Дерзость

Под Пуховичами

Итак, мы остаемся в глубоком тылу врага, чтобы заниматься диверсионной работой на железной дороге Минск — Бобруйск. Кроме диверсионной деятельности, Хозяин потребовал от нас вести разведку на Пуховичи. До войны там был военный городок. Постройки полностью сохранились, и в этих зданиях постоянно квартировали немецкие воинские части. Одни часто сменялись другими. Одни выбывали, другие прибывали Наша задача состояла в том, чтобы знать, какая часть и откуда прибыла, какая и в каком направлении выбыла.

Вскоре в ближайшей к Пуховичам деревне мы нашли надежных людей и стали получать от них необходимую информацию.

В ожидании груза занялись устройством базы. Для этого было выбрано заболоченное место между деревнями Лозовое и Полядки. Туда начали свозить картошку и другие продукты на случай зимовки. Здесь, в районе Гроздянки, Маковья, была обширная партизанская зона, которую успешно контролировали крупные партизанские отряды Королева, Флегонтова, Тихомирова, Ливенцева. Для нас это было чрезвычайно удобно. Еще нигде до сих пор в Белоруссии мы не чувствовали себя в безопасности, ни разу не ночевали в деревнях, не мылись в бане, забыли, что такое чистое белье и обмундирование. Нет, здесь нам положительно все нравилось!

Шарый с Морозовым занялись разведкой, а мы с Самуйликом стали готовиться к диверсиям на железной дороге. Перед тем впервые за время пребывания в Белоруссии помылись в бане. Отправились на первый пар с Чеклуевым и Стениным. Чеклуев все почесывался да приговаривал: "Не одна меня тревожит, десять на десять помножить" Баня топилась по-черному. Зажгли коптилку, разобрались, где ковш, где вода. Одежду повесили на жерди у самого потолка — ее надо было прожарить.

Стенин поддал пару. Забрались на полок и начали обрабатывать друг друга вениками. Мыла не было, но из бани вышли с ощущением необычайной легкости во всем теле. Недаром говорят: "Баня парит, баня правит, баня все поправит". После бани привели в порядок обмундирование и пошли устраиваться на новом месте Местом жительства для нас теперь стала деревня Маковье. Расселились мы в ней по 2-3 человека в хате.

Подготовку к очередным боевым операциям начали со знакомства с районом действия по карте, изучали возможные маршруты выхода к железной дороге. Результаты оказались не очень приятными. До участка железной дороги Осиповичи — Минск было не менее тридцати километров напрямую. Двигаясь по этому маршруту, необходимо пересечь дорогу Свислочь — Липень и реку Свислочь. Самуйлик для действий на "железке" избрал хорошо знакомый ему район Талька Верейцы. В этих местах он устроил несколько крупных крушений, однако и этот маршрут был тоже не из легких.

Пришлось задуматься о средствах передвижения. Ясно было, что без лошадей не обойтись. Перед войной в Белоруссии квартировали кавалерийские части. При отступлении выбракованных лошадей оставили в колхозах. В лесах и болотах часто попадались луки от седел, на которые мы до сих пор не обращали внимания. Теперь мы стали их подбирать, но это было только полдела, значительно труднее оказалось оборудовать седла — не было сыромятины, ремней для подпруг, стремян и уздечек. С большим трудом мы нашли необходимые материалы и сделали несколько седел. Подобрали и несколько кавалерийских лошадей. Теперь появилась возможность совершать за короткое время дальние рейсы — вплоть до ближайших подступов к железной дороге.

С нетерпением ждем груз. Обещали сбросить в ночь на 27 сентября. В условленном месте зажгли костры, но самолет так и не появился. В следующую ночь над нами дважды прошел "Дуглас". Ни одного парашюта в темноте мы не заметили, но груз, оказывается, все-таки выбросили, прямо возле нашей деревни. В ночь на 2 сентября снова выбросили груз с сопровождающими Георгием Шихалеевым, высокого роста, рыжеватым,, круглолицым парнем, и Георгием Плотниковым, невысоким, плотным и сильным бойцом.

Наконец-то у нас пополнились запасы патронов и гранат, и, что особенно важно, нам прислали сапоги и питание к рации. К сожалению, батареи быстро садятся, надолго ли хватит двух комплектов?

Наш отряд теперь насчитывал более тридцати человек, что позволяло заниматься и разведкой, и диверсиями на железной дороге. Поэтому небольшую группу во главе с Пантелеем Максимуком удалось безболезненно выделить и направить в прежний район действия — южнее Осиповичей. Эта группа должна была подготовить запасную зимнюю базу. Захватив с собой взрывчатку и боеприпасы, Максимук с товарищами на другой же день после получения груза отправились в обратный путь. Мне с группой бойцов было поручено сопровождать их, чтобы помочь перебраться через железную дорогу. Мы тоже взяли с собой мины и килограммов двадцать взрывчатки с тем, чтобы обосноваться на некоторое время в районе "железки" и устроить крушение. Пока у нас были самые скудные сведения о деревнях, расположенных между рекой Свислочь и железной дорогой, но мы знали: партизанских лагерей в этой зоне нет.

Из Маковья выехали часов в пять вечера, часть на крестьянских подводах с возчиками, которые должны, были довезти ребят до реки и вернуться обратно, а несколько человек, в том числе Чеклуев, Стенин, Никольский, Арлетинов, Морозов и я двинулись верхом.

Без приключений проехали Лозовое, Бозо, Вязовницу. Дальше пошли места более опасные: дорога Свислочь — Липень немцами использовалась довольно интенсивно. По ней то и дело проносились машины с солдатами, проходили обозы. Но сейчас, поздней ночью, здесь было спокойно. Отпустив возчиков, у деревни Малиновки мы вышли к реке Свислочь. Никаких средств для переправы нам на этот раз найти не удалось. Подручного материала хватило лишь на сооружение маленького плотика, на котором переправили на ту сторону одежду, обувь, оружие и взрывчатку. Держась за плот, переправился и Максимук. Остальным пришлось перебираться вплавь или верхом. Впрочем, это было одно и то же — из воды торчали только уши да ноздри коней, а прильнувшие к крупам лошадей верховые были по шею в воде. В целом переправа прошла хорошо, только очень продрогли. Одевшись в сухое, погнали коней рысью; пешие, держась за стремена, бежали рядом. Согрелись. Часов в пять утра устроили привал. Лошадям задали овса, а сами, натянув палатки и тесно прижавшись друг к другу, легли спать. Бодрствовать остались только постовые. Впрочем, место было настолько глухое, что эта мера предосторожности, возможно, была и лишней. Но, как говорится, кашу маслом...

В полдень один за другим начали вставать. Лошади давно уже покончили с овсом и стояли, переваливаясь с ноги на ногу, не было только почему-то коня Левы Никольского.

— Лева, а где же твой жеребец? — спросил его Костя Арлетинов.

— Что значит где. Я его привязал, как и все, — сказав это, Лева оглянулся. Но его черного вислогубого флегматичного мерина и в самом деле поблизости не оказалось.

Лошадь вскоре нашлась. Ушла она недалеко. На конце уздечки болталась крепко привязанная тоненькая веточка репейника.

— Знаешь что, Лева, если не хочешь ходить пешком, для привязи выбери в другой раз что-нибудь поосновательнее, чем куст лопуха, — не удержался я от замечания.

К слову сказать, на первых порах случалось с Никольским кое-что и похуже. То заснет преспокойно на посту, то забудет на привале бесшумную приставку к винтовке. Однажды он забыл даже винтовку, оставил в деревне, куда ездил за продуктами: поставил ее возле двери, поел хлеба с молоком и преспокойно ушел.

И только на полдороге к лагерю вдруг ощутил, что ему чего-то недостает. Храбрый он был парнишка, беззаветно храбрый, готовый идти на любую, самую рискованную операцию, но на этот раз все у него внутри оборвалось. "Теперь-то уж меня не простят, и помирать мне позорной смертью", — подумал он и что есть сил побежал назад, в деревню. Влетел в избу с гранатой в руке:

— Где винтовка?

— Вон твоя стрельба, — ответил хозяин, указав в угол.

Лева схватил винтовку и снова побежал. Пришел в лагерь, когда все уже спали. Часовому объяснил свое опоздание тем, что объелся и промучился животом.

Что поделаешь, солдатами становятся не сразу, а в ту пору Леве Никольскому и восемнадцати не было.

Осеннее солнце поднялось уже довольно высоко, роса давно высохла. Лева с Костей начали готовить обед, а остальные по очереди пасли лошадей или чистили оружие. В путь тронулись около пяти часов вечера. Не заходя ни в одну из деревень, глубокой ночью возле деревни Гарожа вышли к железной дороге. Попрощались с группой Максимука. На краю сделанного немцами завала, в сотне метров друг от друга две группы бойцов встали в охранение. Наши товарищи спокойно перешли железную дорогу и пропали из виду, а мы углубились на несколько километров в лес и расположились на отдых. В эту ночь, да и весь следующий день движения по железной дороге не было. Видимо, где-то партизаны устроили крушение. Движение возобновилось только к вечеру, да и то лишь в сторону Осиповичей. Оставив лошадей и все лишнее имущество в лесу, мы двинулись к "железке". Прошли завал и в течение примерно двух часов вели наблюдение. Несколько раз, стуча коваными сапогами, через почти равные интервалы времени прошла охрана. Поезда пока не было, но он мог появиться в любую минуту — надо двигаться ближе к полотну железной дороги.

На этот раз взяли с собой мины с электродетонаторами замедленного действия, так как поезда стали ходить с двумя-тремя платформами впереди. И не ошиблись. Фугас взорвался под паровозом Крушение удалось. Паровоз и восемь вагонов были разбиты. При крушении погибло много вражеских солдат и офицеров, следовавших на отдых. Движение на железной дороге гитлеровцам удалось восстановить только к вечеру следующего дня.

Пока ремонтники разбирали вагоны и восстанавливали путь, мы побывали в нескольких ближайших к железной дороге населенных пунктах. Зашли в Ражнетово-1. Полиции в деревне не было. Жители встретили нас очень радушно. От них мы узнали, что полицейских управ нет и в других ближайших деревнях Залесье, Александровке и Мотовиле. Заночевали в лесу, а на другой день снова пришли в деревню И снова узнали много интересного.

Во-первых, что в окрестных лесах можно найти луки от седел, деревенские мальчишки даже обещали нам помочь в поисках. Во-вторых, что возле деревни Гарожи в лесу когда-то были большие склады артиллерийских снарядов В боях с наступающими фашистами использовать их полностью, видимо, не удалось, и склады были взорваны. Снаряды взорвались не все, часть из них силой взрыва отбросило на десятки и сотни метров. И наконец те же мальчишки под большим секретом сообщили нам, что поблизости, в лесу, скрывается беглый немецкий солдат и ищет встречи с партизанами.

Этими сведениями мы воспользовались немного позже, а пока решили устроить очередное крушение. Поздно вечером проехали Залесье, Александровку и между станциями Ясень и Татарка оказались недалеко от железной дороги. Место открытое, для подхода неудобное. Хорошо еще, что луны не было.

Минировать на этот раз вызвались Лева Никольский, Коля Суралев, Миша Золотов и Федя Морозов.

Минирование прошло удачно. Где-то через час в сторону Бобруйска проследовал эшелон, и... и ничего. Мина не сработала.

— Лева, а батарейку проверил? — спрашиваю Никольского.

— А зачем ее проверять, ведь только что прислали!

— А все-таки?

— На язык попробовал, щиплет.

Обычно батарейки мы проверяли лампочками, но на этот раз такой проверки не сделали, и вот результат. Как теперь быть? Заряд жалко, а снимать его теперь опасно: чуть тронешь провод — может сработать детонатор. На такое дело послать кого-либо, сказав: "Иди сними заряд", — я не мог. Лева, чувствуя за собой вину, заявил, что пойдет снимать сам. Можно было и мне пойти с ним, но я решил отпустить его одного, пусть исправит свою ошибку, испытает еще раз свое мужество, это пойдет ему только на пользу.

Лева пополз к полотну.

— Сначала вытащи из фугаса детонатор, а потом отсоедини батарею, — шепотом напутствовал я его, хотя он прекрасно знал, в каком порядке надо проводить разминирование.

Батарея и в самом деле оказалась слабой. Спасенный заряд вскоре вновь был использован. Минировали опять Никольский и Суралев. Ими был подорван эшелон с военной техникой, следовавший в сторону Бобруйска. А для Левы Никольского этот случай с миной стал переломным. После него он избавился от детской беспечности и рассеянности, стал хорошим бойцом.

Основной запас взрывчатки группа использовала, но мины, батарейки и несколько шашек прессованного тола у нас еще оставались. Возвращаться за взрывчаткой в Маковье было очень далеко, и поэтому мы решили заняться выплавкой тола из снарядов. Мы знали, что плавленый тол детонирует от взрыва прессованного. Погода для начала октября стояла просто прекрасная, и провести еще несколько дней в лесу можно было совершенно спокойно.

Снаряды доставили из-под Гарожи, навьючив ими лошадей, и в лесном лагере закипела работа. Ни корыта, ни бачка под руками не было — снаряды разогревали прямо на костре. Этим делом занимались попарно, поочереди, а остальные бойцы в это время в безопасном месте оборудовали седла.

Движение поездов пока не возобновилось, и мы съездили в деревни Журавец, Ясень, Александровку — населенные пункты, примыкающие к самой железной дороге. В этих деревнях партизаны появлялись редко, и нам удалось в них раздобыть кое-что из военного обмундирования, а главное, разжиться темно-синими суконными казакинами. Они были на подкладке, наглухо застегивались крючками и пришлись нам очень кстати.

Весь день шестого октября мы провели в Ражнетове-1. С большим трудом вспоминая немецкие слова, Я написал дезертиру-немцу записку, чтобы он пришел в деревню. Под вечер мы с ним встретились. И вот тут мне пришлось пожалеть о том, что в школе да и в институте я не особо налегал на немецкий язык. Знать бы тогда, что он со временем пригодится. И, напрягая, память, я произнес:

— Гутен морген, гутен таг.

Ребята рассмеялись, засмеялся и немец. И тут оказалось, что он вполне сносно, хоть и с сильным акцентом может говорить по-русски.

— Здравствуйте, — произнес он и улыбнулся.

Это был молодой человек лет двадцати пяти, с хорошей военной выправкой, но худой, грязный и бледный. Старый потрепанный мундир висел на нем как на вешалке. Оружия при немце никакого не было Из его рассказов следовало, что он антифашист. Не желая воевать против нашей страны, две недели тому назад он сошел с эшелона, идущего в сторону Бобруйска, и подался в лес. В деревнях появлялся редко, опасаясь, что его могут схватить полицаи или жандармы. Рассчитывал с помощью местных жителей встретиться с партизанами и теперь очень рад, что встретился.

— Для чего? — спросил я.

— Чтобы воевать с фашистами.

— Почему мы должны верить вам?

— Я передам важные сведения, которые могут быть использованы командованием Красной Армии.

— Какие именно?

— Нумерацию, вооружение, численность войсковых частей, расположенных в Марьиной Горке и Пуховичах.

Кто же он такой — враг или друг? Если друг, будет у нас больше на одного безоружного бойца, если враг, то каковы его намерения? Надо доставить перебежчика в партизанскую зону и там хорошенько во всем разобраться. Кстати, и отдохнем несколько дней в теплых избах. Честно говоря, за эту неделю изрядно устали. Хотя днем и тепло было, зато ночами холод пробирал до костей.

Послали разведку к реке Свислочь — в той стороне виднелось зарево от огромных костров. Разведчики вскоре вернулись. Оказалось, что это наши товарищи во главе с Шарым уничтожают запасы дров, заготовленных оккупантами. Через некоторое время они появились в нашем расположении.

— Из чего же плоты будем делать? — поздоровавшись, спросил я у Шарого.

— На плоты оставили. А дрова... Не оставлять же их немцам.

— А что, собираются вывозить?

— Уже возят. Вернее, вывозили. На тракторных санях, а потом уж перегружали на машины.

Шарый еще накануне заминировал дорогу и взорвал трактор, а теперь вот догорают дрова. Скоро от огромных штабелей останутся только кучи золы...

Я доложил Шарому, что нам удалось подорвать два воинских эшелона, отметил мужественный поступок Никольского. Капитан похвалил меня и ребят за то, что заготовили взрывчатку, а когда подвели к нему дезертира, поморщился и произнес:

— Не имела баба хлопот, да купила порося! На черта он нам нужен?

— Ганс утверждает, что может дать важные разведданные, — заметил я.

— Послушаем, — сказал Шарый и спросил немца: — Что вы можете сообщить?

И тот неторопливо стал перечислять наименования, нумерацию, численность и вооружение войсковых частей, размещенных в Марьиной Горке и в Пуховичах.

— Очень интересно, — заявил Шарый, — спасибо. — И пожал Гансу руку. Тот сразу повеселел. Затем Шарый взял меня под руку и отвел в сторону.

— Все, что он сказал, соответствует самым свежим данным из других источников. Это подозрительно.

— Почему?

— Ведь он дезертировал две недели назад. Неужели за это время не произошло никаких перемещений войсковых частей?

— Могло и не произойти.

— А если произошло, то знать об этом, находясь в бегах, немец не мог, если, конечно, он не вражеский лазутчик.

— Верно. Это же нетрудно проверить.

— Сейчас мы тронемся в путь, будем вести за ним тщательное наблюдение. Возможно, он чем-нибудь выдаст себя.

Договорились мы и еще кое о чем.

Ганс быстро освоился со своим положением. Уже на переправе через Свислочь он хлопотал, как и все, с интересом работал на сборке плота, стараясь быть на виду у Шарого. А когда переправились, перешли шлях и устроились на отдых в деревне Игнатовке, проявил вдруг чрезмерное любопытство к нашему маршруту, то и дело заглядывая в развернутую Шарым карту. Он спрашивал, какие населенные пункты мы должны пройти, далеко ли до лагеря. Если Ганс немецкий агент, то поведение его непонятно. Разведчик вел бы себя иначе. А может быть, он специально прикидывается простаком? Или считает нас круглыми дураками?

Шарый между тем, не высказав, казалось, Гансу и тени неудовольствия, подробно и охотно рассказал о нашем маршруте. В вещевых мешках бойцов нашелся и комплект белья, и портянки, и костюм. Гансу перед сном предложили переодеться, что он сделал с большой охотой.

— Эй, Петро, — крикнул Шарый Токареву, — выброси это барахло, — и кивнул на тряпки Ганса.

Однако барахло выброшено не было, оно попало в другой дом, и там его тщательно осмотрели, но каких-либо уличающих немца документов обнаружить в одежде не удалось.

— Ну а теперь спать, — скомандовал Шарый, — Ганс, Петро — на печку!

Шарый и еще несколько бойцов легли на полу.

Среди ночи Токарев обул сапоги Ганса и вышел по нужде.

Ганс в это время, возможно, и не спал, но не проявил никакого беспокойства — не лапти же обувать бойцу, чтобы сходить на двор. Вскоре Петро вернулся, зябко поеживаясь, три раза кашлянул в кулак, поставил на место сапоги, забрался на печь и тихо улегся. Все мы за этот день очень устали и не хотелось среди ночи затевать допрос. Достаточно было дать понять Шарому, что в сапоге оказался изобличающий документ, что и сделал Токарев тихим покашливанием.

Еще до рассвета в домах, где остановились наши бойцы, хозяйки стали готовить завтрак — где картошку, где драники — своими продуктами мы не располагали, поэтому никаких претензий к ним быть не могло, накормили нас чем могли, и на том спасибо. После завтрака, когда начало светать, мы ушли в лес. На первом же привале Шарый подозвал к себе Смирнова, Морозова и меня и велел привести Ганса.

Тот, ничего не подозревая, сидел на пеньке и насвистывал какую-то мелодию. Ни слова не говоря, Шарый развернул бумагу, которая была обнаружена у немца, и показал ему. Ганс побледнел, рванулся, но крепкие руки Васи Смирнова не позволили ему даже сдвинуться с места.

— В этом документе, — начал Шарый, — написано, что обер-лейтенант Ганс Мюллер направлен с особо важным заданием к партизанам, и всем немецким учреждениям и частям вермахта надлежит оказывать ему всяческое содействие. В чем заключалось ваше задание?

Мюллер поднял на Шарого полные ненависти глаза и произнес:

— Я вам ничего не скажу.

— Что так?

— Все равно вы меня расстреляете.

— Почему? Если вы располагаете важными сведениями, например, в какие районы, в какие отряды направлены ваши люди, с какой целью их послали, мы сохраним вам жизнь и с первым же самолетом переправим в Москву. Подумайте.

На этом разговор закончился. Шарый распорядился увести пленного.

Когда мы остались одни, подошли и другие бойцы.

— Что с ним церемониться, — заявил Лева, — расстрелять его, и все дела.

— Это не годится, он может дать важные показания, да и не нам этим заниматься. Мое предложение — сдать его партизанам, — сказал я. Шарый согласился.

Примерно через неделю после возвращения в Маковье Шарый предложил мне съездить в разведку под Марьину Горку. За прошедшее время там могли произойти изменения — одни части могли сменить другие. Решили ехать на телеге. Запрягли тройку лошадей. Со мной поехали Саша Чеклуев, Миша Золотов и Саша Стенин.

Путь был не близкий — километров тридцать пять, поэтому до места добрались уже к вечеру Золотову пришлось остаться с лошадьми, а мы втроем зашли к нашей связной. От нее узнали интересную новость: при крушении поезда с ранеными под Осиповичами в ночь на 2 октября 1942 года разбилось восемь вагонов. По слухам, при этом крушении погибло восемьдесят солдат и офицеров противника. Получивший при этом тяжелые увечья генерал скончался. Это была наша работа.

Уже в полной темноте один из партизан отряда "Правда" проводил нас в свой штаб. Данные нашей разведчицы подтвердились. Здесь нас приняли очень хорошо, накормили самих, дали лошадям овса, что было для них редким лакомством, и утром мы выехали в Маковье. Шарый составил текст радиограммы, дал прочитать мне. Затем Зализняк зашифровал ее и передал Хозяину: "В Марьиной Горке расположилось 1800 курсантов зенитно-артиллерийской школы No 0/П-41 Там же находится гренадерский полк No 2635 п/п 11024. На станции Талька гитлеровцы разгрузили 32 вагона с авиабомбами". Сообщили также о результатах диверсии на железной дороге.