Дело Уичерли

Глава 14

Мэки ждал меня в ресторане отеля «Святой Франциск». К его столику меня проводила дежурная по этажу, пышногрудая брюнетка; в этот момент она сильно смахивала на экскурсовода, который демонстрирует туристам статую какого-то местного святого.

Вилли было лет под пятьдесят, у него было плоское лицо, черные усики и невозмутимые черные глаза. Если к этому добавить, что щеголял он в костюме от братьев Брукс, а в петлице носил белую гвоздику, станет понятно, что он немного смахивал на метрдотеля. У женщин — если верить его историям — он пользовался феерическим успехом.

Нравился он и мне. Не будучи святым, Вилли вместе с тем был довольно честным человеком, хотя наши с ним понятия о чести иной раз не совпадали.

— Рад тебя видеть, Лью, — сказал он, крепко пожимая мне руку. — А я уж грешным делом решил, что ты навсегда затерялся в джунглях Лос-Анджелеса.

— Как видишь, нет. Люблю иногда прокатиться в ваш провинциальный городок.

На лице Вилли заиграла самодовольная улыбка: он верил, что земной рай существует и рай этот — Сан-Франциско. Мы заказали бифштекс и сухое мартини. Официантка, которая давно уже порхала вокруг нашего столика, называла Вилли по имени и смотрела на него таким взглядом, будто больше всего на свете ей хотелось понюхать его гвоздику. А взгляд Вилли говорил: понюхай, если хочется, но имей в виду: под гвоздикой у меня спрятана бомба. Дождавшись, пока официантка наконец упорхнула, я сказал:

— Как ты догадываешься, я здесь по делу.

— Ясно. — Упершись своими острыми локтями в белую скатерть, Мэки вплотную придвинулся ко мне. — По телефону ты упомянул магическую фамилию Уичерли. Что там опять стряслось в этой семейке?

Я рассказал.

— Значит, дочка у них сбежала?

— Сбежала, вот только неизвестно — одна или с кем-то.

— Думаешь, ее украли?

— Маловероятно. Обычно довольно скоро требуют выкуп, а тут прошло уже два месяца.

— Два месяца? — переспросил он.

Я кивнул.

— Уичерли все это время отсутствовал — был в плавании. Девчонка училась в колледже Болдер-Бич, вела вполне самостоятельную жизнь. Сюда она приехала проводить отца, и последний раз ее видели, когда она вместе со своей матерью, бывшей женой Уичерли, садилась на пристани в такси.

— Да, помню, я читал в газете, что она наконец получила развод. А чем эта дамочка сейчас занимается?

— В данный момент у нее тяжелая депрессия, она переезжает из отеля в отель и бормочет что-то о смерти и убийстве. Уичерли тоже не в лучшем виде — я только что говорил с ним по телефону, А я, видишь ли, должен решать их семейные проблемы.

— В прошлом году, помню, у них тоже все было неладно. Семья на глазах разваливалась. Знаешь, такие швейцарские шоколадки — ткнешь их пальцем, они и рассыпаются.

— Я тебе про Фебу, а ты мне про какие-то шоколадки.

— Значит, последний раз ее видели с матерью? Что же говорит мать?

— Ничего примечательного. Если хочешь моего мнения, ее давно уже пора посадить в сумасшедший дом.

— Смотри, какой психиатр нашелся! Скажи лучше, ты попробовал отыскать такси, в котором они уехали с пристани?

— Этим я сейчас и занимаюсь. Ты мог бы помочь мне?

Вместо ответа на вопрос он окинул меня ласковым, непроницаемым взглядом. Тем временем официантка принесла нам мартини, и мы, как всегда, стали потягивать его наперегонки. Отпив половину, Вилли опустил свой стакан.

— Ты думаешь, девчонки нет в живых?

— Не хочется в этом признаваться, но у меня такое предчувствие есть.

— Убийство или самоубийство?

— О самоубийстве я даже не подумал.

— А зря, — задумчиво сказал Вилли. — Очень уж она неуравновешенная. Была по крайней мере. Я видел ее всего пять минут, и за это время у меня от нее голова пошла кругом. Невозможно было предсказать, что она выкинет в следующий момент — то ли будет со мной заигрывать, то ли выбежит со слезами из комнаты. Какая-то она неконтактная.

— А если попроще?

— Понимаешь, Феба ужасно сексуальна и сама же этим крайне тяготится. Сексуальная и в то же время тревожная. Насколько я знаю ее родителей, детство у девочки выдалось не самое счастливое, ведь мать, такая же сексуальная истеричка, совершенно ею не занималась. Поэтому никогда не известно, что такие женщины, как Феба и ее мамаша, могут учинить.

— Или что с ними могут учинить.

— Значит, ты думаешь, это убийство, — заключил Вилли.

— Сначала не думал, а теперь думаю.

— А что изменилось?

— Вчера на Полуострове произошло еще одно убийство.

— Ты имеешь в виду Мерримена, маклера по продаже недвижимости?

— Все-то ты знаешь.

— Просто вчера на Полуострове оно было единственным. Полиции здорово повезло. — Вилли хмыкнул. — От приятеля, который работает в суде, в Ман-Матео, я совершенно случайно узнал, что разыскивается Кэтрин Уичерли. Если ты знаешь, где...

— Понятия не имею. Я ее и сам ищу. Вчера вечером мы с ней беседовали в Сакраменто, а потом ее дружок шарахнул меня по голове монтировкой, после чего они скрылись в неизвестном направлении.

— То-то у тебя голова забинтована.

— Пустяки. Но Кэтрин Уичерли мы отыскать должны.

— "Мы"?

— Говорю «мы», потому что без твоей помощи мне не обойтись. У тебя для розысков есть все необходимое, а у меня — нет.

Вилли скис:

— Прости, Лью, но у меня сейчас дел невпроворот.

— Что у тебя произошло с Уичерли в прошлом году?

Он пожал плечами и допил мартини.

— Тебе, похоже, не нравится Уичерли, — допытывался я.

— Еще как нравится. Я вообще люблю этот тип. У таких, как он, деньги вместо мозгов. При этом он себе на уме: эти избалованные тупицы вообще-то народ изворотливый. В прошлом году он меня здорово нагрел. — Чувствовалось, что Вилли злится: глаза у него стали еще темнее, а нос, наоборот, побелел. — Этот болван подослал ко мне одного из своих людей, местного шерифа по имени Хупер, и отобрал у меня вещественные доказательства.

— Какие еще вещественные доказательства?

— Письма, которые Уичерли передал в наше бюро. Я лично занимался этими письмами, убил на них уйму времени, таскался из города в Медоу-Фармс, а когда работа подходила к концу, этот осел вдруг решил прекратить расследование.

— Почему?

— Его спроси. Он ведь твой подопечный, а не мой.

— И все-таки? Есть же у тебя на этот счет какие-то идеи?

— Разумеется, есть. Дело в том, что я докопался до истины. У меня возникла догадка, что эти письма были состряпаны членами его семьи. Да что там догадка! У меня и доказательства были. Но я свалял дурака и сообщил об этом Уичерли, а надо было обратиться в полицию — тогда бы, может, все встало на свои места.

— Я тебя не понимаю.

— А тебе и не надо ничего понимать. Все это я говорю только к тому, что впредь с твоим Уичерли я не желаю иметь ничего общего.

Официантка принесла бифштексы, и я решил продолжить уговоры, когда Вилли насытится. Однако и насытившись он оставался столь же непреклонен.

— Нет, дружок, у меня и без того дел хватает, но, даже сиди я без работы, на Уичерли я трудиться не стал бы. Если хочешь, могу по старой дружбе сказать своим ребятам, чтобы они поискали девчонку. Живую или мертвую.

— И на том спасибо.

— Тебе мало?

— А ты не мог бы дать мне копии этих писем, если они у тебя есть?

— С моей стороны это было бы неэтично, — решил подразнить меня Вилли. — Впрочем, и Уичерли тоже со мной не церемонился. Пойдем ко мне в контору, поищем эти письма в картотеке.

Под контору Вилли снимал пятикомнатную квартиру на третьем этаже старого дома на Гири-стрит. Его кабинет находился в просторной комнате с персидским ковром, старинной мебелью красного дерева и диваном. К стене были приклеены скотчем описания разыскиваемых преступников и их фотографии. В углу, между холодильником и несколькими занимавшими всю стену металлическими шкафами с картотекой, стоял стенд, где под стеклом демонстрировались пистолеты, ножи, дубинки, кастеты.

Вилли отпер ящик картотеки на букву "У", некоторое время в нем рылся, а затем достал папку с бумагами и положил ее на письменный стол:

— Вот письмо, которое прислал мне Уичерли.

Я открыл папку и прочел деловое, лаконичное письмо, аккуратно напечатанное на фирменном бланке Уичерли.

Уважаемый мистер Мэки,

По мнению представителя моей фирмы в Сан-Франциско, Вы пользуетесь репутацией опытного и надежного сыщика. Именно эти качества мне очень пригодятся. Дело в том, что на прошлой неделе на мой домашний адрес пришло два угрожающих анонимных письма, автор которых, несомненно, безумен и, весьма вероятно, очень опасен. Мне необходимо установить его личность.

Если Вы готовы взяться за это дело, пожалуйста, свяжитесь со мной по телефону, и я закажу вам авиабилеты. О содержании письма, как Вы догадываетесь, не должны знать ни власти, ни пресса — никто вообще.

Искренне Ваш,

Гомер Уичерли (президент)

Дальше следовала витиеватая, неразборчивая подпись.

— Когда я приехал, он вручил мне письма, — сказал Вилли, — и я снял с них копию. Только про копии, пожалуйста, Уичерли ничего не говори — я их всегда снимаю.

И он протянул мне два тонких листа желтой бумаги с отснятыми на них копиями анонимных писем. Ни даты, ни обращения. Я сел за стол и стал читать первое письмо:

Берегитесь. За ваши грехи вы будете наказаны. Помните Содом. Вы что же, считаете, что можете, как собаки, совокупляться прямо на улице? Неужели брачный обет ничего для вас не значит? Помните, грех наказуем вплоть до третьего и даже четвертого поколения. Помните, у вас есть ребенок.

А если забыли, я вам напомню. Я не дам вам погрязнуть в собственных нечистотах. Я нанесу вам удар — причем тогда, когда вы будете меньше всего ожидать этого. Еще поплачете, еще будете рвать на себе волосы. Берегитесь.

Друг семьи?

А вот что говорилось во втором письме:

Один раз я вас уже предупреждал. Предупреждаю во второй раз — и в последний.

Ваш дом погряз в грехе. Жена и мать — шлюха. Муж и отец — услужливый рогоносец. Если не хотите сами изгнать дьявола, его изгонят за вас. Говорю от имени грозного и карающего Бога. Он и я неотступно следим за вами.

Друг семьи?

— Отличная работа, — сказал я. — И как же откомментировал Уичерли тему супружеской измены?

— Никак. Да я его и не спрашивал, от меня, как я понял, требовалось не вопросы задавать, а найти и разоблачить автора подметных писем. Я взялся за дело, но только начал разбираться, что к чему, как Уичерли меня остановил.

— В чем же ты стал разбираться?

— Сейчас уж и не припомню.

— Будет тебе! Ты никогда ничего не забываешь. Ты, помнится, упомянул членов его семьи?

— Серьезно? — Вилли присел на край письменного стола и стал помахивать ногой. — Не хочется тебя подставлять, приятель.

— Не валяй дурака.

— Ну что ж, пеняй на себя. Взгляни-ка еще раз на эти письма и сравни два анонимных с тем, что написал Уичерли. Причем сравнивай не по содержанию, а по форме.

Я сравнил. Письмо Уичерли было напечатано профессиональной машинисткой по всем правилам: аккуратно, четко, с полями, а письма «Друга семьи» — крайне небрежно, по-любительски. Вместе с тем все три письма, как мне показалось, были напечатаны на одной и той же пишущей машинке.

— Одна и та же машинка, — заключил я. — Лента, шрифт — все совпадает. Буква "е" везде выбивается из строки. Интересно было бы узнать мнение специалиста.

— Я узнавал, Лью. Все три письма напечатаны на машинке «Ройял» довоенного образца.

— А кому, интересно, она принадлежит?

— Это я и пытался выяснить, когда Уичерли велел прекратить расследование. Очевидно одно: к машинке этой он имел доступ. Я попросил у него разрешения осмотреть все его пишущие машинки, дома и в офисе, но получил отказ. Наверняка не случайно.

— Ты полагаешь, он эти письма сам сочинил?

— Не исключено. Письмо, посланное мне, могла напечатать его секретарша — профессиональная машинистка, а анонимные письма — он сам. Обрати внимание, что оба адресованы «семье Уичерли», а не кому-то конкретно. Очень возможно, он стремился посеять рознь в своем собственном доме и таким образом вызвать жену на откровенный разговор. Ничего особенного в этом нет, мне приходилось быть свидетелем и более безумных поступков.

— А ты веришь тому, что написано про Кэтрин?

— Сам не знаю. Кэтрин Уичерли — бабенка лихая, с нее станется. И, как видишь, план автора писем, кто бы он ни был, удался — развод в конце концов состоялся.

Я еще раз перечитал «творчество» «Друга семьи».

— Мне кажется, ты напрасно не придаешь значения той угрозе, которая содержится в тексте писем. А вот меня сочетание паранойи и добродетельности настораживает — у маньяков это часто бывает.

— Знаю. И не только у маньяков, но и у протестантских священников тоже, — язвительно добавил Вилли.

— Уичерли, правда, ни к тем, ни к другим, насколько я могу судить, не относится.

— Согласен. Но ведь он мог притвориться сумасшедшим. Вообще, такое впечатление, что все это подделка. Очень уж неестественно звучат эти письма.

— Не знаю, Уичерли не настолько умен.

— Может, ты и прав. — Вилли посмотрел на часы. — Не буду тебя задерживать, Лу.

Я встал.

— Можно мне взять это письмо и копии?

— Сделай одолжение. Мне они не нужны. Разбирайся с этой семейкой сам. Желаю успеха.

Я шел вверх по улице, в сторону Юнион-сквер, разгонял голубей и сам желал себе успеха, которого мне пока так не хватало.