Дети радуги

СИНИЕ ГОРЫ

Издали все горы синие. Ярус за ярусом, всё выше, всё дальше, всё размытей и голубей. Манящая даль синих хребтов, невесомо плывущих в небе.

Идёшь, идёшь, а синие горы не приближаются, а как бы поднимаются ввысь. И нет уже сил, а они всё такие же недосягаемые и далёкие.

Но вот, наконец, подножие; горы закрыли небо и нависли над головой. И видно теперь - не синие они, а разные. Зелёные, бурые, рыжие. И нет даже двух одинаковых гор: ни цветом, ни видом, ни высотой.

Что ни гора - то свой мир. Мир необъятный, как вся земля. И от подножия до вершины - как от экватора до полюса. Пустыни и степи, луга и тундры, леса лиственные и леса хвойные, вечные снега и льды.

Земля, вставшая на дыбы! Облака и птицы в горах пролетают глубоко под ногами, а водопады и реки, бывает, шумят высоко над головой. Можно пройти под радугу, как под арку. Можно наяву парить в облаках. И можно даже дотянуться до звёзд. И все времена года перед глазами - от лета и до зимы.

С вершины горы вся красота земли как у тебя на ладони. А вдали - снова горы. Снова хребет за хребтом, снова всё выше, всё дальше, всё размытее и голубей. Конца-краю не видно синим горам.

Жарки - лучше не скажешь! Густо-оранжевые, яркие, жаркие - как огоньки среди густой и сочной травы. Знакомые нам кубышки или купальницы, но преображённые, перекрашенные новым местом, вставленные в оправу из синих гор.

Когда чего-нибудь очень много, это «много» теряет цену и привлекательность. Но не цветы! Волнуют и радуют красные разливы маков и жёлтые - лютиков, голубые от незабудок низины и оранжевые от калужницы берега ручьёв. А белые от подснежников опушки и белые от ромашек поля? Или вот эти жарки на лугах - увидишь и остановишься. И не захочется уходить. И сколько бы ни смотрел - никогда не примелькаются, не надоедят.

И зимой о них вспоминаешь, ждёшь новой встречи. И не терпится снова увидеть их, снова постоять, посмотреть или пройти по золотым от купальниц лугам.

На горных осыпях редко бывает тихо. Без конца там что-то сыплется, шуршит, постукивает. Горцы говорят, что это шепчутся камни. Водой их подмывает, выдувает ветром, то раскалятся на солнце, то остынут в тени - вот и шепчутся.

Но когда на осыпь выходят козы - тут уж камни не шепчутся, а стучат и шумят вовсю!

Со звоном течёт плитняк из-под козьих копыт, катятся, постукивая, обломки. И получается стройный звон, словно козы играют на ксилофоне. И на рассвете это позвякивание камней звучит лучше всякой музыки. А всего-то вроде и дела - козы идут по осыпи, а за ними скачут лобастенькие козлята.

Но не простые козы идут, а дикие. Дикие козы в диких горах. Идут под музыку осыпающихся камней.

Кабан ограбил бурундука; обидел верзила младенца! Сквозь землю унюхал бурундуковую кладовую, вспорол бивнями дёрн, разрыл рылом нору и по-свински зачавкал. Кедровые орешки, отборные жёлуди, семечки подсолнуха, зёрна пшеницы - всё подчистую слопал. Хоть бы зёрнышко оставил бурундуку.

А бурундук всю осень по семечку собирал. Искал, выбирал, носил. Укладывал, перекладывал, перебирал. Что бы всё было самое лучшее, самое спелое. Чтобы не отсырело, не заплесневело, не проросло. Зимой спал и не трогал, на раннюю весну берёг: ранняя весна в лесу самое голодное время. И вот остался ни с чем.

Кабан-свинья посопел, попыхтел и побрёл себе, сыто похрюкивая. А голодный бурундук сидит на ветках и с горя посвистывает.

За красоту их назвали - олень-цветок. Сперва красота чуть не погубила их: каждый охотник хотел добыть такого красавца. А теперь красота их спасает: все хотят видеть оленей, которых называют цветком. И пятнистых оленей расселили по всей стране.

Встреча с ними - волнующее событие. Вдруг среди переплетенья ветвей и листьев возникнет стройное чудо и тут же опять растворится в трепете теней и бликов. А если увидите оленёнка - надолго запомните. Лёгкий топоток, шорох, и вот на поляне стоит телёночек на широко расставленных ножках. Тёмные, чуть выпученные глаза, влажный широкий нос и два большущих плюшевых уха. А красно-бурое тельце в золотых солнечных зайчиках. Не зверёныш среди зелёной травы, а чудо-цветок. Цветок-оленёнок.

Не так уж мало птиц, которые сами себя называют. «Кек-лик, кек-лик!» - квохчет кеклик - горная куропатка. «Удод-удод!» - кричит удод. «Ку-ку!» - кукует кукушка. Вот и чечевица: красноголовый самец то и дело выкрикивает: «Чечевица? Чече-вица?»

Кричит разборчиво и понятно, но как-то странно, словно не сообщает, а спрашивает: «Чече-вица?» Словно сам не очень уверен, чечевица он или нет.

Но всё так и есть - чечевица. Как просянка, овсянка и коноплянка. Только тех за их излюбленную еду так назвали, а чечевицу - за голос.

Песню-крик чечевицы ребята передразнивают по-разному. И «Витю видел?», и «дядя Митя?» и «что-то вижу!» Недолго слышится крик чечевицы - месяца два в году. Позже всех она прилетает к нам и раньше всех улетает. Птенцов выведет - и снова в путь. Только её и видели…

Тетёрка - лесная курочка. Только курочка эта пугливая, осторожная, недоверчивая. Не очень-то просто её увидеть, а уж вблизи рассмотреть мало кому удавалось. Но вот когда тетёрка сидит на гнезде, то можно рядом стоять - даже не шелохнётся! Прижмётся, замрёт, даже моргать перестанет. Очень надеется на свою покровительственную окраску. А бывают такие доверчивые, что можно дотронуться и погладить. Только не нужно этого делать. Хоть тетёрка и курочка, но не домашняя ведь, а лесная. И может так напугаться, что бросит кладку. И вы будете виноваты, что в лесу не появится дюжина чудесных пушистых лесных цыплят.

Сгущаются в горах сумерки, и из укрытий на ночную охоту выбираются щитомордники. Их и днём-то не очень разглядишь между камней, а в сумерках они и совсем незаметны. Только чуть слышный шорох - поберегись! Ведь щитомордник самый близкий «родственник» грозной гремучей змеи.

Как и у гремучей змеи, у него между носом и глазом есть особая ямка - ею он чувствует в темноте живое тепло своих жертв. Как гремучая змея, он, рассердясь, начинает трясти хвостом - и будь у него на хвосте «погремушка», она бы гремела не хуже, чем гремит у гремучей змеи. И хоть щитомордник не так ядовит, как «гремучка», укус его очень опасен.

Конечно, сам он не нападёт. Он постарается уползти как только заслышит шаги. Но щитомордник, как все ядовитые змеи, не очень-то поворотлив и быстр. Бродя в сумерках по горам, почаще смотрите под ноги.

В лесу непременно должен жить медведь. Лес без медведя какой-то не настоящий. Не интересно в таком лесу.

Вот он, медведь, вышел на лесную поляну. Травы пощипать, дёрн содрать, валежины и камни перевернуть.

Валежины измочалит - достанет муравьев и личинок, камни вверх мокрым донышком перевернёт - слизнёт червяков и жуков. Лапищей, как граблями, дёрн сдирает с мышиных нор. Ворочается, чавкает и сопит. А вот трава ему не очень-то нравится: башкой мотает, губы оттопыривает, плюётся.

Все заботы медвежьи - о еде. Потому и толстый такой, холеный, шкура на солнце переливается. Потому и силища у него медвежья. Никого медведь в лесу не боится. Кроме… кроме запаха человека! И потому всё время принюхивается. А как учует - так сразу и убежит.