Дарованная Гладиатору

Глава 1 Элоиза

— Пожалуйста, мама, — умоляю я. — Не заставляй меня делать это.

Она кряхтит и изо всех сил затягивает на мне корсет. Ещё чуть-чуть и он сломает мне рёбра.

— Хватит, Элоиза! — рявкает она. — Я больше не желаю об этом слышать. Маниус станет для тебя подходящим мужем. Он – лучшее, что мы могли для тебя сделать. И не забывай, отец немало заплатил за твоё приданное, чтобы выдать тебя замуж.

— Но я не люблю его! Он злой и от него ужасно пахнет!

Я хочу плакать каждый раз, когда думаю о предстоящем вечере.

Свадьба… а после… первая брачная ночь и то, что Маниус заставит меня сделать…

— Пожалуйста, мама, — слёзы сами собой текут по щекам. — Я не хочу выходить замуж за Маниуса. Он слишком стар и пугает меня.

— Зато он будет держать твой живот полным и у тебя будет крыша над головой. Честно говоря, Элоиза, я удивлена, что во всей Римской империи нашёлся глупец, который согласился взять тебя в жёны. Ты же совершенно не имеешь никакого представления о месте женщины.

— Моё место не с ним.

— С ним! — рычит она, завязывая шнур корсета. Когда Маниус снимет его с меня сегодня ночью, то совершенно точно не найдёт ничего кроме иссиня-чёрной кожи. Может быть, это спасёт меня. — Твоё место там, где твой отец сочтёт нужным! Он решил, что для тебя нет лучшей пары, чем Маниус. И ты подчинишься нам, Элоиза. Иначе, мы бросим тебя или продадим в рабство. Непослушная дочь, бесполезна для всех.

— Я боюсь, — шепчу я и съёживаюсь, когда мама начинает расчёсывать мои волнистые локоны.

— Все женщины боятся в первую брачную ночь, — она сильно дёргает щётку вниз, заставляя меня вскрикнуть. Мне кажется, будто мои волосы выдёргивают с корнем. — На самом деле, всё просто. Ты закрываешь глаза и раздвигаешь ноги. Он сделает всё остальное.

Меня бросает в холодный липкий пот, когда представляю длинные сальные волосы Маниуса, падающие мне на лицо, его зловонное мерзкое дыхание, обрушивающееся на мои губы, его обрюзгший живот, вдавливающий меня в матрас. Слезы градом бегут по щекам, а мама ещё сильнее дёргает меня за волосы.

Мои слезы не вызывают у неё сочувствия. Только гнев.

— Прекрати это жалкое представление,— шипит она. — Сегодня ты станешь женщиной. Вытри свои жалкие слезы и веди себя соответственно!

Я вытираю слёзы ладонью и закрываю глаза, желая оказаться где-нибудь в другом месте. Где-нибудь в безопасном и экзотическом месте, рядом с тем, кто бы любил меня. И кого любила бы я. С тем, кто был бы сильным, бесстрашным, и способным защитить меня от всех Маниусов мира.

— Маниус – владелец третьего по величине участка земли во всей Вероне. Ты не будешь голодать, так что перестаньте жаловаться.

Но не голод беспокоит меня. Нет. А то, что я буду не первой женой Маниуса.

Я дрожу, когда думаю обо всех тех историях, которые слышала. У Маниуса уже была жена. Молодая белокурая красавица. Она прожила в его поместье три месяца, а потом таинственным образом бесследно исчезла.

Это было больше десяти лет назад, но слухи всё ещё свежи. Одни говорят, что он вонзил ей нож прямо в сердце, другие, что бросил на съедение волкам, третьи, что поджарил и съел. Я не знаю, что произошло и не собираюсь это выяснять.

Мой отец входит в комнату, нервно проводя рукой по длинной бороде. Он всегда относился ко мне мягче, чем мама, поэтому я смотрю на него с отчаянием в глазах, умоляя о защите, которая живёт внутри каждого отца.

— Пожалуйста, не заставляй меня делать это, отец, — умоляю я. Мама вновь изо всех сил дёргает щёткой мои волосы. — Я так боюсь этого человека. Он съел свою жену!

Отец качает головой и вновь проводит рукой по седой бороде.

— Это всё слухи, моя дорогая. Он ничего такого не делал.

— Тогда где же она? Его жена из Вирунума? Или ты хочешь сказать, что она просто собрала вещи и вернулась домой?

— Это было очень давно, — отвечает отец, как будто это что-то объясняет. — Сегодня вечером ты станешь его женой и это окончательно.

Мама с самодовольной ухмылкой хватает ленточки.

— А теперь перестань болтать, дитя. И не верти головой.

Думаю, я единственная невеста из когда-либо существовавших, которая не хочет выглядеть красивой в день своей свадьбы. Мне бы очень хотелось, чтобы Маниус взглянув на меня, покачал головой и решительно сказал «нет».

Но мама очень талантлива в вопросах красоты и все кто видит меня, охают и ахают, стоит мне пройти мимо. Только их улыбки быстро исчезают, когда они смотрят мне в глаза и понимают, что ждёт меня в будущем.

Я не могу выйти замуж за противного Маниуса. Нет, нет и нет!

— Ты прекрасно выглядишь, — бормочет отец, провожая меня по грязной дороге к центру города, где состоится брачная церемония. — Такая же красивая, как твоя мать в день нашей свадьбы.

Только к счастью для неё, она выходила замуж за порядочного, благородного мужчину, а не за серийного убийцу-людоеда.

Мы задерживаемся у кузницы, пропуская горожан, спешащих на мою церемонию. Я игнорирую их добрые пожелания и смотрю на цыплят, которые бродят у лавки кузнеца, не обращая внимания на то, что вот-вот произойдёт событие, которое навсегда изменит мою жизнь.

— Выше голову, Элоиза! — рыкает мама, подходя к нам. Она придерживает своё новое платье, перепрыгивая через лужу на дороге. — И сбрось эту кислую мину с лица. Предполагается, что это будет праздник. Хотя я сомневаюсь, что Маниус будет рад, когда узнает, что женился на избалованном, непослушном ребёнке.

Я прикусываю губу от боли, когда она вновь проверяет, туго ли зашнурован на мне корсет.

— Жених! — в панике восклицает она, заметив Маниуса и его людей идущих вдалеке по дороге.

Я хватаюсь за живот. Меня скручивает от тошноты, едва я замечаю Маниуса в белой тоге. Мой обед спешит вырваться наружу, но его останавливает слишком тугой корсет.

— Он не может видеть тебя до свадьбы! — визжит мама, толкая и прижимая меня к деревянным доскам кузницы.

Образ Маниуса вызывает во мне панику. Пульс учащается. Тело начинает трястись, и я не могу дышать.

Я не могу этого сделать. Не могу!!!

— Моя вуаль!

Мама стискивает зубы.

— О, богиня Юнона (примечание переводчика: богиня Юнона – древнеримская богиня, покровительница семьи, брака, деторождения, женщин и материнства), — шипит она. — Пошли! Быстро!

Крепко схватив меня за руку, она тащит меня обратно к нашему дому на окраине городка.

— Весь город будет ждать, — бормочет она, вталкивая меня в дом. — Неблагодарное дитя. Как же я буду счастлива наконец-то избавиться от тебя. От тебя одни неприятности!

— Вуаль в моей комнате, — и я бегу в свою комнату. — Я сама её надену. Просто подожди секундочку.

С неистово колотящимся сердцем, я запираю дверь и бросаюсь к окну. Открываю его и в последний раз окидываю взглядом комнату, потому что больше не увижу её.

— Прощай, жизнь, — шепчу, прежде чем приподнять подол платья, вылезти в окно и стремглав помчаться туда, где Пегас лениво бродит по своему загону. Подол платья и новые белые туфельки тонут в грязи, но мне всё равно. Мне даже приятно их испортить. Это словно запятнать завесу невинности, которую Маниус хочет украсть у меня, но она принадлежит только мне! И только мне решать, кому она достанется!

— Пегас, — шепчу, открывая тяжёлую калитку загона. — Иди сюда, мальчик!

Он лениво подходит, поглядывая на мои руки – вдруг там окажется что-нибудь вкусненькое.

— Пора тебе заслужить своё имя, дружок, — шепчу ему на ухо, прежде чем взобраться на его спину. — Лети, Пегас. Лети!

Я пришпориваю его, и он срывается в галоп. Тяжёлые копыта Пегаса с грохотом врезаются в землю, унося меня отсюда прочь. К свободе.

— Элоиза! — кричит мама, высунувшись из окна моей комнаты. Она в ярости. — Вернись сейчас же, неблагодарное отродье!

Я же, повернувшись к ней, показываю язык, а мой верный конь всё дальше и дальше уносит меня прочь.

Я свободна три прекрасных дня.

Но на четвёртый, кто-то настигает меня.

Это не родители. И не Маниус.

Этот кто-то гораздо – гораздо хуже.

Работорговец.

Он бесшумно подкрадывается ко мне, пока я готовлю кролика на костре и, ударив дубинкой по затылку, погружает в темноту.

Я осознаю, что попала в плен, когда прихожу в себя на спине Пегаса с раскалывающейся головной болью. Толстый, тяжёлый ошейник, затянутый вокруг моей шеи, не даёт дышать. К ошейнику пристёгнута цепь, и она, протянувшись вниз, связана с кандалами на моих запястьях.

— Нет, — шепчу, с трудом оглядываясь вокруг. Я не вижу ничего кроме боли и агонии на лицах рабов, которые спотыкаясь, едва волочат ноги под безжалостно палящим солнцем.

— О-о-о, очнулась наконец, — мерзко ухмыляясь, говорит работорговец с грязными засаленными волосами и рваным шрамом на лбу.

Он стаскивает меня с Пегаса, и я с глухим стуком падаю в грязь. Работорговец смеётся и бьёт меня ногой по рёбрам.

— Вставай, девочка. Теперь ты принадлежишь нам.

Я судорожно сглатываю, глядя на кнут в его руке. Работорговец поглаживает длинную кожаную плеть кнута, показывая, как ему не терпится воспользоваться ею.

А потом, когда я не могу быстро подняться, он обрушивает кнут мне на спину. Я вскрикиваю от боли и ужаса, когда жалящая плеть, вспарывает моё платье и врезается в спину.

Но работорговец только усмехается.

— Вставай, рабыня!