Демон против люфтваффе

Глава двадцать третья На "Кобре" в СССР

Как и говорилось, первые прибывшие к нам истребители испытали пилоты "Спитфайров". Понятно, что P-39D они классифицировали по категории "летающий утюг". Мне, прекрасно помнившему ощущения от "Харрикейна" и даже "Глостера-Гладиатора", самолёт компании Белл Эиркрафт показался далеко не чудом техники, но при освоении достаточно терпимым вариантом. В дополнение к четырём пулемётам винтовочного калибра Р-39 имел одну пушку, хотя на "Спите" я привык к двум. Что же касается пилотирования, более необычной машины я не встречал.

Ещё при первом знакомстве обратил на себя внимание острый, под карандаш заточенный нос, опирающийся на непривычную переднюю стойку шасси. Я покрутил головой как от наваждения, увидев патрубки двигателя позади пилотской кабины. У Р-39 он действительно расположился за бронеспинкой, под гаргротом! А спереди – куча железа, броневой лист, редуктор, оружейный отсек.

Есть несомненные плюсы – отличный обзор и в воздухе, и на рулёжке, лёгкое управление. К передней ноге шасси нужно долго привыкать, чтобы не обломать её на посадке, это трудно отнести к недостаткам и достоинствам. Скоростные качества, увы, не лучше, чем у "Харрикейна", по крайней мере, по субъективным ощущениям. Из-за особенностей центровки Р-39 легко задирает нос вверх, теряя скорость и напоминая кобру, распустившую капюшон. Так в КВВС его и прозвали – "Аэрокобра".

В октябре меня вызвал Даудинг и прямо спросил: стоит ли вооружать змеюками наши эскадрильи. На что я честно ответил: вооружаться этими самолётами можно, но лучше не надо.

– Только не надо рассказывать, что Р-39 сложен в управлении.

– Нет, сэр. Для среднего обученного лётчика – ни в коей мере. Но отсутствует наддув. На высоте свыше шестнадцати тысяч футов "Кобра" не резвее утки.

Командующий переложил на столе несколько бумажек, явно относящихся к Р-39, устало вздохнул и вынес приговор.

– Ваше мнение – не определяющее, скводрен-лидер. Но я бы назвал его последней каплей. Наша промышленность готовит модернизацию "Спитфайра", новый истребитель на голову превосходит американца. Поэтому от "Аэрокобры" КВВС отказываются.

– Разрешите вернуться в Тангмер! – тут же выпалил я.

– А с какой даты у вас исчисляется срок отдыха после цикла? – увидев что-то на моём лице, Даудинг прикрикнул: – И не смейте врать! Все, летавшие с Бадером, унаследовали его скверную черту нарушать инструкции. И так, с какого числа?

– С двадцать пятого августа, сэр.

Врать бесполезно. Здесь в канцелярии бумажки не смахивают в мусорку по примеру Дага и за пару-тройку дней непременно откопают моё досье, содержащее слишком много сомнительных пятен, чтобы давать повод для тщательных проверок.

– Тогда у меня есть для вас очень особенное задание. Раз "Кобры" КВВС не нужны, я поддержу инициативу премьер-министра передать их дяде Джо вместе с лишними "Харрикейнами". Вам надлежит проследить за демонтажом самолётов, доставкой в Мурманск конвоем и обучением красных пользованию нашей техникой.

"Ур-р-ра!", – завопил Ванятка, отчего шрам от прошлогоднего ожога невольно дёрнулся.

– У вас возражения? – недовольно вопросил Даудинг.

– Нет, сэр! Командировка в Россию – действительно неожиданное поручение.

– Вы справитесь. А чтобы нашу авиацию у русских союзников представлял не слишком мелкий чин, я подпишу рапорт о присвоении вам звания винд-коммандера.

– Благодарю, сэр!

Оно нам нужно? Рост, слишком стремительный даже по меркам военного времени, начальство воспринимает как аванс, который предстоит оправдать. И от боевой лётной практики удаляюсь на шаг дальше. С такими полосками на рукаве или крылом командовать, или вообще протирать штаны на штабной работе.

Перед отправкой в порт я урвал четыре часа и сгонял в Тангмер. Мардж при известии о путешествии в Россию зажала от ужаса рот рукой. В её представлении вояж пассажиром в страшное государство красных комиссаров стократ опаснее боевого вылета над Францией. Хотя, кто знает…

* * *

– Лейтенант Свиридовский. Ваши документы!

– What? Documents?

Я старательно "включил дурака", изображая полное "нихт ферштейн". Ванятке и включать не надо. Он действительно одурел, как только мы сошли с трапа в Мурманске. Отпустить вожжи правления – упадёт на заиндевевшую землю и начнёт её лобзать, матюкаясь от избытка эмоций.

Комиссия по встрече тоже интеллектом не блещет. Местных вроде как оповестили, прибудут английские специалисты, нашли бы хоть учительницу из средней школы на перевод. Нет, доблестные командиры решили, что британец должен шпрехать по-русски.

– Товарищ лейтенант, это буржуйское мудьё нифига по-русски не понимает, – подсказал сержант из-за спины босса.

Я предельно широко раскрыл пасть в улыбке и протянул офицеру документы.

– Бля, ты его обозвал, а он лыбится, как дурень, – развеселился второй сержант.

Мой напарник Роберт Вудсток из морской авиации Королевского флота, вторично очутившийся в Мурманске благодаря конвоям и чуть-чуть нахватавшийся местных слов, выдавил:

– Мы есть желаем ту авиэйшин штаб.

Ничуть не смутившись, что один из нас мог понять оскорбление, лейтенант ткнул рукой, указывая путь. Я сунул документы в карман, поплотнее запахнул коричневую лётную куртку и потрусил в рекомендованном направлении, моряк пристроился ведомым. Курс, подсказанный летёхой, увёл вглубь пакгаузов, и мы недоумённо остановились. Пришлось вернуться назад.

– Мистер Хант и мистер Вудсток?

Высокий молодой мужчина не старше лет двадцати, в полушубке и мохнатой шапке, бежал к нам вдоль штабелей с ящиками, громко уминая сухой январский снег большими валенками.

– Да, это мы.

– Уфф… Хорошо! Меня информировали, что вы на другом корабле. Я – переводчик из штаба ВВС Северного Флота Кривощёков Владимир Васильевич, можно просто Володя. Поехали, машина ждёт.

По пути я рассказал о странном совете патрульных.

– Может, они плохо вас поняли? – удивился сопровождающий.

– Нет, – ответил Роберт. – Они даже немного французский язык знают. Бога помянули.[16]

Разобравшись, Кривощёков скривил лицо, вопреки фамилии ровное от природы.

– Пошутили, видать. Вообще-то у нас к англичанам отношение тёплое. Все помнят 151 крыло КВВС, что воевало осенью на "Харрикейнах" с аэродрома "Ваенга-1". Наверно, вы напоролись на патруль из новеньких, только прибывших с Большой Земли. Присылают всяких… Не нужно судить о русских по нескольким, мягко говоря, несознательным.

– А лично вы? – понимая, что с этим человеком, возможно, придётся долго сотрудничать, я решил расставить точки над i.

– Детство прошло в Лондоне, родители работают в советском торгпредстве. Здесь я с сорокового года, – голос Владимира неожиданно дрогнул. – Под немецкими бомбами погиб мой друг.

"Только с нами ему и говорить об английских друзьях".

"Точно, – отозвался Ваня. – Не с НКВД же".

У шизофрении развеялся первый восторг от сошествия на советскую землю, нарисовались реалии. Сейчас красный сокол вместе со мной мёрзнет на нешуточном морозе. Особенно не по погоде получилась английская фуражка с длинным козырьком. Ещё четверть часа, и уши отвалятся. Не спасут даже мои демонические способности.

Штаб оказался не в Мурманске, а в Полярном, на другой стороне залива. Собственно Мурманск мы даже не увидели. Из холодной кабины грузовика я рассмотрел ряды двух-трёхэтажных каменных домов, унылые магазины, какой-то кинотеатр, площадь с неизменными бронзовыми пионерами, снабжёнными трубами и барабанами, заводские корпуса. Если не считать порта, пред нами раскинулся северный вариант Бобруйска, только затронутый войной, о близости которой свидетельствует множество примет: изобилие людей в форме, бумажные кресты на оконных стёклах, патрули, зенитные расчёты на улицах.

Над городом постоянно барражирует эскадрилья истребителей. Чудовищно! Нет, чтобы держать их в готовности и поднимать по тревоге при приближении врага. Это огромный расход моторесурса, ГСМ, напряжение для лётчиков, устающих, но не приобретающих боевой опыт. Тем более, как считает разведка КВВС, у Люфтваффе и финнов на севере совсем не много самолётов, и основное внимание авиация противника уделяет конвоям, а не наземным объектам. Если бы мы так патрулировали небо Лондона, Гитлер давно бы отобедал в Букингемском дворце.

В Полярном меня пробил холодный пот, когда Кривощёков представил нас командующему авиацией Северного флота Александру Алексеевичу Кузнецову. А как же слухи, что советские асы, ветераны Испанской войны, поголовно расстреляны?.[17] И лётчики, встретившие войну с Германией 22 июня 1941 года, погибли практически все? Понятно, я не испытываю ни малейшей радости, что пропали Рычагов и Сушкевич, с ними многое связано. Но! Меньше суток на русской земле, и уже напоролся на старого знакомого.

Мы не виделись пять лет – с весны 1937 года, я получил ожог на треть лица, отрастил усы и выкрасил их в чёрный цвет, волосы побило белой молью. Александр весь седой, круглое курносое лицо отмечено печатью усталости и крайнего нервного напряжения. Хорошо, что он не служил в ПВО Мадрида, и виделись мы мельком. Может, не узнает…

– Мистер Хант, мы с вами не встречались? Вы в Испании не воевали?

– Нет. Даже не был на Пиринеях, сэр.

Больше он этот вопрос не поднимал. Мало ли в мире похожих людей. Фамилию мою он, надеюсь, не вспомнит, а напрягать особый отдел сличением фотографии специалиста пусть из капиталистической, но дружественной страны, с фотками испанских ветеранов точно не станет. Всё равно – тревожно. Чувствую себя агентом, засланным нелегально во вражеский стан с ежеминутной угрозой провала.

Генерал произнёс короткую речь, если отбросить её официозную часть, он сообщил, что в Заполярье будут собираться только "Харрикейны", а "Аэрокобры" для уменьшения издержек по освоению новой техники решено переправить в Центральную Россию. Так как это дело не быстрое, у меня есть минимум неделя, чтобы пообщаться с асами Северного флота для обмена боевым опытом.

– Каким количеством самолётов вы командовали, подполковник, и насколько успешно?

Снова тот же узнавающе-вопросительный взгляд. В Испании я вошёл в двадцатку самых результативных советских истребителей, стараниями Марии моё фото красовалось в "Республике". Авиадорес русос… Нужно тикать из Полярного, чем раньше – тем лучше. Я не стал вилять и сообщил официальные цифры.

– Командовал эскадрильей на юге Англии, двадцать четыре сбитых на личном счету, кроме повреждённых, вероятно уничтоженных либо расстрелянных на земле, а также побед в групповых боях.

У генерала натурально вытянулось лицо. Он обменялся взглядами с присутствовавшими в кабинете офицерами. В глазах нескрываемое недоверие. Брешет, мол, капиталист. Лётчикам 151 эскадрильи КВВС давали орден Ленина, высшую советскую награду, не считая Звезды Героя, за три официально засчитанных сбитых вражеских самолёта.

– Вижу ваш скепсис, сэр. Не буду убеждать в точности британских методик подсчёта воздушных побед, подчеркну лишь, что во время битвы за Англию враг имел вчетверо больше самолётов, мы в отдельные дни поднимались с аэродромов до пяти раз и всегда имели достаточное количество целей. Здесь, где Люфтваффе малочисленно, ваши лётчики редко получают шанс проявить себя.

Я тут же пожалел, что разворошил осиное гнездо. Кузнецов проявил относительную сдержанность, но остальные присутствовавшие дружно заголосили, что у немцев и финнов здесь кошмарное количество авиации, численное преимущество за ними, просто они воюют трусливо – нападают только на одиночные русские самолёты и избегают честного открытого боя. Даже Кривощёков недовольно кинул на меня взгляд, когда переводил возмутительную реплику. Впрочем, к его работе никаких претензий – я бы сам по-русски лучше не сказал.

В общем, винд-коммандер Хант за десять минут пребывания в штабе стал персоной нон-грата по необузданности языка. Генерал повернулся к молчаливому широкоплечему военному в меховой лётной куртке без знаков различия, с шёлковым шарфом на шее.

– Борис, держи их у себя до отъезда. Смотри… поаккурантнее.

– Слушаюсь, товарищ генерал-майор.

У названного Борисом лицо тоже знакомое. Тесен мир. Позже узнал, что перед войной он служил в Белорусском военном округе. Наверно, где-то в Минске встречались.

Мы отправились в Ваенгу, где провели две недели, наверное – самых холодных в моей жизни после вселения в ваняткино тело. И до этого тоже.

Аэродром Ваенга-1 расположился в нескольких километрах к северо-востоку от Мурманска. Лётное поле, утоптанное до звона, под снегом – грунтовое. Не знаю, как в весеннюю распутицу, но один огромный плюс я увидел буквально на следующий день. На таком большом поле понятие "взлётно-посадочная полоса" – достаточно условное. Примерно так: отсюдова и до тех сопок. Поэтому истребители взлетают одновременно эскадрильей, ещё на земле выстраиваясь клином в форме V, то есть строем, нещадно раскритикованным Бадером. А когда валит снег, его очищает безумное количество народу.

Нас с Вудстоком и переводчиком поселили в кирпичном двухэтажном доме, достаточно тёплом, в Заполярье это важно. В октябре 1941 года здесь жили пилоты 81-й и 134-й эскадрилий КВВС, называя его "Кремль". Собственно посёлок Верхняя Ваенга, скопище старых деревянных хибар чуть ниже к заливу, имел несколько достопримечательностей: пару подвальных магазинов с крайне скудным ассортиментом, баню с парилкой, единственной на всю округу, и даже клуб, где можно было потанцевать или посмотреть концерт местной самодеятельности. Нижняя Ваенга непосредственно примыкала к причалам, английский лётчик описал её одной фразой: она страдала недостатком красоты.

С британской формой пришлось распрощаться, иначе бы мы с Ваняткой и Робертом промёрзли насквозь. Выручил русский комплект из тулупа, валенок и меховой шапки. Если в Люфтваффе одеты хуже, они вымерзнут насмерть до скудного заполярного лета.

Нас кормили словно на убой, Кривощёков смущённо отказывался разделить трапезу. Действительно, такие деликатесы как икра, копчёная сёмга, консервированный финский окорок, шампанское, масло, яйца, красное вино, оладьи, шоколад, консервированный компот из вишен и слив не рассчитаны на советских граждан, только на империалистов-эксплуататоров, чтоб знали, как хорошо живётся трудящимся в стране победившего социализма. После овсянки и ежедневной яичницы с беконом мы отъедались и опасались, что не втиснемся в дверцу "Кобры".

Роберт, неблагодарная скотина, посетовал, что чай без молока. Я за время с осени тридцать девятого тоже привык хлебать эту английскую бурду, стараясь не выделяться, но не воспылал к ней привязанностью. Владимир подсуетился и добыл где-то белый порошок, а Вудсток ежедневно расталкивал его в тёплой воде до молочной консистенции и давился комочками. Зато соблюдался английский чайный ритуал "файв о'клок", более обязательный, чем намаз у мусульман.

Борис, чьей опеке генерал поручил двух пришельцев с Запада, оказался командиром 78 истребительного авиационного полка майором Сафоновым, Героем Советского Союза. В Ваенге он, особенно после фронтовых ста грамм в честь нашего прибытия, проявил куда большую общительность. Многомесячное общение с британскими летунами заставило его запомнить несколько сот расхожих слов. Я изображал, что с первого дня бросился учить русский.

– За британско-советскую дружбу! – он поднял стакан с разбавленным авиационным спиртом.

"Ура!" – поддержал Ванятка.

"Чему радуешься, спирту?"

"Ты дурак, Марк! Мы снова в ВВС Красной Армии! Вот бы остаться…"

"Посмотрим".

"Только не трезвей сразу".

"Час – обещаю. И не сильно. Расслабляйся".

Мы сидели вчетвером к комнате, где на койках ещё валяются наши неразобранные пожитки. На столе – тот самый королевский паёк. На шампань Борис даже не отреагировал, шипучку робко отведал лишь Кривощёков, заслуживший презрительный взгляд майора – не мужик, мол.

Через час Роберта развезло в хлам, Сафонов проявил стойкость организма и дальше общался преимущественно со мной.

– Говоришь – две дюжины свалил? Трудно… Но верю. Я бы и сам.

– Что мешает?

Он мотнул по сторонам стриженой головой, словно проверяя – нет ли ушей особого отдела, встроенных в выцветшие обои. Потом махнул следующую дозу и выключил цензуру.

– Так кто мне даст? Всё по приказу, по инструкции, ёпть… Нет к фашистам слетать – изволь организовать постоянное брр… барражирование. Чтобы видели они наших "хорьков" над Мурманском и поворачивали. А я не могу, понимаешь – не могу всюду держать эскадрилью в воздухе. Нельзя быть сильным везде… Выпьем!

– Борис, а почему не быть наготове хотя бы звену? Сделать временное лётное поле поближе к линии фронта, замаскировать и поднимать его на охоту при появлении немцев.

Он горько хохотнул.

– Нель-зя! Нас награждают за количество сбитых. А приказы дают – патрулировать или плотно конвоировать бомбардировщики. Понял? При сопровождении увидишь "Мессер" – не смей увлекаться боем с ним. То же и при барражировании. Если немцы пролетают в стороне, не смей покидать прикрываемую зону. И они бомбят другое.

Я схватился за голову. Ровно те же ошибки, что и в Испании, ни польский, ни французский, ни английский опыт не принят во внимание. Может – даже хуже. Мы в августе и сентябре сорокового года перебили столько "Штук", что Геринг запретил их отряжать в Британию. Здесь "лапти" летают по-прежнему.

– А что вы думаете по поводу германской тактики? В Полярном немцев высмеяли, что в Люфтваффе одни трусы, не ввязываются в маневренные бои, нападают с высоты и убегают, не бомбят, где есть советское воздушное прикрытие.

– Херня, – перевёл Володя слова командира, и я впервые заметил неточность перевода. Майор выразился крепче и продолжил: – Кузнецов такого не скажет, а свора вокруг, особенно из политотдела, и тем более вышестоящие – это да-а, они вам три короба наплетут… Я бы и сам работал с высоты, не всеми машинами, конечно. Фрицы – не дурни лезть в свалку с более юркими самолётами, бьют наверняка. Вам расскажут, что их потери куда больше наших, слушайте больше.

– А почему не летаете парами? Кузнецов знает: ещё в Испании доказано, что так лучше.

– Кто доказал? Враги народа Рычагов и Смушкевич? Да и не реально у нас. Лётчиков присылают – не умеют они ни черта. На каждого опытного причитается орава птенцов. Вот и ходим клином, впереди ветеран, а позади салажня, что ни хрена не видит кроме задницы соседа. Так и патрулируем. Как немец налетел – готовь гробы и пирамидки со звёздочкой. А новый самолёт проще в Англии выпросить.

Снова выпили.

"Ваня, ни шиша толком не изменилось с тридцать девятого".

"Может, хоть со временем что-то улучшится?"

Эту надежду я озвучил Сафонову.

– Непременно. Но до этого сколько хороших парней ляжет в землю не за хрен собачий!

Утром командир полка, совершенно свежий, пригласил нас на осмотр техники.

"Харрикейном" меня не удивить. Майор смог, продемонстрировав "хорька" местной модернизации. Из каждой плоскости торчит русская пушка ШВАК. Потрясающе! У "Харри" не самое крепкое в природе крыло, даже при стрельбе из "Браунингов" винтовочного калибра его основательно растрясает. Пусть ШВАК – не самое мощное оружие, у неё всё равно отдача будь-будь. Где это парни такие, что летают на истребителях, у которых при стрельбе может оборваться плоскость?

Обычные из себя, стоят, курят, шушукаются глядя на нас. Ничуть не похожи на самоубийц. А чтобы "Харрикейну" служба мёдом не казалась, ему под плоскости навесили нехилую батарею реактивных снарядов, это никак не облегчило конструкцию. Готов спорить на десять фунтов, что инженеры из Хоукер Эиркрафт, увидев своё детище в виде "рашн эдишн", лишились бы дара речи, а летать на таком не взялся бы ни один заводской испытатель. У пушечных "Харри" MkIIC другой силовой набор!

Борис ухмыльнулся, наслаждаясь эффектом.

– Вы кроме "Кобры" не летали на американских самолётах, винд-коммандер?

– Ноу.

– Тогда предлагаю опробовать "Китти". В пикировании с ним никто не сравнится. Рекомендую.

Роберт, несмотря на состояние "после вчерашнего", тоже запросился. Мы получили инструкции, в коих я опять подивился профессионализму переводчика, и взлетели тройкой – командир полка лично взялся нас прокатить. Не буду расхваливать американца, да особо и не за что после "Спитфайра", но в пилотировании прост и действительно хорошо пикирует – разгоняется, управляем на большой скорости и не норовит потерять хвост на резком выходе из пике. Рация вполне приличная, не хуже английских.

На земле я удостоился похвалы, что умею держаться в седле.

– Борис, можно присоединиться в боевом вылете?

Он на секунду смешался, потом мотнул головой.

– А, ладно. Здесь привыкли, что с англичанами летаем. Заодно покажете свои приёмчики. Ждите!

Во время паузы познакомился с другими пилотами, из свежего пополнения. Большинство лётчиков-истребителей, встретивших войну в сорок первом, погибло, и у этих судьба трудная, но ни у одного из них нет в глазах робости. Попади эти ребята в КВВС, никто бы судорожно не проверял парашют, франки и цивильную одежду перед вылетом на континент. Трусов – точно ни единого. А опыта у большинства, к сожалению, кот наплакал, хоть эскадрильи с иностранной техникой комплектуют из лётчиков, понюхавших воздух на советских аэропланах.

Через Кривощёкова рассказали мне разного интересного про Сафонова, как он ещё осенью, будучи старшим лейтенантом, подлавливал "Мессершмитты", чьи наездники не ввязывались в маневренный бой с И-16 либо с И-153. Брал с собой паклю с мазутом и зажигалку, после выполнения полёта над вражеской территорией отставал и подпаливал самодельную дымовуху. Немцы видят – ковыляет одинокий ястребок, дымит помалу. Только пристроились в хвост, Сафонов в вираж, пропуская фрицев вперёд, и вдогонку из всех стволов!

– Потом они разгадали и перестали ловиться на эту удочку? – наивно произнёс я.

Бойцы нахмурились, только комэск выдавил.

– Нет. Из штаба запретили. Опасно вроде как. Ты и сбивай побольше, и инструкции соблюдай. Со сбитыми бабушка надвое сказала – может получиться, а чаще нет. Под трибунал за нарушение дисциплины у нас попасть легче лёгкого.

То есть особый отдел страшнее Люфтваффе. Интересная логика.

– Можно подумать, ходить по кругу над Мурманском плотным стадом – безопаснее? Или истребителем бомбардировщики прикрывать, как амбразуру телом, не смея оторваться от них для боя?

На молодого лётчика зашикали. Так и до критики линии партии докатится, вдобавок – в присутствии империалиста.

– В сентябре сорокового немцы на "Мессершмиттах" тоже к бомбардировщикам начали жаться. Видно, приказ у них такой вышел. Потери бомберов над Лондоном не уменьшили, а нам жизнь облегчили изрядно, – смотрю, лица чуть посветлели от радости, что не только сталинские соколы получают идиотские команды сверху. – Со временем и в Красной Армии этот опыт будет учтён.

Но явно не в ближайшее время. Показательный боевой вылет, который для нас организовал майор, был как раз на сопровождение бомбардировщиков ДБ-3ф. Их плотным строем, чуть ли ни крылом к крылу, проводили "Харрикейны" из соседнего полка.

Учитывая иностранно-смешанный состав нашего отряда, Борис позволил вольность. Перед вылетом он спросил:

– Как лучше по-вашему? По-английски, четырьмя вытянутыми пальцами, или по-немецки, одна пара выше и чуть позади другой?

Я выбрал горизонтальную четвёрку. Во-первых, при облачности не выше двух с половиной тысяч метров лучше идти под самой кромкой облаков – немецкая этажерка верхней парой увязнет в тумане. Во-вторых, британской четвёркой легче управлять. Я "выучил" простейшие русские команды – вверх, вниз, направо, налево, атакуем, уходим, произнося их со смешным акцентом. В лучшем знании языка признаваться опасно.

Сафонов не одобрил. Он предпочитал на бреющем летать, шныряя между сопками как официант между столиками. Но согласился. Знай, как там выйдет, отказались бы. Но на войне разве угадаешь наперёд…

Четвёрка "сто девятых" вывались из облачности внезапно, словно обретя волшебную возможность видеть через облака. Я даже поверил на секунду, что в маленький одномоторный самолёт втиснули радар. Они со снижением понеслись к бомберам, мы – за ними, охотясь на охотников. Вражины явно не ждали, что по соседству в засаде ждёт звено, это вразрез с хорошо известными обычаями русских. Явно не осмотрелись, забыв золотое правило: истребителя сбивают за четыре секунды, поэтому оглядывайся не реже чем через три. Ещё я обратил внимание на расслабленный почерк. Над Англией они бы не стремились ограничить скорость, наоборот – быстрее пальнуть и тикать. Здесь попытались уравняться с "Харрикейнами", чтобы стрелять комфортно и прицельно, а те тащились менее четырёхсот километров в час, подстраиваясь под бомбардировщиков.

Боевой контакт продлился какие-то мгновения. Вспыхнул "Харрикейн", секундой позже и "Мессершмитт" оказался в прицеле. "Китти" затрясся, а я вспомнил, насколько проще стрелять и попадать, если оружие установлено в фюзеляже, как в старой "Чайке". Кабина моментально пропиталась резкой вонью кордита – сгоревшего пороха. Лучше бы маску натянуть, несмотря на малую высоту, но некогда. Уклоняясь от града обломков, барабанящих по обшивке и остеклению, я увёл машину вверх, предоставляя возможность порезвиться Роберту, но тот не успел. "Мессеры" облюбованной мной пары газанули вниз, используя оставшиеся полтора километра высоты и проскакивая ниже бомберов, а там достать их не реально.

Я осмотрелся. От пары Сафонова тоже один удрал, но основательно пуская дым. Как минимум – повреждён. Но командир не бросился преследовать. Мы опять заняли место сзади и выше бомберов, Борис принялся кричать в эфир о месте падения "Харрикейна". Увы, это не Ла-Манш, нейтральной водной полосы нет. Если лётчик даже успел выпрыгнуть, он – на вражеской территории. Обидно другое: "Харрикейнов" двенадцать, никто из них не попытался активно отреагировать. Только мотнулись под пулемётными и пушечными очередями, потом ненавязчиво стрельнули вслед гуннам, из вежливости. Один "Харри" заметно пустил дым, повреждённый, но не покинул место. До чего их просто увидеть в небе, плотную массу! Нацисты, отделённые друг от друга двумя сотнями метров, куда меньше бросаются в глаза.

На обратном пути раненый "Харрикейн" отстал от своих. Сафонов приказал подняться над ним ближе к облакам и сопроводить. По привычке предполагать худшее, сказал Ивану, что майор просто решил использовать его как подсадную утку.

"Может быть, – не стал спорить партнёр. – Но ведь заодно прикрывает".

И истребители появились, только не немецкие.

Над "Харрикейном" пронеслась тройка ЛаГГ-3. Краснозвёздный дымящий истребитель, ковыляющий на восток, у них вопросов не вызвал. А четвёрка, висящая над ним, очень даже заинтересовала.

ЛаГГи проскочили вперёд, выполнили боевой разворот и рванули на нас в лобовую атаку!

– Вверх! – заорал Сафонов, и мы нырнули в облачность, подтверждая легенду, что фрицы уходят от "честного" боя.

Ближе к Мурманску, как назло, открылось пятно сравнительно чистого неба. И тут Борис, на мой взгляд, совершил ошибку. Вместо того чтобы спокойно вернуться в Ваенгу, подальше от тройки дурачья, он описал пологий вираж и лёг на обратный курс. Как объяснил потом на земле – хотел удостовериться, что "Харри" дотянет до аэродрома. И звено ЛаГГ-3 бросилось на нас вторично.

По моему мнению, этот самолёт, чудо деревообрабатывающей и мебельной промышленности, не может служить гордостью советской авиации. Мягко говоря. Сами пилоты, если верить Сафонову, зовут его "лакированный гроб". Но шутки шутками, а вооружены ЛаГГи неплохо, поэтому лучше не попадаться им в прицел.

– Первы, вниз и гоу-гоу ту Ваенга!

– О'кей, – согласился со мной майор, наполняя эфир смесью русских и ломаных английских слов. – Олл даун! Все вниз!

Мы продемонстрировали им звёзды. Что, высунуть из кабины руку и ещё фак показать? Раций на летающих роялях нет, привет не передашь.

Полубочка, ручку на себя, и "Киттихоки" ссыпались вниз. В последний миг перед тем, как выровнять машину над сопками, привычно подставив тело перегрузке, я обнаружил красные струи трассеров метрах в десяти от кабины! Трое ужасно отважных парней кинулись атаковать нас в пикировании, разгоняясь на деревянных самолётах до добрых семи сотен, если не больше.

Я видел много смертей и миллионы душ в посмертии, но эта… Сафонов надтреснутым голосом передал наземным службам, что на окраине Мурманска из-за ошибки в пилотировании разбились три ЛаГГа. Дежа-вю. Как два юных испанца в лабиринте мадридских улиц. Это моё проклятие – вокруг меня люди гибнут ни за что?

Мы описали круг у трёх костров. Один на честном слове вывернул над снегом и упал в километре. Не исключено, тот самолёт просто разрушился при пикировании.

Хорошо знаю по "Харрикейнам": если машина побывала в бою и поймала винтовочную пулю в элемент деревянного силового набора, в этой точке конструкция ослаблена. А если дырку подчистили-замазали, с виду всё цело. Поэтому деревянные самолёты то проявляют невероятную живучесть, возвращаясь на аэродром с чудовищными пробоинами, то вдруг просто разламываются в воздухе от перегрузки. Трём новичкам явно дали не самые свежие ЛаГГи, да их ведущий слишком увлёкся атакой в пикировании. В нём ни один русский истребитель не сравняется ни с "Мессершмиттами", ни с "Китти".

Больше мы с Робертом в Заполярье не летали и с болезненным любопытством ждали последствий этого нелепого боя. За день до отправления в Иваново в комнату ввалился Сафонов, с размаху швырнув ушанку на койку. Из его сумбурных объяснений я понял следующее.

Во-первых, ему вставили пыжа по самые гланды. Видите ли, он в воздухе не смог объяснить трём дурошлёпам из соседнего полка, что мы – не из Люфтваффе. Выбрал фашистское построение – четвёрку, нет чтобы по-советски, звеньями по трое, тем ввёл в заблуждение пилотов ЛаГГ-3. Хотя вряд ли какой самолёт настолько трудно перепутать с "Мессершмиттом", как "Киттихок". Во-вторых, два сбитых "Мессера" не засчитали в актив его авиаполка, потому что официально была операция соседей, и им записали сразу три машины, падение которых подтвердила служба ВНОС. То есть потерянный в двух километрах от линии фронта "Харрикейн" чудесно сработал за немца. Стоит ли говорить, что в тот вечер мы набухались, и даже Кривощёков не отвертелся.

Печально, но моему напарнику по каким-то причинам не позволили ехать вглубь страны. В случае чего некому подтвердить, что я – английский джентльмен, а не русский дезертир Бутаков, по совместительству – Герой Советского Союза. И переводчика не выделили, для одной персоны получилась бы слишком большая честь. Поэтому Заполярье я покинул с весьма нехорошим чувством.

Состряпал бодряческое письмо Мардж, отправленное с британским моряком, возвращающимся на острова. Домой! А я тут – как бы дома, ваняткиной частью натуры. Только и ему, похоже, социалистическая реальность не слишком по душе, хоть и пытается сохранить верность делу Ленина-Сталина. Посмотрим, что нам судьбой уготовано в Иваново.