Девочка в бурном море. Часть 2. Домой!

ЭСТАФЕТА

Из кабинета в сопровождении консула вышла Елизавета Карповна.

— Вот моя дочь, — представила она.

— Очень приятно. — Консул протянул ей руку. — Желаю вам счастливого плавания. Вашего супруга мы постараемся разыскать, чтобы он встретил вас в Мурманске.

— Спасибо, а сейчас мы поедем к капитану парохода, — сказала Елизавета Карповна.

— Вам не стоит ехать вдвоем, — заметил консул. — Вы поезжайте одни, а Виктор может показать девочке Лондон. Когда она его еще увидит…

— Вы хотите проехаться по Лондону? — спросил Виктор Антошку.

— Конечно.

— Что вы хотите посмотреть? — спросил Виктор, когда они вышли на улицу.

— Вы сами решайте.

— Поедем в Гайд-парк.

— Мы там уже были.

— Поедем на Хайгетское кладбище, на могилу Карла Маркса.

Сели в омнибус. Ехали на площадке второго этажа, Виктор говорил:

— Видите парикмахерскую? Там женщинам делают чулки.

— Почему в парикмахерской? — удивилась Антошка.

— Потому что в Англии нет чулок, и женщины обратились в парламент с просьбой разрешить им ходить на работу без чулок. Парламент еще не решил этого вопроса, поэтому в парикмахерских рисуют женщинам на ногах шов, пятку, даже штопку могут изобразить, и похоже, что женщины ходят в чулках.

Антошка недоверчиво пожала плечами.

— При чем тут парламент?

— О, недавно в парламент был внесен вопрос о том, могут ли офицеры авиации курить трубку или это считать приоритетом морских офицеров.

Антошка рассердилась:

— Вы предупреждайте меня, когда рассказываете анекдоты, а то я недогадлива.

— Ну, честное слово, я не шучу. Вот мы сейчас будем проезжать мимо статуи Ричарда Львиное Сердце. Помните, по истории?

Аношка пожала плечами.

— Мы его в школе не проходили, но, кажется, я видела эту статую. Он на коне?

— Да, вы не ошиблись, все короли изображаются на конях. Но этот был самый драчливый король. Он разорил Англию бесконечными войнами и умудрился прожить почти всю жизнь за границей. Вы видите, видите, у него надломлена шпага, это ее задело осколком снаряда. Так вот, в парламенте обсуждался вопрос, стоит ли реставрировать шпагу или закрепить ее надломленной в назидание потомству.

— И что же решили?

— По-моему, решение еще не принято.

— Что же, парламенту больше делать нечего?

— Ну что вы! Он обсуждает уйму вопросов, и часто дискуссии кончаются чуть ли не потасовкой. Но у англичан много причуд, непонятных для нас традиций, с которыми они не хотят расставаться. Например, прежде чем открыть сессию нового состава парламента, депутаты со свечами в руках спускаются в подвалы парламента. Когда-то, несколько столетий назад, парламент сгорел, и пожар начался откуда-то снизу, и теперь стало обычаем перед началом сессии осматривать подвалы. А дискуссии в парламенте самые современные. Больше всего сейчас спорят о втором фронте.

— Вы не можете мне объяснить, почему англичане не открывают второго фронта? Ведь им тоже выгодно скорее кончить войну. Высадились бы в Европе, немцы стали бы драться на два фронта, мы их — с востока, англичане — с запада, и война давно бы закончилась. Ведь обещал же Черчилль. Кажется, все так просто, так ясно, а они тянут, тянут… — почти с отчаянием произнесла Антошка.

Виктор улыбнулся.

— Я не дипломат, но мне тоже ясно, что, если бы этот вопрос решал народ, второй фронт был бы давно открыт, но английским капиталистам выгодно, чтобы и мы и немцы истощили свои силы, и тогда они будут хозяевами положения. Европа будет у них в кармане.

— Ну уж дудки! — авторитетно заключила Антошка.

Пересели на другой омнибус.

Ехали через восточный район Лондона — Истэнд.

Антошку поразил нищенский вид кварталов, узеньких улочек, поперек которых протянуты веревки, и на них сушилось белье. По улицам бежали мутные потоки. Оборванные, грязные ребятишки возились в пыли. Ни деревца, ни одного зеленого кустика, низкие серые домишки перемежались с развалинами.

Желтый, смрадный воздух становился все гуще, и дальше десяти — двадцати метров ничего уже не было видно.

— Откуда такой желтый дым? — спросила Антошка.

— Это желтый туман, — пояснил Виктор. — В Англии вы увидите желтые, синие, лиловые, белые туманы. Это зависит от того, откуда дует ветер. Если со стороны химических заводов — туман желтый, если со стороны моря — белый, дым металлургических заводов окрашивает его в черный цвет. Знаменитые лондонские туманы. Белые туманы называют смок, а цветные — смог.

У ворот кладбища старые женщины и мальчишки продавали цветы. Букетики фиалок, пестрые анемоны, великолепные крупные красные гвоздики.

Виктор купил два букета фиалок и один из них протянул Антошке.

— Вы положите их на могилу Карла Маркса.

Хайгетское кладбище походило на огромный город. Широкие проспекты, улицы, переулки, тупики. На центральных проспектах тяжелые гранитные склепы, кружевные мраморные часовни, острокрылые ангелы и высеченные из мрамора скульптурные портреты покойников. Все они застыли в своем величии, холодно смотрели на Антошку мраморными глазами, и казалось, что при жизни эти люди не умели ни улыбаться, ни радоваться и жили только для того, чтобы превратиться в эти каменные изваяния.

С центрального проспекта свернули направо и пошли вверх.

— Я был здесь только один раз, — сказал Виктор Антошке, — и теперь не помню точно, где эта могила.

Антошке казалось, что могила Карла Маркса должна быть в центре кладбища и обязательно на холме.

Виктор обратился за помощью к пожилому человеку, шедшему рядом.

Старик остановился и, опершись на палку, внимательно посмотрел на молодого человека.

— Юноша, Карл Маркс был великим человеком, жил для простых людей и похоронен вместе с ними, а вы ищете его среди лордов. Идите прямо и направо, — показал он палкой.

В длинном ряду маленьких мраморных и гранитных плит, тесно уложенных друг к другу, Виктор наконец разыскал могилу Карла Маркса.

На серой гранитной плите было высечено:

Никакого памятника, никаких пышно цветущих роз. Серая плита в рамке желтого гравия, и на ней засохший прошлогодний дубовый листок.

Виктор положил на плиту фиалки. Антошка развязала свой букетик и рассыпала цветы по могиле.

— Можно мне взять на память? — Антошка подняла дубовый листок и разгладила его на ладони.

— Конечно.

Неподвижный дуб распростер над великой могилой свои сильные жилистые ветви, в бурых каплях еще не распустившихся почек. И под ним стояли комсомолец и пионерка Страны Советов, оба в молчаливом изумлении, стараясь постигнуть связь времен и событий, Карл Маркс вдруг перестал быть только пышнобородым стариком с юношескими глазами и челом мыслителя, далеким и лишенным реального облика. Он представился живым, близким. Здесь в апреле 1881 года он беззвучно рыдал над свежей могилой своего друга и любимой жены Женни. Здесь в марте 1883 года Фридрих Энгельс над открытой могилой Карла Маркса произнес вещие слова: «Имя его и дело переживут века». Здесь похоронены внук и служанка семьи Маркса.

Антошка впервые поняла, что этот добрый и мудрый человек предрешил когда-то и ее судьбу, судьбу маленькой московской девчонки.

Сорок лет назад Владимир Ильич Ленин вместе с делегатами II съезда партии стоял в глубоком молчании у этой могилы, как бы принимая эстафету великого учителя. Владимир Ильич бывал здесь не раз с Надеждой Константиновной, с боевыми друзьями и, коснувшись пальцами серого камня, тоже рассыпал на нем живые цветы…

И теперь на этом месте стоят комсомолец и пионерка первой и пока единственной страны социализма и тоже принимают эстафету борьбы и верности.

Маленький пористый серый камень. Таких много на Хайгетском кладбище. К нему ведет одна из многочисленных тропинок, только она глубже других, протоптанная тысячами людей.

Серый камень отполирован тысячами ладоней, с глубоким почтением и благодарностью касавшихся надгробия.

Виктор поднял голову.

— Пойдем? — тихо спросил он.

— Пойдем, — прошептала Антошка.

Все еще боясь нарушить молчание, Антошка осторожно ступала по хрустящему гравию. По этой самой тропинке шел Энгельс, шел Владимир Ильич и сейчас идет она, советская девчонка Антошка.

На повороте она оглянулась, чтобы запечатлеть в памяти маленькую каменную плиту — единственную, неповторимую.

Над кладбищем плыла мягкая тишина, только похрустывал гравий под ногами.

— Подумать только, — как бы продолжая свои мысли вслух, сказал Виктор, когда они вышли с кладбища, — в королевской Англии жили, работали и создали «Манифест Коммунистической партии» Карл Маркс и Фридрих Энгельс. Здесь, в Лондоне, была основана Лениным на Втором съезде партия, о которой мечтал Маркс; в этом городе, в церкви Братства, Ленин отстаивал большевизм.

— Мне так хочется побывать в этой церкви, — робко призналась Антошка. — Поедем туда…

Церковь Братства на окраине Лондона — наиболее посещаемая церковь. В ней всегда людно. И приходят туда главным образом атеисты — люди, не верующие в бога.

Внутри церкви под полукруглыми сводами в несколько ярусов расположены скамейки; никакого убранства, никакого благолепия, ни распятий Христа, ни икон, ни лампад. Церковь более походила на небольшую студенческую аудиторию.

— Здесь, в мае — июне 1907 года работал Пятый съезд русской социал-демократической партии, — пояснил экскурсовод.

Антошка слушала, и перед ней оживали картины прошлого. Вот Горький, чуть сутуловатый, поеживаясь от счастливого нетерпения, входит в это здание. Он приглашен на съезд как большевик, с правом совещательного голоса. Вот он разыскивает глазами Ленина. «Очень, очень рад, что приехали», — слышится энергичный голос Владимира Ильича. Триста сорок два делегата прибыли на съезд изо всех уголков России, России времен черной реакции, когда царизм жестоко мстил народу за революцию пятого года.

Делегаты шли по Лондону в косоворотках, в сапогах и даже в лаптях, шли в кепках, в кавказских папахах, привлекая внимание лондонских жителей. Шли сюда, в эту церковь, чтобы решить вопрос: быть или не быть пролетарской революции в России. Здесь разгорелись страстные споры о том, будет ли пролетариат руководителем в революции или пойдет в услужение буржуазии, как требовали меньшевики. Много раз выступал с этой трибуны Ленин, отстаивая учение Маркса. Шла великая битва за большевистскую партию.

Съезд затянулся. Споры разгорались. Деньги в партийной кассе иссякали. Делегаты голодали, и бывали случаи, что из зала в служебные помещения уводили терявших сознание людей, падавших в голодные обмороки. Большевики поставили своей целью выиграть битву. Во что бы то ни стало надо было добыть деньги, и съезд поручил это дело Алексею Максимовичу Горькому. У него своих денег не было: большую часть гонорара за литературный нелегкий труд он вносил в партийную кассу.

Покровитель церкви Братства мыловаренный фабрикант Фелз согласился дать партии взаймы 1700 фунтов стерлингов, но потребовал залог. Что могла дать в залог капиталисту пролетарская партия, партия самого обездоленного класса, революционеры, каждый из которых был уже приговорен царским самодержавием? И фабрикант потребовал неслыханное: он потребовал за семнадцать сотен фунтов стерлингов в качестве залога безопасность всех делегатов съезда. Каждый делегат должен был подписаться под заемным обязательством и указать, откуда он прибыл и какой организацией делегирован. От этих денег зависело продолжение работы съезда. От решений съезда зависела судьба революционного движения России.

И Горький поставил свою подпись. И Ленин, и все делегаты дали фабриканту в залог свою свободу. Владимир Ильич должен был после съезда возвратиться в Россию, где уже был объявлен приказ о его розыске и предании суду. «Не уплатите в срок — опубликую заемное обязательство», — предупредил добродетельный фабрикант. Иными словами: не уплатите — упеку на каторгу.

Партия не могла уплатить в срок. Фелз угрожал. Владимир Ильич просил лондонских товарищей убедить фабриканта обождать: партия уплатит долг. Ленин сдержал свое слово. После победы пролетарской революции в Лондон была послана специальная делегация, которая сполна возместила долг мыловару…

Люди слушали затаив дыхание, и, когда экскурсовод закончил рассказ, со скамеек послышались реплики:

— Да, русские коммунисты всегда держат свое слово… Взяли в долг у капиталиста, чтобы выполнить свой долг перед пролетариатом… Теперь весь мир у русских в неоплатном долгу.