Девушка из цветочной лодки

ГЛАВА 22 ЗАТОЧЕНИЕ

Мы снова стали пиратами. Ченг Ят возглавил разношерстную группу из пяти джонок — иногда количество доходило и до двенадцати, — дрейфующих вдоль побережья и судоходных путей в районе дельты Жемчужной реки. Один пиратский налет был похож на другой, и захваченные деревни ничем не отличались друг от друга. Я и оглянуться не успела, как прошел год с нашего бегства от руин Зянгбиня.

Со временем стало легче гнать от себя мысли, разве что во снах лица мертвых мерцали, как голубое пламя, которое нельзя было потушить, только залить вином. Я, как и прежде, заполняла свои дни тем, что обслуживала пушки, хотя у меня и не было настроения.

Нельзя плыть вспять. Так ведь говорила A-и? Лучше подходит выражение «плыть в никуда»: именно этим мы и занимались. Мне этого было достаточно. Вьетнам научил меня не предаваться тщетным мечтам о чем-то большем. Желания, как я поняла, могут нести погибель.

Однажды холодным утром мы плыли вверх по широкому лиману, окруженному невысокими извилистыми холмами.

Я взяла себе кашу на завтрак и собралась вернуться в каюту, когда сердце вдруг забилось от ощущения опасности. Мы были в неприятной близости к скрытой песчаной отмели, простирающейся от восточного берега. Солнце било прямо в глаза, я почти ничего не видела. Но знала, что отмель там.

Мне было известно это место.

Плошка выпала у меня из рук.

Роща на повороте отбрасывала тень столь же знакомую, как моя собственная. Сзади тянулись густые мангровые заросли. Цапли взлетали с деревьев — белые призраки на фоне бледного неба.

Я знала этих птиц — или, по крайней мере, их родителей, бабушек и дедушек.

Рулевой как раз вовремя обвел нас вокруг отмели.

— Нет! Не туда! — закричала я, взбежала по трапу, спустилась на нос к рулевому колесу и наконец отыскала Ченг Ята, сидящего на корточках рядом с Чёнг Поу-чяем у алтаря на носу. — Нужно развернуть корабль! — завопила я громче, чем следовало.

Ченг Ят прервал молитвенную церемонию, которой они были заняты, и вопросительно посмотрел на меня, изогнув бровь.

— Не надо пересекать излучину реки. Нам туда нельзя!

Ченг Ят взглянул на Поу-чяя:

— У нас на корабле новый капитан?

— Разве ты не видишь, где мы? — Я схватила мужа за плечо, от чего он рассердился. Поу-чяю, по крайней мере, хватило ума отпрянуть в сторону.

— Конечно, я знаю, где мы находимся, — буркнул Ченг Ят. Из-за мыса появился сампан и прошел достаточно близко, чтобы мы заметили ребенка, выползающего из-под навеса. Я, наверное, общалась с его отцом, но не хотела видеть его сейчас. Действительно ли Ченг Ят узнал это место? Помнил ли он его название? Неужели он совсем не воспринимает чужие чувства, такие сильные, что сейчас они могли бы просвистеть по воздуху, как раскаленная картечь, и разорвать на клочки его холодное сердце?

— Может быть, твой отец вернулся. — Один уголок рта Ченг Ята изогнулся в улыбке. — Сможешь отомстить.

Конечно, я думала об этом тысячу раз. Я знала, что, если найду отца, Ченг Ят позволит причинить ему любые мучения, какие только пожелаю. А я рассядусь с комфортом, как королева, и буду смотреть, как подлый родитель умоляет меня о прощении, пока от его бровей, носа и пальцев отрезают по кусочку.

Вместо этого я сама взмолилась:

— Пожалуйста, не вези меня туда! Моих плохих воспоминаний и так хватит на десять жизней! К тому же… — Я не закончила фразу, но он, должно быть, понял мою мысль по глазам: «Ты отлично знаешь, что еще там случилось. Я не хочу снова возненавидеть тебя!» Я крикнула рулевому: — Разворачивайся!

Ченг Ят казался искренне ошеломленным. Он думал, что преподносит мне сюрприз, но просто не понимал моих чувств. Я не хотел вернуться в ту жизнь, даже на половину удара сердца, даже чтобы разрушить прошлое раз и навсегда.

Я спустилась в ближайшую кладовую, где заперлась, заглушив звуки, запахи и призраки Санвуй. Обняв колени в темноте, я видела огромные глаза девочки, сборщицы моллюсков. Что, если бы мы поменялись местами? Что, если бы я оказалась на шаг быстрее и проскользнула внутрь храма? Где бы я была сейчас? Как одно мгновение может изменить вашу жизнь!

Я так дрожала, что опасалась разнести корабль на кусочки, и тут услышала спор между Ченг Ятом и Чёнг Поу-чяем.

— … Нет причин идти туда сейчас.

Мне стало интересно, почему Поу-чяю не все равно.

— Кто отдает приказы на этом корабле? — возмутился мой муж. — Не она. И не ты.

Мы, видимо, подплыли совсем близко. Было слышно, как кричат птицы в мангровых зарослях. Я взялась за поручень, но передумала. Нет, не позволю себе смотреть. Вдруг какой-нибудь местный пунши узнает меня в лицо и растрезвонит всей деревне: «Сэк Йёнг — та шлюха, помните, черепашье отродье — теперь пиратка!»

Течение сместилось подо мной; нижняя поперечина застонала, как при повороте судна. Мы с грохотом прошли через небольшую полосу, где гладкая вода бухты встречалась с бурным течением широкого канала. Я тысячу раз преодолевала этот участок в отцовской лодке.

Я отсчитала десять сильных ударов сердца до того места в канале, где, в зависимости от ветра, мы должны были войти в широкую лагуну.

Еще десять ударов, но корабль держался того же курса. Мы плыли мимо. Ченг Ят не причалил, но и не поддался на мои уговоры. Никто не потерял лицо.

Я лежала скрючившись, как рак-отшельник в своем панцире, пока мы не оказались далеко за пределами моих уродливых, уже изрядно сморщившихся воспоминаний.

Много ночей спустя меня мучил озноб в мышцах и костях. Я день и ночь глотала горькое лекарство, опасаясь, что подхватила кашель, поразивший половину экипажа.

Я потянулась закрыть окошко, но казначей заставил меня оставить его распахнутым, чтобы в каюту проникал свет. Луна была почти полной, небо ясное и холодное. Я укуталась в одеяло, обмакнула кисть в чернила и провела две горизонтальные черты в левом верхнем углу[65] листа бумаги.

— Неправильный порядок, — возразил казначей.

Тогда я начала заново с короткой откидной влево. Я не планировала продолжать обучение чтению и письму, просто решила воспользоваться подвернувшейся возможностью: я поймала казначея на при карман и ван и и чужого серебра и в обмен на молчание попросила обучать меня.

Я копировала слово, пока не дошла до конца столбца.

— Что я велел тебе написать? — буркнул казначей. — «Бык». — Он схватил бумагу и встряхнул ее. Чернила потекли по странице, испортив мою работу. — Тогда почему ты накалякала «полдень»[66]?!

— Дай сюда. Напишу правильно.

Кто-то постучал в дверь каюты и приоткрыл ее. Заглянул матрос.

— Потушите свет. Приказ капитана, — сказал он, а затем сообщил казначею: — Вас ищет капитан.

— Что происходит? — спросила я.

— Ночной налет, — пояснил матрос, выходя вслед за казначеем.

Я накинула плотный халат и вышла на трап.

От ветра загорелись огнем уши и закружилась голова.

Мужчины внизу говорили шепотом. Лебедки молчали, сампан опускали вручную. Далекие огни зависли над собственными слабыми отражениями: видимо, рыбаки, которые ловят креветок, трудились всю ночь. Я представила аромат вареных креветок с утра пораньше, но удовольствие сменилось кисловатым привкусом в горле. Джонка нырнула вниз. Желудок сжался.

Я добралась до поручня как раз вовремя. Меня вывернуло наизнанку за борт.

Что-то холодное прикоснулось к запястью. Раскрыв глаза, я увидела смутный силуэт, который постепенно превратился в старика с густой седой бородой, похожего на паука. Горло мне забила мокрота, пришлось сглотнуть, прежде чем я смогла спросить:

— Вы кто?

A-и ответила откуда-то из-за спины старика:

— Человек с лодки, которая занимается ловлей креветок. Знаком с китайской медициной.

Два пальца надавили мне на щеки, оттянув веки, чтобы лекарь мог заглянуть мне в глаза. Потом он велел мне повернуться на бок.

— Мне нужно осмотреть твою нижнюю часть спины и живот.

A-и ответила за меня:

— Она не пугливый цыпленок. Вперед, смелее.

Кончики пальцев старика напоминали холодные каменные пестики. В каюту вошел кок, поставил кувшин и сказал:

— Зовут знахаря.

— Придет, когда тут закончит, — отмахнулась А-и. — Убирайся. От твоего уродливого лица ей станет только хуже.

Старик перевернул меня на спину и стал тыкать туда-сюда в живот, кряхтя даже громче меня. Встревожившись, я нетерпеливо спросил:

— И что там?

Лицо лекаря ничего не выражало, зато A-и до странности смутилась.

Когда знахарь сжал мне талию, я рявкнула:

— Ты не собираешься сказать мне, что случилось?

— Тс-с! Лежи спокойно, тогда я смогу определить, мальчик это или девочка.

Я не дышала, казалось, двести лет, пока до меня доходил смысл его слов. Это невозможно. Только не со мной. Я была так осторожна — большую часть времени.

— Это чушь! Убирайся отсюда! Нет, погоди-ка! — Я потянула старика за рукава и прошептала: — Аконит. Сможешь достать?

Многие знакомые девушки избавлялись от плода с помощью этой редкой травы. Все, кроме одной, оправились от последствий, и ни один нежеланный ребенок не появился на свет.

— Пожалуйста, я заплачу. Только не говори никому!

Глаза знахаря наполнились отвращением. Он вырвался и засеменил к двери.

— Погоди, — остановила его А-и. — Мальчик или девочка?

Старик пожал плечами.

— Может, ягненок. Будет блеять, как эта овца.

— Верни его, — велела я А-и, но знахарь уже был таков.

От Ченг Ята, который ввалился в каюту, разило так, будто он поднял достаточно тостов, чтобы отметить появление сотни сыновей. Из-за этого и резкого запаха вареных креветок с камбуза пришлось высунуться в окно, где меня долго рвало.

Муж затащил меня обратно в каюту с широкой улыбкой. Как мне сказать ему — и вообще хоть кому-то, — что я не хочу этого ребенка? Как притвориться счастливой? Но я не посмела испортить радость капитану.

— С чего такой испуганный вид? Это я, твой муж.

— Уходи. Мне нужно побыть одной.

— У тебя будет еще много времени. А сейчас мы празднуем. — Он поднес к моим губам фляжку с вином и попытался влить жидкость мне в рот. Я так сильно тряхнула головой, что бутылка вылетела у Ченг Ята из рук. Он поднял ее, сделал глоток, затем разжал мне челюсти: — Пей! Желаю тебе счастья! Ты подаришь мне сына!

Вино подействовало быстро. Неужели старик действительно сказал, что будет мальчик? Проклятый старый пес! В любом случае это не имело значения. Мальчик, девочка, змея или лиса, я не хотела, чтобы неведомое существо росло внутри меня, не хотела раздуться, как рыба фугу. Я почти забыла, что когда-то у меня были мечты, от которых в проклятой роли матери пришлось бы отказать навсегда.

Место для ребенка нашлось в моем чреве, но не в сердце.

На следующее утро я забаррикадировалась в каюте. Понимая, что меня ждет, я не собиралась так легко сдаваться. В дверь по очереди постучали матрос, как и A-и, предлагая еду. Но, несмотря на голод, я не купилась на их уловки и не открыла. В конце концов, однако, мне не удалось преодолеть физиологические позывы: такую нужду не справишь в кувшин. Подождав, пока суета снаружи стихла, я выползла и тихо, как мышка, прокралась в уборную, где постаралась как можно быстрее закончить все дела.

Когда я вышла из-за загородки, меня ждал Ченг Ят. Он повел меня, точно осужденную, в трюм между рубкой и оружейным складом. Это были врата в мое личное чистилище — помещение, куда, по традиции, меня заключат с сегодняшнего дня и до того момента, как ребенку исполнится месяц.

— Я не буду тут жить, — процедила я сквозь стиснутые зубы. Казалось, вся команда высыпала на палубу: матросы делали вид, что заняты делами, но явно ждали очередного взрыва от вспыльчивой жены капитана. Может быть, он сам приказал им быть рядом, зная, что в случае нарушения традиции меня обвинят в том, что я прокляла корабль.

Не заставляй меня драться с тобой, — тихо произнес он.

Тут он разумеется, был прав: в этой битве мне ни за что не выиграть. Я вырвала руку и поставила ногу на ступеньку, сказав достаточно громко, чтобы меня услышали все присутствующие:

— В любом случае я только рада, что не придется несколько месяцев терпеть твое дурное дыхание!

В каюте, однако, оказалось куда лучше, чем я ожидала. На полу лежала свежая циновка и такое новое одеяло, что я даже задалась вопросом, не для этой ли цели его припасли. Все поверхности каюты заново выровняли и зашпаклевали. Теперь это был самый чистый и сухой отсек на корабле. Я уже готова была возблагодарить Ченг Ята, но быстро смекнула: сквозняки недопустимы, не то ребенок родится слабым. Муж думал не обо мне, а о драгоценном наследнике. К черту капитана и всех остальных с их дурацкими суевериями!

Одежду и личные вещи, выстиранные и вычищенные, принесли в такой новой корзине, что местами прутья были даже зеленые. После того как мне дали кашу и воду, я попросила не беспокоить меня.

Отодвинув бочкообразный керамический табурет, я села на пол, щупая живот в поисках комка или другого признака, указывающего на нечто, растущее внутри, но, конечно, для этого было слишком рано. Внешне я пока не изменилась. Какой смысл запирать меня так рано, бросать в склеп, пока я не буду готова родить и переродиться сама? Да, именно такое чувство горело в груди, как кусок угля: меня похоронили заживо.

Несколько дней я просидела одна в темноте; мой мир ограничивался только звуками и осязанием. Каждое легкое движение корабля, каждый визг цепи или скрип руля проникали мне в уши, ягодицы и спину, словно на меня кричали. Я вздрагивала от каждой волны, которая била в корпус, как будто она грозила вот-вот затопить меня.

Еду и воду доставляли дважды в день. При желании мне дозволялось проводить дни на палубе, но даже во время беготни в уборную, когда больше не было сил терпеть, я быстро уставала от внимания и советов.

Не поднимайся туда, это опасно. Простудишься. Подхватишь лихорадку.

Нельзя есть баранину. Никаких крабов и креветок. Дыни, бананы, папайю и манго беременным нельзя!

Нет. Нет. Нельзя!

Я хотела крикнуть в ответ, что могу сама позаботиться о себе, но вместо этого торчала в каюте наедине со своими бешеными мыслями. Мне никак не удавалось осмыслить столь внезапные перемены, что произошли со мной. Я собиралась стать матерью.

Мать…

Кто-то будет так меня называть.

Мальчик или девочка. Старый знахарь так никому и не сказал пол ребенка, даже Ченг Яту. Меня бы уважали наравне с богами, роди я сына. Я наконец заслужила бы особое место в обществе морских разбойников, как мать драгоценного наследника мужского пола. А если нет? Достаточно вспомнить унижения, которые пережила моя мать, чтобы понять: для такого человека, как Ченг Ят, солнце и луна столкнутся и испепелят мир, если я не рожу мальчика. Причем виновата буду только я, недостойная жена, нарушившая правило трех послушаний: женщина до брака слушается отца, после свадьбы — мужа, а после смерти мужа — сына.

Как будто смерть мужа предопределена. Как будто мужчины к любой момент могут продать и похитить меня, надpyгаться надо мной, а потом еще и умереть на мне.

Я шлепнула себя по животу, словно давая пощечину ребенку: «Я не хочу тебя! Я не хочу тебя! Я не хочу тебя!»

Мальчиков вырывали из рук, бросали в бой — если они не бежали туда по собственной воле, — чтобы материнское сердце обезумело.

«Я не хочу тебя!»

Мальчики превращались в мужчин, которые дрались и пили, продавали девушек и воровали женщин.

Кулак вонзился в живот: «Я не хочу тебя!»

Но тут я перехватила собственное запястье и приказала себе остановиться. У меня все плыло перед глазами, хотя корабль не двигался. Я тяжело дышала, глубоко вдыхая и с шумом выдыхая, пока буря в голове не утихла.

Хотела бы я тебя, будь ты девочкой?

Дочь никогда не отнимут у меня, ни за какие деньги мира, не заставят выйти замуж против ее или моей воли. Моя дочь научится обращаться с ружьями и мечами, а если мне не удастся найти слона, куплю ей лошадь или осла.

Я откинулась назад и погладила того, кто поселился внутри: «Если тебе всенепременно нужно выползти у меня между ног в этот ужасный мир, пусть хотя бы боги сделают тебя девочкой».

Однажды утром я проснулась поздно; разум был ясным, как осенний воздух. Болезненные ощущения ушли. Только когда я встала и потянулась, легкая боль в ногах напомнила мне, что я ношу ребенка. Меня влекло к свету, свежему воздуху и еде. Я была голодна как собака.

Похоже, мы стояли на якоре у необитаемого скалистого берега, но кораблей было слишком много — видимо, не только наша эскадра. Кок сунул мне в руки миску с кашей, но я оттолкнула ее.

— Опять вяленая рыба? Каждый день одна бесконечная рыба. У нас остались креветки?

Кок улыбнулся в ответ.

— Ах, Ченг Ят-соу, тебе стало лучше, поздравляю! Но ты же понимаешь, что тебе нельзя…

— Мне все равно, что можно и чего нельзя! Если ребенок родится с румянцем из-за того, что я ела креветки, — кстати, я в такое не верю! — это жертва, которую дитя сочтет за честь принести во имя своей матери. Заодно добавь черного кунжута!

— У нас нет черного кунжута, и тебе нельзя…

— Думаешь, я ничего не знаю? О том, чем ты занимаешься! Так что давай сюда чертову кашу с рыбой!

Я вела себя грубо, но у меня было оправдание: я слабая будущая мать, слегка обезумевшая от беременности. Пусть окружающие страдают.

Единственным человеком, с кем можно было поговорить по душам, оставалась А-и. Я нашла ее у борта рядом с кучей обрезков ткани после изготовления тапочек.

Старуха узнала меня по тени. Взглянув на выкройку, она заявила:

— Ах! Наконец-то встала. Вовремя. Давай. — Она протянула мне разделочный нож и провела пальцем по свиной шкуре, на которой уже сделала грубую насечку по форме подошвы обуви. — Руки судорогой сводит. Ты пока закончи, а я сейчас дам тебе кое-что.

Я не стала, как обычно, придумывать отговорки, а просто подождала, пока старуха осознает свою ошибку, что не заняло много времени. А-и в ужасе выхватила у меня нож:

— Ай-я! Тебе ведь нельзя трогать лезвия! — Она залезла в свою сумку и выложила мне на колени пару крошечных туфелек-пинеток. — Если сочтешь их слишком простыми, можно дополнить вышивку вот тут и рядом с пяткой.

Туфельки вовсе не выглядели простыми: алый вьетнамский шелк — значит, А-и тоже делала покупки в Зянгбине! — с желтой каймой вокруг подошвы Замысловатые линии вышивки тянулись от пятки к мыску, превращаясь на пальцах в смеющиеся тигриные пасти. Я прижала руку по рту, пораженная не только красотой обуви: мне вдруг явственно представились брыкающиеся крошечные ножки моего ребенка в этих пинетках.

— Это… настоящее сокровище, — пробормотала я.

— Ха! Готова признать, что они слишком милы, чтобы отказаться от такого подарка. Ай-я! Твоя каша сейчас остынет и превратится в клей. Ешь!

Я сунула в карман жилетки пинетки — такие драгоценные, что мне казалось, будто я их украла, — а затем набросилась на комковатую кашу и отсыревшую рыбу. А-и продолжила вырезать подошвы, на этот раз для взрослой обуви.

— Чей там флот? — спросила я. — Вряд ли все это наши корабли.

— Ой, и не говори. Но ты встретишь командующего раньше, чем захочешь, и пожалеешь об этом.

— Тогда подготовь меня.

— Не говори, что я тебя не предупреждал. Это старый козел, генерал Поу.

— Пожалуйста, больше никаких генералов!

А-и разжевывала край свежесрезанной свиной кожи, процедив что-то сквозь зубы.

— Ни слова не поняла, — пожаловалась я. — Можешь перестать работать хоть на минутку и нормально ответить?

— Я говорю, что это один из тех бесполезных титулов, которые раздавал Тэйшон. Нет, он не плавал с нами — участвовал только в первой кампании, еще до тебя. Но старый козел приходит в ярость, если забыть прибавить к его имени «генерал». Называет твоего мужа адмиралом, чтобы заставить Ченг Ята поддержать его игру.

— Теперь ты беспокоишь меня. Какаю игру?

— Не о чем беспокоиться. Они говорили о совместной поездке. Передай мне вон тот деревянный брусок.

Я выполнила просьбу.

— Полагаю, это означает налет.

A-и постучала по краю подошвы, затем проткнула носок иголкой с ниткой.

— Если тебе интересно мое мнение, то нам пригодилась бы награбленная добыча, а то дела совсем плохи.

Она не знала, насколько права. Прошлый год пролетел словно во сне, но теперь я не могла больше сидеть взаперти в грязном трюме, как курица на яйцах. Я и так стану рабыней, как только родится ребенок.

Каким бы ни был грядущий налет, я должна в нем участвовать.

Однако Ченг Ят воспротивился этой идее. Он поймал меня во время беседы с пушечным расчетом.

— Ай-я, женщина! Подальше от пушек. Ты же…

— Что? Наврежу ребенку? Думаю, лучше пусть он к ним привыкнет и гладит мушкетоны, пока сосет молоко.

— Пожалуйста, иди к себе. — Муж казался искренне обеспокоенным. Неужели в нем проснулись отцовские чувства?

— Проводи меня туда и заодно расскажи о налете.

Мы стояли у каюты, где муж и объяснил мне ситуацию в своей типичной резкой манере. Наша группа и генерал Поу, с которым мне еще предстояло познакомиться, должны были плыть разными путями и через три дня встретиться у соляного порта, откуда предполагалось напасть с двух сторон. Я не разделяла энтузиазма Ченг Ята: просто очередной набег на уродливый городишко с целью украсть кучу соли; так себе трофей.

— Почему ты думаешь, что генерал нас не опередит?

— Опять ты за свое. Почему бы тебе не заняться тем, что ты умеешь, например рождением детей?

Другие могли бы подумать, что он шутит, но Ченг Ят был не способен на юмор.

— Мне известно о рождении детей не больше твоего, — процедила я. — Попробуй лучше спросить о том, как заряжать оружие с казенной части.

— Женщина, вот вечно ты так! Перевираешь мои слова, вворачивая свой смысл. Дай-ка я и сам кое-что вверну. Если мне якобы известно о беременности не меньше твоего, то мои слова так же верны, как и твои. Согласна? А мои слова таковы: пожалуйста, вернись в каюту, где вы с ребенком будете в безопасности и чистоте. А я позабочусь о краже соли, и тут у меня куда больше опыта, чем у тебя.

— А как насчет генерала Поу? Ты ему доверяешь?

— Мы знакомы пятнадцать лет.

— Это не ответ.

— Ай-я! Надеюсь, мой сын не станет терзать меня вопросами весь день, как его мать!

Он ушел, а я утратила дар речи: Ченг Ят победил меня в споре! Он привлек мое внимание, причем — возможно, впервые — не своим типичным бурчанием и неловкостью, а остроумием. Какой еще знак уважения мужчина может предложить женщине?

Мы ждали в месте встречи целых три дня, но генерал Поу так и не появился. Ченг Ят не хотел об этом говорить. Все на борту пребывали в напряжении. Новости вместе с рисом на ужин принес помощник нового кока, неуклюжий бородатый мужчина, похожий на медведя: мы отплывем ночью и нападем на соляные баржи до восхода солнца.

Когда мы прибыли на место, никто не предполагал, что бой уже идет полным ходом.

Грохот пушек мы услышали задолго до того, как показался сам порт.

Намек на рассвет окрасил горизонт. Ченг Ят метался туда-сюда, выкрикивая приказы. Нутром мне хотелось присоединиться к пушечному расчету, но, естественно, меня никто бы не пустил, поэтому я уселась на перевернутую бочку из-под масла и принялась наблюдать за происходящим. Мы были уже достаточно близко, чтобы мельком разглядеть корабли в свете вспышек орудий. Насколько я могла судить, обстрел велся с одной стороны. Битва почти завершилась. К тому времени, как мы подошли достаточно близко, чтобы принять участие в схватке, пираты уже уплывали с двумя соляными баржами на буксире.

Мне пришлось собрать всю волю в кулак, чтобы не напомнить Ченг Яту о своих подозрениях относительно его бывшего соратника.

— Значит, генерал Поу предал нас и единолично прибрал к рукам добычу? — уточнила я у одного из матросов.

— Он так и не появился, — ответил тот.

Я нахмурилась.

— Тогда кто там был?

— Не знаю, Ченг-тай.

Судя по всему, Ченг Ят определил обидчика, выкрикивая во всеуслышание ругательства, но не упоминая настоящего имени захватчика.

— Ах ты, ослиное дерьмо! Будь ты проклят до восемнадцатого колена!

Наконец капитан бросил последний взгляд в подзорную трубу, прежде чем швырнуть ее на пол. Никто не осмелился приблизиться, чтобы поднять ее. Зато я спокойно подошла и взяла трубу. Стекло не разбилось. Я поднесла трубу к глазам.

Одна джонка показалась знакомой: крупнее и изящнее остальных, из темного, почти черного красного дерева, хотя цвет мог быть игрой утренних сумерек.

Джонка медленно развернулась в нашу сторону, и паруса надулись. Поперек транца красовались написанные красной краской знаки, которые, хоть и были неразборчивы для меня, врезались в память, указывая на любовь их владельца к словесности. Казалось, целую жизнь назад этот человек написал несколько слов только для меня — слов, которые канули в безумии последних месяцев: «Оставайся всегда молодой и красивой».

Я смотрела в подзорную трубу, даже когда расстояние между нами увеличилось и наш корабль повернул на юг. Меня охватило облегчение оттого, что Ченг Ят решил не догонять джонку из темного дерева. А еще оттого, что Куок Поу-тай не увидит мой растущий живот.

ГЛАВА 23 ОСАДА

После месяцев в море я была счастлива ступить на твердую землю, где, по крайней мере, могла бы спокойно ходить со своим огромным животом. Но, увы, я попала в Тунхгой. Здесь мне пришлось гулять с призраком.

Когда я проходила мимо торговца бататом, призрак шептал: «Следи за его большими пальцами, чтобы они не касались весов!»

Рядом с торговцем семечками призрак фыркнул: «Свежие, говорите? Может, были свежими во времена моего детства».

Снова шепот: «Купим чаю, сестренка».

Куда бы я ни повернула, я слышала хрипловатый живой голос невестки: «Моя дорогая младшая сестра».

Я пыталась сбежать от нее, спотыкаясь между разносчиками и рыбаками, что плели сети, между кули и пьяными матросами, но никак не могла изрыгнуть из себя воспоминания, которые не давали покоя душе.

«Я тоже хочу псевдоним для цветочной лодки!» — Голос смеялся и смеялся без конца.

Я чуть не поскользнулась в луже грязи, а то и чего похуже в переулке, оккупированном собаками, которые яростно лаяли на любого незваного гостя.

Все мужчины — Ченг Ят, Тунгхой Пат, By Сэк-йи и его братья, другие капитаны и тхаумуки — сидели в харчевне, веселые и раскрасневшиеся от вина. Я прислонилась к дверному косяку и затаила дыхание, не смея смотреть в угол на столик, за которым мы с подругой смеялись и подшучивали над нашими мужьями.

Но там меня ждал не призрак невестки. Вместо нее мне махали рукой три жены By и жены его братьев. Младшая была на таком же сроке беременности, что и я. Не успели мне налить чай, а у меня уже звенело в ушах: я узнала куда больше, чем хотела, о разврате мужа двоюродной сестры и цене на консервированные сливы. Пришлось планировать побег от этих вечно ржущих, как лошади, особ, столь же примитивных, как гусыни, которых они и напоминали.

— Видела нового мастера, который делает гребни в деревне? Стоит посмотреть! — посоветовала мне вторая жена By.

— Ей не до гребней, — возразила третья, беременная жена, которой на вид было не больше шестнадцати. Она положила руку мне на колено. — Как ребенок?

Маленькое создание как раз брыкалось внутри меня. Даже плод не мог выносить болтовни этих клуш.

— Приезжай к нам в деревню. Детишки родятся в одно время.

— Мы будем повитухами, — пообещала похожая на лисицу жена… By Сэк-сама? Я их особо не различала.

Еще одна жена хихикнула:

— Она станет твоей кормилицей. Вымя как у коровы!

Пять женщин залились смехом.

Меня спасла дочь хозяина харчевни, малышка с косичками, появившаяся с тарелкой рыбы на пару. За ней поспешал ее брат с пряными моллюсками. Блюдо выглядело и пахло восхитительно, и все атаковали еду палочками. Но мне хватило нескольких кусочков: у меня не осталось аппетита ни к еде, ни к сплетням, которые так увлекли женщин. Более интригующими были обрывки разговоров, которые пробивались к нам с мужского стола: что-то о генерал-губернаторе, который покончил с собой. Я отодвинула табуретку назад, чтобы лучше слышать.

— Клянусь, все так и было! — уверял Тунгхой Пат. — Сунул бутылочку с нюхательной солью себе в глотку. Хотя мои источники сообщают, что он добивался от императорского двора средств на постройку восьмидесяти новых военных джонок для борьбы с бандитами, и ему отказали. Да здравствует император!

— Может, его отравила жена, — заметил By Сэк-йи своим писклявым голосом. — Вот почему я отношусь к своим супругам как к богиням! Кстати говоря, я бы предложил дамам выпить, но у нас кончилось вино. Эй, хозяин! Неси еще!

Вино появилось в мгновение ока. Тунгхой Пат наполнил чарки.

— За будущих мам! Пусть родится у Ченг Ята здоровый сын! Или мальчики-близнецы!

— Или девочки-близняшки, которые будут прислуживать моему сыну, — пропищал By Сэк-йи.

Я сделала вид, что польщена тостом в мою часть. Но хотелось услышать больше о генерал-губернаторе. Отвергнут императором, убил себя — я думала, такое бывает только в операх. Суть в том, что произойдет в следующем акте. К счастью, Ченг Ят задавался тем же вопросом.

— Итак, у нас новый генерал-губернатор, — сказал мой муж. — Он захочет проявить себя, как и его предшественник, устроить настоящее представление, сражаясь с нами, морскими отбросами, месяц-два, дабы доказать свое мужество.

— Дело в том, друзья мои, — перебил Тунгхой Пат, — что, судя по моим сведениям, преемник появится не раньше чем через месяц. Тем временем правительство Лёнгкуонг[67]впадет в спячку, а значит, нам выпала редкая возможность.

— Кто гебе это рассказал? — удивился Чеш Ят.

— Ха! Те же ребятки из местного ямыня[68], которые мне докладывают о любых новостях. Нет такого твердого железа, которое нельзя переплавить за небольшое вознаграждение.

Он платил — они сочиняли истории. Чем коррумпированные мелкие чиновники надежнее уличного сказителя? Я прикусила язык, ожидая, что другие выскажут мои опасения, но Тунгхой Пат предвидел возражения.

— И хорошо бы они говорили правду, потому что вас заинтересуют дальнейшие сведения. В ямынь поступил запрос на военно-морское сопровождение конвоя глубоководных судов из Лусона.

— Йёнг, ты слушаешь? Говорят, ты сделала милейшие детские туфельки. — Вторая жена By так напугала меня, что я сначала не поняла, о чем она.

— Покажи нам, — попросила одна из невесток.

— Я думала, ты не умеешь шить. А у тебя полно секретов…

— Тихо, — перебила я.

За обоими столами воцарилось молчание.

— Извините, — сказала я мужчинам. — Простите, что прервали вас…

Тунгхой Пат откашлялся.

— Женщины, возможно, захотят уйти. Мы тут толкуем о скучных делах.

Жены By переглянулись, как будто готовы были принять предложение.

— Я остаюсь, — заявила я.

Тунгхой Пат сморщился, как будто я была тухлой рыбой, а затем повернулся к другим мужчинам:

— Так вот, поступил запрос на сопровождение.

— Значит, нам нужно какое-то время не показываться, — сказал By Сэк-йи.

— С другой стороны, сейчас самое время действовать. — Пат оставил замечание висеть в воздухе, пока он своей шестипалой рукой накладывал в миску острые бобы.

— Другими словами, ты хочешь, чтобы мы ввязались в бой с императорским флотом, — буркнул By Сэк-йи. — Кажется, ты перестарался с тостами.

— Даты сам ринешься поднимать тосты, когда я тебе все объясню. Мой надежный источник из ямыня сообщил, что правительству придется реквизировать гражданские суда для сопровождения, но у него нет на это средств. Чиновник опасается, что вскоре вообще не останется флота, который мог бы нам противостоять. Похоже, наш всемудрый император больше озабочен варварскими выскочками в западных пустынях, чем защитой нескольких прибрежных торговцев, которые к тому же уклоняются от уплаты налогов. Мало того что у властей не хватает боевых кораблей, так еще и военные суда, уничтоженные в бою, как мне рассказали, никто не спешит заменять.

Итак, ребята, в ближайший месяц наше правительство будет жирным медведем — без головы, чтобы его направить, и без когтей, чтобы защищаться. Если мы объединим усилия…

— Объединить усилия? — хмыкнул By Сэк-йи. — Если правительство, как ты говоришь, медведь, то мы тогда кто? Из пяти утиных яиц не получится гуся, а из ста — лебедя.

Ченг Ят стукнул чаркой об стол.

— В точку! Под чьим руководством мы «объединим силы»? Дай-ка угадаю! В прошлый раз, когда я позволил другому управлять операцией, потом еле ноги унес!

— Если спросишь меня…

— Можно никого не спрашивать, ответ и так известен, — перебил By. — Мы тут сидим, выпиваем, рассказываем всякие истории, и внезапно ты катишь бочку на южный флот.

— О, снова какая-то драчка. Я лучше останусь здесь. — сказала первая жена By.

— Дет и в животах расстроятся, — посетовала беременная.

— Ты еще не показала нам пинетки. — промурлыкала средняя жена.

— Ты заткнешься или нет?! — рявкнула я.

Ченг Ят бросил на меня острый, словно кинжал, взгляд, но мне было плевать. План Пата имел свои достоинства. Каждый из нас отчаянно нуждался в пополнении казны.

— Сколько кораблей у нас на двоих? — спросила я. — Сотня? Сто двадцать? Сколько сопровождающих могли послать власти? Наш несчастный генерал-губернатор покончил с собой, потому что не мог выклянчить и восемьдесят.

— У нас тут дамочка разговорилась. — бросил Тунгхой Пат резким, как жало пчелы, голосом, хотя вообще-то я поддержала его идею.

Толстяк By перебил его:

— Если она возглавит атаку, я пойду за ней, просто чтобы полюбоваться с тыла.

Ченг Ят так заскрежетал зубами, что мог бы растереть камень в пыль. Снова неправильные слова сорвались с моих губ, и теперь, увы, уже поздно вернуть их обратно. Мой муж был патриархом клана Ченг, чья родословная прослеживалась до патриота династии Мин Ченг Синг-кунга, в то время как Тунгхой Пат был всего лишь простым рыбаком, ставшим преступником, а By Сэк-йи — и вовсе сыном бывшего катамита[69] Ченг Ята. Мое замечание о количестве кораблей привлекло внимание к тому факту, что среди трех компаньонов у Ченг Ята был самый маленький флот — всего двадцать шесть джонок. Я опозорила своего супруга.

От дальнейшего позора нас спас матрос, ворвавшийся в харчевню с криком:

— На нас напали! Рыбацкие лодки обстреливают нас в канале!

Столы зашатались, винные чарки полетели на пол: все в панике бросились на улицу. Только мы, две беременные, отстали, поддерживая друг друга, пока тащились с огромными животами к причалу, где едва успели протиснуться на последний свободный сампан.

На палубе нашего корабля царил настоящий хаос: буйство лебедок, канатов, поднятых парусов и, конечно же, звон оружия, которое чистили и собирали. Женщины развернули на бортах защитные укрытия. Я предложила помощь, но тут меня отдернула сильная рука.

За спиной у меня стоял красный от ярости Ченг Ят:

— Вздумала убить моего ребенка? Ну-ка на берег! Быстро!

Но я же не слабенький цветочек, почему бы мне не потрудиться вместе со всеми в такое время? Я хотела потребовать, чтобы муж убрал руки, но почувствовала что-то необычное в его взгляде, в его тоне. Что-то похожее на страх. Он беспокоился не из-за нападения — бывали атаки и похуже, и он всегда воспринимал происходящее мужественно. Это был страх за будущего ребенка. Внутри закаленного боями пирата скрывался встревоженный отец, ожидающий рождения ребенка.

Я дала понять, что не буду противиться, и отрезала:

— Иди командуй своими кораблями.

Однако возвращаться на берег было слишком поздно: руль установили, якоря подняли, паруса надулись. Я с трудом поднялась по лестнице и встала у дверей каюты, откуда открывался обзор на нашу импровизированную армаду, которая следовала из гавани мимо мыса навстречу жесткому, яростному ветру.

И навстречу шквалу пушечных выстрелов.

Густой серый пороховой дым скрывал нападавших, пока его не рассеял ветер. Судя по опознавательным знакам, это были военные корабли. В клубах дыма их не удавалось сосчитать. Противник палил совершенно бессмысленно: с учетом качки не было никакой надежды поразить цель, даже если корабли находились бы в пределах досягаемости. Пушечные ядра не долетали аж на целый ли. Либо командиры неопытны, либо…

Внезапно до меня дошло: императорский флот посылает нам сообщение, что готов впустую тратить боеприпасы.

Мы оказались в осаде.

Разведчики докладывали о военных кораблях, стоявших вдоль и поперек канала как на востоке, так и на западе, хотя никто точно не знал, сколько их. Главное, что бухта Тунгхой была надежно заперта.

Ченг Ят вернулся измученный, бледный и взмокший от пота. Голос у него охрип от криков.

— Все утки, а не лебеди, как и сказал By.

Я попросила чаю с имбирем, чтобы успокоить горло мужа, затем села рядом и стала ждать, хотя в моем молчании звучали вопросы.

— By хочет атаковать, — наконец сказал Ченг Ят. — Одиннадцатипалый хочет, чтобы мы сидели здесь, пока флот не потеряет самообладание.

— А чего хочешь ты?

Нам принесли чай. Я наполнила чашки и бросила в них кусочки имбиря. Ченг Ят дул на кипяток несколько дольше, чем нужно, словно обдумывая мой вопрос.

— Я хочу, чтобы мы объединились, — заявил он. — Чтобы не повторилась бойня на реке Духов.

Об этом своем страхе я сама боялась сказать вслух. Но теперь, когда слова прозвучали, призрачный шепот вернулся ко мне множеством голосов женщин и мужчин, сыновей и матерей, перекрикивающих друг друга.

— Мне нехорошо. Должно быть, из-за ребенка, — пробормотала я.

Вернувшись к себе, я в поту повалилась на циновку, умоляя, чтобы беременность наконец завершилась и наступила нормальная жизнь. Хотя какая уж тут нормальная жизнь с ребенком, о котором нужно заботиться!

При мысли о плаче, кормлении, уборке и бесконечных хлопотах я не могла спать, хотя сон помог бы забыть о нынешних болях. Затем наверху снова затопали, и я поднялась, чтобы посмотреть. Чёнг Поу-чяй стоял ко мне спиной, с него ручьями лилась вода, как будто он искупался в одежде. Перед ним трое мужчин, раздетых до исподнего и со связанными за спиной руками, стояли на коленях перед Ченг Ятом.

— Это шпион. — Поу-чяй пнул самого упитанного из пленников, человека с плоским северным лицом. С того места, где я стояла, остальные скорее походили на рыбаков или крестьян, а не на моряков.

— Где ты их поймал? — спросил Ченг Ят.

— Пещера в скале за западным мысом — знаете? Прятались в лодке, думали, что замаскировались под рыбацкими шапками. Ха!

Один пленник что-то промямлил, и Ченг Ят заставил его повторить.

— Говорю же, я простой рыбак. У меня есть жена, сын. Я заплачу выкуп. — Пленник стукнул лбом о палубу. Его товарищ тоже молил о пощаде.

— Вам стоило бы просто ловить рыбу, а не помогать шпионам.

Ченг Яг отдал безмолвный приказ, и матросы потащили обоих рыбаков в рубку. Я не могла себя заставить смотреть, хотя мне показалось, что удары сабель эхом отдаются по всему кораблю.

Северянин не двигался. Его лицо оставалось безучастным, даже когда Ченг Ят пригрозил ему саблей и спросил:

— Сколько там кораблей?! — Разгневанный молчанием шпиона, капитан пнул его ногой и хрипло рявкнул: — Отвечай! Сколько?

Северянин откашлялся. Ченг Ят ударил его коленом в подбородок. Шпион сплюнул кровь под ноги своему мучителю, а затем сказал на кантонском диалекте с акцентом:

— Будьте прокляты, чертовы пиратские отбросы!

— Пригвоздите его!

Двое мужчин держали шпиона вертикально, прижав спиной к мачте, а другие связали ему руки вокруг мачты. Затем дородный матрос прибил ногу северянина к палубе. У того покраснело лицо, но он сжал челюсти, изо всех сил стараясь сохранить достоинство.

Тут Ченг Ят заметил меня.

— А ну спускайся, не то проклятие падет на моего ребенка!

Разве не проклятие — родиться у такой матери, как я? Да еще в мире, где ты всегда на грани смерти. Сплошные суеверия: не ешь это, не трогай то, не стирай, не ходи ни туда, ни сюда, никуда! Наш мир переполняли убеждения, замешанные на страхе. Никто не мог внятно объяснить, почему женщина должна провести взаперти всю беременность, кроме того, что это традиция и даже мысль о ее нарушении вызывает ужас. Позвольте мне преподать своему ребенку урок не подчиняться тирании традиции. Я забралась на палубу и заняла свое обычное место на перевернутой бочке из-под масла. Пусть бедный ребенок привыкнет к звукам и крикам, прежде чем выберется из утробы. Пусть готовится родиться пиратом.

— Вижу, ты берешь пример с повелительницы слонов, — процедил Ченг Ят. — Тогда чего уселась там? Двигайся ближе. Сейчас же! Ко мне!

Муж разглядывал свою саблю, ожидая, пока я устроюсь. Мне было понятно, что случится дальше. Я видела это по опущенным плечам капитана, по его запавшим глазам, по нервному стуку лезвия по палубе.

Часть меня хотела бежать, сигануть в воду и поплыть прочь, пока не достигну берега или не утону. Мне уже доводилось видеть «смерть от десяти тысяч порезов» на площади, когда я вместе с другими зеваками с жадностью наблюдала, как преступника режут тонкими слоями. Но отступать было поздно. Придется принять вызов.

Матрос выплеснул на шпиона ведро с водой.

— Кто командующий? — спросил Ченг Ят.

Узник ничего не ответил; казалось, он даже не дышал. Ченг Ят ущипнул северянина за бровь и занес саблю, как мясник, готовящийся отрубить куриное крылышко.

— Ты слышал меня. Кто командующий?!

Пленник демонстративно закрыл глаза.

Одним легким движением Ченг Ят срезал ему бровь и отшвырнул ошметок в сторону, как окровавленного червя. Челюсти у шпиона сжалась, а колени затряслись, но он лишил мучителя удовольствия видеть его боль и сдался только после того, как Ченг Ят ухватил его за вторую бровь, оттянув кожу. Мужчина прохрипел:

— Командир Шюн.

— Повтори!

— Шюн Тьсюн-мау[70].

— Сколько кораблей?

Шпион покачал головой. Другая бровь полетела на палубу. Только теперь мужчина закричал.

Ребенок внутри меня содрогнулся: он все понимал. Я погладила живот и мысленно извинилась.

— Повторяю еще раз. Сколько кораблей? Что за боеприпасы? Какой приказ выполняет флотилия?

Узник сморгнул кровь, затекающую в глаза, и посмотрел Ченг Яту прямо в лице. Следующие фразы он произнес на мандаринском диалекте, языке правительства, но достаточно простыми словами, чтобы их мог понять каждый:

— Приказ убить тебя, грязное бандитское отродье. Будь проклята твоя гребаная мать!

Я отвернулась, попыталась заткнуть уши, но эти крики могли бы пробиться и через стены. Я сделала ошибку, посмотрев на шпиона еще раз. Нос пленника исчез, и на его месте темнела кровавая дыра, в которой проглядывали хрящи. Видимо, я чуть не упала, потому что меня поддержали сзади за плечи.

Ченг Ят резко обернулся, его лицо стало алым, как раскаленный уголь.

— Приведите ее ко мне. Сюда.

Меня подняли, подталкивая вперед.

— Ты! Я велел тебе не смотреть. Но ты настояла! Хочешь совать свой нос во все дела моего корабля? Что ж, давай! Бери! — Он протянул саблю. — Думаешь, ты умнее? Думаешь, у тебя получится лучше? О да, я вижу, ты осуждаешь меня. Покажи мне, покажи нам всем, какая ты храбрая и умная!

Я отшатнулась, держась за живот в попытке унять ноющую боль — протест то ли ребенка, то ли моего желудка, который грозился вот-вот лопнуть.

— Не обращай внимания на ребенка, — бросил Ченг Ят. — Он не видит и не слышит. — Он вложил саблю мне в руку: — Дальше подбородок или пальцы? Тебе выбирать!

Если муж намеревался преподать мне урок мужества, он ошибся. С абордажной саблей, оттянувшей своей тяжестью руку, я поняла, что отрубание конечности не требует храбрости, но нужна причина. Особой ненависти к пленнику я не испытывала. Скорее, он казался жалким упрямцем, готовым расплатиться жизнью за гордость, яростно преданным неведомому командиру, отправившему его на смерть. От своей команды Ченг Ят ожидал той же преданности, но в том-то и дело: такова работа солдата — убивать или пасть на поле брани, а вовсе не вызывать жалость или сострадание. И все же я не могла отделаться от мысли, что несчастный, привязанный к мачте, с прибитыми к палубе ногами, пытающийся совладать с дрожью, самый смелый среди нас.

Пока что пытка не выудила из него почти никакой информации. Еще один удар саблей — и он потеряет сознание. Надо выбрать другую стратегию. Положив саблю на палубу, я вспомнила все, что умела в прошлой жизни, и проворковала:

— Я собираюсь стать матерью. У тебя есть дети?

Рот шпиона скривился в печальной ухмылке.

— Ответь на несколько вопросов, и я отправлю тебя домой. К твоей семье. К жене. К прекрасным дочерям и сыновьям.

Слезы или пот блестят у него на лице? Он хочет довериться мне или же я хочу так думать?

Ченг Ят наклонился и потянулся за саблей. Северянин кашлянул сквозь сомкнутые губы. А потом открыл рот и снова плюнул. Густой комок мокроты в кровавых прожилках шмякнулся мне под ноги.

В ужасе я ринулась в свою каюту и плотно затворила дверь, чтобы ко мне не пробивались ни звуки, ни свет. Прижавшись спиной к стене, я стучала ногами по полу, пытаясь заглушить шум снаружи: удары сабли можно было принять за стук костяшек пальцев о переборку, а крики — за плач из моего горла. Ребенок барахтался внутри, и его дикая пляска отдавалась болью в каждой точке тела. Я ухватилась за лодыжки, притиснув живот к груди. Плод боролся со мной. Давай! Сразись со мной, велела я. Пинай, кусай меня — накажи за то, что я готовлюсь привести тебя в этот ужасный, мучительный, кровавый мир!

Отвращение захлестнуло меня, и сначала я не поняла почему. Дело было не в жестокости пыток. Я видела достаточно мучений и смертей, иногда лишь ради того, чтобы украсть жалкую маленькую лодку. Я сама лишила человека жизни. Почему эта казнь должна меня взволновать?

Ребенок пинался нестерпимо. Я вытянулась на полу и погладила живот: «Прости. Не вини меня, пожалуйста. Давай мы оба успокоимся».

Внезапно меня окутала тишина, и не только внутри. Помимо обычных скрипов и покачивания, на всем корабле воцарилось почти благоговейное безмолвие. Мне хотелось плакать от полнейшей бессмысленности произошедшего. Что мы получили в обмен на гибель человека, если не считать имени командующего и лужи крови, пропитавшей палубу нашего корабля?

Наконец я поняла свое отвращение.

Я бы выудила куда больше, просто оставшись с пленником наедине.

Мое пребывание на берегу вплоть до родов больше не требовало объяснений. Меня поселили в небольшом однокомнатном домике в пыльном переулке, приставив служанку по имени Сю-тин. Эта местная тунхойская девочка тринадцати лет от роду, очень смышленая, поддерживала порядок в доме, готовила мне еду, обмахивала веером, пока я дремала на изнурительной летней жаре, и мирилась с перепадами моего настроения.

Сю-тин стала также источником последних слухов: флот собирается уплыть; флот привлек дополнительные силы; главари пиратов подготовили общий план сражения; капитаны подрались в харчевне и разбили столы; найдены новые источники пропитания. Хотя судя по тому, как сокращалось количество продуктов, которые девочка приносила с рынка, и ухудшалось их качество, последний слух оказался ложью, что ставило под сомнение и остальные новости.

Весь следующий месяц меня часто навещали жены By, А-и и другие женщины. Чёнг Поу-чяй удивил меня своим визитом. Он где-то нашел чернослив, который я с жадностью проглотила. А еще он принес мне халат свободного кроя из синей ткани веселой расцветки.

— Даже беременная женщина должна хорошо выглядеть, — прощебетал паренек. — Особенно та, что носит под сердцем моего младшего брата. Или сестру. А лучше — обоих!

Остальные мужчины по-прежнему считали мое место заключения запретным. По крайней мере, это служило оправданием Ченг Яту. Однажды поздно вечером он забрел ко мне, осоловевший от выпивки, желая предаться любовным утехам «с настоящей слонихой». Я его не пустила.

— Ребенок чувствует себя хорошо, и мать справляется. Спасибо, что спросил, — процедила я.

Уголки его губ опустились, как у растерянного щенка.

— Разве не за этим ты сюда заявился? Тебе же небезразличен этот ребенок? Потому что я очень стараюсь. — сказала я ему.

— Я пришел доставить тебе удовольствие. — Он попытался меня обнять, но я вырвалась.

— Хочешь доставить мне удовольствие? Покажи, как ты счастлив, что во мне растет это существо, — может, тогда и мне станет веселее!

Муж, пошатываясь, убрался восвояси, и я так и не поняла, услышал ли он меня.

Однажды я осталась дома одна, наглухо заперев дверь, чтобы спастись от агрессивных мух. Раздался стук, и на пороге появилась жена Тунгхой Пата. Я открыла окно не столько для света, сколько для того, чтобы проветрить комнату ради моей гостьи.

Мне никогда не нравилась жена Тунгхой Пата: она считала себя аристократкой благодаря положению жены главы местных преступников. Она оделась так, словно желала напомнить мне об этом, выбрав узорчатое шелковое платье, слишком официальное для подобного визита. Седые волосы были собраны в пучок и закреплены гребнем цвета слоновой кости, а лицо казалось таким бледным, словно она только что вышла из пещеры.

— Я кое-что для тебя принесла, — заявила она, ставя на стол красную картонную коробку и поднимая крышку. Два отделения были наполнены арбузными семечкам и орехами. — Сейчас трудно найти, пока они там… — Она дернула плечами в сторону гавани и военно-морских блокад за ней. — Но я хорошо помню, чего хочется будущей матери.

В знак благодарности я предложила ей стул, а сам села на край кровати. Орехи, судя по вкусу, были не особо свежими, но хрустящие семечки показались райским наслаждением.

Жена Тунгхой Пата улыбнулась:

— Должно быть, у тебя ощущение, что ты вернулась домой.

— Честно говоря, я так быстро никакое место не называю домом.

— Не глупи. Вы же здесь поженились. Этого достаточно. Я чувствую себя почти как твоя мать.

Какая еще мать! Впервые на моей памяти мы с ней остались наедине. У меня росло подозрение, что ее визит вызван не столько материнской заботой, сколько желанием установить, кто будет матриархом среди пиратов после кончины жены Ченг Чхата.

— Дорогая, ты выглядишь измученной, — сказала она. — Приляг, ни к чему церемонии.

Ее участие не вязалось с холодностью голоса. Тем не менее у меня болело под ребрами, и даже в положении сидя спина напрягалась. Я устроилась полулежа, облокотившись на кучу подушек.

— Иногда я проклинаю Ченг Ята за то, что он сделал со мной.

У жены Пата был хриплый смех.

— Я знаю, о чем ты. Поверь, как только ты возьмешь сына на руки, то забудешь обо всей боли.

— Я не уверена, что это сын.

— Конечно, мы все на это надеемся.

Я сделала глоток воды, у нее был землистый привкус.

— Мальчик, девочка, обезьяна или поросенок, мне все равно.

— Не смей говорить такие глупости. Мальчик или девочка, в любом случае тебе понравится.

— Разве недостаточно просто подарить мужу ребенка?

Или мне тоже полагается радоваться? — Это был вопрос, который я постоянно задавала себе, и теперь дала жене Пата тот же ответ, что и себе: — Я буду рада, когда он наконец вылезет из меня, чтобы я могла вернуться к корабельным делам.

— Милая! — Жена Пата подошла и взяла меня за руку. — Ты ведь наверняка шутишь. Не женское это дело. Может, когда станешь старше…

— Хочешь сказать, ты никак не участвуешь в делах мужа?

Жена Пата убрала руку и посмотрела на стену, словно скрывала какие-то секреты.

— Я поддерживаю мужа. Этого достаточно. Пока ты молода, хватит и работы матерью.

— Уж прости, но я не просила о такой работе. Я и не собиралась становиться матерью. А ты? Но мужчинам нужны сыновья.

— Возможно, я более старомодна, чем ты, милая, но об этом не думают, когда нет выбора… — Ее губы приоткрылись, но она сдержала слова, которые хотела бы произнести дальше, хотя ее мысли явственно читались: «…Если только ты не шлюха, которая принимает горькие травяные снадобья». Она улыбнулась и пожала плечами, как будто вовсе не имела в виду ничего подобного. — Да, это ответственность. Но любовь к своему малышу застигает врасплох. Скоро сама узнаешь.

— Ага, как у моего папаши. Так любил меня, что продал за лодку.

— Милая, ты путаешь…

— Нет, ничего я не путаю. Я все понимаю. — Я погладила выпуклый живот. — Эй, слышишь? Удиви меня. А не то я тебя продам!

Лицо гостьи скривилось, словно от боли. Чего она ожидала, ворвавшись и отчитав меня? Если судить по ее словам, любовь сродни болезни. Моя мать определенно любила маленького нерожденного мальчика, который в конце концов убил ее. Когда жена Ченг Чхата потеряла своих любимых сыновей, то стала блуждающим призраком. Материнская любовь — смертельный недуг.

Жена Пата снова наполнила наши чашки водой из кувшина и протянула мне одну.

— Пей. Думаю, жара сводит тебя с ума, — сказала она. — Может, я и кажусь тебе иссохшей старухой, но, по крайней мере, я познала любовь мужчины и любовь ребенка.

— Что ж, поздравляю!

— Извини, что явилась сюда и побеспокоила. Беременность странным образом влияет на голову, так что прощу твою грубость. Но тебе повезло: у тебя хороший муж и скоро родится ребенок.

— Я согласна, Ченг Ят хороший человек. Добрый, с уважением ко мне относится и защищает. Да, можно сказать, что мне повезло в этом смысле. Ну а все остальное уже сказки.

— О, я тебя умоляю, милая… Давай сменим тему. — Она предложила мне горсть семечек, но я отказалась.

— Ну нет, ты сама заговорила о любви. Может, ты старше меня и мудрее, так научи. Я-то любовь видела только в уличных операх. Это фальшивка, скрытая под гримом. Поэты строчат словеса про любовь, чтобы манипулировать нашим сердцем. На цветочных лодках я давно научилась подделывать любовь. И точно солгала бы, сказав, что люблю это существо у меня в утробе.

Глаза гостьи превратились в щелочки. Она захлопнула крышку коробочки и встала, собираясь уйти.

— Тебе очень и очень грустно, — изрекла жена Пата напоследок. — Но мне тебя не жаль.

— Спасибо. Я не хочу жалости. Я хочу пить. Не передашь мне вон ту чашку перед уходом?

Визит жены Пата обеспокоил меня, вернее, меня взволновали мои же слова. Несмотря на все каирн ju и непредсказуемость Ченг Ята, я понимала его, а он понимал меня. Мне действительно повезло, что у меня такой муж, хотя мне было трудно признаться в этом самой себе. И почему я упомянула поэзию? Что я на самом деле знала о поэзии? Само это слово пугало меня не меньше морских пучин.

Но после ухода гостьи я и правда погрузилась в пучину, утонув в собственном поту и собственной боли. Сколько подушек ни подложи под спину, я не могла лежать на жесткой циновке, а огромный живот мешал сидеть. Над лицом жужжали мухи. Я съела половину арбузных семечек, но теперь желудок требовал чего-нибудь сладкого — дыни или сахарного тростника. Куда подевалась Сю-тин?

Жаркий солнечный свет лился в окно. Я позвала служанку по имени. Если она не вернется в ближайшее время, попрошу следующего же прохожего принести мне фруктов. У меня есть деньги, я жена известного человека. Но никто не проходил мимо. Переулок был безжизненным, как будто все местные разбежались.

Раз никого нет, то ничто не угрожает моей скромности, если расстегнуть халат, чтобы дуновение ветерка охладило пот. Грудь запела от облегчения, открываясь навстречу свежему воздуху. Младенец зашевелился, тыча крошечной ножкой или ручкой мне во внутренности. Поморщившись, я нащупала это место и слегка придавила ладонью.

Ребенок пнул меня в ответ.

Видимо, это ступня, крошечная пятка. Он пытается выйти? Играет? Или там настоящий, жаждущий любви ребенок, тянущийся к матери? Будет ли он — или она — действительно любить меня? Никто не любил меня с того дня, как умерла мама, так с чего вдруг начинать сейчас?

Я ткнула пальцем в живот, но ничего не произошло. Тогда я ткнула в другое место, и мне ответили решительным пинком.

— Ого, да ты боец, да? — Еще один тычок, на этот раз поглубже, пока не стало больно. Малыш нанес ответный удар. — Да! Так и надо! — Я со смехом похлопала себя по животу, тыкая пальцем снова и снова. — Давай, сражайся! Сразись со мной сейчас! Только так ты выживешь в этом жалком мире. — Еще один тычок, и еще один. — Дерись! Дерись! Дерись!

— Ченг Ят-соу, я не смогла найти дыни, и у них кончились цыплята… Ай-я!

Я не слышала, как открылась дверь. Служанка промчалась через всю комнату и схватила меня за запястья, отрывая ладони от обнаженного живота. Я почти не сопротивлялась, но она прижала мои руки к спинке кровати, дыша мне в шею со свистящими всхлипами, будто птица. Что-то скатилось с кровати на пол.

— Я купила мандаринов.

После этих мандаринов мне долгое время не доставалось никаких фруктов. Да и вообще толком никакой еды. Боли в сочетании с постоянным голодом — от этих мук тело почти разрывалось, хотя внутри было пусто. Я в нетерпении ждала, когда все это закончится.

Однажды утром Сю-тин принесла лишь жалкий пучок увядшей зелени.

— Рыбы сегодня нет.

Я ударила ее, так что овощи рассыпались по грязному полу.

— Хочу мяса! Найди мне мяса!

Девочка выбежала за дверь в слезах, оставив меня снова наедине с моим ребенком и моим потным, грязным телом.

Я испытывала недостаток не только в еде, но и в общении. Все были голодны и измучены, никому не хотелось идти по удушающей жаре к сумасшедшей и вспыльчивой беременной женщине. Я могла бы с тем же успехом поселиться на луне, все равно Ченг Ят меня не навещал. Мне отчаянно хотелось с ним встретиться, хотя бы для того, чтобы поговорить о блокаде.

Она продолжалась слишком долго. Сколько военных кораблей взяли нас в кольцо? По слухам, от пятидесяти до ста пятидесяти хорошо вооруженных боевых джонок блокировали пути на север и юг. Конечно, у нас были суда и команды, чтобы противостоять противникам. Но единственный план состоял в том, чтобы выжидать до тех пор, пока их командир, скучая по домашнему уюту и наложницам, не решит, что добился своего, и не доложит новому генерал-губернатору о победе над бандитами, а тот, в свою очередь, отрапортует в столицу о первом достижении на посту.

Разница в том, что у нас не было командира. Мы представляли собой не боевую силу, а лишь три шайки воров, загнанные в ловушку, как крысы в клетку, и никто не мог нас вывести. Тунгхой Пат считал себя главным просто потому, что это была его база. У By Сэк-йи имелось самое большое количество кораблей, а Ченг Ят считался наследником древнейшей и самой опасной пиратской династии в регионе. Мелочная ревность не позволяла ни одному из них взять на себя роль лидера и не оставляла места для смелых действий. Все устали ждать окончания блокады, а я устала ждать, пока наши мужчины о чем-то договорятся.

Это были не просто праздные мысли, порожденные скукой. Меня преследовали кошмары. В то самое утро я с трудом вырвалась из сна о тлеющем городе, почерневших головах на столбах, шепчущихся призраках, бродящих по набережной.

Даже при одной только мысли о той картине меня так затрясло, что миска с водой выскользнула из рук и разбилась. С трудом переводя дыхание, я прислонилась к стене, помассировала икры, чтобы избавиться от судорог, и снова подумала о Ченг Яте. Я больше не винила мужа в своем состоянии и не сердилась за странный способ выражать заботу и суеверия. Он не знал другой жизни. Никто больше не принимал решений за него. Может быть, это последняя возможностью перехватить бразды правления, которые когда-то были у его покойного брата. Муж нуждался в моей поддержке, а то и ждал, что я стану его подстрекать. Иначе мои кошмары сбудутся. Надо найти его, несмотря на адскую жару и мое состояние. Я с трудом всунула в тапочки опухшие ноги и вышла за дверь, а затем поспешила обратно, чтобы прихватить кошелек: мне понадобятся деньги, чтобы нанять сампан, который отвезет меня на джонку.

Когда я добралась до торговой улочки, лицо у меня горело под беспощадным солнцем, а легкие так сжались, что не могли втянуть достаточно воздуха. Улица была пустынна, даже собаки не лежали в тени; возможно, их попросту съели. Я с трудом преодолела три квартала: каждый шаг давался с трудом, спина ныла, как ветка, которая вот-вот сломается. Темный двор храма через дорогу манил прохладой. Я нырнула под навес, уворачиваясь от пепла сгорающих благовоний. Монах в черном одеянии дремал, положив голову на стол рядом с чашей для подношений.

Несколько свечей и масляная лампадка отбрасывали тени на зал для богослужений, придавая драматичности возвышающемуся краснолицему идолу Куан Тая. Я зажгла несколько ароматических палочек и расставила их вдоль алтаря, а потом наконец опустилась на стул и принялась обмахивать лицо веером.

Воздух был на вкус как сажа, iarro сухой и прохладный Когда глаза привыкли к полумраку, я заметила в пределах досягаемости бамбуковую чашу, наполненную гадальными бирками. В последний раз я забавлялась такими вещицами много лет назад, когда мы с другими обитательницами цветочной лодки отправились на дневную прогулку. Мы всегда высмеивали подобные суеверия, но в глубине души относились к ним серьезно, отчаянно надеясь, что чудо поможет нам найти выход. Я потянулась к чаше, взяла ее, потом поставила на место, снова подняла и загремела ею. Монах захрапел, откашливаясь во сне.

Мне было неловко играть в игры с духами, но не успела я опомниться, как встала на колени и принялась трясти чашу, пока несколько бирок не оказались наверху, а одна и вовсе вывалилась. Дощечка была старой и изношенной, и различить номер не получалось. Я чуть было не запихнула ее обратно, но потом напомнила себе, что это просто шутка, отряхнула колени и отнесла чашу в помещение, где находился монах.

Служитель проснулся и следил за мной взглядом. Я положила бирку перед ним. Он постучал по краю чаши для подношений. Я открыла кошелек и выудила две монеты, а затем села на шаткий трехногий табурет лицом к нему. Он взглянул на номер на дощечке, бросил на стол пару игральных костей в форме лодок, затем порылся в коробке с бумажными предсказаниями. Я уже жалела о своем порыве. Случайная бирка, брошенная кость, мятая бумажонка: так общаются с нами боги?

Голова монаха покачивалась из стороны в сторону, пока он изучал предсказание.

— Отлично. — Он зачитал: — Сквозь суровые зимние ветры веселье за воротами порождает зависть, но предвестники весны сулят перемены в делах, а проницательность приносит обновление.

— И что это значит?

— Терпение, пожалуйста. — Он откашлялся и продолжил чтение: — Посреди хаоса не упускай возможность, и хотя вихрь сулит риск, мудрость и гармония восторжествуют.

— Не понимаю…

— Прочитать еще раз?

— Да нет, я и первый раз слышала. Что-то про хаос и возможности… — Меня пронзила боль, и я поерзала на табурете. — Мой муж — бандит. Я сама порождаю хаос и хватаюсь разве что за деньги. Как мне практиковать мудрость?

— А я откуда знаю. Это всего лишь предсказание.

— Я надеялась на более практичный совет. Может, вы еще мне что-нибудь растолкуете. — Я бросила очередную пару монет в чашу для подношений.

Монах сердито втянул воздух.

— Госпожа, вы намочили пол!

Лужа растеклась под табуретом. Остаток пути до набережной я ковыляла, скрутив халат под животом, чтобы поддержать плод. Только бы ребенок не выпал!

Солнечный свет ослепил меня. Камешки вонзались в подошвы тапочек. Последний поворот, и вот уже передо мной простирается гавань.

Пустая.

Все корабли уплыли.

ГЛАВА 24 РАЗРЕШЕНИЕ ОТ БРЕМЕНИ

После этого я помню только боль и громкие голоса.

Словно солнце, которое раскаляет все вокруг добела, боль ослепила меня и выключила остальные чувства: ни звуков, ни тепла, ни зрительных образов, только забытье. Должно быть, я ненадолго потеряла сознание, а через мгновение тело словно скрутили чьи-то огромные лапищи: дышать было больно, внизу все онемело.

Я лежала на циновке в невзрачном домишке, пока кто-то обтирал мне ноги мокрыми тряпками. Мне казалось, что со мной говорят, но звуки не складывались в слова: просто шум, крик, в котором я не могла ничего разобрать.

Я посмотрела в сторону, и там сидела А-и с каким-то свертком в руках и улыбалась, в то время как другая женщина обтирала завернутый предмет тряпкой.

Поначалу я не поняла, что там такое. Затем высунулась крошечная рука. Ребенок! Ручка двигалась.

Мы оба справились.

Крик младенца привел меня в чувство. Я попыталась что-то сказать.

— Мальчик! Мальчик! Мальчик! Ты что, не слышала?

Наверное, они звали слугу. Разве ребенок, переживший столько боли, мог быть не девочкой?!

А-и уложила младенца мне на сгиб локтя, и ребенок принялся сучить крошечными ручками и ножками. Это мой малыш? Я не помнила, чтобы он выбрался наружу.

Я упустила момент, когда это маленькое тельце появилось из моего.

Он был сильным, но я заранее знала, что мой ребенок будет таким. Некоторые женщины убирались, другие топтались вокруг, ворковали и взвизгивали каждый раз, когда ребенок двигался или корчил рожицы.

Мой сын.

Я была слишком слаба, чтобы поднять его, и A-и приложила малыша мне на грудь, придерживая его большую круглую голову.

— Губы как у отца, — сказал кто-то.

— Мамин подбородок.

— И уши ее.

Интересно, как они это разглядели? Я попробовала найти отголоски собственных черт, но увидела лишь бесформенные припухлости под клоком черных волос и большие выпученные глаза, которые захлопнулись, как раковины моллюсков, когда ребенок закричал. A-и нежно прижала его к моей груди, и я почувствовала, как он впервые поел.

Мой сын.

Я крепче обняла малыша, пока он мусолил мой сосок, ожидая пресловутого прилива материнской любви. Всего лишь мягкое, горячее маленькое существо прильнуло к моей груди, и ничего более, сколько бы раз я безмолвно ни произносила слова: «Мой сын».

Посмотрите на него, такие крошечные, хрупкие пальчики. Он даже не может держать голову. Весь красный.

Что мне делать?

Мой сын.

«Сочувствую, — думала я. — Сынок, я не хочу причинять тебе боль. Но ты пришел ко мне без приглашения. Бедный малыш, у тебя ужасная мать».

А как насчет отца? Где он?

— Корабли. Что случилось с кораблями? — спросила я.

A-и провела пальцами мне по щекам.

— Не плачь, дорогая. Сейчас не время…

— Я не плачу! Где Ченг Ят? Где корабли?

— Уплыли! Безвольные черепахи убежали, — буркнула одна из жен By. Остальные болтали друг с другом, но ни одного толкового слова не прозвучало.

— Ай-я! Хоть один человек объяснит мне, что произошло?

Ребенок начал плакать. A-и гладила его по головке, пока он не вернулся к еде.

— Она имела в виду военные корабли. Не наши.

— Только двенадцать кораблей ушли, — добавила старшая жена By.

— Не понимаю, о чем вы! Только двенадцать? А где остальные?

Я попыталась сесть, едва не выронив ребенка, чем вызвала вопли у окружающих кумушек. A-и схватила младенца на руки и прикрикнула на остальных, чтобы умолкли. Старуха покачала мальчика, и он успокоился.

— Сборище шумных кур… — проворчала она. — Если сумеете держать клювы закрытыми, я расскажу новоиспеченной матери, что случилось, а потом мы уйдем, чтобы они с ребенком немного отдохнули.

Жена By открыла было рот, чтобы возразить, но, натолкнувшись на испепеляющий взгляд A-и, тут же его закрыла.

— Оказывается, у военного флота было всего двенадцать кораблей, — пояснила старуха. — Власти умело перемещали их. Держали нас в дураках. Ну, мы тоже можем пошутить. Ха! Собрали в канале все, что можно, — джонки, сампаны, плоты, — набралось, может, две сотни судов. Противник был готов. Обстрелял нас из всех орудий. Надо отдать военным должное: устроили настоящую бомбардировку.

— Сколько мы потеряли?

— Я не закончила. А теперь возьми-ка обратно этого парня.

И что с ним делать? Мальчик казался сонным и отказывался от груди. Никакой инстинкт не направлял меня. Ничто в маленьком пухлом теле не взывало ко мне. Я умоляла сердце хоть что-то ощутить, но чувствовала только усталость. А-и цокнула языком и снова обняла меня за плечи.

— Вот как его держать. Ха! Не ерзай, сиди спокойно! В общем, тут на сцене появился твой муж. Морские орудия стреляли в нас без конца — сплошное бум-бум-бум! Мы даже выдержали несколько попаданий. А потом Ченг Ят повел наши корабли в атаку прямо под вражеским огнем.

— Стоп, — перебила я. — Где Ченг Ят? Он ранен? Сколько жертв?

Малыш икнул. Все засмеялись — то ли над ним, то ли над моими вопросами. Так или иначе, я пришла в ярость.

— Милая, в этой комнате пролилось больше крови, чем снаружи, — утешила меня старшая жена By. — Ты бы видела…

— Дайте мне сказать, — встряла младшая, все еще на сносях.

— Нет, я расскажу, — отрезала старшая. — Флот развернулся и дал деру. Правда, меня там не было, но муж сказал, что их транцы выглядели точь-в-точь как собачьи зады с поджатыми хвостами.

— А где Ченг Ят? Почему он не пришел посмотреть на своего ребенка? — Я хотела лично убедиться, что он годится на роль отца, пусть и не сказала этого вслух. Мне нужно было понять, правда ли он такой герой, каким его тут живописали.

Ченг Ят появился в тот же вечер, после того как все, кроме служанки, ушли. Его выдали алкогольные пары, он праздновал новый статус отца желанного мальчика. Крошечный сверток лежал у него на руках, глаза малыша были прикованы к отцовскому лицу.

— Видишь, как он смотрит на меня? Так уверенно. — похвастался Ченг Ят. — Настоящий воин.

Это слово поразило меня, как пуля.

Пусть он будет смелым, подумала я. Пусть будет сильным. Но если это вообще возможно, когда однажды он примет бразды правления семейным преступным предприятием, пусть не падет в сражении.

— У меня все хорошо, — сказала я, давая понять, что стоило бы поинтересоваться моим самочувствием. — Еще несколько дней отдыха в постели, потом я смогу двигаться.

Ченг Ят держал сына под опасным углом, и я даже испугалась, что младенец соскользнет на пол. Как он смеет в первый раз приветствовать ребенка, напившись пьян?

— Отдай его мне, — потребовала я.

— Он хочет побыть с отцом. — Ченг Ят подбрасывал мальчика вверх; так обычно трясут мешок с рисом.

С пьяным не поспоришь. Я солгала:

— Мальчик голоден, — и кивком велела служанке уйти.

После ее ухода Ченг Ят взял мою руку в ладони.

— У меня есть сын, — сказал он и только потом отпустил мою руку.

Это был его способ отблагодарить меня. Ни слова похвалы после того, через что я прошла ради него. Хоть бы какое-то признание, что я — после месяцев одиночества и мучений — подарила мужу то, что считается высшим достижением человека. Я чувствовала себя выпотрошенной: утроба опустела и расслабилась, как раздавленный мочевой пузырь; грудь болела, переполненная молоком. Если не считать роли матери, о которой я не просила, я ощущала себя пустым сосудом. Меньшее, что мог сделать муж, — наполнить пустоту хоть горсткой теплых слов.

— Я хочу знать, почему ты так долго не приходил посмотреть на него и на его мать.

Ченг Ят выпрямился, ощетинившись.

— Ты знаешь, через что я только что заставил пройти своих людей?

— Да, мне рассказали. Горжусь тобой. Но, возможно, можно было немного отложить празднование и навестить новорожденного сына?

— Значит, ты у нас заботливая мать, а я плохой отец? Ты просто не понимаешь. После того как мои ребята прошли через ужасную резню, мне стоило немного выпить и ненадолго притвориться героем, прежде чем прийти сюда и взять на себя роль отца. И вот он я.

Некоторое время мы сидели молча, слушая легкое посапывание младенца у меня на груди. Ченг Ят с трудом поднялся на ноги, погладил меня по голове и вышел.

От стука двери ребенок всхлипнул, а затем издал протяжный вопль. По крайней мере, хоть один из нас не стыдился в голос плакать.

Будто роды сами по себе недостаточно грязный процесс, мне целый месяц запрещали мыться и, что еще хуже, мыть волосы. Еще одна необъяснимая традиция, которую я не посмела нарушить. Нас с малышом заперли в трюме, не давая ни глотка свежего воздуха, ни лучика солнечного света. Свиньи — и те живут в лучших условиях!

Однажды я не выдержала Когда Сю-тин принесла рис и воду, я схватила кувшин и вылила содержимое себе на голову, выскребая грязь, пока волосы не превратились в спутанное гнездо.

— Никому ни слова, — цыкнула я на перепуганную девочку.

Бедняжка уже привыкла к моим выходкам. Она осмотрела ребенка и сморщила нос, недовольная, что снова придется его переодевать. Сю-тин сняла с мальчика грязную пеленку и ополоснула ему попу — слава богам, хоть эту часть тела разрешалось мыть!

— Какой по счету день?

— Шестой.

Осталось двадцать два. С таким же успехом могло быть и две тысячи.

— Будь я императрицей, заставила бы мужчин месяц сидеть в собственной грязи со слипшимися волосами. Нет, лучше целых два месяца!

Служанка завернула мальчика в свежую пеленку и улыбнулась:

— Надеюсь, вы станете императрицей до того, как я успею родить.

После ее ухода я не могла уснуть от переизбытка чувств, но слишком измучилась, чтобы долить масла в угасавшую лампу. Когда младенец заплакал, мои груди откликнулись, словно у них были уши, а руки притянули к ним маленький ротик безо всяких раздумий.

Маленькое тельце было теплым, пальчики щекотали мне живот. Булькающие звуки, с которым ребенок всасывал молоко, наполняли меня счастьем куда больше, чем самый громкий смех. Крошечные пальчики нашли тыльную сторону моей ладони и сжали складку кожи: видимо, мальчик пытался выразить удовольствие.

— Не волнуйся, молока море, — шепнула я ему. — Но не надо так щипаться.

Горло у меня перехватило: как легко удовлетворить его потребности! Так вот какой ты, знаменитый материнский инстинкт. Но я совсем не так представляла себе любовь.

Когда малыш наелся, я попыталась поиграть с ним, но он почти мгновенно уснул, и голова сына безвольно склонилась мне на плечо, оставив меня наедине с мыслями о том дне, когда он появился на свет.

В то утро монах в храме прочитал: «Посреди хаоса не упускай возможность, и хотя вихрь сулит риск, мудрость и гармония восторжествуют».

Ченг Ят воспользовался возможностью, возглавил скоординированные силы — впервые со времен Вьетнама — и с помощью простой и мудрой стратегии восстановил порядок в Тунгхое. Между командирами пиратов хотя бы на время воцарилось перемирие.

Но гадание-то было для меня, а не для Ченг Ята.

Лунный свет ложился дорожкой на пол. Я попыталась представить картину своего будущего, обдумывая, чего хочу достичь теперь, когда место в семье Ченг навсегда закреплено за мной благодаря рождению наследника. Теперь моя очередь действовать.

Я уложила ребенка в кроватку и вернулась к своим мыслям. Для начала хочу быть богатой. Деньги даруют уважение, даруют власть. Но я никогда не добьюсь благосостояния, если позволю Ченг Яту и дальше управлять по-своему. Он отважен в бою, но совершенно не умеет обращаться с деньгами. Ничего не планирует наперед, и в итоге каждая полученная монета или проиграна, или украдена. У него ведь есть силы и опыт, так почему спустя столько лет мы все еще гоняемся за каждой соляной баржей?

И тут до меня дошло. Ченг Ят никогда не изменится. Зато могу измениться я.

Мне нужно получить право голоса в управлении финансами, чтобы ставить перед собой крупные цели. Нужно вложить свой голос в голову мужа, чтобы он захотел разбогатеть. Перестать быть лишь женой и матерью и стать проводником Ченг Ята.

Я размышляла, с чего начать, пока сын не наполнил комнату криком: малыш снова проголодался. Я расстегнула рубашку и прижала его к груди, и внезапно меня осенила идея.

Даже крошечный младенец способен одним крином подчинить себе человека в десять раз крупнее себя или даже целую толпу взрослых, чтобы желаемое богатство положили ему прямо в рот. Крошечный младенец, прижатый к груди, преподал мне урок. На первом месте — сила. Именно власть приносит богатство, а не наоборот. Сила зависит не от физического состояния или размеров, а от чего-то другого. Богиня, которая пишет мою судьбу, должна даровать мне мудрость, чтобы найти источник силы.

Наконец месяц закончился, и я смогла «выйти в свет». Но сначала мне отчаянно требовалось мытье. Я провела все утро за ширмой на юте, выливая на волосы, плечи, грудь, руки и ноги ведро за ведром и нежно касаясь самого драгоценного из возможных подарков, который мне преподнесла жена By Сэк-йи: куска душистого мыла размером с перепелиное яйцо.

А-и пришлось практически насильно меня одеть и затащить на сампан.

— Ай-я! Тебя все ждут!

Младенец заплакал, когда я внесла его в темный храм Тхин Хау. Я никак не могла его успокоить: не помогали ни укачивание, ни шепот в маленькое ухо, а от сюсюканья других женщин сын только громче орал. Нашел время проголодаться. Наконец он удовлетворился тем, что пососал мой палец, и я могла приступить к последнему ритуалу: церемонии выбора имени. Монах зазвонил в колокольчик, и в переполненном молельном зале стало тихо.

Богиня Тхин Хау в красной мантии и головном уборе, украшенном драгоценностями, сидела на возвышении передо мной. Как всегда, ее глаза, казалось, следили за мной, когда я шагнула вперед и медленно опустилась на колени. Я трижды поклонилась с младенцем на руках, затем подняла его к статуе.

— Богиня Неба, это Ченг…

Мне не удалось сразу вспомнить его имя. Я слышала его только раз сегодня утром, при этом меня слишком отвлекала перспектива принять ванну. Проведя месяц наедине с малышом, я мысленно называла его только сынок или Комарик.

Я услышала, как А-и откашлялась, потом постучала по кулаку и указала на меня. Ах да, вспомнила! Ченг Ят оказал мне честь, объединив наши фамилии в общем сыне.

— Это Ченг Йинг-сэк! — Я снова поклонилась Тхин Хау и на мгновение задержалась, прижав лоб к полу, чтобы прошептать еще один вопрос только для богини: — Что мне теперь делать?

Остаток дня прошел как в тумане; песнопения и фейерверки, пирушка в харчевне, предсказуемые вопросы: «Когда у малыша появится брат?» Изнурительные месяцы беременности, изоляции и погружения в собственные мысли настигли меня. Вернувшись на борт, я передала ребенка служанке со словами:

— Его зовут Йинг-сэк!

— Я знаю, но…

— Напои его рисовым отваром. Мне нужен отдых…

Я поспешила в каюту и бросилась на знакомую до боли циновку. Будучи на чужбине, я мечтала вернуться домой. Мне хотелось только выспаться, но в голове бились, словно птицы в клетке, мысли о материнстве, замужестве, богатстве и власти. Грудь болела, поскольку я привыкла к тому, что ребенок опустошает ее.

Свернутый возле сундука халат послужит мне мягкой подушкой, на которой легче уснуть, пока небо не стало ярко-фиолетовым, как спелая слива.

Первая лодка вернулась с банкета. Я вышла на трап и смотрела, как вылезают пассажиры, пока не нашла глазами того, кого искала. Чёнг Поу-чяй увидел меня и помахал рукой.

— Ты еще не спишь! Я хочу увидеть младшего брата.

Я бросила ему халат.

— У моего мужа теперь есть настоящий сын, — сказала я. — Ты здесь больше не нужен.

ГЛАВА 25 КОМПАНЬОНЫ

Воды к западу от Воронова острова были плодородными угодьями для тихоходных прибрежных барж и паромов. К концу лета, пока я поглядывала через плечо Ченг Ята и держала руку на кошельке, мы двигались к богатству, хоть и недостаточно быстрыми темпами, учитывая, что добыча делилась между флотом из тридцати восьми кораблей.

Однако я слишком устала, чтобы наслаждаться достатком. Сон остался только в воспоминаниях, болели грудь и спина, постоянно гудела голова, я была истощена. Воспитание детей — удел богов, а не простых смертных. Неудивительно, что у богатых матрон в сказках в домах полно прислуги. Иинг-сэк смешно гулил и строил рожицы, но, каким бы забавным он ни был, я радовалась, что служанка забирает его всякий раз, когда мне нужно отдохнуть или подумать. Впрочем, ребенок очень быстро снова принимался рыдать от голода.

Однажды направление ветра переменилось: сухие осенние северо-западные потоки воздуха вытеснили адскую жару. Усталость отступила, туман в голове рассеялся. У нас было два хороших налета подряд, и мы купались в зерне, морских ушках и серебре. Ченг Ят пребывал в отличном настроении.

Однажды утром он отложил молитвы, чтобы не тревожить мой сон, а потом остановил у двери A-и с мисками со свининой и имбирным бульоном, сказав, что сам отнесет их «мамочке». Муж даже пытался шутить, пока мы ели.

— Где маленький? Я думал, тебе нравится командовать сразу двумя Ченгами.

— Так сразу и не скажешь, кто из вас сильнее воняет и громче жалуется, — буркнула я.

Он рассмеялся. Таким я капитана раньше не видела. Он стал более расслабленным после рождения сына и удачного лета. Рядом сидел мужчина, который мог ответить на поддразнивание улыбкой и вознаградить меня лаской, погладив по щеке. Не хотелось портить момент, полный нежности, но если не сейчас, то когда? Теперь я знала, что Ченг Ят способен на доброту, но в глубине души он оставался все таким же упрямцем, невосприимчивым к переменам. Можно было сожалеть об этом, но я восприняла это как возможность. Совсем скоро мне принесут ребенка, а Ченг Ят выйдет за дверь и вернется к бандитским делам.

— Посмотри на свои волосы, — прощебетала я. — Как будто их кошка выкашляла. Посиди-ка. — Я взяла коробку с маслами, встала на колени позади мужа и принялась причесывать его спутанные волосы, смазывая их маслом. — Ты совсем не заботишься о своем внешнем виде. Приятно же… — Я провела рукой по отросшей щетине на щеках. — Может быть, на следующем корабле возьмешь в плен настоящего парикмахера, чтобы не доверять стрижку мяснику, как сейчас.

— Зачем, когда у меня есть такой симпатичный «мясник», как ты?

— Хочешь сказать, что доверишь мне водить лезвием у своей шеи? — Я дернула расческу.

— Ха! Никогда. Иначе мне придется выполнять все твои требования.

— Безумец! Разве я могу даже в мечтах чего-то требовать от героя осады Тунгхоя?

— Теперь ты смеешься надо мной!

— Никогда не буду над тобой смеяться. — Я разделила его волосы на отдельные пряди. — Я горжусь, что ты прогнал этих морских ублюдков, как испуганных уток. Мой муж победил великого китайского адмирала Шюн Тьсюн-мау.

— Победа над трусом — не повод для гордости. В любом случае, сражался не только я.

— Не дергайся. — Я перекинула через руку первую прядь и расчесала следующую. — Ты возглавил атаку, а все остальные последовали за тобой.

— Я просто оказался впереди.

— Все говорят, что это твой план.

— Ай-я! Что ты задумала? — Он попытался повернуть голову.

Я ущипнула его, чтобы не дергался, и провела гребнем по последней пряди.

— Собиралась всего лишь причесать тебя.

— Когда женщина хвалит, значит, она чего-то хочет. Могла бы прямо так и сказать.

— Речь не о том, чего хочу я, а о том, чего должен хотеть ты. Не дергайся. — Я бросила расческу и принялась заплетать косички. — Посмотри, чего ты добился, отразив флот. Разве хоть один из пиратов с тех пор осмелился тебя покинуть? Посмотри на себя сейчас. Один успешный налет за другим и самые высокие цены на наши товары — по крайней мере, как утверждает твой толстяк-казначей, если ты доверяешь этому паршивому псу. У нас целых тридцать восемь кораблей. А теперь представь, чего ты смог бы добиться с двумя сотнями! — М-м, снова лесть. И где мне найти эти двести кораблей? Я дернула мужа за косицу.

— Толстяк By! — Дернула еще раз. — Одиннадцатипалый! — Еще рывок. — Генерал Поу! Куок Поу-тай! И все остальные!

— Хватит!

— Я не собираюсь останавливаться.

— Хотя бы перестань рвать на мне волосы, черт возьми. И перестань подзуживать украсть корабли моих братьев по оружию. Зачем мне вообще суетиться?

Как ему растолковать? Эти мысли так долго крутились у меня в голове, что казались очевидными. Я перевязала косу Ченг Ята куском шпагата.

— Помнишь тот день, когда Чхан Тхим-поу явился завербовать тебя в Аннам? Помнишь, как он назвал тебя и всех твоих соратников? Ага, ты не предаешься воспоминаниям, не так ли? Тогда напомню: «Стая воронов, довольных тем, что подбирают объедки». Да! И все они — By, Одиннадцэтипалый и прочая братия — так и останутся стаей воронов. Они, как хлопья пены, блуждают по морю, дрейфуют, пока что-нибудь не встретится на пути, а потом загребают что попало и даже не знают, куда девать проклятые деньги. Вот каковы твои товарищи. Признай это! Но я видела, чего ты добился, заставив их работать сообща.

Заплетенная коса заструилась по спине.

Муж развернулся и прилег на бок, опираясь на локоть.

— Старушка, мне пока память не отшибло, что бы ты там ни говорила. Я помню Аннам — или как он там сейчас называется? Вьетнам. Да, мы «работали» сообща. Называли себя флотом, но были просто наемниками. А что случилось, когда дело дошло до настоящей драки? Куда делась вся наша совместная работа? Ты права, я подзабыл эту часть. А дела у главнокомандующего тогда не очень ладились, или ты не помнишь?

— Это потому, что мы взялись за безнадежное дело, в которое никто не верил.

— И какую цель предлагаешь ты?

— Деньги.

Ченг Ят молча переваривал мои слова. Я знала его достаточно хорошо, чтобы понять: ему нужно время на размышления. Но уже не могла остановиться.

— Попробуй представить, — продолжила я. — Если бы мы все объединились, то могли бы контролировать все побережье от Хойнама до Фучжоу! Никто не посмеет противостоять нам — ни флот, ни торговцы, — если во главе станет один могущественный человек. Представь, сколько у него будет денег! И какая силища!

— Тебе мало денег? — наконец произнес муж. — Мне что, ткнуть тебя носом в сундук, полный серебра? Тебе всегда мало!

— Чего ты боишься?

— Как ты смеешь?! Я рискую жизнью, чтобы у тебя были безделушки и духи. А ты как со мной разговариваешь?

— Думаешь, меня волнуют духи? Ты меня вообще слушаешь?

Он откинул выбившиеся волосы с плеча и поднялся.

— Я устал говорить об этом.

Раздался стук в дверь, а потом хныканье Йинг-сэка. Прибыл мой настоящий командир. Ченг Ят потрепал меня по щеке.

— Старушка, не указывай мне, как вести дела, и я не стану тебе говорить, какую сиську дать ребенку.

Он взял Йинг-сэка у няни, несколько раз подбросил его, потом передал мне и ушел. После этого я не видела мужа почти месяц.

О том, что Ченг Ят вернулся, я узнала одной из последних. Как и о том, что он собрал других пиратских командиров, чтобы совершить величайший совместный налет из когда-либо предпринятых: ограбление иностранной концессии в Оумуне.

В один из холодных и дождливых месяцев года Крысы я стояла у поручней, прижимая к себе ребенка, закутанного в одеяла, и смотрела на гуманные очертания Оумуна, крошечного клочка земли, опоясанного каменным форзом на вершине холма. Я не знала разницы между португальцами, англичанами или другими варварами. Зато знала, что про склады иностранной концессии ходят легенды: якобы помещения забиты под завязку экзотическими товарами и золотом. А еще опиумом — «варварской грязью», источником абсолютного богатства из глубин ада.

Сегодня, если не считать единственного носильщика-кули, толкающего тележку вдоль набережной, место выглядело пустынным. Даже флаг над фортом безжизненно повис на флагштоке.

План состоял в том, чтобы морить концессию голодом, пока наш флот вот уже десть дней сторожит полуостров с восточной стороны.

Генерал Поу занял позицию на западе, а By Сэк-йи и его братья контролировали южный канал между поселением и островом Куриное Горлышко. Однако из-за блокады голодать пришлось и нам самим. Голод отдавался в животе и груди, и даже руки ослабели. Сын быстро рос и постоянно хныкал, требуя еды. Мне тоже не хватало рыбной наживки и червивой капусты, но наши войска уже обобрали как липку все крестьянские хозяйства и рыбные пруды на любых островах и в поселениях в пределах досягаемости. Провианта не хватало на девяносто кораблей и четыре с лишним тысячи членов экипажа, включая жену командира с их ребенком.

Я не понимала, почему бы просто не послать тысячу наших ребят в форт и не взять желаемое. Португальская концессия не защищена с моря, и единственным выходом на материк служат ворота на узком перешейке, а наши шпионы сообщили, что из страха перед диверсантами даже там движение стихло до минимума. Если не считать военного гарнизона, который редко проявлял активность, единственной защитой заморских варваров стал бы их варварский бог: Чёнг Поу-чяй совершил дерзкий набег на концессию, переодевшись рыбаком, и сообщил по возвращении, что священников там больше, чем солдат.

Холодный ветер царапал лицо. Прямо перед глазами маячил приз: целая вереница складов, достаточно больших, чтобы хранить горы специй и драгоценных товаров со всех концов света. А сколько сундуков там наполнено едкими шариками опиума?

— А для тебя — сладкие рисовые лепешки, да, Комарик? — произнесла я. Ребенок словно прочитал мои мысли и принялся в ответ крутиться в одеяльце. — Да, я знаю, знаю. Здесь не на что смотреть, да и делать нечего. Давай найдем что-нибудь перекусить.

Казалось, сын понял меня и сразу успокоился. Когда кок пожал плечами, сказав, что ему нечего нам дать, ребенок снова громко заорал. Его понимание мира продолжало меня удивлять.

— Какой же ты умный! Давай найдем твоего отца. Может, он хоть тебя послушает, а то меня уже устал прогонять.

Но Ченг Ят пока не вернулся с обхода других кораблей. Каюта, по крайней мере, защищала от ветра. Я свернулась калачиком, закутавшись в одеяла рядом с сыном, и безуспешно попыталась убаюкать нас обоих.

Наконец я услышала, как прибыл сампан. Кто-то торопливо взбежал по трапу. Ченг Ят улыбался, стоя в дверях:

— У меня есть для тебя работенка.

Что-то новенькое. После прибытия к Оумуну муж не обращался ко мне за советами, и, поскольку его настроение испортилось вместе с нашими положением, я перестала их давать. А теперь ему понадобилась моя помощь?

— Позови служанку. — попросила я.

— Нет, пойдешь вместе с ребенком Мы встречаемся на Курином Горлышке, чтобы наметить дальнейшие действия Давай же.

— Тогда зачем мне… Ай-я! Нет!

Едва ступив на трап, я поняла, что у Ченг Ята на уме. Две жены By пересекли палубу и помахали мне. Члены экипажа помогли трем другим вылезти с сампана.

— Я не намерена их развлекать! — отрезала я.

Ченг Ят повернулся ко мне лицом, а к женам братьев By спиной, чтобы они его не услышали.

— Я делаю свою работу, а ты — свою.

— Моя проклятая работа не в том, чтобы пасти стайку гогочущих гусынь.

— Плюйся ядом, сколько душеньке угодно, но тебе придется покориться. — Он дружески помахал женщинам, затем сделал вид, что наклонился к ребенку, а сам быстро зашептал: — Если эти гусыни хотя бы наполовину так яростно манипулируют своими муженьками, как ты…

Я не могла поверить своим глазам: муж действительно подмигнул мне.

Только теперь я поняла его замысел. Началось роптание, что блокада не клеится, и командиру требовались союзники или хотя бы информаторы в каютах капитанов, начиная с братьев By. Блестящий план.

— Но если кто-то выбросит их за борт, не обвиняйте меня, — предупредила я.

Младшая жена By взяла с собой новорожденную дочь, на два месяца моложе нашего сына. Мы положили их вместе в мягкую корзину в середине каюты.

— Посмотрите на них. Такие милашки!

— Ох! Какие хорошенькие!

Даже я присоединилась к общему веселью:

— Они похожи. Кто же отец?

Все засмеялись. Старшая жена развернула ткань и выложила девять или десять драгоценных рисовых клецок. Я отщипнула кусочек и вложила в ротик Иинг-сэка.

— Где ты нашла рис? — поинтересовалась я.

Кумушки переглянулись, но не выдали свой секрет. Жена By Сэк-тая, старшего брата By, сказала:

— Только не спрашивай, что там за начинка.

Остальные бросили на нее осуждающие взгляды.

— Вот именно, не спрашивай.

Моя служанка Сю-тин принесла кипяченую воду. Жаль было делиться с чужими женами подходившим к концу запасом чайных листьев, но это было справедливо в обмен на чудесное лакомство, которое они привезли.

В основном говорили остальные, а я лишь делала вид, что интересуюсь их детьми и тем, что происходило с той или иной родственницей во время родов. Дети, к счастью для мамаш, проспали все «веселье». Мне надо было увести их от темы материнства и исполнить свою миссию. Еда — хороший повод для начала разговора.

— Не знаю, сколько еще вытерплю, — пожаловалась я. — Разве вы не мечтаете о жареных клецках со свининой?

— Как я тебя понимаю, — проворчала третья жена. — Я жутко устала питаться гусеницами. То есть… — Она осеклась и прикрыла рот рукой. Теперь я поняла, что за начинка была в клецках и кто теперь ползает у меня в животе.

— Вчера, клянусь, мне в кашу пытались добавить многоножку! — воскликнула жена By Сэк-сам.

Луноликая младшая жена By Сэк-йи взяла на руки всхлипывающую дочь и покачала ее.

— В любом случае, мой муж говорит, что нам не придется долго ждать.

— Когда он это сказал? — спросила я.

— Нынче утром. И пообещал мне острую курицу, когда мы доберемся до Тайваня.

Остальные кивнули, как будто это было общеизвестно. Впрочем, теперь так и оказалось.

Йинг-сэк рыгнул, и я присоединилась к всеобщему веселью — хотя бы для того, чтобы скрыть разочарование. Обычно мужчинами легко манипулировать. Вовремя надуть губки и пару раз почесать их гордыню вполне хватает, чтобы поймать их в ловушку. А вот женщины — коварные существа. На цветочных лодках я держалась в стороне от других девушек, не стараясь понять их мелочные страстишки. Теперь оставалось только догадываться, что двигало этими простодушными курицами.

— Тайвань? — переспросила я. — Я слышала об этом месте. Вы там были? Какого цвета там золото?

— О чем ты говоришь, о золоте? — спросила средняя жена By.

— Ты когда-нибудь видела иностранное золото? Не испанские доллары, а драгоценности. Я видела. Оно куда светлее нашего. На Оумуне его, должно быть, горы. Представляю, как оно чудесно смотрелось бы на моей прекрасной светлой коже, — сказала я, подняв свое далеко уже не светлое запястье.

— Жены варваров носят в ушах изумруды. По крайней мере, так утверждал один из наших шпионов, — сообщила средняя жена.

— А их ткани… — мечтательно подхватила я. — Однажды в Гуанчжоу я держала в руках отрез размером с шарф, но на ощупь материал был мягкий, как кожа младенца, не сравнить с колючей тканью у нас на плечах. Когда мы займем Оумун, первым делом я пошью сто новых нарядов.

— Мне казалось, ты не умеешь шить.

— Расплачусь с портным остатками золота.

— Мой наряд пусть сошьет золотыми нитками, — хихикнула первая жена By Сэк-сама.

— Я бы не отказалась от драгоценностей в ушах, — призналась жена By Сэк-тая.

— Если тебе муж разрешит, — хмыкнула я.

— Почему бы он мне не разрешил?

— Ты уедешь на Тайвань есть курицу.

Первая жена By Сэк-йи пренебрежительно махнула рукой. — Она просто пытается убедить нас и дальше участвовать в этой жалкой блокаде.

— Вовсе нет, — возразила я. — Даже за все деньги, золото, драгоценности и прекрасные ткани мира не собираюсь лишний день терпеть клецки из гусениц. Тайваньская курица, безусловно, звучит куда более заманчиво. Надо спросить Ченг Ята, пробовал ли он.

Иинг-сэк принялся сучить ручками и ножками и пускать пузыри. Жена By Сэк-сама взяла его и подбросила. Он защебетал, как птенчик.

— Ты умный, как твоя мать, — проворковала она. — Жаль, что она думает, будто твой отец тут главный. — Она протянула мне ребенка с ехидной улыбкой и жестом велела всем возвращаться на сампан.

Начался двадцатый день осады, но погода изменилась. Похолодание сменилось теплой моросью, над нами низко нависали облака. В этом месте, где Жемчужная река делала последний рывок перед выходом в море, течения и ветер, казалось, объединились с защитниками форта, пытаясь подтолкнуть наши джонки, чтобы они оказались в пределах досягаемости выстрела. В нашу сторону то и дело летели пушечные ядра. Голодные члены экипажа чинили паруса и кормила, лишь бы чем-нибудь заняться.

Ченг Ят снова урезал паек вдвое. Протечки не ремонтировали из-за отсутствия герметика, канаты спутались и растрепались. Все больше и больше членов экипажа заболевали. Где смелые шаги, которые обещал командир? Тысяча человек могла бы легко вычистить склады, забрать добычу и уйти. Но By Сэк-йи отказывался рисковать своими людьми, пока концессия не сдастся. И вот мы продолжали осаду, дожидаясь, кто первым, мы или они, умрет от голода.

С Ченг Ятом никто ничего не обсуждал. Он мог заручиться моей поддержкой, чтобы привлечь на свою сторону других жен, ведь именно благодаря мне они убедили своих мужей остаться, но убедить самого Ченг Ята в том, что я могу играть важную роль на нашем корабле, не представлялось возможным. Мне просто нужно было это доказать.

Я проснулась рано, спокойно ожидая, пока Ченг Ят не закончит молитву со своими помощниками. Когда все, кроме моего мужа, засобирались к выходу, я тронула казначея за руку и попросила тоже остаться.

— Научи меня пользоваться счетами.

Казначей одарил меня испепеляющим взглядом. Он давно прекратил наши уроки письма и ни в какую не соглашался продолжить занятия. Возможно, теперь он боялся, что его шантажом снова заставят меня обучать.

— Всего один раз, — улыбнулась я. — Вряд ли это так сложно.

Ченг Ят пожал плечами, и казначею пришлось согласиться.

— Принеси и амбарную книгу, — попросила я. — Попрактиковаться.

Однако он не вернулся к тому времени, когда член экипажа принес нам водянистый бульон на завтрак.

— Должно быть, счищает грязь с костяшек, — хохотнула я.

Я уже поела, когда наконец вошел казначей. Он положил счеты на пол и нервно позвякивал костяшками, лепеча какую-то ерунду про небо и землю. Я положила руку на счеты, чтобы он остановился.

— Помедленнее, пожалуйста. Это что такое?

— Ты что, не слушала? Это, — пояснил он, указывая на столбик из пяти бусин на спице под разделителем, — земляные ряды. Для простых чисел — один, два, три…

Я указала на пары бусин над разделителем:

— Небесные ряды, верно?

Он кивнул.

— Каждая такая костяшка равна пяти. Одна сверху, одна снизу, получается шесть. Три сверху, восемь. Попробуй? Расположи пальцы так… — Он показал, как считать от одного до десяти. — Теперь переходим…

— Стоп. Можно мне самой попробовать?

Казначей сунул мне счеты. Древесина почти почернела от многолетнего использования, костяшки стали гладкими и твердыми, как речные камни. Я последовательно водила ими туда-сюда, наслаждаясь легким постукиванием. Со второй попытки я безошибочно добралась до десяти, щелчком передвигая небесные и земные костяшки. Казначей научил меня считать и дальше десяти. Я добралась до пятидесяти, причем несколько раз, чтобы безошибочно справляться с костяшками. Пальцы словно бы учились танцевать. Как только они перестали спотыкаться друг о друга, мне стало удивительно легко. Мой учитель диктовал трех-, четырех- и пятизначные числа, с которыми я с каждым разом справлялась все быстрее. Наконец Ченг Ят одобрительно кивнул, я казначей забрал счеты:

— Хватит на сегодня.

— У тебя есть дела? Я готова продолжить.

— Не надо спешить…

— Я сказала, что готова продолжить!

Казначей снова вопросительно посмотрел на Ченг Ята и тот жестом велел продолжать. Я никогда не видела, чтобы муж пользовался счетами, и не спрашивала, умеет ли он считать.

Пальцы казначея скакали по костяшкам, как обезумевшие пауки. Бусины сердито стучали, пока он пояснял свои движения, не спрашивая, поняла ли я.

Я сделала несколько простых вычислений, но застряла, когда нужно было определить, сколько будет четыре плюс семь.

— Неважно. В следующий раз, — буркнул он.

Я ухватилась за счеты, и мы пару минут в шутку перетягивали их, пока казначей не сдался и не показал мне с неохотой, как складывать и вычитать числа. Потом я повторила его действия, смахнув нужные костяшки в нужные места. Одиннадцать.

Я победно улыбнулась Ченг Яту, а он с гордостью кивнул.

— Это ты освоила. А остальное потом.

— Мне бы хотелось посмотреть, как владеет счетами настоящий мастер. Покажи мне на примере реальных чисел.

— Это следующий урок.

Я посмотрела на Ченг Ята.

— Разве не интересно посмотреть? — Не дожидаясь ответа, я бросила казначею: — Даю тебе шанс покрасоваться.

Он тихо застонал.

— Ладно, называй цифры.

— Давай на примере настоящих вычислений. Возьми что-нибудь из амбарной книги.

Он изобразил удивление, но в голосе звучало подозрение.

— Как хочешь.

Амбарная книга оказалась не столько книгой, сколько стопкой бумаг, перевязанных по одному краю бечевкой. Первую с границу испещряли каракули — иepoглифы и числа, причем далеко не такие аккуратные, каких он требовал от меня. Даже цифры мало походили на те, которым казначей меня учил. Он проговаривал числа вслух, одновременно двигая левой рукой по колонке записей, а правой переводя слова в перемещения костяшек, и даже не смотрел на счеты. Наконец казначей объявил сумму и указал на амбарную книгу, пояснив, что результаты совпадают.

— Впечатляет, — похвалила я. — Как будто у твоих пальцев есть глаза.

— Это приходит с практикой.

— Давай еще разок.

— Ладно… — Он открыл следующую страницу.

— Нет, давай последнюю. — Я потянулась за книгой, но казначей проворно захлопнул ее. Тогда я снова повернулась к Ченг Яту: ~~ Последний рейд перед тем, как мы пришли сюда, был в Хойнаме?

— Ага, — подтвердил муж.

Казначей покраснел, но у него не было выбора, пришлось перейти к последней записи. Я ткнула в один из иероглифов:

— Это же сахар, да?

Мой учитель хмыкнул и сбросил костяшки.

— Триста восемьдесят пять катти сахара. Продан за четыреста наличными. Получается… — Его пальцы расставили костяшки по местам. — Двести тридцать…

— Подожди, — попросила я. — Слишком быстро. Помедленнее, чтобы я успевала следить.

Он пожал плечами и начал сначала.

— Так. Триста восемьдесят пять катти сахара…

— Ты уверен?

— Тут так написано. Конечно, я уверен

— Прости. Я думала, мы взяли больше…

Костяшки звенели под пальцами казначея, хотя он и не передвигал их.

— Так написано. Вот почему мы полагаемся на амбарные книги, а не на мнимые воспоминания. Мне продолжить?

Ченг Ят откашлялся, вдруг заинтересовавшись нашими расчетами.

— Четыреста наличными, — повторил казначей, передвигая костяшки более осторожно, чем раньше. — Видишь? Сто пятьдесят четыре тысячи наличными, которые мы взяли серебром. Получается… — Снова защелкали костяшки. — … Двести тридцать ляпов[71]. Кроме того, у нас было…

— Погоди. Ты сказал, что мы взяли серебром, — перебила я. — По какой ставке?

— Тут надо переходить к делению. Слишком сложно для новичка. Нет никакого смысла…

— Ну, развлеки меня.

Ченг Ят кивнул, и казначей преувеличенно громко вздохнул.

— Шестьсот пятьдесят наличными за лян. Ставка колеблется в зависимости от торговца.

— Не обращай внимания на колебания. Просто покажи мне деление. Медленно, чтобы я поняла.

Ченг Ят придвинулся ближе, сосредоточившись на счетах.

— Ну… это довольно сложно, — промямлил казначей. — Ты еще не научилась вычитанию, что очень важно…

— Просто покажи. Сегодня всего лишь первое занятие. — Мне нравилось смотреть, как он вздрагивает, пока я вожу пальцами по колонкам цифр, сбрасываю костяшки на ноль, а затем выставляю сто пятьдесят четыре тысячи. — Делим на?.. Может, так…

Я держала другую руку на книге, когда казначей выхватил ее и сделал вид, будто изучает страницу.

— Шестьсот пятьдесят, как я сказал.

Костяшки яростно звенели, пока он описывал принципы деления.

— Почему ты убрал первую костяшку? — поинтересовалась я, и пальцы мошенника замерли на месте. — Мне показалось, что там была шестерка. Двести тридцать шесть. Но ты в конце убрал ту костяшку.

— Число не делится нацело. Я объясню на другом уроке, — процедил он, после чего стряхнул счеты и сунул их вместе с амбарной книгой под мышку. — Теперь мне надо сопровождать береговую команду и расплатиться со шпионами. С разрешения капитана, конечно.

Ченг Ят только отмахнулся.

— Спасибо, — улыбнулась я. — Очень интересный урок. Дверь каюты захлопнулась, и шаги казначея удалились. Ченг Ят глубоко вздохнул и потупился.

— Откуда ты узнала?

— Узнала что?

Он закатил глаза.

— Что он меня обманывает?

— А с чего ты вообще решил ему верить?

Я взяла пустые миски и вынесла их наружу.

дневного сна меня вырвали далекие глухие пушечные выстрелы — сначала два раза подряд, потом три.

Через несколько минут я уже стояла на палубе.

Форт казался тихим. Единственными кораблями в поле зрения были наши: эскадры Тунгхоя на севере и By Сэк-йи на юге, перекрывшие канал. Я никак не могла понять. откуда стреляли.

Кто-то закричал, другие принялись тыкать пальцем:

— Флот заморских дьяволов!

Черный корабль с квадратными белыми парусами пронесся мимо косы к северу от концессии, продолжая стрелять. Одна из джонок Тунгхоя дернулась. Наш артиллерийский расчет принялся готовить большие орудия: половина пороха затвердела и стала бесполезной.

Я заметила свою служанку Сю-тин, которая спускалась с ребенком в каюту. Сын истерически верещал, расстроенный суматохой и, судя по моей налитой груди, изрядно проголодавшийся. Я схватила его и забралась на ют, чтобы лучше видеть акваторию.

Иностранный корабль был один; его бушприт торчал, как меч. Со своим тонким корпусом и массивными парусами он казался красивым и смертельно ядовитым, как рыба-крылатка. Я быстро сбилась со счета, но даже с одного борта насчитала более тридцати орудий, которых хватило бы для непрерывного обстрела в течение целого дня.

Находившиеся в авангарде атаки джонки Тунгхоя бросились врассыпную, не сделав ни единого выстрела, а их поврежденный собрат остался позади, извергая дым.

Мы стали следующей целью. Иностранный корабль лавировал с поразительной скоростью и, судя по курсу, намеревался отрезать нам путь к востоку.

Малыш заерзал у меня на руках. Материнский инстинкт побуждал меня перенести его в каюту, но я знала: обычно самым безопасным местом во время атаки считается полуют, поскольку враг, особенно учитывая расстояние, будет целиться в палубу и ватерлинию. Правда, на иностранном судне орудия расположены высоко и трудно говорить с уверенностью, но если уж нам суждено умереть, пусть это произойдет на открытом воздухе.

Ченг Ят поднялся по трапу с пистолетом в руке и побежал прямо к транцу.

— Что, черт возьми, делают эти дьяволы? — Он выстрелил в воздух и выругался: — Черепашье отродье!

Иинг-сэк ответил криком, и я еле удержалась, чтобы не присоединиться к нему. Флот By Сэк-йи вышел в открытое море, и все суда повернулись к нам транцами. Я вспомнила шутку его жены о кораблях, улепетывающих, как псы с поджатыми хвостами.

Иностранный корабль сделал еще три выстрела.

Ченг Ят ударил пистолетом по перилам и крикнул через головы матросов тхаумуку, а тот повторил приказ собравшимся внизу:

— Поднять паруса! Отойти на восток!

Нас преследовали неудачи. Мы натолкнулись на небольшой конвой торговых судов, но обнаружили, что их груз уже захватили другие пираты. Затем шайка фукинских бандитов, вышедшая далеко за пределы родных вод, приняла нас за торговый флот, и мы потеряли в бою несколько человек.

Каждый день Ченг Ят рвал и метал, а после молился. Он винил себя за плохое руководство. Проблема была не только в этом, и я пыталась объяснить, что необходимы более четкая организация и планирование, но муж всегда обрывал меня: мол, не твоего ума дело.

Однажды вечером я переодевала сына, когда Ченг Ят вошел в каюту в облаке винных паров и объявил:

— Мы атакуем форт Тинпак. Я все продумал. Сто человек сойдут на берег в пяти ли восточнее…

— Нет. — Я даже головы не подняла. Ребенок хихикнул.

— Что ты сказала?

— Никакой форт мы не будем атаковать.

Идея была глупая, и капитану следовало это понимать. С момента нашего дерзкого покушения на Оумун все форты и гарнизоны побережья приведены в состояние повышенной боевой готовности; безрассудно думать даже о набеге на порт, не говоря уж о большем. Может быть, он разошелся под влиянием алкоголя?

Ченг Ят наклонился к самому моему лицу, и его дыхание обожгло мне кожу.

— Я так понимаю, кто-то пытается отдавать мне приказы?

Проверив, надежно ли запеленала сына, я положила его на коврик. Мальчик ползал уже несколько дней, превращаясь из простого устройства для сосания и дефекации в почти осмысленное существо и наслаждаясь своими новыми навыками.

— Ты слышала, что я сказал? — Ченг Ят собирался пнуть меня по голени, но промахнулся и стукнулся ногой об пол. — Отвечай! Ты пытаешься отдавать мне приказы?

Йинг-сэк замер как вкопанный, губы у него дрожали, он был на грани слез.

— Говори тише, — потребовала я.

— Пусть ребенка унесут! Позови эту дуреху-няню!

— И не подумаю. Сыну полезно посмотреть на своего отца и понять, каким не надо становиться.

— Женушка, я очень давно не бил тебя, и, надеюсь, не придется.

— Так вперед. Куда — в лицо, в живот? Ну же! Научи сына колотить женщин и не видеть дальше кончика собственного носа. Ведь так и поступают мужчины: командуют.

Кулаки у Ченг Ята сжимались и разжимались.

— Ох уж эти мне женщины. Даже когда человек невиновен, у вас он все равно виноват. — Затем он бросил мне в лицо: — Не знаю, чем я заслужил такое неуважение. Благодаря мне у тебя есть деньги, дорогие ткани, драгоценное мыло. Позволь напомнить, что, когда я выскреб тебя из грязи, ты была всего лишь обыкновенной проституткой.

— А когда я вышла за тебя замуж, ты был адмиралом.

Он рассмеялся, хоть и горько.

— Никак не забудешь, верно? Ха! У меня новости: Анна-ма больше не существует. Твоя маленькая мечта рухнула.

— Вот чего я не могу забыть: в день, когда родился твой сын, ты возглавил огромную армию, которая разметала имперский флот, как испуганных птиц. Я гордилась тобой!

Ченг Ят вздохнул, и мы оба принялись наблюдать, как Йинг-сэк исследует каюту, а потом валится на бок, засунув пальцы рук в рот.

— Посмотри на себя сейчас, — тихо продолжала я. — У тебя был грандиозный план уморить Оумун голодом. Но ты хоть на минутку задумался, как в самое холодное время года вы будете кормить свои экипажи? И вместо того, чтобы воспользоваться возможностью довести дело до конца, ты свернулся, словно мучной червь, стоило твоему толстому и писклявому бывшему катамиту посетовать, что он хочет есть!

— Если бы ты сыграла свою роль…

— Не смей обвинять меня! — возразила я. — Идея была твоя. Я выполнила свое задание, причем выполнила хорошо. Значит, таков ваш единственный план — позволить женщинам взять верх? Получше идей не нашлось?

— Ты позоришь меня!

— Да пошел ты! Сам себя позоришь!

— Вернись к ребенку!

Он толкнул меня, и я упала на спину, но тут же вскочила и сбила его с ног, после чего схватила за плечи обеими руками и уперлась коленом ему в пах.

— Я устала от такой жизни. Просто тошнит. Хватит! — Я давила коленом, пока муж не застонал. — У тебе есть выбор. Можешь вышвырнуть меня, но я позабочусь о том, чтобы сын остался со мной. Или же сделай меня своим компаньоном, и мы вместе разбогатеем!

Ченг Ят извивался подо мной с необычным выражением лица, граничащим с испугом, и косился на дверь, проверяя, не видит ли кто его позора.

— Да ты обезумела?

— Не будь я безумна, ушла бы прямо сейчас.

Как объяснить, что я знаю его дело лучше, чем он сам? Что я умнее всех пиратов, вместе взятых?

— Что у нас за жизнь? Мы мелкие бандиты, шатаемся туда-сюда без цели и смысла. То нападем на соляную баржу, то совершим набег на деревню, надеясь, что нас никто не опередит. Убиваем направо и налево. Если нечего красть, голодаем…

Наконец Ченг Ят восстановил дыхание и заговорил более спокойным тоном:

— И ты будто бы знаешь, как лучше?

Я ослабила нажим и позволила мужу сесть.

— Нет. Мне кажется, вместе мы могли бы что-то придумать. Ты запер меня в этом гнилом трюме на полгода, и я размышляла исключительно о нашем будущем. Нам нужно набраться сил. Вместо мелкой банды стать солидным предприятием. Пиратство — серьезное дело, а не мальчишеская игра, какой ты ее считаешь.

Я изложила тезисы, которые мысленно формулировала последние месяцы: обучение, которое нам понадобится, инвентарь и планирование, предстоящие цели и, наконец, союзы, которые потребуется заключить с другими пиратами. Ченг Ят слушал молча, пока я не закончила, и наконец кивнул.

— Я думал о том же.

— И? Твой двоюродный брат был настоящим лидером. А ты? Иногда мне кажется, что ты боишься командовать. А ведь теперь ты глава клана Ченг.

— Знаю.

— Ты должен стать самым зловещим правителем побережья Лёнгкуонг — настолько зловещим, что люди сами будут приносить тебе дань, даже если ты и пальцем не пошевелишь. Тогда тебя ждет могущество.

— М-м-м…

Я прищурилась, глядя на мужа точно так же, как его любимая богиня Тхин Хау взирала на меня прямо сейчас.

— Но я хочу стать полноправным компаньоном, — предупредила я. — Участвовать во всех планах и решениях.

Ченг Ят фыркнул.

— Сумасшедшая! Что ты собираешься потребовать дальше? Пост императрицы?

— Допустим, я не в себе. — Я облизала губы и произнесла медленно, подчеркивая каждое слово: — Но я достаточно безумна, чтобы помочь тебе стать самым опасным и самым богатым бандитом на побережье Китая. Морским императором. А я стану твоей императрицей. Или умру.

Йинг-сэк незаметно подполз ко мне и положил ручонку мне на лодыжку со знакомым криком, который ударил мне прямо в грудь. Я подхватила его на руки.

— А еще я хочу кормилицу.

ГЛАВА 26 ТАЙОУ

Наше партнерство вступило в силу, хотя никто об этом не догадывался.

Конечно, стоило выйти на палубу, и результат был налицо: более сотни кораблей собрались вместе. Их стало так много, что Ченг Ят — то есть мы с ним — разделили их на эскадрильи, что расширило возможности для маневра. Мы добились поставленной цели менее чем за год. Все хвалили командира за силу и хитрость, за то, что прибрал к рукам власть. Моя роль осталась скрытой за закрытой дверью нашей каюты.

Каюта стала моим тайным миром, где я обдумывала дела, намечала цели и справлялась с истериками мужа, при этом ни единого слова не просачивалось наружу. Таково было наше соглашение.

Моя награда скрывалась в наших амбарных книгах: доказательством успеха были шелка, облегающие мою спину, нефрит на запястье, серебро и золото, прошедшие через мои надушенные руки. Но ткани не могли подбодрить, золото в знак благодарности не похлопало бы меня по плечу, изящное медное зеркало показывало меня только мне.

Чем чаще Ченг Ят видел во мне компаньона, тем реже — жену. Я уделяла нашему ребенку больше времени, чем он, и семьей мы так и не стали. Я даже не думала, что это будет беспокоить меня, но так и случилось. Простое объятие только потому, что мужчина счастлив со мной, или в знак благодарности за мои труды и заботу о его сыне доставило бы мне в десять тысяч раз больше удовольствия, чем очередная резная сандаловая доска или старинные посеребренные счеты.

Я хотела не поцелуев — которых от Ченг Ята и не стоило ждать, — а признания.

Конечно, я вполне могла смириться с секретностью. Беда в том, что сокрытие моей роли ограничивало меня. Я жаждала более открыто общаться с покупателями. Пришло время выйти на люди.

Вот почему я сидела на носу сампана, пытаясь сдержать волнение, пока Чёнг Поу-чяй вел маленькую лодку по Тайоу.

Ченг Ят сидел позади меня рядом с казначеем и выглядел усталым и даже обеспокоенным, а Чёнг Поу-чяй услаждал наш слух своим пением.

Город, испещренный каналами, где шла бойкая торговля, ошеломил меня. Мы петляли по главной водной артерии, и казалось, что вокруг теснится добрая половина джонок, сампанов и плотов Китая. По обеим сторонам виднелись шаткие деревянные домики, приподнятые высоко над водой на бамбуковых сваях. Дети высовывались из окон, чтобы кинуть монеты в проплывающие плоты с товарами, и с поразительной меткостью ловили брошенные им угощения.

Поу-чяй снизил скорость, чтобы пропустить паром, пересекавший канал.

— Эй, красотки! — крикнул он, и стайка молодых женщин-хакка захихикала и помахала в ответ.

Мы свернули в сторону, скользя по мутной воде и едва протискиваясь между плавучими домами и магазинами. На деревянной свае застыла цапля, но улетела, когда мы подплыли вплотную.

Ченг Ят велел Поу-чяю свернуть в еще более узкий канал, и в итоге мы попали туда, где дома на сваях уступали место обширному мангровому болоту.

— Это сюда ты всегда плаваешь?

— Туз живет старый друг семьи Больше никаких разговоров, — предупредил Ченг Ят, бросив на меня взг ляд, который говорил: мы же договорились.

Я прошла за мужчинами по расшатанным деревянным мосткам; внизу, в иле, прятались красные крабы. Мы оказались у входа в заброшенный магазин рыболовных принадлежностей, рядом с которым валялась груда спутанных сетей. У двери сидела женщина-хакка, похожая на бесформенную кучу.

Ченг Ят поприветствовал ее:

— Эй, Юань-тай, ты пообедала?

— Пообедала тем, что оставил мне этот старый обжора. — Она постучала в стену.

В дверь высунулась голова мужчины, который расплылся в улыбке:

— Ченг Ят, друг мой, сколько лет, сколько зим! Ты выглядишь прекрасно, как никогда!

Капитан хлопнул приятеля по плечу.

— Старина, если ты с первых же слов так лжешь, то наверняка задумал меня обдурить.

— Друг мой, я тебя никогда не обманывал! По крайней мере, у тебя на глазах! Ха! Ты сам-то пообедал?

Лавочник придвинул табуретки и пригласил нас садиться.

— Обедал, — ответил Ченг Ят. — Надеюсь, ты пребываешь в добром здравии.

— В добром, в добром. — Лавочник поклонился мне: — Меня зовут Юань. А вы, должно быть, дочь капитана. Такая очаровательная юная девушка не может быть женой этого старого мерзавца.

Я сдержала обещание и ответила лишь легкой улыбкой, хотя это казалось высокомерным. Мужчина выглядел скорее как уличный носильщик-кули, чем как торговец. Пыльное помещение тоже трудно было принять за магазин: нас встретили одинокая круглая сушилка для креветок, заплесневелые веревки и одинокий потускневший компас. Ясно, что уже много лет здесь не торговали ничем законным. Подождав, пока хозяин отвернется, я осторожно стряхнула пыль со своего табурета, прежде чем сесть.

— Не встречались ли мы раньше с этим молодым человеком? — спросил торговец.

Поу-чяй привязывал лодку и только теперь догнал нас, вытирая пот со лба.

— Хорошая память. Тогда он был совсем маленьким, — заметил Ченг Ят. — Скоро ты будешь вести дела с Чёнг Поучаем.

— Договорились. Что у тебя есть для меня? — Ухмылка не сходила с лица Юаня.

Казначей распаковал мешок с образцами товаров. Торговец взвесил в руке сиамскую бронзовую чашу.

— И сколько у вас таких?

Казначей проверил записи.

— Четыреста тридцать пять.

Юань достал весы, поставил чашу и отрегулировал гири, после чего щелкнул пальцем по краю сосуда, отчего тот глухо загудел.

— Так себе. Пятнадцать ляпов серебра за штуку.

— Да ты шутишь! — возмутился Ченг Ят.

— Я плачу испанским серебром.

Мой муж взглянул на казначея. Мы все знали, что наша минимальная цена — двадцать ляпов.

— Сорок пять, — заявил Ченг Ят.

— Ох, друг мой, даже я не смогу их сбыть по такой цене. Только иностранцы покупают подобные вещи, да и то, скорее всего, переплавят их в пули. Восемнадцать лянов!

Казначей выпалил:

— Сорок!

Юань схватился за грудь.

— Ай-я, такими требованиями ты мне здоровье подорвешь. Я дам вам двадцать — и вдвое меньше, если на чаше есть вмятины или трещины. Себе в убыток. Но мы же друзья! — Тогда ради твоего здоровья я предлагаю подумать о тридцати, — произнес Ченг Ят.

— Мне придется думать о том, как не умереть с голоду, и продавать поношенные вещички моих детей, чтобы заплатить такую цену за безвкусный сиамский хлам, — парировал Юань с неизменной ухмылкой. — Ладно, двадцать пять.

Он подмигнул мне, старый козел, словно красовался перед хорошенькой девчонкой, и это стало последней каплей. Я не собиралась молчать.

Тем временем Ченг Ят поднял бровь, и казначей потянулся за кистью, что поразило меня до глубины души. Неужели ни один из них раньше не делал покупки на городском рынке? Юань просто вешает им лапшу на уши!

Я схватила чашу и поднесла ее к лицу, а потом прощебетала капризным голоском:

— Ну нет. Если нам предлагают такую цену, то лучше оставим чаши себе. Они премиленькие!

Ченг Ят закашлялся.

Если Юань и разозлился, он хорошо скрывал это.

— Ай-я, а твоя дама умеет вести дела. Двадцать восемь, счастливое число. Ни ляном больше!

Дальше они принялись торговаться по поводу продажи чая, фиников, хлопка и партии редких тигриных костей. Я больше не притворялась молчаливой женой: Ченг Ят может сколько угодно кривиться, но мне надоело скрывать свою роль на корабле.

Наконец мужчины отпраздновали сделку за крепким алкоголем. Никакое трепетание веера не спасало от жары и сырости в лавке Юаня. На улице солнце яростно поджаривало окрестности. В дверном проеме мелькнуло цветное пятно: это зимородок пулей пролетел в мангровые заросли.

— Этой даме тоже стоит выпить, — заявил Юань, предлагая чарку с вином такой крепости, что одна капля могла бы поджечь лес.

Из вежливости я позволила себе маленький глоток.

— Господин Юань, а почему вы покупаете наши товары?

Ченг Ят пнул меня под столом, но я пнула его в ответ.

— То есть почему у вас нет собственного флота?

Мой муж забормотал извинения, но Юань явно забавлялся. Причем его насмешила не моя дерзость, а сама мысль, что женщине любопытны такие вещи.

— Интересный вопрос от интересной дамы. — Торговец провел рукой в сторону целой горы привезенных нами образцов. — Торговля идет хорошо. Почему я не желаю платить за корабли и команду? Слишком дорого, слишком рискованно.

Я знала: если сейчас же не заткнусь, рискую вечером в каюте получить тумаков. Но сделка уже была заключена, у Юаня развязался язык, и мне хотелось по возможности вызнать что-нибудь еще. Я одарила его своей самой невинной улыбкой:

— Вы очень умный человек. Получается, мы рискуем, а вы…

— Моя милая, я тоже очень рискую. Несу большие расходы. — Он демонстративно потер пальцы друг о друга, намекая на взятки.

Ченг Ят дернул меня за руку:

— Хватит!

— Нет, я хочу знать. — упрямо возразила я и спросила-таки: — А если бы мы базировались в Тайоу? Я толкую о совместном предприятии. Общие риски, общая награда Вытесним конкурентов и создадим сильное предприятие.

Я не добавила еще кое-что, о чем много размышляла: нам нужна база, и Тайюсан подходит как нельзя лучше.

Казначей цокнул языком, а Ченг Ят рыкнул:

— Я же сказал: хватит!

Однако Юань его не послушался. Этот человек любил потрепаться.

— Умная женушка. Но, может, ты не в курсе моих дел. Думаешь, я только у вас покупаю? Разумеется, ты так не думаешь. С чего бы? Если у человека много гусей, зачем ему менять целое стадо на одинокого лебедя? Конкуренция — это хорошо! Позволяет сдерживать цены, и я говорю не только про ваши прелестные чаши.

— Прости! — буркнул Ченг Ят.

— За что? У тебя умная жена. Даже слишком умная, ха! Просто ей надо понять, как все работает. — Он метнул на меня взгляд. — Видишь эту лавку? Сколько серебра мне, по твоему мнению, приходится давать на лапу чиновникам, чтоб они закрыли глаза на мои дела? Вы сюда приезжаете пару раз в год и проблем не знаете. Но хотите здесь базироваться? Что ж! Только представьте, что Тайоу кишит бандитскими кораблями. Ай-я! Чтобы купить столько чиновников, всех денег не хватит — у вас так точно!

Он ясно дал понять, что разговор окончен — по крайней мере, тот разговор, который завела с ним я. Ему было что сказать, но не мне. После неловкой паузы торговец снова наполнил кубки для себя и Ченг Ята, поднял свой и сказал:

— Друг мой, возможно, мы в последний раз с тобой выпиваем.

— Мне жаль. Я велел ей держаться подальше от моих дел. Его дел?!

— Она тут ни при чем, — отмахнулся Юань. — Я собирался поднять этот вопрос раньше, друг мой. С сожалением должен сказать, что отношения между нами могут измениться.

— О чем ты толкуешь?

— Видишь ли, есть одно небольшое дельце… хотя и не такое уж небольшое. — Он допил вино и отодвинул кубок в сторону. — В последнее время Тайоу гудит, как улей. Пошли разговоры о создании собственного флота. Но не такого, как предлагает твоя женушка, а для обороны. От тебя.

— Какого черта? — удивился Ченг Ят.

Юань покачал головой и втянул носом воздух.

— Слишком много налетов. Подожди, прежде чем сказать хоть слово. Я рассказываю тебе это, потому что ты честный человек. Я тебе доверяю. Буквально пятнадцать-шестнадцать дней назад на местного рыбака напали пираты — не вы, как я понимаю. Получили выкуп, но все же похитили троих мужчин и его племянницу, симпатичную девушку. Буквально через два дня другие пираты захватили корабль рыбака и потребовали выкуп. Его жена не смогла удержать язык за зубами — боюсь, это свойственно женам. Они зарезали бедную женщину и украли добычу мужчины.

— Это были не мы. Я не могу нести ответственность за… — А с одним моим знакомым случилось кое-что похуже…

Да, мы конкуренты, я не пожелаю ему такого. Он приобрел товар у пирата по фамилии Ло. Знаете его? — Ченг Ят и казначей пожали плечами, а Юань продолжил: — Все просто, заметьте. Мой друг решил перепродать товар, но по пути другая банда угнала его судно, забрала товар, убила капитана. А потом, как ты думаешь, куда заявилось это собачье отродье, чтобы сбыть краденое? В лавку этого моею знакомого? Вор получил нож в почку, но товар так и не вернули. Достаточно? У меня есть еще истории, если хотите.

Ченг Ят ничего не сказал. Это было не наших рук дело, но мы знали, что такие вещи случаются все чаше. Мы же сами отбивались от бандитов.

Юань вздохнул:

— Теперь не так, как раньше. Слишком много пиратов, за всеми не уследишь, наперегонки торопятся украсть наши товары. И, честно говоря, товаров тоже слишком много. Это влияет на цены.

— Ты винишь меня? — проворчал Ченг Ят.

— Я слишком давно знаю вашу семью. Ни один Ченг не опустится до того, чтобы обмануть меня, так ведь?

Мой муж фыркнул.

— Друг мой, предательство не в твоем характере. И не в моем, — подчеркнул Юань.

— Тогда к чему твои байки?

— Мне нужно, чтобы ты распространил эти сведения. — Торговец, шатаясь, поднялся и указал на дверь. — Передай каждой вороватой водяной крысе, которые шуруют по всем углам до адских глубин, что, если налеты не прекратятся, всем вам скоро будет труднее попасть в Тайоу, чем проникнуть в сморщенную «пещеру» вашей бабушки.

На пути из Тайоу мы с мужем не на шутку сцепились. Он был потрясен обвинениями Юаня и угрозами в наш адрес. А еще его возмутило мое наглое вмешательство в торг.

Я пыталась убедить Ченг Ята последовать совету торговца и предупредить других пиратов, а он в ответ разозлился и заявил, что я могу приобрести собственную лодку и быть на посылках у моего нового напарника Юаня. Мы спорили, пока у меня не перехватило дыхание, и тогда я в одиночестве ушла на ют.

Мимо проплывал остров Тайюсан: гористый и бесплодный, с воды он выглядел негостеприимным. На этом неприступном острове жена Ченг Чхата мечтала провести последние дни в какой-то уединенной бухте, которую она мне описала, но так и не назвала. Именно туда мы и направились, и там нас ждал остальной флот. Это место Ченг Ят помнил с детства: отец привозил его туда навестить дядю и двоюродного брата. Как мне рассказали, на склонах холмов полно семейных могил клана Ченг. Теперь я уже знала название бухты и безопасной якорной стоянки: Тунгчунг.

Мы обогнули мыс, когда солнце спряталось за крутые холмы, и я поняла, что Тунгчунг может стать идеальным убежищем для пиратов. Вокруг стена крутых холмов, вход частично скрыт от моря островком сразу за устьем. И все же что-то здесь было не так. Запах, который я приняла за дым от костра, превратился в безошибочно узнаваемый тяжелый дух горелого дерева. Чуть дальше нам встретилась почерневшая джонка, затем еще одна. На полпути через бухту руль, точно флаг, торчал над опрокинутым корпусом.

Остальной флот теснился у южной оконечности. Нам навстречу мчался сампан, и один из командиров эскадрильи Ченг Ята кричал, как сумасшедший, перевешиваясь через борт. Как оказалось, вчера их застигла врасплох другая банда пиратов.

— Кто? — спросил Ченг почти шепотом.

Командиру эскадрильи подали мешок, и он за косицу вынул оттуда отрубленную голову — Знаешь его?

Ченг Ят вгляделся в сморщенное лицо и покачал головой.

— Увези его подальше и похорони со всеми почестями. Не хочу, чтобы в моей гавани появился призрак[72].

Остаток вечера муж молился в одиночестве у алтаря и никого не принимал. Я принесла ему еду и чай, но он отказался и от того, и от другого. Правда, разрешил мне остаться в каюте: я могла наблюдать за ним или лечь спать, но говорить мне не дозволялось.

Наконец ближе к полуночи Ченг Ят погасил лампу и присоединился ко мне на циновке. Кожа у него была холодной, сердце билось чаще обычного. Наконец он протяжно вздохнул и сказал:

— Пора созывать командующих флотами.

ГЛАВА 27 СЛЕТ

Далеко на крутом склоне позади Тунгчунга до лета оставался еще месяц, но солнце уже припекало плечи, даже камни на тропинке как будто вспотели.

— Мне нужен отдых. — Я присела на валун под низким корявым деревом.

Ченг Ят упрямо продолжал идти, а местный носильщик поставил наши вещи и присоединился ко мне в тени. Бухта внизу сверкала в лучах солнца.

— Это сюда приходил император? — поинтересовалась я.

— Нет. На другую сторону острова.

Я испытала разочарование. Жена Ченг Чхата поведала мне легенду о последнем императоре династии Сун, которому было всего восемь лет, когда он бежал сюда от монголов вместе со свитой. Тунгчунг и сейчас казался идеальным укрытием. Неудивительно, что Ченг Ят намеревался основать здесь постоянную базу, причем, как я напомнила ему, не только для нашего флота.

Бухта превратилась в лес мачт. Наш флот из более чем ста кораблей занял лучшую стоянку на южной оконечности, ближайшую к деревне. By Сэк-йи и его братья разместились на западе. Корабли генерала Поу я узнала по белому флагу на фок-мачте. Ченг Лау-тонг, еще один ветеран первой кампании Аннама, тоже был где-то рядом. Почти каждый день прибывало все больше джонок: маленькие группы из двух-трех судов или рыбаки, мечтающие о богатстве. Некоторые пришли даже из Хойнама, отвечая на клич Ченг Ята, который он бросил по всему побережью. Вот-вот должен был сложиться пиратский синдикат.

Ченг Ят свистнул нам, и носильщик вывел меня на крошащуюся тропу над отвесным обрывом. Сердце у меня успокоилось только после того, как мы достигли площадки, вырубленной в горе. В склон вжимались гробницы с арочными крышами — семейное кладбище Ченг. Носильщик положил наши вещи на землю. Прежде чем уйти, он жестом поманил меня в сторону.

— Вы же спрашивали про юного императора Сун? Его постигла неудача… — тихо сказал он, бросив настороженный взгляд на Ченг Ята. — Он приплыл сюда, чтобы править. А в итоге и сам погиб, и династию погубил.

Ченг Ят закончил расчищать сорняки вокруг одной гробницы, затем развернул подношения и разложил их перед мемориальным камнем Ченг Чхата. Я сделала то же самое перед могилой его жены. Я до сих пор помнила выражение лица подруги и дрожь в ее голосе, когда она говорила о возвращении сюда, надеясь провести остаток дней в мире и покое.

Темное облако пронеслось над головой. Внезапный ветер поднял пыль. Мы позволили ему выдуть тепло из наших тел. Внизу в бухту вошли две лодки, занимавшиеся добычей креветок.

— Они никогда меня не послушают, — вздохнул Ченг Ят.

— Сначала сам к себе прислушайся, — посоветовала я. — Будь у тигра столько неуверенности, он бы даже мышь не испугал.

— Очень обнадеживает.

— Просто представь им план, которого они так ждут. — Я взмахнула рукой, чтобы усилить свое высказывание. — Территории. Плата за защиту. Доли. Пропуска…

— Ай-я! Не сейчас! Тебе мало того, что ты меня отчитала? Капля дождя упала мне под ноги. Я надеялась, что если мы приедем прибраться на могиле двоюродного брата, дух Ченг Чхата сможет волшебным образом овладеть моим мужем. Предоставив мне заботу о планировании и финансах, Ченг Ят мог бы сосредоточиться на том, что умеет. Он зарекомендовал себя как прекрасный командир, обладающий чутьем хищника и тонким пониманием, когда нужно нанести удар, а когда отступить, что бывало реже. Но меня беспокоило, что ему навредит косноязычие.

— Может, мне стоит выступить с речью?

— Может, и стоит. Идея-то твоя. Женщины любят потрепаться.

Я в ответ на подтрунивание только улыбнулась. Весь последний месяц мы совместно разрабатывали принципы пиратской конфедерации, обсуждали детали, спорили и наконец пришли к соглашению. Но составление плана, который преобразит все побережье Китая, выглядело сущей ерундой по сравнению с обучением Ченг Ята изъясняться связными предложениями.

Он кивнул в сторону гавани. Группа кораблей обогнула западную оконечность, над одним из судов развевался желтый флаг: прибыл Тунгхой Пат. Ченг Ят взглянул на облака, и мы поспешили обратно по тропинке под моросящим дождиком.

Мы с мужем разделились у подножия холма: он вернулся к кораблю, я — в деревню, где присоединилась к толпе, спешащей по грязному рыночному переулку, чтобы спастись от усиливающегося дождя.

Деревня была невзрачной, как и любое другое прибрежное поселение. Местные жители представляли собой обычную смесь пунти, хакка и водного народа: ни цвета, ни яркости близлежащего Тайоу. Но это не означало, что место нельзя превратить в пиратскую столицу, которую я могла бы назвать домом.

Из-за тысяч приезжих моряков каждая лачуга превратилась в импровизированную таверну, игорный дом и черт знает что еще, но мне хотелось лишь поесть. Громкий раскат грома заставил меня нырнуть в ближайший дверной проем.

Воздух был наполнен проклятиями и звоном монет фан-тхан. В слабым свете от двери и тлеющей угольной печи я не могла видеть, чем тут кормят, но меня манил успокаивающий аромат свежесваренной лапши. Перевернутый ящик послужил столом. С усталостью пожилой женщины подошла девочка лет десяти и приняла мой заказ: вареные пельмени со свининой и пирог с редькой. А еще я попросила принести лампу.

Дождь хлестал через дверной проем. Где-то в углу шумный пьяница обвинил всех до единого уроженцев Западного Лэйхоу в том, что мы дикие карточные мошенники. В итоге он предрек, что всем нам судьба совокупляться с древними бабушками в четвертом зале ада. В итоге стол скандалиста опрокинули, побив посуду. И эта душная дыра станет базой для великого союза, который мы задумали? Слишком далеко это место от моих воспоминаний о Зянгбине, где я пила чай с подругой, чью могилу только что посетила, моей дорогой сестрой, почившей уже почти три года назад, оставив дыру в моем сердце, которая так и не затянулась.

Девочка принесла пельмени — обжигающе горячие и вкусные. Я попыталась сосредоточиться на нашем плане системы организованного вымогательства, которая охватит все побережье, но призраки продолжали заполнять мой разум.

Темная фигура загородила дверной проем, стряхивая воду с одежды. Чёнг Поу-чяй шагнул в моем направлении знакомой подпрыгивающей подходкой и подтащил табуретку к моему столу.

— Если дождь пойдет еще сильнее, у меня отрастут плавники. Мне повезло, что я нашел тебя здесь.

Служанка прикрепила к стене лампу и принесла блюдо с двумя пирогами с редькой.

— Мне то же самое, — попросил Поу-чяй. — Моя матушка заплатит.

— Я не его мать. — Я подула на пельмешку, зажатую между палочками.

Поу-чяй отщипнул кусок пирога с редькой и сунул в рот. — Я верну тебе деньги.

Свет лампы плясал у него на лице. Парнишке к этому моменту исполнилось восемнадцать, и должна признать, что он превратился в красивого молодого человека с озорным изгибом бровей, которому уже пора бы обзавестись семьей. Надо поговорить с Ченг Ятом о том, чтобы найти ему жену. И перевести на другой корабль.

— Как тебе? — Поу-чяй встал и раскинул руки, чтобы свет падал на его халат ярко-фиолетового цвета, который скорее подошел бы оперной сцене. На груди красовалась пара искусно вышитых драконов, развернутых друг к другу.

— Дай-ка глянуть. — Я потерла ткань между пальцами. Ханчжоуский шелк великолепного качества. — Прекрасно! У какой женщины ты его украл?

— Украл? Ха! Ничего я не крал. Это ткань с тех трех барж, помнишь? Только что забрал у портного.

Девочка принесла ему еду. Поменяв местами наши тарелки, Поу-чяй сунул в рот целый пельмень и скривился:

— Горячо! — Он сглотнул, помахал над миской, затем подпер голову другой рукой. — Не-моя-мама Ченг Ят-соу, почему я тебе не нравлюсь?

Как может человек его возраста быть таким невинным? Мне не хотелось ничего объяснять.

— Например, потому что ты запускаешь лапы в капитанскую казну, чтобы швырять деньги портным.

— Да ни за что! Я никогда не предам Ченг Ята. Или тебя.

— Но у тебя есть деньги на портных, верно? Я знаю, сколько тебе платят.

— Мало, да? Ха! Но, как ты видишь, я не просаживаю деньги за игровыми столами, как вон те обезьяны. Я не пью вина, ни разу не курил опиум, даже не знаю, как платить за женщину. — Он перегнулся через стол и прошептал, будто хотел поделиться секретом: — Разве человек, который не выбрасывает деньги на ветер и всякую ерунду, не может себе позволить красивые вещи?

— Значит, ты транжиришь накопления на то, чтобы одеваться как император.

— Почему бы и нет? — Поу-чяй выпрямился, обрадованный сравнением. — И мне, и нашему императору нужно мочиться, и нам обоим нужна одежда.

— Думаешь, император ест редьку?

Парнишка отодвинул тарелку в сторону.

— Ты права, он такую простую еду не употребляет, да и я тоже.

— А я думала, ты не бросаешь деньги на ветер.

— Это не мои деньги. Разве ты не говорила, что платишь мне? — Он откинулся назад и радостно рассмеялся, а затем засунул в рот целый пирог. — Видишь, я сорю твоими деньгами, а не своими.

Мне не удалось удержаться от смеха.

— Но ты не ответила на мой вопрос, — напомнил Поу-чяй.

Я уже забыла, о чем он спрашивал, — ах да, почему он мне не нравится. Что за глупый вопрос! Когда мальчишка склонился к столу, как озадаченный кот, я решила, что не стану отвечать, и занялась тем, что разделила палочками последний пирог с редькой. Но следующий вопрос заставил меня уронить кусок на пол.

— А-Йёнг — можно я буду называть тебя так? — я тут подумал… Все те мужчины, с которыми ты была, — ты кого-нибудь из них любила?

— Это уж слишком. Доедай и…

— Да, я пойду. Но ты не ответила ни на один из моих вопросов.

У меня чуть не вырвалось: «Я же твоя мать!» Вместо этого я выпалила:

— А тебе девушки нравятся? Ты влюблялся когда-нибудь?

Он рассмеялся, но не ответил. Учитывая его внешность и озорное обаяние, половина девушек Китая бросилась бы ему на шею. Даже мне было трудно совместить образ этого красивого молодого человека и той маленькой обезьянки, каким он показался мне в самом начале. Возможно, когда-то мальчик и был катамитом, это не лишало его мужественности. Или лишало? Было ли упоминание императора намеком? Может, Поу-чяй предпочитал «страсть отрезанного рукава», видя себя Дун Сянем, слугой и любовником императора Ся-оай-ди[73].

Он облизал пальцы и подозвал девочку.

— Еще один пирог с редькой. На этот раз я плачу. — Он снова улыбнулся. — Ты не отвечаешь на мои вопросы, я не отвечаю на твои. Прямо как супружеская пара.

— Поскольку мы явно не супружеская пара, давай начнем с того, что ты ответишь мне. Что случилось с твоим отцом?

Веселость парня мигом пропала, плечи налржлись 1>н на глазах пост арел лет на пять. Похоже, я затронула неприятную тему.

— Я слышала твою историю сотни раз. — заметила я. — ты был на рыбалке с отцом, и вас захватил Ченг Ят. Но о дальнейшей судьбе твоего отца ничего не известно. Он спасся?

Принесли пироги с редькой, но Поу-чяй оттолкнул тарелку, не сводя глаз с пустого места на столе.

— Я думал, ты в курсе, — наконец пробормотал он. Весь юмор испарился из его голоса. — Но я забыл: тебя ведь там не было.

— Что случилось?

Я почувствовала неловкость собеседника. Он отвел взгляд, а потом пристально посмотрел мне в лицо.

— Думаю, мой отец был хорошим человеком. Его пытались отправить домой, но он уцепился за поручни и пробился на борт. Потом ему предложили деньги, чтобы выкупить меня, и он согласился. Набили мешок монетами и слитками — вес получился немалый. Отец взял мешок, а потом замахнулся им на Ченг Ята, но промазал и сломал нос другому.

— А дальше?

— Ну, можешь додумать финал истории. Мне тоже остается только догадываться.

— Ты не видел?

— К тому времени меня связали в каюте.

— Но как ты мог… — Я осеклась.

Как мальчик мог постоянно балагурить и веселиться, будто рожден плавать с бандитами? Как мог так охотно подчиниться захватчикам и стать любовником Ченг Ята, причем, судя по всем, получал от этого удовольствие?

Но Поу-чяй словно прочел мои мысли.

— А как ты могла выйти за него замуж?

Конечно, он был прав. Мы оба выжали лучшее из сложившихся обстоятельств. Выжали — и выжили. Мы были соперниками за привязанность нашего похитителя, хотя с таким же успехом могли бы стать заговорщиками против него. Мы казались одинаковыми, но и очень разными.

Парень откусил кусок пирога с редькой, а затем развалился на табурете с легкостью и уверенностью молодого тигра в момент сотворения мира. Он смотрел на меня в колеблющемся свете лампы, но теперь иначе: не как на добычу или соперника, а как зверь мог бы смотреть на свою пару. Скулы обозначились четче, подбородок заострился. Без вездесущей ухмылки Чёнг Поу-чяй был скорее тигром, чем человеком; скорее мужчиной, чем мальчиком, и я вспомнила, что разница между нами всего на год больше, чем между мной и Ченг Ятом. У меня появилось жгучее желание заключить юношу в свои объятия и предложить утешение, которого он не просил. И в то же время я чувствовала себя неуклюжей, некрасивой и старой.

— Как тебе удается не возненавидеть его? — спросила я. Он пожал плечами.

— Не видел, чтоб ты хоть раз молилась. Может, потому и задаешь подобные вопросы.

— Я перестала верить — если вообще когда-то верила — так давно, что уже не помню, когда это случилось. — Я съела еще кусок пирога. Он остыл и стал безвкусным.

— Я верю во все сразу, — признался Поу-чяй. — Если этот бог не поможет, подсобит другой. Я видел храм иностранцев в Оумуне. Внутрь не стал заходить, но, может быть, я смогу поверить и в их богов. — Он повернул голову. — Дождь прекратился. — Юноша встал и отряхнулся. — Ты беспокоишься, что отец любит меня больше, чем тебя…

Фраза прозвучала как утверждение, а не как вопрос.

Табуретка подо мной задрожала, а дыхание стало прерывистым и поверхностным.

— Но это не так, — закончил Поу-чяй. Когда он поклонился, фиолетовый шелк замерцал, как огонь. Я сжала руки, чтобы скрыть их дрожь.

Мальчик бросил на меня последний, странно испытующий взгляд, а потом вынырнул на улицу.

Гавань была так переполнена, что мыс затерялся за парусами. Не верилось, что здесь столько джонок, ведь вся древесина ушла на мачты для торговых судов, на которые мы охотились. Тем не менее спустя два месяца после начала сбора прибыло только шесть флотов, кроме нашего, — которые, впрочем, выпили и съели все припасы, что были в бухте. Неважно, повторял мне Ченг Ят: те, кто не принял участия, пожалеют об этом. Вскоре его терпение подошло к концу, и он посоветовался с оракулами относительно следующей благоприятной даты. Слет командующих наметили на седьмой день шестого месяца года.

Моя первая ошибка заключалась в том, что я вела себя непринужденно, как на обычном собрании капитанов. Я убедилась, что на столе полно вина, и оделась так, чтобы не отвлекать Ченг Ята: опрятная темно-серая куртка и брюки, волосы заколоты простой шпилькой. Я присоединялась к мужу, чтобы поприветствовать капитанов, когда они поднимались на борт, затем уходила и позволял Ченг Яту вести дела, как на встрече старых друзей. Как оказалось, мне еще многое предстояло узнать о руководстве.

By Сэк-йи, его родной и двоюродный братья рано прибыли вместе с генералом Поу, за ними появился седовласый командир флота Ченг Лау-тонг. Все гости тут же проявили интерес к нашим запасам вина.

Следующим был широкогрудый мужчина с выпученными глазами, которые бесстыдно шарили по мне.

— Похоже, стоило в конце концов проплыть через полмира. Меня зовут Чинг, если тебе угодно, но все зовут меня Лягушачий Отпрыск.

Я заставила себя улыбнуться, одновременно думая, что лягушку поймать — раз плюнуть.

Куок Поу-тай приветствовал меня так, словно я не избегала его с момента прибытия три дня назад. Спустя три года после той ужасной ночи его лицо огрубело, в волосах появилась седина, но глаза по-прежнему пронзали меня с прежней силой.

— Госпожа Ченг, ваша красота поразит даже птиц[74].

— А у вас уста скользкие от ароматного масла.

Тунгхой Пат прибыл последним, явно намеренно, и лишь небрежно кивнул, проходя мимо меня, после чего начал активно разливать всем спиртное. Ченг Ят позвал командиров в каюту. Теперь начиналось его представление. Мне полагалось сидеть в углу и держать рот на замке. Но я, конечно, не утерпела.

Тунгхой Пат с порога перехватил главную роль, как если бы он всех созвал.

— Я столько негодяев в одном месте уже много лет не видел. Давайте разберемся поскорее — я сюда не прохлаждаться приехал.

— Однако вино пьешь с удовольствием, — заметил By Сэк-йи.

Ченг Ят откашлялся и приготовился встать, как я его и просила, но, видимо, передумал и просто похлопал в ладоши, привлекая внимание.

— Помню, в детстве, когда рыбацкая лодка возвращалась с хорошим уловом, на следующий день все остальные джонки плыли к тому же месту. Возвращались с полупустыми трюмами, некоторые с пробитыми корпусами, если подплывали слишком близко к конкурентам. После этого соседи ненавидели друг друга в течение нескольких дней.

Он сделал паузу — достаточно долгую, чтобы я забеспокоилась, удастся ли ему связать вместе столько слов.

Наконец он продолжил:

— Вот так и мы. Ссоримся из-за одной и той же рыбы, воруем друг у друга улов.

Вмешался Тунгхой Пат:

— Если ты обвиняешь меня в том, что я краду твой улов… — Я обвиняю всех нас! И себя в том числе! — перебил Ченг Ят. — Каждый из присутствующих понимает, что мы слишком часто мешаем друг другу, грабя чужую территорию…

— Какая еще территория? — Куок Поу-тай фыркнул. — Что-то я не видел ни стен в море, ни карты с твоим или моим именем!

Я улыбнулась про себя. Мы ожидали такого поворота, но не от него, а от Тунгхой Пата. Тем лучше, что вопрос исходил от Куока, потому что ответ, который я столько раз репетировала с мужем, соответствовал логике Куока.

— Может быть, это именно то, что нам нужно, — сказал Ченг Ят. — Карты и «стены», известные только нам. Сколько раз вы брали торговца, которого за три дня до этого ограбил другой? Сколько раз целый месяц не видели ни единой баржи на морских путях, тогда как раньше они шли непрерывной чередой, текли, как соляные реки? Мы воруем друг у друга и пугаем всех морских торговцев.

— Бывает, ну и что? — буркнул Тунгхой Пат. — Поэтому ты нас созвал? Предупредить, чтобы мы держались подальше от твоей — как ты это назвал — территории.

Именно сейчас Ченг Ят должен был привести аргументы в пользу союза. Но все говорили одновременно. Только визгливый голос By Сэк-йи пробивался сквозь гам.

— Друзья! Друзья! Позвольте мне сказать кое-что… пожалуйста, друзья, тише. Спасибо! Прошу тишины! Мой дорогой друг Ченг, если я правильно понимаю, в следующий раз, когда я увижу лакомый кусочек, качающийся передо мной на волнах, я должен пригласить шкипера на чай и спросить: «Досточтимый господин, могу ли я иметь удовольствие ограбить ваш корабль, если, конечно, кто-нибудь из моих уважаемых коллег уже не отобрал у вас серебро и не изнасиловал ваших дочерей в течение последних, скажем, трех месяцев?»

Смех превратился в крики. Ченг Ят был слишком занят спором с By, чтобы вернуть собрание к порядку. Я хотела встать и попросить отсрочку до завтра, но мое вмешательство подорвало бы авторитет мужа. Вместо этого я хранила молчание, изучая каждого из собравшихся, чтобы понять, какое влияние можно на него оказать. Генерал Поу, Ченг Лау-тонг и Лягушачий Отпрыск, командиры самых мелких флотов, больше всех выиграют от союза. Нужно победить By, Куока и Тунгхой Пата, который мечтает сам занять место командующего.

Свет быстро исчез под тяжелым свинцовым облаком. Капли дождя застучали по корпусу. Возможно, Ченг Ят был прав: эти грубые старые моряки не видят дальше кончиков своих коротких носов и не в силах понять необходимость нескольких простых правил, которые принесут пользу им всем. Это была его — наша — работа: заставить их увидеть цель, манящую на горизонте, словно парус.

Ченг Ят топнул, привлекая к себе внимание.

— Высказывайтесь по очереди.

Он должен был начать первым, но пропустил вперед Куока. Мне кажется, что проблема кроется в нашем успехе, — начал тот. — Император, пылая рвением, принялся сражаться с иностранными армиями и бросил побережье на произвол судьбы, в то время как мы наслаждались плодами его пренебрежения. В результате наши флоты выросли, но мир-то не расширился. Я полагаю, это неизбежно, что наши маленькие операции время от времени пересекаются. Но принесло ли это вред? Я не вижу среди нас голодающих.

— Согласен, — кивнул генерал Поу. — Я краду здесь, ты крадешь там, пострадавшие в любом случае теряют груз. Им все равно, как зовут вора. Теперь, если вы говорите о совместных рейдах…

— Нет! — Наконец Ченг Ят встал. — Мы здесь, чтобы заключить союз!

Все тут же заткнулись. Тунгхой Пат, похоже, собирался нарушить тишину, но мой муж опередил его. Так собрания не ведут, но, по крайней мере, Ченг Ят снова контролировал сборище и вернулся к обсуждению условий, которые мы с ним выработали.

— Союз, — повторил он. — Разметить границы территорий. Выдавать пропуска за проход. Взимать плату за защиту. Я предлагаю сотрудничество вместо хаоса. Тихо! Позвольте мне закончить. Речь идет не о совместных кампаниях или разделе добычи друг с другом, и это не имеет ничего общего с дружбой. — Его последнее замечание было адресовано Тунгхой Пату. — Речь идет о делах. Нам нужен набор правил и раздел территорий, с которыми мы все согласны и от которых только выиграем.

By рассмеялся.

— Правила? Территории наподобие провинции? Предлагаешь империю морских разбойников? Кто станет императором? Впрочем, не то чтобы меня это волновало, если мне позволят отвечать за императорских наложниц.

Это вызвало перекрестный огонь саркастических выкриков, похожих на лай собак. Ченг Ят снова утратил контроль. Мне показалось, что у него закончились ответы и он не в силах справиться с хаосом. Пора паниковать. Это и объяснило мой следующий шаг.

Я засунула пальцы в рот и свистнула, как жена Ченг Чхата. Мужчины замолчали на полуслове и уставились на меня.

— Пиратская конфедерация! — заявила я. — Завязывайте с шутками. Мы предлагаем конфедерацию. Отдельные флоты, отдельные подконтрольные зоны по общему набору правил и соглашений. Вот и все, что я должна сказать.

Я снова спряталась в тень — и так уже проболталась. Не стоило говорить «мы»: я должна была сказать «он». Но Ченг Ят продолжил, как будто моя вспышка была частью плана, хотя я не сомневалась, что позже мне попадет за самодеятельность. Он изложил план: каждый из семи флотов, представленных на слете капитанов, будет работать на своем исключительном участке побережья. Торговым судам, ограбленным на одной территории, будут выдавать документы, предоставляющие беспрепятственный проход через воды других флотов. Любых мошенников или бандитов-выскочек, не входящих в конфедерацию, мы сообща уничтожим.

Мужчины слушали в нехарактерном для них молчании, пока Ченг Ят не дошел до самого радикального предложения:

— Можно будет купить пропуск, который дает кораблю полную защиту от грабежа. Доход от пропусков разделим между флотами.

Где-то в горах эхом прокатился раскат грома, сверкнула молния. Дождь хлестал через окошко, пока я не закрыла его. Волны били по корпусу корабля со всех сторон, сделав дальнейшее обсуждение невозможным. Ченг Ят откупорил вино. Все согласились перенести разговор на завтра.

Я присела на коленях в углу, выкручивая мокрые рукава над ведром, и тут краем глаза уловила еле заметное движение, предназначенное для меня: Куок Поу-тай поднял кулак, опустил указательный палец и пошевелил им, как хоботом слона.

Ченг Ят провел вечер в угрюмом настроении, кусая пальцы и молясь у алтаря или, по крайней мере, притворяясь, что молится, пока я не выдержала:

— Мы собираемся обсудить завтрашнюю речь?

Он проигнорировал мой вопрос.

— Я же говорил тебе, что они не воспримут идею всерьез.

— Они восприняли ее так, как глупцы всегда воспринимают новые идеи. Но капля за каплей план должен просочиться через крошечные отверстия в их мозгах. Пусть на это уйдет вся ночь.

— А что, если я сам себя не убедил? — Муж повернулся ко мне лицом, даже более оживленный, чем во время встречи. — Все, что нам действительно нужно, — это соглашение, чтобы кровопийцы Тайоу были счастливы. Но тебе этого мало! Великая Ченг Ят-соу хочет стать королевой моря. Кажется, я и сам не понимаю, чего ты хочешь!

— Всего этого я хочу для тебя! Для всех собравшихся! Для рулевых, канониров и даже для старой A-и! Я хочу, чтобы мы были чем-то большим, чем… чем просто стаей ворон среди множества других стай.

— Эти, как ты выразилась, «вороны» — мои друзья. Я плавал с ними, сражался бок о бок. Некоторых из них я лично обучил и выпустил в мир, и посмотри, как далеко они продвинулись. Разве ты не понимаешь? Я хочу быть их товарищем, а не господином! Но ты… только и твердишь о силе и славе. Возможно, так думают все женщины и тебе стоит создать собственную женскую конфедерацию!

Вряд ли он даже сам себе верил. За разочарованием в его голосе я слышала, насколько Ченг Ят желает этого союза. Передо мной стоял человек, который не отступил с поля боя. Но это был бой с оружием, которого никто из нас не знал.

— Мир меняется, — сказала я. — Посмотри сам, и увидишь: у нас новый генерал-губернатор. Больше иностранцев в наших водах. Нас самих больше! Само дело меняется. Количество товаров и денег увеличивается, что привлекает интерес извне. Фукинцы принюхиваются, триады тянут руки к морю. Или я ошибаюсь? Скажи мне, что это лишь игра моего воображения.

Он не ответил. Я хвостом следовала за мужем по каюте, пока он обыскивал винные кувшины в поисках остатков выпивки.

— Мы не можем вернуться к тому, что было до Аннама, — продолжала я. — Этот путь давно закрыт. Нам нужно измениться, иначе нас поглотят. Если мы применим хитрость и силу, то выйдем победителями. Ты будешь на высоте!

— Значит, ты стараешься не для себя? Лучшая шутка, которую я слышал за весь день. Я устал говорить. Хочу спать. — Он нашел остатки вина в кувшине и опрокинул их в рот.

— Поставь кувшин на место! Нам нужно подготовиться к завтрашнему дню.

Назло мне он высосал последние капли и даже облизал края сосуда.

— Когда ты уже уймешься? Ты хотела свадьбу, потом хотела познакомиться с особами королевской крови, дальше тебе вздумалось заполучить сотню кораблей. Я дал тебе все, чего ты просила! И что я получил взамен? Твой невоздержанный язык! Не позволю тебе позорить меня перед всеми!

— Разве я могу опозорить тебя? Видел бы ты себе. У тебя хорошо получилось. Очень хорошо! Капитаны уважает тебя. Вот почему они так резко отреагировали. Я горжусь тобой! — Моя улыбка выбила мужа из колеи. Я обняла его. — Мой дорогой супруг, я никогда не видела, чтобы ты отступал в пылу битвы. И завтра ты выиграешь, потому что мы будем умнее. И у тебя будет конфедерация.

Я разжала руки и двинулась к двери. Дождь перестал, свежий ветер обдувал лицо. Я крикнула матросу на палубе:

— Сбегай за казначеем! И пусть принесет побольше чернил и бумаги.

ГЛАВА 28 ЛАЗУРЬ БЕЗ КОНЦА

Вот так и следовало провести слет: Ченг Ят в морской форме, а я в строгом черном шелковом платье с красной отделкой. На средней палубе — стол для чая под натянутым навесом. Сегодня было не до глупостей.

Я обошла вокруг стола, вручая каждому капитану стопку бумаг с официальной красной печатью, исписанных элегантным почерком.

By Сэк-йи разложил листы на столе веером.

— Будем делать ставки?

Куок Поу-тай, который мог прочитать бумаги, поднял брови под впечатлением от увиденного.

— Это защитный пропуск. Предъявителю сего, его судну, экипажу и указанному грузу предоставляется беспрепятственный переход из порта в порт. Для груза соли, для пиломатериалов. И для пассажиров. Интересно. — Он подровнял свою стопку. — Но ничего особенно нового. Мы всегда брали дань с местных судов.

— Новое вот что, — пояснил Ченг Ят. — Если вы продаете человеку такой пропуск и он показывает документ мне, я должен уважать владельца, не трогать его корабль и экипаж.

— Короче, если Куок срывает лепесток, никто другой не может понюхать цветок, — встрял Тунгхой Пат.

Даже я присоединилась ко всеобщему смеху, радуясь, что уловка сработала. Наше официальное облачение, навес для чая, бумаги, которые можно подержать в руках, — все это был продуманный спектакль. Ченг Яг рассказал об установлении фнкснрованных ставок для каждого товара, сборе платежей и распределении доходов между флотами Он мог бы говорить увереннее, но вполне справился, запутавшись лишь в паре деталей, например в цене пропуска для солевой баржи. Но мы были готовы: рука жены на плече в знак поддержки, пять легких постукиваний мизинцем…

— Пятьдесят, — исправился Ченг Ят. — Плата за беспрепятственный проход — пятьдесят ляпов за каждые сто мешков соли за один рейс. На пиломатериалы…

By Сэк-йи закашлялся.

— Мой добрый друг, я мог бы получить в шесть, а то и в десять раз больше, захватив проклятую соль! Почему я должен…

— Потому что ты получишь больше, если пропустишь корабль! И если начнешь смотреть дальше кончика своего короткого носа…

Моя ошибка заключалась в том, что я выпила слишком много чаю и сейчас ощущала последствия. Куок Поу-тай наблюдал за мной. Он заметил, как я ерзаю? Его рот напоминал мазок кисти, глаза были полны тех же вопросов, что и тогда ночью в его библиотеке. Я ответила, слегка дернув бровью. Пусть пока верит в свой шанс.

— Никто не согласится, — возразил Тунгхой Пат. — Будь я торговцем, я бы предпочел рискнуть…

— Будь ты торговцем, тебя бы уже задушили покупатели, — пошутил By Сэк-йи.

Ченг Ят хмыкнул.

— Повторюсь. Попробуйте сосредоточиться. Если торговцы и перевозчики будут уверены, что на них не нападут — ничего не украдут, не заберут жизни, — тогда они набьют трюмы, и больше кораблей отправится в плавание. Чем больше кораблей и товаров, тем больше у них выручка, и тем больше денег и у нас. Никакого риска, никакой борьбы, и скоро мы все растолстеем, как наш друг By.

Лягушачий Отпрыск ссутулился.

— С чего бы правительству с этим мириться? Позволить нам контролировать морские пути, собирать налоги. Они придут за нами, вооруженные до зубов.

Куок быстро вмешался:

— Наоборот, мой друг. Схема гениальная и, по сути, своевременная. У нас есть еще один новый генерал-губернатор, если вы не знали. На Йин-синг имеет репутацию борца с мятежниками, не так ли? — Он посмотрел на Тунгхой Пата, который кивнул в знак подтверждения. — Но только на суше, а не в море, — продолжил Куок. — У него нет кораблей, а его армия управляется из столицы. Учитывая неоднократные неудачи предшественников в сдерживании нашей братии, полагаю, что губернатор был бы рад возможности присвоить себе заслуги в умиротворении южного побережья.

Под поток аргументов в нашу пользу я воспользовалась возможностью сбежать в уборную. Присев на корточки за ограждением, я не могла перестать волноваться: неужели Ченг Ят сейчас спотыкается о собственные слова? Я напомнила себе, что должна доверять мужу. Он знает, чего хочет, чего хотим мы оба. Не стоит обращать внимание на детали или на косноязычие. Недостаток красноречия муж восполнит убедительностью. Он уже подвел капитанов к необходимости пропускной системы. А там рукой подать до конфедерации.

Собравшиеся еще долго спорили, как распределять территории, как делить добычу между флотами разного размера и что делать с чужаками, которые не присоединились к содружеству. Тунгхой выиграл соревнование по болтовне, но было ясно, что в итоге все пришли к идее союза.

В тот день мы добились всего, чего хотели. Самое ответственное решение отложили на потом: руководство.

После напряжения и дневной жары мне отчаянно хотелось вздремнуть, но отдых пришлось отложить. В то время как мужчины разбрелись по палубе, чтобы вызвать свои сампаны, Куок Поу-тай задержался под навесом, пока мы не остались наедине.

— Понравился наш слет?

— Мне больше всего понравилось ваше выступление. — Он постучал пальцем в воздухе на уровне плеча.

— Мужу потребовалось напоминание, но это пустяки. Я так понимаю, в целом вы согласны с его планами.

Ветер шелестел тканью навеса, пропуская солнечный свет сквозь щели. Я шагнула к шляпе рыбака, прислоненной к планширу. Куок быстро схватил шляпу и водрузил ее на меня, словно корону.

— Вы очень умны, госпожа Ченг.

Его слова повисли между нами, как капельки в воздухе.

— Я думала, что в вашей любимой литературе полно умных женщин, капитан Куок. Можете перестать мне льстить. Конфедерация — полностью идея моего мужа.

— Ой ли?

— Почему вы так удивлены?

Он облокотился о перила, изучая меня.

— Меня все в тебе удивляет, Йёнг.

Такая фамильярность обезоружила меня. Его улыбка исходила откуда-то из глубины, темные глаза сверкали с необычайной силой, приковавшей меня к месту. Я представила себя в тесной пыльной библиотеке, где бесконечные ряды книг нависли над нами, заставляя прижаться друг к другу. Я зажмурилась и отвернулась.

— Нечему удивляться. Как и любую женщину, меня интересует исключительно место, которое можно назвать домом и где можно мирно разбогатеть.

— Тунгчунг? Это скорее мрачная дыра.

— Разве нет места, которое ты считаешь домом?

Он отмахнулся от вопроса, фыркнув.

— По правде говоря, я про этот так называемый дом читал только в книгах.

— Ага, написанных пять тысяч лет назад.

Куок запрокинул голову и рассмеялся. Несколько человек повернулись в нашу сторону. Я покосилась на Ченг Ята, но он был слишком занят прощанием с остальными, чтобы обращать внимание на нас.

— Мы с тобой похожи куда больше, чем ты думаешь, — сказал Куок. — Я вижу это во всех ваших — разумеется, я имею в виду Ченг Ята — разговорах о территориях и базах. У таких людей, как мы, нет дома. В лучшем случае мы ищем тихую гавань, чтобы переждать трудные времена. Зачем это отрицать? Бродяжничество в нашей природе. Вообще-то, ты напоминаешь мне…

— Стихотворение? — Я слишком хорошо знала эти его косые взгляды.

— Стихотворение, которое словно написано специально для тебя.

Сердце у меня екнуло. Я хотела услышать его слова, но не могла себе этого позволить. Ченг Ят бросил на меня взгляд через плечо. Я повернулась, чтобы уйти, но тут глубокий голос Куока разлился надо мной, как облако густого пара над горячим бульоном:

В то время как стихи говорили одно, глазами Куок говорил совсем иное, и это послание проникало в самые глубины моего существа. Неуместные слова в неподходящее время; но разве иногда мы не жаждем услышать неуместные слова?

— Прекрасно, но я изменилась. Я не собираюсь прятаться в тихой гавани и никого не боюсь.

— В таком случае, Ченг Ят-соу, ты ни капельки не изменилась.

Ты тоже, подумала я. Куок сбивал меня с толку, сводил с ума витиеватыми словами.

— Спасибо за красноречивую поддержку предложения моего мужа. Я надеюсь, что ты также увидишь смысл в назначении его нашим руководителем.

— Я собирался предложить более бесстрашного человека на эту роль. Одну конкретную женщину.

Я выпрямилась. Идея была настолько причудливой, что я не осмелилась высказывать ее даже в уединении собственных мыслей. Нужно было немедленно заканчивать разговор, иначе я рисковала сказать, сделать или даже подумать слишком много такого, о чем сожалела бы всю жизнь.

— Куок Поу-тай, ты очень красиво говоришь, — улыбнулась я. — Но слова могут подвести, если зазеваться.

Потребовалось еще два дня, чтобы уточнить детали устройства конфедерации, согласовать цвета флотов и определить, кто будет руководить содружеством, что, как все понимали, было предрешено. Затем три монаха из разных храмов встретились, чтобы определить наиболее благоприятное время для заключения союза, и у нас осталось пять дней, чтобы отпраздновать событие и составить окончательный договор.

На рассвете пятнадцатого дня шестого месяца года Деревянного Быка Чёнг Поу-чяй развернул знамя с грот-мачты. Теперь на ветру развевался длинный красный клин с белой фестончатой бахромой — символ будущего легендарного флота Красного флага.

Все корабли в гавани последовали нашему примеру, и сотни знамен затрепетали на ветру. Синие флаги увенчали мачты флота By Сэк-йи. Желтым был отмечен Тунгхой Пат. Лягушачий Отпрыск владел зеленым флагом, а генерал Пой — белым. У Ченг Лау-тонга знамя украшали белые и красные полосы. Флот Куок Поу-тая под черным флагом вел огонь из пушек с дальнего конца залива. На каждой палубе взрывались петарды, и грохот эхом отдавался от холмов, а дым заслонял солнце. Так родилась Конфедерация цветных флагов.

Капитаны собрались в павильоне на берегу, приведя жен, тхаумуков и каллиграфов. Наконец, в самый разгар дня, казначей Ченг Ята объявил, что наступил час быка. Голосование среди капитанов подтвердило, что Ченг Ят назначен тай лоупаном, главой Конфедерации. Затем каждый командир флота с помпой подошел к документу — который на самом деле мог прочитать только один из десятка — и поставил свою печать.

Ченг Ят удивил меня, настояв на том, чтобы вернуться с празднования пораньше. Казалось, он пребывал в легкомысленном настроении, и я даже не понимала, пьян он или трезв. В тот момент, когда дверь каюты закрылась, он усадил меня на циновку с таким выражением лица, которого я прежде у него не видела. Это был новый человек, нашедший нужные слова, нашедший свое место в мире. Он шатался от счастья.

Я приняла его страсть и с пылом ответила на нее. Мы занимались любовью, хотя оба знали: это нечто другое. Мы праздновали триумф, союз равных, и жадно упивались друг другом, как упивались миром.

ПИРАТСКИЙ ПАКТ

Семеро капитанов — Ченг Ят. Мак Яу-кам, известный как By Сэк-йи. Нг Тзи-чинг, известный как Тунгхой Пат. Лэй Сёнг-чинг, он же Лягушачий Отпрыск. Ченг Лау-тонг. Куок Поу-тай и Лёнг Поу — обсудили между собой нижеследующие правила и согласились с ними.

Если не внедрить суровые законы и не отменить порочные обычаи, то торговля станет невозможной. Сегодня мы добились великой цели, объединив силы и заключив этот пакт. Поскольку у нас единая воля, не имеет значения, велика ли сила каждого флота или мала. Следует проявлять сострадание и не цепляться за мелочную неприязнь. Документы необходимо распространить среди всех пиратов, и правила должны неукоснительно соблюдаться.

1. Мы договорились, что наши морские суда, большие и малые, будут разделены на семь флотов, именуемых Небесным, Земным, Черным, Желтым, Вселенским, Космическим и Обширным. В судовом журнале следует записать прозвище командира; кроме того, на носу нужно указать название своего флота и регистрационный номер, а на фок-мачте должен развевать флаг определенного цвета.

2. У каждого флота свой флаг. Если корабль поднимет чужой флаг, его вооружение станет собственностью Конфедерации. Судьба командира, намеренно обманувшего Конфедерацию, будет решаться совместно.

3. Если корабль воспрепятствует судну, имеющему пропуск, повредит его, захватит груз или отнимет имущество экипажа, стоимость добычи оценят, и потерпевший получит возмещение. Оружие и якоря нарушителя будут конфискованы, и командир понесет наказание, соразмерное проступку. Если нарушитель не может выплатить компенсацию, то сумма будет вычтена из будущей доли его флота.

4. При нападении на торговое судно, не имеющее пропуска, весь захваченный груз принадлежит той джонке, что нанесет удар первой. Если кто-то еще попытается отнять добычу, он должен возместить изначальному похитителю сумму, удвоенную по сравнению с первоначальной стоимостью. Те, кто ослушается, подвергнутся атаке со стороны остальных флотов.

5. Независимо от того, лодки какого флота ошибочно задержат судно с пропуском, свидетели действия, задержавшие нарушителя, будут вознаграждены серебром. Если кто-то из братьев будет ранен в бою, вся группа несет ответственность за его лечение. Кроме того, Конфедерация потребует от виновника выплаты вознаграждения потерпевшему. Те, кто стал свидетелем, но не предпринял никаких действий, будут наказаны как соучастники.

6. Если какие-либо суда без разрешения войдут в море для грабежа, независимо от документов или денежных средств, находящихся в их распоряжении, они вместе с сопровождением будут схвачены и сожжены, оружие конфисковано, а командиры казнены.

7. Если какие-либо торговцы на суше или на море стали врагами кого-либо из нас, не скрывают неприязни и имеют достаточно смелости, чтобы открыто вести дела, мы должны сдерживать личный гнев и недовольство. Запрещено использовать власть в качестве предлога, чтобы причинить им вред, похитить их родных и близких на основании личной вражды. Любое нарушение будет рассматриваться как преступление.

8. Если у капитана появился вопрос для обсуждения с другим капитаном или всей группой, он должен поднять флаг на своей грот-мачте, и командиры каждого из флотов явятся на слет. Любой, кто не приедет, будет подвергнут порицанию и наказан соответственно.

По приказу нашего Тай Лоупана этот договор скопирован для каждого командира, чтобы тот соблюдал его с почтением.

Записано секретарем в шестом месяце десятого года правления в царствование Ка-хин, десятый год, шестой месяц под девизом Цзясин.