Десятый мертвец

Глава V Убийцу назвал десятый мертвец

Пока следователь прокуратуры Шарафетдинов и лейтенант милиции Раисов искали концы в запутанном клубке упоминаемого преступления в Костроме, прокурор Казани Сайфихан Нафиев распутывал его с другой стороны. Шел, как говорится, своим путем.

Изучая материалы судебных экспертиз, он обратил внимание на одну закономерность: убийца каждый раз вонзал нож своим жертвам в спину. При чем тем мужчинам, с кем, судя по всему, распивал водку. Раны нанесены одним ножом. А вот женщин, работниц спецсвязи, убивал из пистолета. Это окончательно укрепило его в своем убеждении, которое начало складываться при осмотре места происшествия, что жертвы ранее знали его! Но если убийцу знало несколько человек из одной закрытой по режиму организации, значит, он ранее там работал! Иначе сотрудники узла спецсвязи его не пустили бы. Это первое. А второе — не сели бы с ним распивать водку. И убийца в здании спецсвязи был один! С незнакомым человеком его туда не пустили бы. А такая попытка пойти в режимное учреждение с незнакомцем могла насторожить дежуривших там работников и сорвать планы убийцы. Преступник конечно же это понимал.

Все эти мысли у Нафиева прокручивались в голове не раз и не два. К этим выводам он приходил, как бы глядя на это дело с разных сторон. Он чувствовал, что идет верной дорогой в расследовании этого дела…

…В это же время руководство республиканской прокуратуры, возбудив уголовное дело по факту убийства в здании узла спецсвязи, увлеклось теоретическими разработками различных версий, причем не выходя, в отличие от Нафиева, из своих служебных кабинетов. Подобные версии, слабо увязанные с конкретными фактами и деталями совершенного преступления, могли больше претендовать на абстрактно-схоластические теории средневековых теологов, нежели на практические документы, помогающие найти путь к истине.

Совершенное злодеяние в здании спецсвязи потрясло весь город. Подобных преступлений не помнили и старожилы правоохранительных органов. Оно занозой сидело в сердце Сайфихана Нафиева. Ведь у погибших остались не только дети, но и родители. А смерть детей для родителей — это намного тяжелее, хуже собственной смерти. Это ад, поселяющийся в сердце матери и отца, страшный огонь которого жгет от волос до ногтей каждую минуту, каждый час, днем и ночью, изо дня в день и так целые годы, пока душа не обуглится, не покроется пеплом безысходной усталости и тоски.

Сопереживание прокурора Нафиева несчастным людям, пострадавшим от преступления, постоянно замечали его близкие и, конечно же, любимая жена Гельсиня. Она уже с порога определяла состояние своего мужа: как прошел очередной тяжкий прокурорский рабочий день. Для Сайфихана Хабибулловича она была всем — и врачом души, и верным помощником, и нежной матерью его детей, и любимой женщиной. Она сумела создать дома такую атмосферу, такое тепло, что вся усталость, как ледяной панцирь, тут же таяла на глазах семьи. И так на протяжении более четверти века совместной жизни. Гельсиня заполнила его всего нежным светом и жизнетворной энергией с первого дня их встречи в деревне Мунчали, что в Дрожжановском районе.

Она ждала его, пока он, Сайфихан, служил целых три года в армии. Будучи учительницей Гельсиня вышла за него замуж, когда он работал комбайнером. И все, что он делал, к чему стремился, во всем была ее заслуга. Она его вдохновляла, а когда у него не оставалось сил преодолеть большие невзгоды, трудности, которые то и дело подбрасывала жизнь, Сайфихан черпал силы у нее, у детей. Они пробуждали в нем второе дыхание, когда казалось, вот-вот он упадет на пути к цели. Но и он, как любящий муж и отец отвечал им тем же. Помнится, когда она ждала ребенка и ей захотелось мандарин, Сайфихан вечером после работы помчался на аэродром, долетел до Москвы, купил целую сумку цитрусовых и уже на следующий день вернулся домой.

Вообще отношения между ними вмещались в рамки представления друг о друге, которые можно выразить так: если человек обладает умом, пленительным обликом, а чистота души сочетается с талантом ее выражения во вне, также как и мысли, то трудно поверить, что это земное существо, а не божественное создание; подобные люди чаще всего встречаются при одном условии — когда они влюбляются.

С искренним участием Нафиев относился и к своим друзьям. Переживал за них, за работу, за будущее своего края, как переживала и его супруга. Хотя понимал: кто взваливает на себя одновременно груз прошлых печалей, неприятности и суету сегодняшнего дня, а также ожидающие тяжести забот и ударов будущего, тот как неопытный путник, отправившийся в дальнюю дорогу и наваливший на себя непомерные мешки, чемоданы и баулы, — быстро выбивается из сил и не достигнет цели, в лучшем случае, а в худшем — погибнет. Но это не пугало Сайфихана Нафиева, и он как прокурор прекрасно понимал, что борьба с преступностью во многом зависит от духовности населения, всего народа. Он четко представлял, что духовность народа — это ни что иное, как господство в обществе духа добродетели, сострадания и милосердия, человеколюбивых идей и общечеловеческой нравственности, чести и совести, но не господство пьяной прочувственности и воровской сентиментальности, расхристанности души неудачников-бездельников и отсутствие чувства меры в религиозности, анархии и хаоса в мировоззрении на общечеловеческие ценности.

Конечно, преступность и борьба с ней зависит и (главным образом) от уровня благосостояния народа, и нравственности политиков, оседлавших, как собственных коней, государственную власть. В условиях царствования безнравственных политиков особенно трудно блюсти прокурору исполнение законов. Власть всегда оказывается гибельной пилой, кромсающей тело государства и судьбы целых народов, если ее зубьями-правителями являются фанатичные диктаторы-вожди, вселенские монстры-убийцы, невежественные реформаторы-недоумки, тщеславные паханы-паяцы, идеолого-припадочные сумасброды и авантюристы, оголтелые демагоги или профессиональные лжецы и прочие временщики, проклятые народом и историей.

Из всех стран мира всех больше зубьев из этой роковой пилы прошлось по телу России и Татарстана.

И не учитывать законы политики в неправовом государстве, то есть где правит не закон, обязательный для всех, а чиновник и политик, было бы опрометчиво, неразумно, ибо в их действиях часто кроются корни преступлений. Эти законы прокурор Нафиев всегда хорошо представлял. Ведь в политике, как в шахматах, господствуют три основных закона: бесконечные комбинационные интриги фигур, стоящих на противоположных позициях; все действующие фигуры, даже одного лагеря, не тяготеют к дружбе; мелкие фигуры жертвуются ради крупных (важных) фигур.

Конечно, в тяжком преступлении в здании узла спецсвязи не просматривается рука какого-либо конкретного политика. Но появление дикого нецивилизованного рынка, резкой поляризации общества на супербогатых и бедных, и разгул анархии и преступности — детище неразумных и коррумпированных политиков — создали косвенные условия для широкой торговли оружием, а это в свою очередь толкнуло преступника любым путем завладеть в узле спецсвязи 66 пистолетами и большим числом патронов к ним, чтобы за счет этого обогатиться. Но, как известно, преступник, завладев оружием, не смог его увезти. Довольствовался лишь одним пистолетом Макарова. Нафиев дал указание о розыске этого оружия.

Но за время, прошедшее с момента убийства работников спецсвязи, сообщений об обнаружении этого пистолета не поступило. Найди это оружие — и легче было бы выйти на убийцу.

Когда Нафиеву представили список всех уволившихся из узла спецсвязи за последний год, он обратил особое внимание на мужчин, которые проработали непродолжительное время. Ибо трудно было представить, что мужчина, ушедший на пенсию или проработавший с десяток лет, вдруг решил убить ради призрачных перспектив своих товарищей, проработавших с ним бок о бок столько времени! Женщин он вообще исключил. Не могла женщина сначала распивать спиртное с мужчинами, а затем одному за другим вонзать нож в спину, для верности пристреливая каждого из них. Тем более, что уволившиеся женщины, судя по характеристикам, благопристойные матери и жены. Тем не менее список подозреваемых составил десять человек.

Кто из этих десяти мужчин преступник? — ответить было трудно. Нужны были неоспоримые доказательства. Проводить у них обыски не было смысла. Ведь единственное доказательство причастности того или иного лица к этому преступлению было оружие, похищенное из узла спецсвязи. И, конечно же, преступник ни за что не будет хранить пистолет у себя дома. И обыски подобного рода ничего не дадут. Остается одно: допросить потерпевшую Фарзиеву. Но она находилась в реанимации и не приходила в сознание. К тому же врачи дали заключение: из-за тяжелой раны в области шеи и голосовых связок Фарзиева в ближайшие недели говорить не сможет.

«Да, бандит, гуляющий с оружием, может натворить за это время немало бед»,— сокрушенно подумал прокурор Нафиев. И тут ему пришла идея, которая реально ускорит следствие по этому делу. По крайней мере, развеет туман по его списку мужчин, что уволились в последнее время.

Нафиев вызвал секретаря:

— Немедленно распечатайте на компьютере самым большим шрифтом список подозреваемых мужчин, работавших ранее в спецсвязи.

Когда список был готов, он позвонил в больницу: не пришла ли в сознание Фарзиева. Но там ничем не обрадовали. Прокурор предупредил: как только она очнется, немедленно ему позвонить. Дежурная по этажу его озадачила. Кто-то интересовался состоянием потерпевшей! В общем, какая-то женщина…

Этого еще не хватало! Нафиев позвонил начальнику милиции Казани:

— Искандер Галимзянович, вам известно, что Фарзиевой интересуются?..

— Да, известно. Мы усилим охрану ее. Попутно ищем звонившую…

Прокурор хотел было положить трубку, но начальник милиции Галимов продолжил:

— Сайфихан Хабибуллович, хотел вас вкратце известить о состоянии расследования по расчлененному трупу, найденному на берегу Казанки. Мне представляется, что здесь нет связи между костромским делом по обвинению Гирзавова и здешним…

— Да, нет связи. Ведь приговор в отношении Гирзавова приведен в исполнение. А вы на чем базировались в своем выводе? — осведомился Нафиев.

— Сейчас подъеду и расскажу, — ответил Галимов.

Оказалось, городская милиция установила, что «Жигуль», обнаруженный в реке Казанке, был угнан из Бугульмы и принадлежал некоему Пупырышеву, хотя номера на машине были новые. Хозяин машины, снова увидев родного железного коня, развел руками и начал прочувственно причитать: «Господи! Да как же этот супостат угнал мою конягу. Да как же этот дьявол завел его. Господи! Ведь там были аж две секретки, без знания которых невозможно было завести машину».

Это-то и послужило отправной точкой поиска угонщика и убийцы, расчленившего труп. В машине были обнаружены пятна крови, в частности в целлофановом мешке. Видимо, в этом мешке хранилось орудие убийства. И вода, проникнув в мешок, не «промыла» его начисто. Кровь «принадлежала» отрубленным рукам, то есть группа крови совпадала.

Хозяин машины на вопрос кто знал об этих секретах машины, не долго думая, ответил: «Кроме меня — никто. Я сам их придумал: секрет был как в электропитании, так и в топливной системе».

— А кого-нибудь вы подвозили? — спросили его сыщики.

Пупырышев сморщил лоб и затем хлопнул по нему ладонью:

— Конечно же! Подвозил недавно соседа по гаражу. Он видел, где мои две «собаки зарыты». Мужик он молодой, лет тридцати пяти. Недавно купил соседский гараж у вдовы одного военного, что в Афганистане в могилу слег. Чем занимается он — понятия не имею. Звать его Рафаэль Агеев.

Агеева быстро нашли. Милиция при обыске в его квартире обнаружила золотой перстень с бриллиантами, принадлежащий Меринову, по кличке «Карабас-Барабас». Меринов был в розыске как пропавший без вести.

В квартире Агеева нашли и учредительные документы на созданную фирму по поставке продуктов питания. Среди учредителей фигурировал кроме Агеева и Меринов. Это-то и натолкнуло следствие на предположение, что «Карабас-Барабас» исчез не по своей воле, а стараниями заинтересованных лиц. И тогда возникла идея показать золотые вещи, обнаруженные у Агеева, родственникам исчезнувшего Меринова. Среди вещей родственники и работники коммерческой организации, где трудился пропавший без вести, признали перстень с драгоценными камнями как ранее принадлежавший Меринову.

— Он носил его на безымянном пальце правой руки, — пояснили опрошенные.

Впоследствии Агеев признался: он убил своего компаньона из-за ревности. «Карабас-Барабас» (прозвище дали из-за его пышной черной бороды) стал сожительствовать с любовницей Агеева, которую тот по-настоящему любил.

— Сами понимаете, атмосфера в Бугульме толкает людей на наслаждения. Ведь Бугульма — это второй Техас, где двадцать процентов родственников по крови, а восемьдесят — по постели, — разглагольствовал Агеев. — Ну, а если ближе к делу, то… чтобы я отстал от Галки (так ее звали), «Карабас-Барабас» оставил, несмотря на мои возражения, свой перстень в качестве откупного, когда он был у меня дома. Я, конечно же, хотел ему вернуть эту вещицу, но Меринов и слышать не хотел. Потом об этой безделушке я как-то забыл…

Следствие стало наводить справки об этой Галине, жрице любви. Оказалось, в свободное от работы время она подрабатывала по вызову на «эротические массажи». Массажировала новых русских в закрытых банях, где раньше куражились партийные секретари. После того, как ее муж-неудачник заподозрил неладное и начал, как Орфей, искавший свою жену в аду, искать Галину в преисподнях злачных мест, она ограничила свой чувственный бизнес. А тут как раз подвернулся жирный гусь — Агеев, который позволял себя изрядно общипывать. Его теплый пух обогревал ее и всю семью материально. Другого любовника, по утверждениям Галины, она не заводила. «Карабаса-Барабаса» видела лишь однажды у Агеева. И чтобы как-то сгладить впечатления о себе, сказала:

— Зарплату-то по нескольку месяцев не видим. А у меня ребенок и мать иждивенка. А муж — пустое место. Все у него кругом виноваты, только не он сам. Короче, альфонс по сути, а потому, как представляется и пыль пускает в глаза — личность, равная премьер-министру. А чем больше у неудачников и закоренелых бездельников претенциозности в отношении собственного достоинства, тем больше каверзных неожиданностей следует ожидать от них.

Эти слова свидетельницы, сказанные днем в отделении милиции, стали вещими вечером: в нее из-за угла стрелял из пистолета мужчина в маске, которого однако узнали случайные прохожие. Им оказался муж Галины!

При аресте он не сопротивлялся. Только выразил сожаление, что не прикончил ее.

— Позор, который скоро обрушится на мою честную голову в суде над убийцей, любовником моей жены, любовником матери моего ребенка, страшнее смерти, а тем более уголовного наказания. И я готов сам умереть. Дайте мне пистолет.

Начальник казанской милиции, поведавший эту историю прокурору, встал, прошелся по кабинету Нафиева и произнес:

— Как видите, пока я говорил с вами по телефону, связь с делом о нападении на узел спецсвязи и тем, что я здесь изложил, не просматривалась. Но когда я ехал сюда, позвонили в машину и оказалось, что в Галину, свидетельницу по делу об убийстве Меринова, стреляли из пистолета, похищенного из узла связи!

— Да ну?! — вырвалось у спокойного и всегда уравновешенного Нафиева. — И номер пистолета тот же?..

Галимов вытащил бумажку и прочел:

— № ГХ 5101.

Нафиев, помнивший этот номер наизусть, тихо спросил, словно опасаясь спугнуть удачу:

— Где достал пистолет покушавшийся? А может, он ранее работал в узле спецсвязи? Как фамилия его?

— Его фамилия Матушкин. В узле спецсвязи в Казани не работал. Родственники тоже не имели служебных отношений с этой конторой. А пистолет, по его словам, купил по дешевке на железнодорожном вокзале в Бугульме. Продал пассажир, который ехал на поезде до Агрыза. Возраст определить не может: тот был в больших черных солнцезащитных очках. Остальную часть лица покрывала густая борода. Мужчина горбился и опирался на палку.

— Откуда Матушкин узнал, куда едет этот продавец? — с нотками недоверия поинтересовался прокурор.

— Появившаяся проводница спросила того, нужно ли его будить в Агрызе.

Оба помолчали.

Прокурор тяжело вздохнул и произнес:

— Снова круг замкнулся. Все где-то рядом, да вокруг и около…

Звонок телефона прервал их.

Нафиев изменился в лице. Он быстро положил в папку нужные бумаги, и встав из-за стола, коротко проронил:

— Звонили из больницы. Фарзиева пришла в себя!

Потерпевшая Фарзиева Ляля Адибовна лежала неподвижно с забинтованной головой и шеей. Нафиева предупредили, что в его распоряжении не более двух-трех минут, так как она еще очень слаба и потеряла много крови.

Сайфихан Нафиев, подавляя свое волнение, с пересохшим горлом присел на стул у изголовья раненой и негромко, как бы извиняясь за беспокойство, внятно, не торопясь произнес:

— Ляля, если вы слышите меня, закройте и откройте глаза.

Он напряженно смотрел ей в лицо. Казалось, все слышат, как сильно бьется его сердце. Лицо Нафиева от прилива крови покрылось красноватыми пятнами, и дыхание сдавило…

Она, как он просил, закрыла глаза секунды на три и снова открыла.

— Спасибо, моя родная, — прочувственно произнес Сайфихан Хабибуллович, ощущая, как комок подкатывает к горлу. И тут же продолжил: — Сейчас я покажу список, а вы закроете глаза перед фамилией убийцы. Я буду показывать фамилии по очереди.

Прокурор поднес к ее глазам список лиц, ранее работавших в узле спецсвязи. Он судорожно глотнул, как будто ему от напряжения не хватало воздуха, и указав на первую фамилию, посмотрел на Фарзиеву. Та лежала неподвижно с широко открытыми глазами. Потом он указал на вторую, третью… Результат тот же. И когда он указал на фамилию Шпагонова, она закрыла глаза и вся напряглась. Лицо ее еще более побледнело. Раненая хотела что-то сказать, но послышался лишь звук, больше похожий на стон.

Нафиев поблагодарил Лялю Фарзиеву, пожелал ей скорейшего выздоровления и торопливо зашагал к выходу. Не дожидаясь, пока доедет до своего кабинета, он позвонил из машины начальнику городской милиции Галимову и попросил принять все меры по задержанию Шпагонова Андрея Петровича.

Позже Нафиев узнает, что, прежде чем потерять сознание, Фарзиева кровью написала на полу: «Шпагонов — убийца». Но пожар и тугие водяные струи пожарных уничтожили эту ценнейшую информацию для следствия.

Когда же сообщили задержанному, но молчавшему Ковалеву Дмитрию Дормидондовичу о том, что его сообщник известен и скоро со Шпагановым будет устроена очная ставка, Ковалев сознался о своей причастности к преступлению, но он, Ковалев, по его словам, не был в помещении узла спецсвязи и никого не убивал. Это все Шпагонов, его родственник, задумал и осуществил. Он же придумал себе и Ковалеву алиби: смотрели фильм в кинотеатре «Дружба». Для этого Шпагонов купил накануне билеты на вечерний сеанс. Ковалев признался, что они закупали водку в ресторане «Тулпар», затем он, как водитель, подвез на «Жигулях» Шпагонова к месту преступления. Затем подъезжал за ним к зданию спецсвязи, но нервы его не выдержали, и он пытался уехать без Шпагонова, но милиция по указанию прокурора города его задержала, но ему удалось ускользнуть от милицейского наряда.

О необходимости задержания Шпагонова как особо опасного преступника сообщили средства массовой информации. Телевидение показало фотографию преступника. Особое внимание в поиске Шпагонова уделили городу Агрызу. Вскоре его там и задержали…

…Вот ведь как бывает в жизни: человек ищет-ищет свое счастье на стороне, а оно рядом, — размышлял Сайфихан Нафиев. — Вот и в следствии так же. Искали-искали где-то далеко, а разгадка преступления крылась рядом. Молодец Фарзиева. А ведь была среди десяти мертвых. И ожила. На наше счастье. На счастье своей семьи.

«Когда это дело завершится и преступников осудят, обязательно пойду вместе с Гельсиной в оперный театр слушать волшебный голос Зили Сингатуллиной»,— решил Сайфихан Хабибуллович. Они с женой вообще часто посещали театры.

Голос выдающейся певицы Сингатуллиной можно было, конечно же, слушать бесконечно. Ее голос вызывал и прилив сил, и лечил душу, и позволял почувствовать, что в этой жизни истинное, а что бренное, мелкое.

Такие же чувства Сайфихан Нафиев, как и его друзья, испытывал, слушая и других великих певцов татарского народа Ильгама Шакирова и Хайдара Бегичева. Они помогали ему в трудные, горькие минуты жизни. Их благотворные, затрагивающие самые глубины сердца и душу голоса поддерживали, когда, казалось, сил уже больше нет бороться с превратностями судьбы, с потерей самых дорогих, близких ему людей, уходящих в могильную бездну.

Несомненно одно: и Ильгам Шакиров, и Хайдар Бегичев, и Зиля Сингатуллина — подлинно народные певцы, уже при жизни вошедшие в золотую летопись национальной культуры, в историю своей суровой эпохи, своим творчеством помогают людям постигать смысл нелегкой человеческой жизни. Именно об этом думал Сайфихан Хабибуллович Нафиев, наслаждаясь их голосами. Он всегда желал им здоровья и успехов, как, впрочем, всегда желает добра всем честным людям.