Der Halpbblutling

Осень 1957 года ВОСТОЧНЫЙ ПРОТЕКТОРАТ

Школа люфтваффе располагалась на живописном берегу Буга, там, где река делала петлю. Окруженные лесами белые административные и жилые здания школы светлели сквозь листву, а чуть левее — Ганс едва не задохнулся от восторга — на зеленом поле, которое прорезала бетонная взлетная полоса, серебрились корпуса стремительных крылатых машин. Одной группой стояли «мессершмитты», фюзеляжи и крылья которых были покрыты пятнистым зелено-коричневым камуфляжем. Чуть в стороне поблескивали два Fi-166. «Высотный охотник» состоял из реактивного истребителя и ракетного грузовика, обеспечивающего взлет истребителя и набор высоты до двенадцати тысяч метров.

У учебного здания стояла стальная пятнадцатиметровая конструкция. «Катапульта», — вглядевшись в нее, понял ун-Леббель.

— Приехали, — сказал водитель легковой автомашины. — Зайдешь в штаб, камрад, доложишься. Штаб вон в том двухэтажном домике. Начальник школы — штурмбаннфюрер Заукель. Страшная зануда, он любит, чтобы все было по форме — отход, доклад, подход. Так что руку тяни как можно выше и не забудь подбородок задирать.

— Спасибо, камрад, — поблагодарил ун-Леббель, легко подхватывая легкий кожаный чемоданчик с пожитками.

— Не за что, — хмыкнул водитель. — И будь осторожен с мелкими начальничками. Тут каждый себя мнит если не Герингом, то уж Рихтгофеном — точно. И все требуют к себе уважения. Впрочем, ты, я вижу, из восточных СС. У вас там уважение к старшим начальникам закладывается с детства. А уж кому лизнуть и как усердно это сделать, ты определишься на месте.

Ганс хмуро посмотрел на шофера, а тот засмеялся.

На первом этаже, прямо в прохладном холле вдоль стены стояли бюсты знаменитых немецких летчиков-истребителей. Разумеется, ряд начинался с Геринга, Удета и Рихтгофена, но в ряду бюстов Ганс заметил Хартмана и Баркгорна, Ралля и Киттеля, Новотны и Вайсенбрегера. Хотелось подойти поближе и рассмотреть каждого из героев воздуха, но сначала следовало представиться начальству, получить направление в группу и соответственно в казарму. Задницу лизать ун-Леббель никому не собирался, не так его воспитывали, но и явное пренебрежение высказывать было совсем ни к чему. Слишком он долго добивался этого направления, слишком хотел стать летчиком.

Предъявив документы молодцеватому дежурному, ун-Леббель оставил у него чемодан с вещами, оглядел себя в зеркало, почистил сапоги бархоткой, любезно выданной тем же дежурным, и заспешил в кабинет начальника училища, расположенный на втором этаже.

Оберштурмбаннфюрер СС Заукель был у себя. Немного странным было то, что летной школой руководил чин СС, но ун-Леббель старался об этом не думать. Не его дело, что решает начальство. Начальству всегда виднее.

Оберштурмбаннфюрер Заукель был невысоким человечком с редкими зализанными набок седыми волосами и бледным лицом, с покатым почти исчезающим подбородком, тонкими губами и водянистыми серыми глазами старого и много повидавшего человека.

Выслушав ун-Леббеля, он вышел из-за стола, обошел будущего курсанта, оглядывая его со всех сторон, и, кажется, остался доволен.

— Н-да, — сказал он, скрестив руки на животе. — Выправка чувствуется. Мне уже сообщили. Хорошо, пойдете в первый корпус, найдете гауптмана Липферта, он вас определит. Будем работать, молодой человек. Думается, что ваше начальство не ошиблось в вас, и вы успешно пройдете все испытания. А они у нас достаточно суровые, да!

Испытания и в самом деле оказались суровыми.

Здоровье у ун-Леббеля оказалось отменным, он все прошел достаточно успешно — и вращающуюся во все стороны центрифугу, и сумасшедшие проверки вестибулярного аппарата, тишину сурдокамеры, скачущее давление барокамеры, стремительное вознесение на самый верх катапульты — той самой, что он впервые увидел при появлении в школе люфтваффе. Его испытывали на работу в принудительном режиме — инструктор давал ему решать алгебраическую задачу или подсчитывать запятые в длинном тексте, но в самые неподходящие моменты врачи пытались помешать отвлекающими факторами вроде пистолетного выстрела за спиной или включения мощного источника света, или даже крайне неприятного удара электрическим током через смонтированные в кресле контакты.

Ун-Леббель переносил все стоически.

— Нервы у тебя, Ганс, — уважительно сказал доктор Хемке, руководивший программой испытаний. — С такими нервами только в окопе сидеть!

В окопе сидеть! А не хочешь, дорогой доктор, лежать на открытой местности, когда на тебя, лязгая траками и гремя мотором, идет «королевский тигр» или «пантера», а ты должен пропустить ее над собой и в самый последний момент запрыгнуть на прогретую пахнущую бензином броню, имитируя удачную атаку? А в каске ты не стоял, когда на нее кладут гранату, пусть без рубашки, зато с выдернутой чекой, и ты должен, стоя по стойке «смирно», дождаться взрыва, обязательно неподвижно, ведь любое движение чревато контузией или ранением? Это СС, доктор, только там играют в такие игрушки, а неудачников списывают по личному распоряжению рейхсфюрера.

— Годен, — сказал доктор Хемке. — Но не радуйся, Ганс, у тебя еще будет время проклясть день, когда ты принял свое решение.

Через две недели после приезда в школу Ганс перешагнул порог учебной кафедры.

Курсанты — в основном почти все его погодки — с любопытством смотрели на него. Ун-Леббель прошел к свободному месту, спросил сидящего рядом белобрысого крепыша с упрямым раздвоенным подбородком:

— Свободно?

— Можешь садиться, — сказал крепыш. — Идти на запасной аэродром не придется.

И представился:

— Фридрих.

— Ганс, — сказал ун-Леббель и достал из планшетки тетради и ручку, означавшие, что он начал новую абсолютно неведомую ему жизнь.

Они сидели на зеленом поле аэродрома и смотрели, как в небе в ожидании конуса для проведения стрельб выписывает восьмерки и петли учебно-тренировочный «ME-262 U».

— Пушки это вчерашний день, — сказал Фридрих ун-Л ахузен.

Высокий, стройный, подтянутый, он полулежал на упакованном парашюте, завороженно глядя вверх. Ветер трепал его светлые волосы. В руках у него была книга Вальтера Новотны «Тигр Волховстроя».

— Хартман из этого вчерашнего дня сбил триста пятьдесят два самолета, — усмехнулся ун-Греф.

— Так какие тогда были скорости! — вскричал ун-Лахузен. — Сегодня тактика воздушного боя, которую применял Хартман, безнадежно устарела! Что делал Хартман? Он сближался с противником на большой скорости, подходил как можно ближе и, когда самолет противника закрывал переднюю сферу фонаря, выпускал короткую очередь, экономя боезапас. Стрельба с такого расстояния всегда связана с большим риском. Хартман сам полтора десятка раз пролетал через обломки сбитых самолетов и восемь раз спасался на парашюте!

— И два раза попадал в плен, — добавил ун-Греф.

— Не в этом дело! — отмахнулся Фридрих. — Я к тому, что при современных скоростях такие атаки становятся невозможными. Они более чем опасны. На такой скорости атакующий летчик, сближаясь, обязательно столкнется с противником. Скорость — вот первый козырь истребителя в современных условиях, — он разогнул один палец кулака. — И скорострельность его пушек, — он победно разогнул второй палец.

— Говорят, русские за Уралом уже применяют управляемые ракеты, — вздохнул ун-Греф. — Хорошая штука — выпускаешь ракету, а дальше она сама идет на цель.

— Это называется телеметрия, — вступил в разговор ун-Леб-бель. — Говорят, американцы тоже применяют такие ракеты. Правда, без особого успеха.

— Нет, ребята, — мечтательно сказал Фридрих. — Хартман, конечно, ас, слов нет. Но мне больше нравится Граф. Говорят, о нем в войну писали, мол, сын простого кузнеца, а за три года от унтер-офицера дослужился до майора. А уж как он летал!

— У нас, положим, все впереди, — возразил ун-Греф. — Я лично тоже в унтерах засиживаться не собираюсь. А повоевать еще придется — русских в Сибири добивать, с американцами разобраться. Да и япошки, пусть они пока и союзники, а нос задирать стали, самураями себя возомнили.

— Говорят, наши готовят самолеты совсем уже для запредельных высот, — сказал Фридрих.

— Куда уж выше «зенгеров», — возразил ун-Леббель. — Их и так ни одна зенитка достать не может. И самолеты тоже.

— Вчера сообщали, что в рейхе запущена первая очередь цеппелинов, — сообщил ун-Греф. — Только вместо водорода в них какой-то другой газ, который не горит.

— Нам-то что? — непонимающе спросил Фридрих. — Лично я не собираюсь менять истребитель на пузатый тихоход.

— А закончится все? — простодушно удивился ун-Греф. — Ты сам подумай, нет американцев, нет русских, с японцами разобрались. С кем тогда еще воевать?

— А авиация останется, — упрямо мотнул светлой головой Фридрих. — У кого поднимется рука отправить на слом такую красоту? Как ты считаешь, Ганс?

— Авиация вечна, — согласился ун-Леббель. — Освоим Землю и отправимся дальше.

— Куда? — удивился ун-Греф.

— А туда, — ун-Леббель неопределенно показал в высоту.

— Ты, Ганс, как Оберт, — засмеялся ун-Греф. — На кой черт нам сдалась звездная пустота? Ладно, он ученый и фантаст! Ему положено думать о дальних рубежах. Тебе-то они зачем?

Кто такой Оберт, Ганс знал. Читал в детском доме его фантазию о межпланетном перелете. Оберт предлагал летать на Луну, используя для этих целей ракеты, наподобие тех, что использовались для бомбардировки Англии и Алжира. В то, что это возможно, Ганс особенно не верил. То, что годится для войны, обычно не годится для мирных исследований. Помнится, тогда же в детском доме их водили на кинофильм «Женщина на Луне». Помнится, там еще играла Герда Марус, которая Гансу нравилась. Там была какая-то ракета, но выглядела она как-то несолидно. Хотя приключения на Луне были захватывающими. Сюжет Ганс уже почти забыл, но, кажется, на Луне тогда нашли драгоценные металлы и камни. Но ведь если вдуматься, глупо тащить на землю золото и платину, дорого она обошлась бы! И еще он смотрел когда-то русский трофейный фильм «Космический рейс», где на Луну летели русские. Ну, в это поверить вообще было невозможно! У них, говорят, и самолеты фанерные были!

Но рассказывать обо всем этом ун-Леббель не стал. Не хотел стать объектом насмешек. Конечно, понятное дело, маленький мальчик насмотрелся сказок, вот и вырвалась у него фраза про путешествие к звездам. И потом, о каких звездах могла идти речь, ведь, если прав великий Гербигер, звезды всего лишь осколки льда, а солнце и кружащие вокруг него светила висят в каверне, окруженные со всех сторон каменной толщей материи!

— Кстати, камрады, — Фридрих поднялся и посмотрел на наручные часы. — Вам не кажется, что мы с вами немного засиделись? Обед через тринадцать минут.

Ганс даже обрадовался, что неловкая пауза закончилась таким удобным для него образом.