Der Halpbblutling

Зима 1947/48 г. ЮЖНАЯ ГЕРМАНИЯ

В детский бюргер Ганса отвезли вместе с пятью другими воспитанниками.

— Вам предстоит стать рыцарями великой Германии, — сказал им на прощание директор детского дома. — Отныне вы получаете документы и право передвижения по территории рейха. Пусть оно пока еще ограничено, но я верю в вас, вы не уроните честь нашего заведения. Пусть имена Ганса ун-Форстера, Йозефе ун-Блицмана, Гюнтера ун-Риттера будут вам путеводными звездами на жизненном пути. Честь и слава! Верность и честь! — вот девизы на гербе бюргера, в котором вам предстоит отныне учиться. Верю, что эти слова не окажутся для вас пустыми звуками, они всегда будут наполнены тем смыслом, который в него вкладывает фюрер и народ.

Гансу исполнилось восемь лет, и он уже легко читал рисованные истории, посвященные рыцарям черного ордена ун-Форстера, ун-Блицмана и ун-Риттера. Особенно ему нравилась история об ун-Риттере, рыцаре египетских пирамид. Ему было поручено уничтожить отряд американских шпионов, которые устроили свое логово в пирамиде Хеопса. Ун-Риттер проявил чудеса ловкости и сообразительности, чтобы преодолеть старые ловушки, установленные строителями пирамид, и новые — устроенные хитроумными диверсантами. Не менее впечатляли истории об ун-Форстере. Этот рыцарь СС блистательно дрался с полчищами африканских чернокожих каннибалов, то и дело попадал в устроенные ему засады, но благополучно вырывался из них, круша врагов. Но особое место в сердце юного Ганса занимала история об ун-Лерере, который исполнил мечту детства. Он стал военным летчиком, дрался с армадами русских истребителей, которые, хотя и сделаны были из фанеры, представляли опасность своим количеством. Ун-Лерер избавился от приставки к своей фамилии и стал полно ценным немцем. Ганс даже заплакал, когда в очередной истории Герхард Лерер геройски погиб, сбив американский бомбардировщик, пытающийся взлететь с ядерной бомбой на борту. Коварные американцы пытались сбросить бомбу на мирную немецкую колонию, расположенную на Кубе, но Герхард Лерер пресек планы американских плутократов, а потом таранным ударом врезался и небоскреб «Эмпайр Билдинг», где находились системы управления противоракетной обороны американцев. Небоскреб рухнул, а немецкие асы смели с лица земли город Нью-Йорк, в котором, как известно каждому из речей фюрера и доктора Геббельса, были расположены еврейские конторы и склады. В финале этой истории освобожденные американцы оплакивали своего спасителя. Не удержался от слез и Ганс, представив, что это он, а не Герхард Лерер спас мир от еврейской чумы. Только он остался живым, и фюрер лично наградил его Железным крестом за храбрость.

Бюргер оказался маленьким уютным поселком, в центре которого был плац для построений и занятий по строевой подготовке. Чуть в стороне голубел огромный бассейн с десятиметровой вышкой, левее высилось длинное здание столовой. С правой стороны к бюргеру примыкал небольшой лесок, а за ним располагалось стрельбище.

— Пацаны! — восторженно сказал Аксель. — Стрелять будем!

— Ага, — хмыкнул длинный и худой парень, которого звали Густавом. — Из «воздушек».

— Да ты посмотри, какие окопы, — загорячился Аксель. — И мишени, видишь, как далеко поставлены. И насыпь за мишенями. Она что, от пулек?

Именно в бюргере Ганс получил фамилию.

В канцелярии унылый меланхоличный немец в солдатской форме спросил у Ганса имя, пододвинул к себе чистый бланк свидетельства и попробовал ручку на маленьком чистом листе.

— Какая буква у нас там по порядку? — спросил он в пустоту.

— «L», — отозвались из-за шкафов.

— Так-так, — задумчиво сказал немец. — Либих, я запишу на тебя этого пацана?

Из-за шкафов послышался чмокающий звук.

— Так, — немец снова задумчиво почеркал на чистом листочке. — Либих… Либих… Зря ты не хочешь, Эрих, крепкий мальчишка, белокурый, голубоглазый — настоящая бестия. — Он подумал еще немного. — Либих… Ну что же, быть тебе парень Леббелем. А что? Ун-Леббель — прекрасная фамилия, — с этими словами он принялся неторопливо заполнять бланк. — Иди в соседнюю комнату, там тебя сфотографируют на аусвайс!

Жизнь в бюргере оказалась интересной, хотя и напряженной.

Их учили всему — преподаватели вбивали в мальчишеские головы математику и языки. Ганс был в восточной группе, а потому учил русский наряду с немецким. Русский язык давался ему без труда, слова казались странно знакомыми, они легко складывались во фразы.

— Неплохо, неплохо, — сказал наставник, которого звали Иваном Андреевичем Чирским. — И все-таки меня кое-что тревожит. Гансик, человеческая память коварна. Как мне хотелось бы знать, что ты помнишь о своем прошлом.

Чирский происходил из старых русских, которые покинули Россию еще до Великой войны, когда она еще не была восточным протекторатом, а представляла собой самостоятельное государство. К власти в государстве пришли злобные человекоподобные твари, которые называли себя большевиками и в большинстве своем являлись евреями — самыми злыми и беспощадными врагами арийских народов. Надо было благодарить великого Гитлера, который разгромил этих злобных бестий и загнал их за Урал в холодные сибирские леса. Чирский фюрера боготворил, он даже не расставался с фотографией вождя, которую ему подарил еще в тридцать восьмом году старый знакомый Вальтер Шелленберг, ранее возглавлявший имперскую внешнюю разведку, а после смерти министра иностранных дел Йоахима Риббентропа ответственный за внешнюю политику рейха. Иногда, впрочем, в славословиях рейху проскальзывали нотки разочарования. Немцам, как считал Чирский, следовало предоставить большую самостоятельность славянским народам, которые могли бы стать самыми надежными союзниками рейха в Азии. Именно поэтому Чирский не хотел возвращаться на территорию бывшей России. Одно дело, усмехался он, вернуться домой верхом на белом коне, и совсем другое — оказаться впряженным в немецкую повозку вместо лошади. И еще Чирского немного обижало, что немцы так и не вернули ему поместий на Дону. Они сохранили коллективные хозяйства, полагая, что артельно русские работают более эффективно, а раз остались колхозы, значит, и земли по-прежнему сохранялись за ними.

— Так что ты помнишь о своем прошлом, Ганс? — спросил Чирский.

— У нас нет прошлого, — сказал Ганс. — У нас есть только будущее, учитель, и это будущее принадлежит фюреру и Германии.

— Отличный ответ, Гансик, — с усмешкой сказал Чирский. — Отличный ответ!

Инструктор рукопашного боя был ветераном из отряда легендарного Отто Скорцени. Диверсанты, похитившие премьер-министра Англии, за тридцать минут захватившие без единой потери резиденцию итальянского короля, первыми высадившиеся на берег Кубы и удерживающие захваченный плацдарм до подхода военно-морского десанта, потрясали воображение мальчишек. К их удивлению, Карл Рутбер оказался невысоким, хотя и широкоплечим крепышом. У него был внимательный и жесткий взгляд, в его присутствии не следовало симулировать выполнение упражнений — наказание следовало немедленно.

— Сила еще не все, — объяснял Рутбер на тренировках. — Чаще всего в поединке сильный соперник уступает более искусному. Ваша задача — заставить тело противника действовать в соответствии с вашими интересами.

Он показывал воспитанникам, как убить человека голыми руками. Способов было великое множество. Ганс всегда удивлялся, что убийство можно совершить, казалось бы, совсем неподходящим для этого предметом — плотным листом бумаги при известной сноровке можно было легко перерезать врагу горло, намазанный на стул безобидный внешне иприт превращал задницу врага в сплошную кровоточащую и смертельную рану, простой серебряной цепочкой или шнурком от крестика можно было задушить противника, ловко пущенная самописка легко лишала противника глаза, карандаш отлично использовался в качестве стилета, даже обычный носок в руках специалиста мог стать смертельным оружием, если хорошо знать, как его использовать.

— Спортом надо заниматься не для рекордов, — любил повторять Рутбер. — Спортом следует заниматься исключительно для собственного здоровья. Лучше всего развитию помогает плавание, в этом случае развиваются все группы мышц.

Бассейн превратился в Мекку. Здесь учились бесшумно преодолевать водную преграду, проплывать длительное расстояние под водой, не теряя при этом ориентировки, учились преодолевать трусость, прыгая в воду с трамплинов десятиметровой вышки, и просто высиживать длительное время под водой, используя для дыхания тонкий резиновый шланг или просто полый стебель камыша. Иногда инструктор устраивал заплывы на дальность. Победитель поощрялся поездкой в город, побежденный наказывался черной работой в столовой или в поле, где воспитанники выращивали брюкву, морковь, огурцы и капусту для своего стола.

Скидок на возраст не делалось.

— Каждый из вас, — поучал Рутбер, — будущая боевая единица, которая должна уметь действовать самостоятельно, принимая решения и распределяя свои силы. От этого зависит выживание солдата. Фюрер говорит, что с солдатом рейха не может сравниться никто. Мы с вами должны сделать все, чтобы враги рейха не могли назвать фюрера обманщиком.

Воспитанники старались.

Интереснее всего было на стрельбище.

Здесь властвовал инструктор Фриц Герлер — непревзойденный снайпер нескольких войн. Невысокий, сухой, жилистый, с постоянно прищуренным взглядом, он раскладывал перед мальчишками зауэры и парабеллумы, карабины «зондберг» и скорострельные шмайсеры последнего поколения, короткоствольные «зонненберги» и «хакслеры», предназначенные для бесшумного боя.

— Хорошо стреляет тот, — поучал Герлер, — кто в совершенстве знает оружие.

При этом его руки двигались самостоятельно, разбирая или собирая то или иное оружие.

— Вы должны научиться разбирать любой пистолет и любой автомат на ощупь, не заглядываясь на разложенные перед вами детали. От этого может зависеть ваша жизнь.

Огневая подготовка давалась ун-Леббелю без труда, он в любой момент мог по команде учителя назвать любую деталь разбираемого устройства, знал наизусть все таблицы поправки на ветер, мог правильно оценить обстановку на местности и определить, что наилучшим образом может послужить ведущему стрельбу солдату в качестве естественного укрытия. И в стрельбе Ганс отличился в первые самостоятельные занятия — поразил девять мишеней из десяти.

— Отлично, отлично, — с легкой и довольной усмешкой на тонких губах похлопывал его по плечу Герлер. — Терпение и труд — с ними ты превзойдешь любого учителя. Даже меня!

А остальным объяснял, назидательно покачивая пальцем:

— Вы должны целиться так, словно перед вами враг, и если вы его не убьете, то он обязательно убьет вас.

В феврале сорок восьмого их привели на стрельбище.

— Мальчики, — объявил Герлер. — Сегодня у вас знаменательный день. Вы должны показать волю и меткость. Сегодня вы впервые в жизни будете стрелять по особым мишеням. Пусть вас не смущает их внешний вид. Это не люди — это сброд, приговоренный к смерти имперскими судами за уголовные преступления. Это убийцы, насильники, взяточники, которые своим поведением опозорили рейх. Пусть ваша рука будет твердой, а глаз — метким. Сегодня вы должны показать, что старый дядюшка Фриц не зря потратил время на ваше обучение.

И поощрительно подтолкнул Ганса на огневой рубеж:

— Ну, малыш! Задай тон остальным! Сыграй первую скрипку в нашем оркестре!

Издалека человечек в полосатой одежде мало чем отличался от мишени. Расстояние не позволяло разглядеть его лица. Дул боковой ветер, Ганс сделал поправку, прижал приклад карабина к плечу и легко, словно на обычных стрельбах, выпустил все три пули.

Фигурка исчезла.

— Прекрасно! — сказал Герлер. — Ты заработал свой воскресный отдых!

Другие стреляли значительно хуже, были и такие, кому для поражения мишени потребовалось девять пуль. Таких неудачников дядюшка Фриц провожал с позиции легкими презрительными подзатыльниками.

— Учитесь у Ганса, — кивал он. — Вот будущий солдат, который обязательно станет гордостью рейха!

А в воскресенье воспитатель Хеззель повез группу отличившихся в стрельбе мальчишек в город Штутгард, в окрестностях которого располагался бюргер. Поощрения были различными — одни получили мороженое, а другим оно не полагалось, но в кино пошли все. А Гансу кроме посещения фильма и ванильного мороженого досталась еще большая рюмка красного сладкого вина.

В кинотеатре было шумно. Сначала показывали «Немецкие новости». Бравые немецкие солдаты шли по африканской пустыне с закатанными рукавами и в расстегнутых кителях. Тяжелые «юнкерсы» бомбили Алжир, где все еще пытались сопротивляться «лягушатники» из армии де Голля. Фюрер осматривал автобан, построенный от Минска до Берлина. Рядом с ним почтительно стояли Геринг, Шахт, Заукель. Рейхсфюрер СС камрад Гиммлер давал пояснения по строительству. Фюрер был весел и много шутил. На нем были военные бриджи, начищенные сапоги и коричневая рубашка с красной повязкой на рукаве. Потом показали баварские фермы с тучными пышнотелыми коровами. Жутковат оказался репортаж из Тодтенштадта — бывшей второй столицы России. Поразительное было зрелище — город был пуст. Все здания сохранились, сохранились улицы, но на улицах не было ни единой живой души. Ликующий голос диктора объявил, что бывшая столица России — Москва — подготовлена к затоплению с помощью гигантских гидросистем, подготовленных немецкими инженерами, однако само затопление откладывается на будущее, пока не будет демонтирован и перенесен в Тодтенштадт московский Кремль — место обитания российских царей и большевистских вождей. В конце новостей показали, как немецкие подводники водружают знамя на Южном полюсе планеты.

А потом все смотрели кинофильм «Порт назначения — Гамбург», в котором тяжелые английские крейсера, преследуя немецкий корабль, загнали его в устье африканской реки. Моряки доблестно отбивались от противника и от живущих в реке крокодилов, но выполнили свой долг перед рейхом — прорвали блокаду, потопив два судна англичан, и вырвались в открытое море, взяв направления на Гамбург. Особенно впечатляла сцена, когда за моряками начал гоняться огромный крокодил и боцман Ульрих Шмундт, чтобы спасти товарищей, бросился с гранатой в руках в зубастую пасть хищника. И еще был потрясающий момент, который вызывал слезы и заставлял стискивать зубы и кулаки, — когда немецкие моряки, вышедшие в море на катере для прокладывания фарватера, оказывались под перекрестным огнем английских крейсеров и героически гибли, поочередно исчезая в океанских глубинах.

Но и англичане, в свою очередь, оказались под прицелом подводной лодки U-247, капитан которой, бородатый Михель Шпуллинг, поспешил прийти на помощь немецким морякам и из-под воды торпедами расстрелял один из английских крейсеров. Фильм кончался красиво — под звуки бравурного марша горящий, но непокоренный немецкий крейсер уходил в океан, потопленный английский крейсер заваливался на бок, и с него сыпались в воду перепуганные моряки, а из-под воды за ними наблюдал капитан Шпуллинг.

— Уходим, капитан? — спрашивали его. — Дело сделано.

— Только не сейчас, — усмехался в бороду мужественный капитан. — Морские волки Германии не останавливаются на половине дороги. У нас еще две торпеды, камрады!

Даже уходить из кинозала не хотелось!

Обратную дорогу все пели песни. И «Германия превыше всего», и «Марлен», и «Мой милый Августин», и «Портовый вечерок», а Ганс сидел молча и вспоминал фильм, и ему представлялось, что он сидит в кабине пылающего истребителя и направляет машину на танковую колонну, идущую по дороге. Он чуточку жалел себя, но утешала мысль, что фюрер узнает о подвиге и скажет: «Вот так умеют умирать настоящие немцы!».

И от этой мысли становилось печально и торжественно на душе.