Дело Гэлтона

Глава 24

Целых два дня я провел на ногах в Энн-Арбор, где действовал как представитель фирмы, поддерживающей контакты с Европой. Все, что Джон рассказывал о своей учебе в школе и колледже, подтвердилось до малейших подробностей. Но я установил одну дополнительную, очень интересную деталь: он поступил в школу под именем Джона Линдси пять с половиной лет назад, 9 января. Питер Каллиган был арестован в Детройте в сорока милях от Энн-Арбор 7 января того же года. Видимо, парню понадобилось всего два дня, чтобы найти себе нового защитника в лице Габриэля Линдси.

Я беседовал с друзьями Линдси, в основном учителями. Они помнили Джона. Он был живым мальчиком. Хотя один из друзей сказал про него, что он был крепким орешком. Они считали, что Линдси подобрал его на улице.

Габриэль Линдси вообще помогал молодежи, попавшей в беду. Он был пожилым человеком, который потерял на войне сына. Вскоре после гибели сына умерла его жена. Он сам умер в университетской больнице в феврале прошлого года от воспаления легких.

Его доктор вспомнил, что Джон часто приходил к нему в больницу. Я посмотрел копию его завещания, которая находилась в суде графства. Линдси завещал две тысячи долларов «моему почти приемному сыну Джону Линдси» для продолжения учебы. Больше в завещании ничего написано не было. Это означало, что все свои деньги он завещал Джону.

Джон закончил университет в июне. Его наставник сказал, что это был хороший студент, без каких-либо явных проблем. Его не очень любили студенты. У него не было близких друзей. С другой стороны, он активно участвовал в работе студенческого театра. Актерские способности у него были средние.

После окончания университета он жил на Кэтрин-стрит. Фамилия хозяйки — миссис Хаскел. Возможно, она может мне кое-что рассказать о нем.

Миссис Хаскел жила на первом этаже трехэтажного пряничного домика из сказки. По количеству писем, которые лежали на столике в вестибюле, я понял, что она продолжает сдавать комнаты жильцам. Она провела меня через холл, паркетный пол которого был натерт до блеска, в маленькую гостиную. Окна в комнате были прикрыты занавесками. Оазис прохлады среди жары июльского Мичигана.

Где-то над нами кто-то печатал на машинке.

Миссис Хаскел говорила с южным акцентом:

— Садитесь, пожалуйста, и расскажите, как у Джона дела. Он успешно работает? — Миссис Хаскел с восторгом скрестила руки на груди. Она была одета в платье в цветочек. Кудряшки на ее лбу покачивались, как беззвучные колокольчики.

— Он еще не начал у нас работать, миссис Хаскел. Моя цель заключается в том, чтобы установить, может ли он работать на секретной работе.

— Это значит, что предыдущее предложение не дало результатов?

— Какое предложение?

— Играть в театре. Вы, возможно, не знаете, но Джон Линдси прекрасный актер. Самый талантливый из всех ребят, которые когда-либо у меня жили. Я никогда не пропускала его игру в театре Лидии Меддельсон. В прошлом году они ставили «Выбор Хобсона». Он прекрасно играл.

— Вполне вам верю. И вы говорите, что у него были предложения на роли в театре?

— Я не знаю о предложениях во множественном числе, но одно предложение у него было. Один известный продюсер хотел подписать с ним контракт и заняться его профессиональной подготовкой. Насколько мне известно, Джон принял это предложение. Но, видимо, передумал, если договорился с вашей фирмой, занимающейся безопасностью.

— Это очень интересно, то, что вы рассказали мне о его игре в театре. Мы не против, чтобы наши работники были всесторонне образованными людьми. А вы не помните имя продюсера?

— Боюсь, что я никогда его не знала.

— А откуда он появился?

— Не знаю. Джон никогда не рассказывал о своих личных делах. Он даже не оставил своего будущего адреса, когда уехал отсюда в июне месяце. Я знаю все это от мисс Рейчлер, она рассказала мне об этом после его отъезда.

— Мисс Рейчлер?

— Его подруга... Я не имею в виду, что она была его девушкой. Она, возможно, так и думала, но он так не считал. Я предупреждала его, чтобы он не связывался с девушкой из богатой семьи, разъезжающей на «кадиллаках». Мальчики, которые живут у меня, приходят и уходят. Но я стараюсь следить за ними, чтобы они не споткнулись и не попали в беду. Мисс Рейчлер на несколько лет старше Джона. — Она произносила его имя с материнской гордостью. Ее южное произношение чувствовалось еще сильнее.

— Мне кажется, что это как раз такой молодой человек, который нам нужен. Общительный, нравится девушкам.

— Да, это верно. Не хочу сказать, что он бегает за каждой юбкой. Он не обращает на них внимания, пока они сами не проявят активность. Ада Рейчлер все время его навещала. Она приезжала сюда на своем «кадиллаке» чуть ли не через день. Ее отец — большой человек в Детройте. Выпускает автомобильные части.

— Прекрасно, — сказал я. — Деловые связи.

Миссис Хаскел фыркнула:

— На это особенно не рассчитывайте. Мисс Рейчлер ужасно расстроилась, когда он уехал и ей ничего не сказал об этом, даже не попрощался. Фактически он ее бросил. Я пыталась ей объяснить, что молодой человек, только начинающий жить, не может таскать за собой по миру лишний груз. Она на меня разозлилась. Хотя не понимаю почему. Хлопнула дверью своей машины и уехала.

— А они долго встречались?

— Столько, сколько он здесь жил. По крайней мере, год. Я думаю, у нее есть свои положительные качества, иначе он бы с ней не встречался так долго. Она довольно хорошенькая, если вам нравятся худышки.

— А у вас нет ее адреса? Я хотел бы с ней поговорить.

— Она может вам наврать с три короба. Нет ничего страшнее, чем обманутая женщина.

— Я смогу разобраться.

— Уж разберитесь, пожалуйста. Джон прекрасный парень, и вы будете довольны, если он согласится у вас работать. Имя ее отца — Бен. Бен Рейчлер. Они живут недалеко от реки.

Я поехал по дороге, вьющейся между деревьями и полями. Наконец, нашел почтовый ящик Рейчлеров. Дорога к их дому шла между кленовыми деревьями. Дом был кирпичным и низким. Издали он казался маленьким, а когда я подъехал ближе, оказался очень большим. Я начал понимать, почему Джон смог прыгнуть из пансионата миссис Коргелло в дом Гэлтонов. У него была практика.

Человек в рабочей одежде со шлангом в руке поднялся по гранитным ступенькам, ведущим в сад, расположенный в низине.

— Хозяев нет дома. Они никогда не бывают дома в июле.

— А где я могу их найти?

— Если вы по делу, то мистер Рейчлер бывает в своем офисе три-четыре раза в неделю.

— Я хотел бы видеть мисс Аду Рейчлер.

— Насколько мне известно, она со своей матерью в Кингсвиле. Это в Канаде. У них там дом. А вы друг мисс Ады?

— Друг друга, — ответил я.

Был уже вечер, когда я приехал в Кингсвил. Тем не менее жара еще не спала. Рубашка моя приклеилась к спине. Озеро лежало у ног города, как голубой туман, в котором белые паруса казались чайками.

Летняя резиденция Рейчлеров находилась на берегу озера. Покрытые зеленой травой газоны спускались к озеру, где находилась их частная пристань и домик для лодок. Домик был большим старым амбаром, обшитым досками и увитым зеленью. Рейчлеров не было видно. На горничной, открывшей мне дверь, был накрахмаленный белый фартук и наколка на голове. Она сказала мне, что миссис Рейчлер отдыхает, а мисс Ада на озере в одной из лодок. Она скоро вернется. Я могу ее подождать.

Я стал ждать ее на пристани, на которой повсюду были вывешены таблички, предупреждающие, что это частная собственность и от нее следует держаться подальше. Поднялся слабый ветерок, и паруса на лодках наклонились в сторону берега. Слабые волны разбивались о берег. Появилась моторная лодка. Образующаяся по ее сторонам пена делала ее похожей на птицу с белыми крыльями. Лодка замедлила ход и подошла к берегу. За рулем сидела девушка с темными волосами и в темных очках. Она показала коричневым пальцем себе на грудь и вопросительно на меня посмотрела.

— Вы ко мне?

Я кивнул, и она причалила к пристани. Я поймал веревку, которую она мне бросила, и помог ей привязать лодку. Это была худенькая, гибкая девушка. Лицо ее, когда она сняла очки, было тоже худеньким ж напряженным.

— Кто вы?

Я уже решил, как представлюсь.

— Фамилия моя — Арчер. Частный детектив из Калифорнии.

— И вы так долго ехали, чтобы встретиться со мной?

— Да.

— Почему?

— Потому что вы знали Джона Линдси.

Лицо ее стало открытым, готовым ко всему — плохому и хорошему.

— Вас прислал Джон?

— Не совсем так.

— С ним что-то случилось?

Я не ответил. Она взяла меня за руку, как ребенок, требующий к себе внимания.

— Скажите, с Джоном что-то случилось? Не бойтесь. Я выдержу. У него неприятности?

— Не знаю, мисс Рейчлер. Почему вы думаете, что у него неприятности?

— Просто так. Я не имела этого в виду. — Она говорила отрывисто. — Просто вы сказали, что вы детектив. И я так подумала.

— Предположим, у него неприятности. Что тогда?

— Я хочу помочь ему. Почему вы говорите загадками?

Мне нравилась ее быстрая и определенная манера разговора. Такие люди всегда бывают честными.

— Я, как и вы, не люблю загадок. Давайте договоримся, мисс Рейчлер, я расскажу вам то, что знаю, а вы мне то, что знаете вы.

— Что происходит? Наступило время для исповеди?

— Я говорю серьезно. Начну первым, если вам интересно, что с Джоном... в каком положении он находится.

— Положение — интересное слово, довольно нейтральное.

— Поэтому я его и использовал. Ну что, договорились?

— Хорошо. — Она подала мне руку для рукопожатия, как сделал бы мужчина. — Но предупреждаю вас заранее, что не буду вам говорить о нем ничего плохого. Просто не знаю о нем ничего плохого, за исключением того, что он меня бросил... Да ладно, я это заслужила. — Она подняла свои худенькие плечики и пожала ими. — Можем поговорить в саду, если хотите.

Мы поднялись по ступенчатому зеленому холму в сад у дома. Он пестрел разноцветными цветами. Она указала мне на шезлонг против себя, и я рассказал ей, где сейчас Джон и что он делает.

Глаза ее были черными, мягкими, светящимися изнутри. В них отражались все подробности моего рассказа. Когда я закончил, она сказала:

— Это похоже на одну из сказок братьев Гримм. Пастух оказывается переодетым принцем. Или на историю Эдипа. У Джона была своя теория в отношении Эдипа. Он считал, что Эдип убил своего отца, потому что тот изгнал его из королевства. Я считаю, что это довольно удачная теория. — Голос ее ломался. Она тянула время.

— Джон умный парень, — сказал я, — а вы умная девушка. И вы хорошо его знали. Вы верите, что он именно тот человек, которым представляется?

— А вы? — И когда я ничего не ответил на ее вопрос, она продолжала: — Значит, у него есть девушка в Калифорнии. Быстро он действует. — Ее руки лежали ладонями вверх на худеньких коленях.

— Меня нанял отец этой девушки. Он считает, что Джон не тот человек, за которого себя выдаст.

— А вы? Вы тоже так считаете?

— Мне бы не хотелось так думать, но боюсь, что да. Есть предположения, что вся его история придумана для данного случая.

— Чтобы он мог получить наследство?

— Примерно так. Я беседовал с хозяйкой его комнаты в Энн-Арбор, миссис Хаскел.

— Я ее знаю, — заметила девушка.

— Вам что-либо известно о предложении, которое ему сделал продюсер?

— Да, он говорил мне об этом. Он должен был заключить контракт, который кинопродюсеры заключают с многообещающими молодыми актерами. Этот человек видел его в пьесе «Выбор Хобсона».

— Когда?

— В прошлом феврале.

— А вы видели этого человека?

— Никогда. Джон сказал, что он улетел обратно на побережье. Потом Джон не хотел обсуждать этот вопрос.

— А он называл какие-нибудь имена перед тем, как уехать?

— Не помню. Вы думаете, Джон все это выдумал? Что ему предложили что-то другое?

— Вполне возможно. Или его обманули. Заговорщики предстали как работники кино или агенты по найму, а потом сказали, что он на самом деле должен делать.

— Но почему Джон согласился с их планом? Он не преступник.

— Наследство Гэлтонов стоит миллионы. Он унаследует все. Даже небольшой процент этого наследства может сделать его богатым человеком.

— Но его никогда не интересовали деньги. Во всяком случае, деньги, которые можно получить по наследству. Он мог бы жениться на мне. Он не женился на мне как раз из-за денег моего отца. По крайней мере, он так сказал. Но настоящей причиной было, конечно, то, что он не любил меня. А ее он любит?

— Дочь моего клиента? Не могу сказать. Возможно, он никого не любит.

— Вы очень честный человек, мистер Арчер. Я задала вам вопрос, который вы могли бы использовать в своих личных целях, но не сделали этого. Вы могли бы сказать, что он от нее без ума, и возбудить во мне ревность, — сказала она, как бы насмехаясь над собой.

— Я стараюсь быть честным с честными людьми.

— Вы сказали это, чтобы заставить меня говорить?

— Совершенно верно.

Она посмотрела на озеро и дальше. Казалось, она пыталась увидеть Калифорнию. Последние парусники приближались к берегу, убегая от темноты, которая наступала со стороны горизонта. Свет покидал небо, и его последние отблески поблескивали на воде.

— А что ему будет, если удастся доказать, что он самозванец?

— Посадят в тюрьму.

— На какой срок?

— Трудно сказать. Было бы лучше для него, если бы это дело раскрылось как можно раньше. Он еще ничего не требовал и не получал никаких денег.

— Вы действительно считаете, что я помогла бы ему, если бы разоблачила? Честно?

— Да, я такого мнения. Если все это ложь, рано или поздно мы разоблачим его. Лучше для него, чтобы это было раньше.

Она заколебалась. Ее профиль обострился. На шее вздулась вена.

— Вы говорите, он рассказывал, что вырос в приюте в Огайо?

— Кристал-Спрингс, Огайо. Он когда-нибудь говорил вам об этом месте?

Она отрицательно покачала головой. Я сказал:

— Есть некоторые признаки, указывающие на то, что он вырос здесь, в Канаде.

— Какие признаки?

— Произношение. Правописание.

Она вдруг встала, прошла в конец сада, сорвала львиный зев и бросила его далеко за загородку. Потом вернулась ко мне. Не глядя на меня, отвернув лицо в сторону, она сказала:

— Только не говорите ему, что узнали это от меня. Я не хочу, чтобы он меня ненавидел, даже если никогда его больше не увижу. Этот глупый дурачок родился и вырос здесь, в Онтарио. Его настоящее имя — Теодор Фредерикс, а его мать — управляющая пансионатом в Питте, в шестидесяти милях отсюда.

Я встал и попытался заставить ее посмотреть мне в глаза:

— Откуда вы это знаете, мисс Рейчлер?

— Я разговаривала с миссис Фредерикс. Это была не очень приятная беседа. Она ничего не дала ни мне, ни ей. Я не должна была туда ездить.

— Он возил вас туда, чтобы познакомить со своей матерью?

— Нет, я сама туда поехала две недели назад. Когда он пропал, я решила, что он поехал домой в Питт.

— А откуда вы узнали о его доме в Питте? Он вам рассказал?

— Да. Но мне кажется, это получилось случайно. Он рассказал об этом, когда был у нас здесь в выходные дни. Он был у нас здесь в Кингсвиле всего один раз. Для меня это было ужасно. Мне не хочется вспоминать об этом.

— Почему?

— Если это так обязательно, я скажу. Он сказал, что не любит меня. В воскресенье утром мы с ним поехали покататься на машине. Машину вела я. Он не дотрагивался до руля моей машины. Так он себя вел со мной. Держал себя очень гордо, а я должна была поступиться своей гордостью. Вся эта природа, цветы, бабочки настроили меня сентиментально, и я предложила ему жениться на мне. Он отказался.

Возможно, он увидел, как я расстроилась, и попросил меня отвезти его в Питт. Мы были недалеко от Питта, и он решил мне показать что-то. Когда приехали в город, он сказал, чтобы я поехала по дороге, которая шла рядом с негритянским районом вдоль реки. Это было ужасное место: грязные дети всех цветов возились в мусоре, неопрятные женщины кричали на них. Мы остановились напротив старого кирпичного дома. На ступеньках дома сидели мужчины в майках и распивали вино.

Джон сказал, чтобы я внимательно посмотрела на все это, потому что он вырос здесь, в этом районе и в этом красном кирпичном доме. На крыльцо вышла женщина и позвала мужчин обедать. У нее был голос как труба, и она была толстой и неопрятной. Джон сказал, что это его мать.

Я не поверила ему, решила, что он меня обманывает, проверяет меня. Он действительно проверял меня. Но не так, как я думала. Он хотел, чтобы я поняла его. Он хотел, чтобы я приняла его таким, каков он есть. Но к тому времени, когда я это поняла, было уже поздно. Он ушел в себя. — Она дотронулась тонкими пальцами до своего скорбного рта.

— Когда это было?

— Этой весной. По-моему, в марте.

— А после этого вы встречались с Джоном?

— Всего несколько раз. Но хорошего ничего не было. Думаю, он пожалел, что рассказал мне о себе. Я даже знаю это. В то воскресенье в Питте наши отношения прекратились. Сначала мы стали избегать разговоров об этом и о многом другом. А потом вообще не могли ни о чем разговаривать. Наша последняя встреча была унизительной и для него, и для меня. Он просил меня никому не рассказывать о его происхождении, если кто-либо меня когда-нибудь спросит об этом.

— А кто должен был вас спрашивать? Кого он имел в виду? Полицию?

— Иммиграционные власти. Он, кажется, приехал в США незаконно. И это совпадает с тем, что рассказала мне потом его мать. Он убежал с одним из ее постояльцев, когда ему было шестнадцать лет, и, по всей вероятности, пересек границу США.

— А она назвала вам имя постояльца?

— Нет. Я вообще была поражена, что она мне так много о нем рассказала. Вы ведь знаете, как ведут себя бедные люди. Они очень подозрительны. Но я дала ей немного денег, и она разговорилась. — Тон ее голоса был презрительным. Возможно, она сама поняла это. — Знаю... я как раз тот человек, каким меня считает Джон. Я сноб и люблю деньги. Ладно. Я все поняла. Я бродила по трущобам Питта в это жаркое лето, как сучка, у которой течка. И все напрасно. Я могла бы оставаться дома. Его мать не видела его уже пять лет. Она и не надеялась его увидеть когда-либо. И я поняла, что окончательно его потеряла.

— Потерять его было нетрудно, — сказал я. — Да он и небольшая потеря.

Она посмотрела на меня, как на врага.

— Вы его не знаете. Джон в глубине души прекрасный человек, тонкий и глубокий. Это я виновата, что мы расстались. Если бы я могла понять его в то воскресенье, сказать ему те слова, которых он ждал, обнять его, он не встал бы на преступный путь. Это я одна во всем виновата, это я никуда не гожусь.

Она скорчила рожицу, как обезьянка, растрепала волосы, стараясь выглядеть как можно страшнее.

— Я ведьма.

— Успокойтесь.

Она смотрела на меня недоверчиво, держась одной рукой за висок.

— Как вы думаете, с кем вы разговариваете?

— С Адой Рейчлер. Вы стоите пятерых таких, как он.

— Нет, я никуда не гожусь. Я его предала. Никто не может меня полюбить. Никто.

— Сказал вам, успокойтесь! — Я очень разозлился.

— Не смейте со мной так разговаривать! Не смейте!

Ее глаза блестели мрачным блеском, как ртуть. Она побежала в конец сада, опустилась на колени у клумбы и спрятала лицо в цветах.

Спина девушки была изящной и прекрасной. Я подождал, пока она успокоится, и поднял ее. Она повернулась ко мне лицом.

Последние лучи света погасли на цветах и на озере. Наступила теплая и влажная ночь. Трава тоже стала влажной.