Дешёвый сезон

IV

В своей комнате она взяла книгу и попробовала читать. Это были «Времена года» Томсона. Мэри взяла книгу с собой, чтобы лучше понимать письма мужа, когда тот будет упоминать стихи Томсона. Открыла она ее первый раз:

И Солнца Луч, взойдя, пробил Туман;

И вот уж тает злой старик Мороз;

И в Брызгах Света на Клинках Травы

Числом несметным блещут Звезды Рос ⁸.

Мэри так и не смогла сосредоточиться на чтении.

Если она испугалась такого безобидного старика, думала Мэри, что бы она стала делать, столкнувшись с настоящей опасностью? Когда ищешь приключения, всякое бывает. Потрясающим романом, в ее возрасте, это не назовешь. Чарли был полностью прав, доверяя ей (к сожалению, это уже доказано), как и она могла не сомневаться в нем. Сейчас, учитывая разницу во времени, он закончил работу в музее и, наверно, собирается домой, или, если, судя по Закланию Агнцев, сегодня — воскресенье, он, скорей всего, сидит в своей комнате и пишет ей письмо. Если день его проходил удачно и он был доволен своей работой, он напоминал ей рекламу нового крема для бритья: он просто светился... ее это раздражало, все равно, что жить с нимбом. Даже тембр его голоса менялся, и он, бывало, называл ее «старухой» и снисходительно, по-отечески, похлопывал ее по попке. Он ей больше нравился, когда переживал неудачи, только временные неудачи, конечно, провал идеи, оказавшейся несостоятельной; когда он, как ребенок, расстраивался от того, что вечеринка прошла не так, как он ожидал; но не такие

неудачи, которые постигли старика — брошенные останки корабля, разбитого о скалу и прикованного к ней раз и навсегда.

Ей было стыдно. Ну что ей стоило провести полчасика в обществе старика? Какую такую опасность мог он представлять? Едва ли он посягнул бы на нее; старый разбитый корабль, скорее, оторвался бы от скалы и бросился в море на поиски Острова Счастья. Она представила, как он сидит один за полупустой бутылкой бербона, стараясь забыться; а может, он заканчивал грубое, шантажирующее письмо своему брату? Ну и историю она однажды расскажет, подумала Мэри с отвращением к себе, снимая платье: вечер с вымогателем и «пиратом».

Только одно она могла для него сделать: дать ему свой пузырек с таблетками. Надев халат, снова вышла в коридор. Комната за комнатой, и вот уже дверь 63. Мэри постучала и услышала его голос: старик разрешал ей войти. Она открыла дверь и в свете лампы, горящей рядом с кроватью, увидела его. Старик сидел на краю кровати в мягкой хлопчатобумажной пижаме с широкими розовато-лиловыми полосками.

— Я принесла вам... — начала было она, но замолчала от изумления: он плакал. Глаза его покраснели, а на щеках в вечернем полумраке блестели слезы. Только один раз до этого она видела, как плакал мужчина — Чарли, когда университетское издательство высказалось против его первого тома литературных эссе.

— Я думал, это горничная, — сказал он. — Я ее вызывал.

— Что вы хотели?

— Я думал, может, она выпьет стаканчик бербона.

— Неужели вы так хотите?.. Я выпью, — бутылка все еще стояла на туалетном столике, где они ее оставили, и два стакана — она узнала свой стакан по следам губной помады.

— Вот ваш стакан, — сказала она. — Выпейте. После этого вы заснете.

— Я не алкоголик, — ответил он.

— Конечно, нет.

Она сёла кровать рядом с ним и взяла его руку. Рука была сухая и потрескавшаяся, и ей захотелось, счистить с нее кожные чешуйки, но тут она вспомнила, что делала это для Чарли.

— Я хотел, чтобы кто-нибудь побыл со мной, — сказал он.

— Я здесь.

— Лампу у двери лучше бы выключить, а то еще горничная может прийти.

— Она никогда не узнает, что потеряла «на пути Старого Скорохода»⁹.

Она подошла к двери, выключила свет и вернулась; он лежал, прислонившись спиной к подушкам и странно согнувшись, и она снова подумала о разбитом корабле, останки которого покоятся на скалах. Она попробовала поднять его ноги и положить их на кровать, но это было все равно, что поднять два тяжелых камня со дна каменоломни.

Лягте, сказала она, — так вы никогда не заснете. А что вы делаете в Кюрасао, когда с вами никого нет рядом?

— Я обхожусь.

Вы уже выпили бёрбон? Давайте-ка я выключу свет.

— Мне не стоит перед вами притворяться.

— Притворяться?

— Я боюсь темноты.

Она подумала: «Однажды я улыбнусь, вспоминая, кого я боялась».

— Вас что, навещают те старые пираты, с которыми вы сражались?

— Я совершал скверные поступки в свое время... Впрочем, ничего преступного, — объяснил он, как будто оправдываясь.

— Если вы выпьете одну мою таблетку...

— Вы не уйдете — нет еще?

— Нет, нет. Я останусь, пока вы не уснете.

— Я столько дней хотел поговорить с вами.

— Я рада, что вы решились.

— Вы не поверите, но у меня духа не хватало.

Если бы она закрыла глаза, то могло бы показаться, что это говорил совсем юный мальчик.

— Я никогда не встречал таких людей.

— Разве таких, как я, нет в Кюрасао?

— Нет.

— Вы таблетку еще не выпили?

— Я боюсь не проснуться.

— У вас наутро много дел?

Я хотел сказать — никогда. — Он вытянул руку и дотронулся до ее колена, без желания, словно искал, нуждался в поддержке другого человека.

— Я расскажу вам, в чем дело. Вы — незнакомка, поэтому я могу вам рассказать. Я боюсь умереть, один, в темноте.

— Вы больны?

— Я не знаю. Я не хожу к врачам. Я их не люблю.

— Так почему же вы думаете?..

— Мне за семьдесят. Библейский возраст. Теперь это может случиться в любой день.

Лет до ста вы доживете, — заявила она со странной убежденностью.

— Тогда мне придется жить с этим страхом чертовски долго. — Вы из-за этого плакали?

— Нет. Я думал, что вы еще ненадолго останетесь, а вы вдруг так неожиданно ушли. Наверно, я был расстроен.

— В Кюрасао вы никогда не бываете один?

— Я плачу, чтобы не быть одному.

— Как вы, должно быть, заплатили горничной?

— Да. Что-то вроде этого.

Она как будто впервые исследовала, что же представляет из себя этот огромный континент, который она выбрала себе на поселение. Америка для нее означала — Чарли, это была «Новая Англия»; по книгам и фильмам, таким, как великие кинематографические шедевры с Лоуэллом Томасом, срывающим маску опасной таинственности с красочной пустоши, и клипам Грэнда Каньона, она узнала о чудесах американской природы. Загадки не было нигде, от Миами до Ниагарского водопада, от полуострова Кейп-Код до Тихоокеанских скал; на каждой тарелке подавались помидоры, а в каждом стакане — кока-кола. Никто и нигде не поддавался неудачам и страху, они были как «скрытые грехи» — даже хуже, чем грехи, потому что в грехах есть свое очарование — они были дурным вкусом. И вот здесь, растянувшись на кровати, в полосатой пижаме, которую фирма Братьев Брук считала просто неприличной — неудача и страх разговаривали с ней, с американским акцентом, но без стыда. Все выглядело так, будто она попала в далекое будущее, после Бог знает какой катастрофы,

— Меня вы покупать не собирались? Это Старый Скороход меня искусил.

Старик приподнял над подушкой свою античную Нептунову голову и сказал:

— Я не боюсь смерти. Неожиданной смерти. Поверьте мне, я искал ее и здесь и там. Это... что-то неотвратимое, надвигающееся на вас, как налоговый инспектор...

— А теперь спите, — сказала она.

— Я не могу.

— Нет, можете.

— Если бы вы остались со мной еще немножко...

— Я останусь. Успокойтесь и расслабьтесь.

Она легла на кровать рядом с ним, поверх покрывала, Через несколько минут он уже глубоко спал, и она выключила свет. Во сне он начинал что-то бормотать и один раз заговорил: «Вы не так меня поняли», а после этого стал, как мертвый, тихий и неподвижный. Когда она проснулась, то по его дыханию поняла, что он тоже уже не спит. Он лежал в стороне от нее так, что тела их не соприкасались. Она протянула руку, его возбуждение совсем не вызвало у нее отвращения, как будто она провела рядом с ним, в одной кровати, много ночей, и, когда он овладел ею, молча и внезапно, в темноте, она даже удовлетворенно вздохнула. Никакой вины она не испытывала, через несколько дней она возвратится домой, будет покорной и нежной с Чарли. И она немного всплакнула, несерьезно, о случайной и недолгой этой встрече.

— Что случилось? — спросил он.

— Ничего. Ничего. Я бы хотела остаться.

— Побудь еще немного. Побудь... те, пока не рассветет.

До рассвета оставалось недолго. Она уже могла различать серые очертания мебели, стоявшей вокруг, как карибские гробницы.

— О, да, я останусь, пока не рассветет. Я не это имела в виду.

Его тело начало медленно отодвигаться от нее, ей казалось, что он уносил с собой ее неизвестного ребенка, уносил по направлению к Кюрасао, а она пыталась удержать его, вернуть, толстого, старого испуганного человека, которого она почти любила. Он сказал:

— У меня и в голове этого никогда не было...

— Я знаю. Не говорите. Я понимаю.

— Я понял, все-таки, у нас много общего, — сказал он, и она согласилась, чтобы успокоить его.

Он быстро заснул. Когда рассвело, она встала, не разбудив его, и пошла в свою комнату; замкнула дверь и решительно начала упаковывать свою сумку: пора было уезжать, пора было начаться новому семестру и жизни ее вернуться в прежнее русло. Вспоминая о нем, она думала: что, в конце концов, у них могло быть общего? Кроме того, конечно, что для них обоих август на Ямайке был дешевым сезоном.