Дедушки с гитарой 2

Глава 11

Мы договорились на ближайшую субботу.

Евгений Михайлович принял наш в кабинете, усадил и принялся рассматривать так, словно видел с первый раз. Мне этот взгляд не понравился. Показалось, что это либо взгляд мясника на тушу перед разделкой, либо снайпера.

— Мы разве не знакомы? — спросил я, давая неприятное ощущение в груди.

Он несколько напряженно рассмеялся.

— Знакомы, конечно…

— А то я подумал… Странно вы как-то на нас смотрите.

— Я пытаюсь увидеть то, что раньше не видел. И поверить в то, что раньше не верил.

— Не старайтесь, — улыбнулся Никита. — Просто определитесь какая грань нашего многогранного таланта вас интересует более всего и спросите… А мы сами все покажем и расскажем… Честное слово.

— Только не здесь, — остановил я товарища. — Давайте лучше выйдем куда-нибудь на свежий воздух. Там мозги лучше работают.

Я по-хозяйски поднялся, подошел к окну, выглянул. Окна, ожидаемо, выходили в сквер. День выдался теплым и солнечным и между деревьями, облитая солнечным светом, стояла узнаваемая фигура. Ленин, конечно, а как же иначе в таком-то месте?

— Вон там очень хорошее место. Сядем на скамеечку и поговорим спокойно. Тут ведь телефоны будет трезвонить. При трех телефонах толком и не поговоришь…

Телефонов там и правду только на виду стояло три штуки, а уж сколько пряталось в тумбочках… Хозяин кабинета оказался в растерянности. Наше поведение, не укладываясь в привычные ему рамки. А я этого и хотел. Если нам придется сотрудничать, то лучше всего сразу сломать имеющиеся в комсомольском мозгу стереотипы. Он думает, что мы мальчики, а он дяденька и будет воспринимать наши слова соответственно, а это нехорошо. Тогда не договоримся…

— И, если пойдем, захватите с собой блокнот и ручку. Вдруг да понадобятся?

Я думал, что он заартачится, но он все-таки поднялся. Секретарше в приемной бросил:

— Я отойду с товарищами на пол часика.

На улице было хорошо. Сухо, солнечно… Атмосфера как раз для раскрытия страшных тайн мироздания. Мы уселись на лавочку около памятника.

— Зачем это все? — спросил он, оглядываясь по сторонам. Мелькнула мысль, что он ищет наших сообщников, ради которых мы и привели его сюда, но мысль мелькнула и пропала. Не мог он так думать. Он наверняка считал себя более важным и сильным, чем мы. Чего ему опасаться вчерашних школьников? Я ухмыльнулся. Внутренне.

— Для дела. Пока вы не приняли какое-то решение лучше будет, чтоб вокруг вас никто даже не задумывался, зачем мы тут.

— Почему об этом нельзя было говорить в кабинете? Нормально бы поговорили. Я бы вас чаем напоил… С пряниками.

— Тут спокойнее…

— Телефоны? — С иронией спросил Тяжельников.

— Нет. При чем тут телефоны? Насколько я помню вы — выдвиженец Шелепина, а Леонид Ильич к таковым относится очень настороженно… Так что, сами понимаете… Наверняка вас слушают.

— С чего вы взяли? — нахмурился наш собеседник. — Ничей я не выдвиженец. Причем тут это?

— Только вот не надо говорить, что вы тут все белые и пушистые… — раздраженно сказал Сергей. — Не поверим. У вас сейчас об этом ни говорить, ни писать не принято, а суть-то одна… Борьба за власть — всегда борьба. Мы на такое уже в нашем времени насмотрелись…

— Ну уж…

Снимая возникшее напряжение, Никита сказал:

— Вас постоянно смущает наш юный вид, и вы принимает нас за детей. А мы не дети. Мы взрослые, много прожившие люди. Навидались всякого, в том числе и того, как люди стремятся к власти. Вы ведь в своем времени даже слова «киллер» и «черный пиар» не знаете.

— Киллер?

Я отмахнулся. Это сейчас было не главным.

— Потом объясним… Может быть вам проще будет говорить с нами закрыв глаза или повернувшись спиной? — предложил я ему. — В этом случае у вас не будет когнитивного диссонанса.

— Чего?

— Ну, проще говоря, такого состояние, когда в вашей голове вступают в конфликт то, что вы видите с тем, что вы слышите. Понятно? Вы слышите стариков, а видите молодежь.

— Да, — сказал Сергей. — И клянемся, что если повернетесь, то по затылку мы вас бить и утаскивать куда-нибудь не будем…

Он явно растерялся, но через несколько секунд пришел в себя и вернулся к разговору.

— Да кто меня может слушать? Для чего?

— КГБ. В тех временах, из которых мы сюда попали, уже не было секретом, что КГБ слушало всех, кого можно… А им можно было всех. Ну, почти всех.

Он помрачнел — видно и у него были какие-то мысли, а я невольно хмыкнул.

— Что тут смешного?

— Вспомнил историю, которая появилась в газетах в постперестроечные времена… Наши пионеры подарили послу США поделку — орла, вырезанного из дерева… Ну их герб… Что у них так? Орел? Или орлан? А наши спецслужбы исхитрились вставить в него «жучок».

— Жучок?

— Ну так у нас называют устройство для подслушивания или подглядывания… Так что в вашем-то кабинете наверняка что-то стоит. Или висит. Вы то в масштабах страны фигура никак не меньшая чем посол США.

— Ну а если и нет у вас в стенках ничего такого, то и слава Богу. Сейчас посидим, свежим воздухом подышим, здоровее будем! — заверил его Никита. — Надеюсь, что это вот лавка…

Он поступал кулаком по доске.

— Не оборудована подслушивающим устройством.

Показывая, что преамбула закончилась я серьёзным голосом сказал:

— Давайте на этом остановимся и начнем разговор по существу. Мы в Берлине рассказали вам кое-что. То, что вы пригласили нас на встречу, говорит, что вы не отвергаете мысли, что то, что услышали от нас — правда. Так?

Он кивнул.

— Только вот есть вещи, в которые трудно поверить.

— Вы имеете ввиду сам факт переноса? Нам это тоже кажется удивительным.

— Тут вопрос не в том возможен такой перенос сознания или нет, допускает его материализм или не допускает, — рассудительно вставил Никита. — Давайте снизим уровень неверия. Давайте смотреть на проблему так. Будем говорить об информации, а не о способе её доставки. Отделим одно от другого.

То есть имеется информация и не важно от способа её доставки к вам, следует решить доверяете вы ей или нет.

Он неопределенно пожал плечами.

— Если вам нужен пробник… Ну, для проверки. Вы слышали про «Евровидение»?

— Это какой-то музыкальный конкурс на Западе?

— Точно… Так вот ближайший из конкурсов, кажется в следующем году, если ничего не случится выиграет шведская группа «АББА», а песня с которой они победят, будет называется «Ватерлоо». У нас про этих ребят…

— Там двое парней и две девочки. Брюнетка и блондинка, — напомнил Сергей. Глаза его стали мечтательными. — Анни-Фрид и Агнета. Так кажется?

— Так, так…

— Да. У нас про них никто не знает, да и в мире они тоже практически неизвестны, но вот после победы…

— Кстати, если хотите, мы можем наиграть вам мелодию, — предложил Никита, а Сергей закончил:

— Если все так и будет — значит мы из будущего и оно у нас общее.

— Через год? А в этом году?

Мы переглянулись, в надежде, что что-то всплывет в памяти, но…

— Увы. Мы не помним ничего того, что точно произойдет в этом году.

— Жалко, что «Семнадцать мгновений весны» уже показали. А то мы бы могли песню из фильма спеть.

— Фильм еще помнят?

— Не то слово! И помнят, и смотрят… Сколько лет прошло, а на день Победы обязательно показывают. Его даже раскрасили!

— Ладно, — решился он, — допустим я вам верю… Только предположим!

Было видно, как тяжело ему это говорить, но он все-таки решился.

— Вы помните все то, о чем мы рассказывали мне там, в Берлине?

— Помним…

— Если будет необходимо мы запишем то, что знаем о вероятном будущем. Но раз вы поверили нам теперь нужно решить — нужно ли вам это знание. Уж слишком оно… неудобно что ли?

— То, что вы рассказали об СССР — это правда?

— Это было правдой в нашем мире. Что будет тут…

Я пожал плечами.

— То, что будет тут покажет время.

— Скорее всего все тоже самое, если ничего не предпринимать, — сказал Сергей. — Если вы строите дом из льда, то хочешь — не хочешь, а весной он обязательно растает… Люди устанут бороться за хорошую жизнь, а захотят просто ею жить. Жить как показывают в зарубежном кино. Без очередей, дефицита и того подобного…

Наш собеседник достал из кармана фотографию и протянул Сергею.

— Такой жизнью?

Сергей посмотрел, улыбнулся.

— Это надо Владимира спрашивать, — и передал карточку мне. На фотографии я увидел свое школьное сочинение о Будущем…

— Это правда. Все, что тут написано?

— Правда. Только это правда жизни не в рамках социализма, а в рамках капитализма.

— И люди?

— И люди…

Тяжельников замолчал. Мы его не торопили. Видели, что человек принимает решение.

— С вашей подачи я поискал Геннадия Зюганова.

— Нашли?

— Нашел… Достойный человек.

— Кто он сейчас? — буднично спросил Сергей, словно эта фраза ничего не означала. В смысле не означала, что нам поверили.

— Недавно вышел из рядов комсомола. Сейчас депутат Орловского городского Совета.

— Он далеко пойдет.

— Вы считаете, что все, что произошло у вас случится и тут? Что это неизбежно как приход весны?

— Если ничего не менять — да. Рельсы, по которым идет локомотив Истории прямы и ведут именно туда. А если говорить о переменах…

Я перебил Никиту. Рано было говорить о таком.

— Если хотите аналогий, так вот вам еще одна. Пусть не поезд. Поезд и рельсы — это все-таки некая неизбежность… Лучше представьте автобус. Есть водитель, кондуктор, пассажиры. Все едут и отвечает за то куда и как ехать именно водитель. Пассажирам сказано, что их везут в Светлое Завтра.

Никита уловил мою мысли и поправил:

— Пассажиры — это не совсем то, что нужно. Пассажиры просто сидят. Тут же все работают. То есть скорее гребцы на лодке.

— Или пассажиры веломобиля, — вставил Сергей. — Знаете есть такие конструкции, когда все, кто едет должны крутить педали, а рулит кто-то один? Так вот скорее всего это так.

— Да, — согласился я. — Это получше будет. Тут все трудятся — крутят педали… За окном веломобиля — жизнь. Разная. Там и хорошее, и плохое, но на окнах — занавески. Водитель открывает их только тогда, тогда, когда проезжает мимо что-то неприглядного — помойки, сухого дерева, разбитого автомобиля, кучи грязи… Водитель, разумеется, видит гораздо больше — он видит и хорошие дома, и магазины, и автомобили и хорошо одетых людей… Да и сами пассажиры не дураки и догадываются, что все не совсем так им представляют. Кое-кто из них покрикивает, что хотелось бы видеть и знать об окружающем мире больше, хочется свободы.

— Это как раз та самая творческая интеллигенция, о которой мы с вами уже когда-то говорили, — напомнил Никита. — Но большая часть пока всем довольна и тем, что имеет. У них есть крыша над головой, и они пока свято верят в то, что впереди их ждет Светлое Завтра и поэтому они крутят педали, приближая его.

— Мы тоже среди пассажиров. Но мы едем в этом транспорте второй раз и знаем, чем заканчивается эта дорога.

— Тупиком?

— Хуже. Все кончится тем, что водитель посреди дороги решит, что кто-то, не все, разумеется, а кто-то может не дожидаться Светлого Завтра, а выстроит для себя Светлое Сегодня, тем более, если можно договориться с билетером, сидящим рядом, и выйти из веломобиля вместе с ним и сумкой с деньгами. А все остальные… Да пусть делают что хотят. Хотели свободы — получите свободу.

— И вы знаете, что нужно делать чтоб этого не случилось?

Вопрос был задан серьезным тоном.

— Если бы! Нет, конечно!

— Наша дело музыка, а не власть и политика…

Он поднялся, прошелся перед скамейкой. Волновался.

— Но хоть какие-то мысли у вас есть? Ни за что не поверю, что в вашем времени не думали о том, что и когда нужно было бы исправить, чтоб не допустить такого!

— Думали, конечно. Идей много. От откровенно глупых — заранее поубивать тех гадов, кто возглавлял все это, до серьезных исследований.

— И что говорят эти серьезные исследователи?

— Говорят, что Капитализм изменился. Он или уже стал, или как раз сейчас превращается во что-то иное, а умов, сравнимым с Марксовым и Ленинским, чтобы заметить и оценить это превращение, сейчас нет. Может быть только Мао? Но я не знаю. Не читал… А раз изменился Капитализм, то и Социализму тоже не мешает измениться, принять новые вызовы времени.

— Капиталисты в конце концов поняли, что стремиться к обнищанию пролетариата не стоит. Им все-таки нужны покупатели произведенных товаров. Ну и роботизация, научно-техническая революция, компьютеры…

— Что?

— ЭВМ, — поправился Никита. — Капиталисты создали очень привлекательную модель капитализма и показали нам. Людям понравилось…

— Альтернатива?

— Очень простая. Либо вы отыщите того, кто может вступить в борьбу за изменения, понимая, что большая часть чиновников и функционеров вполне устраивает существующее положение вещей и перемен они не хотят…

— Либо?

— Либо пускаем Историю идти той же дорогой, как и раньше. Не замедляя и не сворачивая.

— Да. А мы идем своей дорогой. Учимся, пишем песни… Решать вам.

Тот молчал. Я понимал его. Весь его жизненный опыт говорил, что то, что ему говорят — невозможно, но с другой стороны какой была ставка? Судьба страны, судьба миллионов людей. И как тут выбрать?

Мы смотрели на него и молчали. Я вдруг понял, что тот сейчас находится в плену иллюзий. Он рядом с Властью. Он в какой-то степени и сам Власть и привык к тому, что нужно только отказ приказ, написать постановление и все станет по-другому, все пойдет по правильному пути.

Он, похоже, не понимал, что в одиночку, даже руководя такой организацией как Комсомол, ничего не сделает. Он часть Системы, важная часть… Но не единственная. В одиночку и даже всем нам вчетвером ничего путного не сварить, пусть даже мы со временем станем поп-идолами для советской молодежи.…

Ввязываться в борьбу с Системой имелся смысл только тогда, имея за спиной нечто сопоставимое с ней по силам.

Ну и разумеется нужен был план… Старый план определенно не годился.

Откинувшись на скамейке, я посмотрел на Ленина. Тот привычно указывал рукой дорогу в светлое будущее. Может быть он и знал её, но мы, пока шли в этом направлении, заблудились и свернули куда-то не туда, а может быть выбранный путь изначально путь вел в ту яму, в которую мы забрели в 90-е. Я не настолько хорошо знал Владимира Ильича, чтоб сказать туда он нас зовет или не туда. И никто тут не знал. Тут нужен новый взгляд на ситуацию, да не одного человека. Нужен какой-то коллективный ум, союзники. Нужна организация. Понимает он это или нет?

Чтоб наш собеседник не испытывал иллюзий я пошел на провокацию. Нужно было приземлить его.

— Евгений Михайлович, а вы стреляете хорошо?

От неожиданности он не ответил, а я продолжил.

— А Пушкина любите?

Он нерешительно кивнул.

— А какая связь…

— Сейчас я вам это покажу. Вот представьте, что вы вместе со всеми своими достоинствами и умениями попадаете в прошлое.

— Как мы, — вставил Никита.

— Да. Как мы, в тело Александра Сергеевича… Как раз аккурат в день перед дуэлью с Дантесом… Что вы сможете сделать? Ну с Дантесом, если вы стреляете неплохо, вы как-то справитесь… А что потом? У вас есть свое понимание справедливости и понимание что нужно делать, но каким образом ваши мечты о справедливом обществе смогут осуществиться? Единомышленников нет — друзья-декабристы, кто еще жив, на каторге. Что вы сможете один? Даже если вы проберетесь в Смольный и грохните Императора, то что это изменит? Административная машина настроена и работает, и единственный человек это не изменит…

— Ага. Тут та же ситуация. У вас сейчас нет соратников. Мало того, люди, которые всё обрушали, являются в данный момент частью той же Системы, в которой вы сами и работаете. Причем важной частью.

— Водители и билетеры?

— Да.

— А пассажиры? На них можно рассчитывать?

— Если сможете внятно объяснить им, что происходит. Почему это вдруг исчезли занавески на окнах и почему стало можно выходить из автобуса на любой остановке. И это должны быть не пустые слова. Должна быть программа. Понятная для всех программа. Не просто лозунг «Нынешнее поколение советских людей будет жизнь при Коммунизме», а самый настоящий план. Со сроками, с ответственными… Чтоб не было иллюзий.

— Особенно у «ответственных».

— Но в первую очередь — соратники. Вы готовы их искать?

— Да.

Мы переглянулись.

— Ну что ж… Как договорились… — сказал Никита, посмотрев на нас. Мы кивнули. Поднявшись с скамейки, он отошел к кустам, сунул в переплетение веток руку и вытащил оттуда пакет с несколькими листами бумаги.

— Вот все, что мы к этому моменту вспомнили о будущем. Если что-то вспомним еще — сообщим.

— А почему так? — спросил Евгений Михайлович, кивнул на кусты.

— А кто знал, чем закончится наша встреча? — вопросом на вопрос ответил Никита. — А тут вроде бы договорились по-хорошему.

— И вот еще что… Доставайте блокнотик, — попросил я. — Мы попросим вас кое-чего записать. Мы догадывается где вы захотите поискать себе союзников и поэтому припомнили несколько эпизодов, которые могут заинтересовать товарища Андропова.

Я продиктовал ему, что мы припомнили о кознях вражеских разведок, а когда все закончилось, Никита сказал:

— У нас ведь есть к вам еще одно предложение. Мы хотим предложить идеологическому отделу ЦК подумать о выпуске грампластинки по итогам прошедшего Фестиваля… Пластинки хорошей молодежной музыки. Если предложение будет принято, то будет официальный повод нам встречаться чаще.

Когда он ушел, пожав нам руки, Сергей сказал:

— Жаль, что он не играет на клавишных.

— Это ты к чему?

— Он стал нашим четвертым, ты разве не понял?