Дети радуги

КРАСНАЯ СТЕПЬ

Вдруг покраснели дали! Вчера ещё всё было тускло-зелёным, а сегодня у подножий далёких синих гор появились красные полосы - непонятные и неожиданные. Словно кто-то толстым красным карандашом отчеркнул синие горы от зелёной степи.

Нет, это не отблеск зари. И не россыпи красных камней. И не далёкий степной пожар.

Глухо топочут копыта коней. Всё ближе, всё ярче, всё шире загадочная красная полоса. Вот это что - разливы пылающих маков!

Маки, живые маки! Их видимо-невидимо! Они обступили со всех сторон, они затопили, как наводнение! Маки трепещут и взблескивают на ветру, как пламя невиданного пожара. От маков рябит в глазах и кружится голова.

Вздымаются красные от маков увалы - волны багряного моря. Красные волны накатываются в посвистах ветра, на гребнях их вскипает пена огненных лепестков. Вот-вот волны нас захлестнут, опрокинут, и мы захлебнёмся в неистовстве красного цвета!

Земля под ногами горит от цветов. Полыхает красная степь. Седые степные луни скользят над красными волнами, и белые их крылья просвечивают розоватым. Красные жуки жуют красные лепестки. Лазоревые щурки проносятся над гребнями волн, как диковинные летучие рыбы. И в чёрных глазах коней мечутся огненные зигзаги.

Порозовели даже белые облака. Даже синее степное небо подёрнулось розоватой дымкой. Цветы - без конца и края! Неистовое буйство красного цвета, кипучая лава цветов!

У серой славки клювик до того маленький, что только муху схватить. Много еды в таком клюве не принесёшь. А птенцов в гнезде пять. И у каждого рот, как кулёк. И сколько в него ни суй - всё равно мало! Всё недовольны, всё кричат: «Мне! Мне! Мне!»

Работает славка не покладая крылышек: подавай каждому тридцать завтраков, тридцать обедов и тридцать ужинов! А самой и червячка некогда заморить.

А как бы хорошо отдохнуть! Перышки перебрать, в тени подремать. На небо взглянуть: нет ли ястреба или луня? Не трусит ли лиса, не шнырит ли ласка? Но птенцы трясутся от нетерпения и рты распяливают до ушей: мне, мне, мне! Надо спешить, снова челноком от гнезда и к гнезду. Хоть бы клювик побольше был, ну что одна муха на пятерых! Только аппетит раззадорит…

Вдоль ручья колесиком катилась зуйчиха, а за ней зуйчата - как пуговицы на ножках! Зуйчиха вспорхнула и перелетела ручей, а зуйчата-пуговицы растерялись, заметались на берегу. Что, если ястреб увидит?

«Чи-у!» - крикнула мать. - «Ложись!»

Зуйчата упали и затаились. Лежат в воде, будто камешки.

Подошёл - лежат, рядом сел - не шевелятся. Мне-то сидеть удобно, а каково им в воде! Вода холодная перья мочит, жёсткие камешки на живот давят. Но зуйчата терпят - послушные малыши!

Не стану их дольше испытывать: всё-таки маленькие они и слабенькие. Экзамен на послушание выдержали. Молодцы! Никакой ястреб бы их не заметил.

Я встал и побыстрее ушёл. Чтобы не простудились…

Жуки-нарывники в степи так же в глаза бросаются, как у нас в лесу грибы мухоморы. Словно напоказ, висят гирляндами. Никого не боятся!

А их все боятся и все обходят. Звери мимо бегут, птицы носы воротят, ящерицы оползают, даже жабы не соблазняются.

Потому что жуки-нарывники не напрасно на мухоморы похожи - они такие же несъедобные и ядовитые. И яркий их красный цвет для всех как стоп-сигнал: не подходи, не трогай!

Никто и не трогает. А если кто по глупости схватит или с травой проглотит - то может и околеть. И птица и ящерица. И корова и лошадь. И даже верблюд!

В степи, между пучками чия, танцует журавль-красавка. На висках у него косицы - две шелковистые седые прядки. Ветер гладит и треплет их, то вдруг поставит дыбом, а издали кажется, что красавка взмахивает платочком.

Но журавлиха танцора не замечает. Бродит, нагибается, касаясь клювом земли. Смотрит по сторонам, не торопясь охорашивается.

Танцор же зашёлся в танце! Весь взъерошился и дрожит. И будь его перья из жести - так бы и дребезжали! Вот семенит, приседая, вот волочит крылья и надувается как индюк. И вдруг на бегу замер, окостенел. Потом опустился на землю, задёргался и забился - этакий умирающий лебедь.

И вот уже снова кружится и семенит, снова волочит широкие крылья и надувается индюком. И ветер полощет его шёлковые косицы.

…А журавлиха всё смотрит куда-то мимо!

В настоящей степи на буграх и курганах должны сидеть канюки. Степь без курганника-канюка и на степь не похожа. Должна струиться горячая даль, на взлобках должны биться белые ковыли и вдали краснеть полосы маков. И всюду неподвижные канюки. Сидят или кружат на водоворотах жаркого ветра, поднимаясь всё выше и выше в прохладное небо.

Пара красавок внизу - эти не для него. Зуйчата у ручья побежали, а потом упали и затаились - только зря глаза проглядишь. Бабочки над цветами мелькают - ради такой мелкоты лень и крылом шевелить. Краснеют жуки-нарывники - эти хуже горчицы и перца. А что там шевелится у оврага? Суслик в траве запрыгал! Пусть, пусть подальше ускачет от норки, пусть найдёт травку послаще, пусть крепко зажмурится от удовольствия. Тогда надо крылья прижать, когти выставить и вихрем упасть с высоты. Может, и повезёт…

Крылья его - как косые паруса! Носится на всех парусах по волнам степного жаркого ветра, и каждый, кто увидит этот летучий кораблик, ахнет и проводит глазами.

Хорош парусник-подалирий и на цветах. Хорош, когда крылья сложены, а распластает их - и того лучше.

Всё лето украшают они степные ложбины, овраги и склоны. И сколько бы раз ни встретил их - и где бы ни встретил! - всегда обрадуют. Зачем только за ними с сачком гоняются да ещё и накалывают на булавки!

Много в степях жаворонков: степные и полевые, рогатые и хохлатые, солончаковые и пустынные. Все на вид тускленькие, незаметные, под цвет сухой земли. И только один из всех в глаза и бросается - чёрный! Бархатно-чёрный жаворонок.

Заметен он и на земле, и на засохших кустиках. Но больше всего заметен в воздухе. Летает над степью кругами, как-то странно и медленно поводя чёрными крылышками. И поёт. Песня его, как и песня других жаворонков, оживляет тишину и пустынность степи. Вся степь поёт голосами жаворонков - полные уши песен! Идёшь, а жаворонки передают тебя в небе с рук на руки.

Вот малый запел, вот серый, вот полевой. А вот и чёрный! В песню свою он вплёл трельки своих жаворонков-соседей. И за себя поёт и за всех.

Промёрз суслик в холодной норе и вылез погреться на солнце. Встал столбиком, как цирковая собачка, сложил на животе лапки. И зажмурился. Хорошо! То один бок подставит солнцу, то другой.

Мыться затеял, лапками щёки трёт. Зачесалось под мышкой: одну лапку поднял, а другой поскрёб. Разгладил коготками шёрстку на животе, как густым гребешком. Потянулся, зевнул. Расправил усы, глаза протёр. И осмотрелся.

Вокруг никого и в небе пусто - в самый раз закусить. На завтрак травяной салат, украшенный несколькими цветочками. Ешь да поглядывай, как бы самому не попасть лисице на зуб или орлу на коготь!