Десантура

6

— Итак, давайте, герр Тарасов перейдем к действиям вашей бригады…

— Не моей…

— А чьей же? — удивился обер-лейтенант.

Тарасов глубоко вздохнул:

— Цель бригаде была поставлена простая. Взять Демянск. По расчетам командования Северо-Западным фронтом, в котле должно находиться пятьдесят тысяч солдат и офицеров второго армейского корпуса. Из них сорок пять тысяч на передовой, пять тысяч в тылу.

Фон Вальдерзее так удивился, что перестал писать:

— Сколько, сколько?

— Пятьдесят тысяч.

Обер-лейтенант покачал головой:

— Военную тайну я не раскрою, если скажу, что ваше командование ошиблось почти в два раза…

Тарасов криво улыбнулся:

— Я уже понял. Примерно девяносто тысяч. Так?

— Вы хороший офицер, господин подполковник… — удивленно покачал головой фон Вальдерзее.

— Наша бригада, а также двести первая должны были рассечь котёл на четыре части, взять Демянск и парализовать второй армейский корпус путем уничтожения штаба группировки.

Обер-лейтенант ещё больше удивился:

— Ваше командование…

— Генерал-лейтенант Курочкин…

— Он… Представлял себе трудность подобной задачи?

Тарасов засмеялся…

Февральское небо било гроздьями звезд по земле.

Тарасов стоял на крыльце избы, где располагался штаб фронта, и смотрел в эти звезды. Медведица, Кассиопея, Орион… Он не был романтиком. Он был военным. Надя всегда ворчала на него, что он не видит красоты, а только воображает позиции предполагаемого противника…

— …Коль, смотри как красиво! Какая излучина…

— Вижу… Вот там и там поставить два пулемёта и под фланкирующий огонь…

— Коля! Ну так же нельзя…

— Подполковник! Тарасов! Зайдите ко мне…

Круглолицый и вечно улыбчивый Ватутин махнул Тарасову рукой, приглашая его обратно в дом.

— Николай Ефимович! — начал начштаба фронта, когда они зашли в маленькую спальню. Видимо здесь, обычно, и квартировал генерал-майор. Над узкой кроватью висела огромная, исчерканная разноцветными карандашами карта. На маленькой тумбочке и на полу валялись книги.

— Итак, Николай Ефимович, чаю?

Тарасов кивнул.

Ватутин приоткрыл дверь и крикнул:

— Два чая мне. С лимоном. И это… Печенья овсяного!

— Николай Ефимович, задача перед вами стоит архисложная. Вы сами это прекрасно понимаете, осторожно начал Ватутин.

— Товарищ генерал-майор, я понимаю, — Тарасов никогда не был деликатным. — Вы что-то хотели от меня?

Ватутин почесал нос:

— Тезка, а давайте без иконопочитания? Вы комбриг, а я начштабфронта. Если бы не известные нам обстоятельства, то мы могли бы поменяться местами. Так?

— Вы про колчаковский фронт? Или про арест? Так я был, между прочим, реабилитирован товарищем Берией и войной! — оскалился Тарасов. Не в его характере было играть в игры… — Если не доверяете мне, тогда меняйте на любого другого, но…

Ватутин зло сплюнул на пол:

— Тьфу! Да я совершенно не об этом хотел поговорить!

— А о чем, Николай Федорович? — Тарасов держался ровно и отстраненно, хотя при его взрывном характере это было неимоверно сложно.

— О бригаде! Спасибо! — Дверь приоткрылась и адъютант, в звании старлея, протянул поднос двумя стаканами чая и двумя блюдцами. На одном желтел посахаренный лимон, на другом лежало овсяное печенье.

Тарасов взял за ручку подстаканника свой чай и осторожно подул на кипяток. Потом взял печеньку с блюдца. Надя такие любила, да…

— Николай Ефимович! — Ватутин бросил дольку лимона в стакан и зазвенел ложкой. — Ваша бригада идёт первой. идёт тихо, осторожно, обеспечивает лагерь в котле у немцев. За вами идёт гринёвская — двести четвертая. Параллельно вторая маневренная под Лычково свою задачу выполняет…

— Я уже знаю, Николай Федорович, — отхлебнул Тарасов чай. Крепкий, кстати. И тоже положил в стакан лимон.

— Я волнуюсь за связь, товарищ подполковник. Не будет связи, не будет операции. Сумеете обеспечить?

— А что мне остается делать, товарищ генерал-майор? Конечно, обеспечу!

Ватутин потер красные глаза:

— Ошибка в одну цифру и продукты с боеприпасами будут сброшены немцам. Понимаете?

— За кого вы меня держите-то? — начал вскипать Тарасов.

— За командира бригады, которая может решить исход всей зимней кампании. А значит всей войны. Это наш первый — слышите? ПЕРВЫЙ! котёл! Пятьдесят тысяч немцев там. Пятьдесят! Строем этих сволочей проведем по Москве. А самое главное — дыра тут будет. Смотри! — Ватутин вскочил и рубанул рукой по карте, отсекая весь левый фланг фрицев. — И из этой дыры мы ударим до Прибалтики. До Балтики! И вся группа армий «Север» в Сибирь поедет! Куда они так стремились! Сссуки! Ленинград освободим!

Глаза Ватутина горели яростным огнём.

— Ты, Ефимыч, только своё дело сделай! А мы уж тебя поддержим. Мы сдюжим. А ты сделаешь?

Тарасов дохлебнул чай:

— Сможем, товарищ генерал-майор!

— Коньячку?

— Нет. Спасибо. Я не пью…

— Правильно! Не пей! Связь, главное связь!

Подполковник Тарасов вышёл на крыльцо и снова посмотрел в морозное небо. Звезды, звезды… Кому вы светите сегодня, звезды? Кому на погоны упадете завтра? Кому на могилы?

Тарасов открутил крышку фляги. Понюхал. Поморщился. Хлебнул водки. Опять поморщился.

— В бригаду!

— Есть, товарищ подполковник!

Старший сержант Сенников — комвзвода ездовых — нещадно стегнул лошадку по спине. Лошадка мотнула мохнатой головой и потрюхала санями в расположение первой маневренной воздушно…

Лошадка знала, что ее там покормят…

— Как жрать-то охота… — грустно сказал рядовой Ефимов, безуспешно обыскав в очередной раз свой рюкзак.

— Заткнись, а? — старшина Шамриков плюнул в снег. — Без тебя тошно.

Странно, но вот такое бывает на фронте.

Старшине было сорок два года. На фоне восемнадцатилетних мальчишек он казался стариком. А вот добился же, чтобы его зачислили в десантную бригаду. Он пришёл в Монино, где проходили десантники последние свои обучения, своим ходом, прямо из госпиталя. Наплевав на патрули, на предписание, на все на свете — грея на груди письмо, переданное ему в госпиталь из рук в руки, а потому безцензурное:

«Здравствуй, папа! Наконец-то нас отправляют на фронт. Вскорости будем прыгать на головы немцам. Сейчас заканчиваем тренировки. Маме не пиши ничего. Я сам напишу. Мы сейчас в Монино. Прыгаем с парашютами. Извини за почерк. Спешу. Ты-то как? Как рука? Все, бегу, зовут. Твой сын Артём»

Когда старшина прочитал записку, то понял, что должен повидать сына. Полгода на фронте — от Гомеля до Москвы — смерть, кровь и грязь. И Артёмка, глупыш, прыгает туда… В эту смерть, кровь и грязь…

Всеми правдами, под угрозой обвинения в дезертирстве, старшина Шамриков добрался до расположения десантников. И уговорил подполковника Тарасова взять его в бригаду.

Как он орал на старшину….

Перестал после одной фразы Шамрикова:

— Товарищ подполковник… Негоже, когда поперек батьки в пекло…

— Старшина, ты сам посуди… Нелегко ведь будет… — Тарасов чесал в затылке, думая как избавиться от этого крепкого, сильного, но… Но уже не молодого старшины.

Старшина Шамриков помялся, а потом сказал:

— Вона, говорят, девки с вами идут. Нешто, девки меня лучше?

— Девки моложе…

— И глупее.

— Мне, старшина, не ум нужен. А сила и выносливость.

Шамриков шмыгнул носом:

— Ну так спытай…

На всеобщее удивление Шамриков уложился во все нормативы. А по некоторым — укладка парашюта, сборка-разборка «СВТ» — даже опередил некоторых мальчишек. На вопрос, где он так сноровисто парашютом научился владеть, шмыгнул и ответил:

— А я с сыном гулять любил у парашютной вышки.

А последним аргументом для командования бригады стали слова старшины:

— Вот, кабы, товарищ подполковник, твой сын был бы, так ты думаю вприпрыжку бы побежал за ним…

И Тарасов согласился. Хотя и скрепя сердце…

И вот сейчас старшина Шамриков лежал в снежном окопе — где-то внутри Демянского котла — и выслушивал стоны рядового Ефимова — единственного своего подчиненного из ездового взвода. Смех один. Ездовых на весь батальон — два человека. И без лошадей. Принеси-подай. А вот что ты — штатное расписание! Зато Артёмка рядом…

— Дядь Вов… Ну, ведь есть что пожрать у тебя, а?

— Нету. Вчера вечером с тобой последний сухарь дожрали.

— Куркуль, ты, дядь Вов… — Ефимов перевернулся на другой бок и подогнул ноги к животу. Так, почему-то, хотелось есть меньше.

— Снег жри, поди полегчает… — флегматично ответил старшина Шамриков. — Говорят, скоро продукты сбросят. Вот тогда и пожрешь, как следует.

— Злой, ты, дядя Вова… — вздохнул Ефимов, снова переворачиваясь на другой бок.

— Ага. Злой. И что?

— Да ничего… Так… Стой, кто идёт! — рядовой подскочил, как смог, выставив перед собой трёхлинейку.

— Не ори, а? Иди-ка погуляй… — Сержант Шамриков прохрустел снегом мимо рядового, откинув рукой штык винтовки Ефимова.

Тот оглянулся на старшину:

— Гуляй, Вася, гуляй…

— Я Сережа! — воскликнул Ефимов.

— Насрать. Гуляй, боец! — старшина Шамриков почесал нос. Когда Ефимов скрылся в зарослях, он спросил сына:

— Ну как ты?

— Бать, дай закурить?

— Ты же вроде бросил перед операцией, м?

— Снова начал. Дай закурить, не нуди, а? — младший Шамриков протянул дрожащую руку к отцу.

— Артёмка… Последняя… Сам смотри…

Старшина достал из вещмешка бумажный кулек:

— Ладошки подставь…

Артём сноровисто подставил ковшичком ладони. Старший Шамриков не спеша, аккуратненько, развернул сверток. Затем — так же аккуратно — оторвал кусочек газеты, сложил его пополам, насыпал в него табачные крошки и, лизнув края, свернул цигарочку. Потом не спеша понюхал ее, глубоко вдыхая…

— Бать… Не томи, а?

— Помолчи. Огонь давай, да?

Сержант Шамриков торопливо щелкнул немецкой зажигалкой, подаренной ему старшиной Шамриковым перед выходом бригады в котёл.

Дядя Вова глубоко затянулся… Раз… Другой… Потом протянул самокрутку сыну.

— Бля… Хорошо-то как… — дымом промолвил… Именно промолвил, не сказал, не крикнул, а промолвил, почти шёпотом тот. — Аж голова кругом…

— Жрать небось хочешь?

Артём, ошалело глядя в синее мартовское небо, только кивнул…

— На… — протянул старший Шамриков сыну сухарь. — Последний, Артёмка.

Тот, опьянённый долгожданным никотином, лениво стал его грызть:

— Вот оно счастье-то… Бать… — по рукам Артёма пробежали иголочки, голова зашумела, пальцы онемели.

— Чаво?

— Почему мне так мало надо? Пара затяжек и сухарь… И я счастлив…

— Блевать не вздумай, счастливый. И чинарик отдай.

— На…

Старший Шамриков осторожно вытащил окурок из рук сына и сделал ещё пару пыхов:

— Думать чего-то надо, Артёмка. Иначе сдохнем тут и мамка не дождется….

Старшина не успел ответить. По лесу захлопали выстрелы немецких карабинов…