Демон ночи

13

Лицо ее просияло в несказанной радости.

– Тамлин! Нет, этого не может быть, я не могу поверить в это!

– Рано ты радуешься, – мрачно заметил он. – Ты помнишь, что я сказал тебе в последний раз?

– Что ты убьешь меня? Я хорошо помню это. Ты можешь сделать это, потому что никто на земле не жил такой бессмысленной жизнью, как я все эти годы. Но ты должен немного подождать…

Он неотступно смотрел на нее. Внешность демона мало меняется с годами; если они ужасны на вид, такими они и остаются навечно, если они красивы, красота не уходит от них. Но Тамлин изменился. Все его существо кричало об одиночестве. В глазах и уголках рта отпечатались усталость и отчаяние, даже кожа его не была такой гладкой, как прежде, все его цвета потускнели.

– Чего же я должен ждать?

Следует ли ей рассказывать ему о Франке? О ребенке, которого она должна родить от него? Не будет ли это иметь дурные последствия для Франка?

– Не знаю, следует ли мне говорить об этом, Тамлин. Но я должна защитить от тебя одно земное существо.

Губы его искривились в горькой усмешке.

– Если ты думаешь, что я имею право находиться в мире людей, ты ошибаешься. Я могу поймать тебя только здесь – именно на этом месте. И ни в каком ином.

– Хорошо, тогда я скажу тебе об этом.

Франку и ее будущему ребенку следовало просто держаться подальше от этого заколдованного места. Да, теперь Ванья поняла, где она находится, несмотря на то, что попала она сюда совершенно случайно. Если бы она раньше знала об этом! Она зря потеряла столько лет!

Она рассказала Тамлину о ребенке, которого ждут от нее Люди Льда, родить которого – ее долг. Она заметила, что это ему не понравилось.

– Я обещаю, Тамлин! Обещаю снова вернуться сюда, когда ребенок родится. И ты сможешь убить меня, если захочешь.

У Ваньи еще не было никаких чувств к этому нерожденному ребенку. Она знала, что ему будет хорошо на Липовой аллее. За ним сможет присмотреть Бенедикта, Марит или Кристоффер. Ванья понятия не имела о материнских чувствах, о том, как мать привязывается к своему ребенку, однажды увидев его.

Тамлин сидел, обняв руками колени. На нее он больше не смотрел, уставившись на каменную плиту между ног.

– Думаю, ты не представляешь себе, как я одинок, Ванья, – сказал он своим нечеловечески хриплым голосом.

– Летать год за годом в совершенно пустом пространстве? Конечно, я не могу в точности представить себе это, но одна мысль об этом сводит меня с ума.

Он посмотрел на нее, и в глазах его была скорбь, которой раньше она в нем не замечала.

– Поэтому зачем же мне убивать тебя? Ты – единственное существо, которое у меня есть!

– Я не буду жить вечно, Тамлин. Человеческая жизнь коротка.

– Я буду любить тебя до тех пор, пока существует великое ничто. Она задрожала.

– Что ты сказал? Любить? Ты…

– Да, ты слышала когда-нибудь подобную глупость? Демон, который любит!

– Мне не кажется это глупым, – с нежностью произнесла она, чувствуя, что сердце ее вырывается из груди. Тамлин любит ее! Это просто непостижимо! – Кстати, ты уже больше не демон. Ты уже не можешь быть демоном.

Он отвернулся.

– Да, я это знаю. Я – ничто. Я просто часть великого ничто.

Она придвинулась к нему и взяла его за руку. Он никак на это не реагировал, продолжая сидеть, отвернувшись.

– Но на этой поляне могут быть и другие люди, – сказала она. – И они могут тоже случайно сесть на эту плиту!

– Да, но они меня не интересуют. Есть только ты и я…

Только ты и я! Это было именно так, это было с того самого момента, когда она впервые увидела его, такого крошечного, размером с палец.

– Тамлин… – с чувством произнесла она.

Он повернулся и снова посмотрел на нее. Ванья погладила его по зеленоватой щеке. Раньше ему это не нравилось. Теперь же он взял ее ладонь и медленно, с какой-то тоской перецеловал кончики всех ее пальцев. Он стал другим, грубость и презрение были ему уже несвойственны. Ванья прислонилась лбом к его лбу, и он провел пальцами по ее лицу, по ее шее и плечам, чего он раньше никогда не делал.

– Я так одинок, – шептал он. – Так одинок… И в его шепоте Ванья слышала отзвук вечности, в которой он теперь пребывал. Ее не беспокоило то, что она не могла себе представить этого, потому что теперь она была просто счастлива, она ощущала каждым своим нервом его присутствие.

Ее губы коснулись его губ, теперь инициативу взяла на себя она. Раньше Тамлин в таких случаях фыркал, не желая ее сентиментальных ласк и предпочитая прямо приступить к делу.

Теперь же все было не так. Все-таки время его чему-то научило, так же как и ее предыдущие «лизания». Сначала его поцелуй был очень сдержанным, словно он стыдился своих чувств – и эта сдержанность только украсила поцелуй. Но это длилось недолго. Вскоре Ванья заметила, что ему явно нужны другие доказательства любви.

Она не противилась, потому что сама этого хотела. День был теплым и солнечным, возле каменной плиты скромно цвели фиалки и хохлатки, и Ванья сняла с себя всю одежду. С величайшим наслаждением он заключил ее в свои объятия – и на лице ее было написано жгучее желание. Они снова были вместе, теперь уже в совершенно иной ситуации. Ведь теперь Тамлин тоже понимал, что такое нежность и ласка по отношению к другому.

И, глядя на его – такое любимое ею – лицо, она поняла, что никогда не смогла бы отдаться кому-то другому, кроме этого устрашающего на вид и в то же время изысканно прекрасного демона.

Но ей предстояло это сделать.

Теперь они лежали неподвижно, и она вдруг слегка отодвинулась от него.

– Что с тобой? – спросил он.

– Я не смогу пойти на это, – сказала она.

– На что?

– Я не смогу выйти замуж за Франка и иметь от него детей. Я хочу быть только с тобой. Могу я отправиться с тобой?

– Ты не сможешь попасть в пустое пространство. И я не смогу больше попасть в твой мир.

– Тогда я умру! Прямо сейчас!

– Какая от этого польза? Я стану вдвойне одиноким, и не смогу стремиться к тебе. Оставайся в этом мире, Ванья, выполняй свой человеческий долг, о котором я ничего не узнаю, но приходи сюда, когда будешь во мне нуждаться!

– Я нуждаюсь в тебе постоянно, каждый миг моей жизни. Но мое время на земле ограничено, Тамлин. Человеческая жизнь подобна мгновению в сравнении с вечностью.

Он прислонился щекой к ее щеке и в глубоком отчаянии произнес:

– Тогда посвяти мне все эти годы! Я знаю, что люди стареют. Но я буду любить тебя и в твоей старости, какой бы ты ни стала. Потому что я люблю тебя саму, а не оболочку, являющуюся твоим телом!

Ванья поняла, что Тамлин перестал быть демоном. Он был теперь, как он сам выразился, Ничем.

Этим летом она каждый день приходила на ту же поляну. Иногда она оставалась там до самого рассвета. Она снова жила!

И вот вернулся домой Франк.

Ванья не узнала его.

Было заметно, что он очень страдал все эти годы. Этот худой, постаревший человек уже не был тем Франком, который в свое время так доверчиво поднялся на кэрабль. Он облысел, потерял почти все зубы, был простужен и болен, и она из жалости к нему старалась все сделать для него.

Но если когда-то она считала его достаточно симпатичным, чтобы выйти за него замуж, то теперь она чувствовала лишь отвращение при мысли о том, что он должен прикоснуться к ней.

Жалость, сострадание, да. Но не нежность! У нее и раньше-то не было к нему подобных чувств.

Он теперь казался вдвое старше нее. Страдающий от ревматизма, шаркающий ногами, как старик, беззубый, с трясущимися руками, лысый, совершенно лишенный мускулов, со старческой грудью и животом…

Для него же она была просто мечтой. Франк не понимал, насколько он переменился. Он был по-прежнему обходительным и приветливым человеком, хотя кое-что в его характере изменилось не в лучшую сторону. Сам не замечая этого, он беспрестанно жаловался. Это были не прямые жалобы, не слишком надоедливые, но все-таки! «Будь добра, Ванья, принеси мне вязаный жакет, здесь что-то прохладно» или «Могу я взять эту последнюю горбушку хлеба? Так неприятно видеть, когда выбрасывают хлеб, ты же знаешь, я так долго обходился без хлеба…» – и так весь день, потому что он жил теперь в Липовой аллее, не имея собственного жилья. Конечно, она понимала его и хотела помочь ему, но никаких чувств при этом не испытывала.

Наблюдая за ней целую неделю, Бенедикта решила серьезно поговорить с ней.

– Дорогая Ванья, – сказала она, – от тебя исходило сияние радости все это лето, и мы были счастливы, что ты наконец вышла из состояния жуткой депрессии. Но теперь… когда Франк вернулся домой и ты должна была бы радоваться, как никто, ты совершенно сникла.

– Неужели? – испуганно произнесла Ванья. – Я не думала…

– Не думала, что это будет заметно? Ты никогда не умела скрывать свои настроения. Что с тобой? Ты не рада фантастическому спасению Франка?

– Да, конечно, я рада за него, ты хорошо это знаешь! Но за себя я не рада. Да… он ведь никогда не значил для меня слишком много. Не то, что Сандер для тебя. И теперь все складывается просто ужасно. Что мне делать, Бенедикта? Мне не хочется обижать его!

Бенедикта озабоченно посмотрела на нее.

– Твоя радость этим летом… У тебя есть другой мужчина, Ванья?

Ванья горько рассмеялась.

– Другой мужчина? Нет, Бенедикта, могу тебя уверить, что это не так!

Это был вовсе не мужчина. Это был демон, которого уже нет здесь.

– Нет, я просто подумала… – нервозно рассмеялась Бенедикта. – Ты уходила каждый вечер…

Ванья вся сжалась. Но все-таки ответила спокойно:

– Да, я люблю гулять в лесу и размышлять. Я постоянно это делаю.

– Собственно говоря, в детстве ты больше любила отсиживаться в своей комнате.

Потому что Тамлин был тогда там!

– Но совершенно ясно, что тебе лучше всего бывать одной, – продолжала Бенедикта. – Ванья, мне так хотелось бы, чтобы ты доверилась мне!

В какой-то момент Ванья уже готова была сделать это. Рассказать все. Но поймет ли Бенедикта? Да, она была меченой, но она не была такой, как Марко. Марко мог понять, что существуют демоны. Но Бенедикта?..

Ванья посмотрела на нее. Она казалась такой статной в своем белом, с кружевной отделкой, платье. Улыбка ее была мягкой, приветливой и озабоченной одновременно, взгляд выражал смирение, словно она опасалась, что ее могут не понять. Бенедикта всегда казалась Ванье красивой, и не было никаких сомнений в том, что вся ее красота шла изнутри. Ведь внешность меченого из рода Людей Льда могла быть просто уродливой. Бенедикта, конечно, не относилась к числу уродов, она была просто чересчур рослой и плотной, лицо ее выражало почти мужскую силу. Она редко пользовалась своими специфическими способностями. И была счастлива в жизни. Но теперь она так беспокоилась за Ванью и так боялась, что та оттолкнет ее, что Ванья была почти тронута этим – почти. Вздохнув, Ванья сказала:

– Придет день, и я доверюсь тебе, Бенедикта, ведь ты для меня ближе матери. Но теперь я не могу об этом говорить. Я напишу тебе письмо.

Бенедикте стало немного легче, когда она узнала, что все-таки Ванье есть, о чем рассказать.

– Я понимаю, – кивнула она. – Марко, конечно, об этом знает, да?

– Да. Он знал об этом, хотя я ему ничего и не говорила.

Протянув руку своей сводной сестре, Бенедикта сказала:

– Спасибо за то, что ты собираешься написать мне! И не спеши, я могу подождать.

– Да, хорошо, мне потребуется на это время. Но, Бенедикта, мы не поговорили о главном. Что мне делать с Франком?

– Он тебе очень противен? Ванья отвернулась.

– Прожить с ним всю жизнь? Этого я не выдержу!

– Тогда тебе не следует выходить за него замуж. Ты еще встретишь нужного человека.

– Тебе легко говорить, – с горечью произнесла Ванья. – Ты можешь не верить мне, но я уже говорила с Франком о моих чувствах и осталась ни с чем. Я не из тех, кто выходит замуж только из жалости к человеку, тем самым разрушая его жизнь. Я сказала Франку, что у нас с ним ничего не получится, что мы оба изменились и так далее. Но, что ты думаешь, он сделал? Он расплакался и пригрозил, что покончит с собой.

– Но ты ведь ему не поверила?

– Сначала не поверила. Но он говорил это вполне серьезно! Когда я случайно оказалась в конюшне, я увидела, что он готовит петлю, чтобы повеситься.

– Нет, неужели?.. – воскликнула Бенедикта, отворачиваясь в страхе и отвращении.

– И я сказала ему, что он не должен этого делать, а он упал на колени и стал упрашивать меня сдержать свое обещание, потому что я в его жизни – все… И это закончилось тем, что я с большой неохотой пообещала ему выполнить свое обещание, – устало продолжала она. – Но только в течение одного года. Он был просто счастлив, сказав, что для него это целая жизнь. Но меня это вовсе не радует. Я могу вытерпеть год, но не более того.

– И что же… потом? Ванья закрыла глаза.

– За это время я постараюсь убедить Франка в том, что мы не можем продолжать так дальше.

– Я не об этом тебя спрашиваю, Ванья, – мягко сказала Бенедикта. – Если все пойдет так, как положено, у вас будет ребенок. Что ты будешь делать с ним?

Ванья посмотрела ей прямо в глаза.

– Я попрошу тебя позаботиться о нем, – с неожиданной жесткостью сказала она.

Бенедикта поняла, что она говорит это всерьез.

– А как же ты сама? – спросила она.

– Об этом я напишу тебе. Я объясню все. Ах, Бенедикта, почему моя жизнь такая тяжелая?

Она заплакала, и Бенедикта обняла ее, как она это делала много раз, когда Ванья была еще ребенком. Она чувствовала, что Ванья страдает, и у нее не было никаких сомнений в том, что Ванья была в их роду одной из тех, кто страдает больше всего. Но она скрывала в себе свою скорбь, никто не имел права разделять ее.

Никто, кроме Марко. А его теперь не было с ними.

Пасмурным ноябрьским днем Ванья, как обычно, отправилась на вершину холма. Она ступала по свежевыпавшему снегу, кутаясь в шаль.

Тамлин ждал ее, как он это делал каждый день все лето и всю осень.

Вид у Ваньи был серьезным.

– Я не могу больше приходить сюда, Тамлин, – сказала она. – Примерно в течение года. Он изумленно взглянул на нее.

– Но почему? Ты не можешь так говорить! Опустив глаза, она сказала:

– Завтра я выхожу замуж. И мне хочется быть верной Франку. Большего я дать ему не могу. Если я вообще смогу ему что-то дать.

Тамлин крепко обнял ее, прижавшись лбом к ее щеке.

– Мы решили с тобой, что ты будешь жить своей земной жизнью без моего вмешательства. Но целый год…

То, как вдавились в ее кожу его ногти, ясно свидетельствовало о его ревности и отчаянии.

– Я должна, Тамлин. Я обещала это сделать ради Людей Льда.

– Я понимаю. О, как ненавистно мне это твое обещание!

– Мне тоже. Если бы ты знал, как противна мне одна только мысль об этом… Нет, я не буду очернять Франка, нет. Но когда я рожу ребенка, Тамлин, а я надеюсь, что это произойдет скоро, я вернусь к тебе. И я останусь с тобой навсегда.

Он прижал ее к себе. «Навсегда… – с горечью подумала она. – Слово „навсегда“ для меня не существует. Еще сколько-то лет вместе, Тамлин и я … Мы будем встречаться здесь… Нет, честно говоря, зимой эти встречи станут невозможными, мне будет слишком холодно. Я не смогу попасть в его мир, а он – в мой. Все совершенно безнадежно!

Она поведала ему обо всем этом и заплакала в его объятиях.

В этот вечер они любили друг друга дико и горячо, они никак не могли насытиться друг другом. Тамлин отдавал ей всю свою любовь – и Ванья никогда не переживала ничего подобного. Она отвечала ему такой же любовью – всей своей душой и всем своим телом. Их любовная встреча достигла под конец небывалой силы чувств.

Ванья пробыла с ним до поздней ночи. Но ей нужно было уходить. Они бесконечно оттягивали миг расставания, не в силах оторваться друг от друга. В конце концов она высвободилась из его рук.

И когда она спускалась вниз по заснеженному холму, одна, думая о том, что он по-прежнему сидит там на каменной плите, она готова была покончить с собой.

Если бы ей пришлось умереть теперь, она спокойно приняла бы смерть.

Ах, как ненавидела она обещание, данное ей Людям Льда! Ее внук должен стать Избранным. Ему предстояло возглавить борьбу против Тенгеля Злого.

Тенгель Злой. Все возвращалось к нему. Он был сердцевиной их горестной борьбы, причиной их несчастий.

Ванья посмотрела на него, ставшего только что ее мужем, и попыталась почувствовать к нему хоть какое-то расположение. Все-таки он заслуживал сочувствия после всех этих одиноких лет, проведенных в тюрьме. Она слышала историю его страданий по меньшей мере раз пятьдесят.

Она тактично намекнула ему на то, что бывают так называемые вставные зубы. Нет, решительно ответил он. Вопреки всему, у него оставалось еще много зубов, и ему не хотелось удалять их.

«Их осталось пять, да», – подумала она. Возможно, их было больше, она не решалась заглядывать ему в рот. Напротив, парик он носил с охотой, явно ради нее. Этот парик был омерзителен. Под жесткими искусственными волосами просматривалась плетеная основа.

И вот они были в комнате невесты, в первую брачную ночь. Франк сытно питался последние месяцу в Липовой аллее и отрастил себе кругленькое брюшко, выпирающее теперь под усохшей, тщедушной грудной клеткой.

«Ах, какая я гадкая! – подумала она. – Если бы он действительно нравился мне, я бы не обратила внимания на все это. Но мне все это кажется просто омерзительным и до слез стыдно! Бедный, бедный Франк!»

Внезапно он бухнулся на колени перед постелью и принялся молиться.

Она нервозно рассмеялась.

– Ты молишься о счастливом супружестве? – спросила она.

Он поднялся, одетый в белые кальсоны.

– Нет, только об удачной ночи, – ответил он.

– Я не буду оказывать тебе сопротивления, – сухо заметила она.

– Я это знаю, любимая. Я молюсь о том, чтобы мне это удалось…

Что? У него это может… не получиться? И, зная об этом, он почти насильно втянул ее в этот фальшивый брак?

– У тебя есть основания так полагать? – выдавила она из себя.

– Да, в тюрьме у меня были с этим некоторые трудности. По утрам ничего не… происходило, – стыдливо ответил он.

У нее мурашки побежали по спине.

– А потом? – спросила она. Франк беспомощно пожал плечами.

– Совсем чуть-чуть… – ответил он. Чуть-чуть? Что, черт возьми, это означает?

– Значит, у тебя не было сексуального стремления ко мне? – спросила она.

Он уставился на нее, ужаснувшись ее откровенности.

– Не знаю…

Ванья почувствовала, как в ней разгорается гнев.

– Не знаешь? Ты же время от времени обнимал меня. Даже целовал!

Ей самой никогда это не нравилось. Но она позволяла ему делать это.

– Да, это так… – смущенно произнес он. – Мне нравилось быть возле тебя.

Проклятие! Ванья мысленно выругалась. Как он мог?

Почему он ничего не сказал ей? Ведь она же только из-за ребенка вышла за него! А он оказался неспособным к этому!

Она сжала зубы. Да, она попалась в ловушку, но и он теперь так просто не отделается! Эту ночь он никогда не забудет! Он станет способен на это до наступления рассвета, даже если ей придется всю ночь накачивать его!

Но все пошло лучше, чем она думала, мужская сила Франка еще не окончательно умерла. Она его заставила потрудиться! И когда он уже под утро заснул, он был смертельно уставшим. Он даже в тюрьме не чувствовал себя таким истощенным.

Но это была хорошая усталость.

Франк был человеком добрым, отзывчивым и внимательным к другим. Поэтому он спросил свою молодую жену, прежде чем уснуть, хорошо ли ей было.

Ванья что-то пробормотала в ответ, отвернувшись от него и спрятавшись под одеяло. Она не хотела, чтобы он видел, как она плачет. Он не заслужил этого.