Дети-крестоносцы

VII

Часа через два, после описанной нами беседы, железные ворота города Кёльна отворились с шумом и скрипом, послышалось конское ржанье и городской табун оказался на площадке за городского стеной. Город Кёльн был большой город, лошадей в нем было очень много, а потому не мудрено, что вместе с большим табуном за городского стеной оказалось около двухсот мальчиков горожан. Ганс, Николай и другие мальчики из предместья, стоявшие до появления табуна у ворот, тоже вскочили на выведенных им горожанами коней. Старший городской конюх проиграл на рожке условный сигнал, мальчики пришпорили ноженками коней, встрепенулись кони и табун мерною скачью двинулся с места к отдаленному городскому лугу.

Николай и Ганс незаметно и непроизвольно опередили других и едут впереди. Стоит только взглянуть на молодцеватую их осанку, чтобы решить, что это едут не простые мальчики-подпаски, а вожди великого, смелого и воодушевленного одним и тем же порывом воинства.

Тем временем будущее воинство еще не знает великого своего назначения и святости предстоящих ему подвигов. Мальчики весело обгоняют друг друга, весело перекликаются и шумят друг с другом и вообще предаются самой беззаботной, самой беспечной детской радости. Но Николай и Ганс не замечают ничего этого. Они скачут, погруженные в думы, не перекидываясь словами, и, кажется, видят перед собою только одну великую и все более и более выясняющуюся перед ними цель.

Но вот они уже на луговине. Издалека доносится мерное журчание воды — это Рейн плещется своею неугомонною волною; темные вершины гор высоко врезались в темное, синее небо. Серебряная луна ярко освещает луговину и еще более ярко вырисовывается на синеве небосклона. Разнузданные кони разбрелись и щиплют траву, иногда только перекликаясь между собою звонким приветливым ржаньем. Старый конюх и его старшие помощники давно уже улеглись в сторонке и предаются покою. К ржанию и топоту коней иногда примешивается их звучный и здоровый храп. Мальчики уселись кружком у разведенного костра и ведут между собою оживленную беседу. По временам, то Николай, то Ганс становятся в середину кружка, около пылающего костра и что-то говорят, сильно и энергично жестикулируя.

Рассказы вчерашнего странника как бы стушевались и отошли на второй план. Маленькие ораторы говорят от своего лица и от своего имени. Они рассказывают о страданиях христиан в Иерусалиме, о посрамлении гроба Христова, о позоре Христова имени. Все, где бы то ни было и когда бы то ни было слышанное ими об Иерусалиме и о крестовых походах, получает отголосок в их воодушевленных речах. Воображение играло также далеко не последнюю роль. Энтузиазм слушателей рос и увеличивался постепенно. Да и не трудно было возбуждать легковоспламеняющихся детей.

На все речи и убеждения Николая и Ганса, к которым присоединилось и несколько новых ораторов, раздалось одно только возражение.

— Да ведь нас не пустят, — сказал Фриц, самый младший из мальчиков, белокурый мальчик девяти лет.

Возражение это заставило многих призадуматься. Такой исход дела до сих пор еще не был предусмотрен и обсужден. А ну, как в самом деле не пустят — и вся мысль о великом ополчении, сама собой разрушится, рассеется прахом.

— Как же могут не пустить нас, — с живостью возразил наконец Николай, — если мы докажем и растолкуем, что сам Бог призывает нас на исполнение святого Своего дела.

— Но как доказать? Как растолковать? — заметил кто-то из мальчиков вопрошающим тоном.

Собрание на минуту замолкло. Каждый на минуту задумался и предался размышлениям.

— Слушайте! — сказал наконец Андрей, черноволосый мальчик, с живым выражением бойких глаз, — зачем нам спрашиваться и говорить, куда мы идем и когда выступаем? Ведь ходили же многие из нас в прошлом году тайком на Драхенфельс, не сказавшись никому дома, и многим, слава Богу, прошло это благополучно. Почему же не поступить нам так и теперь, уйдем и вернемся. Ведь не жить же останемся мы в Иерусалиме.

— То был Драхенфельс, а то Иерусалим, — задумчиво проговорил Николай. В тот раз уходили мы на несколько только часов и на близкое расстояние, а Иерусалим, говорят, далеко и нам придется пробыть в походе, может быть, долгое время. К тому же в тот раз мы просто-напросто шалили и баловались, а теперь предпринимаем святое и Божие дело. Только как доказать, что оно действительно Божие, что Бог действительно призывает нас, так что и родители не могут полагать препятствия своим детям?

— Слушайте! Я, кажется, придумал, — решил Ганс, бывший очевидно самым благоразумным из мальчиков. — Андрей прав. Нам незачем отпрашиваться и докладываться, пока дело еще в начале, пока нас еще сравнительно мало. Мы поневоле должны действовать тайно. Но когда нас соберется из деревень и из других городов большая и очень даже большая рать, тогда уже ясно будет видно, что Бог призывает нас и Бог помогает нашему делу. Тогда с нами не будут уже спорить, как с призванными Самим Богом ратниками, а кто-либо и заспорит, то мы можем не повиноваться, повинуясь прежде всего Богу.

— Стойте! — сказал Николай. — Мне кажется, что нам вообще нечего ни спрашиваться, ни докладываться. Если мы до поры до времени будем, не спрашиваясь, уходить из дома, действуя в пользу нашего дела, которое в конце концов не осуществится в самом своем начале, то все наше непослушание окажется простою шалостью, как прошлогодняя прогулка на Драхенфельс. Тогда мы повинимся перед Богом и перед родителями и Бог простит нас. Если же под нашими знаменами окажется великая рать детей-крестоносцев, тогда будет ясно, что Бог покровительствует нам, помогает нашему делу и нам придется оказывать повиновение опять только Господу Богу.

— Но чтобы присоединить к нашему делу детей из других деревень, а может быть и городов, нам придется уходить из дома, сообщаться с ними.

— Слухом земля полнится, — сказал Андрей. — Стоит только оповестить соседние селения, да назначить, где и когда нам собраться, а там весть и пойдет гулять все дальше и дальше. Кто же оповестит соседние села?

— Это уже сделаем мы. Мы назначим и то, где и когда собраться, — ответствовали торжественно Николай и Ганс. — Мы, может быть, и не ограничимся одним только соседством, а проедем и подальше. Теперь же, братцы, клянитесь, что все сказанное останется между нами в тайне, что никто не проговорится об этом перед старшими и никто не отступится от принятого нами решения.

— Клянемся! — отгрянули двести почти детских голосов.

— На колени и произносите клятву за мною!

И великая толпа мальчиков стала на колени и, устремив глаза в темно-синее звездное небо, звучными торжественными голосами повторяла слова импровизованной присяги, мерным голосом произносимой предварительно Николаем.

Через два дня, после описанного нами происшествия, Николай и Ганс исчезли из родного предместья.