Дети Брагги

ХVII

«Кто знает, чем он станет в этих снах», — сказал мальчишка. Чем он станет в этих снах? А разве не ясно, чем он может стать в этих снах?

Размышлял, засыпая, Грим над словами Скагги. Прозвучали эти его последние фразы перед сном так, будто он подслушал беседу Амунди с отцом, немудрено, вечно он сшивается возле целителя.

Впрочем, может, он и прав…

На Грима непрошено нахлынули образы детства, о котором он так старательно пытался забыть, картинки из тех времен, когда он сам не мечтал ни о чем, кроме трав и магии вис… А как все обернулось.

Воронье, вороны, Мунин, память. Похоже, у Скагги и впрямь задатки скальда, а если так, то учителя лучшего, чем Амунди, ему не найти… Амунди или Тровин. А Тровин мертв. И головоломку собрали, да что с того… И снова руны, руны…

От снадобья травника сонные мысли легко перескакивали с одного на другое, в голове, казалось, перекатывались, сталкивались крохотные серебряные шарики, и от их столкновения звенело в ушах. Грим сам улыбнулся такому сравнению.

А вкус у варева был сладкий, и отдавало оно медом, не обычная кисло-горькая дрянь целителя… Правда, под сладостью чудилось что-то еще. Плесень? Лишайник? Не разобрать. Но Грим явственно чувствовал за медвяной сладостью привкус чего-то сухого и будто бы гниющего…

И все же сон начинался сладко, как те давние сны детства, когда он не знал еще, как тяжко быть сыном Эгиля.

Он плавал в запруде. Будто не человек он вовсе, а какая-нибудь не то рыба, не то птица. Но по мере того как он греб, сила во взмахах не то рук, не то крыльев все возрастала, будто бы удваивалась, утраивалась, пока ему не почудилось, что берег остался далеко позади. Вот он уже и вовсе скрылся из глаз. Гриму казалось, что он плывет быстрее, чем способен нестись пущенный во весь опор конь.

И вот мощные взмахи рук-крыльев выдернули его тело из воды, унося все выше и выше. Потом он как будто и взмахивать-то руками перестал, но сперва взбирался, а потом, когда страх оставил его, просто взмыл вверх, уносясь, как птица, все выше и выше в серо-дымчатую вышину. Земля под ним купалась в зелени и лучах предзакатного солнца, повсюду кусты и деревья начинали одеваться новой листвой, и луга мягкими перекатами уходили к далеким холмам.

И вдруг темнота. Внезапно Грим осознал, что бывал здесь уже раньше. Он был в столпе или на нем, заглядывая вдаль: ему отчаянно не хотелось снова увидеть то, что он видел тогда.

Опечаленное лицо Фрейя и расколотую будто орех надвое голову скальда Виглейка. Или это будет Тровин из сна Скагги? Если лететь осторожно, если не оглядываться, возможно, удастся не встретить оставленных мертвецов.

Осторожно, медленно-медленно блуждающая душа облетела темный ствол дерева. К нему — как Грим и знал — копьем, выступающим из правого глаза, пришпилен, будто букашка, бородатый человек. Тут Грим помедлил, не решаясь взглянуть этому человеку в лицо, боясь увидеть в нем самого себя.

Нет, это не он. И не Скагги. Единственный здоровый глаз был закрыт. Казалось, повешенному нет дела до случайной мелкой птахи.

Возле массивной чернобородой головы зависли в неподвижности две черные птицы с черными с желтым ободком клювами — вороны.

Вот, с любопытством склонив голову набок, глянул на него один, за ним повернулся второй. Ветер взъерошил блестящие перья.

Человек этот был Один, а вороны — его извечные спутники.

«Как же их зовут?» — силился вспомнить во сне Грим. Почему-то это представлялось необычайно важным. Не может же он не знать их имен. Да, разумеется, Хугин и Мунин, Хугин — это значит «разум», но нет, сегодня ему нужен не он. Как будто отосланный прочь, ворон камнем упал вниз, чтобы приземлиться на плечо своего хозяина.

Мунин — память. Именно этого он и искал.

И тут норны надсмеялись надо мной, невесело усмехнулся Грим-не-Грим, названный именем Одина отвергнут им. За все есть расплата. Внезапно и непрошено в нем поднялись слова, строка. В ней говорилось о виселице, и человеке, повешенном, качающемся на ней, неспособном поднять рук, чтобы защитить себя, в то время как прилетают черные вороны…

А птица, не понять как, вдруг оказалась прямо перед ним, заглянула хитрым глазом в лицо. Распластанные по ветру черные крылья заслонили собой весь свет, клюв, как черная стрела в двух пальцах от его глаз. Руки у него повисли вдоль тела, никак ими не шевельнуть.

Сон Скагги, успел подумать Грим. И все же как будто пальцы, кисти… Да нет же, руки вполне повинуются ему…

Он не станет, не станет шевелиться.

Стоит ли оно того?

Птица же как будто поняла, что жертва ее не шелохнется. С пронзительным победным криком ворон бросился вперед, вонзив острый как кол клюв в глазницу. Боль добела раскаленным гвоздем пронзила мозг Грима, а вслед за мукой снизошла на него память…

Он сделал, что должно. Птица отпустила его. И внезапно Грим покатился вниз с дерева, безвольно кувыркаясь, по-прежнему же сжимая пальцы в кулак, все также впиваясь ногтями в ладони. Все вниз и вниз к бесконечно далекой земле.

Точильный жезл и оборотный эриль, и руны, и украденные заклятия…

Как странно смотреть на землю отсюда, и видеть людей и армии, и корабли, и море, и буруны на нем. Теперь он знает, что ему предстоит: силу порядка опять придется укротить, выпустив на нее порождений хаоса, чтобы порядок вновь вспомнил себя, вновь стал тем, чем ему предназначено быть.

Но это все еще будет… И он, Грим, исполнит предначертанное и отдаст Тровину свой последний долг… как только дух его окажется на положенном ему месте, в теле, которое он уже видит, — вот оно спит, укрывшись плащом на охапке сена — в теле, в которое он входит…

Поначалу он даже не понял, что именно его разбудило. Слегка припекало глаза, по обратной стороне век расходились золотисто-красные неровные круги. Он поднял руку, пытаясь защитить их, и только тут понял, что это, должно быть, солнце.

Со слабым стоном повернувшись набок, Скагги заставил себя разлепить веки, чтобы увидеть, что от костра остались одни почерневшие угли, что рядом аккуратно сложены одно на другое седла, а куча смятой травы справа от него хоть и хранит еще отпечаток человеческого тела, но пуста. Откуда-то из-за одной из сохранившихся стен доносился стук зубила по камню. Именно этот такой знакомый и все же такой необычный в погорелой усадьбе звук и разбудил Скагги.

Оказалось, что Грим, удобно устроившись возле кучи камней на месте колодца, возится с какой-то каменной плитой.

Подойдя поближе, Скагги обнаружил, что сын Эгиля ловко и с тщательностью, в какой его едва ли можно было бы заподозрить, выбивает руны.

— Свет застишь, — произнес вдруг, не поднимая головы, Грим.

Скагги послушно зашел ему за спину, чтобы увидеть плотный ряд из пяти знаков, чуть ниже которого Квельдульв выбивал по начерченному угольком рисунку еще три.

«Соули, Уруз, Эваз, Уруз, Соули», — прочел про себя Скагги, а потом вслух:

— «Суеус». Разве это что-нибудь означает? — недоуменно поинтересовался он.

— Для непосвященных — ничего, для мастера рун — многоe, — без особого раздражения ответил Квельдульв, заканчивая знак руны Лагу. А что именно?

— He мое дело — тебя учить, скальд врачевательницы.

— Если уж ты разбудил меня своим стуком, — несколько обиженно возразил Скагги, — то мог бы хотя бы сказать, к чему все это.

Грим поднял на мальчишку задумчивый взгляд.

— Вовсе не обязательно, — начал было он, но вдруг почему-то передумал. — У меня был странный сон. — Он помедлил. — Нет, не могу сказать, что ты был прав во всем, но кое-что я для себя понял. К тому же, читая записи Молчальника, я осознал, что перед ним в долгу.

Долги следует возвращать.

— Какой долг? — не удержался Скагги и понял, что вот теперь Грим уж точно вспылит.

— Тровин, скальд Хеймдаля, оставил по себе плиту-знак, где искать его завещание, в ней же запись о его гибели, но здесь нет ничего в память о нем. В голосе скальда Локи действительно слышались нотки раздражения. — А кроме того, неплохо было бы «почистить» это место. Молчальник пренебрег словами Бранра о том, что усадьба проклята, и погиб в огне. Быть может, попытайся он сделать что-нибудь, этого бы не случилось.

— А как же франки и Вестред? — возмутился, вступаясь за наставника, Скагги.

— А вдруг спастись удалось бы не одному тебе, а вам обоим? — вопросом на вопрос ответил Грим и принялся за предпоследний знак, руну Уруз.

— Я знаю, что это, — после некоторого молчания произнес Скагги, и сын Эгиля поднял глаза от камня и зубила, по которому ударял рукоятью меча. — Это «алу», Ас, Лагу, Уруз — одно из первых слов. Так, ты выбиваешь заклятия? внезапно сообразил Скагги, на что Грим только кивнул. — Но что означает «суеус»?

— Искусству составления заклятий, искусства расшифровки их значений тебя станет учить твой наставник, — совершенно спокойно отрезал скальд Локи. — То есть Амунди Стринда, а не я. — Но увидев, что мальчишка не отстанет, со вздохом добавил: — «Алу» — действительно древнейшее слово, оно и означает «волшба» и потому придает силу предшествующему заклятию.

Сняв с пояса нож, Квельдульв осторожно провел острием по большому пальцу левой руки. В неглубоком порезе выступила кровь, и Грим поспешил поднести руку к камню, так чтобы ярко-красные в солнечных лучах капли потекли по ложбинкам выбитых знаков.

Подняв голову от окрашенных рун, сын Эгиля увидел, что Скагги протягивает ему несколько листков подорожника.

— Что ж, осталось установить камень и выбираться отсюда. — Грим встал, отряхивая колени и подол рубахи от каменной пыли. — Где мы его поставим, целитель? — с улыбкой добавил он, принимая подорожник.

— В тисовой роще, — ответил ему улыбкой Скагги.

— Пора стираться, — сказал Грим, аккуратно заворачивая дощечки Тровина в их кожаные лоскуты. — К тому времени, когда мы выберемся из леса, уже стемнеет, и если пойдем дальше вдоль дорог, избегая франкских дозоров и не заговаривая с местными, пожалуй, к рассвету поспеем к берегу.

Скагги в ответ только молча кивнул.

Гаутрек Карри Рану пообещала, что на обратном пути из Усеберга, «Линдормр» на третий день после расставания будет ждать их в маленькой бухте за мысом Стад, самой восточной оконечностью острова. Корабль подождет их до сумерек, может быть, до рассвета, но не дольше. Слишком памятен франкам этот драккар, чтобы ему удалось избежать боя, но ведь, франкские коги не решаются выходить в воды Скаггерака флотилией, меньшей чем в три-четыре корабля.

Надежно перевязав кожаный сверток, Грим убрал его в лежавшую возле догоравшего костра седельную сумку. Скагги же, морщась и выдирая — нередко вместе с волосами — застрявшие травинки в шевелюре, отправился за лошадьми, оставив Квельдульва собирать уздечки и седла. В отличие от их хозяев чалые находили поросшую обильной травой усадьбу вполне гостеприимной и вовсе не рвались в путь.

Скагги пришлось немало помучиться, взнуздывая свою кобылу, в то время как своего скакуна Квельдульв усмирил одним лишь хмурым, исподлобья взглядом. «Волчьим», — подумал Скагги и про себя решил, что не так уж и плохо, наверное, обладать повадками волка. Лошади, например, слушаются — может, от страха?

Внезапно краем глаза он заметил нечто необычное. Нечто, что привлекло его внимание и заставило поглядеть вверх. На остроконечные верхушки древних тисов спускалась невероятных размеров тень. Гигантское темное пятно стремительно снижалось, падало, накрывая собой выжженную усадьбу. Скагги задохнулся от удивления, поднял на дыбы лошадь, чтобы заставить ее остановиться, а Грим потрясенно воскликнул:

— Это еще что такое, Хель меня побери?

Брюхо скрывала тьма, но оперенное тело и мощные крылья поблескивали белыми рваными полосами. Вышедшее в этот момент из-за набегающих с запада облаков солнце осветило вдруг невероятное существо — змею.

Чудовищный крылатый змей в птичьем оперении! Локи…

Соколиное оперение! Но змей был слишком велик. По обеим сторонам чудовищного тела распахнулись крылья в три человеческих роста длиной. Из раззявленной пасти выступали желтые клыки.

Казалось, эта разверстая пасть летела, падала по спирали прямо к выезду из усадьбы, в то время как белые стеклянные глаза твари выискивали жертву. Заржали, забились в ужасе лошади. Гигантский хвост хлестнул, разметал в щепы оставшиеся три стены конюшни Тровина, обломки досок вперемежку с комьями земли и вырванной с корнями травы взметнулись как в воздух, будто продолжением хвоста этого чудовища, которое, промахнувшись, взмыло вверх, чтобы развернуться для нового нападения.

«Змея Глама!» — пронеслось в голове Квельдульва. Умирающий скальд говорил правду. Это был не бред! И вот он, тот колдовской змей, который принес смерть старому скальду.

Похоже, и Скагги узнал его. Позабыв от ненависти о страхе, будущий скальд заставил обезумевшую от ужаса лошадь слушаться поводьев. Он развернул кобылу назад, высматривая, куда нацелилась эта змея-птица.

— Квельдульв! Она в тебя метит…

Грим резко натянул поводья, заставил жеребца осесть на задние ноги, и исчадие Хель проскользнуло мимо него. Оканчивающиеся кинжальными остриями перья на конце крыла пронеслись в каком-то пальце от его головы.

Скагги поймал взгляд скальда Локи, кивнул, и когда чудовище вновь устремилось вниз, они, сжав коленями бока обезумевших животных, с двух сторон попытались одновременно нанести удар.

Грим готов был уже разразиться победным кличем, почувствовав, как меч плавно входит… в пустоту! Совершенно невредимый змей взмыл вверх, отчаянно взмахивая крыльями, чтобы набрать высоту, развернуться и вновь наброситься на них.

На этот раз Скагги не справился с конем. Попытка занести меч лишила его равновесия, и он кубарем покатился со своей кобылы, которая с быстротой молнии умчалась от разящих перьев змея. А Квельдульв вновь попытался нанести ответный удар. Зубастая пасть змея разверзлась, блеснули сталью клыки. Кожистое крыло махнуло Скагги по голове, обдав его вонью, от которой перехватывало дыхание. Змее-птица зависла в воздухе, нацеливаясь на добычу.

До меня же ей и дела нет, сообразил вдруг Скагги. Как в Рьявенкрике с Гламом это чудовище прислал сюда его хозяин, чтобы оно убило какого-то определенного воина.

Скагги, как умел, перехватил меч в обе руки, тщетно рубя блестящие от жижи чешуйки и перья, приходя во все большую ярость от собственного бессилия. Отбросив показавшийся бесполезным меч, он швырнул в горло змее нож бесполезно!

Или не совсем? Поскольку змея повернула пасть в его сторону, чтобы пустым каменным глазом уставиться на нового противника.

Как раз этого краткого мгновения и хватило Квельдульву, чтобы, перехватив в обе руки меч, со всей силы опустить его на шею твари.

Черный туман поднялся из ужасающей раны, и закат разорвал вой, исходящий, казалось, из самых глубин Хель. Распахнутые крылья дернулись в агонии, дождем рассыпая чешую и перья. Извергая омерзительный гной, змее-птица рухнула на Грима, опрокинув его коня и прижав и человека и лошадь к пыльной траве двора. Скагги, остановившись лишь на мгновение, чтобы подобрать меч, бросился к Гриму. Однако оказалось, что и сын Эгиля, и скакун его живы, только первый едва не раздавлен весом твари, а второй вне себя от ужаса.

— Да не стой ты как вкопанный, — полузадушенно огрызнулся Грим, увидев над собой белое как мел лицо Скагги. — Помоги мне спихнуть эту тварь!

— Надо же!

Грим, не обращая внимания на омерзительную жижу, без сил привалился к трупу змея.

— Прав был Хромая Секира! — Он не без интереса рассматривал черную струйку, понемногу бегущую из перерубленной шеи. — А ведь было что-то еще, задумчиво добавил он.

Но не успел Скагги спросить, что именно, как отрубленная голова внезапно раскрыла — синие! — глаза, чтобы посмотреть на них неожиданно осмысленным взглядом, в то же мгновение Грим изо всех сил обрушил на нее меч.

— Это не конец, — опустошенно сказал он. — Хромая Секира сказал, что его отвлекли…

— Грим! — Скагги не смог сдержать вопля, увидев, как вновь чернеет над усадьбой предвечернее небо.

Ответ Квельдульва, если таковой был, утонул в хлопанье бесчисленных крыльев. Закрывая локтем лицо, Скагги пытался отогнать бесчисленных черных птиц, клювы их, казалось, были повсюду. По незащищенным пальцам, шее потекли теплые струйки.

Скагги, спотыкаясь, преодолел несколько шагов, наткнулся на тело змеи, которое отчасти прикрыло ему спину, потом заполз под ее крыло и только тут увидел Грима, который пытался волшбой разогнать эту новую напасть. Еще немного, задыхаясь от вони, думал Скагги, все глубже отодвигаясь под крыло змее-птицы. Еще совсем немного, Квельдульв сумеет справиться с ними. И действительно, все вокруг вновь взорвалось шорохом крыльев, он даже увидел зеленоватый отблеск дрожащей на созданном ими ветру в воздухе руны.

И тут все звуки вокруг перекрыл страшный крик Грима, за которым последовала внезапная мертвая тишина.

Переждав еще пару мгновений, Скагги осторожно выбрался из-под вонючих перьев, чтобы увидеть, что вороны исчезли, а сын Эгиля лежит на боку возле шеи змеи, зажимая руками лицо. И по левой руке его потоком льется кровь.

— Грим…

Скагги осторожно тронул Квельдульва за плечо, но тот не отозвался. Воспитанник Тровина настороженно оглядел знакомый двор. Исчадие Хель мертво, вороны исчезли.

— Глама… от… влекли, — раздался из-под сведенных болью рук невнятный голос Квельдульва, Скагги не расслышал, а скорее догадался, что это были за слова. Потом послышался странный булькающий звук, и Скагги поспешил приподнять Грима, боясь, что тот захлебнется собственной кровью. Грим снова тяжело повалился было набок, но Скагги, которого неизвестно что заставило изменить решение, бросил на мгновение Грима, чтобы подтащить к трупу змеи упирающуюся лошадь.

Убраться, только бы убраться подальше с открытого места, сверлила его единственная мысль.

— В седло! — как можно пронзительнее крикнул он в надежде, что Квельдульв очнется от его крика.

Несколько часов спустя Скагги вспомнил, как еще успел удивиться выдержке сына Эгиля, потерявшего сознание, лишь когда они были уже в лесу. Как оглушен болью был Грим, что позволил посадить себя в седло, сжать себе пальцы на гриве собственного бешено храпящего коня.

И тут Скагги заметил, как из-за кучи камней на месте колодца прямо на него и Грима спокойно выезжает лучник. Может быть, подобно змее-птице, его тоже привел сюда тот самый оборотный эрилий, чтобы расправиться с Гримом. От страха у Скагги подкашивались ноги. Если бы теперь он и попытался вскочить в седло позади Квельдульва, это означало бы смерть для них обоих. А он не сможет, не успеет отразить нападение приближающегося франка, а потом вскочить в седло.

Не спуская глаз с франка, Скагги выпустил поводья, к тому же еще ударил плашмя мечом коня по крупу. Краем глаза он успел заметить, как, стремясь покинуть остов чудовищной змеи, лошадь рванулась вперед, но не к выезду из усадьбы — поперек дороги лежал змеиный хвост, — а к тисовой роще. В полубессознательном состоянии Грим приник к шее коня…

Большего Скагги не видел, поскольку сам бросился плашмя в заросли иван-чая.

Однако франку как будто и дела не было до прячущегося в траве мальчишки. Он преспокойно двинулся в сторону рощи, очевидно, решив, что в густом лесу без особого труда разыщет обезумевшее животное, которое скорее всего застрянет в каком-нибудь буераке. И что с того, что мальчишка оказался прямо у него на пути. Убить его — минутное дело.

Скагги же прекрасно понимал, что до меча ему никак не дотянуться. А потому, сжав покрепче нож Грима, стал понемногу отползать в сторону, уповая на то, что прислушивающийся к шуму ломаемых в роще веток, франк не заметил легкого колебания травы.

Единственная надежда заключалась для Скагги в том, чтобы незаметно обойти всадника и напасть на него сбоку. Однако маневр его удался лишь отчасти, поскольку в то мгновение, когда ему уже показалось, что он добился своего, франк с усмешкой повернулся к нему, занося над головой меч.

Неведомая сила — очевидно, слившиеся воедино страх и желание жить, выбросила Скагги из травы. Он успел что было сил ударить длинным ножом в незащищенную кольчугой подмышку и откатиться от обрушивающегося на него удара меча.

И наконец ему повезло!

То есть Скагги решил было, что ему конец, потому что, запнувшись о какую-то палку или корень, он потерял равновесие и упал набок. Потом рука его легла на железный прут.

Подхватив прут, Скагги без жалости опустил его сперва на руку с мечом, чтобы услышать хруст ломаемой кости, а вслед за этим — на шею качнувшегося вперед франка.

Не испытывал будущий скальд врачевательницы жалости и тогда, когда, потверже расставив ноги, собрал все силы, чтобы выдернуть еще живого противника из седла. Безвольно, как тряпичная кукла, тело франка распростерлось по земле, а Скагги успел еще холодно и отстраненно заметить, что на губах у него выступила розовая пена.

Франк конвульсивно дернулся, будто тело его повиновалось не ему, а какой-то иной чужой воле, попытался встать, но Скагги, уже будучи в седле и подняв франкского скакуна на дыбы, напоследок опустил его передними копытами на грудь поверженного врага.

И во весь опор погнал коня к тисовой роще.

— Дай мне смыть кровь. — Скагги вновь отвел от лица руки Грима. — Ты только не шевелись, Квельдульв.

— Фляга… — прохрипел Грим.

Скагги поспешно принялся ощупывать пояс Грима — ничего. Затем наступила очередь тяжелого от крови плаща, и вскоре будущий целитель не мог бы уж сказать, кто из них ранен — в крови были оба.

Наконец фляга нашлась, в ней даже бултыхались на дне остатки какой-то жидкости.

Пока Скагги копался, Грим, оказывается, потерял сознание, и ему вновь пришлось слегка нажать на виски привалившегося к дереву скальда Локи.

— Сожми зубы, не то язык прикусишь, — стараясь, чтобы его голос звучал деловито, как у Стринды, произнес Скагги. — Мне нужно как-то остановить кровь, а для этого придется коснуться глазницы.

Хруст, с каким Скагги резко сорвал ему со скулы корку сукровицы, и Грим был почти уверен, что мальчишка просто пытается расколоть ему череп. Он судорожно хлебнул остатки снадобья Стринды.

Будущий же ученик Амунди подхватил его под мышки, зачем-то пытался заставить встать. Он хотел было отмахнуться от надоедливого мальчишки, провалиться в забытье, но неугомонный голос все настаивал:

— Поднимайся, вставай же!

Голова Грима заполнилась нескончаемым звоном, и, казалось, все вокруг приобрело странный желтоватый оттенок.

— Я не могу…

— Грим! Грим! — Голос Скагги доносился из дальнего далека. И все слышался язвительный хохот козлиного тенора. Стремясь подавить в себе этот хохот, Грим усилием воли заставил себя вынырнуть из омута боли, прищурился на слишком резкий свет.

— Вороны… — внезапно голос его стал холодным и ясным. — Пока я чертил руну, Одинова тварь выклевала мне глаз?

Мальчишка молчал.

— Негоже целителю лгать.

Голос Грима хлестнул его будто кнутом, и Скагги нашел в себе силы выдавить:

— Да.

— Костер…

Голос Грима снова стал невнятен…

— Не уходи, Грим. Продержись еще немного. — В голосе мальчишки звучало отчаяние;

— Костер, — через боль выдавил скальд Локи. — Разожги костер.

Шаги. Мальчишка наконец оставил его в покое… Грим попытался закрыть глаза, но левое веко, а за ним мозг пронзило жало раскаленной боли… Сон… Все потерялись в грохоте внутри его собственной головы. Не сдержавшись, Грим застонал сквозь стиснутые зубы. Он почувствовал, как к горлу его подступает тошнота, и закашлялся. Тошнота пропала, и он сосредоточился на том, чтобы не дать вырваться постыдному крику, когда жгучая боль принялась разрывать ему череп…

Иногда он приходил в себя, и все вокруг становилось яснее. В эти времена он пытался следить за движениями Скагги, Почему-то это было крайне важно, но он никак не мог вспомнить почему. То и дело старые тисы принимались кружиться вокруг, языки разведенного Скагги костра метались на ветру, пытались дотянуться до него, тянули жаркие огненные пальцы… Потом все — и деревья, и огонь, и само небо — начинало крениться набок, и он вновь проваливался в черноту.

— Нам нужно уходить… — сказал он вдруг в один из кратких периодов, когда зрение вновь вернулось к нему.

Скагги от неожиданности вздрогнул, уронив в костер листья какой-то травы, которую перед тем внимательно рассматривал.

— Нам нужно уходить, — повторил он, — а потом требовательно: — Почему так темно?

— Ночь, — нетвердым голосом отозвался Скагги и потом через силу: — Ты не сможешь сесть на лошадь и ты… Ты почти слеп.

Он продолжал настаивать, даже, кое-как подтянувшись по стволу тиса, вскарабкался на ноги. Сделал шаг, другой и тяжело привалился к боку стреноженного коня.

— Так, говоришь, не смогу? — с подобием прежней лукавой усмешки переспросил Квельдульв и потерял сознание.

Очнулся он, лежа под плащом, на мокрой траве, у костра по-прежнему возился с чем-то Скагги. Услышав за спиной шорох, мальчишка обернулся, чтобы с тревогой уставиться в залитое потом лицо Грима:

— Квельдульв, ты слышишь меня?

Слов этих Грим не услышал, скорее, считал их по губам. Слишком больших усилий требовалось для ответа, но губы мальчишки все двигались и двигались. Чтобы отвязаться от него, Грим заставил себя кивнуть в ответ, и тьма вновь накрыла его черным крылом боли.

— Грим, ты слышишь меня? — Скагги осторожно тронул его за плечо.

На этот раз ему удалось заговорить, хотя речь его была слабой и неровной:

— Я… Кажется, да. — Звон в ушах прекратился.

— Хвала Идунн! — вздохнул от облегчения мальчишка. — Теперь я могу попытаться съездить на хутор Гюды Кнута. Может, он согласится принять нас…

— Даже не думай, — хрипло выдавил Грим. — Гюда не решится дать кров двум беглецам. А если он не побоится франков и этого… — он подавился ругательством, — то мы только лишь наведем Вестреда на его усадьбу. А оттуда нам, возможно, уже не дадут уйти.

В словах этих Скагги почудился прежний, знакомый ему Квельдульв… Этот не терпящий возражений тон… Да у него и не было сил возражать.

— Рассвет скоро? — вновь заставил себя выдавить Грим.

— Через пару часов, — без особой уверенности отозвался Скагги и отошел к краю рощи, чтобы увидеть, как небо над лесом начинает понемногу светлеть.

— Это значит, что к месту встречи с Карри мы опоздали, — ровным и уже несколько окрепшим голосом отметил, даже не спросил, Квельдульв. — А отсюда все же придется уходить. В записях Тровина было, кажется, что-то о короткой дороге к морю?

— Через вересковую пустошь, — несколько приободрился Скагги. — Грим… Он помедлил, не зная, как лучше сказать то, что сказать необходимо.

— Ну? — неласково огрызнулся Квельдульв, он уже кое-как встал на ноги и, тяжело дыша, опирался теперь о дерево.

— Я…

— Ну что? Загасил бы лучше костер и оседлал лошадей… Каждое слово приходилось проталкивать сквозь застрявший в горле ком отчаяния.

— Нужно прижечь рану от заражения. — Скагги было замолчал, но увидев, как недоуменно уставился на него Грим, он торопливо продолжил: — Амунди говорит, что если невозможно перевязать рану, если нет травных отваров… Рану необходимо прижечь. А я… я только, как мог, остановил тебе кровь.

Грим с трудом поднес руку к лицу и — ничего не увидел. Пришлось поднять правую…

— Видишь ли, дружок, — он попытался заставить говорить себя с уверенностью человека, который знает, что делает, — вероятно, ты прав, и рану действительно необходимо прижечь, но…

Скагги принялся было возражать, и Грим поморщился в надежде, что мальчишка сообразит и даст ему договорить. Сообразил.

— Если, прости, что я поминаю об этом, если ты сумеешь прижечь мне рану, я скорее всего снова потеряю сознание. А мы и так застряли здесь слишком надолго. — Будущий целитель все же попытался возразить, и пришлось продолжать:

— Когда птица и лучник не вернутся, их хозяин поймет, что план его не удался, и нас станут искать. Причем начнут искать от усадьбы Тровина, потом заглянут к Гюду.

От боли, от того, что пришлось столько говорить, он вновь, закрыв глаза, привалился к стволу дерева. Через несколько минут пульсирующая в черепе боль стала почти переносимой, у он даже не особенно мешал Скагги, когда мальчишка пытался создать что-то вроде грубой повязки из разорванной на части полотняной рубахи.

Начинался дождь, холодная мерзкая водяная пыль. В смертельной схватке со змеей Грим потерял шлем, но все то время, что был без сознания, оказывается, сжимал рукоять меча, который Скагги то и дело клял шепотом как досадную помеху.

Будущему целителю стоило немалого труда разжать его пальцы. Чтобы, выдернув из них меч, помочь Квельдульву взгромоздиться в седло. Следующие несколько часов превратились в настоящую пытку.

Иногда Грим погружался в некое состояние, где ничто не могло достичь его, оставалась лишь боль.

Временами он всплывал на поверхность настолько, чтобы понять, что небеса светлеют, или что день близится к полудню. Несколько раз они останавливались, и Скагги поправлял грязную повязку. Когда солнце стало в зените, Скагги настоял на том, чтобы Грим съел ломоть оставшегося еще со вчерашнего — или это было позавчера, когда они читали записи Тровина? — вечера хлеба и запил его водой. Вкус был приятен, но короток, потому что Грима тут же стошнило почти всем, что ему удалось проглотить. Потом снова были муки посадки в седло, и снова тряска. Грим почти лежал на шее своего коня, и ветки лишь едва-едва задевали его по спине. Ему не было уже дела ни до чего на свете, и когда голова его вновь наполнилась звоном, у него не было сил сказать об этом, даже если бы он того захотел.

Жеребец наконец остановился, и Грим уставился перед собой пустым взглядом. И снова день клонился к закату, косые лучи солнца окрашивали кажущуюся бескрайней пустошь в серо-розовые тона.

Хотелось лечь… Лечь… Но стоит ли это тех сил, какие потребны на то, чтобы спешиться? Потом он почувствовал, как кто-то тянет его за руку.

— Спускайся, Грим, я попытаюсь поддержать тебя.

Он не спешился — тяжело повалился набок, и несколько мгновений спустя уже лежал на боку, голова его покоилась на свернутом в ком плаще.

Запах вереска? Значит, они, должно быть, достигли той самой пустоши. Скагги, казалось, все стремился попасть именно сюда.

Пульсирующая боль в глазнице несколько утихла, и Грим был поражен внезапной ясностью мыслей и чувств. Ветер колыхал пряные с завязями семян травы.

— Скагги?

Над ним тут же возникло встревоженное лицо ученика целителя.

— Где мы?

— В небольшой лощинке на пустоши, со всех сторон нас окружают холмы, а с той стороны, откуда мы прибыли, еще и кустарник. Правда, довольно чахлый, сокрушенно добавил мальчишка.

На дне лощинки собран был уже хворост для костра, и Грим подивился, как быстро возвращенная память лечит человека: из полубеспомощного мальчишки, какой прибился к нему в придорожном кабаке, даже из того издерганного юнца, с которым они выбирались из Фюрката, Скагги быстро превращался в настоящего воина.

Внезапно весело затрещали ветки, от костра потянуло запахом можжевельника и вереска.

— Славно взялось, — с удовлетворением пробормотал себе под нос будущий целитель. — Засушливое лето нам на руку.

— Лошади… — Грим попытался было встать, но Скагги надавил ему на плечи, заставляя лечь снова.

— Расседланы и стреножены, пасутся вон… — Он помедлил. — Слева от нас.

Он лежал, вытянувшись на земле, затем кто-то заставил его сесть.

Мгновение спустя звон в ушах утих, но из растерзанной глазницы вновь потекла кровь. Прямо перед ним весело пылал костер, а спиной он упирался в какой-то камень. Когда это Скагги успел его сюда приволочь?

— Бессмысленно пытаться останавливать ее снова и снова. — Голос Скагги был бесцветен, но ровен и тверд. — Что-то, что было в клюве той птицы, заставляет вновь открываться рану. Как знать, не это ли случилось с твоим отцом.

— Выжги.

Скагги вздрогнул от этого жесткого голоса, ему пришлось даже на несколько мгновений отвернуться от Грима, чтобы Квельдульв не заметил, как дрожит сжимающая кинжал рука. Потом заставил себя погрузить лезвие в огонь.

Языки пламени нежно заструились по стали, острие кинжала засветилось багровым. Жар медленно полз все выше и выше. Когда он достиг рукояти, Скагги, скинув кожаную куртку, обернул ею руку, чтобы не обжечься. Затем он снова вернул кинжал в огонь, постоял, а потом повернулся с раскаленным добела жалом к Гриму. Сын Эгиля не мог отвести глаз от плясавшего в предвечернем свете раскаленного клинка. Он открыл рот, чтобы крикнуть: «Не надо!» Но вместо этого только кивнул.

— Быстро, — проговорил он, сползая вниз, так чтобы голова его упиралась в камень. — Я не уверен, что смогу не дернуть головой. — Он криво усмехнулся. Давай!

Кровь зашипела под клинком. С треском лопались пузыри.

Прижженная рана запеклась. Судорога выгнула тело Грима дугой — так бьется человек в когтях смерти.

Скагги как будто придерживал его, говорил с ним, но Грим ничего не слышал. Боль пожирала его заживо.

В тот момент, когда боль, казалось, достигла своего пика, он услышал, как Скагги выдохнул от радости, а потом плеснул ему в лицо какого-то — Грим почему-то смог уловить запах вереска — отвара…

Звон в ушах возобновился с удвоенной силой, перед глазами у него закачалось чье-то лицо. Сперва у этого лица были черты Карри, но потом лицо стало поначалу неуловимо, потом все быстрее, все стремительнее меняться. Странно, но боль постепенно стихала, а звон, напротив, возрастал. Откуда-то слева спиралью поднималась желтая пыль. С бессмысленным любопытством он глядел, как пыль подходит все ближе, и ближе, и ближе… Все быстрее крутятся перед глазами ее частицы, скрывая все, кроме горящих синих глаз. Синие глаза, знакомый взгляд…

Ищет кого-то взгляд, рыщут глаза… И худая сильная рука чертит в воздухе руны… Мечет костяшки рун на доску…

Наконец, и глаза, и руны — все исчезло. Звон достиг своего апогея, а затем пропал, и вместе с ним исчезли все ощущения.

Шагов Скагги не услышал, но проснулся оттого, что между ним и ласковыми закатными лучами возникла какая-то тень, что-то заслонило их успокаивающее тепло.

— И что, по-твоему, ты с ним сделал? — раздался над ним неприязненный голос.

Вздрогнув, Скагги разом очнулся, чтобы почувствовать, как сталь оцарапала ему горло, и, открыв глаза, увидел на расстоянии всего ладони от лица тяжелый с двусторонней заточкой клинок.

— Я при… — он прокашлялся, прочищая горло, — я прижег ему рану.

Он попытался поднять голову, но острие меча еще сильнее надавило на адамово яблоко, по шее вниз потекла теплая струйка.

— А я бы сказал, что ты скорее выжег несчастному бродяге глаз. Хотелось бы знать зачем? — В тоне спрашивающего слышалась заинтересованность, однако он не предвещал ничего хорошего.

Тени сдвинулись, а он все никак не мог поднять голову и видел перед собой уже не одну, а три пары грязных грубых сапог. Однако в спокойном хрипловатом голосе чудилось что-то знакомое, хотя от усталости Скагги не мог определить, что именно.

— Это не бродяга, это Квельдульв, — возмущение придало Скагги сил.

— Грим, сын Эгиля?

Неведомый противник чуть шевельнул рукой от изумления, и Скагги смог наконец поднять голову, чтобы взглянуть в лицо Варше.

— Переверни этого человека на спину, — приказал вожак разбойной дружины кому-то позади себя.

— Осторожно, — вскинулся Скагги, ужом вывернувшись из-под острия и готовый уже броситься на помощь Гриму, который, по счастью, в этот момент очнулся и что-то невнятно пробормотал.

— Видения… Вестред… пить…

В небольшой лощинке было тесно от собравшихся здесь воинов, многие из которых со смесью недоверия и ужаса переводили взгляд со встревоженного мальчишки на изуродованное лицо лежавшего на земле человека в заскорузлой от крови одежде.

— Варша? — пробормотал вдруг раненый. — Или это еще видения? Скагги?

— Похоже, мы и впрямь нашли, хоть и не совсем то, что искали, — задумчиво проговорил вожак разбойников.

— Грим, сын Эгиля, прав, — продолжал тем временем Даг, один из грамов в дружине Варши, — нельзя задерживаться здесь надолго.

— Но он же не в силах сесть в седло, — снова принялся возражать Скагги.

Варша потребовал от Скагги, чтобы тот пересказал все, что произошло с ними в усадьбе, вызвав его для этого из лощины туда, где в паре десятков шагов от костра, возле которого грелись дружинники, мирно паслись стреноженные лошади. Форинг беззаконной дружины полагал, что не стоит смущать понапрасну простых дружинников, многие из которых к тому же в недавнем прошлом были еще рабами, разговорами о волшбе и странном нападении змее-птицы и воронов. Рассказ его вожак и несколько грамов дружины слушали в мрачном молчании, и теперь старший из них по возрасту, Даг из Венгта полагал, что с вересковой пустоши следует уходить как можно скорее.

— Никому не дано знать, на что у него достанет сил, когда возникнет на то необходимость, — нравоучительно заметил на возражения Скагги Даг.

У ученика целителя вертелось на языке с десяток ответов, он только прикидывал, который из них менее всего заденет чувства бывалого воина, как вдруг из лощины раздался странный захлебывающийся крик. Вытаскивая на ходу клинки, все бросились к лощине. У костра повскакали со своих мест дружинники.

Достигнув края лощины, Варша застыл на месте, так и не занеся наполовину вытащенный из ножен меч.

В предвечерних сумерках к середине лощины со всех сторон сползались чудовища. Из воздуха появлялись бестелесные когтистые руки. Клыки, ядовитые рога и выпученные глаза — чудовища и демоны целиком и частями, и зло, не поддающееся описанию, возникали из ничего. Отовсюду сразу! В самой гуще их оказался Грим. Котелок у его ног был опрокинут, синеватые языки пламени многоголовыми змейками тянулись по плащу на плечи. Закрыв глаза, Грим сосредоточенно вычерчивал какие-то знаки. Варше потребовалось несколько секунд для того, чтобы сообразить, что это руны защиты.

Мальчишка без оглядки бросился к Квельдульву, расшвыривая ногами горящие угли, отпечатывая их на тлеющем плаще скальда Локи. Встал за спиной сидящего, положил ему руки на плечи — не то чтобы подпереть, не то в попытке передать старшему чего-то — может быть, часть силы, которой ученик все равно не сумел бы воспользоваться. От пальцев скальда колебался, начинал светиться в сумерках сам воздух, но в то же время странные чудища сомкнулись вокруг двух фигур на дне лощины.

В каждой жилке вожака беглых рабов кровь застыла от суеверного ужаса. Потом он вдруг прочел такой же страх на лице мальчишки.

Превозмогая собственный страх, Варша нашел в себе силы сдвинуться с места, о чем минутой раньше даже и не подозревал.

Сжав крепче зубы, Варша принялся рубить направо и налево, нанося удары бормочущим исчадиям Хель.

Это оказались не бесплотные духи: меч вошел в плоть, к немалому своему потрясению Варша почувствовал сопротивление, хоть и не мяса и костей. Вой ударил в уши. Омерзительная серо-багровая струя — крови? — хлынула ему в лицо. Тварь упала, отвратительно шлепнувшись, отрубленная конечность тошнотворно, неестественно шевелилась. На какое-то мгновение Варша окаменел, не в силах пошевелиться.

Однако остальные твари не отступили. Их все больше образовывалось из воздуха, окружая троих смертных. Особенно много нечисти скопилось вокруг Грима и Скагги. Одноглазый скальд стоял теперь на коленях, даже не стоял, а скорее лежал спиной на едва держащемся на ногах Скагги. Белое лицо мальчишки было перекошено судорогой ужаса, однако он, запинаясь, продолжал что-то не то петь, не то бормотать — Варша мог различить какие-то слова о целительных яблоках и Вечно-юной Травнице.

Из сползающегося в лощину тумана образовалось новое существо, Варша сперва даже не поверил своим глазам: поджарое волчье тело твари было покрыто черными, будто вороньими перьями, но с торчащих из разверстой пасти клыков капала почему-то алая слюна. Ворон-волк бросился к Квельдульву, но бывший раб успел заступить ему дорогу. У него не было времени заколоть или ударить ее, но он быстро поднял меч, защищая горло. Огромная сила ударила в клинок, опрокинув Варшу на спину.

Волк, карабкаясь и рыча, старался достать до горла. Варша сильнее сжал меч, попробовал пошевелить рукой — и извернувшись под оперенной тушей, вспорол твари брюхо. Клыки вонзились Варше в предплечье, когда он попытался встать и труп исчадия Хель стал сползать с него наземь. Его зловоние было удушливым, и пришлось побороться, чтобы освободиться от этой давящей туши. Варша вымок в звериных внутренностях и сукровице, и в собственной крови, хлынувшей из укуса.

Сквозь мельтешащих чудовищ и дым полузатоптанного костра Варша с трудом мог видеть двух скальдов в самой гуще схватки, но увидел он и то, что порадовало его гораздо больше. Прибежавшие на крики его люди, ошеломленно застывшие на холме, сбрасывали с себя оцепенение и, выхватывая мечи, присоединялись к бою.

Новые противники отвлекли внимание тварей, позволив Квельдульву завершить заклятие. В ответ на новые руны, на обращение — Варше показалось, что Грим призывает Фрейра и сестру его Фрейю, по краям лощинки появились иные животные. Скалились, приготовившись к прыжку, несколько поджарых лесных волков. Рыл землю, готовый ринуться вниз, взбешенный кабан. Сорвавшись с привязи, выросли на холме кони. Варша почему-то даже не удивился, увидев среди них с полдюжины горбом выгнувших спины полудиких кошек, — откликнувшись на обращение к своей богине, звери Фрейи явились сюда, наверное, с какого-то соседнего хутора.

Осознав вдруг, что сейчас произойдет, Варша крикнул своим людям оставить тварей. Выбираться из лощины! А сам сделал пару шагов к скальдам. Несколько его растерянных дружинников оглянулись на готовых ринуться в низинку зверей, остальные придвинулись ближе к своему вожаку, чтобы вместе с ним попытаться освободить скальдов. Одному из попытавшихся бежать не посчастливилось попасть под копыта обрушившегося в низинку кабана — тело его с переломанным хребтом уткнулось лицом вниз в растоптанную в схватке траву.