Дело полковника Петрова

Только в то утро я почувствовал беспокойство, овладевшее Петровым. Во - первых я обнаружил, что он убрал свое постельное белье в шкаф. Он убрал его для того, чтобы не оставалось признаков, что кто-то ночевал у меня в квартире.

_ Так лучше, - сказал он.

Затем позднее, когда мы приближались к аэропорту, он высказал пожелание, чтобы я не провожал его до самого отлета самолета.

- Торговый атташе Ковалев летит одним самолетом со мной, и я не хочу, чтобы он видел нас вместе.

Глава Двадцать третья

Несколько дней пребывания Петрова в раздумьях в Канберре явно не привели его к решению стоявших перед ним проблем так как, когда я снова увидел его 16 декабря, он все ещё оставался в нерешительности. Мы приняли по несколько порций спиртного, и я завел разговор.

- Вы приняли решение в отношении фермы? - спросил я.

Петров предпочел уклониться от определенного ответа.

- Нельзя ли подождать с этим до Нового года ? - спросил он. А, немного подумав, добавил: - Если я сбегу, это вызовет невероятный скандал.

- Вы обсуждали это с вашей женой?

- Пока нет, у меня была возможность обдумывать это дело только наедине с самим собой.

Затем Петров спросил меня, как долго он сможет выплачивать стоимость фермы. Я ответил ему, что ферма будет принадлежать ему с самого начала, поэтому вопрос о выплатах не возникать.

Петров упорно стоял на том, что он сможет принять решение только после новогодних праздников.

- Это очень не просто, - сказал он. А затем ещё раз повторил: - Все это очень не простое дело.

Я про себя ответил на его слова: - Еще бы. Конечно не простое!

Заявление Петрова о том, что у него была возможность обдумывать это дело "только наедине с собой" создавало новую проблему и весьма сложную. Может быть он боялся рассказать своей жене из опасений, что она выдатст его? А если он рассказал ей, а она не одобрила его решения? Рассказал ли он ей, и является ли она для него надежной опорой? Мне нужно было удостовериться, что на все эти вопросы будут удовлетворительные ответы.

Обстоятельства менялись так быстро, что мне нужно было подготовиться, при необходимости, ввести в дело третью сторону. Время для этого ещё не наступило, но мне следовало учитывать вероятность того, что Петров может внезапно принять неожиданное решение. Предусмотрительность требовала, чтобы я не вводил в дело третье действующее лицо до того самого момента, пока это не станет абсолютно необходимым. Чем меньше было людей в курсе того, что происходит, тем лучше.

В этих обстоятельствах, следуя логике, мой выбор пал на доктора Бекета. Во-первых он уже был посвящен в некоторые методы работы Службы безопасности, а во - вторых, судя по всему, пользовался её доверием. Каково бы ни было мое мнение о его способностях вести переговоры после инцидента в его офисе с участием Петрова, это не имело значения, так как на данной стадии фактор доверия перевешивал все остальные соображения.

Тем не менее, я не собирался информировать Бекета в отношении той роли, которую ему предстояло сыграть. Более того, я был намерен сохранить в тайне характер моего собственного участия в этом деле и использовать Бекета по моему усмотрению вплоть до достижения поставленной мною цели. Судя по результатам, мне это удалось, так как даже после перехода Петрова на Запад, Бекет не имел ни малейшего представления о том, что я имел к этому какое-то отношение.

Однако, в тот момент моей задачей было свести этих двух людей как бы случайно. Я не мог просто привести Петрова к Бекету после того, что произошло на их последней встрече и, в особенности, из-за подозрений Петрова в том, что Бекет связан со Службой безопасности.

Я знал, что Бекет обычно уходит из своей консультации около полудня и, исходя из этого, предложил Петрову пойти на ленч в кафе по соседству с этим местом. Я все предусмотрел. Запарковав машину рядом с офисом, я сказал Петрову, что пойду забрать поступившую корреспонденцию и вошел в офис один, чтобы посмотреть, следует ли Бекет своему заведенному порядку. Когда я убедился в этом, я так согласовал по времени мои действия, чтобы встреча этих двух людей стала неизбежной. Я подошел к машине и окликнул Петрова. Когда он выбрался из машины, Бекет уже вышел на тротуар, и когда Петров повернулся, они чуть не столкнулись.

Оба в удивлении остановились. Первым пришел в себя Петров. - Я как раз подъехал, чтобы договориться с вами о консультации, - сказал он. Очевидно это должно было объяснить, что он делал на Маккуэри стрит вместе со мной.

- Тогда заходите, - произнес Бекет, - я посмотрю вас прямо сейчас.

Здесь вмешался я, чтобы наверняка гарантировать, что они зайдут в офис вместе. - Владимир, вы идите, а я подожду вас в кафе. Не задерживайтесь там.

Петров спокойно ушел с человеком, поведением которого он ещё несколько недель назад так возмущался. Потягивая кофе, я радовался удаче моей хитрости и планировал следующий шаг. Я решил, что пришло время восстановить репутацию Бекета в глазах Петрова.

- Ну, как прошло ? - спросил я Петрова, когда он присоединился ко мне за столиком кафе.

- Все нормально, - бросил он небрежно.

Я выждал немного и снова продолжил. - Этот Бекет на самом деле не настолько уж и плох. Более того, он может быть даже полезен. Он не последний человек и знаком со многими влиятельными людьми. Не исключено, что и он когда-нибудь пригодится.

К моему удовлетворению Петров согласился с этим и заметил: - Может быть, это и неплохая мысль пригласить доктора Бекета вместе выпить и пообедать.

Это мне понравилось. Значит я достиг своей цели и теперь инициатива перешла к Петрову. Максимально используя сложившуюся ситуацию, я предложил: - Я устрою это для вас, если вы не возражаете.

Петров охотно согласился и я понял, что звено, которого мне недоставало, теперь появилось. Отныне, если я хотел должным образом использовать Бекета, следовало сблизиться с ним, и самым лучшим в этом плане было бы получить приглашение к нему домой.

Как раз перед самым Рождеством у меня была беседа с Бекетом, в ходе которой я заложил определенные предпосылки к тому, чтобы получить такое приглашение. Поскольку мы с ним значительно сблизились, я преодолел свою сдержанность в отношении него и старался создать впечатление, что я отношусь к нему как к деловому человеку, к которому готов обратиться за советом.

- Знаете, - сказал я ему однажды, - я ощущаю некоторое беспокойство в отношении Петрова. Думаю, что он может изменить своей стране, если представится такая возможность. Он уже зондировал почву в этом отношении. Я не знаю, как себя вести в подобных ситуациях и какой может быть официальная реакция на такое решение. Вы знакомы со многими людьми. Не могли ли бы вы помочь в этом?

Бекет сделал ободряющий жест. - Не беспокойтесь, - сказал он. - Я смогу помочь и знаю людей, к которым можно обратиться по этому поводу.

Мне пришлось сыграть роль человека, нуждающегося в руководящих советах, но я не хотел, чтобы мои планы были разрушены поспешными и неуклюжими действиями. Я старался создать впечатление, что хоть я и не знаком с представителями официальных властей, я, тем не менее, считаю, себя весьма компетентным в вопросах отношений с иностранцами и, в особенности, с советскими людьми.

- Насколько я понимаю, - сказал я, - если мы хотим достичь в этом деле положительного результата, нам не следует спешить. Нужно создать у Петрова впечатление, что он может вам доверять. Он должен увидеть вас и вашу семью у вас в доме и понять, что вы человек состоятельный и достойный доверия. Для этого лучше всего пригласить его к вам домой, и выпить с ним у вас дома.

- Как это сделать? Вы, видимо, лучше знаете такого рода людей, чем я.

- Ведите себя по отношению к нему благожелательно и по дружески. Похлопывание по плечу подействует лучше, чем что-либо иное.

- Ладно. Я понял.

- Нам следует постоянно помнить о двух вещах: мы должны избегать вопросов политики и не говорить ничего негативного о Советском Союзе. Если разговор зайдет об этом, следует проявить только благожелательный интерес и ничего более.

- О чем же мы будем говорить?

- О чем угодно о еде, спиртных напитках, фермерском хозяйстве обычные повседневные темы для разговора.

Могло показаться странным, что в обстановке, когда Петров был почти готов изменить своей стране, я предупреждаю Бекета о необходимости проявлять благожелательный интерес к Советскому Союзу. Однако с точки зрения психологической мои аргументы были весьма логичны. Каковы бы ни были нынешние настроения Петрова, он все ещё ощущал себя русским человеком и советским русским. Кроме того, неприязнь Петрова была направлена не против советских людей или даже советской системы. Он был враждебно настроен против правящей клики, её представителей и их деспотических методов политического руководства.

С моей точки зрения разговор с Бекетом завершился благополучно.

_ Я все сделаю как надо, - сказал он.

_ По крайней мере, исполнение этой части моего плана было подготовлено весьма основательно. Теперь я мог уделить все мое внимание другим вещам, которые вызывали у меня озабоченность.

Вечером 29 декабря неожиданно поступило телефонное сообщение из Службы безопасности с просьбой как можно скорее связаться с супругами Петровыми в Канберре. Сообщение произвело на меня шоковый эффект. Я не мог понять, почему такая просьба исходит от Службы безопасности, и задавался вопросом не произошло ли чего-либо экстраординарного.

Не теряя времени, я позвонил, но было всего десять часов вечера, и трубку никто не поднял. Я заказал телефонный звонок на семь часов утра и провел беспокойную ночь. Когда и утром никто не взял трубку, я стал беспокоиться не на шутку.

Я все ещё продолжал ломать голову по поводу того, что произошло, когда после полудня мне позвонила Дуся.

Владимир попал в автомобильную катастрофу, сообщила она, но серьезных повреждений не получил. Сегодня вечером он позвонит вам в Сидней.

Сообщение вызвало у меня облегчение. Тот факт, что первыми позвонили ко мне из Службы безопасности, стал причиной разрастания в моем сознании различных опасений. Теперь мне стало ясно, что они узнали об автопроисшествии с Петровым и захотели, чтобы я позвонил и перепроверил его.

Когда Петров вечером позвонил мне, мы договорились вместе пообедать. Автокатастрофа произошла в результате того, что его автомашину марки Шкода сбил с дороги грузовик, после чего она перелетела через обочину и загорелась. Грузовик, не остановившись, уехал, а Петрову, оставшемуся одному, сильно повезло, и он смог выбраться из машины, прежде чем пламя достало до него. Он все ещё ощущал последствия шока и непрерывно говорил о смертельной опасности, которой едва избежал. Он никак не мог решить, было ли это случайным происшествием, или покушением на его жизнь.

Для такого рода подозрений у него были определенные основания., хотя вполне вероятно, что водитель грузовика даже не почувствовал, что столкнул с дороги такую небольшую легковую автомашину.

Я постарался успокоить его словами о том, что это было, скорее всего, просто случайное происшествие. Естественно, я не хотел, чтобы он считал, что в данном случае на его жизнь совершено покушение, в особенности, когда я понял, что дорожное происшествие дало Петрову дополнительный толчок к уходу на Запад.

Как потом выяснилось, автомобиль после аварии не подлежал восстановлению, и это обстоятельство привело Петрова в очень подавленное состояние, причину которого я никак не мог понять, пока он не объяснил мне все сам. Он показал мне несколько бумаг и сказал:

Взгляните-ка на это. Страховка на автомашину закончилась в 1952 году. Я должен был проследить за этим. Мне следовало возобновить страховку. Как я полагаю, теперь этот сукин сын Генералов заставит меня платить за разбитую автомашину. А где я возьму деньги? У меня их нет, и я не знаю, что буду делать.

Не переживайте. Какое теперь имеет значение, что он станет делать? В любом случае мы скоро займемся птицефермой.

Такая моя реакция немного воодушевила его, а я продолжал:

Кстати, Владимир, как дела насчет решения в отношении фермы ?

? Давайте перенесем этот вопрос на следующую неделю. Тогда мы и примемся за планы в отношении фермы.

3/4 Ладно. А теперь давайте забудем о ваших неприятностях, сказал я. Сегодня канун Нового года., а в это время полагается веселиться.

Петров согласился и мы отправились на вечеринку, которая начиналась в Русском общественном клубе. Затем мы наносили визиты друзьям и знакомым и закончили тем, что вернулись ко мне домой только к шести утра на следующий день.

Когда в первый день Нового года мы расстались, оба страдали синдромом похмелья и испытывали чувство сожаления и раскаяния.

Петров вновь приехал в Сидней 7 января 1954 года встретить двух дипкурьеров, которые возвращались обратно в Москву. К тому времени, когда они сели на самолет, он выглядел совершенно уставшим от этих забот.

Мне пришлось изрядно помотаться с этими ребятами, сказал он, когда я привез его к себе из аэропорта Маскот.

С ними приходится заниматься, как с малыми детьми. Они не говорят по-английски, и мне пришлось везде их возить, следить за оформлением их документов и даже за тем, чтобы их накормили. Сюда посылают людей, которые не способны позаботиться о самих себе.

Скоро все это кончится, сказал я. И вы займетесь фермой.

С каким удовольствием я предвкушаю все это!

Я сказал Петрову, что назначил встречу с супругами Макмоу для окончательного решения вопроса о сделке. Петров немного подумал.

? Да, нелегкое решение предстоит мне принять, сказал он.

Он снова погрузился в раздумья.

Если бы все зависело только от меня, было бы легче. Я бы даже не стал продумывать это во второй раз. А с Дусей совсем другое дело. Дело не в том, что она в принципе не хочет оставаться здесь. Ей тоже крайне надоели люди из посольства и царящий там произвол. Но в Советском Союзе находятся все члены её семьи, и ей приходится учитывать это. Она знает, что произойдет с ними, если она останется здесь.

При этих словах Петров провел себе пальцем поперек горла.

Затем он добавил: Именно по этой причине я не могу сейчас принять быстрого решения. Однако, если Дуся решит не оставаться здесь а, судя по всему, это наиболее вероятно, я думаю, что, скорее всего, мне придется остаться здесь одному.

Я понял, что он, по всей видимости, говорит правду. Про себя я быстро прикинул всю ситуацию отношения между супругами Петровыми, как мне пришлось наблюдать их, и всю их предыдущую историю или, по крайней мере то, что мне было об этом известно.

Их брак не был безоблачным. Миссис Петрова была значительно более способна к адаптации к условиям жизни, чем её муж, и в ряде ситуаций он действовал ей на нервы. В семейных отношениях он также раздражал её своими манерами. Склонность Петрова преувеличивать эти особенности их отношений с целью досадить своей жене не способствовала сглаживанию противоречий. Подобно многим другим женам миссис Петрова хотела бы смягчить шероховатости в характере своего мужа.

Их добрачные отношения никак нельзя было назвать любовным романом юноши и девушки, так как когда они поженились, Владимир уже входил в средний возраст, а Дуся была зрелой женщиной с опытом предыдущего замужества. Они работали в одном месте, что способствовало их сближению и браку. Фактически это была ситуация, когда начальник женится на своей секретарше.

Как это часто бывает в России, их союз оказался браком по расчету. Советский гражданин, особенно сотрудник МВД, имеет ограниченный круг знакомых и связей, партийные организации не приветствует личные чувства, как главный фактор при выборе супруга.

Петров очень любил детей, и они могли бы сблизить его с женой, но детей у них не было.

Быстро прокрутив все это в сознании, я уже с большой вероятностью мог сказать, что Петров говорил правду, когда сказал, что при необходимости готов остаться в Австралии один.

Однако, вне зависимости от вероятности такого результата, самым разумным на этой стадии было бы оставить этот разговор на время после поездки на ферму. Вечером этого же дня у меня была встреча с представителем Службы безопасности, и он передал мне портативный магнитофон для записи на металлическую проволоку, а также сотню долларов на закрепление сделки по приобретению фермы.

Этот магнитофон был очень интересной штукой, которую можно было скрытно носить и легко использовать. Главным его недостатком было то, что при работе он издавал довольно громкое жужжанье, которое, находясь рядом, можно было легко уловить, если не заглушить его другим звуком. По этой причине я намеревался использовать магнитофон в автомашине, где шум двигателя должен был обеспечить необходимое звуковое прикрытие. Цель состояла в том, чтобы попытаться записать разговор Петрова по поводу его намерения остаться в Австралии.

Глава Двадцать четвертая

День нашего визита на Касл хилл начался не слишком многообещающе. Рано утром я услыхал, как Петров ходит по квартире и мне показалось, что он принимает спиртное. Вскоре я вновь заснул. Наконец, около десяти часов я проснулся и обнаружил, что Петров действительно немного выпил. Очевидно, таким образом он поддерживал свой моральный дух перед поездкой.

Поскольку мне предстояло взять с собой портативный магнитофон, я не стал начинать разговора на интересовавшую Службу безопасности тему, которая явно была на уме у нас обоих то есть о ферме, о том, как пойдет с ней дело и всех связанных с этим последствиях. Мне хотелось, чтобы этот разговор начался тогда, когда я включу магнитофон.

Примерно в одиннадцать часов я оставил Петрова в квартире одного, так как у меня ещё были кое-какие дела. Во-первых, мне нужен был предлог для того, чтобы потом по ходу дня снова оставить его на некоторое время для того, чтобы встретиться с Ричардсом и передать ему магнитофонные записи. Я так и сделал под предлогом того, что позднее мне нужно будет взять костюм в химчистке.

Я вернулся домой с холодным цыпленком для ленча, на которого Петров набросился с аппетитом, с который не принято есть в приличной компании. Наверное он добавил ещё несколько рюмок спиртного к тем, которые выпил ранним утром.

Мне все ещё предстояло встретиться с Ричардсом для того, чтобы взять у него магнитофон. Поэтому я сказал Петрову, что мне надо встретиться с пациентом, а сам заскочил к приятелям для того, чтобы иметь впоследствии легенду прикрытия на случай, если за мной ведут наблюдение. В половине второго я встретился с Ричардсом. Проверка уровня шума магнитофона в машине при работающем двигателе дала удовлетворительный результат.

Ричардс также передал мне сотню долларов и сказал, что намерен провести наблюдение за моей автомашиной. Он ничего не оставлял на самотек и хотел убедиться, что на этой стадии операции не возникнет никаких неожиданных хитростей и ловушек. Когда мы проезжали стадион, я заметил Ричардса, который поехал за нами.

Когда разговор перешел на сделку с фермой я включил магнитофон. Это было довольно просто, но Петров нарушил задуманный план, попросив остановиться на дороге к местечку Параматта, чтобы купить пива. Я заметил, как Ричардс проехал мимо нас с вытянувшимся лицом.

В баре, включив магнитофон, я предложил тост за счастливую жизнь на ферме, при этом звук от работающего магнитофона перекрывался моим голосом и общим шумом у стойки.

Когда мы вернулись в автомашину, разговор пошел урывками и я несколько раз выключал магнитофон, чтобы сберечь заряд батареек.

Для того, чтобы дать сотрудникам Службы безопасности, которые впоследствии будут прослушивать магнитофон, некий знак в магнитофонной записи о том, что перерыв в записи сделан намеренно, я всякий раз перед выключением магнитофона начинал напевать отрывок какой-то мелодии. Эффект этого моего приема был несколько смазан Петровым, который расценил мое пение как признак хорошего настроения и сам стал мне подпевать. Мой голос оказался заглушен, зато голос Петрова звучал как рык льва.

Через несколько миль я заметил, как Ричардс вновь пристроился нам в хвост.

Перед нашим приездом на ферму в Касл Хилл я передал Петрову сотню долларов, пояснив, что это жест доброй воли и что нужно будет вручить её супругам Макмоу для того, чтобы закрепить сделку. Теперь мне требовалось от Петрова что-либо для магнитофонной записи, что служило бы четким подтверждением его намерения остаться в Австралии. Я заметил Петрову, что в подобного рода делах принято назначать какую-то дату, на которую покупатель планирует оформить покупку.

Вначале Петров повел себя уклончиво, но я настаивал на этом.

Владимир, - сказал я, - не обязательно, чтобы это произошло немедленно или через шесть месяцев, но вы должны назвать ориентировочную дату, поскольку она должна фигурировать в договоре. Кроме того, владельцы будут настаивать на уточнении даты, для того, чтобы знать, сколько им ещё ждать. Можете вы мне что-либо сказать по этому поводу?

Глава двадцать пятая

Когда на следующее утро я приехал к Петровым, Дуся, свежая и привлекательная в своем легком летнем платье, находилась в саду. Она одарила меня приветливой улыбкой и протянула ко мне обе руки.

- Здравствуйте, Майкл, - произнесла она по-русски, - где вы пропадали все это время ? Вам следовало бы навещать нас почаще.

Взяв за руку, она повела меня в дом, развлекая как хорошая хозяйка светской беседой, в то время как Петров готовил напитки. Неожиданно она сама затронула вопрос, который так занимал Петрова и меня.

Когда Петров на какой-то момент вышел из комнаты, Дуся по секрету сказала мне: - А знаете, Майкл, в марте или апреле мы уезжаем обратно в Москву.

Это оказалось для меня полной неожиданностью. Я не ожидал, что уже что-то готовится в этом плане, и ничего не слышал об этом от Петрова.

- Я не знал этого, - сказал я. - Если так, то мне очень жаль.

- Официального решения пока нет, - объяснила Дуся, - но уже известно, что мы возвращаемся на Родину.

Какое-то время я раздумывал над её словами, а потом решил, что если я намерен что-то сказать ей, то говорить нужно сейчас. Момент не совсем подходил для этого, да и не было необходимости в каких-то особых ухищрениях. Я решил, что лучше завести этот разговор на личной почве, чем на политической.

- Не уезжайте, Дуся, - сказал я. - Оставайтесь здесь. Я бы очень не хотел, чтобы вы и Владимир уехали. Больше я ничего не сказал, решив некоторое время выждать. Я хотел посмотреть на её реакцию.

- Я знаю, как вы дружны с Владимиром, - заметила Дуся. - Его тоже тяготит мысль об отъезде и, в основном, из-за его дружбы с вами.

- Ну, так и не уезжайте. Оставайтесь здесь с нами. И всем нам будет хорошо.

Дуся отнеслась к этому неодобрительно. - Не нужно так говорить.

Пока я готовил ответ на её слова, появился Петров. Он налил себе спиртного и на какое-то время мы оставили эту тему.

Однако вскоре Дуся подняла её вновь. - Вы всерьез говорили о том, что нам не следует возвращаться на Родину? Она обращалась прямо ко мне. Улыбка сошла с её лица. Ее голубые глаза стали холодными и жесткими.

- Конечно всерьез.

Дуся посмотрела на Петрова, а затем на меня. Вновь заговорив, она, судя по всему, обращалась к нам обоим.

- Я удивлена вашими словами, Майкл. Неоднократно принимая вас в моем доме я, естественно, считала, что вы испытываете симпатии к Советскому Союзу. Я хочу вам сказать следующее: каким бы несправедливым ни было отношение ко мне посла Генералова, я никогда не изменю Советскому Союзу. Я по-прежнему верю, что империалистическая, капиталистическая система не может сосуществовать с социалистической общественной системой. Кроме того, я также верю в принципы марксизма, ленинизма и сталинизма. Бесполезно уговаривать меня остаться здесь. Я все равно поеду туда, даже если мне станет известно, что меня там повесят.

А что касается меня, - произнес Петров, - то мне все это до крайности надоело, и я хочу отдохнуть.

Тогда я громко и отчетливо произнес: - Вам обоим нужно отдохнуть. Конечно хорошо абстрактно толковать о марксизме, ленинизме и сталинизме. Как вы знаете, Дуся, я тоже ничего не имею против этого. Но, лично я полагаю, что лучше всего было бы распахнуть все границы, чтобы люди могли свободно ехать туда, где им нравится.

Петров сразу же поддержал меня: - Это правильно, я тоже так считаю. Какая у нас с тобой, Дуся, была жизнь? Они преследовали нас и жестоко с нами обращались. А почему? Потому, что мы говорили правду. Господин "Большая шишка" Генералов не любит правды. Именно поэтому мы сейчас находимся в этом положении. Почему не сказать правду об условиях жизни в Советском Союзе? Знаешь, Дуся, ты поступай, как знаешь, а мне все это осточертело. Довольно, я сыт этим по горло.

Дуся не ответила, и если её как-то задели наши слова, то она не показала виду.

- Я лучше пойду приготовлю что-нибудь перекусить для нас, - сказала она и отправилась на кухню.

Петров тихо произнес: - Ничего, Майкл, не беспокойтесь, скоро мы займемся фермой.

- Кстати, Владимир, вы хоть раз говорили с ней о ферме ? - спросил я Петрова.

- Нет, только намекал, - ответил он. Ничего пока не говорите ей об этом.

Когда Дуся вернулась, я не стал пытаться возобновить нашу дискуссию. Мне хотелось предоставить ей эту возможность. Однако она проявила себя как истинная хозяйка и пригласила нас садиться за стол. По мере того, как мы ели, напряженность за столом ослабевала. Когда мы закончили еду, обстановка практически вернулась к норме.

Петров первым решил переменить царящий за столом настрой. Сложив руки на столе, он начал вслух рассуждать на тему "этот ублюдок Генералов".

Внезапно он взорвался: - Я, Дуся, поражен тем, что ты сказала. Ты проработала многие годы и что ты за это получила ?

Дуся не ответила на его вопрос и повернулась ко мне.

Вся моя семья, Майкл, находится в Москве, вы ведь знаете. Я очень беспокоюсь о моей матери и сестре.

Не сказав более ни слова, она пошла на кухню, а Петров сразу же произнес торопливым шепотом: Не беспокойтесь, Майкл, она изменит мнение. Она всего лишь боится за свою семью. Продолжайте в том же духе.

Когда Дуся вернулась, разговор перешел не жену посла.

- Она - стерва, - сказала Дуся эмоционально, - и не отвечает требованиям, которым должна соответствовать жена посла. Она не умеет одеваться, не умеет вести беседу, а её манеры . . . . Мне приходилось повсюду сопровождать её - в магазины, на встречи с людьми и т.д., так как она не имеет ни малейшего представления о языке или обычаях страны. И, судя по всему, она и не собирается осваивать это. Она ненавидит меня, так как я умею пользоваться косметикой, умею одеваться и знаю, как вести себя в обществе.

Петров прервал её. - И вот такие они все в Советском Союзе. Зачем притворяь-тся ? Там у них нечего одеть на себя, но если вы попытаетесь им это сказать, они вам глотку перережут.

Эмоциональная разрядка привела Дусю в благодушное настроение и она согласилась с тем, что в Советском Союзе многого не хватает. Затем Дуся вспомнила о своих обязанностях хозяйки и предложила Петрову принести сигарет. Не успел он выйти из комнаты, как она принялась устраивать мне допрос с пристрастием.

- Видели ли вы в последнее время кого-либо из супругов Антоновых? Они когда-нибудь были у вас дома ? Я ответил как есть, что уже несколько месяцев не видел никого из них. Она задала мне ряд других вопросов о моей жизни в Сиднее.

- А вы почему не приезжаете ко мне в гости ? - спросил я. - Вы уже давно здесь, а туда ни разу не съездили.

В этот момент в комнату вошел Петров. - Конечно, - сказал он. Тебе следует взять пару недель отпуска и провести их в Сиднее.

- Ты всегда это говоришь, - сказал Дуся, - но этим все и заканчивается.

Она была права. Он часто говорил об этом, но никогда не выполнял своих обещаний. Было очевидно, что он хотел сохранить свою сиднейскую жизнь только для себя. Я громко произнес: Давайте договоримся по поводу поездки Дуси.

Дуся сразу же согласилась. Хорошо, Майкл, сказала она. Я бы хотела поехать. Мы здесь же наметили план её поездки в ближайшее время.

На этой дружеской ноте я и уехал от Петровых. Я был рад узнать, что Дуся совсем не была категорически против планов Владимира.

Кроме этого я узнал ещё кое-что важное. Решение об отъезде супругов Петровых уже принято, и намеченный срок их отъезда примерно совпадал с датой, которую Петров выбрал для заключения сделки по ферме 5 апреля.

Вечером обдумав все это, я пришел к выводу, что заявление Дуси об их отъезде в Советский Союз было сделано ею специально для проверки моей реакции. Ее последующее возмущение в связи с моим предложением остаться в Австралии и заявление о приверженности сталинизму были естественной реакцией, которую и следовало ожидать в таких обстоятельствах от сотрудника советского учреждения, проявляющего осторожность. Я понимал, что этот момент в её поведении вполне можно не принимать в расчет, так как он не отражает истинных настроений Дуси в этой ситуации.

Как я полагал, значительно большее значение имела перемена в её поведении сразу же после того, как она демонстративно изложила свое политическое кредо. Именно после этого она заговорила об опасениях за безопасность своей семьи в Советском Союзе, что дает основания предположить, что, несмотря на её протесты в духе политической преданности, она уже обдумывала возможность остаться в Австралии.

Кроме того, определенное значение имели также вопросы, которые Дуся задала мне, когда мы с ней остались одни. Не могли ли они быть заранее согласованы между ней и Владимиром как дополнительная проверка моих связей?

Все это порождало новые соображения и давало основания полагать, что отношения между Петровым и его женой более тесные, чем он до этого пытался внушить мне. Не исключено, что все это время он скрытно манипулировал развитием ситуации, причем его жена выполняла одни его инструкции, а я другие. То, что в ходе разговора они выходили из комнаты и вновь возвращались в нее, могло быть составной частью разработанного ими плана.

Все вышеизложенное привело меня к одному важному вопросу: Сообщил ли Петров своей жене о моей роли и планах, которые он разработал вместе со мной?

Совершенно очевидно, что он не сказал мне всего о своих отношениях с женой. Только время могло дать ответ на этот вопрос, однако я все таки понял, что, каким бы ни был конечный результат, Дуся никогда не выдаст наш секрет советскому посольству.

На следующий день после моего возвращения в Сидней от Дуси пришло письмо. Это было милое дружеское послание, в котором она сообщила, что не сможет приехать, как планировалось, и что она отменила заказ авиабилета, который я сделал для нее. Она писала, что надеется прилететь в Сидней в другой раз.

Письмо произвело впечатление на Ричардса и Норта. Они согласились, что это убедительное свидетельство того, что Дуся ничего не расскажет своему послу о том, что происходило. Они также пришли к выводу, что это многообещающее свидетельство того, что у Дуси нет безоговорочного настроя вернуться обратно в Советский Союз.

Ваша поездка в Канберру была не напрасной, сказали они мне.

Было ясно, что от поездки в Сидней Дусю отговорил Петров. На это у него был ряд причин, не считая его желания сохранять для себя раздельно обстановку в Канберре и Сиднее. Вполне возможно, что для него было удобнее использовать Дусю в качестве предлога для оттягивания решающего момента в принятии решения тогда, когда она находилась в отдалении, на заднем плане. Другим объяснением могло быть то, что он использовал её в значительной мере втемную, сообщая ей лишь какую-то часть всей этой истории, и скрывая от неё всю картину целиком.

У него были серьезные основания для того, чтобы скрывать от неё суть дела. Она со своим прямолинейным подходом пришла бы в негодование, если бы узнала, насколько далеко он зашел в этом деле, не посвящая её в его суть.

Один из этих выводов наверняка был верным, но в моих расчетах для планирования следующих шагов следовало учитывать все выводы.

Глава двадцать шестая

Затягивание с решением поставленных вопросов и игра Петрова на времени начали действовать мне на нервы. Я уже пришел в состояние отчаяния, когда 19 февраля он внезапно приехал ко мне и мы оправились на ленч.

Когда я увидел, как он пролил содержимое одного из блюд по всему столу - а он никогда не умел держаться за столом элегантно - я почувствовал, что прихожу в ещё более раздраженное состояние. Надо было что-то делать, чтобы довести дело до какого-то логического результата и ради этого стоило решиться на прямолинейный подход. Худшее, что могло произойти, так это то, что в этих обстоятельствах он откажется обсуждать эту тему. Едва ли он решит, что я рукодствуюсь какими-то скрытыми мотивами.

- Вам не кажется, что пора поговорить сегодня вечером с доктором Бекетом, чтобы он уже обратился к своим влиятельным друзьям? - спросил я напрямую.

Лицо Петрова приобрело темно-красный цвет.

- С какой целью ? - спросил он. Вопрос застал его врасплох и он явно пытался выиграть время.

Я продолжал гнуть свое: - В случае, если вы остаетесь здесь, вам необходимо подготовить почву для этого. Представьте себе, что будет, если вы этого не сделаете. Ваше посольство сразу же начнет вас преследовать, а заодно и меня. Кроме того, вам необходимо заранее знать, чего в дальнейшем ждать, а также каковы будут ваши права. Нужно заранее подготовить множество вещей - заявление с просьбой о политическом убежище, защите и т.д.

Согласен, сказал Петров. - Это важные вещи, а я до сих пор нахожусь в подвешенном состоянии и не знаю, каким образом пойдет дело. Кто этот приятель доктора Бекета?

Я ответил, что, по-видимому, это директор Службы безопасности Австралии и затем добавил: Он располагает полномочиями действовать от имени федерального правительства.

Слова о директоре Службы безопасности я произнес с большим трудом. Я опасался, что Петров может быть не совсем готов к этому и при упоминании о Службе безопасности даст обратный ход.

Какое-то время он колебался, и я уже было подумал, не зашел ли я слишком далеко. И наконец с большим облегчением я услышал от него: Хорошо. Я поговорю сегодня вечером с доктором Бекетом.

Когда Петров ушел на какую-то встречу, я договорился с Бекетом о визите к нему и связался со Службой безопасности. Затем я получил от них магнитофон, поехал в свой офис и установил его там, а после этого встретил Петрова.

Перед тем как поехать на встречу с Бекетом мы выпили с ним по несколько рюмок спиртного и это дало мне время проинструктировать Петрова перед беседой.

Я тщательно подготовил свой план и за несколько дней до этого проинструктировал Бекета.

Наилучший вариант провести это мероприятие, сказал я ему, будет состоять в том, чтобы перед деловым разговором выпить несколько порций спиртного. Желательно, чтобы инициатива этого исходила от вас. Я принесу с собой бутылку водки. Петрову я скажу, что вы никогда её не употребляли и посоветую ему научить вас пить водку по-русски.

Теперь я изложил Петрову, как следовало бы провести беседу с Бекетом.

Хорошо бы слегка "разогреть "Бекета перед беседой, сказал я.

Хорошая идея, ответил он.

Я возьму с собой бутылку водки, продолжал я, и поскольку он никогда её не пил, вы покажете ему, как это делается. После того, как он примет несколько рюмок, он расслабится и разговор пойдет значительно легче.

Мой совет Бекету сам по себе не имел особого значения. Цель состояла в том, чтобы он просто подготовился к тому, что следует ожидать. Намного большее значение имел мой совет Петрову, который, как я надеялся, создаст у него впечатление, что он сохраняет за собой инициативу.

Само собой разумеется, и это тоже очень важно, что этот разговор с Петровым был записан мною на магнитофон. Запись должна была подтвердить, что он сам проявляет желание уйти на Запад и планировал подпоить своего собеседника для того, чтобы облегчить достижение своей цели.

Во время встречи оба моих "подопечных" безупречно следовали моему инструктажу. Бекет проявил нужную меру общительности, а Петров сыграл свою роль просто великолепно. Он встал посреди комнаты, налил в рюмки водку, пригубил её и сказал: Вот как это у нас делается. Вы дегустируете её. При этом не будет никаких неприятных ощущений.

Бекет сделал так, как ему было показано, и как раз в той мере, чтобы продемонстрировать свое желание научиться, но не более того. Петров также не очень настаивал. Оба понимали, что беседа слишком важна, чтобы приступать к ней с затуманенным сознанием.

После этого я объявил о том, что нам предстоит обсудить серьезное дело. Выждав немного, я обратился к Петрову по-русски: Думаю, что уже пора.

Да, согласился он, приступайте.

Я повернулся к Бекету и серьезным и мрачным тоном произнес: Мы пришли к вам сегодня потому, что мистер Петров принял нелегкое решение, и нам нужна ваша помощь. Мистер Петров решил остаться в Австралии.

Бекет повернулся к Петрову. Мистер Петров, то, что сказал доктор Бялогуский, правда ?

Ответ Петрова прозвучал четко. Да, это правда.

Я вновь продолжил. Я полагаю, доктор Бекет, что среди ваших связей есть человек с соответствующими полномочиями, который мог бы помочь нам. Каково его официальное положение ?

Это мистер Ричардс заместитель Директора Службы безопасности. Он имеет право от имени федерального правительства предоставить всю информацию и помощь, в которой нуждается мистер Петров. Вы хотели бы, чтобы я связался с ним прямо сейчас ? У меня есть номер его телефона.

Я повернулся к Петрову и спросил его по-русски. Как вы считаете ?

Пусть звонит.

Да, свяжитесь с ним, если это можно, сказал я Бекету.

Бекет пошел к телефону.

У меня здесь мистер Петров и доктор Бялогуский. Мистер Петров очень хочет встретиться с вами и просит вашего совета и содействия. Он говорит, что намерен остаться здесь.

Бекет некоторое время слушал, а затем подошел к нам со словами: Мистер Ричардс будет рад встретиться с вами. Какое время для вас удобно?

Мы с Петровым коротко посовещались. Завтрашнее утро подойдет, сказал я, и Бекет пошел обратно к телефону.

После этого он ещё несколько раз ходил к телефону и обратно, и несколько раз состоялись трехсторонние переговоры с участим Бекета, Петрова и меня, к которым подключался и Ричардс через Бекета, как через передаточное звено.

В результате мы договорились о том, что Ричардс встретится с Петровым на следующий день у меня на квартире.

После этого Петров и я не стали задерживаться у Бекета. Возникло некоторое ощущение напряженности, и никто из нас не был более расположен вести светские разговоры. Значение этого вечера давило на всех нас.

Но мы не поехали прямо ко мне домой. У меня были ещё свои дела до окончания этого вечера. Основной задачей было как можно скорее передать Ричардсу магнитофонную запись разговора. Ему нужно было подготовиться к завтрашней встрече.

Наши действия лучше всего отражены записями в моем дневнике:

Ушел вместе с Петровым от Бекета в 9:30 вечера. Поехал в свой кабинет под предлогом взять там инструменты. Петрова оставил в машине.

Запер двери, снял с себя магнитофон, позвонил Ричардсу и сказал ему, что аппарат он найдет в багажнике моей автомашины, которую я поставлю в гараж около полуночи.

Запер аппарат в багажник, угостил Петрова кофе и приехал домой как раз около полуночи.

Привез Петрова к себе домой, предложил ему выпить и под благовидным предлогом спустился к машине, чтобы отпереть замок багажника.

Вернулся в квартиру. Петров заснул около часа ночи.

Снова прокрался в гараж, проверил изъятие аппарата и поехал к телефону - автомату, чтобы связаться с Ричардсом. Встретился с ним снова, взял у него аппарат, представил ему полный отчет о событиях и обсуждал тактику действий на следующий день.

Настроил аппарат, вновь положил его в багажник автомобиля.

Вернулся в квартиру. Петров все ещё спал.

События развивались так быстро, что для контроля за ситуацией потребовалось сформировать команду. Теперь я работал с Ричардсом, Нортом и Истом.

Петров поднялся с постели рано утром, и к тому времени, когда я проснулся, он уже был одет. Ему было явно не по себе.

У меня встреча в Кирктон Отеле, сказал он мне. Я должен туда пойти.

А как в отношении встречи в 10 часов с Ричардсом ?

К десяти часам я вернусь.

Петров быстро ушел, не сказав более ни слова.

Поспешность его ухода создала у меня ощущение, что он не планировал вернуться к встрече.

Незадолго до 10 часов утра позвонил Ричардс. Я сообщил ему, что Петров ушел и, по моему мнению, не придет на встречу. Но, само по себе это не обязательно является признаком того, что он изменил свое решение, - добавил я.

В 10:30 я позвонил в отель Кирктон и сумел связаться с Петровым. Я сообщил ему, что звонил Ричардс. Петров сказал, что он задерживается и вернется к полудню.

К полудню он, конечно, не появился, и всякий раз, когда звонил Ричардс, я отмечал возрастающее беспокойство в его голосе. Я, также как и Ричардс, не знал, что именно Петров может выкинуть дальше, но я чувствовал, что нужно приготовиться к любой неожиданности, и навесил на себя портативный магнитофон.

Петров появился в 3 часа дня. Я сообщил ему, что неоднократно звонил Ричардс и проявлял озабоченность по поводу несостоявшейся встречи. Мне надо бы позвонить ему, сказать, что с вами все в порядке, и назначить новое время встречи. Он оставил мне свой номер телефона. Не надо бы обижать людей без необходимости.

Петров согласился с тем, что мне лучше позвонить. Я позвонил прямо в его присутствии и при включенном магнитофоне, и представился доктором Бялогуским. Пришло время для Джека Бейкера уйти со сцены .

Петрову нужно было возвращаться в Канберру этим же вечером, поэтому мы договорились, что он встретится с Ричардсом на следующей неделе в моей квартире.

Мой разговор с Ричардсом был более чем обычным разговором. Он превратился в дискуссию между тремя участниками ( частично она шла на русском языке между Петровым и мною и все это записывалось на магнитофон.), в ходе которой были получены дополнительные свидетельства того, что Петров, по-прежнему, намерен остаться в Австралии.

Его последующее поведение служило этому несомненным подтверждением. Он действовал, слабо себя контролируя, но явно как человек, которому предстоит принять решение, определяющее всю его дальнейшую жизнь. Его поведение свидетельствовало о его душевном смятении, утрате ориентации и страхе. Он явно не мог найти себе места и бродил по квартире как человек, пытающийся убежать от самого себя. При этом он постоянно принимал алкоголь, но я не пытался воспрепятствовать ему. Я считал, что в этой ситуации алкоголь может дать ему облегчение.

Для меня его поведение было даже более убедительным подтверждением его намерения перейти на Запад, чем любое словесное заявление с его стороны. Я видел человека в состоянии душевного смятения по той причине, что приближался час его разрыва с его Родиной.

Хотя я верил в его морально-психологическую устойчивость и силу его характера, я не мог не беспокоиться по поводу серьезности его эмоционального напряжения, которое могло привести к потере им контроля над собой в присутствии его коллег. Это, по-видимому, было вполне возможно в тот день, когда он уклонился от встречи с Ричардсом. Мое беспокойство улеглось, когда я позвонил в Канберру и поговорил с Дусей. Она сказала мне, что Владимир сидит в посольстве, погруженный в работу, и она не знает, когда он освободится. Я то знал, что если Петров так работает, значит он хорошо себя контролирует.

На следующий день Петров внезапно отправился в Сидней и, позвонив по телефону, попросил меня встретить его в аэропорту. У меня не было ни малейшего представления о том, что у него на уме, поэтому я предупредил Службу безопасности о необходимости быть наготове на случай любого варианта развития событий и нацепил на себя магнитофон. Когда мы встретились с ним, я сразу же приступил к делу.

Меня разыскал Ричардс, сказал я. Он, судя по всему, беспокоится, все ли у вас благополучно. Вам бы надо с ним встретиться. Если вы решили остаться в Австралии, вам необходимо увидеться с ним, как можно скорее. А с другой стороны, если вы решили вернуться в Советский Союз, то тоже ничего непоправимого не произошло. Ничто не мешает вам ещё раз с ним встретиться.

Поймите и меня, Владимир. Я беспокоюсь за вас и готов оказать вам помощь. Но, я всего лишь могу дать вам деньги. Я ничего не могу сделать для вашей защиты, да и для своей тоже. Если вы, по-прежнему, намерены остаться здесь, вам лучше всего связаться с Ричардсом.

Петров глубоко вздохнул.

Хорошо, сказал он. Звоните ему. Я готов говорить с ним.

Глава Двадцать седьмая

Я тотчас же позвонил Ричардсу, не оставляя Петрову возможности переменить решение.

Мистер Ричардс? Говорит доктор Бялогуский. Со мной мистер Петров. Он очень хочет увидеться с вами. Вы не могли бы приехать ко мне? - произнес я в трубку.

Ричардс ответил, что будет у меня через десять минут.

Когда прошло четверть часа, а Ричардса все ещё не было, на лбу Петрова стали появляться крупные капли пота. Сидя на кушетке, он нервно ерзал. Надо было что-то делать, чтобы снять его напряжение. Как насчет того, чтобы выпить, Владимир?

Я ничего не хочу, Майкл.

Он быстро поднялся и прошел в темную столовую. Там он подошел к стеклянной двери, ведущей на балкон, осторожно раздвинул край жалюзей и посмотрел наружу. Я присоединился к нему. На улице уже стемнело и не было никакого движения.

Мы простояли так две или три минуты, и затем большая черная автомашина проехала вдоль дома, развернулась и встала на противоположной стороне улицы. Фары машины погасли, но никто из неё не вышел.

Это они, сказал Петров.

Мы ждали наверное с минуту, а может быть всего лишь тридцать секунд, когда из машины вышел мужчина и направился к дому.

Петров какое-то время молча наблюдал. В машине кто-то остался, произнес он.

Я выглянул и смог заметить огонек горящей сигареты. Это, скорее всего водитель, ободрил я его.

Мы вернулись обратно в гостиную и сели таким образом, как будто только и ждали гостя. Ну вот и он, сказал я Петрову, когда послышался звук дверного звонка.

Вошел Ричардсон, держа в руке атташе-кейс. Он не произнес никаких извинений за свое опоздание.

Мистер Ричардс? В моем голосе прозвучал вопрос, так как , согласно тому, что я говорил Петрову, я никогда до этого не встречался с Ричардсом. Ричардс кивнул, и я представил ему Петрова.

Я сделал так, чтобы расположиться между ними с магнитофоном наготове. Перед тем как сесть, я догадался включить радио для того, чтобы заглушить шум работающего магнитофона.

Разговор начал я и обратился напрямую к Ричардсу.

Прежде всего позвольте мне объяснить мое положение. Я друг мистера Петрова и в этом качестве хотел бы сделать все, чтобы помочь ему.

Должен признать, что я вами интересовался, произнес Ричардс. Ваше имя в прошлом неоднократно попадалось мне на глаза в связи с вашей деятельностью в различных организациях сторонников мира. Насколько мне известно, вы тесно связаны с коммунистическими кругами.

Это, по-видимому, обеспокоило Петрова и он ринулся на мою защиту. Он не коммунист, сказал он с натянутой улыбкой. Я знаю его уже давно. Он хороший человек.

Я заговорил снова: Я хочу пояснить, что именно мистер Петров привил мне понимание того, что лезть в политическую деятельность глупо. Именно благодаря его влиянию я отошел от моих друзей-коммунистов.

Ричардс закруглил эту вводную часть разговора и перешел к делу. Я сообщил ему, что Петров пожелал остаться в Австралии и хотел бы узнать, могут ли ему гарантировать защиту и достаточное материальное содействие для того, чтобы он мог остаться здесь как австралийский гражданин.

Ричардс указал, что для этого требуется подтверждение его лояльности и пояснил, что в качестве первого шага Петрову следует подписать документ о том, что он добровольно просит о предоставлении ему политического убежища.

Ваша жена останется вместе с вами ? спросил Ричардс.

Не знаю, ответил Петров. Возможно да, а может быть и нет. Вся её семья находится в Советском Союзе. Это может вынудить её вернуться. В любом случае я останусь в Австралии, даже если она вернется в Советский Союз.

Затем Ричардс заверил Петрова, что если он обратится с просьбой о предоставлении ему убежища, то оно ему будет предоставлено. Нет никаких сомнений, что ему будет оказано всяческое содействие и помощь для устройства здесь. Однако Ричардс заметил, что ему, как Заместителю директора Службы безопасности, было бы интересно узнать, захочет ли Петров после своего ухода и сможет ли он оказать австралийскому правительству помощь путем передачи ему информации, которую он сочтет важной для обеспечения государственной безопасности Австралии.

Ричардс подчеркнул, что это отнюдь не является условием предоставления убежища. Это просто момент, в отношении которого он проявляет интерес как руководитель Службы безопасности в штате Новый Южный Уэльс.

Петров ответил, что если он останется здесь, то окажет любую помощь и сообщит все, что знает. При этом он дал понять, что знает много. Однако, когда Ричардс попытался коснуться конкретных вещей, Петров отвечал уклончиво. Он сказал, что не может написать сейчас заявление с просьбой об убежище. Однако пообещал, что сможет это сделать через две недели.

Мне ещё нужно завершить несколько дел, пояснил он.

Ричардс не стал настаивать и поднялся. В любом случае, мистер Петров, сказал он, с нашей стороны нет никаких проблем. Мы можем выполнить все формальности в любой момент, когда вы пожелаете. У нас есть для вас безопасное место и о вас позаботятся. Меня немного беспокоит ваше возвращение обратно в Канберру. Если ваши коллеги узнают о нашей встрече, у вас могут возникнуть большие неприятности. Если вы полагаете, что вам необходима защита, тогда я могу отправиться в Канберру и быть от вас в пределах досягаемости, однако вы сами должны это решать. Как я уже сказал, мы готовы все сделать по первому вашему сигналу.

Петров ответил, что не нуждается в защите и уверен, что все обойдется. Он также заверил, что свяжется с Ричардсом через меня в свой следующий приезд в Сидней.

Встреча близилась к завершению, поэтому я прошел в ванную комнату и снял с себя магнитофон. Затем я поместил его в бумажный пакет, закрепил его под пиджаком и вернулся обратно в гостиную.

- Мистер Ричардс, я вызову вам лифт, - сказал я и вышел в коридор.

Вызвав лифт, я положил пакет в угол на полу кабины и вернулся обратно. Лифт вызван, мистер Ричардс.

Ричардс на какое-то время проявил определенное замешательство. По всей видимости я не сделал чего-то такого, что требовалось. Он немного задержался, но я решительно проводил его к лифту.

- Где это находится ? - прошептал он наконец.

- Вот ваш лифт, сэр, - громко произнес я и открыл ему дверь.

Увидев пакет на полу, Ричардс широко заулыбался.

Когда Ричардс ушел, Петров некоторое время сидел молча. Чувствовалось, что в его мозгу роилась масса вопросов. Я вывел его из этого состояния, предложив выпить, и мы приняли по паре порций, которые оказали на него некоторое расслабляющее действие.

- Ричардс, кажется, не плохой парень, - сказал я.

Петров ответил не очень охотно: - Да, не плохой..

Я осторожно принялся высказывать мое положительное впечатление от Ричардса, с которого, как, я понимал, лишь начиналось по настоящему огромное препятствие. Как бы Петров ни относился лично к Ричардсу, в его сознании оставались огромные сомнения. Петров многие годы проработал в МВД и единственными методами спецслужб, которые он знал, были методы МВД. Поэтому он судил о других специальных службах только известными ему критериями.

МВД не считало себя связанным никаким обязательством, если оно закрывало путь к достижению важной для него цели. Сам Петров без колебаний давал обещания ученому Х., которые, судя по всему, никогда не собирался сдерживать. Петров, наверное, спрашивал себя, не ведет ли Ричардс с ним ту же игру, которую он, Петров, сам вел по отношению к ученому. Какая была гарантия, что Ричардс сдержит свои обещания ? Разве не может Ричардс получить от него все, что возможно, а затем бросить его за ненадобностью на произвол судьбы? Таким образом поступило бы МВД, а разве Ричардс не сможет так поступить?

Я считал, что именно это было на уме у Петрова, и принялся за долгую и трудную работу с целью попытаться развеять его сомнения. Она могла занять недели, но если у неё были шансы на успех, тогда её следовало начинать немедленно. Важным аргументом в переубеждении Петрова мог стать тот факт, что в Австралии Служба безопасности являлась правительственной службой, располагающей всеми полномочиями, чтобы отвечать за свои действия в доверенной ей области деятельности.

При нашей системе правления, подчеркивал я, Служба безопасности полностью отвечает за все, что она делает, и не может позволить себе оказаться втянутой в какие-либо действия, противоречащие закону. Служба безопасности, как и все в Австралии, начиная от премьер-министра и до полисмена и юриста, подчиняется закону.

Мои прежние беседы с Петровым о системе власти в этой стране, её правах, привилегиях, а также пределах полномочий, дали определенные положительные результаты. Они помогли ему поверить, даже если и не совсем убедили его, в истинность того, что я хотел сказать ему.

Подозрения Петрова в отношении Службы безопасности были не единственным внушающим озабоченность фактором. Служба безопасности со своей стороны проявляла все более возрастающую степень настойчивости. Эти факторы порознь и совместно, если их не сдерживать, могли привести к развалу мероприятия. Моя задача заключалась в том, чтобы держать их под контролем.

С этой целью я работал с Петровым, стараясь повысить уровень его доверия к Ричардсу, и одновременно пытался путем пассивного сопротивления понизить активность Службы безопасности.

Мои действия лучше всего объясняло старинное изречение: вы можете подвести коня к воде, но вы не можете заставить его пить воду. Только сам Петров должен был принять главное решение и бесполезно было пытаться ускорить ход вещей. Как раз напротив поспешность и попытки оказать давление могли привести Петрова отступить назад из-за опасений и обеспокоенности.

К счастью, поскольку я был его единственной связью, я располагал возможностями уберечь его от всего, что могло нарушить его душевное равновесие. Должен признаться, что когда я считал необходимым, я срывал некоторые мероприятия Службы безопасности.

У меня не возникло никаких сомнений по поводу оправданности применения на практике этого подхода и после телефонного разговора с Ричардсом 6 марта, в ходе которого он сообщил мне, что Дуся и миссис Вислых (жена первого секретаря) прибудут в Сидней в этот же день рейсом в 15: 30.

- Я хочу, чтобы вы позвонили Петрову завтра утром, - сказал он.

Вероятно, Ричардс считал утренние часы наилучшим временем для беседы по телефону с Петровым. Я не стал обещать и не счел нужным звонить. При этом я исходил из того, что Петров, по-видимому, не испытывал особого беспокойства, иначе он не отпустил бы свою жену в поездку в Сидней. Звонить ему не было никакого смысла и, более того, могло представить определенный риск. У него мог кто-нибудь быть, и в этом случае мой телефонный звонок мог поставить его в затруднительное положение и подвергнуть нас обоих риску.

Я сразу же решил для себя, что на период выходных я исчезну из дома, чтобы избежать контактов как со Службой безопасности, так и с Дусей.

Ричардс продолжал подталкивать меня на контакты с Петровым, а мне, так или иначе, удавалось уклониться от исполнения его инициатив. Когда мне, наконец, позвонил Норт, я воспользовался нашими личными отношениями, чтобы изложить ему мои аргументы против попыток выйти на контакт с Петровым. По-видимому, они возымели определенное действие и на какое-то время меня оставили в покое.

Я воспользовался этим временным затишьем в интересах дела. Когда Петров после встречи с Ричардсом улетел из Сиднея, стало ясно, что для того чтобы рассеять его подозрения, необходимо выдвинуть перед ним твердые предложения и дать гарантии, что они будут выполнены. Я усиленно доводил эту мысль до сознания представителей Службы безопасности.

Я сказал Ричардсу: - Петров - человек реалистичного склада и вам следует поддерживать с ним отношения реалистичного характера. Когда вы обещаете ему помощь в устройстве его жизни в Австралии, для него это может означать только одно - деньги. Вам следует принять решение о выделение ему денежных средств и обсуждать с ним только величину наличных сумм. Банковские счета или чеки ему не нужны.

В результате этой и последующих бесед с Ричардсом была достигнута договоренность в отношении выделения определенной суммы денег. Было решено положить в сейф, снятый на имя Петрова, девять тысяч долларов наличными сразу же после того, как он подпишет заявление с просьбой о предоставлении политического убежища. Кроме этого, две тысячи долларов должны были быть выделены отдельно на его текущие личные потребности.

Я чувствовал, что теперь уже созданы серьезные предпосылки для решения проблем Петрова и я могу встречаться с ним с достаточной степенью подготовленности.

Следующее продвижение в деле пришло с его стороны. Он приехал в Сидней 19 марта - на день моего рождения. Я не стал ходить кругами, а сразу же поднял вопрос о его уходе.

- Послушайте, Владимир, - сказал я. - Я встречался с Ричардсом и сказал ему, что вам предстоит принять решение, которое окажет влияние на вся вашу жизнь. Я подчеркнул, что когда вы останетесь здесь, вам придется бросить все - вашу карьеру, собственность в Москве и даже ваши личные вещи. Я указал ему на то, что вы - не молодой человек и не имеете специальности или профессии. И что в этой связи было бы нереально ожидать, что вы начнете здесь новую жизнь без определенной помощи.

- Ричардс все это понимает. Он заверяет меня, что вопрос о помощи будет обязательно решен положительно. Но пока, Владимир, вам следует просто принять все это на веру. Другого выхода нет. Ричардс связан установленными правилами и вынужден все делать на основании закона. Даже правительство ничего не может сделать до тех пор, пока вы не подпишете ваше заявление о политическом убежище. Ричардс сказал мне, что как только вы сделаете это, вам выплатят одиннадцать тысяч долларов наличными, которые вы сможете тратить по вашему усмотрению. Лично я убежден, что это решение будет выполнено полностью. Это не плохое начало. Это даст вам время для написания книги и, судя по тому, что произошло с Гузенко9, вы сможете получить после её издания достаточно средств для обеспеченной жизни.

Я говорил это Петрову абсолютно искренне. Мне была доверена новая роль, а именно, адвоката и советника Петрова. Для Петрова я был единственным человеком, на которого он мог рассчитывать. Теперь я понял, что моя обязанность заключалась не только в том, чтобы довести его до перехода на Запад, но и в том, чтобы он получил достаточно хорошие возможности для начала здесь своей жизни заново. Он слушал мои аргументы без комментариев, однако я видел, что у него все ещё сохранялись значительные сомнения.

- Послушайте, - сказал я ему, - если у вас есть какие-либо сомнения, изложите их сегодня вечером Ричардсу. Воспользуйтесь этой возможностью и не бойтесь задавать ему вопросы.

- Хорошо, - сказал Петров. - Я поговорю с ним.

Беседа с Ричардсом прошла гладко. Он принес с собой одиннадцать тысяч долларов наличными и показал их Петрову как гарантию честного подхода к делу.

- Вы можете прямо сейчас получить эти деньги, если скажете мне, что не собираетесь возвращаться в Советский Союз, - сказал Ричардс.

На Петрова это произвело впечатление, и он выглядел менее скованно, чем во время предыдущей беседы. Он сообщил Ричардсу, что принял решение остаться в Австралии, однако не хотел бы заниматься формальностями в этот вечер.

- Я бы сделал все сегодня вечером, если был бы уверен, что Дуся также не станет возвращаться.

Дуся явно была главной его заботой. Теперь создавалось впечатление, что он действительно хотел, чтобы она осталась вместе с ним. По мере того, как приближался срок его ухода из советского посольства, он, по-видимому, стал яснее понимать, каково ему придется одному в чужой стране, если Дуся твердо решит возвращаться в Советский Союз. У него проявилась общая для всех людей потребность в товарищеской поддержке в тяжелое время.

Он обратился к Ричардсу. - Вы могли бы помочь мне, - сказал он. - В Канберре есть преподаватель музыки. Она знает мою жену. Может быть осуществить подход к Дусе через неё ?

После короткой дискуссии Ричардс отверг этот план как слишком рискованный.

Затем Петров предложил, чтобы Ричардс выступил перед Дусей в качестве владельца гаража из Канберры. По словам Петрова, его жена этого человека не знала. Ричардс под видом владельца гаража мог бы посетить их дом, Петров предложил бы ему выпить, и в ходе этого короткого эпизода Ричардс мог бы воспользоваться возможностью и поговорить с Дусей. В любом случае этот визит мог оказаться полезным для того, чтобы забрать из дома его собаку Джека.

Было просто удивительно, как часто в эти трудные для него времена Петров думал о своей собаке. В этом проявлялась его потребность окружать себя всем привычным. Это также объясняло перемену его отношения к Дусе.

Однако, Ричардс отверг и этот план. Тем не менее, когда беседа закончилась, Петров остался, в целом, удовлетворен договоренностями в связи с его предстоящим переходом на Запад, за исключением неопределенности по вопросам о том, как убедить Дусю и как забрать Джека.

На следующий день Петров, по-видимому, хорошо обдумав дискуссию предыдущего вечера, был весьма разговорчив: - Вы знаете, Майкл, как мне не хотелось бы возвращаться в Канберру!

- Ну, так и не возвращайтесь.

- Я должен вернуться. Мне необходимо привести в порядок много дел для моей замены. Но я обязательно вернусь в Сидней 3 апреля.

Этот разговор был особенно многозначителен как показатель того, что Петров для себя уже принял решение. Он непреднамеренно раскрыл важный факт, о котором ни я, ни Служба безопасности до этого не знали - о том, что 3 апреля его должен будет сменить на его посту в посольстве другой сотрудник. Он держал это в секрете, по-видимому, в течение нескольких месяцев, так как в начале января он назвал апрель в качестве срока завершения сделки с фермой по разведению цыплят.

Я немедленно проинформировал Ричардса об этой новой информации и в то же время сказал Петрову, что раз уж он теперь знает точную дату того, когда нам предстоит завершить сделку, было бы лучше организовать ещё одну встречу с Ричардсом и обсудить на ней все детали.

На следующий день мы встретились с Ричардсом в моей квартире, отработали все наши планы и снова обсудили позицию Дуси.

Когда мы рассмотрели этот вопрос со всех сторон, то пришли к выводу, что уже приняли все возможные меры по оказанию на неё влияния. Теперь наилучшим вариантом было подождать и посмотреть, как подействует на неё уход Петрова из посольства.

Я считал, что уход Петрова может побудить её принять решение остаться в Австралии. Мой довод заключался в том, что, как только это произойдет, Дуся сразу же и автоматически окажется в немилости и это же произойдет с её семьей в Советском Союзе. Поэтому её собственный уход на Запад уже не сможет ухудшить положение её семьи по сравнению с тем, в котором она окажется после ухода Петрова. Я считал, что Дуся, как человек реалистических взглядов на жизнь, поймет все сразу же.

Эта встреча оказалась важной и по другой причине - она дала Петрову возможность установить прямой контакт со Службой безопасности. С этой целью я воспользовался предлогом, чтобы оставить их с Ричардсом вдвоем на полчаса. Мы считали, что это придаст Петрову больше уверенности. Не следует забывать, что в глазах Петрова я продолжал сохранять некоторую радикальную политическую окраску, и он, вероятно, не мог считать меня полностью заслуживающим доверия.

Теперь оставалось только сидеть и ждать. В течение более недели у меня не было никаких известий от Петрова, но я знал, что все равно ничего не смогу добиться, если начну предпринимать какие-то действия с целью связаться с ним. Если он как-то контактировал со Службой безопасности, то мне об этом известно не было. Я устроил ему прямой выход на Ричардса, и если он или они хотели воспользоваться этой возможностью, то это было уже их дело.

Для меня напряжение разрядилось 2 апреля, когда Петров позвонил мне в офис. - Я уже в Сиднее, - сказал он. - Мы сможем встретиться сегодня вечером в 9:30?

Наша встреча состоялась около отеля Пикадилли на Виктория стрит, и Петров быстро сел ко мне в машину.

- Теперь я уже не вернусь обратно, - объявил он вместо приветствия. Я с ними покончил навсегда. Теперь они могут все забрать себе.

Я смог уловить в нем какую-то перемену. Это едва чувствовалось, но воспринималось как облегчение человека, совершившего решающий шаг после долгих мучительных колебаний.

Глава двадцать восьмая

Мои ощущения было трудно описать. Облегчение и душевный подъем сменялись отрезвляющей мыслью о том, что это событие должно иметь далеко идущие последствия не только для международной политической жизни, но и для меня лично.

Петров прервал ход моих мыслей. - Ты знаешь, что эти ублюдки из посольства сотворили мне на прошлой неделе ? Шифровальщик Христобородов и первый секретарь Вислых вскрыли мой рабочий стол. Они взломали замок и осмотрели содержимое всех ящиков, обнаружив там документ, который, согласно правилам, там нельзя было хранить. Документ был малозначительный, но тот факт, что его там обнаружили, был достаточен для того, чтобы меня по возвращении в Советский Союз приговорили к десяти годам исправительных работ. Они также вскрыли столы Кислицына и Платкайса. В столе Кислицына они ничего не нашли, а в столе Платкайса тоже обнаружили кое-что из того, что там нельзя держать. Бедняга очень переживает.

- Вам теперь уже в любом случае не о чем переживать, - сказал я. - У вас впереди хорошие времена, Владимир. Вы сможете вести такой образ жизни, какой захотите. Только представьте себе Платкайса. Как он себя сейчас ощущает? Он не может перейти на Запад, так как его жена и дети находятся в Советском Союзе. В то же время он знает, что по возвращении домой ему придется расплачиваться за свою ошибку.

- Да, он влип в неприятную ситуацию, - согласился Петров.

- У нас в Австралии тоже есть свои неприятности. У людей во всех странах они есть. Но их нельзя сравнить с теми, с которыми сталкиваетесь вы, советские люди. Подождите и сами все увидите. Вы почувствуете себя совершенно новым человеком.

- Я уже чувствую себя лучше, - сказал Петров, распрямляя плечи. - Если бы ещё можно было что-либо сделать в отношении Дуси. И ещё мне хотелось бы, чтобы Джек был рядом.

Когда мы приехали ко мне на квартиру, я позвонил Ричардсу и сообщил ему, что Петров у меня. Он был от нас всего в получасе езды, но приехал опять на полчаса позднее. Мы не говорили ни о чем существенном, а только выпили несколько тостов за будущее Петрова. Было видно, до этого момента они находились в постоянном контакте.

Хотя Петрову теперь уже не нужно было возвращаться обратно в Канберру, ему ещё предстояло завершить кое-какие дела в Сиднее. Рано утром следующего дня ему нужно было встретить свою замену по должности в посольстве и несколько других сотрудников, прибывающих пароходом. Поскольку он должен был предстать перед ними свежим, мы отправились спать сразу же после ухода Ричардса.

Рано утром я повез Петрова по городу и затем посадил его в такси, предпочитая, чтобы меня с ним не видели в день его ухода из советского посольства. Фактически я уже в течение нескольких месяцев готовился к этому событию. Встречаясь со своими связями из числа коммунистов, я спрашивал их, не видели ли они Петрова, в надежде создать у них впечатление, что я потерял с ним контакт.

Этот день стал для меня очень тревожным. Когда Петров уезжал на такси, мы договорились встретиться в 13 часов на улице Пикадилли. В назначенное время он там не появился. Взволнованный, я позвонил Исту, однако он ничего о Петрове не слыхал. Беспокоясь все сильнее по мере того, как длилось ожидание, я ещё несколько раз позвонил Исту и все так же безрезультатно.

К трем часам дня я был уже как на иголках и снова позвонил Исту. На этот раз он сообщил мне, что у него есть информация о том, что с Петровым все в порядке. Из его слов я сделал вывод, что Петров находится в компании сотрудников Службы безопасности.

Вот так все это и произошло. Петров предпринял последний шаг, на этот раз официального характера. Хотя уже в течение нескольких месяцев было ясно, что он порвет со своей страной, окончательный и бесповоротный акт воспринимался с трудом. Заново обдумывая эту мысль, свыкаясь с ней, я начал размышлять о Петрове, как о личности.

Этот человек проявил нелояльность к тому самому политическому режиму, который дал ему возможность подняться от крайней бедности и неграмотности до высокого и ответственного поста в правительственной структуре его страны. У него было много всего того, за что ему следовало бы испытывать благодарность - ведь он многим обязан советской системе. И все-таки он ушел от нее. Почему ?

Совершенно очевидно, что он предпочел жизнь в Австралии жизни в Советском Союзе. Однако этого недостаточно, чтобы объяснить такой серьезный шаг. Для того, чтобы прийти к такому решению, человека в его положении должен был подталкивать мощный, глубоко укоренившийся в нем фактор, должны были проявить себя некие жизненно важные побудительные мотивы. Вдруг мне показалось, что я постиг ответ на этот вопрос.

В настоящее время в Советском Союзе запрещены проявления значительного числа врожденных человеческих инстинктов. По моему мнению, они могут проявляться в обществе в коллективных формах, таких как религия, чувство собственности, индивидуальные свободы и любовь в социологическом аспекте человеческих отношений - именно в этом порядке по значимости.

Потребность в вере в сверхъестественную силу, будь то в христианстве, в учениях Будды или пророка Мохамеда, глубоко укоренилась в человеке. При этом не важно, происходит ли это из-за суеверия или из-за страха перед неизвестным. Важно то, что такая потребность у человека существует.

Во времена царей русские люди в периоды кризисов обращались за утешением к религии. Особенно это было характерно для крестьянства, которое тогда, как и сейчас составляло, по меньшей мере, 75 процентов населения России. Даже в наиболее тяжелые периоды крепостного права крестьянин никогда не жил без икон и ликов святых и, подобно многим другим представителям угнетенных народов, смотрел не религию не только как на утешение в настоящее время, но и как на обещание лучшей доли в будущем.

Что бы ни говорилось с пропагандистскими целями для внешнего мира, религия в Советском Союзе если официально и не запрещалась, то всегда испытывала различные притеснения. Применяемые в отношении неё методы и сейчас преследуют те же цели. Люди, посещающие церковь, или известные соблюдением церковных обрядов, лишаются надежд на улучшение своей участи и в глазах официальных властей несут на себе соответствующую отметину. Там, где строгая регламентация жизни в порядке вещей, такое отношение со стороны властей может стать для людей причиной больших неприятностей. Но, ещё более серьезный, а иногда даже и опасный характер может иметь враждебность партии, у которой есть специальная структура, в служебные обязанности сотрудников которой входит последовательная борьба с, так называемыми, религиозными пережитками в стране.

Вероятно, лишение народных масс возможности найти утешение в религии имело бы меньшие отрицательные последствия, если бы им было предложено что-либо взамен. Но им ничего не предложили для заполнения духовного вакуума, а в их материальной жизни также не произошло существенного улучшения. Они испытывали острую нужду во всем, причем без надежды на утешение и духовную поддержку. Им говорили, что государство вознаградит их, но для большинства людей эта идея выглядит слишком абстрактной, да они и не очень то верят любым обещаниям.

Государство действительно вознаграждает некоторых, а именно пять или шесть миллионов членов Коммунистической партии, которые из общего числа 220 миллионов жителей являются новой элитой. Только её члены могут достичь важных позиций в структурах власти и влияния. Обязательным условием является признание решающей исторической роли диалектического материализма, который сам по себе является религией, не оставляющей места для духовности.

Цена, которую избранные платят за это, весьма велика, так как они сознательно или неосознанно отвергают то, что было заложено в них веками исторического развития веру в Бога их предков. И, вне зависимости от того, считают ли они себя коммунистами или нет, они, подобно Петрову, все ещё тесно связаны со своим крестьянским прошлым.

Человек стремился иметь собственность задолго до того, как почувствовал тягу к религии. И чем более отсталой была страна, тем эмоциональное собственническое чувство людей было ближе к стяжательскому инстинкту первобытного человека. Советский Союз, несмотря на наличие у него атомной и водородной бомбы, все ещё сравнительно отсталая страна.

В дореволюционное время россиянин ставил землю по важности сразу же после Бога. Считая Бога залогом своей будущей безопасности, он рассматривал свой надел земли, каким бы маленьким он ни был, как гарантию безопасности в настоящем. Поскольку у большинства простых людей в России никогда не было достаточно земли, всеобщее желание владеть ею стало переходить всякую меру, превращаться в одержимость, которая могла довести человека до убийства своего отца или брата. Для российского крестьянина вся Россия представала в виде его небольшого земельного надела.

Потом земля перешла к государству, и крестьяне стали работниками безликой машины коллективного хозяйства, в которой у них не было ни личной жизни, ни личной заинтересованности. Высевая семена, они не стремились собирать выращенный урожай. Они видели, как его отбирают сразу же после того, как он собран, и это было невыносимой мукой для крестьянина, предки которого веками были привязаны к земле.

В новых занятиях, которые им навязали, или к которым они были вынуждены перейти сами, они не нашли того, что могло бы заменить им прежнее чувство собственности. Они не смогли заняться никаким другим делом, которое давало бы им достойный заработок, и не имели возможности получить что-то такое, что можно было бы назвать своей собственностью.

Для амбициозного человека единственной возможностью роста и продвижения было карабканье по бюрократической лестнице в Коммунистической партии. Однако вознаграждение за это было скорее не материальным и выражалось в возвышении социального положения или в возрастании властных полномочий.

Истории известно множество людей, умерших насильственной или жалкой смертью за свою приверженность принципу индивидуальной свободы человека. Это был один из основных лозунгов Французской революции и это остается великой вдохновляющей идеей современных войн. Человек чахнет, а его дух умирает, если он лишен свободы самовыражения и возможности строить свою жизнь без чрезмерного вмешательства, организуя её по своему усмотрению таким образом, как он сам считает нужным. В странах Западного мира люди не представляют себе жизни, в которой возможно постороннее вторжение в их дом, ограничение их права поменять работу или высказать свою точку зрения.

Советский человеку ещё предстоит принять это в качестве обычного порядка вещей. Ведь он не может поменять работу, не может без официального разрешения сменить жилье. Он ограничен в праве жить своей частной жизнью, и в его дом в любое время при наличии оснований или без таковых может вломиться МВД. Если у него есть своя точка зрения, которую он хотел бы высказать, он может её высказать только шепотом и только самому себе, причем, если он человек благоразумный, то сделает это так, что его не услышит даже его собственная жена. Страх так воздействует на него, что постепенно он совсем прекращает размышлять и без критики воспринимает любую пропаганду, которая изливается на него из громкоговорителей на каждом уличном перекрестке.

Из за Железного Занавеса до нас доходит так много достоверных историй об ограничении прав человека, что нет необходимости подробно останавливаться на этом вопросе для того, чтобы сделать вывод о соотношении потребностей и возможностей людей в демократических странах в сравнении с советскими людьми. Практически в каждой стране Западного мира гражданин постоянно ведет борьбу за все большую свободу и независимость. Этот движущий мотив западного гражданина в Советском Союзе болезненно трансформируется в стремление избежать подавления путем продвижения по властной лестнице таким образом, чтобы иметь возможность пинать других людей больше, чем пинают его самого.

В Советском Союзе утеряна биологическая сущность отношений между полами и всего из того, что составляет их естественную привлекательность. В ритуале ухаживания как у животных, так и у человека, самец важно выхаживает, а самка демонстрирует свои прелести. Именно это является первоосновой всех любовных песен и поэзии, а также драматических произведений о большой любви. Служанка или принцесса, матрос или государственный деятель все они должны вести себя в соответствии с принципами, заложенными природой, в противном случае возникает риск разрушения чувств. Один из главных принципов человеческих интимных отношений заключается в том, что мужчина ухаживает за женщиной, а она принимает ухаживания.

В Советском Союзе это мощное естественное влечение назвали "буржуазным пережитком", не соответствующим духу революции. Женщинам внушают, что они в любом деле равны мужчинам, и им нет необходимости подчеркивать свою физическую привлекательность, которая в любом случае не может сравниться с их способностью выполнять функции заводского рабочего. Мужчинам говорят, что не нужно придавать значение такой не стоящей внимания ерунде, как женская внешность, и надо оценивать женщину по её достоинствам на работе в качестве рабочего или члена партии. Не каждый в Советском Союзе способен принять такой подход, но, как официальная точка зрения, он оказывает значительное влияние на отношения мужчин и женщин, в особенности в условиях, когда трудно приобрести хорошую одежду и украшения. Кроме того, выполнение многими женщинами тяжелых ручных работ, что лишает их женственности, способствует поддержке официальной точки зрения. Некоторым людям, к счастью, удается удачно построить свои интимные отношения в этой атмосфере производственной биологии, но даже в таких случаях брачные отношения не очень похожи на любовь. Само слово "любовь" употребляется не очень часто. Для советских мужчин и женщин любовь лишена мистического оттенка, поэтому зачастую они не ощущают и связанного с ней эмоционального удовлетворения. В этих условиях не удивительно, что средний советский мужчина или женщина, оказавшись в непривычной для них атмосфере, выглядят эмоционально неуравновешенными и подавленными.

Я всего лишь попытался показать, как в результате ослабления действия этих четырех основных человеческих стимулов, в частности религии, чувства собственности, личной свободы и любви, советский человек стал значительно отличаться от западного человека.

Ослабление любого естественного инстинкта может послужить причиной усиления других инстинктов или извращения действующих ослабленных инстинктов. Когда создаются затруднения проявлениям естественных инстинктов человека, неизбежно происходить искажение всей структуры его личности.

У советского человека это искажение проявляется в неестественном стремлении к власти, которое реализуется единственным возможным путем постоянным карабканьем по лестнице партийной иерархии.

В лице Петрова мы видим человека, которому удалось подавить в себе естественные побудительные мотивы до такой степени, что он сумел добиться высокой официальной должности. Вероятно, он даже не подозревал, что для реализации своих амбиций ему пришлось пожертвовать частью самого себя.

Затем он оказался в среде, где свобода самовыражения рассматривается в качестве одного из нормальных естественных инстинктов. Под воздействием в течение какого-то времени новой для него окружающей среды, его идеологическая защитная оболочка, созданная многолетней партийной пропагандой, начала давать трещины. Он стал позволять себе поступки не по каким-то особым причинам, а просто ради своего удовольствия. В Советском Союзе он никогда ничего не делал без какой-либо особой на то причины. Ему это понравилось и он позволил себе не противиться своим желаниям. С каждым вновь приобретенным опытом в его защитной идеологической оболочке появлялись новые и все более широкие трещины. В конце концов он оказался не способен сопротивляться силе своих инстинктов, которые вновь дали о себе знать после стольких лет их подавления.

Глава Двадцать девятая

Теперь Петров был обречен на постоянную заботу со стороны Службы безопасности, и иногда он посещал мой дом под эскортом её сотрудников. Как мне представлялось, основная цель этих визитов заключалась в том, чтобы укрепить его моральное состояние, которое довольно резко ухудшалось. Мы много говорили о Дусе и о том, что с ней может произойти. Петров был очень озабочен и обеспокоен её судьбой и, по-видимому, не имел ни малейшего представления о том, останется она в Австралии или нет, а если она готова остаться, то как нам связаться с ней. Я делал все возможное, чтобы убедить его в том, что мы сможем что-то сделать и что она останется.

Помимо этого, Петров очень переживал о своей собаке. Он видел её фотографии в прессе и опасался, что с ней плохо обращаются. Зная, что в советском посольстве его собаку не любили, он переживал, что его бывшие коллеги выместят на ней свою злость.

Однажды вечером эти его чувства вылились наружу. Ричардс удобно устроился в гостиной и был настроен весьма благодушно, в то время как Петров сидел в кресле с подавленным видом. Я разговаривал с Ричардсом о чем-то несущественном, а затем попытался втянуть в разговор и Петрова.

Я уверен, сказал я, что все образуется и .....

? oi?o iieo?eou ii? niaaeo, i?a?aae iie neiaa Iao?ia.

Au iieo?eoa naiaai A?aea iicaiaa, iiiaauae ?e?a?an.

Iao?iaa yoi ia oaiaeaoai?eei. ? oi?o iieo?eou aai nae?an.

?e?a?an ioaaoee ianeieuei ?aca?a?aiii. Au ciaaoa, Aeaaeie?, ?oi nae?an yoi iaaicii?ii.

Ii?aio yoi? Ii-iiaio aiieia aicii?ii. Anee au ia ii?aoa caa?aou aai aey iaiy, oi y nai iiaao e caaa?o aai.

Ia ?e?a?ana yoe neiaa ia i?iecaaee ieeaeiai aia?aoeaiey, e ii aa?a ia oaino?eeny ioaaoeou ia ieo.

Петров повернулся ко мне. Майкл, вы поможете мне, не так ли ? Давайте вечером отправимся туда и заберем его. Мы можем воспользоваться вашей автомашиной.

Конечно, я готов, сказал я.

?e?a?an n?aco ?a niaiee naie oeaaiaoe?iue aea. - Iineooaeoa, ?oi y aai nea?o, - i?iecian ii, - anee au ioi?aaeoanu a Eaiaa??o, iia eiiao. Anee aai oi?aony, ?oiau y iioa?ye ?aaioo, oiaaa iiac?aeoa a Eaiaa??o.

Ii iaiiiai iiiie?ae, a caoai, iiaa?ioaoenu e Iao?iao, ?acei ni?inee: Au oioeoa, ?oiau y iioa?ye ?aaioo?

Iao?ia cai?ioanoiaae: - Iao, eiia?ii ia oi?o!

- Oi?ioi, ii anee ia oioeoa, oiaaa aai i?eaaony auou aeaai?acoiiui. A?oaiai auoiaa iao. Nae?an io?ii iaa?aouny oa?iaiey e au oaeaeoa, ?oi ana ia?acoaony. ? iaaua?, ?oi iu ana naaeaai aey oiai, ?oiau oaaaeouny, ?oi A?ae ?oanoaoao naay oi?ioi.

Iao?ia aieuoa ia eanaeny yoie oaiu, iaiaei, ooiay io iaiy aa?a?ii, ii auaeyaae niaa?oaiii ?anno?iaiiui. Iiaa?ioaoenu ei iia, ii i?iecian ii ?onnee: - Au aaau iiii?aoa iia caa?aou A?aea ?

Ia auei ieeaeiai niiiaiey a oii, ?oi Iao?ia i?aiu aaniieieiue ?aeiaae, e o iaai iaae?aaeenu yaiua i?eciaee психического ninoiyiey ia a?aie ia?aiiai n?uaa. Ii oiio, eae ii aae naay, o iaiy nei?eeinu aia?aoeaiea, ?oi ii auoae ec iaiiai aai?anneaiiai ninoiyiey oieuei aey oiai, ?oiau n?aco ?a iia?oceouny a a?oaia.

В его настойчивом желании забрать Джека просматривалась его острая потребность в близкой дружественной душе. Его отселили от меня его единственного друга, и оставили в новом для него мире, полном незнакомых подозрительных людей, с которыми ему было трудно найти точки соприкосновения.

Как раз здесь Служба безопасности упустила уникальные возможности. Тот, кто разделил бы с ним трудности этого периода, заслужил бы его полное доверие и дружбу на всю оставшуюся жизнь. Это было бы в разительном контрасте с тем, что ему было хорошо знакомо, то есть с поведением в подобной ситуации советского МВД.

После разрыва со своей страной, Петрову хотелось бы, чтобы ему оказывали знаки особого внимания, подчеркнуто заботились о нем. Это оправдывало бы его поступок в его собственных глазах, давало бы ему так нужную ему в этот период поддержку. Любой признак равнодушия со стороны официальных австралийских властей наносил по нему сокрушительный удар, так как он все время боялся, что к нему могут относиться как к предателю те самые люди, в которых он хотел видеть своих новых друзей.

Эти опасения стали у него навязчивой идеей, и он постоянно искал поддержки у меня. Он все время спрашивал: Как вы считаете, Майкл ? Скажите мне прямо. Правильно ли я поступил ? Вы не думаете обо мне плохо из-за того, что я так поступил?

Несмотря на мои заверения, у него явно сохранялись по этому поводу большие сомнения. Иногда он молчал, а в другое время нередко спрашивал:

Aaau au ia aiai?eoa iia yoiai потому, что хотите сделать мне приятное, не так ли ?

Конечно, на первый взгляд повышенная озабоченность по поводу судьбы собаки представляется чрезмерной, но мы имели дело с человеком, который принял очень важное и бесповоротное решение. Для него Джек был символом дружбы, товарищества и утешением в тяжелые времена эмоционального стресса. Кроме того, Петров использовал свою просьбу о том, чтобы ему привезли его собаку, как тест на отношение к нему окружающих его людей.

К счастью, Джека впоследствии нашли и вернули его хозяину, хотя и только после того, как сотрудники советского посольства уехали из Австралии.

Петров покинул советское посольство в субботу 3 апреля и должен был вернуться в Канберру в следующий понедельник. Я знал, что поскольку он не возвратился, то вскоре начнутся его поиски.

Начиная с ночи с воскресенья на понедельник, я уехал из дома, так как знал, что со мной советское посольство попытается связаться в первую очередь. Мне хотелось сохранить за собой инициативу и иметь возможность заранее выяснить имена тех, кто намерен был связаться со мной.

Все произошло именно так, как я и предполагал. В среду Бекетт сообщил мне, что ко мне в офис приходили двое мужчин. Одного он опознал как Антонова, а по его описанию я сумел опознать второго как Платкайса.

В тот же день после полудня у меня в офисе раздался загадочный телефонный звонок.

К вам звонок из Канберры, сказала оператор телефонной станции, и через некоторое время на другом конце провода прозвучал говорящий по-английски мужской голос, в котором безошибочно улавливался русский акцент.

Кто вам нужен ? спросил он.

Говорит доктор Бялогуский, ответил я. Я никого не спрашивал. Это вы позвонили ко мне.

Мы вам не звонили, произнес мужчина на другом конце линии и положил трубку.

У меня не было никаких сомнений в том, что звонили из советского посольства, но я не понимал, в чем заключалась их игра. Мне не пришлось долго ожидать объяснения. Через некоторое время раздался ещё один звонок, и на этот раз послышался голос Дуси. Очевидно, первый звонок был сделан для того, чтобы не было сомнений в том, что она будет говорить с тем, с кем надо.

Здравствуйте, Дуся, произнес я тоном приятного удивления. Рад вас слышать. Как дела ?

Голос Дуси звучал напряженно. У вас не было Владимира?

Нет, у меня он не был. Я не видел его уже довольно давно. Что-то случилось ?

Нет, ничего особенного, но он уехал в Сидней в пятницу и с тех пор ни разу мне не позвонил.

Не волнуйтесь, с ним ничего не случится. Человек не может так просто пропасть. Я свяжусь с теми людьми, которых он обычно здесь навещает и дам вам знать.

Дуся поблагодарила меня и затем добавила: Позвоните мне в посольство. Я буду не дома.

Из этого телефонного звонка стали ясны две вещи. Она говорила по телефону в присутствии какого-то официального лица, и её специально удерживают в посольстве.

Кроме того, тон и характер разговора указывали на то, что она ничего не сообщила в посольстве о моих попытках уговорить её остаться в Австралии.

Я надеялся, что и из моих слов в ходе нашего разговора Дуся смогла уловить нечто важное для себя. Когда я сказал, что человек не может так просто пропасть, я старался дать Дусе понять, что с Петровым все нормально. Полагаю, что Дуся при её сообразительности, профессиональной подготовке и серьезном отношении ко всему, что она делает, должна была понять значение моих слов.

Я все ещё намеревался сохранять за собой инициативу. Я понимал, что скоро меня начнут осаждать вопросами, поэтому я выбрал пару коммунистов, которые знали о моей дружбе с Петровым, и решил связаться с ними в первую очередь, чтобы спросить у них о местонахождении Петрова.

Я хотел использовать их в качестве передаточного звена для распространения в среде коммунистов слуха о том, что я разыскиваю Петрова.

Фактически я принимал на себя функцию представителя посольства по розыску Петрова. Для того, чтобы придать всей этой истории больше драматизма и загадочности, что было совсем не лишним, я решил оттянуть мои телефонные звонки позже на вечер.

Когда я посетил квартиру Лили Уильямс на Макли стрит, он развлекала своих друзей. Я жестом предложил ей выйти в прихожую и спокойным тоном произнес:

Прошу извинить, но есть кое-что весьма важное. Доводилось ли вам в последнее время видеть Петрова или что-либо слышать о нем?

Лили сразу встревожилась. Нет, ничего такого не было, сказала она. А почему вы спрашиваете? Что-то случилось?

Мне звонили из посольства, сказал я. Они, судя по всему, тревожатся за него и выясняют его местонахождение. Я обратил внимание на то, что в последние несколько месяцев он вел себя несколько необычно. Приезжая в Сидней, не контактировал со мной, а теперь этот звонок.

Извините, Майкл, я ничем не могу вам помочь, ответила Лили.

Я попросил её осторожно поспрашивать у знакомых в отношении Петрова и предложил здесь же позвонить Джин Фергюсон и спросить, могу ли я встретиться с ней сейчас же по важному делу. Джин дала согласие и я отправился к ней домой в Рослин Гарденс. Она встретила меня в пеньюаре, по-видимому, телефонный звонок поднял её с постели.

У неё я планировал решить другую задачу. Я знал, что Петров раньше использовал её в оперативных целях в качестве связника, поэтому я детально расспросил её о его последних действиях, его приездах и поведении. Играя роль посольского детектива, я с подозрением посматривал на неё и старался создать у неё впечатление, что её ответы совершенно меня не удовлетворили. В момент моего ухода она была явно взволнована.

После этих двух посещений у меня не оставалось сомнений в том, что в кругах коммунистов пойдет слух о том, что я руковожу поисками Петрова.

В завершение этих действий я на следующий день встретился на с Антоновым и дал ему понять, что в деле поиска Петрова у меня не меньше полномочий, чем у него.

Он согласился координировать свои действия со мной, а для того, чтобы довести это до сведения видных представителей коммунистов, я повел его с собой в ратушу на дебаты по ядерной бомбе, на которых, как я точно знал, будет много коммунистов. Для широкой демонстрации моих отношений с Антоновым я провел его на сцену в президиум и сидел с ним там в течение всего мероприятия.

Глава Тридцатая

Мне не пришлось долго делать вид, будто я веду поиски Петрова. К концу недели информация о его переходе на Запад стала широко известна. Все это время я встречался с ним каждый день. Мы много говорили с ним о Дусе и он, по-видимому, примирился с мыслью о том, что в настоящее время пока невозможно решить вопрос о передаче ему Джека.

Теперь уже не было сомнений в том, что Дусю насильно держат в посольстве. Петрова это невероятно беспокоило. Стало ясно, что он очень хотел, чтобы она осталась в Австралии. Он очень нуждался в присутствии рядом с ним кого-либо из близких. Более того, ему были нужны моральная поддержка и утешение, которые могла ему дать только его жена.

Он был не способен в одиночку решать свои проблемы. Теперь, после его окончательного перехода на Запад его жизнь почти полностью контролировалась Службой безопасности, и он постоянно боялся физического насилия не только со стороны его бывших коллег, но и со стороны Службы безопасности. Он знал, что советское МВД использовало бы человека в его положении для достижения своих целей, а затем избавилось бы от него. Он не видел особых причин, которые мешали бы Службе безопасности поступить таким же образом. Лично для него такие её действия были бы абсолютно логичными. Своими опасениями он очень хотел поделиться со своей супругой.

Со мной он почти постоянно говорил только о ней.

Это все из-за её семьи, обычно говорил он. Если бы не её семья, она бы сейчас была здесь со мной. Ей все это тоже осточертело, как и мне, я это точно знаю. Она говорила мне об этом неоднократно.

Затем, обычно после некоторой паузы, он произносил сдавленным голосом:

Поэтому она вернется обратно. Я уверен, она поедет туда.

Я никогда не соглашался с этой его точкой зрения. В ответ на слова Петрова я неизменно говорил, что Дуся благоразумная, практичная женщина, и она была намерена остаться в Австралии. Конечно, мысли о семье были для неё препятствием к этому, но что ей даст возвращение обратно? Разве она спасет этим свою семью? Думаю, что нет, и, по здравом размышлении, она сама почти наверняка придет к такому же выводу.

Вы, Владимир, знаете не хуже меня, обычно говорил я ему, что если вы остались на Западе, Дуся, согласно принятой в Советском Союзе практике, несет с вами одинаковую ответственность. Я бы сказал, что даже большую, хотя и это вам известно. Любой человек, даже косвенно связанный с вами, подвергнется преследованиям, вне зависимости от того, останется ли Дуся здесь, или вернется в Советский Союз.

Но, этим наша дискуссия не заканчивалась, так как Владимир обосновывал свое мнение позицией Дуси в течение нескольких месяцев до его ухода из советского посольства.

Я сказал ему: Вы знаете, что сейчас обстоятельства для неё резко изменились. Я не думаю, что она когда-нибудь воспринимала ваши высказывания как признак того, что вы сможете уйти из посольства. Сейчас Дуся стоит перед свершившимся фактом. Я считаю, что она достаточно разумный человек, чтобы понимать, что у неё нет другого выбора, кроме как остаться в Австралии, хотя бы даже ради своего собственного спасения.

Петров обычно соглашался с тем, что я говорил ему, однако не был окончательно убежден. Он печально качал головой.

Она все-таки вернется обратно. Я её знаю. Она решительная женщина.

За этим разговором обычно следовали другие размышления о Дусе. О чем она думает? Что делает? Чувствует ли себя несчастной и винит ли во всем Петрова? Плохо ли с ней обращаются ? Что её ждет, если она вернется в Советский Союз?

Слыша все эти рассуждения, я чувствовал свою причастность к этой драме, и уже не мог сохранять бесстрастное и отстраненное отношение, с которым агент спецслужб должен выполнять свое дело. Ведь это я довел эту драму до её кульминации и то, что должно было произойти с Дусей, в значительной мере лежало на моей ответственности. Мое сложное положение усугублялось отсутствием у меня возможностей что-либо изменить. Я не имел ни малейшего представления о дальнейших планах Службы безопасности, если они вообще что-либо планировали, поскольку я не принимал участия в их обсуждениях обстоятельств дела.

Как-то субботним вечером через пару недель после побега Петров вместе с Ричардсом приехали ко мне в новую квартиру, которую я снял в районе Линдфилд. Озабоченность и печаль оставили свой след на внешности Петрова. Он выглядел бледным и осунувшимся, а волосы на голове, подстриженные более коротко, чем обычно, подчеркивали одутловатость его щек. Тем для разговора у нас было не много. Мы уже знали, что Дусю скоро отправят обратно в Советский Союз.

Петров снова затронул тему, которая у всех нас была на уме.

Если бы у меня была возможность поговорить с ней, я бы смог убедить её остаться здесь.

Мы предпринимаем меры, чтобы предоставить вам такую возможность.

Что вы планируете предпринять ? спросил я.

Мы постараемся, чтобы Владимир встретился с ней до её отлета из Сиднея.

Из того, что Ричардс далее рассказал, я сделал вывод, что они планируют появление Петрова поблизости от его жены в последний момент перед отлетом самолета с целью побудить её остаться в Австралии. Я ничего не сказал, но, чем больше я думал об этом варианте, тем больше он мне не нравился риск неудачи был слишком велик. Я решил, что вне зависимости от того, учтет ли Служба безопасности мою точку зрения, я все равно должен высказать мои возражения и предложить альтернативный план действий. Я знал только одно, что если я хочу, чтобы мое мнение было хотя бы рассмотрено, мне следует действовать прямо сейчас до того, как их план дойдет до стадии оперативного исполнения.

На следующее утро я позвонил Исту и договорился с ним о встрече в этот же день. Я рассказал ему о визите Ричардса и о его плане действий с целью удержать жену Петрова в Австралии.

Я не считаю, что такие действия дадут положительный результат. Их замысел заключается в том, чтобы неожиданно столкнуть Дусю с её мужем. Нельзя забывать, что Дуся приедет в аэропорт непосредственно из своего посольства, и рядом с ней будут сопровождающие. Я убежден, что к тому времени после нескольких недель жесткого давления на неё со стороны сотрудников посольства она будет представлять собой сплошной комок нервов. В результате этого весьма вероятно, что она начнет обвинять Петрова за все происшедшее с ней. Кроме этого, она до сих пор сохраняет очень твердые коммунистические убеждения. Она будет в состоянии сильного эмоционального напряжения и её реакция на любую внезапную и необычную ситуацию будет определятся её эмоциями, а не разумом. Что, по вашему мнению произойдет, если рядом с ней неожиданно окажется Петров? Ответ очевиден. Она отреагирует на появление Петрова как на человека, который оказался причиной всех её бед, и не раздумывая, резко предпримет в отношении него какие-либо действия, которые потом уже нельзя будет исправить. Если она сделает это, она свяжет себя определенными обязательствами, и впоследствии ничего уже не удастся изменить.

Я сделал паузу, чтобы собраться с мыслями. Затем я продолжил: Но, если вы считаете, что ваш план имеет какие-то шансы на успех, вы должны также признать ещё большие шансы у предлагаемого мной альтернативного плана.

Я считаю, что не следует делать никакого прямого или косвенного подхода к Петровой в Сиднее. Не привозите в аэропорт её мужа и дайте ей возможность уехать. Появятся другие возможности, прежде чем она окажется за пределами британской юрисдикции. Как только она окажется на борту самолета, она почувствует, что возврата назад уже нет. Она начнет задумываться над тем, что ждет её в Советском Союзе. Прослужив долгие годы в МВД, она хорошо знает ответ скорее всего исправительная трудовая колония до конца её жизни. Не окажется ли она тогда более расположена выслушать вас, чем до начала её дороги домой ?

Я продолжал обсуждать, как лучше, по моему мнению, следовало бы сделать подход к ней.

Вам следует дать возможность советским представителям убедиться, что она добровольно не захотела остаться. Это на какое-то время снимет её опасения за её родственников в Советском Союзе. Это также позволит ей сохранить свою репутацию перед теми сотрудниками посольства, которые будут сопровождать её в аэропорту до самолета. Мне этот фактор очень понятен. Я был близко лично знаком с Петровой и думаю, что могу заранее предсказать лучше, чем кто-либо другой, какова может быть её реакция в данной ситуации. Я был бы очень рад, если бы Служба безопасности проконсультировалась со мной, прежде чем предпринимать какие-либо действия в отношении супругов Петровых.

Ист записал все то, что я изложил ему, и заверил меня в том, что без промедления передаст мои соображения Ричардсу.

Пришло время, когда мы узнали о том, что Дусе на следующий день предстоит отправиться в Советский Союз, а я так и не услышал мнения Службы безопасности в отношении моего предложения. В последнюю ночь я много думал о Дусе. Я считал, что к этому времени она уже должна была понять, что у неё есть выбор.

Она могла остаться в Австралии, подписав тем самым приговор своей семье, а могла отправиться в Советский Союз и лишиться в результате этого своей свободы, а не исключено, что и поплатиться жизнью.

Предположим, что она решила остаться в Австралии. Что могло ожидать её здесь ? Она всегда будет считать, что за ней постоянно следят.

Чем больше она думала, тем больше приходила в отчаяние. Каждое сомнение порождало новый вопрос, который, в свою очередь, тянул за собой новое сомнение.

Наконец наступает утро. Что обещает ей будущее ? Она понимает только, что она несчастна, выбита из колеи и подавлена страхом.

Представители советского посольства своими поразительно неуклюжими действиями привлекли к делу Петровой внимание всей мировой общественности и удерживали его в течение многих дней. Если это внимание ослабевало, они своими непродуманными маневрами сразу же вновь способствовали повышению интереса к нему.

Даже в самый последний момент они действовали на редкость неудачно. Вместо того, чтобы везти Петрову в Сидней открыто, они попытались скрыть этот переезд, но делали это настолько неумело, что даже самые неопытные журналисты просто не могли не последовать за ними.

Мощный черный лимузин, как в дешевом детективе, на высокой скорости вырвался из ворот советского посольства, напоминая гангстерскую машину, в которой обманным путем вывозят жертву преступления.

Репортеры увидели, что на передних сидениях находились водитель и второй секретарь посольства Кислицын, а на заднем можно было заметить скрытую одеждой женскую фигуру, очевидно, Петровой, между двух здоровенных дипкурьеров (Жарков и Карпинский), которые выглядели как пара громил из третьесортного гангстерского фильма.

Русские едва ли смогли бы найти для такого дела людей с более вызывающей внешностью, чем у этих двоих. Только одного взгляда на Жаркова и Карпинского было достаточно, чтобы вызвать в толпе, собравшейся в аэропорту Баскот, сильное возбуждение и бешенную ярость. Внешность обоих персонажей воспринимались весьма негативно, а когда они подхватили Петрову под руки и потащили по трапу самолета, толпа сразу же решила, что они злодеи. Петрова немедленно превратилась в объект всеобщего сочувствия, попавшего во власть сил зла.

Непредусмотрительность советского посольства была очевидной. Трудно было бы придумать ещё что-либо, чтобы так довести уже кипящую от возмущения толпу почти до грани мятежа.

Пока охваченные паникой сотрудники советского посольства буквально тащили вверх по трапу самолета растерявшуюся и испуганную Петрову, которая не понимала, был ли направлен гнев толпы против неё или против её эскорта, толпа угрожающе устремилась вперед, намереваясь вцепиться в сопровождающих её сотрудников советского посольства. Во всей этой дикой сцене, в которой проявления насилия несколько раз казались неизбежными, только сотрудники Службы безопасности оставались пассивными зрителями. Я думаю, что было только одно объяснение тому, что сотрудники Службы держались в стороне им дали приказ не вмешиваться. Это могло означать, что в последний момент Служба отказалась от своего намерения доставить в аэропорт Петрова и приняла мой план.

Демонстрация могла вылиться в действительно что-либо серьезное, если бы не вмешались гражданская полиция и члены экипажа самолета. Одной из главных причин общественного возмущения по отношению к официальным властям было их явное равнодушие к судьбе Петровой. Теперь люди решили, что финальные события завершились и Петрову оставят в покое.

Однако даже после взлета самолета точно по расписанию в 10 часов вечера, толпа все ещё бурлила вокруг аэропорта, и полиция в течение некоторого времени оставалась в состоянии готовности из-за угрозы беспорядков.

Однако мои мысли уже перенеслись в ближайшее будущее. Увенчается ли операция успехом ? Я продолжал обдумывать её, так как не мог забыть, что ответственность за неё лежала на мне. Упустила ли Дуся свой последний шанс и была ли она сейчас на пути к своей смерти ? Однако, Служба безопасности все ещё продолжала держать карты в своих руках один из её сотрудников находился в самолете, и на следующий день ему предстояло сыграть предназначенную ему роль во время посадки в г. Дарвин.

Полет начался, а Петрова все ещё была настолько потрясена недавней сценой в аэропорту, что не могла сосредоточиться на главной стоящей перед ней проблеме.

Как писал корреспондент газеты "Сидней Морнинг Геральд", также находившийся в этом самолете, она сидела, откинувшись на спинку своего кресла, с бледным лицом и отрешенным видом. Перед самым взлетом самолета она разрыдалась. Ее макияж был нарушен, а на лице блестели капли пота.

Она обратилась к стюарду, по-видимому, попросив разрешения закурить. Не получив разрешения, она все таки зажгла сигарету, и никто из членов экипажа, снующих взад и вперед по проходу между рядами кресел, не сделал попытки напомнить ей о том, что курение в самолете запрещено.

Петрова сидела рядом с Кислицыным, а дипкурьеры Карпинский и Жарков расположились в креслах позади нее. Когда самолет взлетел, она затихла и сосредоточенно смотрела в иллюминатор, как самолет набирал высоту над мигающими огнями Сиднея. Затем её ещё раз охватили эмоции и она снова разрыдалась. Кислицын сидел в своем кресле, глядя вперед.

Во время полета все пассажиры из советского посольства держались скованно, но Петрова была особенно напряжена. Несколько раз она брала в руки вечерние газеты, через которые Петров обращался к ней с призывом остаться в Австралии. Всякий раз, взяв газету, она читала её минуту или две, а затем откладывала в сторону и погружалась в глубокие раздумья. Рано поутру она выглядела совершенно разбитой, очевидно от эмоционального напряжения, так как самолет летел ровно, и болтанки не было.

На протяжении ночи Петрова несколько раз ходила в хвост самолета, как будто бы с целью посещения туалета. На самом деле она беседовала со стюардессой Джойс Булл, которая временно исполняла функции представителя Службы безопасности. Вскоре после взлета Служба обратилась по радио к командиру корабля Дж. Дэвису и попросила его задать Петровой три вопроса:

Как состояние её здоровья?

Опасается ли она чего-нибудь?

Хочет ли она остаться в Австралии?

К тому времени, когда мисс Булл по указанию командира Дэвиса нашла возможность задать ей переданные вопросы, самолет уже приближался к Дарвину и шансы Петровой на iieo?aiea oaa?eua становились все слабее.

Наконец Петрова все-таки осознала свое положение.

Она сообщила мисс Булл, что испытывает опасения, пояснив при этом, что дипкурьеры вооружены и, при необходимости, пойдут на применение силы. Кроме того, она сказала, что хотела бы остаться в Австралии, но её удерживает страх.

Самолет совершил посадку в Дарвине последнем австралийском аэропорту в 5 часов 15 минут утра 19 апреля 1954 года. Как только открылась дверь самолета, представители Службы безопасности немедленно окружили сотрудников советского посольства, сопровождавших Петрову, и предложили дипкурьерам сдать оружие. Оба отказались, и в завязавшейся после этого борьбе шесть полицейских разоружили их, изъяв у каждого по пистолету Вальтер калибра 32. Карпинский держал оружие на бедре, а Жарков в кобуре подмышкой.

Тем временем Петрову отделили от Кислицына и ей стал задавать вопросы главный представитель правительства на Северной территории Р. Лейдин. Его попросили встретиться с Петровой и выяснить, желает ли она остаться в Австралии. При её положительном ответе на этот вопрос, он должен был оказать ей гостеприимство от имени Сообщества. Ему предоставили право использовать для защиты Петровой сотрудников полиции в случае, если будут предприняты какие-либо попытки удержания её.

На этой стадии было ясно, что Петрова ещё не готова принять такое решение, так как очень опасалась его последствий.

Тогда через пару часов Петрову вызвали в офис таможни. Ей сообщили, что ей звонит её муж и хочет в последний раз предложить ей остаться вместе с ним в Австралии.

Позднее премьер-министр Австралии Мензис рассказал, что до этого момента Петрова считала, что её муж мертв. Она не имела от него никаких известий с тех пор, как он попросил политического убежища, а все его попытки добиться встречи с ней были сорваны советским посольством.

Когда Петрова взяла телефонную трубку, все трое её советских сопровождающих, а также сотрудники австралийской Службы безопасности и полиции столпились вокруг нее. Петрова говорила по-русски, и никто не сделал даже попытки вмешаться.

Вначале она говорила очень тихо и в течение долгих периодов времени только слушала, не произнося ни слова. Затем, когда она снова начала говорить, она повысила голос, произнеся: Нет, нет!

По окончании её четырехминутного разговора, она выглядела подавленной и усталой. Когда мистер Лейдин заговорил с ней, она покачала головой и пожала плечами.

Затем, за двадцать минут до отлета самолета из Дарвина в Сингапур мистер Лейдин вновь возобновил свою инициативу.

В этот момент вмешался Кислицын, но Петрова произнесла по-английски: Нет, я пойду с ним. Она и Лейдин вошли в офис аэропорта и закрыли за собой дверь, а полицейские и сотрудники Службы встали снаружи в качестве охраны.

Карпинский и Жарков безучастно сидели на скамье в зале аэропорта, флегматично глядя в пространство. Кислицын все ещё протестовал против ухода Петровой, когда к нему подошел высокопоставленный представитель судебного ведомства Сообщества в Дарвине мистер К. Эдмундс и произнес: Миссис Петрова и мистер Лейдин уехали на автомашине в резиденцию губернатора провинции.

С какой целью ? крикнул Кислицын.

Она хочет сделать остановку в этом городе Австралии, ответил Эдмундс.

Кислицын невероятно заволновался.

Это провокация, закричал он. Ее похитили.

Мой план удался, хотя я этого ещё не знал. Когда все это ещё происходило, я провел ночь без сна и приехал в г. Дарвин рано утром следующего дня. День продолжался, а я не чувствовал усталости. Сейчас Дуся должна была быть в Дарвине. Решающий момент уже наступил и, возможно, уже прошел. Я бесцельно брел вдоль Питт Стрит в толпе людей, отправившихся за покупками. Вскоре я все узнаю, так как газеты появятся в продаже через несколько минут. На углу улицы Кинг Стрит я остановился и посмотрел на проезжающий автофургон. На его боковой стороне был плакат: ОНА ОСТАЕТСЯ.