Слоан
Куртка? Есть.
Кошелек? Есть.
Ключи от машины? Есть.
Двадцать часов прошло, как все гребаное дерьмо началось и, наконец, пришел час, когда оно закончилось. Я всегда чувствую себя лживой сукой, когда облачаюсь в повседневную одежду. Будто я только притворяюсь нормальным человеком. Кем-то, кто одевается в «The Gap» (прим. пер. марка одежды) и должен все подбирать соответственно, чтобы цвет сумочки и курточки совпадал. Я чувствую себя превосходно в своей одежде медика, но только стоит мне надеть пару голубых джинсов и выйти в овощную лавку, как мне начинает казаться, что на меня странно смотрят и смеются за спиной.
— Доброго вечера, Слоан. Ты работаешь завтра?
Джерри, один из санитаров, работает здесь почти столько же, сколько и я. Он молодой парень, которому можно дать двадцать два, у него большая семья, поэтому ему приходится много работать, чтобы прокормить ее. Он работает каждый божий час, почти без перерыва на обед.
— Естественно, Джер. Тебе захватить кофе?
Он улыбается.
— Я надеюсь на это. Мне это просто необходимо, особенно после сегодняшнего.
Я уже вижу выход, когда начинаю нервничать. Именно здесь постоянно что-то случается. На расстоянии пятнадцати шагов между больничной стойкой ресепшн и выходом какое-то гребаное магическое место. Девять раз из десяти, когда я уже была готова пойти домой, кто-то проносился сквозь двери с неотложным случаем, и мне приходилось разворачиваться и топать обратно на работу, спасать чью-то жизнь, напрочь забывая о своей собственной.
Десять шагов.
Пять шагов.
Я задерживаю дыхание.
Итак, я в шаге от двери. Осенний ветер Сиэтла бьет в лицо, растрепывая мои волосы, когда дверь открывается и чистое ночное небо предстает передо мной с восхитительными оттенками синего цвета. Из меня вырывается вздох облегчения. Я сделала это. Я собираюсь провести каждую минуту из предстоящих семи часов отдыха в кровати, и это будет восхитительно.
И вот уже я в машине, выезжаю со своего места на стоянке, когда шикарный тюнингованный черный «Камаро» выворачивает руль так, что почти врезается в меня. Но нам обоим удается затормозить. Водитель «Камаро» резко нажимает сигнал автомобиля, разрывая тишину пустой стоянки громким звуком. Я не могу увидеть кто за рулем, но я точно знаю, кто бы это ни был, он хочет, чтобы я убралась на хрен с его пути. Единственная причина, из-за чего бы машина примчалась на такой бешеной скорости в больницу — это чрезвычайная ситуация. Я так сильно сдаю назад, что мои колеса прокручиваются на месте. «Камаро» доезжает до раздвижных дверей, через которые я только что вышла в надежде отдохнуть дома. Мгновенно меня накрывает волна сожаления. Я могу поцеловать в задницу семь часов отдыха — я долбаный трудоголик-мазохист. У меня занимает примерно тридцать секунд, чтобы припарковать машину и заскочить в больницу. Медсестра уже вызывает ассистента по громкоговорителю, парень в черном стоит, сгорбившись над малышкой, которая лежит на полу. Он отбрасывает в сторону окровавленное полотенце и легко хлопает ее по лицу рукой, его действия вводят меня в ступор. Он ударяет малышку? Я быстро подбегаю к ним, действуя на автомате. Я перехватываю его запястье, отталкиваю его назад настолько сильно, что он даже мог бы упасть на пол, если бы не удержался на ногах.
— Пошел на хрен от нее. Дай мне посмотреть, — шиплю я.
Я слышу, как он издает гортанный удивленный вскрик, затем втягивает воздух в легкие, когда я делаю быстрый детальный осмотр потерпевшей. Оказывается крошка не такая уж и крошка, как я подумала в первую секунду. Ее светлые волосы местами окрасились в розоватый цвет из-за крови, чем испачкано сейчас все. Господи, передо мной предстает ужасное зрелище — ее кожа на запястьях разрезана, но рана выглядит ужасно, потому что у нее рваные края, а не ровные порезы. Я перевожу дыхание, потому что мне нужно пару секунд, чтобы прийти в себя и сосредоточится. Боже, какая идиотка! Она не понимала ни хрена, когда творила такое с собой?
— Сколько крови она потеряла?
Я прощупываю ее пульс, склоняясь так, чтобы мое ухо находилось напротив ее рта. Есть ли дыхательная активность? Слава Богу, слабая, но есть. Пульс едва прощупывается, но он есть. Я поднимаю взгляд, все еще ожидая ответа на мой вопрос, но парень, который принес девушку, смотрит на меня с открытым ртом. Его глаза расширяются и смотрятся такими огромными и темными, будто черные озера. Похоже он в состоянии шока.
— Послушай, мне действительно нужно знать, сколько крови она потеряла, — говорю ему.
— Я… не представляю. Она была в ванной.
Он выдавливает эти слова так тихо, что я с трудом могу расслышать его. Спереди футболка прилипла к его крепкому красивому телу, облепляя его, словно вторая кожа, по видимому, он все время держал ее на руках с того момента, как нашел ее в ванной. Суреш Патэл, один из докторов, которых вызвали, прибегает несколько минут спустя, и девушку в срочном порядке перекладывают на каталку. Температура ее тела низкая, показатели падают. Итог ее реанимации может быть совершенно непредсказуемым, это словно решать серьезный вопрос, подбрасывая монетку.
Я чувствую себя, как выжатый лимон, когда работаю с этой крошечной женщиной. Секунды переходят в минуты, минуты растягиваются в часы. Мы перелили ей литры крови и напоследок завернули ее в четыре слоя одеял, прежде чем она, наконец, была в надлежащем состоянии для того, чтобы можно было провести операцию над ее запястьями.
Пять утра. Я направляюсь посмотреть на парня, который принес ее. Я нахожу его сидящим в коридоре, его локти лежат на коленях, голова опущена на руки. Он поднимает ее и смотрит на меня, и затем он совершает самый идиотский поступок — быстро подрывается с места и начинает спешно уходить.
— Прошу прощения. Эй!
Он останавливается, но поворачивается не сразу. Он как будто ожидает удара, словно был создан, чтобы обороняться и отражать нападение.
— Мне нужны некоторые детали, насчет инцидента с твоей девушкой. Ты не можешь просто оставить ее здесь, чтобы она пришла в себя одна в больнице.
Наконец, он разворачивается. Его челюсть сжата настолько сильно, что видно как вены пульсируют на висках. Он просто смотрит на меня. Его футболка немного высохла, но все же еще прилипает к телу, словно создана, чтобы показывать его мощные, бугристые от мышц бицепсы, покрытые тонким сплетением татуировок. Черные, синие и красные цвета татуировки сплетаются воедино в замысловатый рисунок и спускаются по его сильной руке, словно легкие волны прибоя. Волосы цвета вороного крыла растрепаны и небрежно торчат в разные стороны, они будто специально взъерошены, все еще влажные, восхитительные. Я готова надрать себе задницу, потому что ловлю себя на том, что рассматриваю его.
«Ты зла на него, Слоан, помнишь об этом? Он собирался сбежать. Собирался выйти прямо через эти двери».
— Знаешь, по крайней мере, ты можешь поведать мне какую-то историю, перед тем как исчезнуть на закате. Или на рассвете, впрочем, какая на хрен разница, — говорю я.
Он моргает, затем скрещивает руки на груди, открывает рот, как будто собирается сказать что-то, но внезапно останавливает себя. Хмурится, поворачивается к двери и, видимо, собирается уйти. Что серьезно!? Хренов мудак.
— Хотя, если подумать, то это, скорее всего, произошло из-за тебя, так что тебе лучше и правда свалить пока не поздно, — бросаю ему я.
На теле девушки нет синяков, но я видела достаточно случаев домашнего насилия, чтобы знать, что оно не всегда физическое. Сломленный дух может быть таким же поврежденным, как и раздробленная, сломанная кость. Этот парень мог превратить жизнь своей девушки в невыносимую пытку, поэтому она решила совершить суицид. Шрамы на ее руках показывают, что это была не первая ее попытка.
Мистер Охренительно-Высокий-Темный-Обворожительный смотрит на меня с выражением неподдельной ярости, что заставляет меня вернуться к моим мыслям касательно того, кто виноват в этом всем. Выражение его лица искажается, он смотрит на меня больше с пренебрежением, как будто я никто, просто ошиваюсь рядом и не стою его внимания, затем он говорит. Нет, знаете, его слова больше походят на рык.
— Я не ее парень. И я не бросаю ее.
Мой желудок сжимается. Этот…
Этот голос.
Твою ж… Я прижимаю ладонь ко рту и осматриваю каждый миллиметр тела парня.
—Я знаю тебя? — шепчу я.
Безжалостная и надменная улыбка играет на его губах.
— Нет.
— Я могу поклясться, что узнала твой голос.
— Я родился здесь. Голоса звучат похоже.
Он продолжает отрицать, но с каждым словом мой желудок скручивается немного сильнее. Я слышала этот голос в своих снах; я бы узнала его где угодно. Я не ошибаюсь. Я чертовски права. Это... Это он! Парень, который принес маленькую, сломленную девушку, это тот же парень, кто связал меня и трахнул два года назад. Парень, который забрал мою девственность. Он сосредоточил свое внимание на мне. У него такой напряженный взгляд, что я понимаю, он просто ждет, когда до меня дойдет кто он.
— Я... Мне лишь нужно знать, кто твоя подруга, — я запинаюсь, и он улыбается.
Это настолько захватывающе видеть улыбку этого парня. Она такая дерзкая и опасная, что может в один миг лишить жизни.
— Кэрри. Ее зовут Кэрри.
— Страховка?
Он трясет головой. Его взгляд ни на минуту не покидает мой.
— Я заплачу.
— Тебе нужно пройти и поговорить с администратором. Дай ему данные твоей кредитной карты. И твое имя.
Он самодовольно улыбается, смотрит на свои дизайнерские туфли, а затем снова поднимает на меня взгляд своих пронзительных глаз, и смотрит на меня из-под темных бровей.
— У меня есть наличка. И тебе не нужно мое имя. Будет лучше, если ты забудешь обо мне. А еще лучше будет, чтобы я сейчас же убрался отсюда.
Он резко разворачивается на пятках и решительно удаляется от меня, его мощные руки все еще на уровне груди и внезапно я действую так, как мне подсказывает сердце. Одна часть меня задается вопросом, где находится ближайший телефон, чтобы я могла позвонить копам, но другая глупая часть меня заставляет броситься за ним. Черт, идиотское тело.
— Подожди! Я... — «Не заставляй меня это делать, придурок» — кричит голос в моей голове.
— Ты что?
— Я не знаю! Я...я, — «Это был ты» — кричит голос в голове. — Это мог быть ты!
— Я не причинял боль Кэрри.
Его ухмылка словно по мановению волшебной палочки испаряется с красивого точеного лица. На смену ей приходит отрешенный леденящий взгляд.
— Это не то, что я имела в виду, и ты знаешь об этом.
Он немного выпячивает губы, словно капризный ребенок, и любые сомнение, которые еще присутствовали до этого момента, исчезают в мгновение ока. О, эти губы, эти губы, может, я и не видела их в темноте комнаты, но чувствовала их на своей киске, на своем клиторе, они ласкали, любили меня. Он именно тот, кто лишил меня девственности. Он знает это. Он точно знает это, он узнал меня.
— Возможно, я действительно знаю то, что ты имеешь в виду. Это не изменит тот факт, что ты должна забыть, что я когда-либо был здесь. Лучше забыть всем. Ты не хочешь знать меня, прелесть.
Его высокомерие выходит за любые рамки приличия. Я делаю четыре быстрых шага и тычу ему в грудь указательным пальцем.
— Ты!
Даже вблизи он кажется настолько высоким, что это устрашает.
—Я, — соглашается он.
Я задаю ему единственный вопрос, который не давал мне покоя последние два года.
— Ты имеешь какое-либо отношение к смерти Эли?
Он отводит взгляд и прикусывает соблазнительную нижнюю губу. Черт возьми, это значит «да»!? Знаете, это самое очевидное «да», с которым я когда-либо сталкивалась.
— Скажем так, у нас с Эли были разногласия.
— Черт, да! Я знала это. Это ты взял паспорт Лекс?
Он прямо как доктор Джекил и мистер Хайд. В одну секунду он стоит и смотрит на меня, будто я настоящий джин и могу исчезнуть в дымке от силы его взгляда, а затем, в другую секунду, он прожигает меня взглядом чистого и неконтролируемого гнева. Он хватает мои запястья, двигаясь со скоростью света, грубо прижимая меня к стене. Коридор пуст в предрассветное время, и из-за этого я чувствую себя уязвимой и покинутой. Он сжимает свои сильные и большие пальцы вокруг моего горла и слегка сдавливает, не слишком сильно, но все-таки ощутимо, чтобы напугать до чертиков.
— Тебе нравится чувствовать себя так, Слоан?
Мои глаза наполняются слезами, когда я слышу, как мое имя слетает с его языка. Языка, которым он так сладко ласкал меня. Он знал, кто я на протяжении всего времени.
— Нет, — я задыхаюсь и качаю головой.
— Тогда ты должна позаботиться о Кэрри, убедиться, что ей стало лучше. Не позволяй этим гребаным мозгоправам приближаться к ней. Не позволь им разрушить ее. В противном случае, я буду сильно недоволен и огорчен.
Его тело прижимается к моему, и он словно гремучее соединение мускулов и чистого тестостерона заявляет на меня свои права. Мое тело, словно в ловушке, я не могу сопротивляться, но я все еще пребываю в сознании. В этот момент что-то меняется, потому что его взгляд успокаивается, напряжение, словно каменная стена, падает и рассыпается. Я могу обманываться, но все же.
— Ты все еще помнишь? — шепчет он у моего уха, обдавая кожу горячим дыханием.
Я медленно отвечаю на его вопрос кивком.
— И когда закрываешь глаза, ты все еще чувствуешь меня?
Я понимаю, о чем он спрашивает. И снова киваю.
— Да.
— Тогда сделай это снова. Закрой глаза.
Хватка на моем горле усиливается, что заставляет меня немного задыхаться. Я в последний раз смотрю в его бездонные темные омуты глаз, и, словно я невесомая песчинка, опускаюсь в его темноту. Я выполняю его приказ. Я закрываю глаза. Его губы нежно приникают к моим, и мое сознание меркнет. Его дыхание быстрое, рваное и обжигающее у моих губ. Его прикосновение имеет поразительный эффект на меня, я буквально за секунду я разделяюсь на части, мой разум и мое сердце ведут ожесточенную борьбу. Поцеловать в ответ или дать ему по яйцам? Он фактически отбрасывает все аргументы, когда его язык проскальзывает между моих губ. На вкус он как самый темный грех. Он медленно поддразнивает меня, так аккуратно и бережно, будто пытается распробовать на вкус. Я шире приоткрываю рот, будто приглашая его язык углубить поцелуй. Хотя он и не принимает моего приглашения на продолжение поцелуя.
— Два дня, Слоан. Через два дня я приду за тобой, — шепчет он у моих истерзанных поцелуем губ.
Следующее, что я понимаю, это как опускаюсь на пол. Когда я открываю глаза, то все, что я вижу — это его черные дорогие ботинки, и то, как уходит от меня.