Девичья команда. Невыдуманные рассказы

ОХОТНИК

К деревне Пнево вела неширокая, разбитая дорога. Приходилось ехать медленно, грузовик бросало на ухабах. Петров сидел в кабине, посматривая на разложенную на коленях карту.

— Деревня скоро, — сказал он шоферу, — а переправа сразу за ней.

В кузове машины сидели минеры с собаками. Им надо было переправиться через пролив, соединяющий два огромных озера — Псковское и Чудское. Петров получил приказ срочно начать разминирование дорог на той стороне, в Эстонии. Но скоро ли они на ту сторону попадут? Егор Сергеевич хорошо знал, что переправа — всегда неприятное и беспокойное место.

Проехали деревню и сразу увидели впереди скопление машин. На дороге, а больше возле нее, стояли грузовики, тягачи с орудиями на прицепе, танки.

На обочине дороги, под деревьями, сидели солдаты. Кто ел, держа на коленях котелок, кто покуривал, кто дремал. «Давно сидят», — определил Петров. Лицо его стало хмурым.

— Попробуем объехать полем, — сказал он шоферу, — авось проскочим.

Машина Петрова сошла с дороги и, раскачиваясь из стороны в сторону, двинулась по жнивью. За головной машиной потянулись и остальные.

Им вслед что-то кричали с дороги, но они продолжали двигаться. Выехали на берег и повернули к переправе. И тут, на берегу, путь им преградил патруль: сержант и солдат с красными повязками на рукавах.

— Стой! — закричал сержант. — Нет здесь проезда. — Он вскочил на подножку и увидел в кабине офицера. — Поворачивайте назад, товарищ лейтенант. Без очереди никого не можем пропускать. Командующего армией приказ.

Петров стал говорить, что прислан штабом фронта, просил вызвать коменданта переправы. Сержант твердил свое:

— Гоните машины назад, потом можете разыскать коменданта, товарищ лейтенант. Только комендант все равно не пропустит. А тут не стойте, запрещено стоять машинам на берегу.

Егор Сергеевич продолжал спорить с патрульным, но понимал, что вряд ли сможет прорваться вперед. К машинам тем временем собирались люди из тех, кто тоже ждал возле переправы. Минеры в машинах обсуждали происходящее.

Собаки, как всегда, почувствовали волнение людей. Они забеспокоились. Их лай произвел совершенно неожиданное действие.

— Гляди, собак везут! — заговорили солдаты. — Так это же «охотники за минами»!

— В чем дело? Почему собрались тут? — строго спросил подошедший майор — комендант переправы.

— «Охотники за минами» тут. Им вперед надо. Они же дорогу нам расчищают, — объясняли бойцы, подошедшие к машинам.

Петров ничего и доложить не успел. Майор только посмотрел на него.

— Поезжайте. Пропустим.

— Значит, можно ехать? — Петров не верил своим ушам.

— Давайте, да побыстрее!

Машины снова, качаясь на неровной земле, пошли вперед, к понтону. Минеры оживленно заговорили между собой.

— Слыхал, как нас величают? «Охотники за минами».

Солдат, сидевший рядом с ефрейтором Ильей Мизяевым, толкнул его в бок.

— Ага, — только и ответил Мизяев. Он пошевелил поводком, который держал в руке. Собака, лежавшая у его ног, подняла голову, вопросительно поглядела на хозяина.

— Лежи, Макс, — сказал он ей, — отдыхай пока что.

Товарищи не часто слышали его негромкий голос. Мизяев слегка заикался, и этот недостаток его стеснял. На привалах, в минуты отдыха солдаты любили потолковать о доме, о прежней жизни, обо всем, что далеко от войны. Или их вниманием овладевали записные балагуры. Те громко рассказывали всякие были и небылицы, смешили товарищей. Илья Мизяев молча, с тихой и доброй улыбкой слушал.

Невысокий, сухощавый, слегка сутулый, он и внешним своим видом не привлекал особого внимания.

Чтобы оценить Мизяева, надо было видеть его на минном поле. Там он менялся и правда начинал походить на охотника. Он шел, чуть наклонившись вперед, легкой походкой, словно бы едва касался ногами земли.

Его лицо оставалось спокойным и сосредоточенным. Маленькие черные глаза зорко оглядывали все вокруг. По ему одному ведомым приметам Мизяев мог найти в густой траве старую уже заросшую тропку. И так же безошибочно, по каким-то невидимым для других признакам, мог определить в поле, в лесу, что тут происходило во время боев, где был передний край, какие позиции занимали наши войска, какие противник.

— Он со своим Максом идет за минами, как за дичью. И не скажешь, кто из них лучше чует, — говорили солдаты.

Но для человеческого обоняния взрывчатка — тол — запаха не имеет. Тут уж Мизяеву помогал его Макс. У Макса нюх был действительно острый, унаследованный от многих поколений предков, охотничьих собак.

Расставляя людей на минном поле, командир взвода давал Мизяеву обычно самый трудный и опасный участок. Ефрейтор принимал это как должное.

— Есть, — говорил он и брался за дело. Переспрашивать, задавать лишние вопросы было не в его характере.

Однажды минеры с собаками работали на Ладожском озере, в местах, где три года стояли вражеские войска. Командование предполагало, что побережье сильно заминировано. Противник, конечно, боялся наших десантов и принимал против них меры. Близ озера в самом деле обнаружили минные поля. Они начинались в нескольких десятках метров от воды. А самая кромка берега? На ней мин не было видно. Это озадачило командиров.

— Проверьте берег, — приказали ефрейтору Мизяеву.

— Есть проверить берег! — ответил он и пошел со своим Максом.

Они двигались у воды, и невысокие волны, с шипением накатывавшиеся на берег, обдавали их ноги брызгами. День был жаркий. Макс посматривал на воду, он был не прочь искупаться, но хозяин не давал такой команды. Хозяин повторял:

— Ищи! Макс, ищи!

И Макс нюхал, искал. На берегу громоздились камни, мелкие и крупные, обтесанные, отшлифованные водой. Волны перекатывали их, двигали с места на место.

Мизяев еще и сам не знал, почему груда камней, к которой они подошли, показалась ему подозрительной.

Все же Мизяев замедлил шаг. Макс оглянулся на него.

— Ищи! Ищи!

Пес подошел к камням, понюхал. Его ноздри стали раздуваться.

— Что, чуешь?

Макс наклонил морду еще ниже, снова обнюхал несколько камней и) возле одного остановился. Постоял, постоял и сел.

Мизяев поспешил к собаке. Ничего, кроме камней, он не видел. «Где же тут может быть мина? — размышлял он. — Наверно, под камнями, придется их снимать. — И сам остановил себя: — Погоди. Снимать так тоже нельзя. Могут быть оттяжки».

Он снова внимательно оглядел камни. Самые обыкновенные булыжники. Такими раньше мостили улицы в городах, пока не стали заливать асфальтом.

Мизяев чуть тронул щупом булыжник, к которому так принюхивался Макс. Ему показалось, что камень какой-то мягкий, что щуп даже входит в него, или камень проминается от легкого нажима. Как это могло быть? Ведь булыжник — кусок гранита!

Мизяев еще раз чуть-чуть кольнул щупом. И снова в руке возникло это ощущение — камень мягкий, он поддается легкому нажиму металлического прутка.

Мизяев встал на колени, вытащил нож, осторожно провел лезвием под камнем. Оттяжек, проволочек там не оказалось. Тихонько взял камень пальцами правой руки и не поверил себе. Камень был поразительно легкий.

«Да это же папье-маше! Камень-то поддельный! Ловко сделано, — подумал минер. — И цвет тот же, и форма. Выкрасили хорошо, но взрыватель все-таки можно обнаружить. Вот он вставлен сбоку и замазан краской».

Мизяев воткнул в землю красный флажок. Посмотрел по сторонам и пошел с Максом дальше.

В тот день они нашли сорок таких мин. Имитировавших камень. Мины были разные по виду. Округлые, словно валун, который вода веками терла о другие камни. Были остроугольные, с резкими гранями, как обломки недавно расколовшихся гранитных глыб. Те, кто их готовил, сделали все, чтобы эти взрывные ловушки нельзя было распознать.

Несколько дней эти мины не трогали с места. Их не взрывали и не разряжали. К ним водили саперов из других частей, работавших вблизи. Пускай посмотрят, пусть узнают, какие тут есть неожиданные «сюрпризы». Для минеров это было хорошей школой.

Мины-камни оказались очень опасными. Не только потому, что их трудно различить. Они были и крайне чувствительны, могли сработать при нажиме на любую их сторону, на любую точку. Только наступи, только толкни — взлетишь на воздух.

На фронте всех саперов с собаками называли «охотники за минами», но в батальоне это прозвище закрепилось за одним Мизяевым.

— Охотник ты настоящий, — говорил Мизяеву Егор Сергеевич. — Только врать, как охотник, не научился.

— А зачем врать?

— Да уж не ври, ладно, ты хоть правду расскажи толком. — Егор Сергеевич любил зазывать самых умелых минеров в свою команду. Пусть поделятся опытом. Девушкам это пойдет на пользу. — Вот расскажите, ефрейтор Мизяев, как вы давеча проход в минном поле нашли? Никто его не заметил, а вы сразу обнаружили.

— Чего особенного? — улыбался Мизяев. — Просто. Поле-то большое, а возле него траншеи. Значит, обязательно должен проход быть. Иначе немцам каждый раз громадный крюк бы делать надо. Они этого не любят. Да и кто любит? Поглядел я, где тут ходить лучше. Ясно, по ложбиночке. Значит, в ней и проход скорее всего. Еще поглядел. Так и есть, трава в ложбинке пониже, вся свежая, прошлогодней, пожухлой, нет. Значит, не росла тут трава прошлый год, земля утоптана была. А кто утоптал? Те, кто ходил. Выходит, проход в аккурат тут. Всего и дела.

Выступать со своими рассказами перед девушками и другими бойцами Мизяев очень не любил. А рассказать ему было, о чем. Вот хотя бы как разминировал железнодорожное полотно у станции Мшинская. Дорога там проходит через болото, прорезанное речкой, насыпь очень высокая, с двухэтажный дом. И вот в этой насыпи перед мостом саперы наступавших частей обнаружили ряд глубоких колодцев, на дне которых лежали мощные мины. Почему противник не взорвал полотно и мост? Видимо, не успел — считали саперы. Бежал, не до того было. Нашли электрические провода, шедшие к фугасам. Оборвали их. Разминировать времени не было, наступление развивалось быстро. Саперы ушли вперед.

Убирать фугасы выпало на долю фронтового инженерного батальона. Командиры осмотрели участок. Два десятка колодцев — аккуратные деревянные срубы, уходящие вглубь до самого основания насыпи. Чего там не было! И авиационные бомбы, и крупнокалиберные снаряды, и противотанковые мины. А колодцы узкие, забраться туда трудно, а еще труднее в них работать. Больше чем один человек туда влезть не может. Озадачивало устройство взрывной системы. Да, электрические провода обнаружили, они и не очень-то хорошо упрятаны были. Но не нашли дублирующих устройств. Обычно бывают. И снова возникал все тот же вопрос: почему не взорвали фугасы? Не так и много времени требовалось на это — крутанули подрывную машинку, и вся недолга! Насыпь и мост разнесло бы до основания.

Естественно, беспокоила мысль: а может, это мины замедленного действия? Лежат себе, а где-то в глубине действует часовой замыкатель. Или это радиомины? Где-нибудь за много километров от Мшинской саперы противника включат на им одну известную волну свое радиоустройство — через неделю, через месяц, а может быть, через минуту. И грохнут страшные взрывы.

Колодцы с фугасами тщательно осмотрели, проверили, выслушали приборами. И все-таки сказать наверное, что здесь не имеется каких-либо хитрых взрывных устройств, никто не мог. Потому на разминирование послали добровольцев. Мизяев вызвался одним из первых. Потом уже, когда долгая и трудная работа осталась позади и все кончилось благополучно, девушки осаждали Мизяева:

— Ну расскажи, как было?

— Да что особенного, — отмахивался он, — работал и работал. Один разок, правда, перепугался, аж ноги затряслись…

— Чего перепугался?

— Ну, было дело…

Он работал на дне колодца. Наверху были товарищи по команде. Подходили офицеры: «Ну как там? Не устал?… Хватит, сейчас придет смена». И все же у Мизяева возникало такое чувство, что он здесь один-одинешенек, в глубине земли, с этими фугасами, которые могут сработать в любой момент. Мизяев снимал очередной снаряд или бомбу, укладывал на подвесной лоток, выбирался из колодца.

— Давай!

Стоявший у лебедки солдат начинал крутить рукоятку, и лоток с очередным снарядом поднимался наверх. Неприятность случилась уже посередине дня. Мизяев положил в лоток очередной тяжелый снаряд, вылез наверх. Лоток поднимался за ним следом. Минер посмотрел в колодец. Снаряд не лежал спокойно на лотке, а раскатывался по нему влево-вправо, опять влево и ударялся при этом в борта. Мизяев хотел скомандовать лебедчику «Стоп!», но тут снаряд перекатился через низенький бортик и полетел вниз. Прямо на лежавшие там авиационные бомбы.

Мизяев только и успел подумать: «Все». Но взрыва не последовало. Лишь глухой удар. Снаряд хлопнулся по округлому боку бомбы и лег рядом.

— И что ты сделал?

— А что было делать? Перевел дух да полез опять в колодец. Привязал этот окаянный снаряд к лотку, ну, а дальше работа уже шла обыкновенно. Вычистили колодец до дна и никаких других устройств, кроме электрического, не нашли. Недоработали гитлеровские саперы. А могли нам хорошенький компот устроить…

Однажды Мизяева вызвал командир роты.

— Приготовьтесь к завтрашнему дню. Надо рассказать молодым про склад у Дудергофа.

Мизяев вытер платком сразу вспотевший лоб.

— Вам же все известно, товарищ старший лейтенант. Вы можете хорошо рассказать. А я только заикаться буду…

Но ему пришлось рассказывать. Случай был необычный. К тому времени окрестности Ленинграда уже стали мирными. Фашистов отогнали на запад. По полям минувших боев не раз прошли саперы, очищая их от снарядов, бомб, мин. И все-таки приходилось проверять эти места снова. То там то здесь случались несчастья. Взрывалась под копытами лошади мина, плуг выворачивал из земли тяжелый снаряд.

Мизяев осматривал полосу земли, шедшую по самому гребню возвышенности у Дудергофа (теперь Можайское). Пока он ничего опасного не нашел. Попалась только одна ручная граната без взрывателя, но кто мог знать, что будет дальше?

Крутой склон горы с севера порос орешником. «Тут можно полакомиться, — подумал еще Мизяев. Молодые зеленоватые орешки свисали гроздьями с веток. — Будет перекур, займусь ими».

До перерыва оставалось уже недолго. Минер шел вдоль гребня высоты, все время пробуя землю щупом. Острый металлический стержень мягко уходил в землю.

Неожиданно в зарослях орешника открылась прогалина. Склон горы стал почти отвесным и голым. Через несколько метров начинался снова более пологий скат и снова там росли кусты.

«Почему здесь обрыв?» — удивился Мизяев. Он знал, что склоны горы могут разрушаться от сильного стока воды, но тут была вершина и воде негде собраться. Значит, обрыв создала не вода. А что? Или кто?

Мизяев не нашел ответа. Может, надо искать ответ в земле? Он стал еще чаще протыкать землю щупом. Раз, другой, третий…

Над обрывистой частью склона щуп во что-то уперся. Похоже, в дерево. Воткнул щуп рядом и снова попал в твердый предмет. Мизяев продолжал колоть. Щуп упирался каждый раз, но глубина, на которую он уходил в землю, была не одинаковой. Скорее всего, это бревна, уложенные в ряд, решил минер, накат. Такие накаты устраивались над землянками, а землянки там, где шли бой, не редкость. Только где вход? Входа не было, даже никаких его следов. Это уже казалось странным.

Мизяев стал внимательно обследовать обрывистый склон. Если он обнаружил землянку, то вход мог быть только с той стороны. Стал колоть землю по обрыву, и опять щуп уткнулся во что-то твердое.

Мизяев доложил командиру.

— Разрешите взять глубинный щуп?

Через несколько минут вернулся на место с длинным и тонким металлическим прутом.

Мизяев залез на крышу предполагаемой землянки и стал ввинчивать длинный щуп в землю, выискивая стыки бревен. Бревна круглые, значит, стык должен быть там, где щуп погружается в землю глубже всего. Он нашел такое место и с силой продолжал ввинчивать глубинный щуп. Острый конец щупа царапал, цеплялся за что-то. Мизяев нажал еще раз, еще. И щуп пошел дальше, уже не цепляясь, легко. Он больше не встречал никакого сопротивления.

Мизяев нашел еще одно место, где, по его расчету, мог быть стык бревен, затем еще и еще. И каждый раз все повторялось сызнова. Сперва щуп за что-то цеплялся, наверно за край бревна, потом шел легко и свободно. Сомнений не было — под бревнами пустое пространство. Только для чего оно, что скрыто в этой подземной пустоте?

Мизяев прервал работу, сходил за собакой, за своим Максом. Тот лежал, привязанный к дереву, невдалеке. Пустил Макса на верх землянки. Собака шла медленно, принюхиваясь к земле. Ее движения были какие-то неуверенные. Она фыркала, вопросительно глядела на хозяина и снова брела.

Макс кружил на небольшом участке, там, где, по расчетам Мизяева, была крыша землянки. И вдруг что-то переменилось. Макс сделал несколько шагов, встал, свесил голову к самой земле. Он долго втягивал воздух, раздувая ноздри. Потом решительно сел, повернувшись к хозяину мордой.

Это был сигнал — чую!

Мизяев подошел к Максу поближе. Собака сидела точно у того места, где он проколол землю глубинным щупом. Взял Макса за поводок и послал дальше:

— Ищи!

Макс начал действовать увереннее. Он сделал шаг, другой и сел снова. И опять у места, где глубинный щуп ушел в пустоту между бревен. Так повторялось несколько раз. Собака показала все проколы глубинного щупа, хотя они были почти незаметны для глаза. А рядом шли другие проколы, не достигавшие, однако, большой глубины. На те Макс внимания не обращал. Значит, из глубоких проколов доносился запах взрывчатки.

Командир взвода, узнав об этом, решил проверить Макса.

— Надо послать другую собаку, — сказал он. — Тоже с хорошим чутьем. Кто здесь есть из таких, Инга? Инга подойдет, она издалека чувствует взрывчатку.

Позвали Ингу. Она повела себя так же, как Макс. Сперва принюхивалась, ходила по гребню высоты неуверенно, потом уселась у дырки, проткнутой глубинным щупом.

Теперь уже возле места, где работал Мизяев, собралось много народу. Пришел командир роты, вызвали еще несколько минеров. Потом приехал и командир батальона.

Что там, внизу, никто определить не мог. Простое предположение, что это землянка, пришлось отбросить. Мизяев правильно говорил: если землянка — у нее должен быть вход. А входа нет. Допустим, его заделали. Но почему? Кроме того, вход в это подземное сооружение мог быть только с той стороны, где Мизяев нашел обрыв и дощатую стенку, закрытую землей. Этот обрыв был обращен на север. Немцы же должны были устраивать вход в свои бункера с юга. К северу от них находился фронт.

Можно было предположить, что в пустом пространстве под землей мощная мина или огромный фугас. Только зачем они тут? Ни дорог, ни домов, ничего подходящего для особого минирования вблизи не было.

Решили вскрыть загадочную пустоту. Соблюдая все предосторожности, раскопали стенку обрыва. Под дерном и землей в самом деле открылись доски и в них тяжелая деревянная дверь. Открывать дверь сразу командир запретил.

— Зацепить ее «кошкой»! — приказал он.

Металлическую «кошку» с острыми крючьями прицепили к двери. Протянули длинную веревку в укрытие-окоп, вырытый на другом склоне высоты. Несколько солдат с силой дергали веревку. «Кошка» срывалась. Пришлось идти туда снова, зацеплять другим крюком. Потом снова дергали веревку, каждый раз ожидая взрыва.

Наконец дверь подалась, медленно, тихо, без всякого взрыва. Вход в подземелье открылся. Мизяев первый вошел туда. Огляделся и сделал шаг в темноту. Его фонарик высветил ряд длинных ящиков, стоявших один на другом.

О том, что в ящиках взрывчатка, сомнений не оставалось. Макс, едва подойдя к ним, сразу это дал понять.

— Придется разбирать, — сказал командир. И он, и минеры понимали, что в каждом ящике возможна ловушка.

Солдаты работали по одному, чтобы не подвергать товарищей напрасному риску. Тихонько, пользуясь только стамеской и ножом, проверили, ощупали со всех сторон ящик, стоявший сверху. Проволочек-оттяжек нигде не было.

Сняли ящик и на руках вынесли наружу. На ящике оказалась заводская пломба.

— Вроде наша? — удивленно проговорил Мизяев. — Конечно, наша, — тут же добавил он. — Вот и заводские надписи.

На боку ящика были видны четкие знаки: номер завода, калибр снарядов…

Сняли крышку и увидели два новеньких, покрытых заводской смазкой снаряда. Только оботри их — и можно закладывать в пушку. На бирке опять заводские знаки и год изготовления — 1936. Сколько лет прошло, а снарядам ничего не сделалось. Но почему они лежали здесь?

Не сразу минеры разобрались в этом. Проверили весь склад. Ящиков в нем было много, за первым штабелем второй, третий… Офицеры определили, что эти снаряды не для полевой артиллерии, а для морских пушек. Удивились еще больше. Моря у Дудергофа ведь нет!

Только через несколько дней приехал к складу представитель флотского штаба. Звание у него было не очень высокое — мичман, но, как повелось у некоторых флотских, он к сухопутным относился свысока. Мичман был уже не молод и грузен. Забираясь на крутой склон, пыхтел, ругался про себя:

— Чего не придумает эта пехота! — Для него пехотой были все, кто не моряки. — Заставляют карабкаться, как мальчишку. А что может быть там морского, на горе? Корабли по горам не ходят.

Но дошел наконец до склада, оглядел со всех сторон и развел руками:

— Подумать только, ведь правда наше добро! Снаряды корабельные, это точно. И хорошие снаряды, использовать можно.

Постепенно докопались до истины. Склад устроили наши моряки осенью 1941 года. Немцы рвались к Ленинграду.

Много орудий было снято с кораблей Балтийского флота. Морские батареи действовали на суше, били по врагу. Такая батарея, несомненно, стояла и здесь, у Дудергофа. Вела огонь по врагу до последней возможности и нанесла ему немало потерь. Но силы были неравные, немцы еще продвигались. Морякам пришлось отходить. Они увезли или взорвали свои орудия. Вывезти склад снарядов времени уже не оставалось. Моряки заложили вход в него, замаскировали дерном.

— Хорошо сработали наши братишки! — довольно говорил мичман. — Ты подумай! Фашисты же почти три года торчали здесь. Чего тут не держали! И штабы у них были, и наблюдательные пункты, и батареи. Все в этой горе. Как клопы, в каждую щель набились, а наш склад все-таки не нашли. Вот какая флотская маскировка.

Мичман замолчал на минуту, видимо пораженный какой-то мыслью.

— А вы-то, — раздумчиво сказал он уже совсем по-другому, серьезным и уважительным тоном, — вы-то не прошли мимо, разыскали склад, хоть он за годы совсем зарос! И не думал я, что есть такие орлы в пехоте.

Он повернулся к Мизяеву:

— Ты, значит, этот склад открыл? Тебе, браток, на море бы служить!

Мизяев махнул рукой и улыбнулся, как всегда, открыто и немного смущенно.

— А нам и на суше дела хватает.