Детективная весна

Галина Романова «Пока светит солнце»

Не надо пытаться искать во всем смысл… Иногда его просто нет…

Анна стояла у окна, прислонившись лбом к холодному стеклу, и невидящими глазами смотрела на утопающую в снеговой каше улицу.

Середина марта выдалась отвратительной. Самой отвратительной из всех, что она помнила. Через день шел мокрый снег. С чавкающим громким звуком он молотил по стеклам, расползаясь крупными кляксами по оцинковке подоконника. Сползал по голым озябшим стволам деревьев на землю. Схватывался до хруста от легких ночных морозов и расползался в кашу от утренних оттепелей. И ветер…

Все время дул ужасный ледяной ветер. Он пробирался за шиворот, хозяйничал в карманах, даже в сумку забирался, ероша мамины рецепты и путая их так, что в аптеке ей приходилось подолгу раскладывать их на прилавке.

Казалось, этот ужасный март никогда не закончится. Он еще много дней и ночей станет сопровождать ее повсюду, заставлять мерзнуть, чувствовать себя страшно усталой, одинокой, никому не нужной. И конца этому не будет.

— И конца этому не будет… — проговорила Аня негромко.

— Чему? Отсутствию смысла?

Младшая сестра Инга глянула на нее поверх тончайшей фарфоровой чашки, из которой повадилась каждый день пить чай в маминой гостиной. И то и другое всегда было для Инги под запретом. В гостиной после смерти отца никогда не собирались и не обедали. А к тончайшему фарфору, который отец в советские времена привозил из-за границы, Инга не допускалась никогда, потому что колотила его, как заведенная.

После того как их мать заболела, Инга распоясалась и страшно раскомандовалась в квартире. Переехав, она оборудовала себе комнату в родительской спальне.

Своего жилья у нее не было, а арендовать коммуналки и крохотные студии сочла лишним. Мать переселила в свою бывшую детскую. Нет, Инга, конечно же, там все самым замечательным образом устроила: даже сделала косметический ремонт и перетащила туда родительскую мебель. Но Аню немного коробило ее самоуправство. Она молчала, да, но считала, что обои в мелкий веселенький горошек мать никогда бы не одобрила.

С тарелками Инга перебралась из кухни в гостиную. Там пила чай, обедала и ужинала. И Анну приглашала на воскресные обеды.

— Станем возрождать семейные традиции. — пояснила она сестре.

То, что для традиций прежде всего нужна семья, Инга как-то упускала.

Анна не роптала. Пусть делает, как хочет, решила она. Если Инге так легче, пусть. Ей самой легче уже никогда не станет. Случившиеся печали будут жить в ней, с ней. Они никогда ее уже не оставят. Они вгрызлись в душу, прочно пустили там корни. Отравили все, окрасили ее солнечный мир черно-белым. И Анна знала совершенно точно: они умрут вместе с ней — ее заветные печали.

— Чай наливай, Аня. — Инга беспечно мотнула рукой с зажатой в небрежных пальцах тончайшей фарфоровой дужкой.

Мать неожиданно покосилась и недовольно поджала губы. Понимала ли она, что Инга в нарушение всех запретов пьет ежедневный чай из праздничного фарфора?

Анна присмотрелась к матери. Та с некоторых пор стала для нее самой настоящей загадкой. После оглашения диагноза, который прозвучал как приговор, многое не совпадало с прогнозами. Иногда бывало хуже, иногда лучше, иногда просто изумляло.

Аня встала и, нарочито громко гремя посудой в высоком старинном буфете, достала тонкий бокал. Если она хорошо запомнила: в него никогда не наливали даже воду. Семейная легенда гласила, что таких бокалов во всем мире существовало всего четыре. Они были сделаны на заказ, и один достался их отцу.

Инга поняла мысль сестры и довольно заулыбалась, исподтишка наблюдая за матерью. Включила чайник, налила в бокал заварки ровно наполовину, всыпала сахар, что в принципе было не нужно: Аня никогда не пила чай с сахаром, — и принялась громко болтать в бокале ложечкой. Тонкий фарфор мелодично пел.

Инга наблюдала за матерью. Мать смотрела мимо. Аня ждала.

— Зря стараешься, — вдруг произнесла мать равнодушным голосом.

— В смысле? — изобразила Инга вопрос, выгнув широкие брови домиком. — Ма, это ты мне?

— Тебе, тебе, — покивала пожилая женщина. — Аня не пьет чай с сахаром.

В гостиной повисла тишина. Инга с минуту посидела с раскрытым ртом, а потом швырнула ложку на стол и весело фыркнула:

— Вот ты знаешь, Ань, я часто ловлю себя на мысли, что она симулирует.

— Это не так. — Анна осторожно улыбнулась взгляду матери, который тут же сделался мутным и рассеянным. — Просто у нее бывает… Она иногда с нами. А иногда где-то еще…

— Ладно. Проехали. Пирожные ешь. Свежие.

Длинные пальцы Инги с агрессивно ярким маникюром подцепили из пластиковой коробки песочное пирожное и потащили в тарелку. Громкое звяканье ложки о тарелку. Крошки во все стороны. Провокация или нет?

Анна осторожно глянула на родительницу. Та сидела в своем любимом кресле напротив окна. В сторону Инги не смотрела. Она вообще не смотрела никуда, кажется.

— Ань, что у тебя с твоим боссом?

Инга подняла на нее круглое лицо с оттопыренной щекой, за которой горбился кусок пирожного.

Зачем спросила? Она же знает, как ей больно! Тема ее босса была одной из случившихся в ее жизни печалей. Самой главной!

— Чего молчишь? — вторую щеку Инги раздуло пирожным.

— Ничего у меня с моим боссом, Инга, — акцентируя согласные, проговорила Анна. — Вообще ничего! И босса нет. Я уволилась два месяца назад. Перешла на другую работу. Я говорила тебе.

Аня глотнула из фарфорового бокала, поморщилась. Было очень сладко.

— А на новой работе? Там как контингент? Достойный?

Широкие и лохматые, как гусеницы, брови сестры заплясали.

— Не интересуюсь, — кратко ответила Аня и пошла в кухню вымыть бокал от приторного пойла.

Она сосредоточенно намыливала тонкие стенки, споласкивала. Старалась, чтобы фарфор не выскользнул из рук и не разбился, как вся ее жизнь. Осторожно промокнула салфеткой, вернулась в гостиную и тут же убрала бокал на полку буфета.

Ей почудилось или мать одобрительно улыбнулась?

— Слышь, Ань, что мамка говорит? — фыркала в чашку Инга, перемалывая второе пирожное острыми крепкими зубами.

— Что?

Аня села напротив матери в такое же бархатное кресло с высокой скрипучей спинкой и тревожно глянула на пожилую женщину.

— Мам, повтори для старшей дочери то, что только что сказала мне, а? Ну пожалуйста! — Инга дотянулась до локтя матери и нежно потрепала. — Мама, не уходи! Не смей! Повтори для Ани!

— Сережа купил ружье, — медленно и неохотно проговорила та.

— Сережа? — Сестры переглянулись, Инга привстала снова. — Какой Сережа, мам?

— Не будь дурой, Инга! — забыто прикрикнула на младшую дочь мать. — Сережа — наш сосед по лестничной клетке, к которому ты вечно клеилась, а он смотрел на Аню.

— Очень он был мне нужен! — неожиданно обиделась Инга.

Она вскочила из-за стола и принялась убирать посуду. Когда она вышла из гостиной, мать вдруг наклонилась к Ане и со странной зловещей улыбкой произнесла:

— Он купил ружье, дочка. Будет убивать…

— То есть ты хочешь сказать, что твоя мать видела, как он купил ружье?

Участковый Федоров — меланхоличный малый, с которым она когда-то училась в одном классе, — смотрел на нее с отвратительной ухмылкой, собравшей в себе массу гадких намеков.

— Нет, Федоров, я не это хочу сказать. И моя мать никак не могла видеть факт покупки, — она догадливо улыбнулась ему в ответ. — Кажется, я об этом говорю тебе уже в третий раз.

— Возможно… — Федоров противно вывернул толстые губы, попыхтел. — И все же, Ань… Принимать на веру утверждения старого больного человека…

— Я не призываю тебя принимать на веру все, что говорят старые больные люди.

Аня мысленно сосчитала до десяти. Быстро, потому что это был уже восьмой десяток за восемь минут их встречи.

— Я просто прошу тебя проверить, Федоров. Она беспокоится. Утверждает, что Серега собрался убивать.

— Серега? Ага!

Физиономия Федорова расползлась в ядовитом оскале.

— Это какой же Серега? Не тот, что напротив вас живет? Кажется, фамилия у него Егоров?

— Он самый.

— И этот Егоров, насколько помню, все время бегал за тобой?

Аня вдруг покраснела. Сама не желая того! Неужели все вокруг замечали, что Егоров за ней ухлестывал в юности? Все, кроме нее? Она его знаки внимания воспринимала, как заурядное соседское внимание. Ей не до него было. Она училась. Работала. Снова училась. Потом еще и еще. Все повышала квалификационные уровни, продвигаясь наверх. Научилась зарабатывать деньги. Купила себе отдельное жилье. Все замечательно в нем обустроила. Потом была покупка дорогой машины. Покаталась. Продала. Еще одну купила. Все так целенаправленно у нее было, только вот верно ли?…

— Я не помню, чтобы он бегал за мной, Федоров. Просто жил и живет в квартире напротив, — возразила она после паузы, заполненной десятичным счетом.

— И теперь в квартиру напротив он притащил ружье, — попыхтев, закончил за нее бывший одноклассник.

— Возможно.

— А зачем ему ружье, Ань? Он программист, насколько я помню, а не охотник.

Федоров подоткнул толстым кулаком округлый подбородок, меланхолично покачал головой.

— Сейчас купить ружье не так просто. Надо иметь охотничий билет, надо…

— Федоров, проверь. Мама видела, как он нес ружье. В окно. — Аня приложила руки к груди и как можно более проникновенно посмотрела на участкового. — Может, она ошиблась, и я буду этому только рада. Просто прошу тебя: проверь.

— Что хоть проверять-то, Иванова? Охотник он или нет?

— Да.

— Купил ли он ружье?

— Да, — повторила она, вставая с места. — Собственно, об этом я и говорила все это время.

— Ладно. Проверю. Хотя Вера Васильевна с ее болячкой могла что-то напутать.

Аня вышла за дверь его кабинета и только тогда выдохнула. Сколько сил, сколько времени она потратила на Федорова! Ей уже надо быть на работе. Осваивать новый кабинет, выделенный неделю назад после испытательного срока, а она перед ним расшаркивалась. Но дала маме слово и обмануть ее не смогла.

Она вышла из отделения под пронзительный мартовский ветер. Шагнула со ступенек, и тут же сапоги увязли в снеговой каше. Влага моментально просочилась через молнию, намочила тонкие носочки. Аня поморщилась и бегом бросилась к машине.

Уселась, завела ее и тут же на полную мощность включила печку. Потом позвонила на работу, сказала, что у нее еще дела в городе, потом набрала Ингу.

— Ты узнала, что я тебя просила? — спросила она у сестры.

Та снова что-то жевала.

— Да. Записывай. Последнее место работы нашего соседа…

Инга продиктовала название фирмы, бывшее на слуху, и адрес филиала, где работал Сергей.

— Молодец, — похвалила Аня сестру. — Не ожидала, что ты так быстро справишься. Мама что?

— Мама спит. А насчет того, что я молодец… Признаюсь честно: не моя заслуга. Позвонила общим знакомым. Они Сереге программное обеспечение не раз заказывали. Вот мне и сообщили.

— Не важно как. Важно, что быстро. Молодец, сестра! Надо посмотреть в штате, может, что-то еще тебе придумаю в плане подработки. Раз уж ты у нас любишь работать дома, то…

Инга в самом деле перевод на «удаленку» восприняла как подарок судьбы и по истечении срока всех карантинов так и продолжила работать в подобном формате. Ее устраивало — не бежать, не суетиться, не опаздывать.

— Вечером завтра заедешь? — уточнила Инга.

— Возможно. Как будет со временем. Мама про Серегино ружье не забыла?

— Нет, представляешь! Сегодня утром дважды спросила: Аня разбирается или нет с этим. Я сказала, что да.

— Правильно сказала. Только что от Федорова. Он наш участковый.

— В курсе, — кислым голосом ответила Инга. — Он уже два раза ко мне наведывался. Без причины совершенно. Вопросики какие-то левые задает и смотрит, как удав.

— Пусть смотрит, лишь бы узнал, покупал наш сосед ружье или нет…

На фирму, где работал Сергей Егоров, Аню категорически отказались пускать. Охранники в черных костюмах и белых рубашках, как гигантские сороки, намертво стояли возле турникетов и даже не смотрели в ее сторону, когда она просила пригласить одного из действующих сотрудников.

— Что здесь происходит? — неожиданно услышала Аня за спиной.

Она только что предприняла очередную безуспешную попытку проскочить внутрь.

— Добрый день, — вежливо улыбнулась она женщине средних лет с кожаным портфелем под мышкой, в дорогих остроносых ботильонах на шпильках. — Мне необходимо увидеться с одним из ваших сотрудников, а охрана не помогает. Ни внутренним телефоном не снабдила, ни войти не дает.

— Таков порядок, — коротко ответила дама, и одобрительная улыбка в адрес охраны скользнула по ее тонким губам. — С кем у вас назначена встреча?

— Сергей Егоров. Мне необходимо с ним встретиться.

— Вы договаривались?

Дама, шагнувшая к турникету, неожиданно вернулась и пристально уставилась на нее.

— И да, и нет, если честно. — Аня невольно шагнула назад. — Мне рекомендовали Сергея наши общие знакомые, но о встрече… Конкретно на сегодня мы недоговаривались.

— Понятно, — недобро улыбнулась женщина и знаком подозвала Анну ближе к входным дверям. — Хорошо, что не попытались соврать.

— Не поняла? — изумилась Аня. — Зачем?

— Ну… Мало ли! Может быть, вы корреспондент какой-нибудь скверной газетенки, борющейся за читателя всеми доступными способами. Даже тем, чтобы вывалять достойных людей в грязи.

— Вы о Сергее?

— Нет… Не о нем, а о людях, которые его уволили.

— Уволили?! Сергея Егорова уволили? Но почему? Мне его рекомендовали…

И она прикусила язык, поняв, что вообще о нем ничего не знает. Давно! Ну, программист. Ну, где-то работал. Когда-то она ему нравилась. А дальше что? Что было в его жизни?

— Сергея уволили со скандалом, — уточнила дама с кожаным портфелем. — Он не очень хорошо повел себя по отношению к одному из сотрудников. Даже ударил его. Будто бы тот лапал секретаршу. А тот оказался родственником нашего хозяина. Сами понимаете, разразился скандал. Егоров отказался извиняться. И его уволили.

— Давно?

— Нет. На прошлой неделе. — Дама переступила каблучками, переложила кожаный портфель в другую руку. — Он ушел плохо. Угрожал! Сказал, что мы все пожалеем и бла-бла-бла… И, разумеется, никаких рекомендаций не получил. Где он сейчас, что с ним, мы не знаем…

Зато Аня знала, где он! И что с ним!

Он по-прежнему живет в квартире напротив ее матери. Обиженный, униженный, непонятый. Без рекомендаций! И с острым желанием отомстить.

Если и теперь Федоров попытается от нее отмахнуться, она ему устроит!

Они сидели за столом в родительской гостиной втроем: она, Инга и Федоров. Мама давно спала в комнате, которую сестра оклеила обоями в веселенький горошек. Прихода Федорова она не дождалась, хотя знала, что он обещал зайти, и без конца смотрела на часы, скрадывая зевоту. Федоров сильно задерживался, и Инга отправила маму спать.

— Я тебе завтра все расскажу. — пообещала она, провожая ее в спальню.

А рассказывать-то было особенно и нечего.

— Нет у него охотничьего билета, девчонки, — широко развел руками Федоров. — Я проверил по базе. Нет, и не было. И ружья он не покупал.

Федоров хмурил брови, морщил лоб и смотрел на них многозначительно, прежде чем добавить зловещим шепотом:

— Во всяком случае, в официальном порядке…

Инга испуганно охала. Аня кусала губы. Она понимала: если Сергей задумал кому-то отомстить, то, конечно, не станет покупать оружие официально.

— А может, обыск у него сделать? — неожиданно подсказала Инга, потянулась к пухлой ладони Федорова и погладила, проникновенно заглядывая в его глаза. Глаза у Федорова заметались, губы нервно задергались. Понять причину Аня так и не смогла.

— Обыск? Серьезно? — Федоров осторожно вытянул ладонь из-под Ингиных пальцев и убрал ее в карман широких штанов. — А основанием что посчитать, Инга? Слова пожилого больного человека? Меня не то что с работы попрут — под суд отдадут! Егоров заявление накатает и будет прав, между прочим.

— Да, согласна. Как-то идея с обыском не очень…

Инга загремела посудой, намереваясь вымыть чашки и подогреть чайник. Хорошо, что додумалась не доставать дорогой фарфор ради Федорова. Тот с его неуклюжестью все бы переколотил. Уже трижды — Аня специально сосчитала — он ронял чайную ложку в чашку. Хрупкое изделие точно не выдержало бы.

Инга хлопотала в кухне. Федоров сидел и молчал, украдкой рассматривая семейные портреты на стенах.

— Красиво у вас, Ань, — вдруг обронил он. — Вроде и не модно, не как в журнале, а уютно. Уходить не хочется.

— А тебя никто и не гонит, Володь, — выглянула из кухни Инга. Она довольно улыбалась. — Аня сейчас к себе уедет, а мне скука смертная перед теликом сидеть.

Он молча кивнул, соглашаясь то ли на совместный просмотр телика, то ли на то, что это скука смертная. Аня вдруг почувствовала себя лишней. Странно, но Федоров рядом с Ингой смотрелся вполне гармонично. Меланхоличный и неповоротливый, он неплохо бы гасил ее энергию, не всегда направленную туда, куда нужно. Если бы у них что-то вышло, то получилось бы неплохо, неожиданно подумала она.

— Я, пожалуй, пойду, ребята. Вы тут еще подумайте, как нам Егорова спасать. А я домой.

— Егорова? Спасать? От чего, Аня? — Федоров фыркнул и покачал головой. — Уверен, что все страхи надуманны.

— Да? А как же его бывшие коллеги? Они в один голос уверяют, что Егоров ушел, обещая отомстить обидчикам. Это оставить без внимания? А ружье?

Володя Федоров промолчал, так протяжно и тяжело вздохнув, что бумажная салфетка на столе перед ним зашевелилась.

— Мы подумаем, Аня. Подумаем, — теснила ее Инга к выходу. — И если что — позвоним.

— Звоните.

Она вышла на лестничную клетку. Дождалась, когда сестра запрет за ней дверь, и на цыпочках прокралась к двери Егорова. Дверь он поставил новую совсем недавно. Тяжелая, металлическая и дорогая — Аня нарочно сверялась с каталогом.

Сейчас Егоров точно был дома. Глазок его двери светился изнутри, значит, в прихожей горел свет. Не понимая, зачем она это делает, Аня поднесла руку к его звонку и ткнула пальцем в кнопку.

Егоров открыл почти сразу, словно стоял и наблюдал за ней в глазок. Широко распахнув дверь, он смотрел хмуро, недружелюбно. Небритый, давно не стриженный. Ветхая футболка и спортивные штаны, вытянутые на коленках. Босые ступни.

— Аня… — проговорил он безо всякого выражения. — Добрый вечер.

— Добрый вечер, Сергей.

Она топталась на пороге, не зная, что говорить дальше. Зачем-то спросила:

— Как жизнь?

Конечно, он удивился и даже не попытался этого скрыть. Привалился плечом к притолоке, уставился на нее, словно видел впервые.

— С каких это пор тебя стала интересовать моя жизнь, Ань?

— Ну… Я тут подумала, что… Мы могли бы с тобой сходить куда-нибудь.

Боже! Что она несет?! Куда она с ним может пойти?! Он же никогда ей даже не нравился! Раньше, когда выглядел прилично. А теперь…

— Ань, что происходит?

Ярко-голубые глаза Егорова, — пожалуй, единственное, что осталось от него прежнего, — подозрительно прищурились.

— А что происходит?

Она глупо улыбалась.

— Ничего не происходит. Просто зашла по-соседски. Давно не видела тебя.

— Странно, не находишь? — Взгляд Егорова стал еще более подозрительным. — Ты годами меня не замечала, а тут вдруг решила пригласить скрасить твой досуг.

— Все меняется, Сережа. И мы тоже. — Аня решила стоять намертво.

Раз уж выставила себя дурой, то продолжит игру.

— И ты поменялась?

Егоров вдруг широко улыбнулся, обнажая великолепные зубы. Странно, она никогда не замечала прежде, как красива его улыбка.

— Поменялась, — кивнула она и вдруг с горечью добавила, снова не понимая зачем: — Постарела. Поумнела.

— Ага… — Он почесал затылок и начал медленно отступать внутрь квартиры. — Что постарела, не согласен. Ты по-прежнему красивая, Ань. А насчет поумнела… Не могу не согласиться.

— В смысле? — Она почувствовала себя немного уязвленной.

— Наконец бросила этого урода — своего начальника. Он обманывал тебя все эти годы. Использовал. А ты вела себя, как слепая! Я не мог понять причины твоего поведения. А теперь понял.

— Да? Понял? И что же ты понял?

Сжав кулаки в карманах, Аня вдруг увидела себя со стороны.

Вот она стоит перед ним с дико красным лицом, вспотевшая в теплой куртке, смущенная его осведомленностью. И злая, страшно злая от нелепости ситуации, в которую загнала себя самостоятельно. Безо всякой посторонней помощи. Никто не заставлял ее звонить в дверь.

— Я понял, что раньше ты была глупая. А теперь поумнела, — выпалил Егоров.

Он кивнул ей на прощание и с грохотом захлопнул перед ее носом дверь.

Всю дорогу до дома Аня ругала себя последними словами и обещала, что ни за что больше не полезет ни в чью жизнь. Ни с благими намерениями, ни без оных.

Горячая ванна с ароматной пеной немного помогла отвлечься. Закутавшись в теплый халат, Аня встала в кухне у окна. Она не зажигала света, рассматривая холодную улицу: так было уютнее. Темнота за спиной казалась теплой, надежной, как крепость. Не то что мятущийся на ветру свет уличных фонарей. Казалось, его слишком много, он был слишком ярким и казался ледяным.

Когда этот март уже закончится, с его морозными ночами и сырыми полуднями! Так хотелось нежного апрельского тепла и свежей зелени на газонах и клумбах.

И забыть…

Забыть обо всех неприятных мыслях, не возвращаться к ним никогда. Пусть катятся все бывшие куда подальше. Пусть Егоров сам решает свои проблемы и не ухмыляется ехидно. И…

Кстати! А откуда он узнал о ее отношениях, закончившихся так плачевно? Не мама же ему рассказала! Этого не могло быть в принципе. Мама сама мало что знала. Он следил за ней? За ее личной жизнью?

Аня резким движением задернула штору на окне, будто кто-то с улицы мог видеть ее и знать, о чем она думает.

Лечь спать… Забыть… Успокоиться…

Она уснула на удивление быстро и проснулась отдохнувшей. Часы показывали половину десятого утра. Календарь напоминал, что суббота. Инга на сегодня от ее помощи отказалась, и она могла весь день посвятить себе и своим так долго отодвигаемым желаниям.

Аня сладко потянулась под одеялом.

Можно было поехать в торговый центр и вдоволь нагуляться по магазинам, а еще завернуть в кинотеатр. В очередь встал салон красоты, давно не была. Вспомнилось о приглашении новых коллег съездить за город. У кого-то из них имелась шикарная дача, и выезды туда на шашлыки стали для коллектива привычными.

Откинув одеяло, она села на кровати, решив все же принять приглашение новых коллег. Все остальное подождет. Аня потянулась к телефону, чтобы позвонить и подтвердить, что приглашение приняла, как тут же одернула руку — он сам зазвонил, и это была мама.

Мама? Она не брала в руки свою «раскладушку» уже полгода. И теперь звонит ей? Или Инга воспользовалась телефоном, потому что ее разрядился?

— Алло… — ответила Аня настороженно.

— Аня, дочка, это мама, — проговорила Вера Васильевна давно забытым голосом. — Ты еще дома? Суббота. Наверняка еще в постели.

— Да. — С легкой запинкой ответила Аня.

— Он поехал на тридцать втором автобусе, — выпалила мать строго. — Пока ты не задала вопрос, опережу тебя… Сергей Егоров поехал на тридцать втором автобусе, что останавливается прямо под нашими окнами.

— Так. Понятно, — проговорила Аня.

Хотя ничего понятного не было.

— Что тебе понятно, Аня? — возмутилась Вера Васильевна. — Тридцать второй едет за город до питомника. Это тебе ни о чем не говорит?

— Нет, — призналась она, покусывая губы.

— Он поехал упражняться в стрельбе, детка. Он снова был с ружьем. И ты должна его остановить!

— Мне кажется, это не ваша мать больна, а я! — возмущенно прошипел в ее сторону Федоров, когда его сильно колыхнуло на очередной кочке. — Как я мог поддаться на ваши уговоры?! Я — взрослый мужчина. Серьезный!

— Умный, — польстила с заднего сиденья Инга.

— Не дурак, конечно же, — похвала ему понравилась, он с трудом скрыл улыбку. Но тут же снова заныл: — И вот я — весь замечательный, с таким набором достоинств — еду ловить вашего соседа. На каком, хочу спросить, основании, девочки?!

Ответа у них не было, поскольку все объяснения, заготовленные заранее, уже были произнесены и никакого впечатления на Федорова не произвели. Но все же он согласился поехать поискать Егорова.

— А если мы попадем на линию огня! — возмутился Федоров в очередной раз. — Кто полезет под пули? Я?

— Не дурак же он — стрелять в сторону пешеходных дорожек, — запротестовала Инга.

— А где он станет стрелять? В чаще. Наверняка в чаще. И как мы там его найдем?

Аня помалкивала. Идея поехать в питомник и попробовать отыскать там Егорова была так себе. Но мама настаивала. Смотрела на них с сестрой такими глазами, что они не выдержали и пообещали спасти Сергея.

— Пропадет ведь парень, девочки. Я обещала его покойной бабушке присматривать за ним. Сережа хороший, умный, добрый. Аня, он всю жизнь тебя любит. Спаси его хотя бы ради его неразделенной любви.

За последние полгода это была ее самая длинная речь, и девочки дрогнули. Инга тут же вызвонила Федорова и потребовала немедленно явиться к ней. Послушался тот беспрекословно, из чего Аня сделала вывод: у них что-то завязалось. Но в дороге Володя вдруг приуныл и принялся их отчитывать. А когда они остановились перед внезапно оборвавшейся дорогой, и вовсе простонал:

— Ну, все! Приехали! Не хватало теперь завязнуть в этой снеговой каше!

Аня заглушила мотор, посмотрела на Федорова в его легких полуботинках и на Ингу, нарядившуюся в полусапожки на каблуках.

— Сидите здесь. Я пойду одна, — и Аня покрутила ступнями.

Она предусмотрительно обулась в резиновые утепленные сапоги почти до самого колена.

— Интересно, куда это ты пойдешь? — забеспокоилась Инга.

— По следам. — Аня ткнула пальцем в ветровое стекло. — Видишь следы одного человека? От остановки по дороге и тропинкой чуть левее. Скорее всего, это Серегины.

— А если нет? Вдруг это кто-то еще?! — Глаза сестры округлились, в них заполоскался страх. — Мы будем сидеть в машине, а ты…

— А я включу видеозвонок и пойду с телефоном по следам. Если найду Серегу, хорошо. Если нет, вернусь.

— Послушайте, девочки, а может, ему просто позвонить? — сморщил лицо Федоров. — Хватит играть в заговорщиков?

Аня задумчиво рассматривала ровный ряд следов, терявшихся между голых деревьев.

— Знаешь, Володя, если я его не найду, то позвоню. У меня есть номер. А если найду, то мне сразу все станет ясно.

— Что, например? — возмущенно зашипела Инга.

— С ружьем он там или нет. Пора закончить эту историю. Я вязну в ней, как муха в варенье. Мама беспокоится. Ну, я пошла?

Подтаявший снег не был глубоким. К тому же она старалась ставить ноги точно в следы прошедшего недавно человека. Большую часть пути Аня преодолела без напряжения. Если бы не Инга с ее предостерегающим шепотом, прогулка не причинила бы ей никаких неудобств. Выглянуло солнце, окрасив голый лес особенным цветом. Стволы берез стали будто белее. Колючие ветки сосен изумрудно засветились. И так замечательно пахло мокрой прошлогодней листвой, подтаявшей землей, хвоей.

— Ты чему это улыбаешься? — снова прошипела Инга.

— Просто так. Здорово тут. Так восхитительно пахнет.

— Ты же не любишь март, — напомнила сестра, подозрительно прищурившись в телефон.

— Я его в городе не люблю. Там сыро, снег грязный. А здесь красота! Того и гляди на подснежники наступлю.

— Ты по следам иди. Подснежники! — проворчал Федоров.

— Иду. Иду по следам…

Они оборвались метров через пять, нырнув между двух тесно росших елей. Почти тут же пропал интернет. А через секунду раздался выстрел.

— Сережа! — заорала во все горло Аня, резко присев. — Не стреляй, это я!

Она сидела на корточках и слушала, как сквозь сухой кустарник в ее сторону кто-то продирается.

Господи! Они чокнулись совершенно! Может, это лось бежит, которого спугнули охотники? А она сейчас окажется на линии огня и на пути обезумевшего от страха животного.

Кучка идиотов! Придумали себе занятие!

Но вместо того, чтобы бежать обратно, к машине, где ее ждали Федоров и Инга, Аня снова заорала:

— Сережа Егоров, это я — Аня! Не стреляй! Пожалуйста!

— Я и не собирался, — раздался над ее головой знакомый голос.

Она резко вскочила и, тяжело дыша, уставилась на Егорова. В легком лыжном костюме и высоких сапогах-дутиках он стоял в метре от нее и с интересом ее рассматривал. Взгляд озадаченный, заинтересованный.

И в руках — да — у него было ружье!

— Что это, Сережа?! — ткнула пальцем Аня, вставила кулаки в бока и затараторила: — Ты что творишь?! Мстить собрался? Людей убивать? С ума сошел! Это из-за увольнения тебя так перекосило?! Не смей, слышишь! Не смей! Я устрою тебя на работу. Без их дурацких рекомендаций! Но стрелять по людям…

— Вообще-то я стрелял по банкам, — перебил он и заулыбался. — И это «мелкашка». Обыкновенная, как в тире. Помнишь, в детстве стреляли из них по зайцам? Я просто упражняюсь.

— Мелкашка?

Она присмотрелась внимательнее. И в самом деле, ружье казалось игрушечным.

— А зачем тебе упражняться в стрельбе? Для чего?

С той стороны, откуда она пришла, кто-то бежал. И через пару секунд встревоженный голос Инги завопил:

— Аня! Аня, где ты? С тобой все в порядке?

— Да-а! — громко крикнула она в ответ и заулыбалась улетающему эху.

Определенно март перестает ее раздражать.

— Господи! Я чуть с ума не сошла от страха!

Инга вылетела на тропу, резко встала, согнулась и, опершись в колени ладонями, шумно задышала.

— И ты здесь? — Егоров улыбался все шире. — Тоже озабочена тем, что я собрался мстить, убивая своих бывших коллег?

— Да! А что еще думать, если ты по двору с ружьем шастаешь? — огрызнулась Инга, выпрямилась и с сожалением глянула на свои промокшие насквозь полусапожки. — Ну вот, теперь на выброс.

— Ничего, просушим…

За ее спиной выросла фигура Федорова. В мокрых до колен брюках и насквозь пропитавшихся талым снегом полуботинках тот тоже тяжело дышал.

— Гражданин Егоров? — выступил он из-за спины Инги. — Объясните, что здесь происходит?

— Ничего. — Сергей погасил улыбку.

— Стрельба… Ружье… Это, по-вашему, ничего? — Федоров сурово насупился. — Ваши соседки всерьез опасаются, что вы готовите какое-то страшное преступление и…

— Володь, перестань мне выкать, во-первых. Мы знаем друг друга очень давно. — Сергей хохотнул, вскидывая ремень от ружья на плечо. — А во-вторых, все на самом деле куда прозаичнее.

— Поделишься? — выпалили три голоса одновременно.

— Непременно. — Егоров прошагал мимо них по тропе, обернулся и призывно махнул рукой. — Ну, идемте уже. Все вымокли. Чаю хочу горячего, с пирогами, которыми меня Вера Васильевна всегда угощала. Вы как, сестры, переняли у матушки своей мастерство, нет?

Инга с Аней смущенно переглянулись. Если Инга что-то более-менее сносно готовила, то Аня к плите подходила лишь затем, чтобы разогреть готовый продукт. Если он не умещался в микроволновке.

— Понятно. Придется мне готовить в нашей семье, да, Ань?

Егоров смотрел на нее как-то странно и говорил странные вещи. Ей бы собраться и призадуматься, на что он намекает, о чем вообще ведет речь. Но все волнения минувшего часа сделали ее какой-то вялой. Она кивнула и ответила:

— Да.

— Да? — Егоров дотянулся до ее руки, притянул к себе и спросил, уставившись ей в глаза: — Ты отвечаешь мне — да?

Инга за ее спиной предостерегающе кашлянула. Федоров переступал мокрыми ботинками в мокром снегу и тоже закашлял. Может, простыл уже?

— Аня? — Егоров сжал ее пальцы. — Так да или нет? Будь уверена, Вера Васильевна благословляет. Я с ней уже все обсудил.

— А что да?

Она подняла на него взгляд, но солнце настырно слепило, и вокруг головы соседа их матери расползался яркий ореол. Она не видела знакомого лица, но совершенно точно знала, как оно выглядит. Его руки приятно согревали ее озябшие пальцы. И, что странно, не хотелось никуда идти. Хотелось просто стоять, слушать пробуждающийся после зимы лес, дышать полной грудью свежестью и щуриться от яркого солнца.

Странно! Страх на нее так, что ли, подействовал? Страх за него? Или…

— Мы в машине, — буркнула Инга, обходя их стороной. — Недолго тут любезничайте. Ноги промокли.

Федоров трусцой двинул за ней. Когда они ушли, Егоров наклонился и поцеловал ее в щеку. Потом еще и еще раз.

— Ань, я не могу без тебя. Вообще не могу. Пытался, не вышло. Ты смотрела мимо. Не важно, каким был твой взгляд: расстроенным, веселым, холодным. Но всегда мимо. И вдруг ты здесь! Я поверить не могу. Ты… Ты в самом деле волновалась за меня?

Она подумала, кивнула и тихо добавила:

— Да.

— Замечательно как. — Он тихо рассмеялся ей на ухо, прижимая к себе все крепче и крепче. — Вчера я был потерянным, собирался уезжать. Далеко. Надолго. Может, навсегда. А сегодня я самый счастливый человек. Потому что моя любимая за меня волновалась. Ань…

— Что?

Она снова попыталась рассмотреть его лицо, но солнце не позволило.

— Понимаю, глупо. Знаю, что неуместно. Но спрошу. В первый и последний раз. Не тороплю с ответом. Времени много.

— Спрашивай уже! — прикрикнула она, ощущая странную слабость в ногах и незнакомый трепет в груди.

— Пойдешь за меня? Замуж пойдешь? Правда, я сейчас безработный, но все исправлю. Ты подумай и…

— Скорее да, чем нет, — ляпнула она, сама не понимая, что несет.

Холодный голый лес. Мокрый снег под ногами. Узкая тропинка. Егоров с ней обнимается. Она сюда зачем приехала? Чтобы остановить его сумасшествие. А вместо этого замуж вдруг за него собралась. Безумие заразно?

— Отлично. Идем. Инга с Федоровым злятся. Вера Васильевна наверняка волнуется. Идем.

— Да. Егоров, а ружье? С ним как быть? Зачем оно?

— Давай я на месте все расскажу, чтобы не пересказывать трижды. Идет?

Родительский дом встретил их странной тишиной и ароматом свежеиспеченной сдобы.

— Ничего не понимаю! — ахнула Инга, врываясь в кухню. — Ань, здесь пироги! Мамины пироги!

Вера Васильевна сидела в любимом кресле у окна и дремала.

— Мам, — позвала ее Аня. — Мам, ты спишь?

— Нет, — встрепенулась женщина, приоткрыла глаза, посмотрела на дочерей. — Вы нашли Сережу?

— Нашли. Он с нами. Здесь. — Инга схватила мать за руку. — Мам, он сделал Аньке предложение, представляешь!

— Аня! — мать строго глянула, как когда-то давно. — Что ты ответила?

— Скорее да, чем нет, — повторила она собственную глупость.

Наверное, глупость.

— Вот и хорошо. Девочки, накрывайте на стол. Я напекла пирогов, пока вы искали Сережу, и моя Аня искала свое счастье среди подтаявших сугробов. Еле вспомнила рецепт. Память подводит… Сильно подводит, — она жалко улыбнулась, погладила Аню по руке. — Я счастлива за тебя, милая. Пусть это будет «да»…

Они сидели за столом в гостиной и пили чай из самого дорогого сервиза, который стоял на средней полке старинного высокого буфета. Мама настояла. Сочла, что именно сегодня в их семье большой праздник.

Чай был крепким и ароматным. Пироги восхитительные. Как раньше. Или даже вкуснее.

Аня без конца улыбалась. Ловила себя на беспричинной радости, гасила улыбку, но через пару минут забывалась и снова улыбалась. Ей было славно и уютно в родительском доме, за большим круглым столом. Инга без конца подкладывала Федорову пироги. Тот смущался, но послушно жевал. Егоров не сводил взгляда с Ани, и его взгляд был неподражаемым: нежным, любящим, заботливым. Так ей виделось. И от этого было особенно хорошо. Ей нравилось, как он на нее смотрит.

— Так, я устала. Пора отдохнуть. — Вера Васильевна спрятала зевоту под ладонью. — Сереженька, голубчик, ну расскажи нам уже свою историю про ружье. Видит бог, я столько страха натерпелась, когда тебя увидела с ним в руках!

— Да! — встрепенулся Федоров. — Мы отвлеклись! Ружье? Зачем оно тебе?

— Я остался без работы, вы это знаете от Ани. — Егоров дотянулся до ее ладошки, осторожно сжал. — Рекомендаций мне не дали. И пообещали, что в городе я работы не найду. Все как-то навалилось… Аня в тысячу первый раз прошла мимо, даже не заметив меня. В общем, пришлось вспомнить про свое первое образование.

— И кто ты у нас по первому образованию? — Федоров, положив локти на стол, смотрел весьма сурово.

— Лесник.

— Лесник? — Аня рассмеялась. — Да! Я что-то такое припоминаю. Твоя бабушка мне рассказывала. Точно!

— И я нашел себе работу далеко отсюда. Очень далеко. В Сибири. Там срочно требуется лесник. Но! — Егоров поднял руку с зажатыми в ней пальчиками Ани. — Но требования у работодателей определенными оказались. Я должен иметь охотничий билет. Уметь стрелять и иметь разрешение на оружие. А я, как оказалось, стреляю в «молоко». Вот и пришлось раздобыть «мелкашку» и начать тренироваться на консервных банках.

— Так просто? — Аня растерянно моргала. — А я придумала историю!

— Просто, да. — Федоров выпятил нижнюю губу и недоверчиво покачал головой. — Но ты же понимаешь, Серега, что я должен все это проверить?

— Какой ты! — неодобрительно махнула в его сторону Вера Васильевна.

— Простите меня великодушно. Но в моей работе главное — что?

Он повернулся в сторону Инги.

— Что? — послушно спросила та.

— Не раскрыть преступление, а предотвратить его. Профилактика преступлений — приоритетное направление в работе участкового. Поэтому, Серега, без обид. Мне надо удостовериться, что ты говоришь правду.

— Без обид. — Егоров нашарил в кармане легких лыжных штанов визитку и протянул ее Федорову. — Тут все телефоны. Можешь позвонить. Они отвечают даже в выходные.

— Хорошо. — Тот крутил в руках картонный прямоугольник с названием лесного хозяйства и номерами телефонов. — А тебе это не навредит? Ну… Если я стану звонить и наводить справки?

— Нет. Не навредит. Уже не навредит. Думаю, я буду вынужден отказаться от их предложения. Так ведь, Аня?

Она — совершенно себя не узнавая — потянулась к нему. Обхватила ладонью за затылок и звонко поцеловала в губы.

— Вот теперь мне пора отдыхать, — Вера Васильевна захлопала в ладоши. — Инга, помоги мне. Пока твой Федоров станет звонить…

Участковый позвонил и удостоверился, что Сергей не обманывает. Он десять раз извинился и, прикладывая руку к груди, без конца повторял:

— Серега, сам понимаешь, служба такая…

Инга вышла из комнаты матери и увлекла Федорова к себе.

— Я сейчас тоже поеду, — предупредила ее Аня. — Надо домой.

— Я тебя провожу, — вызвался Егоров. — Ты не против?

Она была не против. Дождалась в машине, пока он переоденется, и повезла его к себе. По дороге они заехали и купили гору продуктов.

— Станешь мне сейчас демонстрировать свои кулинарные способности, — нарочито ворчливым голосом проговорила она. — А то наобещал счастья, но как там будет на самом деле?

Егоров помолчал минуту, подумал, а потом сказал:

— Я не знаю, как будет, Аня. Жизнь длинная. Но одно знаю совершенно точно.

— И что же? — остановившись на светофоре, она глянула на него с улыбкой.

— Пока день сменяет ночь, а весна меняет лето, пока зажигаются звезды и светит солнце, я не разучусь любить тебя. Никогда не разучусь. Это во мне, со мной навсегда…

И ей вдруг впервые за сегодня захотелось не улыбнуться, а заплакать. От безграничного счастья и нежности, сжавшей сердце. От того, что все вдруг у нее в жизни наладилось и тайные застарелые печали куда-то подевались. Маме стало лучше. Инга нашла своего Федорова. Рядом с ней мужчина: надежный, крепкий, любящий. Почему она его так долго не замечала? Ей же хорошо и спокойно с ним. Ни одной тревожной мысли. Они испарились, странным образом не оставив следа.

И даже стылый март, устав ее морозить, залил солнечным светом улицы. Стало ярко, красиво, празднично.

— Знаешь, Егоров, — странно дребезжащим голосом произнесла Аня. — Такого красивого признания в любви, наверное, еще никто не слышал. И я говорю тебе да…