мостовой,

Про все, чего не в силах описать я,

Что буду помнить мертвый и живой.

Но между мной и ею эти стены

Стоят, воспоминания гоня.

Я разобью стекло и вскрою вены,

Я больше не могу! Пусти меня!

Остановитесь, здесь не так уж мрачно.

Я понимаю — охнуть и вздохнуть

На первый раз, но юной жизни путь

Зачем кончать капризом неудачным.

Смотрите на меня: я третий год

Слежу, как солнце по оконной пыли

То снизу вверх, то сверху вниз бредет.

Но Вас мы не видали, где Вы были?

Я не тоскую; жизнь моя полна.

Давлю клопов, укусами язвимый.

Жду ночью утро, днем — ночного сна.

Но все ж, где были Вы, когда пришли мы?

Итак, хоть беспечальна жизнь моя,

Но вижу: Вам тоска не даст покоя.

Вам преподать совет осмелюсь я,

Спастись есть средство, и весьма простое.

Лишь кровью напишите на стене:

«Нам рая и бессмертия не надо».

Я постучу, и дверь откроют мне,

И тесная расступится ограда,

И девушку, и университет

Своими Вы увидите глазами.

Колите палец; вот Вам мой стилет…

Но почему Вы не спаслися сами?

Зачем писать нам? Нет на нас вины.

Один допрос, и мы вольны как ветер.

Вы оба гнусной мерзостью полны.

Про вас ведь говорят на факультете:

«Скажи мне, Фарнабаз, ликиец молчаливый,

Зачем ты сердишь нас повадкою кичливой?»

Не скажешь никогда: «товарищи, давай!»,

Как люди говорят, влезаючи в трамвай.

Ругающим тебя не кланяешься низко,

К собраньям и кружкам ты не подходишь близко.

И, наконец, позор и ужас всем векам,

Ты руку целовал у двух замужних дам.

Подвигнемся, друзья, ужели Фарнабазу

Дадим распространять зловредную заразу?

И нам ли потерпеть, друзья, чтоб между нас

Ходил, смотрел, дышал какой-то Фарнабаз?

Я не сомкну очей, тревожимый мечтами

О том, как мы побьем неверного камнями,

И неужели вам совсем не дорога

Благоуханная столица?

В полярной темноте, когда ревет пурга

Вам будет каждый день опальный город сниться.

В полярной темноте, средь вечной тишины

Вы проклянете миг безумного сомненья,

Несовершенные считая преступленья,

Не зная почему и кем осуждены.

Морщинами в ваш лоб вползут воспоминанья.

Полярный снег у вас застрянет в волосах.

Вам будет каждый день страданьем без названья…

Но что молчите вы?

На башенных часах

Поет петух.

И скрылся бес бескрылый.

Ну что ж, теперь ты веришь в духов тьмы?

Я верю, что пред нами дверь могилы,

И я не верю, что спасемся мы.

Мальчики, пожалейте меня.

Я в целом мире одна.

Суд ушел, надежду гоня.

Я всю жизнь тосковать должна.

Не откроется эта дверь

Для меня и для вас никогда.

Каждый день мы будем теперь

Вспоминать, да считать года.

Неужель осудили Вас?

Даже вспомнить еще боюсь.

Но к чему мой страшный рассказ

И моя бездонная грусть.

Ведь даже здесь, в могиле этой,

Мой поцелуй взволнует кровь.

Под этим нежным синим светом

И страсть возникнет и любовь.

Позабудь жестокую муку.

Положи мне руку на грудь.

Я тебе облегчу разлуку,

Я тебе помогу уснуть.

Только прежде, душою своею

Поклянись мне меня любить.

Поклянись мне, милый, скорее,

Чтоб из уст моих радость пить.

О, как грудь твоя холодна!

Нет, я клятву слышать должна.

Погоди! Зачем не видна

У девицы этой спина?

Рот и руки мне обожгла

Эта огненная струя.

И исчезла в тени угла

Ее коса, как змея.

Бес, свободу отняв у нас,

Наши души хочет отнять.

Лучше сдохнуть здесь десять раз,

Чем подобное подписать.

Тяжела и страшно сильна,

Захватившая нас рука.

Наша гибель слишком ясна.

Наша гибель слишком близка.

Но подумай, какой простор

Развернется там пред тобой.

Потолок в тюрьме — голубой,

Вместо стен — силуэты гор.

Как любить такую страну,

Где у всех мы будем в плену?

У широкой синей реки,

У бессонницы и пурги,

И у сушащей кровь тоски,

От которой в глазах круги.

И у проволоки тугой,

И у низких, чахлых берез,

Бездорожий тундры нагой,

И таежных несчетных верст.

Но бояться этой страны

Мы не станем и в смертный час.

Беспощадный гнев сатаны

Несклоненными встретит нас.

Понятно ль вам, какою силой тайной

Владеет тот, кто вас привлек сюда?

Не думайте, что вы в тюрьме случайно.

Нет, вы сидите крепко, господа.

Не стоит здесь показывать отвагу,

Но жизнь спасти еще надежда есть,

Вы эту мне подпишите бумагу.

Но прежде разрешите нам прочесть.

Нет, ни к чему. Я слова не нарушу

И все скажу, что вы нашли бы там.

Вы мне передаете ваши души,

Я ж, так и быть, дышать позволю вам.

Вас не спасет ни мужество, ни чудо,

Пишите, иль обоих придушу.

Я этого подписывать не буду.

Умру, но ни за что не подпишу!

Сорок сов собралися во тьме.

Меркнет тьма под ударами крыл.

Хеляме! Хеляме! Хеляме!

Черный ветер, исполненный сил,

Пронесись, пронесись по тюрьме

Улетающим совам вослед.

Намоныйа манги хеляме!

Бафомет! Бафомет! Бафомет!

Я изнемог. Я больше не могу.

Нет, хуже там в январскую пургу.

Не свистят, не щебечут птенцы

У железных полуночных птиц.

Их под соснами ждут мертвецы,

Разорвавшие цепи гробниц.

И устами в могильной пыли

Мне лепечут жестокий совет:

Намоныйа манги бубулин,

Бафомет! Бафомет! Бафомет!

Не выдержать в мучении таком.

Нет, хуже там, в бараке воровском.

Покатись! Покатись! Покатись!

В мир подземный бездонен поклон.

Опрокинься надзвездная высь!

Пополам расколись небосклон!

Из глубокой подземной воды

Выплывает полуночный свет.

Нере, нере, чулыб, чулугды

Бафомет! Бафомет! Бафомет!

Мне больно! Больно! Милости прошу!

Начальничек, пусти! Я подпишу!

Ну, Вельзевул! Тяжелый сдан экзамен.

Пишите, и немедленно в отъезд.

Держите ручку, вот для вас пергамент…

Не грамотен! И ставлю крест!

Улепетнул. А он за ним вослед.

Бежит. Он черту даст такую таску,

Что тот ее запомнит на сто лет.

А он ведь прав, что жизнью правит сказка!

Я встретил Вас и очень рад!

Теперь пора спасаться в ад.

Беру согласие назад.

Я не пойду, мой страшный брат.

Так я ему тебя отдам.

А я, профессор, должен Вам.

Да и тебе, исчадье тьмы.

Теперь долги сквитаем мы.

Он вас сейчас спалит огнем!

Нам ваш огонь не страшен днем.

Куда ты девушку девал?

Идите прочь, я вас не звал!

Да что там. Хватит слов пустых.

Хватай, дружок, обоих их.

Куда бежать? Где скрыться мне?

В аду, в немеркнущем огне!

Но я боюсь!

Нет, ад нас ждет.

И тут расчет, и там расчет.

Черт скрывается в облаках

И добычу держит в когтях.

Только тот у черта в руках,

Кто искал опору в чертях.

А вдали, на синей звезде

Светоносный дух Люцифер,

Появляющийся везде,

Проникающий в бездны сфер,

Наконец, увидал предел,

Наконец, услыхал ответ.

На Неве, в прозрачной воде

Отражается наш рассвет!

О милый, я верила, я знала,

Что ты не покинешь меня!

Я верно тебя ожидала,

Как первого отцвета дня.

Чтоб впредь не поддаться обману,

Поедем, поедем домой.

Я верною спутницей стану

Твоею, возлюбленный мой.

Глаза твои, губы и руки,

И голос все больше любя,

Клянусь, что и горшие муки

Я принял бы ради тебя.

Ведь стоила наша разлука

Твоих драгоценнейших слез.

Довольно, ни слова о муках.

Ведь ты мне спасенье принес.

Как радостно видеть подругу.

С охотою вправду святой

Платить за простую услугу

Бесценной своей красотой.

И ты не отринешь, конечно,

Тебе прилагаемый клад?

Я рад за обоих сердечно.

Я вашею радостью рад.

Уходит туман. Побелели

Пустые края облаков —

В лесу, у условленной ели

Я к встрече с тобою готов.

Но странно, ты этою ночью

Нам волю и счастие спас,

А днем ты по-прежнему хочешь

Дразнить и преследовать нас.

Ужели простому веселью

Ты в жизни не дашь уголка?

Над скромной девичьей постелью

Ты шутишь опять свысока.

И если ты счастьем обижен,

Ты счастью чужому не рад.

Ты знаешь, что я ненавижу

Твой странно-прищуренный взгляд,

Твои дерзновенья и силы,

И злые насмешки твои.

Я близкое мне полюбила,

Ужель мне лишиться любви?

Утешься победой иною,

Такой же жестокой и злой:

Оставь его вместе со мною

Ценою свиданья со мной.

Твое одобряю решенье.

Ты славная будешь жена,

Но, знаете, мне в утешение

Ни ночь, ни дуэль не нужна.

Сегодня другими капризами

Направлены мозг и рука.

Смотри, над лепными карнизами

Целуются два голубка,

Туманом расцвечены здания,

И искрится лоно воды,

Все меркнет, и меркнет сияние

Предутренней страшной звезды,

С которой наш недруг таинственный

Глядит на беспомощных нас.

И счастлив я в этот единственный

Свободный от призраков час.

Идите! Открытая улица

В немеркнущем нимбе огней,

Улыбками детскими жмурится

Из влажных извилин камней.

Я счастлив, как облако белое,

Плывущее там в вышине.

И больше не чувствую тела я.

Идите, забыв обо мне!

Так вот он, мой Город знакомый,

В браслетах лебяжьих мостов,

В вуале туманной истомы,

В венце воспаленных крестов,

И в блеске Невы, окаймленной

Холодной осенней зарей.

А я, бесконечно влюбленный

В твой голос, в твой камень живой,

Вдыхая морских испарений

Пьянящую сердце струю,

В любой голубеющей тени

Дыханье свое узнаю.

В отчетливых абрисах зданий

Узоры мечтаний моих,

Осколки забытых желаний

В граните твоих мостовых.

И я ли осмелюсь не биться

За гордое счастье твое?

Я Дух этой дивной столицы,

А город мой — тело мое.

Когда мерещится чугунная ограда

И пробегающих трамваев огоньки,

И запах листьев из ночного сада,

И темный блеск встревоженной реки,

И теплое, осеннее ненастье

На мостовой, средь искристых камней,

Мне кажется, что нет иного счастья,

Чем помнить Город юности моей.

Мне кажется… Нет, я уверен в этом!

Что тщетны грани верст и грани лет,

Что улица, увенчанная светом,

Рождает мой давнишний силуэт.

Что тень моя видна на серых зданьях,

Мой след блестит на искристых камнях.

Как город жив в моих воспоминаньях,

Как тень моя жива в его тенях! [2]

Вам нравится?

Нет, ни минуты.

Не держится черная краска.

Фигуры нелепо согнуты.

А тема — какая-то сказка.

Картина — продукт загниванья

Навеки отжившего мира;

Лишь в этом идея созданья

Такого заумного «пира».

А кто этот странный художник?

Мне кажется, он ненормальный.

Да иначе разве возможно?

Печально, коллеги, печально.

А прежде мы, кажется, были,

Как будто, немного знакомы,

Но вы обо всем позабыли.

Но кто вы?

И знаете ль, кто мы?

Вы — модный, прославленный Критик.

Невежда, нахал и безбожник.

Вы — совесть забывший Политик,

А я — сумасшедший Художник.

Года уплывают бесследней,

Чем никнут осенние травы.

Все реже мы служим обедни

Владыке полнощной державы,

Но страшные близятся сроки,

И искрятся грани кристалла;

Уж близкое — стало далеким,

Печальным — веселое стало.

А если придет Соблазнитель?

А если вопросит отчета?

Курите, коллеги, курите,

Беседа не вяжется что-то.

Вы бредите?

Нет, ни минуты!

Но кто Вы?

Продукт загниванья!

Курите, чтоб наши минуты

В бесцельном не шли препиранье.

Вы помните давние годы?

Вы помните смертные клятвы?

Вы помните дивную милость

Владыки Земли — Сатаны?

А чем вы ему заплатили?

Какие вы сеяли зерна?

Какая ботва уродилась

На пажитях вашей страны?

Я сеял везде заблужденья,

Безвольную ненависть сеял,

Я сеял презренье к сединам,

Я сеял неверье в себя,

И пажити густо покрылись

Взращенными мной сорняками.

Я рад ожидать Господина,

Дрожа, трепеща и любя.

Я сеял жестокие пытки,

Я сеял кровавые казни,

Но сделался лучшим посевом

Безмолвье рождающий страх.

Безмолвны на стогнах мужчины,

Безмолвны торговки на рынке,

Безмолвные юноши к девам

Приходят с боязнью в очах.

Так будьте готовы к отчету!

Сегодня же ждите прихода,

Лишь только на небе погаснет,

Чтоб сгинуть навеки, заря.

Раскроются черные соты,

Развезнутся черные своды,

Но помните: сказки да басни

Уже не насытят царя!

Какой закат! Жестокой желтизной

Наполнен он и нежной краснотою.

С каемки неба, пахнущей весной,

Стекает он широкою струею.

Морозное стекло опалено

Оранжево-багряными лучами.

Но кажется, что в комнате темно,

И кажется, что будто за плечами

Стоит и смотрит кто-то…

Я один!

Один, в пустых миражах этих комнат.

Здесь только солнцем залитых картин

Бегущие в пространство горизонты.

Откуда же приносит эту мглу,

Которая везде переклубилась?

Вот странная картина притаилась,

Почти невидная, в пустом углу.

«Пир королей». Какой-то мрачный праздник

Таких людей, каких не может быть.

Мне нравится, но странно, что боязни

Внезапной я не в силах подавить.

Ах, здравствуйте.

Я рад сегодня встрече.

Как нужен был мне отблеск Ваших глаз,

Картина эта мне сдавила плечи

Как страшный сон, давящий в полночь нас.

Зачем бояться снов?

Средневековьем

Пренебрегать мы больше не должны.

Оно прижалось к нашим изголовьям;

Не нам оно, а мы ему нужны.

В гудках авто, в громадах серых зданий

И блеске электрических огней

Не слышно нам старинных заклинаний,

Не видно оживающих камней.

А между тем, как прежде, правит смертью

И тусклой жизнью только пустота.

Над крышами домов кружатся черти,

И ведьма гладит черного кота.

Под сердцем наших дев гнездятся жабы,

В трамваях наших бродят упыри,

Но мы не знаем, где свершают шабаш,

И чьею кровью кропят алтари.

В умении сказать Вам не откажешь,

Но слишком часто думается мне,

Что жизнь чужда Вам, что повсюду, даже

Со мною, Вы не в яви, а во сне.

«Как океан объемлет шар земной,

Земная жизнь кругом объята снами»

Жестокий сон, господствуя над нами,

Свершает ход тяжелый свой.

И в целом мире нет другой страны.

Где б правил он такой рукой железной.

«И мы плывем, пылающею бездной

Со всех сторон окружены».

Но кто же мы средь этой сказки странной?

Вы — Золушка, забывшая о том,

Что можно быть счастливой и желанной,

Что жизнь пуста и темен отчий дом.

Нет, улица страшнее. Вы слыхали

Про сон иль миф; ведь верить в сны нельзя.

Автомобиль без фар пронзает дали

И тонет в них, прохожих увозя,

А там их ждут немые переходы,

Остатки яств, в сиянии огней,

И кровь на стульях, скатерти и сводах.

Там шли пиры, вот этого страшней.

Но я не верю в эти уверенья,

Ни в шабаши, ни в ведьм, ни в упырей.

Я в живописи, музыке и пенье

Ищу мои счастливые мгновенья.

Вот тот пейзаж достойней восхищенья,

Чем этот пир чудовищных царей.

Что с Вами?

Мы совсем одни.

Допустим.

Минуты убегают в пустоту.

Их не вернуть для радости иль грусти,

Как не вернуть забытую мечту.

Но мне пора идти.

А где мы снова

Увидимся?

Сегодня я пойду

Пешком. Так в Александровском саду.

Ну хорошо. Держите слово.

Ее шагов еще не замер звук,

А я готов уж бредить новой встречей.

Мне нравятся изгибы тонких рук

И детские, приподнятые плечи,

И огонек забрезживший в очах

При мысли о назначенном свиданье.

И даже в вразумительных речах,

Хоть смысла нет, но есть очарованье.

Случайно я подслушал разговор

Ваш с девушкой, и рад чрезвычайно.

Не сетуйте. К чему теперь укор?

К тому же все удачное случайно.

Пример — картина эта. Темнота

Родила эти странные фигуры.

Но подойдите ближе: есть черта,

Граница между ними и натурой.

Туда, где торжествует полумрак,

В тот дивный мир, блаженный и обманный,

Теперь легко и просто сделать шаг.

Вам кажется, быть может, это странным?

Ведь Вы еще немного волшебства

И чар старинных силу не узнали.

У них свои бесспорные права,

Хотя на них наброшены вуали.

Вы тайну позабытую открыть

Теперь с моею помощью могли бы,

Решайтесь же! Угодно закурить?

Так Вы — колдун? Я не хочу, спасибо.

Решайтесь же! Унылый мир земной

Страшней и злее дебрей полутени.

Там лег закат последней желтизной

На храма оскверненного ступени.

Вечерняя святая тишина

Скрипучим гулом радио разъята,

И мудрая, старинная стена

Оскорблена пощечиной плаката.

Но там заря, и там на берегу

Невы она блестит на крышах, окнах,

На сером камне, розовом снегу.

Там воздух весь в светящихся волокнах.

И там тепло; здесь холоднее льда,

Хотя, сказать по правде, интересно.

Остановитесь, Вам не все известно!

Внимательно вглядитесь вот сюда.

Сюда не заглянет легавый;

В музеях не ищут воров.

Так что же, не вредно похавать

Культуры больших фраеров.

Немало картин, а без толка.

Плюю я на эти дела!

У Маньки в Ростове наколка

В натуре красивше была.

Там, на пире, между королями

Принца нет.

Принц опутан дольными сетями

Вот уж двадцать лет.

Вас давно забытое не гложет;

Мил наземный смрад.

Но лишь один наркоз, лишь синий дым

поможет

Вам уйти назад.

Папиросы лежат на мольберте,

Жалко мне их, но Вам подарю.

Не хочу я, но как перед смертью

Не хотя — закурю.

Но где они? Я сам в своем уме ли?

Их кто-то взял… Постой, давай сюда!

Чаво, раз сами потерять умели,

Не приставайте к людям никогда.

Постой!

Отстань!

Нет, сам ты сволочь!

Сюда, мой Принц, и он в руках у нас!

Сто? Самосуд! На помощь, эй, на помощь!

Отдай!

Их нет.

А где?

Сейчас, сейчас.

Подлец солгал! На помощь, мгла и ветер!

Я брежу, сплю, иль не в своем уме.

Хоть гнусное свершается на свете,

Но худшее рождается во тьме.

Настало время прихода.

Плывет, как туча, невзгода.

Но разве мы плохо платим долги?

Но разве не слышишь ты в небе шаги?

Сегодня Он голоден будет.

Но может быть, девочка?

Нет, не она,

Что толку в девичьем блуде?

Не ясно ли пишет здесь луна

О новой Его причуде?

Он хочет жертвы.

И если нет,

Сегодня мы будем держать ответ.

Тогда подготовим Ему прием.

А где мы ягненка Ему найдем?

А разве мало учились мы

У сизой звезды, у багровой тьмы?

Такую приманку мы бросим тут,

Что сильный забудет о силе своей,

Что слабый своих не сочтет минут.

И если он прикажет: «Убей»?

Тогда возьмем и просто убьем.

Но думать и медлить поздно. Начнем.

Подружка!

Но мы не знакомы.

Знакомого в полночи нет.

Такой, как сегодня, истомы

Здесь не было тысячу лет.

Снежинок крутящихся нега

Такой — никогда не была.

Вы сами как будто из снега.

А Вы — как кусочек тепла.

В следу Вашем, тонком и узком,

Сквозь снег проступает вода,

Но Золушкой сказки французской

Не станете Вы никогда.

Пойдемте со мною. За белой

Вуалью увидите Вы,

Как тает прозрачное тело,

Крутясь посреди синевы.

Нам нужно немного: мгновенье

Из мира нас выбросит вон.

Мы, дочери сна и стремленья,

Полюбим стремленье и сон.

И там, где сливаются вместе

Соблазны, грехи и тела,

Он рад будет новой невесте,

Владыка прекрасного зла.

В бездумном, счастливом недуге

Бесчисленных грез Сатаны

Мы станем подобием вьюги

В лучах сумасшедшей луны…

Но шабаш — лишь странная сказка.

Она бесконечно близка.

Вступите в нее без опаски…

А нет ли у вас огонька?

И что вы скучаете, девочки, тут?

Тут холодно, сыро, темно.

Пойдемте-ка лучше со мною в кино.

Что было со мною? С ума ль я сошла?

Какой непредвиденный случай.

За той иль за этой? Была не была!

За этой, пальтишко получше.

Но где она? Нету, сугроб и сугроб,

Она оборвалась вчистую.

Так я фраернулся, три матери в гроб!

Ну, может быть, ту зафалую.

Плотвичка сорвалась с крючка.

А полночь близка.

И близок, быть может, последний расчет.

Спокойно. Половим еще.

Сегодня нечаянно странны

И вечер, и воздух и мгла.

Такою бесстыдно-обманной

Луна никогда не была.

Привычной дорогой моею

Идти почему-то боюсь.

Она ль это? Верить не смею.

Собой ли я сам остаюсь?

Как будто я встал у порога,

И что-то грозит впереди,

И смутная в сердце тревога

Мне шепчет: «Вернись, не ходи».

За снегом сливаются лица

Прохожих и лица огней.

Мне кажется: бредит столица

Жестокой опалой своей.

Мне кажется: ветер и вечер

И лунные блики — в бреду.

Я словно нечаянной встречи

Иль страшной опасности жду.

Но нет мне теперь возвращенья,

Иль завтра, средь скучного дня,

Я вспомню в тоске и смущенье

Про страх, победивший меня.

Присядьте.

Зачем?

Неужели

Вы ищете цели, когда

И снег этот выпал без цели,

Он тает. Без цели вода

Струится. Она замерзает,

Чтоб утром растаять опять.

И люди без цели мечтают,

Чтоб завтра о новом мечтать.

Но я не мечтаю.

Сегодня

Мечтает лишь белая мгла.

Она, добровольная сводня,

С тобой нас сегодня свела.

Смотри, опустилась за нами

Из хлопьев густых пелена.

Смотри, наверху с облаками

В пятнашки играет луна,

Но тесно ей в облачной клетке

И свет ее слаб и уныл.

Смотри, как качаются ветки,

Как будто лишаются сил.

Но тень их на снежной странице

О нас написала, о нас.

Каким он нам завтра приснится

Таинственный, призрачный час?

Мне приснится сад, во мраке спрятанный,

Огоньки трамваев вдалеке,

Искры снега, мокрые и смятые,

Гаснущие на твоей щеке.

Кажется, что блещут наши лица

В этой рамке белой пустоты.

Пусть мне солнце больше не приснится!

Пусть мне снятся мокрый снег и ты!

Что сегодня станет запрещенным,

Если тает даже темнота?

Если лунный блик, в нее влюбленный,

С ней под тенью каждого куста?

Мы с тобой, как лунный отблеск с тенью

Слитые, подвластны одному

Потерявшему предел хотенью,

Твоему и моему.

Тс-с! сюда идут. Иди за мною,

Дом мой близок, и сегодня там

Под с ума сошедшею луною

До утра не помешают нам.

Что со мною? Эта пляска снега

Ослепляет, манит и зовет.

А за нею глаз, тоска и нега,

Опьяняющий, душистый рот,

И неистовое исступленье

Света торжествующей луны.

Все мои тревоги и сомненья —

Только сны, обманчивые сны!

Ягненок готов. Удача — нам

Пойдем за ним по свежим следам.

Успеем ли только?

Пора, пора.

Она растает не позже утра.

Смотри, там тень мелькнула сейчас.

Теней бояться — стыдно для нас.