Друзья-товарищи

Часть, в которую я попал, формировала, готовила и переправляла в немецкий тыл разведывательные группы. Здесь я познакомился со многими бойцами. С некоторыми из них быстро подружился.

Особенно мне понравился Саша Стенин — невысокого роста круглолицый уралец с редкими рыжеватыми волосами. В его узких, глубоко посаженных зеленоватых глазах мелькали хитринки, но человек он был простой, добрый и мягкий. Кадровый красноармеец, Стенин почти три месяца участвовал в боях с фашистами, попал в окружение и с трудом, голодный и обессиленный, вышел к своим.

Стенин с напускным выражением удовольствия на лице мог есть сырую картошку, свеклу и тем очень удивлял молодых ребят, не знавших еще, что такое голод. Я же смотрел на него со смешанным чувством уважения и жалости.

Сразу расположил к себе и Саша Чеклуев, парнишка лет семнадцати. У него было запоминающееся худощавое бледное лицо, нос с горбинкой, большие продолговатые глаза, густые черные волнистые волосы. Впервые я увидел его, когда он, одетый в штатское, но с винтовкой в руке, стоял на посту у входа в казарму.


Рядом с ним — стол, накрытый красным ситцевым покрывалом, на нем подставка с карандашами и ученическая тетрадка.

Я попросил у него разрешения взять карандаш и бумагу, сел за стол и написал родным коротенькое письмо — жив, здоров, воюю.

Свернув письмо в треугольный конверт и надписав адрес, обратился к Чеклуеву.

— Как звать-то?

— Сашка.

— Откуда?

— Из-под Ярцева.

— А я только что вышел из немецкого тыла под Ярцевом.

— Сам-то откуда?

— Я, брат, из Москвы. Ну, будем знакомы...

Чеклуев до начала войны закончил семь классов и по рекомендации Ярцевского райкома комсомола был направлен в эту часть. Мне он показался сначала несколько вялым и медлительным парнем, но потом, в деле, Саша проявил себя решительным и храбрым бойцом, смекалистым и очень хладнокровным разведчиком.

Встретился я здесь и с Сережей Гусаровым. Он со своим другом Володей Шатровым к тому времени уже успел побывать в занятом немцами родном Смоленске и доставить оттуда командованию очень важные сведения о противнике. Сережа тоже еще совсем мальчик Он невысокого роста, плотный, румяный, голубые глаза смотрят несколько исподлобья, но весело. У него круглое лицо, на щеках и подбородке ямочки. Говорит и смеется звонко, совсем по-детски.

Хотелось познакомиться и с Володей. По рассказам Сергея, это был сильный, очень храбрый и горячий парень. И такой случай вскоре представился.

В начале октября группа немецких армий "Центр" ударом севернее Духовщины и восточнее Рославля прорвала нашу оборону и устремилась вперед, стремясь окружить и уничтожить Вяземскую группировку советских войск и захватить Москву. Началась ожесточенная бомбардировка города Вязьмы и его железнодорожного узла. Под разрывами бомб мы погрузили в последнюю машину остатки имущества, посадили в нее раненых и больных бойцов, и она отправилась в Можайск. Осталось нас человек шестьдесят-семьдесят.

Командиром этого отряда, которому предстояло добираться в Можайск пешим порядком, был назначен невысокого роста политрук, человек спокойный и рассудительный, который сразу же сумел расположить к себе бойцов своей деловитостью и неподдельным спокойствием. Сначала мы вышли на шоссе Смоленск Москва, но там нас обстреляли вражеские самолеты, поэтому пришлось уйти в сторону и двигаться разбитыми лесными дорогами.

На своем пути мы встретили немало бойцов и командиров, отбившихся от своих частей. Они только что вышли из тяжелых оборонительных боев, сделали все, что могли, но выдержать удар бронированных полчищ врага для них оказалось не под силу. И это сознание собственного бессилия легло на их плечи тяжелым и горьким грузом. Они были злы и угрюмы.

На каждом привале, борясь с усталостью, наш политрук устраивался на пеньке или бревнышке у костра и начинал с ними беседу.

— Да, — говорил он, — сильна немецко-фашистская армия, велик ее боевой опыт, но успехи фашистов — дело временное. Вот увидите, придет день и час, когда могучий советский народ развернет свои плечи, остановит врага, а затем погонит его прочь с родной земли.

Центральный Комитет партии сознает всю сложность обстановки и принимает решительные меры, чтобы снабдить сражающуюся армию современным оружием. С каждым днем, с каждым месяцем растет производство танков, самолетов, автоматов и другого вооружения. Время работает на нас. Будут еще жестокие сражения, будет много жертв, но мы победим, мы не можем не победить, товарищи.

Эти беседы, которые политрук вел спокойным, уверенным тоном, не прошли бесследно. Отчаявшиеся, но, безусловно, преданные своей Родине бойцы ободрились, стали по-другому смотреть на многие вещи. Вместе с нами они продолжали следовать к Можайску.

По пути в Можайск мы остановились у продпункта в городе Гжатске. Получили белый хлеб, масло и тут же, усевшись на вещевые мешки, стали есть. Сережа обратил внимание на высокого парня в длинной шинели, стоявшего к нам спиной. Затем сделал к нему несколько шагов и окликнул:

— Володя, ты?

— Сережка! Вот так встреча!

Друзья обнялись. Сергей представил нас друг другу.

В качестве представителя смоленских партизан в конце сентября 1941 года Шатров выехал в Москву для участия в работе Первого антифашистского митинга советской молодежи. Выступил на нем с речью. В обращении участников митинга к молодежи всего мира есть и подпись партизана Владимира.

Вернувшись в Вязьму, он нас там уже не застал. У коменданта города узнал, что мы направились в Можайск, и немедленно двинулся туда же. И вот два друга встретились. Да и мы все были рады познакомиться с прославленным партизаном.

На станции Колочь нам повезло. Там стоял товарняк, и политрук попросил начальника эшелона подвезти наш сборный отряд. Тот взглянул на усталые лица бойцов и согласился.

Разместились на двух платформах, груженных шпалами. Я и Сережа устроились в тормозной будке. Эшелон тронулся, начал постепенно набирать скорость, и тут налетели немецкие бомбардировщики.

Бомбы рвались и впереди, и слева, и справа. Со свистом стали проноситься осколки, обдало горьким, смрадным запахом взрывчатки. Над нашими головами в будку ударил осколок и с треском вырвал большой кусок вагонки. К счастью, никого не задело. Поезд прибавил скорость, бомбы больше не падали. В чем дело? Выручили летчики. Два наших истребителя атаковали немцев. Один бомбардировщик задымил и упал на Бородинском поле, остальные убрались восвояси.

Во время налета ребята вели себя хладнокровно, это мне очень понравилось.

В Можайске долго искали свою часть. В комендатуре не знали, где она находится. Выручил случай: встретился знакомый старшина, он и привел нас к двухэтажному кирпичному дому у самого вокзала, здесь были наши.

После обеда легли спать, после ужина — снова. Тюфяки, набитые соломой, после утомительного пятидневного перехода казались пуховой периной.

На другой день, в воскресенье, встали поздно. Мы с Володей решили пройтись по городу. Мне хотелось поближе познакомиться с ним. Я ему рассказал о своих злоключениях в немецком тылу, а он о своем первом задании.

— Мы с Сергеем, — начал он, — учились в одном классе четвертой средней школы города Смоленска, крепко дружили, вместе в 1939 году вступили в комсомол. К началу войны окончили девять классов.

С первых же дней войны по рекомендации горкома комсомола были зачислены в 1-й истребительный батальон. Участвовали в операциях по ликвидации немецких диверсантов и сигнальщиков, обороняли город, вели бои на Соловьевской переправе и с остатками батальона добрались до Вязьмы.

В совхозе "Александрино" с помощью областных партийных и советских организаций командиры оперативной спецгруппы Западного фронта формировали и направляли в немецкие тылы партизанские отряды и разведывательные группы. Нам с Сережей было поручено пробраться в Смоленск.

В конце августа мы были готовы к выполнению задания. Нам ведь было всего лишь по семнадцать лет, и легенда, что мы двоюродные братья и ищем своих родителей, которых потеряли во время бомбежки, казалась нам вполне убедительной на случай встречи с немцами и допросов.

Спецотряд пограничных войск завязал на передовой отвлекающий бой с противником, и нам удалось углубиться в тыл врага.

В Смоленск мы въехали на легковой машине, в которую немецкий офицер взял нас как балласт — машина часто буксовала на раскисшей от дождей глинистой смоленской дороге.

— В чем состояла ваша задача? — поинтересовался я.

— О, нашу разведку интересовало все: номера войсковых частей, расквартированных в городе, номера частей, проходящих через него, паспортный режим, структура гражданской и военной администрации, отношение немцев к местному населению, обращение с военнопленными и т. д. и т. п.

— Задание весьма обширное, как же вы рассчитывали выполнить его?

— Вся надежда была на школьных товарищей, оставшихся в городе. Наши родные из Смоленска эвакуировались.

— Расскажи, пожалуйста, как и с кем вы провели эту работу? Мне это может пригодиться.

— Я, конечно, не могу, не имею права назвать имена этих людей, они еще там живут и работают, но кое-что все же расскажу.

По прибытии в Смоленск мы сразу же пришли на квартиру одного из наших школьных друзей. Отец его до войны был видным человеком в городе. Теперь, при немцах, он занимал ответственную должность в русской администрации.

Сын остался верным своей Родине, он был настоящим комсомольцем, а отец пошел на службу к немцам добровольно. Мы, разумеется, не раскрыли его отцу наших истинных намерений, попросили лишь помочь оформить документы на жительство, и он это сделал — мы легализовались.

Раньше между отцом и сыном были некоторые разногласия, но теперь сын сделал вид, что одобряет решение отца. Тот стал ему доверять, и это позволило сыну бывать в служебном кабинете отца и добывать нужные нам сведения о структуре гражданской администрации и паспортном режиме.

— А как военнопленные?

— Положение их ужасно. Над ними измываются, считают за рабочий скот, морят голодом. Люди умирают десятками.

— Вам было также поручено узнать, какие войсковые части стоят в городе?

— Это мы узнали сами. Целыми днями, вплоть до комендантского часа, бродили по городу, но крупных танковых и артиллерийских частей в городе не обнаружили. Зенитные батареи засекли. Они располагались на возвышенных местах, их было много.

— Скажи, а как вы думали передавать собранные сведения нашим?

— Используя рацию одной из групп, оставленных в тылу врага. Собрав необходимые сведения, мы отправились на связь с этой группой. Недалеко от той деревни, где была назначена встреча с нашими людьми, у развилки двух дорог (на Старой Смоленской дороге) мы остановились. Здесь на деревянном щите были расклеены всевозможные приказы, предупреждения и распоряжения немецкой администрации. Возле них толпился народ. Подошли и мы. К нам приблизился незнакомый человек, сидевший до этого неподалеку, назвал условный пароль. Услышав отзыв, предложил отойти в сторону и сказал:

— В деревню идти нельзя, да и незачем — группа погибла.

— Как?!

— Предатель. Предлагаю вам вернуться в город, освежить данные и возвращаться через линию фронта.

— А вы?

— Я остаюсь.

После этого человек отошел от нас, а мы снова вернулись в Смоленск.

За несколько дней уточнили разведданные, договорились со своими товарищами о дальнейшей работе, явках и направились на восток "искать своих родителей".

В местечке Кардымово нас, "вольношатающихся", задержала немецкая полевая комендатура и направила на работу в мотоциклетную часть: рыть окопы, строить блиндажи и землянки. Охрана была слабая, и мы убежали. Ночью в прифронтовой полосе нас снова схватил патруль и вернул в Кардымово.

Комендант поставил меня и Сережу перед строем и заявил, что за дезертирство со строительства важных для германского командования оборонительных сооружений мы будем расстреляны.

В это время во двор комендатуры въехало несколько больших грузовиков, из кабины одного из них вышел офицер и вручил коменданту пакет. Вскрыв пакет, комендант приказал срочно погрузить рабочих на машины, а сам ушел в помещение. Мы смешались с толпой и уехали. Теперь нас, примерно триста человек, разместили в старом сарае и выводили оттуда к самой передовой убирать рожь, лен — вот где бы бежать!.. К побегу уже все было готово, когда мы заметили, что за нами упорно наблюдает один тип. Человек этот с самого начала показался нам подозрительным. Сказавшись больным, он на работу не ходил, а, как известно, у фашистов не больно-то посачкуешь — даже за опоздание на построение били по чему попало, а с больными у них разговор был вовсе короткий. Военнопленные, с которыми мы поддерживали контакт, сообщили, что тип этот все время пытается побольше разнюхать о нас. Предатель, решили мы, надо его прикончить, иначе беда...

— Вот так просто: прикончить... как будто всю жизнь только этим и занимались.

— У нас не было другого выхода — или мы его, или он нас.

— Это верно, но ведь все-таки человек...

— Нет, никакого чувства жалости к предателю я не испытывал, только ненависть и презрение.

А убивать было противно. Сделали мы это неловко, он успел позвать на помощь. Никто из пленных не тронулся с места, но, услышав крик, вбежала охрана, нащупала нас фонариками и стала избивать. Затем всех бросили в машину и куда-то повезли.

Кардымовский комендант нас узнал сразу. Взбешен он был до последней степени: бегал по комнате из угла в угол, часто дышал, сыпал ругательствами. Затем немного успокоился и через переводчика обратился к нам:

— Не успел я расстрелять вас тогда и очень жалею об этом, но теперь вы от меня не уйдете. Убрать этих бандитов, — сказал комендант солдатам, — а завтра утром... — и он выразительно щелкнул пальцами.

Нас втолкнули в пустую хатенку. За дверью загремел замок. Завтра все будет кончено, а помирать так не хочется... Стали мы знакомиться на ощупь с нашим казематом. Окна избы были забиты наглухо, потолок крепкий, из подвала выхода нет — хатенка вросла в землю А дверь? Дверь ветхая и висит на петлях. Если приподнять ее и нажать — она порвется с костылей. Вот где спасение! Это открытие несколько успокоило и подбодрило нас.

— Давай споем, — предложил Сергей и, не дождавшись моего согласия, тихо-тихо запел нашу любимую:

Орленок, Орленок, блесни опереньем,

Собою затми белый свет...

Со двора донесся громкий окрик часового:

— Молчать, руссишь швайн!

Мы продолжали петь. Раздался выстрел.

— Ах, гад! — произнес я и рванулся к двери, но Сергей удержал меня. Я, конечно, погорячился. К нашему домику на выстрел прибежали еще несколько солдат, и если бы мы выскочили, то нас прикончили бы на месте.

Глубокой ночью мы выбили дверь и выскочили из хаты. Часового, который нес охрану, я ударил по голове поленом, а Сергей выхватил у него из ножен тесак и заколол. Захватив его винтовку и пояс с патронами, мы благополучно выбрались из деревни. Помогли нам в этом кромешная тьма и густой туман.

Дважды ощутив холодок близкой смерти, мы теперь старались избегать встречи с немцами: шли осторожно, понапрасну не рискуя. Линию фронта решили переходить ночью. Здесь снова несколько раз натыкались на немцев, попадали под обстрел, отстреливались и лишь на рассвете вышли к Днепру. В ближайшем лесу за рекой были наши. Затем без особых приключений прибыли в Вязьму, в свою часть.

Володя закончил свой рассказ, и мы еще долго шли молча. Я думал о том, что с такими ребятами можно идти на любое дело. Эти не растеряются, не раскиснут, ничего не побоятся. И все-таки спросил:

— А страшно было?

— Тогда нет. Страшно теперь, когда вспоминаешь, что чуть было не погибли из-за собственной неосторожности, так и не выполнив задания до конца.

Загрузка...