Дело «Кублай-хана»

Глава 9

Булл остановился в футе от нас и уставился на меня — сверху вниз. Он смотрел долгую секунду, которая показалась мне целой минутой, потом повернул свою громадную башку в сторону моей новой девушки.

— Лисса, детка, — произнес он. Его голос напоминал рокот давно потухшего вулкана, готовящегося извергнуть огнедышащую лаву и уничтожить все живое. — Лисса, детка, уйди отсюда.

— Угомонись, Булл Харпер. Угомонись, или я выколю тебе глаз каблуком.

— Лисса, детка…

— Прекрати называть меня «детка». Я знаю, что означает это выражение твоего тупого лица. Ты хочешь кого-нибудь убить, так ведь?

Я издал легкий стон.

— Это не твое дело, — огрызнулся Булл.

— Ты — мое дело, милый. — Она немного помолчала и добавила: — И он — тоже, если хочешь знать. Он — хороший человек.

— Да? — Он пристально посмотрел на нее, потом придвинулся поближе ко мне. — Эй, — сказал он. — Эй. Я видел, как ты трогал ее нежную попку.

— О?

Вот он. Момент истины. Что я мог ему сказать? Что могло бы отвлечь его от убийства? В моем мозгу что-то заело, и я, как ни напрягался, не мог придумать подходящего ответа.

— Ну, мистер Харпер, — начал я. — Или Булл. Ничего, если я буду называть вас Буллом? А… Итак, мистер Харпер, вы… вы уверены, что видели именно то, что видели?

— Я видел это своими собственными глазами, и я знаю, что я видел.

— В этом есть какой-то смысл…

— Ну давай говори. Ты трогал или нет?

Я вздохнул и расставил ноги пошире:

— Да. Трогал.

— Ха! Я же говорил, что мои глаза меня не обманывают.

И тогда он сделал очень интересную вещь. Он сжал свои пальцы в два громадных кулака. Потом разжал — с явным намерением обрушить их на мою голову. Я приготовился увернуться и попытаться ударить его несколько раз прежде, чем он покончит со мной.

И, как всегда в минуты смертельной опасности, мой мозг начал работать быстрее. Там, в лабиринтах извилин, забитых выбитыми змеиными зубами, родился нужный ответ. И все стало ясно и понятно, у меня даже голова закружилась. Что я мог сказать этому смертоносному катку в момент истины? Конечно, истину — что же еще? Ну, может, только немного приукрашенную.

— Подожди, — быстро проговорил я. — Да, ты знаешь, что я сделал. Но разве тебе не интересно почему?

Он немного помедлил.

— Да не особенно.

— Конечно, тебе интересно. Любой нормальный человек захочет знать почему.

— Думаю, я знаю почему. Почему же еще?

— Ну, — протянул я, лихорадочно подыскивая подходящие слова, — в этом… тоже есть какой-то смысл.

— Булл Харпер, выслушай этого человека.

Малышка Лисса все еще пыталась что-нибудь сделать для меня. Я взглянул на нее с благодарностью, потом повернулся к Буллу:

— Я с ней согласен.

— Выслушать что? — спросил Булл. — Что я должен слушать-то?

— Я тебе скажу, Булл, — торжественно, тоном проповедника заговорил я. — Ты знаешь, что Лисса не носит пояс?

— Да, черт тебя возьми, знаю.

— Хорошо. А теперь слушай меня внимательно. Я давно убежден, что пояса и корсеты — это адская мука, это орудия пыток не только для женщин, которые себя в них заковывают, но и для мужчин — да, особенно для мужчин, которые испытывают даже больше страданий, чем жены, любовницы, матери и даже дети, носящие пояса благодаря очковтирательству и промывке мозгов. Я видел женщин с недостаточным весом, носящих пояса. Можешь себе представить?

— Нет. И черт с ними.

— Подожди минутку. Я пытаюсь тебе сказать…

— Ты несешь какую-то чушь. При чем тут Лисса?

— На самом деле, при чем? Ну… э… хм… Я только что решил создать международную организацию по уничтожению этой угрозы красоте, здоровью и гигиене. Представляешь? Она будет называться Общество упразднения корсетов, сокращенно — ОУК, и я не сказал об этом Лиссе, потому что просто не успел.

— Я ничего не…

— Конечно, прежде всего я должен был удостовериться, что она — на моей стороне, что она не какая-нибудь поклонница корсетов, обманом проникшая в мои ряды и ведущая подрывную деятельность. Другими словами, что она действительно не носит пояс.

— Я не понимаю ни одного слова, — поморщился он. — И собираюсь вправить тебе мозги. То есть вышибить…

Он уже приготовился. Снова появились эти огромные кулаки, готовые к действию, но осознание того что он целую минуту слушал меня, вместо того чтобы ударить, плюс близость смертоносной комбинации из пяти пальцев придали силы моей глотке и моим мозгам. Я разогрелся достаточно, чтобы говорить и заставлять его слушать. Я чувствовал, что, если мне удастся проговорить всю ночь, может, я еще увижу рассвет.

Поэтому, когда он уже занес кулак для удара, я быстро заговорил, немного повысив голос, который звучал как у балаганного зазывалы:

— Постой, постой, приятель. Встань-ка сюда и возьми себя за уши, потому что сейчас ты услышишь рассказ, от которого у тебя отвалятся уши, если не будешь держать их покрепче.

Мое давление подскочило на пятьдесят пунктов, но, ей-богу, Булл все еще этого не сделал. Он действительно слушал. Временная отсрочка придала крылья моему языку, и с этого момента он запорхал, как ласточка.

— Так уж вышло, — быстро продолжал я, — что я — самый главный корсетоненавистник к западу от Скалистых гор. Когда у меня будет достаточно власти в качестве президента ОУК, я приму основополагающие акты, объявляющие корсеты вне закона. А пока собираюсь работать с энтомологами над разведением специальной породы жуков, которые сожрут их все, как саранча в прериях.

Я вдруг с ужасом осознал, что больше не слышу звяканья посуды и шума голосов. Мужчины и женщины за соседними столами повернулись ко мне и слушали, а их лица выражали различную гамму чувств: от интереса и изумления до неприкрытого отвращения.

Меня понесло, я уже не мог остановиться. Громадная рука Булла потянулась к его оттопыренному уху, но пока он еще за него не держался, поэтому я не стал останавливаться или понижать голос, а торопливо продолжал ораторствовать:

— Хочу, чтобы ты понял, Булл. Я считаю, что с каждого дюйма корсета или пояса нужно взимать налог в тысячу долларов. Если женщинам так уж необходимо носить эти мерзкие штуки, пусть платят за те многочисленные разочарования — неизбежно ведущие к войнам и катастрофам, — причиной которых они, несомненно, являются. И вот еще что: если, вместо того чтобы просто уничтожить их или отдать на съедение жукам, мы передадим их военным, Пентагон сможет разработать миллионы катапульт, которые мы будем использовать для подавления партизанского движения в красном Китае. Я думаю, им особенно пригодятся пояса из прочных эластичных тканей, которые никогда не изнашиваются, даже если их стирать с мылом.

Какой-то придурок завопил: «Правильно!» — и кое-где раздались неуверенные аплодисменты. «Черт, — подумал я, — они могут сбить меня с мысли, главное — не останавливаться».

— А теперь послушай. Вернувшись к естественной гигиене, женщины автоматически станут умнее. Сначала, конечно, их испугают приступы головокружения — ведь когда они снимут жгуты, которые долгое время перетягивали их артерии, вены, печень, почки и мочевые пузыри, кровь хлынет им в голову и они начнут терять сознание и падать, как камни. Главное же, что в конечном итоге они все-таки станут умнее, благодаря активному питанию мозга. А сейчас они такие унылые и безрадостные — вам об этом скажет любой, кто заставал их врасплох, схватившись за всю их нелепую амуницию.

При этих словах раздался гром аплодисментов. Уголком глаза я видел хлопающих в ладоши мужчин — да, все они были мужчинами, — некоторые даже одобрительно свистели, а один тип среднего возраста завопил:

— Ты слышала, Сара?

Я продолжал, не обращая на них внимания, теперь уже не только для Булла, но и для всех присутствующих в «Серале»:

— Друзья, это произошло со мной, словно я натолкнулся на открытую дверь в темноте. Поверьте, эта идея охватит города и веси. Со временем мы сотрем корсеты с лица земли. А теперь подумайте, что все это значит! Подумайте об этом, друзья! Дети больше не будут просто лежать в кроватке и тихо булькать, они украсят мир улыбками, в их жилах будет петь и свободно циркулировать густая красная кровь. Мужья, вернувшись домой после тяжелого трудового дня, застанут дома веселых, заждавшихся жен, которые радостно прыгнут им на шею прямо с середины комнаты. Миллионы женщин впервые за долгие годы глубоко вздохнут и поднимут такой ветер, что он разгонит весь смог! Мужики, вы со мной?

У меня это случайно вырвалось, но, ей-богу, они были со мной — прогремело дружное «Да!». Из разных концов зала доносились крики «Конечно!» и «Расскажи еще!».

Теперь я завелся по-настоящему.

— Мужики, — заорал я во все горло, — единомышленники! Я вижу восход солнца! Впереди нас ждут светлые дни! Я вижу мужчин, объединенных под знаменами ОУКа — под моим руководством, естественно, — и требующих соблюдения прав, данных им Господом! И наконец, предмет стольких насмешек и издевательств займет свое достойное место в нашей культуре, мы сохраним его в нашей памяти. В залах конгресса, в крупных городах и ратушах воздвигнут памятники старомодным задницам. Они так и стоят у меня перед глазами: огромные гранитные попы, возвышающиеся, как два полумесяца, по всей стране — на севере, юге, западе и востоке. Куда ни бросишь взгляд — всюду попки. Дух захватывает. Мужики, шансы велики, возможности безграничны. Одним ударом мы уничтожим пояса и корсеты, сотрем с лица земли агрессию и партизанские войны, восстановим здоровую раскованность заторможенных женщин, повысим налоги, украсим ландшафты и вернем радость и счастье всему человечеству. Итак, друзья и соратники, вот что я вам скажу: долой корсеты! Назад к природе! Вперед и вверх! И — навстречу к победе!

Грянул гром аплодисментов. Все разом заорали. Несколько мужчин вскочили со своих мест и шумно затопали ногами, а три женщины встали и удалились твердой поступью. У них, конечно, ничего не колыхалось при ходьбе, поэтому и поступь была твердой.

Булл очень внимательно смотрел на меня, на его лице отражалась напряженная работа мысли. Наконец он сказал:

— Хорошо. Забудем твой треп и вернемся к тому, что я видел, как ты трогаешь ее нежную попку.

— О, черт, — не выдержал я. — Ладно, бей меня.

— Булл Харпер! — вступила Лисса. — Я выколю тебе глаза каблуками. Клянусь, ты, любитель…

Меня вдруг осенило.

— Постой! — завопил я. Мне пришлось кричать, чтобы Булл мог услышать меня в неутихавшем гвалте голосов. — Подожди минутку!

Булл смотрел на Лиссу, а теперь снова повернулся ко мне.

— Булл, — торжественно заявил я, — разве ты не понимаешь? Ты не можешь ударить меня. Только не сейчас.

— Не могу?

— Конечно нет. Если ты дорожишь своей жизнью. Оглянись вокруг, Булл. Неужели ты не видишь? Это мои… мои люди. Они со мной. Я их… их лидер теперь. Дошло?

— Пока нет.

— Если ты меня ударишь, они решат, что ты сделал это потому, что тебе не понравились мои слова. Они подумают, что ты не согласен со мной. Что ты поклонник корсетов. Ты этого хочешь?

— Пожалуй, нет. Но…

— Не задумывайся… то есть я хочу сказать, подумай об этом, Булл. Они разорвут тебя на части. Они перестали быть мирными людьми. Теперь это — животные, звериная толпа. Они все заведены до предела, у них только одно желание: пойти и порвать корсеты в клочья. Сделаешь одно неосторожное движение — и они сразу набросятся на тебя, затопчут, уничтожат. Нет, Булл, ты упустил момент. Теперь слишком поздно.

Он уставился на меня. Потом посмотрел на Лиссу:

— Лисса, детка, а ты как думаешь?

— О, он прав, Булл, — ответила она. — Несомненно прав.

Булл тряхнул головой:

— Может быть. Может, и так. — Он снова мотнул головой, словно обмахиваясь от слепней. — Но… у меня такое чувство…

Крики уже смолкли, и какой-то тщедушный старичок, направляясь к выходу, остановился возле меня. Он положил свою тонкую, трясущуюся лягушачью лапку мне на плечо и печально посмотрел на меня снизу вверх.

— Я чуть не заплакал, — произнес он.

Ему было лет девяносто — и он, увы, уже опоздал.

Я глянул на Булла:

— Ты видишь?

— Угу, — хмыкнул он и повернулся к Лиссе: — Ладно, Лисса, детка, давай уйдем отсюда.

И они двинулись к выходу. Но через несколько шагов Лисса повернула голову. В ее круглых, невинных глазах сверкнула молния, и она подмигнула мне:

— Прекрати это.

Я погрозил ей пальцем. И они ушли.