Дерзость

Вместе с партизанами

Во второй половине дня 27 мая 1942 года меня вызвали к майору А. К. Спрогису. В кабинете уже находился капитан Шарый. Майор пригласил нас к столу и зачитал боевой приказ, который гласил: "Командиром группы назначается капитан Шарый Илья Николаевич, его заместителем — Фазлиахметов Фарид Салихович.

Состав группы: Зализняк Василий Павлович — радист. Смирнов Василий Дмитриевич — помощник радиста, Максимук Пантелей Григорьевич, Никольский Лев Константинович, Пряжникова Раиса Александровна, Садовик Леонид Иванович, Смирнова Валентина Васильевна, Стенин Александр Алексеевич, Суралев Николай Яковлевич, Чеклуев Александр Васильевич — бойцы группы.

Десантироваться на парашютах в 50-60 километрах юго-западнее города Бобруйска. Район действия город Осиповичи. Основная задача — диверсия на железной дороге Осиповичи — Бобруйск и разведка железнодорожных перевозок".

— Есть замечания по составу группы или вопросы? — спросил Спрогис.

Замечаний не было. Состав группы нас вполне устраивал. Дело в том, что Максимук и Садовик в группе Шарого выполняли задания в тылу противника еще под Москвой, в октябре — ноябре 1941 года; остальных, кроме Никольского, он знал как участников боев под Сухиничами. А мы, старые товарищи: Стенин, Чеклуев, Суралев и я — еще раньше просили командира назначить нас в одну группу.

— Если вопросов нет, то готовьтесь к вылету.

— Когда летим? — спросил Шарый.

— После ужина поедете на аэродром. А сейчас идите изучайте карту и отдыхайте, — сказал Артур Карлович.

От Спрогиса мы вышли радостные и взволнованные. Наконец-то! Три последних месяца, которые ушли на подготовку к этому заданию, казались нам зря потерянным временем. Правда, за это время все успели подлечиться и набраться сил, в том числе и Саша Стенин, раненный в предплечье с повреждением кости. Ранение Стенина было тяжелое, кисть правой руки стала худосочной, пальцы гнулись с большим трудом. Если бы мы не помогли ему убежать из госпиталя, его, наверное, комиссовали бы и отправили в какую-нибудь тыловую часть, чего ему очень не хотелось. А теперь он, к всеобщей радости, с нами.

Впереди бессонная ночь, и неплохо было бы сейчас поспать, но все находились в состоянии радостного возбуждения, и никто не хотел ложиться. Еще раз проверили содержимое вещевых мешков, хотя в этом не было никакой надобности, и после ужина начали погрузку.

Вася Смирнов и Коля Суралев стояли в кузове полуторки, а остальные подавали вещмешки и тяжелые грузовые контейнеры, набитые боеприпасами, взрывчаткой, продуктами. Николай старался укладывать вещи основательно и работал по-крестьянски — неторопливо, Василий весело шутил и балагурил: "Мы вятские, ребята хватские, семеро на возу, один подает, кричим: не заваливай"...

Вот наступила минута прощания с товарищами. Кто то машет рукой из раскрытых окон верхних этажей, другие спустились вниз, обнимают и целуют. Среди них Клава Милорадова, Надя Белова и многие другие. Наша группа летит одной из первых, пройдет какое-то время — настанет и их день. Все нам желают успехов и самое главное — благополучного возвращения домой...

Итак, нас двенадцать человек. Наши девушки — Валя и Рая — уже не новички, были в боях под Сухинича-ми. Валю я хорошо помню. Эта щупленькая рыжеволосая девушка делала мне перевязку. Виделся я несколько раз тогда и с Раей. Она невысокого роста, полная, широкоплечая, очень сильная и очень добродушная. Вот Лева Никольский — тот новичок. Худой, длинный и чуть-чуть заикается. Перед войной закончил семь классов и ремесленное училище. По профессии слесарь. В нашу часть он пришел по комсомольской путевке в начале 1942 года. Лева совсем еще мальчик.

Шарый и Максимук чем-то похожи друг на друга. Оба среднего роста, смуглые, горбоносые, оба в синих диагоналевых брюках, у обоих на шерстяных гимнастерках ордена боевого Красного Знамени. Шарый строен, широк в плечах, на смуглом лице его широко расставленные большие карие глаза. Знаю его как храброго, опытного и решительного командира.

Пантелей Максимук одет щеголевато, обут в блестящие хромовые сапоги, всегда чисто выбрит и надушен. Уроженец Западной Белоруссии, он разговаривает на каком-то смешанном русско-польско-белорусском диалекте.

Коля Суралев на год старше Левы Никольского. У него за плечами боевое крещение под Сухиничами, ранение и госпиталь. Он парень серьезный, немногословный, вдумчивый.

Василий Зализняк, наш радист, и его помощник Василий Смирнов — кадровые солдаты, двое из тех немногих, кто уцелел в неравном бою с фашистами в деревне Попково 23 января 1942 года. Я их еще не знаю, не могу сказать, как поведут они себя в деле. Но внешность обоих к себе располагает. Оба они среднего роста, физически крепкие. Зализняк — украинец, смуглый, красивый. По характеру общительный, жизнерадостный человек. Смирнов — ярославец, чуть-чуть курносый, белобрысый, с озорными и большими черными глазами. Лицо у него простое, открытое.

Прощание с товарищами закончилось — машина выезжает из ворот. Едем на Центральный аэродром. Оттуда самолетом перелетаем на Внуковский.

Во Внукове надели и подогнали парашюты, вещевые мешки, укрепили оружие и снова заняли места в самолете. "Дуглас" вырулил на бетонную дорожку, на какое-то время остановился, потом взревел моторами и начал разбег по взлетной полосе...

Лунная ночь, летим низко, поэтому хорошо видны дома, деревья. Летим уже часа два, а то и три. Под нами извилистая, со множеством рукавов и островов река Березина. Когда река осталась позади, раздалась команда: "Приготовиться!" Сопровождающий нас инструктор парашютного дела цепляет карабины вытяжных фалов за скобы на бортах самолета. Люки открыты. Вспыхнули красные сигнальные лампы — это значит: "Пошел!" Один за другим бросаемся головой вниз. Грузовые мешки должны скинуть со второго захода, когда мы будем уже на земле. Задумано правильно: не понадобится их долго искать, они будут падать у нас на виду. Высота небольшая, но внизу туман. Парашюты моих товарищей рядом. Ближе всех Лева Никольский. Кричу ему, чтобы свел ноги вместе и подогнул в коленях вижу, понял.

Подо мной не то лес, не то кустарник — разобраться так и не успел, плюхнулся в какое-то полувысохшее болото. На земле тихо, спокойно, война бушует где-то очень далеко от нас. Собрались быстро, так как приземлились кучно и никто не получил повреждений. Грузовые мешки, мерно раскачиваясь, приближались к земле Приняли их почти на руки, выволокли на сухое место.

Светает. Поют соловьи. Ни пения петухов, ни собачьего лая не слышно, значит, поблизости нет ни деревни, ни хутора, место глухое и, видимо, безопасное. Тем не менее Шарый предложил побыстрее извлечь из грузовых контейнеров самое необходимое — прежде всего питание к радиостанции и боеприпасы. Наши вещевые мешки потяжелели...

Парашюты и оставшийся груз тщательно спрятали з разных местах, замаскировали. Теперь можно бы и отдохнуть немного, да не дают покоя комары, которых в горячке первых минут приземления мы не замечали. Надо разводить костер. Что ж, заодно обсушимся и позавтракаем — обстановка в самом деле позволяет немного расслабиться.

Саша Стенин подает голос:

— Айда по дрова!

Набираем хворост, Саша разжигает костер, это он умеет делать в любом месте, в любую погоду. Костер разгорается все жарче и жарче. Первым делом разуваемся, сушим сапоги, портянки. В походе сухие, правильно замотанные портянки — большое дело. Многому нас обучили во время подготовки: владению личным оружием, минированию, парашютным прыжкам, а тут выяснилось, что чуть ли не половина не умеет обращаться с портянками. Саша Стенин и Вася Смирнов показывают, как это нужно делать.

Поднимается солнце, туман рассеивается, становится теплее. Леня Садовик, раньше всех успевший обсушиться и переобуться, тихо напевает: "Садо, садо, садо виноградо..." — и начинает приплясывать. Этот парень во всем похож на цыгана: смуглый, горбоносый, кудрявый, большой знаток и любитель цыганской песни. Всегда веселый и жизнерадостный, он умел скрашивать нашу нелегкую жизнь и вскоре стал всеобщим любимцем.

На костре в котелках сварили крепкий чай, поели сухарей с салом и двинулись в далекий путь на север, в район действия, под Осиповичи. Возле деревни Брожи пересекли железную дорогу Бобруйск-Рабкор и решили устроить привал.

Время — двенадцать часов. Пора выходить на связь. Зализняк шифрует короткий текст радиограммы, Смирнов тем временем с помощью Стенина натягивает антенну. В эфир летят точки, тире, точки: "Приземлились благополучно. Двигаемся в район действия".

Отвечают: "Поздравляю с благополучным прибытием. Желаю успехов в боевой деятельности. Хозяин". Зализняк работает на ключе и записывает удивительно быстро и четко. Надежный радист.

Все хорошо. И погода теплая, и день солнечный, и дорога сухая, песчаная в сосновом бору. Вот только комары по-прежнему не дают покоя. От их бесчисленных укусов особенно страдают девчата. Идем по заброшенной лесной дороге. Неожиданно впереди, метрах в ста от нас, на дорогу вышли двое неизвестных. На плечах винтовки, за спиной вещевые мешки, одеты в гражданское. Шарый громко окликнул их, приказал остановиться. Но где там! Завидев нас, они пустились бежать. Шарый дал из автомата короткую очередь и еще раз предложил им остановиться. Но те уже скрылись в гуще леса.

— Чего не стреляли по ним? — спросил Шарого Лева Никольский.

— А если это партизаны?

Спустя несколько месяцев, мы узнали, что эти двое были Виктор Калядчик и Костя Сысой. Они не числились ни в каком партизанском отряде, но с самого начала немецкой оккупации ушли в лес, раздобыли оружие, взрывчатку и занимались диверсиями самостоятельно. Встретившись с нами еще раз, ребята попросились в нашу группу, и мы их приняли.

Двигаясь напрямик по компасу, к вечеру вышли к какой-то деревне. Это был первый населенный пункт на нашем пути. Приняли решение зайти в селение, чтобы точнее сориентироваться и узнать, какая обстановка в немецком тылу.

Остановились в лесу, недалеко от деревни. Отдохнули, а ночью несколько человек, в том числе и я, во главе с Шарым отправились в разведку. Командир осторожно постучал в окно крайней хаты. Загремели запоры, и на пороге появился хозяин. На наш вопрос, нет ли в деревне немцев, он ответил, что в деревне ни немцев, ни полицаев сейчас нет. Деревня называется Макаровка. Ближайшие немецкие гарнизоны стоят в Глуше и в Богушевке. Наведываются сюда немцы довольно часто. Бывают и так называемые "добровольцы" из батальонов "Днепр" и "Березина".

— Что еще за "добровольцы"? — спросил Шарый.

— Ну, их так называют фрицы. Конечно, немногие из наших по доброй воле пошли на службу к гитлеровцам: у военнопленных ведь незавидная участь голодная смерть, расстрел или вот эти батальоны.

— Какое у них настроение?

— Настоящих врагов Советской власти среди них очень мало, при удобном случае, уверен, многие перейдут к партизанам.

Мы поблагодарили хозяина за эти сведения и, предупредив, чтобы он не болтал о нашем появлении, ушли в лес, к своим.

Товарищи наши немножко отдохнули, можно было двигаться дальше. Имея сведения о немецких гарнизонах, мы выбрали самое безопасное направление и снова двинулись в путь, ориентируясь по компасу. Не прошли и километра, как оказались в болоте — настоящем белорусском болоте, о котором до сих пор были только наслышаны. По колено в воде, а то и повыше шли всю ночь.

Ох и вымотало нас это болото! Как только вышли на сухое место, сразу сбросили вещевые мешки и легли на землю, тяжело дыша и обливаясь потом. Опять надо было разжигать костер, раздеваться, сушить одежду и обувь.

— Аида по дрова! — снова бросил клич Стенин. Несколько бойцов усталой походкой пошли вслед за ним и вскоре вернулись с хворостом. Стенин сделал небольшую горку из тонких сухих веток, поджег ее спичкой, и вот уже запылал большой жаркий костер... Бедные наши девчонки. Обе дрожат, губы посинели... Отходим в сторонку, даем им погреться и обсушиться первыми.

Пантелей не может стянуть намокшие хромовые сапоги. Просит помочь Леву. Тот неумело берется за сапог и тянет на себя.

— Да ты за пятку, за пятку, вот так, ну, давай, тяни сильнее...

Пантелей, уперевшись руками в землю, вытянул ногу. Лева из всех сил тянет. Наконец сапог снимается, и Лева под хохот окружающих падает на спину. Ко всеобщему удовольствию вся эта процедура повторяется еще раз.

Вдруг совсем близко раздаются детские голоса. Тихонько выходим на опушку леса! У костра сидят двое мальчишек и увлеченно разговаривают.

— Эй, хлопцы, — окликает их Шарый, — идите сюда!

Ребята встают и сначала с опаской, а затем с удивлением и радостью рассматривают нас, нашу военную форму, оружие.

— Червона Армия пришла!

— Нет ребята, мы выходим из окружения. Лица мальчиков тускнеют.

— Ну, как живем? — спрашивает Шарый.

— Якое там житье. Нема ничего, ни школы, ни кино, да и есть нечего, все бульба, да бульба.

— Бульбу варим, бульбу парим, бульбу так едим, — подшучивает Пантелей.

— Хотите? — предлагает один из ребят.

Бойцы долго упрашивать себя не заставляют.

Мальчишки дают каждому бойцу чуть обгорелые, горячие картофелины, и мы, перекатывая их с руки на руку, начинаем чистить. Кто-то вытаскивает из вещевого мешка маленький узелок с солью. Садимся у костра, обжигаясь, впервые пробуем белорусскую картошку. Вскоре она, благословенная, станет нашей основной, а порой и единственной пищей.

— Ну, як, смачна? — спрашивают ребята.

— Очень вкусная, — отвечаем дружно.

Перекусив вместе с ребятами, мы снова отправились в путь. Ночью перешли Варшавское шоссе, углубились километров на десять в лес и устроили привал. Вечером снова двинулись в путь и третьего июня поздно вечером прибыли на место встречи с группой лейтенанта Морозова.

Эта группа должна была вылететь позже нас и после приземления присоединиться к нам. Встреча была назначена в этом квадрате леса, но здесь никого не оказалось. Не оказалось в часовне и записки от Морозова. Мелькнула тревожная мысль: "Не случилось ли что с ребятами?" Впрочем, рассудив трезво, мы успокоились: никто заранее не мог назначить дату этой встречи, ведь места десантирования двух групп могли находиться на расстоянии многих десятков километров. Сделанный по рации запрос рассеял наши сомнения — группа вылетела лишь этой ночью.

В лесу было тихо. Развели костер, обсушились, обогрелись. Утром, попив кипятку, решили идти в ближайшую деревню — продукты кончились. Заглянули в карту — ближе всех находилась деревня Сатринка. Шарый приказал отправиться пятерым: мне, Леве Никольскому, Саше Чеклуеву, Рае и Коле Суралеву.

В деревню мы зашли со стороны леса, познакомились с жителями. Мужиков в деревне не было. Старики, женщины, дети. Хлева пустовали — скотину забрали немцы.

Жители Старинки поделились с нами картошкой, больше у них ничего не нашлось. Мы рассказали им о зимнем наступлении наших войск под Москвой, о положении на фронтах. И хотя положение на фронтах было не из легких, мы были уверены: победа будет за нами. И эту уверенность старались передать нашим соотечественникам, оказавшимся в оккупации.

Попрощавшись с жителями деревни, мы вышли на огороды и не спеша направились к лесу. И в это время с ревом и лязгом в конец деревни вползла танкетка, а за ней и машина с немцами. Пришлось поторапливаться. По Суралеву, который немножко отстал, немцы выпустили несколько очередей из автоматов, однако преследовать не стали, и наша группа благополучно вернулась к своим.

— В деревне танкетка, машина и человек двадцать немцев, — докладываю Шарому. — Что будем делать?

— Бить, — отвечает Шарый. — Заминировать дорогу и бить из засады.

Схватив оружие и фугасы с минами, мы побежали к деревне. Но то ли нечем было поживиться в Старинке, то ли немцев напугало появление партизан — они быстро убрались. На дороге еще клубилась пыль, но машины уже были далеко от нас.

Утром 5 июня, убедившись, что на месте встречи связных от Морозова нет, мы оставили ему записку и пошли дальше на север, ближе к Осиповичам. На этот раз идти впереди с компасом был мой черед. Через четыре часа вышли из болота на сухое возвышенное место в сосновом бору. И тут наткнулись на спящего под огромной сосной бородатого человека. Голова у него была прикрыта кепчонкой, на боку висел наган в самодельной кобуре. Морозов? Нет. Тот молод, а этот уже в годах. Самуйлик, заместитель Морозова? Нет, тот значительно меньше ростом. Кто же? Садимся возле незнакомца и начинаем его тормошить. Тот просыпается, удивленно смотрит на направленные в его сторону дула автоматов.

— Кто такой? — спрашивает Шарый.

Незнакомец, оправившись от удивления и легкого испуга, с улыбкой внимательно глядит на нас прищуренными глазами и заявляет:

— Или не догадываетесь, кто в лесу живет? А там вон мои хлопцы.

И в самом деле, впереди слева из-за деревьев на нас смотрят стволы винтовок. Ясно, что партизаны.

— Ольховец Семен Миронович, — представляется нам незнакомец. — Командир партизанского отряда.

— Капитан Шарый Илья Николаевич — командир группы.

— А документы у вас имеются?

— Какие там документы, — со смехом отвечает Шарый, — нам не положено.

— Откуда прибыли? Да, видать, и недавно, больно уж все новенькое: и одежда, и оружие.

— Из Москвы, — говорит Шарый.

— Из самой Москвы! Вот это гости! Слышите, хлопцы, москвичи к нам прибыли! Ну и ну... Эй, Петро! — кричит Ольховец. — Приготовь чего-нибудь, небось проголодались разведчики с дороги.

— Да погоди ты, дай познакомиться. Есть кто с Урала? — спрашивает Петр Токарев.

— Есть один, вот знакомься — Саша Стенин из Свердловска, — отвечаю я ему.

— Саша с "Уралмаша", — шутит Токарев, подходит к Стенину, обнимает его за плечи и уводит к костру. — Пошли, земляк, потолкуем. Я из Челябинска.

Девчата садятся чистить картошку, ребята рубят и подтаскивают дрова, а Шарый с Ольховцем продолжают деловой разговор. Я слушаю.

— Семен Миронович, обрисуйте обстановку в районе, — просит Шарый.

— Пока спокойно. Немцы в основном в городах и на железнодорожных станциях. Ближайший крупный гарнизон в Осиповичах. Там оба военных городка заняты гитлеровцами.

— Часто навещают?

— Частенько. Пытаются установить "новый порядок", а для защиты этого порядка агитируют крестьян создавать так называемые отряды самообороны. Лозунг у них такой: "Трудовому крестьянину — своя земля".

— И что, клюют на это?

— Кое-кто клюет, но таких единицы, подавляющее большинство не верит в победу фашистов, да и мы не сидим тут сложа руки. Боеприпасов мало, взрывчатки нет, но есть у нас одно неотразимое оружие — большевистское слово. Мы говорим крестьянам: "Земля была и останется вашей, а кому урожай достанется? Не о вас — о себе хлопочут фашисты".

— Ну, теперь, пожалуй, можно будет оживить эту работу — мы захватили с собой центральные газеты, брошюры, листовки.

— Вот это здорово!

— А как, партизан много в этом районе?

— Немного. Здесь небольшие отряды Шашуры, Кудашева, Кочанова, а за железной дорогой формируются, как я слышал, отряды побольше — там действует бывший председатель Осиповичского райисполкома Королев. На юге, в Белорусском Полесье, есть целый партизанский район, там организацией партизанских отрядов и их боевой деятельностью руководит Минский подпольный обком КП (б) во главе с Козловым Василием Ивановичем.

— Много ли бойцов в соседних отрядах? — спрашивает Шарый.

— Примерно сто человек.

— А как настроение?

— Ребята боевые, почти все кадровые, да вот увидите сами, познакомлю вас.

Семену Мироновичу за сорок. Он волжанин. В годы гражданской войны служил ротным комиссаром в 25-й Чапаевской дивизии. В мирное время был заведующим Осиповичским районным земельным отделом. Перед приходом немцев сразу ушел в лес и постепенно сколотил небольшой партизанский отряд, костяк которого составили попавшие в окружение красноармейцы. Отряд пережил трудную зиму сорок первого — сорок второго года, участвовал во многих стычках с карателями, понес значительные потери, но не потерял боеспособности.

— Сейчас благодать, — говорит Семен Миронович, — тепло, живем в буданах, на нас не капает, спим на матрацах, набитых сеном. Кругом непроходимые болота, немцам до нас не добраться.

Впервые за эти дни мы сытно поели, отдохнули и спокойно выспались в партизанских буданах из еловых ветвей. А утром приступили к строительству своих.

С нашим приходом настроение в отряде поднялось, да и мы, разумеется, были очень рады, что наконец-то встретились с партизанами. У нас были и боеприпасы и взрывчатка, был и опыт минирования, но мы не знали местности, не располагали данными об охране железной дороги. Теперь общими силами можно было провести достаточно крупные диверсии, и прежде всего на оживленной железнодорожной магистрали Минск — Бобруйск.

В ночь на 8 июня впервые идем на железную дорогу. Она проходит от нас примерно в пятнадцати километрах на северо-востоке. Участвовать в операции хочется всем, но в этом нет необходимости. Идут Шарый, Максимук, Чеклуев и я, от партизан — Петр Токарев. Он хорошо знает местность и кратчайшим путем выводит нас к железной дороге.

Лунный свет тускло высвечивает четыре рельса. Долго стоим на опушке леса. Прислушиваемся, не идут ли охранники. Нет, кругом тихо, лишь надоедливо пищат и больно жалят комары.

Но тишина эта не успокаивает, напротив, нам она кажется противоестественной и поэтому беспокоит и настораживает. Неужели так просто, без помех можно заминировать дорогу, устроить крушение и уйти?

Но вот до нас доносится шум приближающегося поезда. Максимук обращается к Шарому:

— Чего ждем? Давайте минировать!

— Я предлагаю подорвать поезд, идущий на Бобруйск, а этот не стоит, скорее всего идет порожняк, — отвечает Шарый.

Мимо проносятся вагоны и платформы, и не успел еще стихнуть стук колес этого эшелона, как со стороны Осиповичей показался другой.

— Вот этот, пожалуй, подорвем! — говорит Шарый.

Петя и Саша остаются в охране, а мы с Максимуком и Шарым быстро разгребаем балласт под рельсом, закладываем фугас — связку брусков тола — закручиваем вокруг рельса шнур электродетонатора. Остается вставить капсюль-детонатор в отверстие одной из шашек и отойти в лес. Мы так и делаем.

Паровоз приближается. И вот под его колесами вспыхивает яркое пламя, раздается взрыв. С грохотом и лязгом, ломая шпалы, поезд проходит еще несколько десятков метров и останавливается. Охрана открывает беспорядочную стрельбу, а мы, не двигаясь, стоим у опушки леса, ошеломленные неудачей. Почему же не завалился паровоз? Впрочем, все ясно: положили мало взрывчатки, фугас установили на прямом участке пути.

К тому же нас, очевидно, видели с паровоза, и машинист успел замедлить ход.

Тем не менее результат все же налицо. Пройдет немало времени, пока ремонтникам удастся поставить паровоз и вагоны на рельсы, отремонтировать путь и открыть движение.

9 июня движение поездов возобновилось. В ту же ночь в семи километрах юго-восточнее Осиповичей нам удалось устроить новое, уже довольно крупное крушение, а вскоре еще такое же на ветке Осиповичи — Слуцк.

В этих двух операциях мы учли свои ошибки. Теперь подкладывали под шпалу заряд тола не в три килограмма, как в первый раз, а десять-двенадцать, и для минирования выбирали место, где был крутой поворот дороги, чтобы состав сошел с рельсов, а мы не попали под свет паровозного прожектора при установке мин.

Вскоре весь небольшой запас взрывчатки, который мы сумели принести с собой, был израсходован, и нам пришлось отправиться за оставшимся грузом на место десантирования. А это — многие километры. С нами пошли несколько человек из отряда Семена Мироновича.

Два спрятанных грузовых контейнера нашли быстро и разложили их содержимое в вещевые мешки, а третий, в котором оставался комплект питания к рации, часть взрывчатки, гранат и мин, к нашему большому сожалению, исчез. Захватили также полотнища, стропы и лямки от парашютов. Это здесь большая ценность, местные жители охотно возьмут их в обмен на продукты. В конце июня вернулись в свой лагерь. Здесь нас ждала приятная новость — нашлась группа Морозова, девять человек. Федор Морозов, его заместитель Степан Самуйлик, Геннадий Зелент, Владимир Прищепчик, Иван Репин, Виктор Соколов, Михаил Золотов, Игорь Курышев, Нина Морозова. За короткий срок они сумели устроить три удачных крушения.

В последних числах в нашем лагере собрались представители нескольких партизанских отрядов. Командир одного из них — Шашура — доложил, что в двух соседних деревнях — Межном и Максимовских хуторах — немцы создают полицию.

— Полицаи эти именуют себя отрядами самообороны от партизан, кичатся своим "привилегированным" положением, бахвалятся, издеваются над местными жителями, обещают в ближайшее время покончить со "Сталинскими бандитами" — так они называют партизан. Ввиду того, что эти люди, поступив на службу к фашистам, сознательно встали на путь измены, я считаю необходимым ликвидировать предателей.

— А сколько их там? — спросил Шарый.

— Пока десятка два, но немцы продолжают вербовку.

— А как они укрепились?

— В том-то и дело, что пока никаких оборонительных сооружений они не успели возвести, — ответил Шашура.

— Тогда самое время разделаться с ними, — заключил Шарый.

На совещании было решено незамедлительно наличными силами окружить эти деревни и уничтожить полицаев. Разве можно допустить существование немецких опорных пунктов у себя под боком?!

В этой операции участвовали отряды Ольховца, Кудашева, Кочанова, Шашуры. Общее руководство было поручено капитану Шашуре.

Местные партизаны прекрасно знали рельеф местности вокруг этих деревень, поэтому пулеметные точки были расставлены на возвышенных местах таким образом, что все пространство перед ними простреливалось перекрестным огнем. У нас пулеметов в то время не было, поэтому несколько бойцов из нашей группы с винтовками залегли во ржи между пулеметными точками.

Были сформированы две штурмовые группы. Одной из них командовал Шашура, другой — Шарый. В состав штурмовых групп вошли бойцы, вооруженные оружием ближнего боя: автоматами, гранатами, наганами, пистолетами.

Скрываясь во ржи, эти группы подошли вплотную к полицейским участкам. По сигнальной ракете бойцы одним броском достигли полицейских участков, стали у окон и дверей. Несколько человек, в их числе Саша Чеклуев и Саша Стенин, ворвались с гранатами в руках в помещение. Чеклуев крикнул:

— Сдавайтесь, гады!

Полицаи подняли руки. Еще несколько гитлеровских пособников были взяты в собственных домах, сараях и хлевах. Те, кто пытался спастись бегством, были уничтожены из засад.

Весть о ликвидации двух полицейских гарнизонов разнеслась по округе. Гитлеровцам не удалось восстановить полицию в этих деревнях, не удалось им ее создать и в других местах нашей зоны.

Контроль за населенными пунктами на обширной территории южнее Осиповичей до Варшавского шоссе полностью перешел в руки партизан, что обеспечивало нам свободу передвижения и позволяло маневрировать в пределах десятков километров. Последнее обстоятельство было тем более важно, что позволяло нашему радисту выходить в эфир то в одном, то в другом месте — запутывая гитлеровцев. А не интересоваться нами немцы не могли — диверсии на "железке" продолжались.

В конце июня мы решили побывать на железной дороге Осиповичи — Слуцк. Движение по этой одноколейке не было особенно оживленным, но пользовались ею немцы регулярно.

В ближайшей от лагеря деревне знакомому колхознику Семен Миронович приказал запрячь подводу. Мы — Ольховец, Петя Токарев, Саша Стенин и я садимся в телегу, туда же кладем два десятикилограммовых фугаса и не спеша, глухой лесной дорогой, хорошо знакомой Семену Мироновичу, едем к "железке", стараясь объезжать корневища деревьев — шум далеко разносится по притихшему лесу.

Перед выездом на поляны останавливаем подводу, внимательно осматриваемся и прислушиваемся — нет ли засады. Лошадь спокойно прядет ушами. Тихо. Снова трогаемся в путь. Часа через два Семен Миронович натягивает вожжи.

— Приехали, хлопцы, выгружайтесь.

Мы снимаем фугасы. Подводу Семен Миронович загоняет в глубь леса, отпускает чересседельник, разнуздывает лошадь, задает ей свежескошенное сено.

И вот мы у цели. Залегаем в кустах и ведем наблюдение. Проходят обходчики. Вернутся они только через полчаса, за это время вполне можно успеть поставить мины. Так как движение на дороге было слабое, мы взяли с собой всего две мины — одну вибрационную, вторую нажимного действия — противопехотную. Мины решили поставить, хорошенько замаскировать, чтобы не обнаружили обходчики, и уйти, не дожидаясь подхода поезда. Мы знали: когда пойдет эшелон, от вибрации взорвется мина с часовым механизмом, а от прогиба рельса под тяжестью локомотива выдернется чека из противопехотной мины.

Саше Стенину минирование хорошо знакомо, сколько таких вот фугасов пришлось ему поставить на дорогах Подмосковья в октябре — ноябре 1941 года. Ему помогает Петя Токарев, хотя и новичок в минировании, но парень ловкий и расторопный.

Метрах в двухстах от Стенина приступили к минированию и мы с Ольховцом. Наша задача установить фугас с противопехотной миной. Ольховец разгребает землю, я отношу ее метров на двадцать от насыпи. В готовую ямку запихиваем под шпалу заряд, измеряем шаблоном зазор между шпалой и фугасом — маловато, надо еще подкопать. В этом деле ошибаться нельзя. Если зазор будет велик, прогиба шпалы под тяжестью паровоза может не хватить, чтобы выдернуть чеку, если мал самим можно подорваться. Наконец мина установлена и тщательно замаскирована. Место, где установлен снаряд, ничем не выделяется от окружающей местности, обнаружить его практически невозможно.

Фугасы сильные и взрывом разрушат приличный кусок железнодорожного полотна и насыпи. Паровоз на миг повиснет над воронкой, затем всей своей тяжестью рухнет, завалится на бок, за ним, налезая друг на друга, загремят под откос вагоны...

Отходим от полотна дороги на несколько метров. Я весь взмок от напряжения, Ольховец тоже вытирает пот со лба.

— Семен Миронович, ты иди к подводе, а я пойду к ребятам, посмотрю, что они там сделали, — говорю Ольховцу.

— Добре, — отвечает он и усталой походкой направляется в сторону леса.

Саша Стенин с Петром стоят у насыпи.

— Ну, как дела? — спрашиваю.

— Мину поставили, только вот часовой механизм не сработал, вместо положенных шестидесяти секунд остановился через двадцать.

Я задумался. За оставшиеся до боевого взвода мины сорок секунд эшелон может проскочить, или же взрыв произойдет где-нибудь в хвосте поезда — это не годится, надо снова запустить механизм.

— Вот что, хлопцы. Вы идите к подводе, а я попробую что-нибудь сделать.

Токарев ушел, а Стенин не трогается с места. Знает, на что я решился, не хочет оставлять одного. "Уйди, Сашка, мало ли что бывает!" — говорю ему. Стенин неохотно спускается с насыпи, проходит метров десять вдоль полотна и останавливается. Я карабкаюсь на насыпь, нахожу присыпанную сверху песком мину, ударяю пальцем по ее корпусу. Наклоняюсь и слышу, как тикает часовой механизм — десять, двадцать, тридцать секунд. Все, теперь можно уходить, теперь мина станет на боевой взвод. Начал осторожно спускаться с насыпи, и в этот момент горячая упругая волна подхватила меня и бросила в болото. Я с трудом встал на ноги и первым делом почему-то ощупал голову — вроде цела. Подбежал Саша Стенин, вижу его испуганные глаза — ему повезло, он оказался в мертвой зоне. Вместе с ним нашли мой автомат, который сорвало с плеча взрывной волной, и пошли к подводе. Тело стало тяжелым, ноги словно ватными. Остановились, оглянулись назад — огромная воронка, искореженные рельсы, вывернутые шпалы. Навстречу бегут Семен Миронович и Токарев.

— Живы! Как вы нас напугали! — кричит Петя.

А я, признаться, и испугаться не успел — так все неожиданно и быстро произошло.

Усаживаемся в телегу. Нестерпимо болит голова, по правой щеке текут струйки крови: видно, задело балластными камешками. Телегу трясет, и каждый толчок отдается резкой болью в голове. Терплю, помалкиваю.

Вот и деревня, где брали подводу. Там тихо. Даже собаки не лают. Семен Миронович помогает хозяину распрячь лошадь, а Петро уже раздувает огонь в печке.

— Саша, дай воды, — говорю ему, — надо помыть голову, она вся в песке.

Стенин выносит во двор чугунок теплой воды, ковш, полотенце.

— А мыло взял? — спрашиваю.

— Да разве можно с мылом свежие раны?

— А чем же их еще обработать? Неси, Саша, неси.

Степан выносит кусок черного, скорее всего самодельного мыла. Я намыливаю голову. Саша стоит рядом, поливает и морщится, он-то знает, как саднят свежие раны даже от простой воды, а тут еще и с мылом.

Становится немного легче, но боль не утихает. Идем в хату. Саша откуда-то достает чистую косынку, повязывает мне голову, а сверху надевает шапку-ушанку.

— А это зачем? — недоуменно спрашиваю я.

— Помогает при контузии, — авторитетно заявляет бывалый солдат.

Садимся за стол. Токарев приносит сковородку с яичницей, поджаренной на свином сале, нарезает большие ломти хлеба. В другое время я бы, конечно же, не отказался от такого угощения, но сейчас не до него. До тошноты болит голова...

— Ну рассказывай, что ты там схимичил? — просит меня Семен Миронович. Он тоже взволнован случившимся, но виду не подает.

— Я сделал так, чтобы часовой механизм отработал положенное время.

— Чего же она тогда шарахнула?

— Мина, видимо, была неисправна.

В лагере я появился повязанный косынкой и в шапке. Ребятам сказал, что заболели уши. Они у меня и в самом деле долго болели. О случившемся знали толь ко я да еще четверо: Саша Стенин, Петя Токарев, Семен Миронович и Шарый.

Впоследствии, прежде чем самому отправиться на боевое задание или послать на дело бойцов, мины с часовым механизмом я лично проверял самым тщательным образом, и такого случая больше не повторилось.

Через день в обед мы услышали взрыв именно в том направлении, где был установлен фугас с пехотной миной. Местные жители вскоре подтвердили наши догадки: средь бела дня возле станции Деревцы произошло крупное крушение.

Хотя еще болели уши и чувствовал я себя не совсем здоровым, однако без дела сидеть не мог. Попросил Шарого отправить меня на задание. Тот согласился, приказав взять с собой Ольховца-Семен Миронович хорошо знал местность.

— Кто идет с нами? — обращаюсь к ребятам.

На диверсии ходили только добровольцы. На этот раз ими оказались все. Большая группа на подрыве не нужна, поэтому отобрали четырех человек: Сашу Чеклуева, Петра Токарева, Семена Самуйлика, опытного подрывника, участника войны в Испании, и Геннадия Зелента — бесстрашного, рослого парня из группы Морозова.

Итак, нас шесть человек. Вполне достаточно для осуществления операции.

На подводе проехали значительную часть пути. Дальше начиналось заболоченное редколесье: до железной дороги Осиповичи — Бобруйск километра два надо добираться пешком. Что делать? Продвигаться по болоту в светлое время суток можно без особого шума, зато видно тебя как на ладони. Решили дожидаться вечера. Когда окончательно стемнело, двинулись в путь. Первым пошел Ольховец, мы, пятеро, след в след за ним. Идем медленно, стараясь не производить шума. Вот из тумана, словно висящая в воздухе, всплывает темная полоса насыпи, и вскоре наша группа выходит на более-менее сухое место. Садимся на землю, выливаем из сапог воду, отжимаем портянки.

Недалеко отсюда, по словам Семена Мироновича, есть довольно крутой поворот — железнодорожное полотно огибает излучину реки Синей, — стало быть, поезд при подходе к нам обязательно замедлит ход. На этот раз мы взяли фугас и электродетонатор с батарейкой от карманного фонаря. Заряд решили ставить в самую последнюю минуту. Это, конечно, довольно опасно, однако мы не могли рисковать драгоценным зарядом.

Фугас должны ставить я и Зелент. Ольховец и Чеклуев идут в охранение влево, в сторону Осиповичей, Самуйлик и Токарев — вправо. Задача охранения: открыть огонь по патрулю, если нас с Зелентом обнаружат и мы вынуждены будем спасать заряд или продолжать минирование.

Только успели занять свои места, как со стороны Осиповичей послышался шум приближающегося эшелона. Вдвоем с Геннадием подхватываем крепко увязанный фугас и карабкаемся на крутую насыпь. Поезд все ближе. Свет его прожектора где-то у нас за спиной, но здесь поворот, и нас не видно. Финками и руками быстро выбрасываем балласт между двумя шпалами, подсовываем фугас. Слева раздается треск автоматов, со свистом проносятся трассирующие пули — нас заметили. Однако мы не прекращаем работы. Еще несколько секунд — и скрученный тонкий жгутик проводов змейкой обвивает рельсы. Свет прожектора ложится на нас, но уже поздно — крушение неизбежно.

Мы с Геннадием едва успеваем перескочить на другую сторону полотна, как в темноте взметается вверх огромный столб огня, затем раздается грохот, лязг железа, трест ломающейся деревянной обшивки вагонов. Хорошо, что успели перебраться через насыпь, иначе оказались бы под обломками. Пробежав метров сто по ходу поезда, вновь карабкаемся к железнодорожному полотну. Где-то в хвосте эшелона взвиваются вверх ракеты. Немецкая охрана, стреляя на ходу, бежит по насыпи в нашу сторону. Со свистом проносятся светлячки пуль. У нас с Зелентом только пистолеты, нам отбиваться нечем, зато наши товарищи огнем из четырех автоматов заставляют немцев остановиться. Мы кубарем скатываемся вниз. Вот и Самуйлик с Токаревым. Они залегли за небольшим холмиком возле канавы и стреляют короткими очередями. Нашему появлению ребята очень обрадовались: живы! Но мешкать нельзя, надо уходить. То и дело припадая к кочкам при вспышках ракет, под обстрелом гитлеровцев выходим на сухое место. Ольховцев и Чеклуев уже здесь. Все целы, никто не получил ни царапины. Операция завершилась успешно.

Несколько дней спустя мы узнали, что под откос вместе с паровозом пошло восемнадцать вагонов с военной техникой. Ни паровоза, ни вагонов гитлеровцы не стали поднимать — видимо, ремонтировать их уже не было смысла.

* * *

Следующей нашей боевой операцией стало нападение на торфозавод "Свобода". В нем участвовали отряды Кочанова, Шашуры, Ольховца и наша диверсионная группа.

На этом заводе немцы организовали добычу торфа для нужд рейха. На работу были мобилизованы жители близлежащих деревень. Наша разведка установила: немцев и полицаев на заводе около пятидесяти человек, и располагаются они в большом двухэтажном деревянном доме. Было решено с помощью проводника незаметно вплотную подойти к этой казарме, обложить ее со всех сторон и уничтожить фашистов и их прихвостней. Но бой мог затянуться — гарнизон хорошо вооружен, да и к тому же на станции Ясень, в трех километрах от торфозавода, дислоцировался отряд железнодорожной охраны, который мог попытаться оказать помощь осажденным. Следовательно, гарнизон необходимо изолировать.

На совете командиров, проведенном перед началом выступления, был разработан детальный план предстоящей операции. Отряду Кочанова и группе Шарого поручалось уничтожить завод со всеми его постройками и оборудованием. Отряд Шашуры на дороге от торфозавода к станции Ясень должен был устроить засаду, чтобы отсечь вражеский гарнизон, не пропустить к нему подкрепления. С началом боя на торфозаводе предполагалось произвести крушение первого же поезда, который пойдет со стороны Осиповичей. Проведение этой диверсии поручалось мне и Ольховцу.

Я и Семен Миронович очень хорошо понимали всю важность поставленной перед нами задачи. Хотя наша диверсия и носила в данном случае, так сказать, побочный характер, однако от успешного проведения ее зависело многое. Кроме того, и сама по себе она могла нанести гитлеровцам немалый урон.

Выступили вечером. Не доезжая примерно километр до торфозавода, остановили подводы. Проводник повел туда штурмовую группу. Мы с группой засады пошли дальше, в сторону деревни Люлево. На подходе к железной дороге эта группа ушла влево, мы — вправо Вышли к опушке леса. Ого! Да здесь настоящий лесной завал. С трудом пробравшись через него, очутились на вырубке. Отсюда до полотна железной дороги рукой подать, метров пятьдесят, не больше.

Пока мы знакомились с местностью, на торфозаводе раздались первые автоматные очереди, взрывы гранат, вспыхнуло пламя. Операция началась. Охранники со стороны станции Ясень пробежали мимо нас к торфозаводу, а со стороны Осиповичей, как по заказу, послышался шум приближающегося поезда. Перестук колес стал учащаться. Видимо, машинист, заметив зарево пожара и рассчитывая поскорее проскочить опасное место, решил прибавить скорость. Спешили и мы. В данном случае маскировка фугаса была не нужна, только бы успеть установить.

Вдвоем с Ольховцем делаем подкоп, ставим фугас, затем батарейку с электродетонатором. Саша Стенин, Петя Токарев, Игорь Курышев, Саша Чеклуев — в охранении. Все готово. Едва успеваем отбежать под укрытие лесного завала, как раздается взрыв, паровоз проваливается в воронку, вагоны лезут друг на друга, сквозь грохот и лязг железа слышны крики фашистов.

Мы быстро уходим. Встречаемся с остальными на том же месте, где два часа назад расстались. Группа Шашуры тоже здесь. Из засады она частью уничтожила, частью рассеяла спешивший из Ясеня на помощь гарнизону торфозавода отряд фашистов. Шашуровцы захватили несколько пулеметов и автоматов. Отряд Кочанова уничтожил казарму с гитлеровцами. Группа Шарого перебила охрану, в канцелярии захватила важные документы.

Шарый весел и возбужден, большие карие глаза его блестят, голова гордо поднята — чувствуется, доволен...

С интересом слушаю его рассказ.

— К торфозаводу подошли в сумерках. Сосредоточились в каких-нибудь пятидесяти метрах от казармы Немцы снуют туда-сюда. Затаились. Но вот наконец и отбой; улица пустеет. Надо подождать час-другой, чтобы немцы крепко уснули. Но вот беда! Двое патрульных вплотную подошли к нам, заметили что-то, сорвали винтовки с плеч и с криком "Партизанен, партизанен!" пустились наутек. Пришлось открыть огонь. Немцы из казармы тоже начали стрелять, рядом стали рваться гранаты. Завязалась беспорядочная перестрелка. Кто-то догадался принести со склада бидон керосина, матрацы, одеяла. Ничего не оставалось, как обложить казарму с тыльной стороны этим тряпьем, облить керосином и поджечь. Огонь быстро охватил сухие бревна стены, перекинулся на крышу. Вскоре весь дом запылал. Уцелевшие немцы попытались прорваться сквозь кольцо окружения. Не удалось. Перебили всех.

После того как ликвидировали гарнизон, взорвали машины, подожгли склады и другие помещения, захватили много трофеев. Рабочим приказали идти по домам. Трофеи погрузили на подводы и двинулись в обратный путь...

Так прошло почти полтора месяца нашей боевой деятельности. Сделано немало. В самом деле, стоило лететь за сотни километров, столько прошагать по чащам и болотам, чтобы воспрепятствовать нормальному снабжению немецко-фашистской армии. Спокойная эксплуатация гитлеровцами железной дороги на участках Осиповичи — Бобруйск, Осиповичи — Слуцк кончилась.