Девушка из цветочной лодки

ГЛАВА 29 КОНФЕДЕРАЦИЯ

Конец лета был удачным временем для плавания по притокам нижнего течения Жемчужной реки. Урожаи в этом году выдались хорошие. Последние торговцы с юга заканчивали свое путешествие. Тем временем иностранцы в Оумуне готовились отправиться вверх по реке в Гуанчжоу, что означало увеличение движения товарных судов и барж, а также паромов, набитых серебром.

Но сегодня утром что-то было не так. Легкий юго-западный ветер гнал нас вдоль западного берега дельты. Небо сверкало, как драгоценный камень. Вскоре я поняла, что меня тревожит: я почувствовала запах дыма — не просто горелого дерева, но и слабого кисловатого оттенка горелой плоти.

Отставив миску с завтраком, я вышла на палубу и проследила за черными перьями, поднимающимися с западного берега. За поворотом мы наткнулись на разруху.

Приземистые фигуры копошились над почерневшими каменными очагами в том месте, где когда-то была деревня. Это было делом рук одной из наших эскадрилий, а значит, пропускная система не встретила того одобрения, которого мы ожидали. Старосты прибрежных деревень сопротивлялись идее передачи риса или свиней в обмен на чернильные кляксы на бумаге, которую они даже прочесть не могли.

Мы проплыли мимо берега, усеянного мусором. Обогнув песчаную отмель, наш корабль приблизился на достаточное расстояние, чтобы понять, что это не коряги или обломки, а пожитки, спасенные из пожаров. Какая-то женщина присела у воды с младенцем, привязанным к спине, держа рыболовную леску, но в корзине рядом улова не было. Я видела, как сквозь спутанные волосы поблескивают глаза, полные ненависти. Что сделать в ответ? Отвернуться, устыдившись? Кивнуть в знак сочувствия? Бедная молодая крестьянка, обреченная на жизнь в грязи и навозе, лишилась даже этого, хотя всего несколько лет назад эта самая женщина-пунти с радостью оскорбила бы меня на улице.

Чёнг Поу-чяй прошептал мне через плечо:

— Убей курицу, чтобы напугать обезьян.

Мы бросили якорь у торгового городка в точке слияния двух рек. Ченг Ят приказал эскадрилье оставаться в состоянии боевой готовности, пока мы с ним сойдем на берег в сопровождении взвода охранников в одинаковых черных одеяниях, с одинаковыми ножнами и мечами. Стражу мы прихватили не столько для безопасности, сколько для показухи. Нам предстояло впервые пообщаться с местными преступниками, орудующими на берегу, — членами Общества трех гармоний, одной из самых могущественных ветвей триады, контролирующих этот район дельты.

Над набережной возвышалось здание с красной черепичной крышей величиной со склад с единственным видимым входом. Суровый сторож оглядел нас с ног до головы. Сегодня никто не принял бы меня за бессловесную жену Ченг Ята. Я была одета по-деловому в платье цвета индиго и куртку, рукава и воротник которой были расшиты золоченой нитью. Ченг Ят нарядился в черную куртку с красными манжетами, чтобы подчеркнуть цвет своего флота; на груди красовалась нашивка, сочетающая цвета каждой эскадрильи, а на голову он надел свою лучшую шелковую шапочку. Сторож взял монету у Ченг Ята. Словно по волшебству, занавес раздвинулся.

Мы с мужем и двумя охранниками проследовали за мускулистым человеком через огромный прокуренный зал, битком набитый игровымн столами, за которыми орали и плевались мужчины. Что-то грохнуло: погасла лампа. Крик прорезал воздух, будто кто-то получил ножевое ранение. Мимо протискивались сотрудники заведения в синих жилетах.

Я приложила ладонь к уху, прося Ченг Ята повторить его последние слова. Он указал куда-то подбородком.

— Я сказал, что ты можешь подождать здесь. Видишь? Вон стол для женщин.

В углу смеялась стайка накрашенных девиц.

— Очень смешно. — Я нахмурилась, предупреждая, что здесь не место для шуток. Глава триады трижды переносил дату встречи, и это уже попахивало оскорблением. Общество трех гармоний было далеко не единственной бандой, действующей в дельте Жемчужной реки, в то время как Ченг Ят командовал могущественной Конфедерацией флагов.

Муж взглянул на меня, давая понять, что мое дело — наблюдать за происходящим и помалкивать. Он сдержал свое обещание относиться ко мне как к компаньону, но даже я признавала, что некоторые ограничения необходимы. Сопровождавший нас человек постучал в дверь в дальнем конце зала, перекинулся с кем-то парой слов и жестом пригласил нас внутрь. Охранникам велели ждать за дверью.

Сладкий запах опиума наполнил воздух. Хотя комната была слабо освещена, ее интенсивные цвета могли затмить солнце. На стенах висели огромные безвкусные картины и каллиграфия на ярко-красных шелковых свитках. Сбоку на страже стоял лев из розового камня. Почти затерянный в тени, на палисандровой кровати полулежал мужчина с обнаженным животом, выпирающим из-под желтого шелкового халата, расшитого так, будто портной боялся упустить хоть один из известных человечеству цветов. Если это и был главарь местных бандитов, то более оскорбительного приема я не могла себе представить.

— Командир Ченг Приветствую! — Он откашлялся в плевательницу — Ай! Где этот мальчишка? A-Лам, иди сюда! Принеси гостям сласти!

Еще одна дверь открылась, и из нее выплыл стройный молодой человек, накрашенный как женщина. Он скользил по комнате в мерцающем лазурном одеянии, в вырезах которого виднелось обнаженное тело. Юноша поставил миски с засахаренными сливами и семенами лотоса на низкий столик.

Мы с мужем уселись на богато украшенные керамические табуреты.

— Мастер Ип, приятно познакомиться, — сказал Ченг Ят.

— Я слышал, что ваша жена прекрасна, но никто не предупредил меня, что она соперничает с четырьмя великими красавицами[76].

— Мастер Ип, — проворковала я, но мысленно поклялась: если мы начнем вести с ним дела, ему уже будет не до моей красоты.

— Зовите меня Трехпалый. — Он протянул руку. Толстые кольца с драгоценными камнями украшали три пальца рядом с обрубками еще двух. Ухмылка бандита могла бы обеспечить ему прозвище Двенадцать Зубов. — Наконец-то я познакомился с легендарным капитаном Ченгом. Расскажите мне о своей семье. Я слышал, у вас есть сын.

— Да, есть. Два года, а уже всеми командует.

— Здорово! В следующий раз возьмите с собой мальчика. Ха, надеюсь, вы поняли, что это можно считать приглашением.

Я не понимала. откуда взялся такой обвинительным тон. Насколько мне было известно, Ченг Ят ниногда раньше не встречался с этим человеком, по приглашению или без него. И ведь именно Ип так долго откладывал наш нынешний визит.

— Простите? — переспросил Ченг Ят.

— Я говорю о том, чтобы вы любезно держались подальше от моей территории.

— Если речь о речной торговле…

— Конечно, я должен был предвидеть, что такой изобретательный человек притворится невинной овечкой. Вы кушайте, не стесняйтесь. A-Лам, принеси чаю.

Как только молодой человек удалился. Ип подпер голову рукой и грубо потребовал:

— Расскажите-ка мне о своем маленьком набеге на Чжиао. Все прошло хорошо?

У меня все внутри сжалось. Это случилось месяц назад, вскоре после подписания документов о создании Конфедерации. Одна из эскадрилий флота Красного флага подошла вверх по притоку к небольшому форту, где наши люди подожгли казармы и лишили гарнизон пушек и пороха. Солдаты бежали. Никто не погиб, так что рейд и упоминать-то не стоило.

— Я слышал разговоры, что наш уважаемый генерал-губернатор недоволен этим небольшим инцидентом и жаждет отыграться на мне. Но что он может сделать? Армией управляют маньчжуры, а не он. А местные начальники получают от меня достаточно — назовем это одолжениями? — чтобы охотно выполнять мои указания. Я хочу сказать, командир Ченг, что в следующий раз вашим товарищам может не повезти.

Мы услышали, как вернулся A-Лам. Тон Ипа снова стал веселым.

— В будущем такие, э-э, приключения лучше оставить тем, кто управляет территорией, не так ли?

— Мы всегда хотели сотрудничества. Вот для чего я здесь, — пояснил Ченг Ят.

— Да, конечно. Грубо с моей стороны самому заговорить об этом. — Толстяк с трудом приподнялся. Юноша поставил сервиз, подбежал к Ипу и помог ему сесть. — Итак, командир Ченг, что у вас есть для меня? Клиент хочет птичьи гнезда. Я могу предложить вам отличную цену.

— Я думаю, вы знаете, почему я здесь, — заметил Ченг Ят.

— Нет птичьих гнезд? Стыдоба! Но вы кушайте.

Я попробовала семена лотоса, и сладость обожгла мне язык. Все в этом человеке было пропитано излишеством.

A-Лам провел для нас чайную церемонию, прогрев крошечные чашки и вылив первую порцию элегантным жестом хозяйки чайханы. Он обслужил каждого из нас и удалился за дверь.

Ченг Ят вынул из внутреннего кармана пропуск.

— Интересно, вы его видели?

Ип поднес документ к лицу здоровой рукой, делая вид, что читает, хотя и выдавал себя, задерживаясь не на тех местах. Как объяснил ему Ченг Ят, пропуск гарантирует беспрепятственную разгрузку и наземную транспортировку груза с корабля, то есть защиту от головорезов Ипа в доках. Мы сможем продавать такие пропуска дороже, если он готов с нами сотрудничать, и будем делить прибыль.

— Первый раз держу такой, но, конечно, знаю подробности. — Ип отложил документ и выпил полную чашку чая. — Я говорю только от имени Общества трех гармоний. Мы готовы обеспечить ваши пропуска за треть от прибыли.

Ченг Ят сжал кулаки.

— Мы пpeдлагаем одну десятую.

— Что за скупость? По слухам, пропуски не так уж активно приобретают. У нас есть свои способы воздействия на судовладельцев. В силу чего мы жизненно важны для вашего предприятия, не так ли?

— Одна десятая, — повторил Ченг Ят, — плюс право первого выбора любых товаров, изъятых с кораблей между Оумуном и Вонгпоу.

— Это право и так наше, независимо от того, «даруете» вы его нам или нет.

Ип и Ченг Ят спорили очень вежливо, как и подобает двум криминальным авторитетам. Ип весьма дальновидно упомянул рейд на Чжиао, заставив нас перейти к обороне. Тем не менее наша пропускная система обеспечивала гораздо больший поток товаров и денег, которые Ип мог пропустить через оставшиеся у него восемь пальцев.

Бандит хлопнул в ладоши, подзывая молодого слугу. А-Лам вернулся с лакированной коробкой, которую осторожно открыл на столе. Собрав тонкую фарфоровую трубку, он выложил спиртовку и набор латунных мисочек. Наконец юноша поднял крышку с маленького круглого контейнера и размял тонкими пальцами его черное пастообразное содержимое.

— Мне нужен повод для праздника, — заявил Ип. — Так что договоримся на одной шестой и скрепим сделку согласием.

Я покосилась на Ченг Ята. Доля была даже больше, чем мы рассчитывали в качестве запасного варианта.

— Вижу, вашей даме это не по нраву, — засмеялся Ип. — Ну, с женщинами не поспоришь! Ладно, друг мой, договоримся на одну восьмую, счастливое число. Или?..

Ченг Ят посмотрел на меня, потом на бандита и кивнул.

— Отлично! — сказал Ип. — Одна восьмая за проход с любых судов, пребывающих на моей территории. Покурим в честь заключения сделки.

Трехпалый стал наблюдать, как опиумный шарик шипит над лампой. Я слегка кашлянула в качестве предупреждения, но Ченг Ят отмахнулся от меня. А-Лам сунул тлеющий шарик в трубку, и Трехпалый втянул дым с долгим шипящим вздохом, после чего закинул ноги на кровать и лег на бок.

— Пожалуйста, окажите мне честь. — Синие струйки дыма вырывались у него из носа и горла, пока он говорил.

Я попыталась еще раз предостеречь Ченг Ята, но тот наклонился и сделал несколько быстрых затяжек из трубки. Юноша двигался, как танцор, вокруг стола, его тонкие пальцы развернули конфету, и он ласково протянул ее мне. Когда я отказалась, А-Лам зажал конфету между зубами и лег рядом с Ипом, кормя своего господина изо рта в рот.

Мы вышли на улицу под прохладную морось, которая смыла с моего лица пелену дыма и упадка.

— Этот человек — жирная дойная корова, — заметил Ченг Ят.

— Умная и коварная, — буркнула я. — Богатый и успешный, но с плохим вкусом.

Муж рассмеялся.

— Только послушай себя: морская принцесса говорит о вкусе! Ты видела того мальчика? Да он мог бы поучить тебя наряжаться.

— О, тебе нравится этот милый мальчик? Чудесно! В следующий раз я отвернусь, чтобы ты мог с ним поразвлечься. Лично я хочу принимать участие в продажах проклятого опиума Ипа.

Внезапно я насторожилась и оглянулась на игорный зал. Я не сразу поняла, что охранников, которых мы оставили перед входом, нигде не видно. Дальше по набережной происходило какое-то волнение. Люди, похожие на наших охранников, о чем-то жарко спорили с небольшой, но неуклонно растущей толпой. На драку не похоже. Мы ускорили шаги.

К нам подбежал незнакомый мне моряк. Только тогда я заметила пришвартованную рядом быстроходную лодку. С мачты свисало синее знамя.

— Как хорошо, что вы здесь, командир Ченг! Мы искали…

— Что случилось? — спросил Ченг Ят.

Моряк запыхался. Судя по тому, как к нему относились другие, он, видимо, был капитаном быстроходной лодки.

— Мой командир, капитан By Сэк-йи…

— Я знаю, кто ваш командир.

— … Послал за вами. Требуется ваше присутствие.

— Зачем? Говори уже!

Толпа напирала на нас.

— Значит, вы еще не знаете.

Молодой капитан повысил голос, чтобы его услышали.

— Ченг Лау-тонг вышел из Конфедерации. Сдался властям.

У всех была своя версия, почему Ченг Лау-тонг так поступил: «Ему оторвали в драке половину лица», «Уставший старый пес вернулся на рыбалку», «Продался проклятому императорскому флоту», «Я знаю его, он не предатель», «Нет, я его лучше знаю! Никогда не доверял старому змею», «Старый дурак. Выследите его!».

Мы снова очутились в винной лавке в Тунгхое — по соглашению, слеты участников Конфедерации чередовались между западной базой Тунгхой Пета и нашей в Тунгчунге на востоке. Командирам флотилий, казалось, больше нравилось пререкаться, а не готовить согласованный ответ. Потеря десяти кораблей Ченг Лау-тонга едва ли имела значение для Конфедерации, но предательство одного из основателей, подписавших изначальный документ о намерениях, пробило трещину во все еще хрупком союзе.

Пока мы плыли на сампане до берега, я поделилась с мужем своими опасениями:

— Вряд ли Лау-тонг будет сражаться за императорский флот.

Он нахмурил лоб.

— Чутье мне подсказывает, — настаивала я.

— Бабские штучки. Женщины следуют своему чутью, а свиньи — своему.

— Оставь этот покровительственный тон. Он не предатель.

— Вот видишь? Подводит тебя твое чутье. Сдался, но не предатель? Чушь!

— По-моему, Ченг Лау-тонг просто устал. — Я развернулась к Ченг Яту спиной и посмотрела на пристань. — Ему пятьдесят лет. Может, решил вернуться в родную деревню и оставить море в прошлом.

— Или, может, прямо сейчас ведет военно-морской флот вдоль побережья, намереваясь продырявить мне башку, а заодно и тебе.

Я развернулась и ткнула мужа в грудь.

— Ты тупой? Зачем он флоту? Вот что меня беспокоит.

— Снова бабское чутье?

— Может, тебе тоже не помешает капелька, как ты говоришь, бабского чутья! Или хоть какого-то чутья. Если чиновники не окончательно поглупели, они понимают: капитуляция командующего флотом означает, что остальные командиры соберутся вместе. И где они соберутся, если не здесь?

— Ты суетишься, как взволнованная старуха. Разве власти не знают, что в Тунгхое нас нельзя трогать? Подумай головой: новый генерал-губернатор только-только согрел кресло, вряд ли он рискнет выставить себя дураком. Кроме того, войска не посмеют приблизиться в такую погоду.

В последнем он, возможно, был прав. Я ощущала в воздухе перемены с тех самых пор, как мы прибыли два дня назад. Сегодня утром через якорную стоянку прокатились длинные волны, рыбы прыгали по обе стороны от нас, воздух стал густым, как масло.

Конечно, мы не могли избежать встречи с капитанами. Следовало подтвердить приверженность каждого делу Конфедерации. Придется пойти на риск.

Сидя в винной лавке, где вокруг меня порхали ничего не значащие слова, я погрузилась в пучины беспокойства. Нас ждала буря, и не только на небе.

Среди ночи раздался удар по корпусу. Вдалеке грохотал гром. Я уткнулась носом в спину Ченг Ята. По крайней мере, Тунгхой станет подходящим убежищем во время тайфуна.

Кто-то постучал в дверь каюты, тихо, но настойчиво.

Я ощущала сильную качку.

Снова стук. Слишком ритмичный, чтобы его создавали случайные помехи. Я доковыляла до двери и подняла защелку.

Двухлетний Иинг-сэк стоял по стойке смирно в своем крохотном синем халате, широко раскрыв глаза, с его губ стекала слюна. Он был один.

— А няня где?

Я затащила его внутрь и взяла за руки. Все тело мальчика тряслось. Его что-то испугало.

— Что? Что случилось с Сю-тин?!

Сын надулся и понурился, как любой ребенок, поклявшийся хранить тайну, и я все поняла. Нянька обронила несколько намеков во время путешествия в Тунгхой — ее родную деревню, между прочим. Мерзкая девка, видимо, сбежала!

Снова раздался раскат грома.

— Мама! — Сын прижался ко мне, жар его тела прожигал сквозь одежду.

В голове у меня всплыло воспоминание: мне было лет шесть, я плыла в рыбацком сампане с отцом и видела, как молния ударила в холмы. Я заплакала от ужаса и бросилась к отцу, но он и не вздумал меня обнимать или утешать. Это всего лишь молния, сказал он, хватит нюни распускать.

Я обняла мальчика и баюкала, пока он немного не успокоился. Ведь так и должна поступить нормальная мать?

Еще один удар грома, на этот раз более отчетливый.

— Пойдем посмотрим, стоит ли чего-то бояться, — предложила я.

Сын покачал головой и попытался вырваться у меня из рук. Но я что-то почувствовала и вынесла малыша на трап. На нижней палубе с криком бегали мужчины. Ни тебе дождя, ни молнии. По небу тянулись густые розово-серые тучи, но ничто не предвещало бури.

То, что я приняла за гром, сопровождалось еще одной вспышкой и предательским едва слышимым свистом. На мысе в устье залива взорвалась старая таможня.

Мне хотелось выяснить, что происходит, но сын не отпускал меня. Его пальчики вцепились мне в руки, он рыдал, уткнувшись мне в грудь. Я никогда не сталкивалась с подобной ситуацией: обычно ребенка опекала няня. Как поступить: заставить его смотреть на взрывы и учиться быть сильным или же лучше пусть думает, что я могу отвести беду?

Маленькая Иёнг тогда в сампане хотела спрятаться в объятиях отца. Борясь с паникой, я отнесла сына обратно в каюту и закрыла дверь.

Я носила его туда-сюда, подбрасывала на руках, гладила по спинке, стараясь успокоить при каждой пушечной очереди, при каждом внезапном порыве ветра или хлопке парусов.

— Пожалуйста, не плачь. Пожалуйста, не плачь.

Раздался громкий удар, и пол накренился, отчего у меня подкосились ноги. Колени вспыхнули от боли, на меня нахлынули воспоминания о реке Духов. Но это был всего лишь руль, вставший на место.

На этот раз малыш не заплакал. Я уже порадовалась, что утешение работает, и тут ощутила влагу у себя на груди. На штанишках сына расползалось темное пятно. Я обняла его с внезапным приливом чувств. Бедный напуганный мальчуган пытался сдержать слезы из-за меня.

Я положила его на циновку, раздела и вытерла, а потом закутала в старую рубашку Ченг Ята. Йинг-сэк улыбнулся мне, словно понимал, как нелепо выглядит в огромной отцовской рубашке. За хлопотами я даже забыла о том, что происходит снаружи.

Когда от следующего взрыва корпус содрогнулся, я поняла, что дела идут не очень хорошо. Мне нужно было выйти на палубу и осмотреться, зарядить ружья, проверить мушкеты и убедиться, что все выполняют свою работу. Но нельзя же кидаться в бой с перепуганным малышом на руках. Тело протестовало против бездействия, и я молча проклинала Сю-тин, которая бросила мальчика, а заодно и меня!

Ребенок выглядел достаточно спокойным. Я легла рядом и погладила его густые блестящие волосы. Личико сына менялось на глазах: сначала я видела подбородок и высокие скулы Ченг Ята, затем мальчик слегка повернулся и теперь стал похож на… но насколько хорошо я знала собственное лицо? В малыше я видела отголоски широко расставленных глаз моей матери и ее нос, напоминающий костяную пуговку.

— Мамочка! — Йинг-сэк коснулся моей щеки, и душа у меня раскрылась.

Не об этом ли мне говорила давно почившая подруга? Наступает момент, когда ты чувствуешь, что ребенок нуждается в тебе, и отвечаешь… чем? Виноват материнский инстинкт или дело в моей личной потребности? Это сердечко, бьющееся у моей груди, пальчики, теребящие мою одежду, губки и подбородок, которые когда-то находились у меня в утробе, — здесь, посреди боя, пока снаружи летали снаряды и набегали волны, в этой темной каюте, я впервые увидела своего сына.

И тут ребенок меня удивил. Он вырвался из моих объятий и на нетвердых ногах направился к окошку. Он хотел посмотреть на битву.

— Мой взрослый мальчик, такой же храбрый, как папа!

Мне подумалось, что он скорее похож на меня и не позволит никому себя удерживать.

Я открыла окно, подсадила ребенка, и мы оба сощурились от порывов ветра. Наш корабль находился менее чем в ли от канала. Канонерских лодок военно-морского флота у мысов было намного больше, чем тогда, во время блокады, когда родился Йинг-сэк. Кто знает, сколько их еще в открытых водах? Солдаты заняли северный мыс, стреляя из мушкетов из-за развалин таможни. Стороны обменивались пушечным огнем, который, казалось, никогда не прекратится, пока один из наших кораблей не дрогнул. Пораженная джонка погрузилась в воду, а пламя взметнулось вверх по мачте. Матросы сигали за борт в бушующее море.

Я попыталась оторвать мальчика от страшного зрелища, но он вцепился в раму, не сводя глаз с происходящего. Интересно, что может понять такой маленький ребенок? Знает ли он, насколько опасно наше положение?

Все канонерские лодки встали против ветра, что давало им преимущество в атаке. Сама погода благоволила им: облака потемнели, распушились и сгустились, на северо-востоке в черном небе сверкнула молния. Совсем рядом взорвался снаряд, сотрясая весь корабль. В море близкие выстрелы с раскачивающегося судна почти не зависели от прицела, скорее успеха можно было добиться случайно. Дождь хлестал, словно град пуль, и мальчик спрятал лицо у меня на груди. Я отступила в глубь каюты.

— Не волнуйся. Папочка спасет нас, — заявила я, пытаясь убедить нас обоих. Каков план Ченг Ята на этот раз — и есть ли у него хоть какой-то план?

Я попыталась отвлечь себя и сына остатками еды. Сердце у меня глухо колотилось, дыхание перехватывало от шума за стенами, но Йинг-сэк, казалось, был зачарован моими манипуляциями с холодным рисом и мясом. Какие мысли бродили в уме этого ребенка? Родная мать, которая впервые готовила ему поесть, произвела большее впечатление, чем ощущение надвигающейся смерти. Я поморщилась, глядя на неаппетитное месиво. Мальчик повторил мою гримасу и захихикал. Как ни странно, посреди битвы и бури мы вместе с сыном смеялись.

Я убиралась, когда Ченг Ят, спотыкаясь, ввалился в каюту и ринулся к деревянному сундуку, оставляя за собой лужи воды.

— Боги нам не благоволят, — буркнул он.

— Не смей говорить так! Если боги управляют погодой, то они одинаково жестоки к обеим сторонам. Остальное зависит не от божественного провидения, а от готовности к битве, и наш флот доказал, что нам не хватает и того, и другого.

Ченг Ят рылся в сундуке, пока не нашел искомое: старый пистолет, которым редко пользовался.

— Зачем он тебе?

— В остальных порох отсырел.

— Я спрашиваю, в кого ты собрался стрелять?

Он же не собирался потопить с этим пистолетом вражеский корабль?

— Неважно! Нам нужно идти туда!

— Куда туда?

— В шторм! Ай-я! Где-то должен быть мешочек с сухим порохом!

— Ты с ума сошел? Противостоять такому удару на открытой воде?

Рука у мужа дрожала, когда он засыпал порох в казенную часть.

— Теперь ясно, что ты рехнулся!

— Предположим, что так! — Он зарядил пистолет и проверил его. Снаружи раздались взрывы. Или это уже настоящие гром и молния?

— Почему ты думаешь, что они не развернутся и не погонятся за нами?

Ченг Ят пожал плечами:

— Потому что они не сумасшедшие.

Я проводила его до двери, собираясь что-то сказать, но было слишком поздно. Через несколько мгновений я услышала, как он выстрелил в воздух. Кто-то водрузил знамя на фок-мачте. Наш корабль развернулся против ветра.

Я бросилась обратно в каюту и схватила Йинг-сэка. Понимает ли он опасность, которой только что подверг нас его отец? Я не могла больше защищать ребенка, делал вид, будто нам ничего не угрожает.

— Мы выходим наружу, — объявила я ему. — Сумеешь быть храбрым?

Малыш ворчал и извивался под струями дождя, а я одной рукой вцепилась в дверной косяк, а другой крепко прижимала сына к себе.

Внизу моряки укрощали протестующее судно, как дикого зверя. Волны вздымались над носом. От наших орудий валил дым. Другие корабли Конфедерации следовали с обеих бортов, ползли по воде, напоминающей целое поле осколков стекла. Сверкнула молния, уже ближе; гром соперничал с грохотом пушек.

В открытом море нас подбрасывало на волнах. Соленые брызги, словно пули, изрешечивали наши тела. Мальчик задергался.

— Я не отпущу тебя, — пообещала я.

Но Йинг-сэк не пытался убежать. Напротив, он хотел смотреть вперед.

Мы миновали развалины таможни, двигаясь к источнику ветра. Линия фронта отодвинулась в сторону, пушки замолчали, вероятно слишком намокнув, чтобы стрелять. Теперь нам противостоял лишь один враг: мы лицом к лицу столкнулись с гневом богов.

Я посмотрела вниз, чтобы проверить, как там мой малыш. Йинг-сэк не выразил никаких чувств, пока корабль его отца шел сквозь завесы ледяного дождя в надвигающееся сердце бури.

— Ты лучше всех, — сказала я вслух, подразумевая Ченг Ята, но Йинг-сэк обернулся в ответ на мои слова с сурово стиснутой челюстью. Наверное, я говорила и о нем тоже.

ГЛАВА 30 ТЕНИ

Бухта на побережье Лойтяу превратилась в адский лодочный город. Изрешеченные корпуса и искалеченные мачты, груды обломков, которые волны приносили и спустя дни после тайфуна. Учитывая вероятность новой засады, только серьезно поврежденные корабли причаливали к берегу, хотя за последние двенадцать дней не было замечено ни одного военного корабля. Вероятно, враг зализывал раны.

Сын следовал за мной хвостиком, цепляясь за мои ноги всякий раз, когда я останавливалась. Даже в уборной мне не удавалось уединиться: ребенок начинал рыдать и звать меня. Тем не менее, когда однажды утром А-и забрала его, чтобы дать мне отдохнуть, я явственно ощутила отсутствие сына.

Однажды вечером в каюту ввалился Ченг Ят, весь в грязи после ремонта, за которым наблюдал. От него за версту несло алкоголем. Отказавшись от еды, муж сорвал повязку с головы и направился прямо к алтарю Тхин Хау, но тут заметил, что Иинг-сэк складывает в углу деревянные блоки.

Мальчик расположил их в форме стрелы, показал отцу и залепетал:

— Лодка-лодка.

— Ему нельзя здесь оставаться, — рявкнул Ченг Ят.

— Он наш сын!

Муж ничего не сказал. Может, он расслышал в моих словах неискренность. Я знала себя: как ни обидно, если я и являлась матерью, то только для своего флота. Корабли, грузы и пропуски были моими детьми. Мне лучше подходил вариант с ежедневными визитами сына. Ему нужно найти новую няню.

Несколько ароматических палочек разлетелись по полу. Руки у Ченг Ята дрожали, когда он собирал их.

— Десяти тысяч молитв недостаточно, — пожаловался он. — Боги мне не благоволят…

— Тихо! Тебя может услышать команда!

Однако муж был прав. Пусть императорский флот и не разбил нас, но, доказав неподготовленность Конфедерации, нанес непоправимый урон репутации Ченг Ята.

— Не будь дураком, — заговорила я. — Сколько мы потеряли? Семь, может быть восемь кораблей. А ты так говоришь, будто нас разбили наголову! Важно, что им не удалось нас победить, даже с учетом внезапного нападения при благоприятной для них погоде. Ты столкнулся с врагами, как человек с черепахами — ну и кто вышел победителем? Не они! Ты же вел нас прямо в сердце бури. А что, если твоя богиня наслала шторм, чтобы спасти нас? Скажи это своим людям!

Тут из уголка раздался тихий голосок «ду-лак», за чем последовал смешок. Стук кубиков, и снова «ду-лак». Мне потребовалось собрать всю волю в кулак, чтобы не рассмеяться.

— Уведи его, — процедил Ченг Ят.

— Он твой сын.

— Ему здесь не место. Где няня? — Он схватил Иинг-сэка за рукав, но мальчик вырвался и бросил в отца кубик.

— Нет! — крикнул малыш.

Превосходно! Еще и ребенок захандрил. Ченг Ят вскочил, словно собираясь ударить его, но я встала между ними.

— Мальчику нужно проводить время с отцом. Ты же понимаешь…

— О, а ты вдруг изображаешь преданную мать? Мне такая жена нравится куда больше, чем та, что любит забавляться с амбарными книгами и притворяться, будто управляет флотом! — Он подступил ко мне вплотную, волоча за собой испуганного ребенка. — На, мамаша! Всучи его няне, а на обратном пути принеси вина.

Сердце у Йинг-сэка билось, как у птенчика. Я попыталась его успокоить, но от резкости моих движений малыш весь сжался.

— Ты пьян. Этой мелкой чхаумуй[77] нет на борту! Ничего, мы найдем замену в Тунгхое.

— Мы туда не вернемся.

— Ты серьезно? Боишься вернуться?

Ченг Ят подошел к алтарю и повернулся спиной ко мне.

— Я хочу знать, что ты имел в виду, — заявила я.

Муж пробормотал невнятную фразу, в которой мне послышалось слово «месть».

— Ты о чем?

Он пропустил мой вопрос мимо ушей и принялся рыться в сундуке под алтарем. Я выхватила кубик из рук сына и бросила в Ченг Ята, достаточно сильно, чтобы он не подумал на сына.

— Ну-ка, говори!

— Зачем тебе это знать?

— Потому что ты обещал. — Я дернула его за руку, отчего из бутылька, который он держал в руке, вылилось масло. — Мы же теперь компаньоны, помнишь?

— Так ты теперь тоже адмирал?

— Я твоя жена. И твой компаньон. Или ты забыл? Без меня не было бы Конфедерации!

— Ладно! Заткнись и слушай. Мы готовим небольшой налет на порт Тинпак. Там должны быть баржи с солью, которые задерживаются из-за непогоды.

— Значит, мы продаем им пропуски?

— Нет. Не сейчас. Мы покажем этим имперским собакам, насколько мы непобедимы. Довольна… компаньон?

Спорить с капитаном в его нынешнем состоянии было бесполезно. Пусть просит милостей у своей фарфоровой богини. От меня он ничего не добьется.

Йинг-сэк прокрался в угол, спрятавшись в тени; видны были только глаза, которыми он уставился на родителей. Я приготовила сыну место на матрасе и легла, а посреди ночи почувствовала, как крохотная ручка легла мне на талию.

Каждый день мой мальчик давал мне уроки силы. Что бы там ни бушевало за пределами каюты — шумные ремонтные работы, драки или непогода, — малыша нужно было кормить, купать и следить за тем, чтобы он не упал, не подавился и не испачкался. Чем больше мы привыкали друг к другу, тем сильнее сын сопротивлялся моему воспитанию, как и положено настоящему мужчине на этапе взросления.

За завтраком я спокойно хлебала жиденькую кашу, а Иинг-сэк сидел, как обычно, сложив ручки на коленях, как крошечный монах.

— Я больше не буду тебя кормить, — проворчала я. — Раньше это делала нянька, но теперь ты должен справляться сам. На, бери! — Я вложила ложку в его ручку и сомкнула на ней его пальцы, затем взяла еще одну ложку, зачерпнула кашу, подула на нее и сунула в рот, потом повторяла это снова и снова, пока миска не опустела. — А теперь ты. Давай! Раз, два, три…

В конце концов ребенок сдался и, подражая мне, наполнил ложку и подул на нее с такой силой, что каша полетела во все стороны.

— Теперь ешь.

Он сделал крошечный, нерешительный глоток.

— Хороший мальчик! Не так уж сложно, правда?

Кто-то постучал в открытую дверь, и в каюту нырнул Чёнг Поу-чяй, одетый, как обычно, в фиолетовый халат.

— Братишка! — Он присел рядом с Йинг-сэком и погладил его по макушке. — Придется купить тебе повязку на голову, как носят все мужчины.

— Если он твой братишка, можешь сегодня утром забрать его, — предложила я.

— С удовольствием. — Чёнг Поу-чяй посадил мальчика к себе на колени. — Хочешь присоединиться к старшему брату на новом корабле?

— Новый корабль! — Мальчик дернул Чёнг Поу-чяя за ухо.

— Ха! Матрос, проявите уважение к своему капитану. — Парнишка вытащил медяк, подбросил в воздух и вложил в руку Йинг-сэка. — Ха! Теперь ты можешь играть в фан-тхан, как взрослый. — Он научил малыша подбрасывать монету, а потом обратился ко мне: — Я пришел попрощаться. Завтра я уплыву на собственной лодке.

— О чем ты говоришь?

— Видела вон там быстроходную лодку? Потеряла капитана в бою! Ченг Ят назначил меня новым командиром.

Каждый раз, когда Йинг-сэк ронял монету, Поу-чяй смеялся и наклонялся, чтобы поднять ее. Он так естественно вел себя с малышом, словно был ему настоящим дядей. Или отцом. Если бы у моего сына был такой отец! Если бы у меня был такой отец. Или такой муж. Ой! Как мне вообще такое пришло в голову? Поу-чяй превратился в чрезвычайно уверенного в себе молодого человека, сильного, как молодой скакун, с подтянутым телом и привлекательным лицом, способным привлечь любую женщину. Я почти не помнила враждебности, которую когда-то испытывала к этому юноше. Мне будет не хватать его на нашем корабле.

— Что ж, капитан Поу-чяй, теперь вам осталось только найти себе жену.

— Ха! Никогда. Иначе мне придется делиться своими нарядами!

Поу-чяй поднял Йинг-сэка и закружил его в воздухе.

— Теперь ты птица! Сорока… нет, орел! — Он поставил малыша и потрепал по голове, а затем так же внезапно, как и появился, убежал, крикнув напоследок: — Пока, взрослый человек!

Йинг-сэк посмотрел ему вслед, потом уставился на пол.

— Можешь поднять монету сам, — сказала я.

Я знала, что налет Ченг Ята на Тинпак начнется рано утром, но тем не менее первый пушечный выстрел разбудил меня так внезапно, что я на мгновение забыла, где нахожусь. Загудели половицы, чаша для подношений с грохотом упала на пол. Я быстро села. Первым порывом было прикрыть и утешить ребенка, но он не хныкал, а неподвижно лежал у изножья матраса.

— Нет! — Я подхватила сына на руки. Неужели в него попал обломок и мальчик потерял сознание?

Малыш открыл один сонный глаз. Сын проспал начало атаки! Еще один пушечный выстрел пронзил воздух. Йинг-сэк мирно дремал у меня на плече. Мне потребовалось немало времени, чтобы успокоиться и побороть ужас, который я только что испытала. Дело было не в потребности, желании или силе. Во мне родилось иное чувство, которое я пока не могла осознать.

От следующего взрыва Йинг-сэк лишь слегка всхрапнул. Звуки битвы стали для него обыденностью.

Снаружи рассвет прожег дыру в облаках, освещая ряды барж с солью. Ченг Ят подгадал правильно. Но зачем сразу вступать в бой? Мы бы избежали обстрела со стороны местного гарнизона, если бы тихонько подплыли и захватили несколько барж до рассвета, а потом пустились бы в обратный путь, прежде чем войска смогли бы организовать оборону. Вместо этого Ченг Ят развязал полномасштабную битву, не посоветовавшись со мной. Неудивительно: такая тактика полностью противоречила принципам Конфедерации. Нужно отбирать грузы и продавать пропуски, но в бой следует вступать только в целях самозащиты или ради обогащения. Для Ченг Ята атака на Тинпак была не связана с делами, речь шла о треклятой жажде мести.

Я никак не успевала поговорить с мужем: он орал на канониров, а мальчик постоянно требовал, чтобы я его покормила.

К тому времени, как сын доел кашу, мы уже плыли на восток. Ни мы, ни наши соперники не попали в цель, мы не захватили ни крупинки соли. Ченг Ят намеревался унизить врагов, но в итоге сам испытал унижение.

Я перехватила его на подходе к трапу.

— Хватит, пожалуйста, — попросила я.

— Не сейчас!

— Нет, ты должен выслушать меня! Мы не в форме для дальнейшей битвы. Нам пора…

— Они тоже не в форме. Они были готовы, вот и все. Дальше сопротивляться не получится: там нет форта.

— Прекрати атаку! Пусть думают, что победили. Пусть снова обленятся. Твоей команде нужен отдых. И мне нужен отдых! Давайте вернемся в Тунгхой или прямо в Тунг-чунг…

— Пусть думают, что победили? Ты рехнулась! Только баба может нести такую чушь. Нет! Я должен дать им понять, что они проиграли!

Как муж и говорил, в Тинпине не было форта. Но новости распространялись быстрее по суше, чем по воде. Когда мы добрались до новой цели всего в десяти ли отсюда, соляные баржи успели вооружиться. Наши сампаны вернулись с ранеными и убитыми.

В ту ночь мы пересидели еще один шторм. Ченг Ят отказался говорить и лишь молча глазел на сына, который играл в углу с кубиками, притворяясь, что это корабли, и громко цокал языком, изображая выстрелы.

К полудню небо прояснилось, и мы вернулись. Пусть Ченг Ят сражается. Пусть зарабатывает себе репутацию перед собратьями, раз уж мы всего лишь стая волков. Когда охота закончится, мы наконец сможем отплыть в Тунгчунг и вернуться к начатому.

Я отнесла сына на ют, намереваясь отвлечь его игрушками, но он вскарабкался по поручням и протянул ко мне руки. Несмотря на усталость, я сдалась и подняла его.

— Видишь? Красные флаги наши. Синие — дяди Толстяка. А вот и зеленые флаги. Знаешь, кто капитан той флотилии? Лягушачий Отпрыск!

Ля-гу-фа-чий! — пролепетал мальчик.

Несколько джонок с зеленым флагом подплыли поближе к соляным баржам, обмениваясь с ними выстрелами. Свежий ветер быстро рассеял дым; видимых повреждений с обеих сторон не наблюдалось. Корабли с желтым флагом сделали следующий проход. Йинг-сэк захлопал в ладоши, когда дым рассеялся. У двух джонок с желтым флагом порвались паруса, еще у одной рухнула фок-мачта, а одна соляная баржа накренилась.

У меня болели глаза от яркого солнца, вес мальчика оттягивал руки. Я уже собиралась отнести его внутрь, когда Йинг-сэк ткнул пальчиком.

— Братик! — Он показывал на корабли под красным флагом на западе. — Братик! — повторил он. Так он называл Чёнг Поу-чяя. Почему мальчик решил, что «братик» на одном из тех кораблей? Но он наверняка там. Внезапно я испугалась за Поу-чяя.

Корабли цепочкой поплыли в бухту, громыхая орудиями и не переставая вести ответный огонь. Мальчик вырывался и плакал у меня на руках. Только теперь я поняла, что слишком сильно сжимаю его.

Раздался громкий треск, за которым последовал сокрушительный взрыв. Из ведущей джонки вырвались клубы дыма, горящие осколки взмыли в воздух. О нет, это были не осколки, а фрагменты тел!

Йинг-сэк вскрикнул и выпал у меня из рук. Я тоже закричала, быстро подняла его с палубы и поспешила вниз по трапу. Пусть он увидит чьи-то другие смерти. Только не смерть своего «братика». Моего Чёнг Поу-чяя.

Прошла половина лунного цикла, прежде чем Ченг Ят в своей жажде мести одержал достаточно мелких побед, чтобы восстановить репутацию и вернуться в Тунгхой. Не в силах больше ждать ни минуты, чтобы сойти с корабля, я подкупила Йинг-сэка обещанием угощения и оставила на день с А-и.

В сампане я держала рот на замке, пока Ченг Ят разливался соловьем:

— Жаль, что мы потеряли так много людей. Но я не мог дать выиграть этому проклятому генерал-губернатору и его флоту.

«Ну конечно. — Губы у меня шевелились, но вслух я не произносила ни слова. — Именно это я вбивала прошлой ночью в твой мягкий череп, чтобы ты не прыгнул в пьяном виде за борт».

Пятнадцать дней набегов, стычек и непогоды стоили нам двадцати шести кораблей и сотен человек убитыми или взятыми в плен. В свою очередь, мы сожгли форт Лунмэнь и почти сотню вражеских кораблей. Но, увы, уплыли с пустыми руками. Пусть Ченг Ят называет это победой. Я не сомневалась, что сейчас генерал-губернатор сочиняет доклады для императора, в которых превозносит свои заслуги.

На причале я напомнила мужу:

— Скажи Поу-чяю, чтобы заглянул к нашему сыну. Мальчик все еще сходит с ума от беспокойства.

Настала моя очередь выполнить свою миссию. Пробираясь по улочкам Тунгхоя, я остановилась купить мыло и обещанные ребенку сласти, затем обогнула деревню по тропинке в мангровых зарослях, миновала ручей и несколько рыбацких хижин на сваях, парящих высоко над илом. Мне сказали, какое жилище искать, но я бы и так узнала его по отчаянным глазам женщины в дверях. Я подождала у подножия лестницы, пока не появился человек, который сложил руки в приветственном жесте. Но в его голосе не было и намека на улыбку.

— Пожалуйста, входите, прошу вас.

Дом представлял собой единственную захламленную комнату, пропахшую рыбой, хотя обитатели попытались сохранить респектабельность, расстелив чистые циновки. Девочка, высокая для своих двенадцати лет, вцепилась в деревянную кровать, не в силах скрыть дрожь.

Я на мгновение задержала дыхание, ошеломленная ее глазами, большими и влажными, как у коровы.

— Как ее зовут? — спросила я.

Мать прикрыла рот рукой.

— Пин.

Я хотела поскорее покончить с делом и протянула тяжелый мешочек.

— Сорок лянов. Пересчитайте.

Отец отмахнулся. Я поставила мешочек перед ним и заметила, как отец семейства расслабился. Он велел девочке подойти ко мне.

Мать слабо вскрикнула.

Пин спустилась по лестнице следом за мной, не оглянувшись на родителей. Я неторопливо шла к кораблю, проверяя, что она следует за мной.

Указав на трюм, в котором будет жить служанка, я повела ее вверх по лестнице. Йинг-сэк радостно вылетел из каюты и вырвал сласти у меня из рук.

— Это твоя новая няня, А-Пин.

Голос у меня немного дрогнул. Я мысленно прокручивала в голове разговор с сыном: «Теперь у тебя будет две мамы. А-Пин будет играть с тобой, когда захочешь. Куда безопаснее, если кто-то приглядит с тобой». Но я не могла заставить себя произнести эти слова. Я ведь не бросаю сына, почему же мне так тяжело? «Твоей маме нужно работать, чтобы у тебя были хорошие вещи», — по крайней мере, это близко к истине.

— Я буду играть с тобой каждый день, как и раньше. Но жить ты будешь с А-Пин.

— Мамочка! — Йинг-сэк отбросил конфету и прижался ко мне.

Я погладила его по голове и обняла за плечи Он ведь будет жить чуть ниже по лестнице на том же корабле. Мы будем видеться каждый день, если только я не уеду по делам. Например, на встречу с агентами, покупателями или шпионами. Мне необходима свобода, чтобы делать свою работу. Мне необходимо снова стать собой.

И не менее необходимо было чувствовать горячее дыхание ребенка у себя на шее.

Я знала, как тяжело это будет для мальчика, но не представляла, как тяжело будет мне самой.

Я присела на корточки и поцеловала его в лоб, а затем вложила его ручку в ладонь Пин. Он плакал всю дорогу до трюма.

— Я не создана для материнства, — прошептала я, и последнее слово застряло у меня в горле.

ГЛАВА 31 ВОЗЗВАНИЕ

Расчесывая волосы на трапе, я наслаждалась приятной прохладой воздуха, долгожданной переменой погоды к Празднику середины осени. Что-то взметнулось на поверхность в десяти корпусах по правому борту. Потом еще раз, снова и снова. Очередной счастливый знак: семейство розовых дельфинов. Вскоре мы наконец прибудем в Тунгчунг после тяжелого путешествия.

Изрезанный берег Тайюсана проступал сквозь дымку, и впереди показался знакомый мыс: отвесные горы, обрамляющие залив, приливы на илистых отмелях, орлы и коршуны, лениво кружащие над островком Чхэк Лап Кок. Несмотря на прохладный ветер, в груди у меня разливалось тепло: я начала думать о Тунгчунге как о доме.

Это было не то триумфальное возвращение, которое представлял себе Ченг Ят, да и я, если уж на то пошло, тоже. Скорлупа, в которую мы спрятались, — господство над кораблями, над людьми, над морями Южного Китая — треснула.

Подойдя к якорной стоянке, я увидела поляну на склоне холма, где склеп жены Ченг Чхата вместе с ее останками врос в скалу. Если бы я верила в духов, то подумала бы, что призрак дорогой подруги смотрит сейчас через залив на меня, ее младшую сестру, претендующую на роль пиратской королевы.

У меня возникло внезапное желание отдать дань уважения умершей, прежде чем мы бросим якорь. Пыль забилась мне в нос, как только я открыла фамильную гробницу. Внутри оказалось так темно, что трудно было определить, на какой деревянной плите изображен Ченг Чхагт, а на какой — его жена. Я пошарила в углу и наткнулась на какие-то бумаги. В свете из оконца я рассмотрела амбарную книгу. Я сунула ее под халат и, отказавшись от свечей или благовоний, пробормотала молитву и обещание: «Я стану лучше, буду рулевым колосом, направляющим мужа, и прегражу путь всему, что может навредить нашему ребенку», а потом поспешила обратно в каюту.

Читала я пока плохо, а почерк у казначея был слишком витиеватым, и я мало что поняла, за исключением одного: записи свежие. Что книга делала в склепе? Но я и так слишком задержалась, поэтому придется отложить изучение на другой день. Я завернула книгу в старый халат, сунула в сундук с одеждой и вышла наружу как раз в тот момент, когда причалил паром.

Громкая болтовня людей меня раздражала. Веских причин поехать в деревню у меня не было, но после месяцев, проведенных взаперти на корабле, появилось стремление к открытому пространству. После того как все сошли на пристань, я предложила лодочнице несколько монет, чтобы она переправила меня на противоположную сторону залива. Прибрежная грязь, густая, как соус, затягивала ноги. Среди водорослей охотилась целая армия птиц: уток, кроншнепов и цапель. Высокие и неуклюжие утки-широконоски выкапывали крабов похожими на весла клювами. Мой отец однажды сказал: когда они прилетают с вершины мира, это верный признак того, что лето подходит к концу.

При мысли об отце я ощутила солоноватый привкус на губах, окунула руки в воду и вытерла лицо. Я не думала о папе год, может два. Почему же сегодня ко мне пришло это воспоминание? Почему именно сегодня, когда у меня есть более приятные поводы для размышлений? Может, настало время выследить его, показать, насколько далеко я ушла от грязного, жалкого мирка. Тебе нужно больше денег, папочка? Вот, держи горсть серебряных слитков… или предпочитаешь золото? Затем сунуть ему монеты в горло и смеяться, пока его тело дергается, а лицо становится черным, как клюв утки-широконоски.

Я пошла вдоль берега обратно в деревню и с удивлением увидела Ченг Ята и Куок Поу-тая, сидевших под навесом у ларька, торговавшего готовой едой. Судя по их оживленной жестикуляции, я догадалась, что они обсуждают условия брака. Двоюродный брат Куока, молодой капитан корабля, женился на дочери покойного младшего брата Ченг Ята. Рядом с мужчинами стояла девушка. Должно быть, это именно она: на вид лет пятнадцать, голова скромно опущена, руки сложены перед грудью, но плечи напряжены.

Куок встал при моем приближении.

— Ах! Вот она, моя будущая… как называется тетя невесты старшего двоюродного брата жениха по отцовской линии?

— Без понятия, — буркнула я.

— Должно быть какое-то специальное название. — Взгляд Куока скользнул по мне, словно его ресницы были пальцами. — Так или иначе, мы с тобой наконец-то связаны брачными узами.

Его слова поразили меня, но Ченг Ят только рассмеялся.

— Старый Куок хочет крутить шашни с каждой красивой женщиной на побережье Китая, пусть и не в браке.

— Надоело слушать вашу грязную болтовню.

Я взяла девушку за руку и подвела к коряге в тени дерева. У племянницы Ченг Ята была по-мальчишески плоская грудь и круглое миловидное лицо, которое с возрастом обещало расцвести женственной красотой, если к тому времени она не утомится от деторождения. Она села ко мне боном и потупилась, робкая, как мышонок. Я прекрасно ее понимала. Однажды я чувствовала то же самое перед другой важной дамой накануне собственной свадьбы.

— Ты знаешь, сколько девушек по всему Китаю будут завидовать твоему браку?

Она склонила голову к плечу, будто услышала в моих словах издевку.

— Это правда, — заверила я. — Не из-за внешности жениха, хотя я уверена, что он красивее моего муженька. Про его хозяйство я тоже ничего не слышала.

Девушка покраснела и проглотила смешок. Я коснулась ее колена.

— Но таким завидным женихом его делает кое-что, чего у него нет.

На лице невесты читалось беспокойство.

— Чего у него нет?

— Мамы!

Девушка прикрыла рот рукой и захихикала.

— Даже у жены императора есть свекровь, не так ли?

— Верно! Императрица будет ревновать!

Девушка вся расцветала, когда смеялась.

Мы долго говорили о ее отце, который, несмотря на семейное наследие Ченгов, оставался рыбаком, пока не умер во время своего единственного короткого плавания в качестве пирата. Потом мы обсудили любимые блюда и бродячую жизнь жены морского капитана, а тем временем в бухте в сторону нашей части пляжа повернула одинокая быстроходная лодка и остановилась. Оттуда нам махал человек в фиолетовом халате. Прежде чем нос коснулся берега, Чёнг Поу-чяй уже шлепал по мелководью.

Он остановился на мгновение, чтобы прикрыть глаза от солнца, потом расплылся в улыбке и, взметая песок, помчался в новом направлении — не к Ченг Яту, который встал, чтобы поприветствовать его, а ко мне. Одной рукой молодой человек прижимал к груди мешок, другой размахивал, как птичим крылом, словно бы это возвращался из путешествия герой старинных легенд.

Наконец Поу-чяй бросил мешок и, схватив меня за плечи, запечатлел поцелуй сначала на одной щеке, потом на другой.

Я задохнулась от изумления. Что он хотел сказать этим наглым поступком на глазах у всего мира? Ужас! Все щеки, кроме оставленных его губами мокрых пятен, горели огнем.

Парнишка отстранился с кривой ухмылкой, которая наводила на мысль, что это было просто озорство.

— Вот как делают иностранцы на Оумуне.

— Что делают? — уточнила я. Такое приветствие допустимо разве что между любовниками, но я ведь его… я даже не знала, кем была ему теперь, когда он вырос и стал независимым мужчиной. Может, коллегой?

— Они правда так приветствуют друг друга — целуются. Женщины с женщинами, мужчины с женщинами, прямо на глазах у всех! — Поу-чяй ушел к столу, где сидели мужчины, и налил себе чаю.

— Потому что все их женщины — шлюхи, — проворчал Куок.

Поу-чяй рассмеялся.

— Женщины-варвары слишком уродливы, чтобы быть шлюхами. Даже их мужчины так думают, поэтому заводят китайских любовниц.

— Я бы не позволила иностранцу так приветствовать меня, — заявила племянница Ченг Ята. — У них бороды колючие!

Куок Поу-тай засмеялся вместе с нами, но его глаза пронзали Поу-чяя презрением или — хоть я и не решалась это признать — ревностью. И, возможно, не зря. В то время как мой муж озадаченно смотрел на меня, а мужчина, который не скрывал своих намерений, глядел сердито, я ощущала исключительно след губ молодого человека на щеках.

Поу-чяй сам разрушил очарование, махнув рукой в сторону стола, куда выгрузил свой мешок:

— Лакомства для моего младшего брата. И для тебя. — Он вручил мне бумажную коробку, в которой что-то гремело. — Ну же, попробуй!

Внутри лежали маленькие круглые пирожные. Я сказала, что приберегу их на потом, но Поу-чяй настоял, чтобы я попробовала хоть кусочек. На вкус пирожные оказались как опилки, смешанные с пляжным песком, и прилипали к горлу, как замазка.

— Вот это иностранцы называют лакомством? Хватит мне на сегодня варварских обычаев.

— Что ты на самом деле привез? — спросил Ченг Ят.

— Пирожные недостаточно хороши? Ну ладно. Золото вам точно понравится. — И парень швырнул на стол два тяжелых шелковых мешочка.

Ченг Ят развязал один и вытряхнул содержимое с недовольным видом. Я поймала золотую монету, прежде чем она скатилась со стола. Рельефный орел с открытым клювом — испанское золото. В общей сложности всего семь монет — мизерная сумма за защиту почти на два месяца от иностранной концессии.

— Поверь мне, я спрашивал, но Лю поклялся, что больше у них нет, — сказал Поу-чяй, а мне пояснил: — Нелегко продавать пирожные иностранцам.

Лю был нашим шпионом в Оумуне благодаря умению говорить на языке варваров. Честностью там и не пахло.

Куок Поу-тай словно бы прочел мою мысль — по крайней мере, мне так показалось. Он высыпал золото и серебро из другого мешочка себе на ладонь и перевел взгляд на Поу-чяя.

— Насколько мы ему доверяем?

Я не уловила, имеет ли он в виду агента на Оумуне или самого Чёнг Поу-чяя. Почему Куок придирается к парню? Потому что тот поцеловал меня в щеку. Словно я и дальше буду такое позволять и доступна любому мужчине, помимо мужа! Глупая, детская зависть. Однако я не могла даже пошутить, чтобы окончательно не разозлить будущего родича. Свадьба — это не просто возможность породниться семьям, но и звено в цепи, скрепляющей Конфедерацию.

Возможно, Ченг Ят тоже понял намек, поскольку сказал: — Я доверяю своим людям, пока они не дадут повод усомниться в них.

— Надеюсь, ты поручишь мне и следующее дело. Вот это было расклеено повсюду. — Поу-чяй театральным жестом залез в рукав и достал свернутую бумагу, которую с легким поклоном протянул Куок Поу-таю: — Может, почтенный дядюшка прочтет текст?

Куок развернул свиток на столе. Бумага была порвана по краям, сзади остались следы разломанной печати. Наверху иероглифы были напечатаны, а внизу написаны от руки, и между ними стояли две алые печати. Куок нахмурился, изучая свиток.

— Вслух, пожалуйста, — попросил Ченг Ят.

— Воззвание правительства об амнистии, подкуп наших людей для мятежа. — Куок глубоко вздохнул и откашлялся. — Указ о помиловании и перемирии. Какая чепуха! Любого человека, вынужденного служить морским разбойникам, призывают снова стать верным правительству. Все простые моряки, служившие у пиратов, по своей воле или нет, имеют право безнаказанно сдаться. Капитаны, подчинившиеся властям со всеми экипажем и судами, заслужат величайшее снисхождение и избегут справедливого наказания. Более того… Ха! Вот это вам понравится! Любой, кто представит отрубленную голову или уши пиратского капитана или корабельного офицера, тем самым продемонстрирует свое искупление и получит внушительную награду. — Он вел пальцем по аккуратным столбцам иероглифов. — Списки, где и кому сдаваться. На документе стоит официальная печать провинции и генерал-губернатора.

— Это все? — уточнил Ченг Ят.

Хотя я не могла прочитать текст, но поняла, что Куок процитировал только верхнюю половину страницы, с печатными знаками.

— Все дело в том, чего они ожидают, а не в том, что предлагают, — заметила я.

Куок кивнул в подтверждение.

— Думаю, генерал-губернатор хочет, чтобы двор прочел воззвание на официальном экземпляре. Конечно, император никогда не санкционировал бы дополнительные поощрения, которые помощники генерал-губернатора вписали от руки.

Он перечислил подробный список условий и наград. Каждый человек, вновь присягнувший на верность империи, получит десять ляпов серебра, а также возможность выбрать между должностью в армии и пропуском, чтобы вернуться в родную деревню. Рулевых, канониров и других членов экипажа, обладающих полезными навыками, оставят на флоте, а капитанам и тхаумукам, если они не виновны в серьезных преступлениях, предложат звания.

— Ничего о женщинах? — уточнила я.

Куок перевернул лист ко мне, будто я могла прочитать, и указал на столбец иероглифов.

— Действительно, женщин оставили напоследок. Вас поселят на берегу под благосклонным покровительством местных властей.

— Другими словами, превратят в шлюх. Или, может, продадут мусульманским работорговцам?

Я посмотрела на Ченг Ята, но он не обратил на меня внимания и резким движением схватил свиток со стола.

— Десять вшивых ляпов серебра? Любого, кто продаст себя за эти жалкие гроши, не стоит держать в команде!

— А мы принимаем предложение, — возразил Поу-чяй. — Каждый возьмет свои десять лянов, а затем вернется к своим кораблям. Ха!

— Я заработаю больше, отрезав твои пухлые ушки, — хмыкнул Куок Поу-тай, поднимаясь, чтобы уйти. — Мне еще свадьбу планировать. Доброго дня!

В ту ночь я почти не спала, поскольку Ченг Ят постоянно вскакивал по нужде и шастал по каюте. Я велела ему угомониться, но он прорычал в ответ что-то про воззвание губернатора На.

Впервые правительство боролось с нами не оружием, а убеждением и деньгами. Впрочем, большинство представителей старшего поколения пиратов, ветераны Вьетнама и старше, были слишком преданы своему делу и слишком умны, чтобы доверять обещаниям правительства. Куда большие опасения внушали те, кто недавно присоединился к Конфедерации: грубые, отчаянные люди, суеверные до мозга костей. Беглецы, потерпевшие кораблекрушение; рыбаки, которым лень ловить рыбу. Такими типами руководили только жадность и страх.

Хитрый ход губернатора. Он требовал хитрого ответа. Ченг Ят хотел увеличить заработную плату членов экипажа. Это могло сработать лишь в обозримой перспективе, пока генерал-губернатор не повысит ставку. Мне казалось полезнее культивировать в своих людях верность и послушание, которые не подорвать заманчивым предложением денег в обмен на измену. Нам нужно уничтожить потенциальных предателей, прежде чем они смогут причинить вред Конфедерации. И я знала, с кого начать.

Утром я сделала вид, что застегиваю пуговицы, пока мужчины молились. Ченг Ят и тхаумук били поклоны и нараспев произносили слова молитв, а я отметила, что казначей исподтишка оглядывает каюту. Тхаумук ушел сразу, а вот казначей задержался.

— Ищешь что-то? — поинтересовалась я.

Он напустил на себя невинный вид, хотя напряжение всех мышц говорило об обратном.

— Может быть, это? — Я скользнула к сундуку и выудила амбарную книгу. — Интересно, почему мы не видели недавний отчет. Уверена, ты рад, что я отыскала записи, вот только в странном месте: среди кучи мусора в семейном святилище.

Ченг Ят перестал убирать алтарь и обернулся, недоуменно моргая.

Казначей сидел, сложив руки на коленях, словно подражая монаху в черной рясе.

— Тот океанский торговец, наш самый большой улов за последние годы, помнишь? — Я повернулась к Ченг Яту: — Насколько я знаю, мы взяли более четырехсот катти морского ушка. Четыреста двенадцать, если быть точным. Верно?

— Хватит, — пробормотал казначей.

Я подняла брови, вопросительно взглянув на мужа.

— Больше четырехсот, это все, что я помню, — ответил он. — Как я и думала. Так что я исправила здесь… — Я открыла книгу, перелистала несколько страниц и указала на свои грубые каракули. —.. И здесь.

Я не была уверена, что неразборчивые закорючки обозначают морское ушко, но казначей невольно подтвердил мою догадку:

— Цифры отражают окончательный подсчет.

— Ага-ага, и окончательный результат — триста восемьдесят. Значит, пропало более тридцати катти? Может, сгнили? Или крысы съели? Или вот… — Я ткнула в столбик на середине страницы, куда внесла еще одно исправление: — Тут говорится о ласточкиных гнездах. Две тысячи…

— Достаточно! — Ченг Ят занес руку, словно собираясь ударить меня.

Я даже не вздрогнула.

— Отлично! — Я швырнула амбарную книгу на пол перед мужем с такой силой, что вылетела страница. — Прочитай сам. Если сможешь…

Ченг Ят тихо приказал казначею забрать книгу и уйти. Затем запер дверь и повернулся ко мне.

— Как ты смеешь…

— Он снова подделывает цифры! Забыл? Он думал, что его манипуляций с ценами на сахар ты точно не заметишь, потому что не умеешь читать и пользоваться счетами!

— Я сказал: достаточно!

— И давно это продолжается? Будь я командующим…

— Но ты не командующий и никогда им не будешь! Этот человек верой и правдой служил мне задолго до того, как я вытащил тебя из грязи!

— Ты называешь лояльностью воровство прямо у тебя под носом? Разве ты не говорил вчера, что доверяешь человеку, пока он не даст тебе повода усомниться в нем? И разве я только что не показала тебе тридцать катти причин? А сколько их было до этого? У казначея не больше верности, чем у червя! Его надо выпороть на глазах у всех…

— Женщина, закрой рот и хоть раз послушай. Ты впервые разоблачила его обман? Конечно, нет. Я помню твое представление со счётами. Думаешь, я не знал об этом задолго до твоих расследований? Думаешь, я такой слепой или тупой? Ах да, ты же считаешь меня слабаком. Ой, не отрицай! А ты у нас вся такая умница, выучила несколько слов. Ты думаешь, будто понимаешь мужчин, только потому, что умеешь заставить их плясать под твою милую улыбку. Но ты так и не поняла, как их направлять…

— Тогда ты еще слепее, чем я думала. И как ты их «направляешь»? Позволяешь есть из твоей тарелки, а потом швырять тебе кости в лицо?

Ченг Ят прикусил палец, будто собираясь отгрызть кусок мяса.

— Позволь мне сказать тебе кое-что, дорогая. Хочешь ответить псу-губернатору, завоевав лояльность среди моих людей? Этого никогда не произойдет, если мы поступим по-твоему. Нет, заткнись и послушай хоть раз! Ты и правда умна, но не командовала всю жизнь кораблем и командой. Большинство мужчин — дикие звери, их можно купить наградами или взятками, а если попытаются возражать… — Он чиркнул большим пальцем по горлу. — Никаких потерь ни для кого.

Но тот, кого ты только что опозорила, незаменим, и он это знает! Пусть он оставит чуток добычи для себя, зато у тебя будет верный пес, который скорее отдаст жизнь, чем допустит твоей неудачи, потому что он потерпит неудачу вместе с тобой. — Он сделал многозначительную паузу. — Что ж, женщина, посоветуй, какой выбор сделать между морским ушком и верностью?

Не дожидаясь ответа, Ченг Ят повернулся к алтарю и позволил мне переваривать свое поражение. Мой неразговорчивый и упрямый муж преподал мне отличный урок, но я была слишком горда, чтобы признать это.

К свадьбе флотов Черного и Красного флагов гавань наполнилась кораблями. На берегу выставили банкетные столы. Слепые музыканты играли мелодии, а в перерывах взрывались петарды. В Тунгчунге быстро подошли к концу все запасы спиртного.

Когда молодые опустились на колени у наших ног, я подумывала разрядить обстановку шуткой о том, что я заменяю невесте свекровь, но передумала, увидев, с каким достоинством Ченг Ят исполняет свою роль. Он стиснул челюсти, так что кожа натянулась, и походил на оживший портрет. Интересно, как воспринимают нас молодожены? Сумела ли я продемонстрировать ту же царственность, как у жены Ченг Чхата в день моей свадьбы?

На джонке Куок Поу-тая состоялся роскошный банкет для избранных с музыкой и фейерверками. На один драгоценный вечер я смогла отбросить все тревоги и угрозы, споры о стратегии и даже победы, о которых без конца размышляла последние несколько месяцев. Я пила за жениха и за невесту, поддерживая любые, даже самые невнятные тосты гостей, которые были еще пьянее меня.

Потом я поздравила Куок Поу-тая и, возможно, даже попросила его прочесть стихотворение по этому случаю; не исключено, что он даже прочел, но меня отвлекли молодые женщины, щебетавшие рядом с Чёнг Поу-чяем. На нем был халат необычного для него приглушенного серого цвета с расстегнутой верхней пуговицей. Я протиснулась между его поклонниц, схватила Поу-чяя за плечи и поцеловала в обе щеки на иностранный манер.

Потом помню какой-то спор между Поу-чяем и Куок Поу-таем, в котором я даже, может, участвовала. И вот Ченг Ят куда-то меня тащит, я падаю в каюте и смеюсь без всякого повода, а его головная повязка намотана у меня на руку.

В каюте Ченг Ят перенес меня на циновку, но без малейшей нежности. Я выскользнула из одежды и обвила мужа руками за шею. Сейчас мне хотелось только одного: прижаться к нему и ощутить его кожу. Я бы продемонстрировала ему «парящую бабочку», оседлав сверху.

Однако он отстранился.

— Ты меня опозорила сегодня вечером, — О чем ты говоришь?

— Не притворяйся невинной овечкой. Все мужчины пожирали тебя взглядом, но только Чёнг Поу-чяй получает от тебя поцелуи, как от обыкновенной…

— Ты на что намекаешь? Если считаешь…

— Я не намекаю, а говорю прямо. Он накинул на меня одеяло и прошел в угол, где хранил вино. — От старых привычек не избавишься…

Его отповедь меня очень задела. Я повернулась к нему спиной и облизнула губы в поисках привкуса кожи Поу-чяя.

ГЛАВА 32 ВАРВАР

Я укрылась от ледяных брызг, устроившись перед потрескивающим очагом за крепкими сухими стенами. Но взору открывались только беспокойные белые шапки на сером море и еще один остров, бледнеющий вдали.

Эта часть нашей работы мне нравилась одновременно и больше, и меньше всего. Поток товаров — соль, рис, ткани, древесина, специи, украденные либо полученные за пропуски, — увеличил потребность в складских помещениях, о которых не знали власти и мошенники. Когда мы приблизились к острову, я умоляла богов даровать нам пещеру или заброшенную каменную хижину, достаточно надежную, чтобы завершить экспедицию и вернуться домой.

Я-то думала, что материальное благополучие облегчит жизнь, но, увы, я ошибалась. Добившись успеха, Конфедерация стала его жертвой. Амнистия, которую провозгласил генерал-губернатор, после трех месяцев привела к результату совершенно противоположному тому, чего ожидали власти. Хотя несколько кораблей и членов экипажа сдались, указ выявил слабость правительства, в то время как растущее признание системы защитных пропусков показало, что доминирующей силой на побережье является наша Конфедерация цветных флагов. Наряду с конфискацией кораблей, к нам в поисках легких денег стекались рыбаки и торговцы, в результате чего только наша флотилия разрослась до трехсот судов. Просто прокормить такую армию, в которой теперь насчитывалось аж двадцать тысяч ртов, было немыслимо сложной задачей, но я взялась ее решить. Нужны были постоянные запасы еды, лекарств, одеял и веревок. Теперь я успевала только работать. Сколько бы неудобств ни принесла нам последняя экспедиция, у меня хотя бы появилась возможность отдохнуть. Кроме того, я непосредственно принимала участие в решении относительно каждого места, где мы прятали драгоценные грузы, и держала все тайники в голове в качестве меры предосторожности.

Чем ближе мы подходили к острову, тем сильнее задувал ветер, поднимающий волны выше скал. Ченг Ят приказал тхаумуку сменить курс и двигаться к острову под названием Куриное Горлышко. Мы вошли в гавань на закате, присоединившись ко множеству других кораблей с красными флагами. Вдалеке я также заметила джонку Чёнг Поу-чяя.

— Пожалуйста, никаких гостей сегодня вечером, — попросила я мужа. — Я без сил.

Одна из женщин сварила мне тонизирующую настойку, но от нее у меня свело желудок.

— Подогретое вино подойдет лучше, — заметила я.

Небольшая фляжка наполнила меня приятным теплом, и я провалилась в желанный сон.

Меня разбудил шум снаружи. Солнце давно взошло. Я натянула еще один халат и вышла наружу.

Я впервые видела Поу-Чяя почти за два месяца. Казалось, он заполонил собой все пространство, а его лицо выглядело изящной жемчужиной. Я подняла руку в приветственном жесте, но они с Ченг Ятом о чем-то жарко спорили на повышенных тонах. Под лестницей ютился объект их — и всего экипажа — внимания.

Это был первый настоящий иностранец, которого я видела так близко. Густые спутанные волосы напоминали цветом лисий мех, а не человеческую шевелюру. Щеки и подбородок покрывала поросль того же оттенка. Как могло родиться существо с таким носом, напоминающим красный рог? Но больше всего меня поразили призрачные серо-голубые глаза, такие блеклые, словно из них вытекли все краски.

Незнакомец сгорбился под лестницей, как загнанный в угол зверь, но не выглядел испуганным. Он дрожал не от страха, а от холода: несмотря на морозную погоду, на варваре не было ничего, кроме брюк и грубой хлопчатобумажной рубашки. За ним ютились еще шесть существ другой странной расы, с густыми иссиня-черными волосами и гладкими невыразительными лицами цвета слишком крепкого чая.

— Откуда они? — спросила я.

Поу-чяй наконец заметил меня и усмехнулся.

— Поймал у острова Оумун. Этот, рыжий, пытался уплыть. Ха! Я поймал его, как рыбу.

— Нет, я про то, откуда они приехали к нам.

— Думаю, они англичане; по крайней мере, рыжий. Может, с того иностранного торгового суда, вы его не видели? На якоре у Треугольного острова. Но эти животные не разговаривают.

Ченг Ят толкнул рыжеволосого ногой:

— Ты! Откуда? Какой груз?

Варвар отпрянул назад и выплюнул слово, прозвучавшее как кантонское благословение на удачу фук[78]. Однако рычащий голос и ненависть во взгляде подразумевали, что в его языке слово имеет совершенно другое значение.

Некоторые из членов экипажа принялись передразнивать:

— Фук ю! Фук ю! Ха!

При этом они произносили ю так, что на кантонском появлялся неприличный оттенок, возможно соответствующий родному наречию варвара.

— Где, черт возьми, носит А-Фэя? — спросил Ченг Ят. — Ай-я, ну наконец-то!

На борт поднялся высокий и тощий матрос с родимым пятном сливового цвета, растекшимся на пол-лица. Я смутно помнила, что он работает коком на одной из джонок. Парень вырос на Оумуне, так что, возможно, немного понимал язык заморских дьяволов. Он обратился к рыжеволосому с несколькими запинающимися фразами, и тот пробормотал отрывистый ответ.

— Говорит по-английски, — объяснил А-Фэй. — ж Просит отдать ему куртку.

Ченг Ят побагровел.

— Я не спрашивал, чего он просит! Какой груз перевозит их корабль?

А-Фэй передал вопрос, как сумел, но после нескольких попыток ответ всегда был один и тот же.

— Он настаивает, чтобы ему отдали куртку.

Поу-чяй оттолкнул А-Фэя в сторону и пнул англичанина в бедро.

— Сколько орудий на вашем корабле? Оружие! — Он указал на пушку и, не получив никакой реакции, выстрелил из воображаемого мушкета.

Варвар отшатнулся, затем повернулся и обратился к темнокожим людям позади него. Они пошептались между собой, а потом рыжеволосый снова заговорил.

А-Фэй перевел:

— Он сказал, двадцать пушек. Больше, чем наши. Новее. Сто пятьдесят членов экипажа.

Я чуть не рассмеялась над их грубым блефом. Это уже целый военный корабль, а не торговый.

Со свистом налетел порыв ветра, осыпая палубу мелкой моросью. Рыжеволосый прижал колени к груди. Меня пронзила жалость.

Ченг Ят заявил:

— Пусть дьяволы дрожат, пока не будут готовы говорить правду. А мне нужен горячий чай. — И он ушел в каюту.

Холодный дождь загнал меня внутрь, я завернулась в одеяла, но не смогла унять дрожь. Меня встревожили пленники, особенно рыжий варвар. Непонятные существа, за которых можно было получить щедрый выкуп — или же нарваться из-за них на неприятности. Я хотела, чтобы они покинули мой корабль как можно скорее.

Вошла А-и с кувшином тонизирующей настойки, которая меня согрела, хоть и вызвала тошноту. Старуха уселась позади меня и начала втирать масло мне в волосы.

— Эта погода убивает меня, — проворчала я.

— Погода убивает твои волосы, а не тело. — Она поцокала языком. — Такие сухие, а тебе плевать.

— Мне нужно новое мыло.

— Что тебе нужно, так это здравый смысл и куриный жир. Хватит ерзать! Ты сейчас больше печешься о деньгах, чем о собственных волосах, так позволь мне продать их производителю париков. Получишь кругленькую сумму!

Я тряхнула головой, смеясь над ее словами. Я гордилась своими густыми черными волосами без единой седой пряди. Излишне говорить, что я оставалась крайне привлекательной в преклонном возрасте тридцати одного года, в отличие от многих других женщин, высохших от работы и материнства. Пусть кожа и лишилась шелковистого блеска юности, зато лицо не покрывали морщины, если не считать пары штрихов возле глаз, но и они были тоньше сетки на крыльях мотылька. Хотя А-и была права: в моем возрасте нужно уделять больше внимания волосам и коже, если я хочу и дальше оставаться прекрасной. И я обязательно начну этим заниматься, как только погода потеплеет и я оправлюсь от чертовой простуды.

В дверь постучали: служанка принесла тарелку с жареными лепешками из редьки. Подрумяненные, с прожилками свинины, они, как ни странно, показались мне совершенно безвкусными. Я откусывала кусок за куском, но словно ела замазку.

— На вкус просто райское наслаждение, — восхищалась А-и.

У вдруг меня скрутило живот. Я успела подскочить к окну как раз вовремя, чтобы скормить свою еду рыбам.

А-и предложила мне чашку кипятка и понимающе улыбнулась.

— Когда у тебя последний раз были «красные дни»? Молчи.

Как она определила? У меня не было кровотечений уже два месяца.

— Я догадывалась, а теперь и вовсе уверена.

— Говорю же, закрой рот. Виноваты переутомление и холод! — Я швырнула в старуху расческу. — А еще заморские дьяволы. Наверняка принесли свои странные болезни на борт, вот я и заболела!

Защелка загрохотала: на этот раз привели Йинг-сэка. Няня замешкалась в дверях.

— Время посещения, госпожа. Мне увести мальчика?

— Нет. Иди сюда, Комарик. Твоя непослушная старая тетушка уже уходит.

Я стрельнула глазами в сторону А-и, безмолвно призывая: не смей говорить ни слова!

— Малыш, принес свои кубики? Умничка. Залезай ко мне на колени, давай что-нибудь построим.

А-и вернулась позже с горячим рыбно-имбирным бульоном и солеными сливами. Любой, кто видел, как она несла мне эти блюда, точно знал, что они означают.

Бульон успокоил горло, истерзанное детскими песенками. Наконец я сказала малышу, что мама устала — так и было, — и отправила его вместе со старухой.

Легкий сон — лучшее, что мне светило, учитывая боли в животе, но, должно быть, я показалась крепко спящей, когда Ченг Ят и Чёнг Поу-чяй вошли в каюту и начали приглушенный спор.

— Три тысячи, — предложил Поу-чяй. Они обсуждали выкуп за варваров.

— Слишком много за простого моряка, даже заморского. Так или иначе, эти черные — рабы. Пятьсот ляпов, и пусть проваливают.

— Напомнить, кто поймал ублюдков? Это я должен установить цену.

— Нет, ты должен слушаться! Это тебе не игрушки для мальчиков.

Поу-чяй усмехнулся.

— То есть я достаточно взрослый, чтобы командовать кораблем, а когда дело доходит до…

— Ты станешь мужчиной, когда перестанешь выставлять напоказ девушек, побывавших в твоей постели, и женишься на одной из них.

Глаза у меня расширились. Девушки? Я впервые услышала об этом. Я не видела парня несколько месяцев, да и его личная жизнь, конечно, меня не касается. Хотя отчаянно хотелось знать, о ком речь. Должно быть, я издала какой-то звук, потому что Поу-чяй повернулся ко мне:

— Ты не спишь?

— Спала… — Я сделала вид, что зеваю. — Пока вы не начали тут гундосить.

Мужчины промямлили извинения и ушли. Но мне теперь было не до сна. Когда я представила себе обнаженную девушку рядом с Поу-чяем, у меня перехватило дыхание, хотя я пыталась убедить себя, что рада за юношу.

— Наверное, какие-нибудь дешевые малявки, торгующие рыбными шариками, — прошептала я в стену.

Утром я проснулась голодная как волк. Воздух был студеным, но озноб прошел. Наконец-то у меня все хорошо! Я съела полную миску каши на рыбном отваре и попросила добавку. К моему большому удивлению, в дверях показался Чёнг Поу-чяй с дымящейся миской в руках.

— Тебе получше? Ух, ну там и холодрыга! — Съев несколько ложек, он сунул руку в рукав халата и протянул мне кулак. — А вот это обязательно поднимет тебе настроение.

Он тряс кулаком, пока я не протянула руку. Блестящие золотистые диски упали мне на ладонь. Толще монет, но слишком легкие для золота. При ближайшем рассмотрении я увидела на каждом маленькую петельку. Я поняла, что это латунные пуговицы от куртки, но не китайской. Я сунула их обратно.

— Отдайте варвару куртку.

— Тебе жалко это существо?

— Мне жалко нас. Он умрет и ничего не будет стоить.

— Ха! Ты, как всегда, прагматична. — Он сомкнул мои пальцы вокруг одной пуговицы. Ладонь у него была мозолистая, но теплая. — Ну, одну-то он может пожертвовать.

Я вырвала руку и закрутила на полу золоченую пуговицу, как волчок. Поу-чяй пришел в восторг.

— Ешь, пока не остыло, — сказал он. — Скучала?

— Не исключено. Но была слишком занята, чтобы это заметить, — поддразнила я его. — А ты, похоже, справляешься с командованием собственным кораблем.

— Это весело! Но — ай-я! — столько решении надо принимать. Иногда мне хочется просто вскарабкаться по мачте наверх и петь, как в старые добрые времена.

Старые добрые времена? Смех, да и только. Ему едва исполнилось двадцать.

— Можешь петь из-за руля и заставить своих людей слушать, не то иначе им придется терпеть твои шутки.

— Ах, жестокая ты женщина!

Я съела еще несколько ложек каши и отодвинула миску.

— Спасибо. Я была так голодна… А теперь, пожалуйста, прости, но мне нужно одеться.

Он расплылся в ухмылке и хлопнул меня по коленке.

— Ай-я! Когда холодный фронт пройдет, я поплыву вверх по течению. Ты должна отправиться со мной!

— М-м-м… Это было бы… — «Неловко», чуть не ляпнула я. А как насчет девушек, с которыми он спал? Они не будут возражать, что он взял на борт приемную мать?

Поу-чяй смотрел на меня с таким невинным видом, что мне не хотелось разочаровывать его — и, честно говоря, саму себя, — но вряд ли мне стоило принимать его приглашение.

Я похлопала себя по груди:

— Посмотри на мое самочувствие. Спасибо, А-Поу! В другой раз!

Рыжий иностранец снова завопил. Если судить по голосу, варвар будто наглотался камней. Я потеряла терпение, но злилась не на него, а на Поу-чяя, поскольку тот спровоцировал пленника. Я была готова на все, лишь бы рыжему вернули чертову куртку. Но когда я вышла из каюты посмотреть, он стоял внизу уже в иссиня-черной куртке, собрав полы в кулаке из-за отсутствия пуговиц. Один из канониров держал пленника за руки, а другой размахивал перед ним пистолетом. Похоже, они готовы были переломать варвару кости, требуя, чтобы он научил их обращаться с заграничным мушкетом, который целый год ржавел на нашем оружейном складе. Рыжий понимал их требования, но явно отказывался сотрудничать.

Где Поу-чяй или Ченг Ят? Покалечить пленника ничем не лучше, чем залить водой бочку с солью: он лишь полезный инструмент. Я вернулась в каюту, чтобы надеть халат и поправить повязку на голове. К тому времени, когда я спустилась на палубу, иностранец уже уселся под лестницей в окружении своих чернолицых товарищей.

Кто-то в шутку наклеил на стену рубки над ними новогодний иероглиф фук.

Англичанин выглядел хуже, чем накануне: кожа покрылась красными пятнами, а во всклокоченной бороде остались крошки засохшей еды или какой-то слизи. Я попыталась представить, каким он был в обычной жизни, ухоженный, высокий, в аккуратной шерстяной куртке. Считался бы такой мужчина красивым? Варвар намеренно отвел взгляд, но я поняла: он знает, что я его рассматриваю.

Меня снова кольнула жалость к этому человеку. Меня ведь и саму дважды увозили против воли. Разве я не чувствовала себя отчаявшимся животным в клетке? Я попыталась представить, каково было бы поменяться с ним местами, отправиться на противоположный конец света и попасть в плен там, где у всех волосы из лисьего меха и такие здоровые носы, что годятся для управления лодкой вместо весла; где мужчины целуют любую женщину на улице и лопочут на непонятном языке. Сочтут ли мои черные волосы и гладкие черты уродливыми? Будут ли смеяться над моей речью? Возможно, иностранцы живут в таком же обществе, как наше, испытывают те же чувства, что и нормальные цивилизованные люди.

И где-то в дальнем уголке мира рыжеволосая женщина тоскует по этому дикому оборванному мужчине.

Я присела на корточки и попыталась поймать его взгляд, вспомнив, как в неволе ценится доброе отношение.

— Как тебя зовут?

Он взглянул на меня. Голова осталась неподвижной, но губы скривились с пренебрежением.

Я проворковала тем же нежным тоном:

— Какая у тебя фамилия?

— Его зовут Тернер, — раздался голос сзади. Один из темнокожих мужчин ухмыльнулся, обнажив великолепные зубы.

— Ты говоришь на нашем языке?

Человек покачал головой все еще с натянутой улыбкой.

— Чути-чуть.

Интересно, знают ли об этом мои спутники и почему темнокожий раньше молчал. Я спросила его имя. Лицо мужчины осветилось пониманием. Он представил каждого из своих товарищей потоком слогов, смысл которых я не поняла. Я указала на рыжеволосого, успев позабыть его имя.

— Извини. Можешь еще раз назвать его фамилию?

— Тернер.

— Та-на, — повторила я по слогам.

Снова этот затравленный взгляд, как у кошки, попавшей в ловушку.

— Та-на… надеюсь, ты скоро вернешься домой.

Я повернулась к темнокожему человеку, чтобы тот перевел, и тут рыжий иностранец сплюнул. Может, специально в мою сторону, а может, и нет. Ветер придавал плевку скорость. Слюна шлепнулась мне на халат.

Варвар! Грязный, нецивилизованный варвар! Нет, они совсем не такие, как мы, — звери, а не люди! Не достойнее человеческой доброты, чем змея. Постучав себя в грудь, я выругалась на его бессмысленном, безобразном языке, возвращая ему любимое словечко:

— Фук! Фук! Фук!

Варвар посмотрел на меня и рассмеялся, обнажая зубы в ухмылке, расколовшей лицо пополам, и энергично потирая промежность.

Я подбежала к каюте, сорвала испачканный халат и отправила его за окно вместе с полупереваренными остатками обеда.

Это рыжий дьявол виноват в возвращении моей болезни. Да, у меня не было кровотечений в течение двух месяцев, но я пила травы; не первый раз из-за них цикл нарушался. Так или иначе, неприятные ощущения и тошнота только усилились с появлением иностранцев. Проклятие! Что за гнусная чужеродная чума проникла в меня через одежду, через кожу, рот и глаза? Несчастье лишило меня покоя: я то задыхалась, то мерзла, так что и десяти одеял не хватало, — жарко — холодно, жарко — холодно; круглые сутки одно и то же. Организм принимал только воду. Мне оставалось одно: лежать неподвижно.

При мысли о проклятом варваре появлялся кислый привкус в горле. Ему не место ни здесь, на моей палубе, ни в наших морях, ни в Китае вообще. Пусть убирается с моего корабля!

Щелкнула дверная защелка. Я заверещала, и мой крик заметался по каюте, отскакивая эхом от стен и потолка.

Вошло огромное существо с темным круглым лицом, обрамленным густой черной бородой. Огромная лапища занесла надо мной тяжелый посох.

Я пошарила в поисках хоть какого-то оружия. Миска. Надо бросить ее в голову чудища, и тогда… Но тут в каюту ворвалась А-и.

— Успокойся! Он врач!

Иностранный дьявол-врач? Он мог быть кем угодно, только не врачом. Его тело казалось таким же круглым, как и голова, и нос был таким же круглым, как и все тело. Черные глаза прятались под спутанными черными бровями. Тем не менее, несмотря на чудовищный вид, вошедший излучал спокойствие. В руках у него была бамбуковая трубочка.

A-и обратилась к незваному гостю:

— Начинайте! Она не трусиха, просто немного нервничает.

— Ха! Он понимает наш язык? — удивилась я.

Странный новый иностранец улыбнулся сквозь занавес густых усов.

— Только немного. — Голос у него был гулкий, как у быка.

— Он попал сюда вместе с остальными?

A-и покачала головой.

— Эскадрилья Да Бао-фу только что прибыла. Доктора держали в плену несколько месяцев. Снадобья у него странные, но, по слухам, действенные.

Иностранец терпеливо ждал, пока мы закончим говорить, затем постучал себя по запястью и протянул руку. Потребовалось время, чтобы понять: он хочет пощупать мой пульс. Я вытянула руку ровно настолько, чтобы кончики его пальцев коснулись моего запястья. Один иностранец плюнул в мою сторону, второй держал теперь за запястье. Что за странные перемены в жизни?

Доктор указал на свои глаза, затем показал мне язык и спросил:

— Можно?

Осмотрев язык и глаза, он сел на корточки и подозвал А-и. Простым языком иностранец велел ей тыкать меня в разные места, а сам спрашивал о характере боли, причем деликатно отвернулся, пока A-и прощупывала нижние области моего тела. Какой контраст с так называемыми докторами, которые осматривали девушек с цветочных лодок, беззастенчиво вставляя замысловатые инструменты в наши самые сокровенные места.

— Англичанин? — спросила я.

— Хайастан[79]. Вы, китайцы, говорите «А-ме-ни-а». -Его кустистые брови сошлись вместе. Поняв, что название мне незнакомо, он указал на пол, постукивая сначала справа от меня: — Китай, — потом слева от меня: — Англия. — Наконец он указал посередине, перед моими коленями, и сказал со смехом: — А-ме-ни-а.

Невероятный контраст с раздражительным Та-на. Этот иностранец был мягким и вежливым, невзирая на устрашающие размеры. Я уже почти расслабилась, и тут он протянул мне миску из-под риса со словами:

— Ты писаешь!

— Что?! — хором воскликнули мы с A-и. Он сам-то понял, что говорит? Наверняка перепутал слово.

— Писать. — Иностранец указал на миску. — Пс-с-с…

— Ты шутишь?! Писать в миску с рисом?

Доктор улыбнулся, как будто уже слышал такой ответ.

— Не для питья. — Он отошел в угол, повернулся спиной и зажал уши руками.

Я обратилась к A-и за советом. Женщине моего положения не пристало мочиться в миску с рисом, причем перед не просто незнакомцем, а иностранцем — пленником!

— Готово?

— Нет.

A-и пожала плечами, но это не особо помогло. Я сделала глубокий вдох. Доктору из А-ме-ни-а удалось завоевать мое доверие, и тут такое! Тем не менее теперь мне стало любопытно. Какие секреты можно найти в вонючей миске с мочой? Мне удалось накапать половину миски. Когда я закончила, А-и постучала по полу.

Доктор вернулся на прежнее место, откупорил бамбуковую пробирку и объяснил:

— Это вино.

Он отмерил немного жидкости в миску, взболтал вместе и рассмотрел получившуюся смесь в свете из окна. Я уже ждала, что он окунет туда палец и попробует на вкус. К счастью, он лишь выплеснул содержимое миски в иллюминатор, затем присел на корточки рядом со мной и похлопал по руке.

— Ты здорова, — заявил он. — Внутри здоровый ребенок.

А-и захлопала в ладоши, но я просто уставилась в никуда сквозь пылинки, сверкающие на свету. Доктор запечатал свою винную пробирку, попрощался и покинул каюту.

Я швырнула мокрую миску в стену, и она разбилась вдребезги.

— Пожалуйста, просто уйди, — попросила я А-и. — Не надо убираться.

Отрицать бесполезно. Снова заточение. Снова боль. Еще одна маленькая жизнь, питающаяся моим телом, моим временем, моей душой.

Я бросилась к окну, высунулась по пояс, едва не выпав наружу, и долго пронзительно кричала на морских птиц, на вздымающиеся волны, на розовеющие облака, пока у меня не пересохло в горле. Затем я скользнула внутрь и рухнула на циновку, чувствуя странное спокойствие.

Когда я заявила, что отказываюсь провести полгода в затхлом трюме, Ченг Ят лишь кивнул. Может быть, он чувствовал то же, что и я, — удивление. А вот радости я не испытывала. Когда это случилось? Когда у меня была возможность или силы хотя бы поговорить с Ченг Ятом после наступления темноты, не говоря уже о том, чтобы заняться с ним любовью? Я не могла вспомнить последний такой случай. Или могла? Я проглотила тогда свое зелье, которое никогда меня не подводило. Или забыла? У меня всегда было слишком много забот!

Болезненные ощущения ушли в течение следующего месяца, и я снова стала самой собой, вернувшись к подсчетам и амбарным книгам. Жизнь и работа возобновились.

Однажды вечером Ченг Ят вошел с легкой улыбкой, которая подсказала, что у него новости. На этот раз мне было все равно. Пусть выкладывает сам, без моего понукания.

Наконец он изрек:

— Ты скоро избавишься от заморских варваров! Пришли вести из Оумуна. Китайское торговое общество предложило заплатить за их освобождение.

— Отлично, хотя я не понимаю, как это касается китайских торговцев.

Они надеются получить что-нибудь взамен от англичан.

Логично.

— Они заплатят десять тысяч лянов, как мы просили?

— Предложили десять, но теперь мы требуем тридцать!

Мне стало нехорошо.

— Безумие! Нельзя так! Я хочу, чтоб они поскорее убрались!

— Успокойся. Это всего лишь переговоры. Подожди, пока не услышишь другие новости.

Я подождала.

— На ушел с поста генерал-губернатора. Попал в опалу. Смещен самим императором!

На это я только кивнула.

— Надеялся, ты хоть повеселишься!

— Еще есть что сказать?

— Это все. — Он размотал повязку и порылся в сундуке, выгружая стопки бумаг.

— Сегодня утром Лёнг Пхо-поу заходил поздравить меня, — сказала я.

Муж наконец нашел то, что искал, — личную печать для защитных пропусков.

— Твоя племянница тоже, — язвительно сообщила я. — И жены некоторых капитанов. Поползли слухи.

Ченг Ят снова запихал вещи в сундук и стал возиться с ржавой защелкой.

— А как насчет рыжеволосого иностранного дьявола? Он тебя тоже поздравил? Почему ты мне это говоришь?

— Потому что кажется странным, что жена главы Конфедерации ждет ребенка, но сам он, единственный из всех, не проявляет интереса.

Муж изменился в лице и привычно стиснул челюсти, но не нашелся с ответом.

— Мы с тобой говорим о работе, и только о работе, — продолжила я. — Я снова собираюсь стать матерью. Приятно было бы услышать добрые слова от будущего отца.

Ченг-Ят одарил меня странным взглядом, в котором читались то ли гнев, то ли вина. Я рухнула на циновку и повернулась к нему спиной.

— Ты не обязан ничего говорить. Бери свою драгоценную печать и проваливай.

Он не двигался. Его дыхание стало громче, быстрее. Я ожидала взрыва, но услышала тихое обвинение:

— Разве я неправильно подражаю твоему презрению к детям? — Его голос лился, как непреодолимая река печали: Забыла первый раз, не так ли? Ты вечно была недовольна! Ты ненавидела ребенка внутри себя и я чувствовал, как твоя ненависть бьет мне в лицо, словно раскаленный ветер. Я боялся, что, если на этот раз хоть икну от радости, надеясь, что снова будет сын, ты в ярости бросишься в море.

Неужели я действительно такое чудовище? Промолчи я сейчас, произнес бы муж эти горькие слова? Я хотела, чтобы он выразил восторг по поводу второго ребенка, пусть даже хочет только мальчика. Чтобы он мечтал о нормальной семье, тогда ее пожелала бы и я.

— Прости, — сказала я и развернулась к мужу.

Его глаза сияли, как черные жемчужины.

— Ты иногда сводишь меня с ума. Я никогда не знаю, как с тобой говорить, — пробурчал он.

— Просто попробуй. Прямо сейчас.

— Как? Надоумь-ка. У меня нет причудливых слов или стихов.

— Мне не нужны стихи.

— Я очень тебя зауважал, — начал он. — Нет, даже не так… Ай-я! Ты же знаешь, какой я косноязычный, если только не вкладываешь слова мне в уста. Теперь я завишу от тебя! Без тебя я был бы…

— Кем? — Я повернулась и жестом предложила ему прилечь рядом.

— Обыкновенным вороном, помнишь? В поисках объедков. — Мы оба коротко хохотнули.

Моя очередь.

— А я без тебя…

Кем я была бы без него? Мне не хотелось говорить: «Грязной шлюхой» — слова были слишком безобразны. Без Ченг-Ята я не стала бы богатой женщиной. Без него у меня не было бы власти над жизнями двадцати тысяч людей. Но говорить о таких вещах вслух — это пошлость.

Без него я была бы сама по себе, отвечала бы только за себя, никогда не узнала бы…

Нужный ответ пришел внезапно, словно удар промеж глаз. — Без тебя я никогда не узнала бы настоящего мужчину. Он кивнул, благодарный, что я не заставила его облекать в слова чувства, которые так трудно выразить.

— Что мне сказать? Поздравляю. Нет. Может быть…

Он погладил меня по животу, затем его рука двинулась вверх, щекоча мне кожу. — Спасибо, что родила мне ребенка… что рожаешь мне детей.

Очень приятно. Фонарь мерцал и слабел, превращая лицо Ченг-Ята в отдельные расплывчатые пятна щек, губ и глаз.

— Иди заканчивай свои молебны, — сказала я.

— Они могут подождать.

Его рука скользнула мне под халат. Я распахнула объятия как раз в тот момент, когда пламя лампы перестало бороться с тьмой.

Ни разу ни один из нас не упомянул слово «любовь». Да мы оба и не ждали признаний. Ничего не жди и не ври: возможно, это и была малая толика того, что называется любовью. И сейчас мне ее хватило.

Я проснулась поздно, разбуженная уже знакомыми грубыми голосами внизу.

Первым делом мне бросилась в глаза джонка Чёнг Поу-чяя, привязанная к нашей балке. Темнокожих людей загнали к нему на палубу, как стадо овец, а рыжеволосый Та-на разразился очередью фуков, когда матросы Поу-чяя перекинули его через поручни.

ГЛАВА 33 НЕСОКРУШИМЫЙ

Никто не предупреждал меня, насколько разными могут быть беременности. На этот раз я чувствовала себя не так плохо, зато сил совсем не было. Может, из-за зимнего холода, может, из-за работы, а может, из-за всего вместе.

Наши корабли мотались с места на место, собирая плату за покровительство по всей дельте в преддверии Нового года, когда люди торопились рассчитаться с долгами. Закутавшись в одеяла в окружении горы серебряных слитков, амбарных книг и расписок, я забывала о боли в спине. Но гадатель предупредил Ченг Ята: если я не отдохну хорошенько, то навлеку на нас бури и беды. Даже ребенок, растущий внутри меня, казалось, протестовал. Ничего не оставалось, кроме как доверить дела казначею.

Гадатель оказался прав. Сразу же после Нового года зимний муссон утих, как и остальные мои переживания. Безделье позволило мне проводить больше времени с сыном и выполнить свои материнские обязанности. Вскоре его младший брат потребует всего моего внимания, и я вернусь к прежним хлопотам.

Стоял первый теплый день в году. Я предложила Йинг-сэ-ку выйти на солнышко. Четырехлетний малыш пытался вести себя как взрослый и помочь матери преодолеть расстояние до двери, и я была так тронута, что забыла пригнуться и стукнулась головой о дверной косяк.

— Сядь, мамочка, я тебе помогу, — сказал Йинг-сэк.

Я послушалась. Он взял мое лицо в ладони и поцеловал меня в лоб. Хороший мальчик — возможно, слишком хороший для такой жизни. Я была обязана ему, его нерожденному брату, а также себе и Ченг Яту если не Конфедерацией, то необходимостью придумывать новые способы сохранения богатства и власти, сокращая при этом неопределенность и опасность.

Начинать нужно было прямо отсюда, со старой ветхой джонки, в каюте которой я даже не могла выпрямиться, хотя у нас хватало денег, чтобы построить более подходящее для командира флотилии судно.

Мимо проплыл остров Линтинг: мы двигались вниз по течению в открытую дельту. Мы с Йинг-сэком подбрасывали в воздух несвежий рис, смеясь над чайками, которые пикировали за угощением, изредка промахиваясь.

Кто-то крикнул:

— Правительственные корабли!

По крайней мере двадцать военных джонок появились из-за острова. Не о чем беспокоиться. Я продолжала кормить чаек. Мы снова разыграем тот же спектакль, который уже вошел в привычку. Морские канониры дождутся, пока мы выйдем за пределы досягаемости, а наобум пальнут пару раз. Наши корабли сделают вид, что меняют курс. Командиры правительственного флота предоставят отчет об атаке на мерзких пиратов и получат свою награду. Никто не пострадает, корабли останутся целы, все вернутся к своим делам.

Вот только на этот раз правительственные корабли уж слишком увлеклись «своими делами». Ядро упало так близко, что палуба содрогнулась.

— Давай-ка пойдем внутрь и переждем, пока все не закончится, — предложила я сыну.

Так я пропустила первую за год, а то и больше, битву с правительственными войсками. Я представляла ход сражения по звукам орудий и поворотам нашего корабля. Сын неподвижно сидел рядом со мной. Может быть, дело было в почти забытом ощущении морского боя, но внезапно начались спазмы. Пришлось лечь. Интересно, может ли крошечное существо в моей утробе слышать и чувствовать опасность?

А еще я гадала, из-за чего разгорелась битва. Почему мы оказались под огнем и подверши опасности командующего и его сына, все наши амбарные книги и большую часть нашего золота, не говоря уже о жене командующего? Ведь мы только и делали, что торговали пропусками, а это занятие можно было перепоручить другим. Главе Конфедерации и головного корабля нет нужды участвовать в рутинных налетах. Пора бы Ченг-Яту вести себя как повелитель, а не как обычный пират. Возьми тряпку, — попросила я Йинг-сэка, — и смочи в холодном чае.

Сын настоял на том, что сам оботрет мне лицо и живот. Милый мальчик. Я не хотела, чтобы он участвовал в битвах, когда вырастет.

Мы дремали, когда вошел Ченг Ят в поисках любимой сабли. Я знала, что это значит, и не собиралась смотреть.

— Ты видела? Мы непобедимы! — воскликнул муж.

Как оказалось, мы захватили двадцать восемь правительственных кораблей; офицеров казнили, а восемь тысяч матросов получили выбор: смерть или зачисление в нашу флотилию. И все же происшествие меня обеспокоило. И не только потому, что правительство снова перешло в наступление: наши корабли вели себя слишком самонадеянно перед равными по численности и хорошо вооруженными силами, и нас застигли врасплох.

Нельзя сказать, что мы непобедимы: нам просто повезло.

Зато мы были богаты, очень богаты. Флот Красного флага, да и вся Конфедерация плыли по морю денег.

Иногда мне приходилось останавливать себя, находить опору и переводить дыхание.

Богатство.

Можно залезть в сундук и горстью черпать золото.

Богатство.

По щелчку пальцев мужчины, женщины и девушки выстраивались в очередь, чтобы служить мне.

Богатство! Богатство! Богатство!

Раньше я думала, что деньги приходят с властью, но оказалось, что это две стороны одной медали. Богатство служило воротами в другой мир, за пределы отпущения всех грехов. Оно имело большее значение, чем пушки, армии или высокие титулы, дарованные императорами. Деньги дали мне власть над судьбой, чего никогда не смог бы сделать порох. Что же мешало мне наслаждаться этой силой? Глубоко внутри я все еще была жалкой шлюшкой, которая боялась, что в любой момент поток денег может прекратиться, а каждый потраченный медяк отсрочит свободу.

Разве я уже не свободна? Зачем я прячу сокровища в пещерах?

Пришло время пустить деньги на обретение лучшей жизни.

Мы вернулись в Тунгчунг. Теплый весенний ливень омывал бухту. Мы с Ченг Ятом вместе наслаждались обедом в каюте: пряные пельмени из свинины с ароматным белым рисом.

— Представь себе каюту, в которой можно выпрямиться, — начала я.

Муж сунул пельмень в рот и слизнул соус с палочек.

— Командующий Конфедерацией должен плыть на чем-то более грандиозном, чем эта старая джонка, — не отступала я.

Теперь Ченг Ят смотрел на меня с настороженностью кошки.

Я поставила миску.

— Хочу новый корабль.

— А чем тебе этот не угодил?

— Вот чем. — Я задрала ногу и продемонстрировала паутинку шрамов и участки мозолистой кожи. — Занозы. Палубные черви. И еще вот это. — Я ковырнула ногтем темное пятно на доске пола, как крестьянской лопатой, продемонстрировав черную гниль. — Ты давно видел главную палубу? А в трюмах такая грязища, что можно вырастить батат!

— Пора килевать[80], — сказал он. — Хорошенько окурить доски, ошкурить и законопатить. Я вызову плотников… — Даже сотня плотников не превратит это старое ведро в корабль, соответствующий твоему статусу. Как по-твоему, на что похоже, когда ты встречаешься с такими людьми, как Трехпалый, на этой плавучей груде бревен? Посмотри, мы живем как простые рыбаки! Не хочешь судно побольше?

— Мне достаточно места.

— Достаточно места, чтобы все услышали твою глупость.

Я впервые встретила человека, который не хватался за любую возможность завладеть чем-то большим, новым, более могущественным. Иногда смирение — отнюдь не добродетель. Хотя излишней скромностью муж не страдал, учитывая постоянные разглагольствования на тему «я непобедим», которые он обрушивал на любого, кто готов был выслушать.

Ченг Яту пора отказаться от мелких налетов. Разве Трехпалый Ип, глава триады, торгует на улице иностранной грязью? Или генерал-губернатор двух провинций лично стучит в двери, чтобы собрать налоги? Пора наконец оставить роль капитана пиратов и считать себя королем пиратов.

— Почему ты скупишься тратиться на себя? У нас достаточно денег, чтобы построить самый великолепный головной корабль, который видывал свет, — сказала я.

— Женщина, сколько судов в моем флоте? Триста сорок, триста пятьдесят? И за сколько из них я заплатил? Может, тебе стоит достать свои счеты и сложить эти числа: ноль плюс ноль!

— Что хорошего в деньгах, если нельзя…

— Хватит! Сколько раз тебе говорить?! Этот корабль поддерживал меня полжизни. Он принес мне удачу… если, конечно, и нашу встречу считать удачей. Можешь верить или нет, но я верю. — Он похлопал по полу, словно трепал по холке верного пса. — Сколько боев здесь провел мой верный друг? Зачем мне другой корабль? Наша джонка несокрушима. — Муж сунул в рот очередной пельмень. — Как и я.

А потом он снова уехал на очередную охоту за сокровищами. Не было смысла ни спорить, ни присоединяться к нему, поэтому я поселилась в деревне с сыном и его няней А-Пин, заняв пустой дом. День за днем небо обрушивало на нас лавину дождя, превращая дорожки в грязные потоки.

Я смирилась со скукой и плохим самочувствием и погрузилась в размышления. Конфедерация двигалась в том направлении, в котором я хотела, благодаря моему постоянному руководству — которое Ченг Ят называл придирками. Система пропусков становилась неотъемлемой частью нашего дела. Мы собирали весьма приличные суммы, торговля расширялась. Если бы только Ченг Ят видел, что на самом деле пиратство никуда не делось! Оно просто стало частью большей миссии. Хорошо бы муж пораньше понял это — но всему свое время. Для начала надо убедить его построить новый корабль. Он обязательно прилет этой мысли. Я достаточно хорошо его изучила.

При всех разногласиях между нами больше не было борьбы. Мы спорили как партнеры по работе именно так, по моим представлениям, подходящие друг другу супруги обсуждают разногласия. Иногда я задавалась вопросом, действительно ли это и есть любовь. — ничего общего со страстью или похотью, просто принятие партнера на равных условиях.

Ребенок, растущий в моей утробе, казалось, связал нас крепче, чем первенец. Возможно, я и была против второй беременности, но, справившись с первым шоком и услышав признания Ченг Ята, приняла новую жизнь внутри себя. Плод, в свою очередь, почти не доставлял мне хлопот, он не молотил меня изнутри кулаками и не пинался, как первый. Но тот «боец» вырос милым ребенком и теперь с удовольствием устраивался на полу рядом со мной, возясь с кистями и тушью. Через пару лет я собиралась нанять писца, чтобы научить его грамоте, а пока Йинг-сэк довольствовался простенькими рисунками, в которых угадывались изображения лодок и рыб. Я завидовала сыну из-за его незамысловатых радостей. Но мне нужно было чуть больше.

В один из редких дней без дождя я отправила Йинг-сэка с няней за фруктами и сластями. Но еще до того, как они должны были вернуться, я услышала, как маленькие ножки сына шлепают по грязи у двери. Он ворвался в комнату с широкой улыбкой четырехлетнего ребенка, вся мордашка была перепачкана чем-то сладким и липким.

— Мамочка! Кораблик! Пошли посмотреть!

Я закатала штанины и, влившись в людской поток, направилась к набережной. Мелкая морось окутывала бухту, словно туман. Сначала я подумала, что это игра света: военный корабль был почти в два раза длиннее нашего и с небывало высокими мачтами; он проскользил по гавани с туго натянутыми парусами и медленно развернулся, чтобы остановиться. Я насчитала десять орудийных портов для пушек вдоль одного борта. Легкий ветерок развевал знамя командования Конфедерации.

Я свистнула, чтобы подозвать сампан.

Судно оказалось настолько большим, что на внешнем корпусе установили ступеньки, которые вели к огромной палубе. Йинг-сэк бегал по ней кругами, поскуливая, как счастливый щенок.

Ченг Ят ждал у грот-мачты, скрестив руки на груди.

— Это то, чего ты хотела? — спросил он.

Я следовала за ним мимо сломанных люков, мачты с опасными трещинами и вверх по гниющим трапам, думая лишь о том, что на ремонт уйдут месяцы. Зато у нас была великолепная каюта: я едва могла дотянуться до потолка вытянутой рукой, вот так роскошь! Я порылась в сундуках, вполуха слушая рассказ мужа о захвате судна, в котором не нашла ничего интересного.

— Знаю, ты не хочешь, чтобы я сражался, но я увидел этот корабль и сразу подумал о тебе.

В воздухе повисло еще одно слово, от которого у меня каждый раз бежали мурашки: «Несокрушимый».

Когда муж удалился и не мог меня слышать, я отдала первый приказ на новом корабле Конфедерации флагов: очистить палубу от пятен крови — мрачного напоминания о том, насколько «несокрушимым» оказался его предыдущий командир.

Я с головой ушла в ремонт военного корабля, планируя и контролируя каждую деталь. Любой закуток следовало залатать, отполировать и сделать удобным. Матросские койки выбросили за борт, а в каютах поставили перегородки для семей. Трюмы преобразовали для нужд казначеев; один стал архивом для амбарных книг. Я послала людей в Гуанчжоу, чтобы они выбрали для корабля лучшую краску, другие рыскали по острову в поисках самых высоких и прямых деревьев, чтобы заменить каждую мачту. А-и возглавила армию женщин, которые занимались плетением циновок и пошивом парусов, в то время как плотники вырезали узоры на новых деревянных перилах. Я не успевала вытряхнуть опилки из волос, руки от масла стали коричневыми, но дух воспарял по мере того, как мое творение обретало форму. За всю жизнь на борту кораблей, начиная с джонки отца до цветочных лодок и ветхого корабля Ченг Ята, у меня не было выбора. Впервые я сама планировала жить на определенном корабле и намеревалась заставить его служить моей цели.

Мы сняли переборки и встроили мебель в конструкцию, превратив каюту в гостиную, достойную аристократа. На боковой стене возвышался мой подарок Ченг Яту, выполненный на заказ: усыпанная драгоценностями фигура Тхин Хау почти в человеческий рост. Глаза богини, как и у ее предшественницы, казалось, следовали за мной, куда бы я ни шла, но во взгляде читалось осуждение. Может быть, богиня требовала, чтобы я приняла существование духа в этой фарфоровой оправе с жемчужными вкраплениями? Или, что более вероятно, это была всего лишь иллюзия, как и все сверхъестественное. Я молилась лишь о том, чтобы наш новый корабль нравился Ченг Яту.

Живот у меня продолжал расти, но я целыми днями работала на борту, а ночи проводила в роскошной новой каюте. Хоть я и уговорила Ченг Ята осмотреть новый флагман Конфедерации, муж упорно не хотел ночевать на нем: то дата была неблагоприятной, то дела требовали его присутствия на старой джонке — каждый раз находилось новое объяснение. Но, как я подозревала, настоящая причина состояла в том, что муж не хотел принимать женские достижения, к которым он не имел почти никакого отношения.

Наконец, ближе к концу лета, на носу прибили последнюю рейку, в которой, как считалось, заключен дух корабля. В жертву принесли курицу. Работа завершилась. Оглушительный залп петард отпугнул старых призраков.

Но даже тогда Ченг Ят отложил принятие нового грандиозного корабля как своего жилища. На этот раз оправдание звучало так:

— Я не хочу беспокоить тебя, пока ребенок не родится.

— Посмотри на этот корабль! Места достаточно для сотни матерей, — возразила я.

— Вот опять споришь…

— Мне казалось, ты этого хотел. Я вложила столько сил.

— Это ты хотела новый корабль. А я лишь преподнес его тебе.

Мужчины! Упрямые, как буйволы, и с удовольствием валяются в грязи. Ну и ладно, я не собиралась его ждать. Сын и няня переехали со мной. А-и была рада просторному трюму, который, по ее настоянию, разделила с тремя другими вдовами. Я намеревалась сделать этот корабль своим домом и штаб-квартирой Конфедерации флагов. Пусть Ченг Яту остается его заплесневелая старая джонка, пока не развалится, и тогда ему придется плыть через мрак и ползком подниматься на борт.

У Чёнг Поу-чяя таких сомнений не было. Он осмотрел каждый угол, нахваливая мое внимание к деталям вплоть до балок и снастей. Он выглядел эффектнее прежнего в мерцающем синем халате; кожа порозовела от свежего бритья. С собой он принес паровые булочки.

— Только посмотри на себя! — проворковал молодой капитан. — В прошлую нашу встречу ты была похожа на богиню Сёнг О, спустившуюся с луны. А теперь ты сама ходячая луна!

— Неуважительно по отношению к беременной женщине. Тем более что и у тебя вскоре появятся жена и сын. — Я вонзила зубы в булочку. Она, конечно, остыла, но пикантная начинка легко скользнула в горло, доставляя удовольствие.

— Я бы предпочел иметь такой корабль, чем жену, — заметил Поу-чяй.

— Ха! Понимаю тебя. Зато не понимаю, почему Ченг Ят — как бы сказать? — не решается взяться за дело.

Поу-чяй огляделся, барабаня пальцами по коленям.

— Неужели и правда не понимаешь?

— О чем ты? Ченг Ят тебе что-то сказал?

— Не говорил. Но это и ни к чему. Очень красивый корабль, А-Йёнг. Ты проделала замечательную работу! Но это судно не из нашего мира. Да, я серьезно. Люди, которые его построили, не наши. Изначально его заказали торговцы, которые, вероятно, ступили на палубу лишь однажды, вместе с капитаном и командой наемных матросов. Да, корабль плавает, у него есть паруса, он возил тяжелые грузы через океан в страны, о которых мы и не мечтали. Но у этого… плавсредства никогда не было ни хозяина, ни дома.

— Прости, но если ты не заметил, теперь хозяин очень даже есть! — возразила я.

— Кораблю нужно время, чтобы нарастить духовную силу.

— О чем ты?! Я позаботилась, чтобы тут были все необходимые святыни: огромная статуя Тхин Хау в каюте, еще одна для экипажа. А еще изображения различных божеств, включая Хойхау, Куан Тай и тех, чьи имена я даже не знаю. Здесь есть даже храм Хаувонга[81], молись хоть целый день. Все новое и свежее!

— В этом и проблема, — кивнул мой собеседник. — Ты выбросила старые святыни.

— Я тебя умоляю! Это просто статуи! Если вы собираетесь поклоняться бесплотным существам, не лучше ли лицезреть статую, которая не обшарпана и не гниет?

— Ай-я! — Поу-чяй подошел к алтарю, размещенному в каюте, и провел рукой по лакированной блестящей статуе богини. — Только подумай, сколько людей погибло во время захвата этого корабля.

— Уже подумала! Мы отскребли кровь с досок, провели все обряды очищения и многое другое. Тебя здесь просто не было. В этой каюте побывала целая армия монахов, а петард запустили столько, что я боялась, как бы палубу не пробили.

— И все это под присмотром Ченг Ят-соу… которая не верит в духов!

Да какая разница! Неужели из-за моего неверия демоны и призраки чувствовали себя менее желанными?

— Я участвовала во всех ритуалах поклонения, — заметала я.

— Неужели жизнь ничему тебя не учит? Дело не в поклонении, а в благоговении.

— Есть разница?

— Есть.

В глубине души я возмущалась тем, что симпатичный юноша читает мне нотации. Но Поу-чяй выглядел очень серьезным. Он порылся в поисках кремня и зажег масляную лампу перед Тхин Хау.

— Благоговение — это не действие, а чувства, которые ты носишь в сердце. Ты стала хозяйкой корабля, но оценивала его только по размерам и вместительности. Если здесь и правда присутствовали какие-то духовные сущности, готов поспорить, их принесли сюда люди. Боги обрели здесь дом, впитывали молитвы команды. А потом ты их просто выбросила не задумываясь, выскребла изнутри. Остался только большой пустой сосуд.

— Признаю, ты прав! Я не верю во все это! Но сам подумай: красивое крепкое судно достойно любого «благоговения», про которое ты талдычишь, и ни к чему цепляться за гниющую джонку.

Я села на новенький ковер и оглядела свою большую, светлую, красивую, но, по мнению Поу и, видимо, Ченг Ята, бездушную каюту.

— Но если Ченг Яту не нравится, то я с удовольствием заберу корабль, — ухмыльнулся Поу.

Я дала понять, что на шутки у меня нет настроения.

— Он просто упрямый и несговорчивый старикан!

— Может, поэтому вы так подходите друг другу. Ты самая упрямая женщина на свете. Нет, это даже хорошо! Другая не смогла бы такого добиться.

— Кажется, ты только что назвал этот корабль бездушной грудой бревен.

Парень уселся рядом со мной, игриво подтолкнув плечом:

— Просто пытаюсь убедить тебя отдать его мне.

— Давай сменим тему, — попросила я. — Я беременна, устала, и у меня гудят ноги.

Солнечные лучи высветили сверкающие пылинки — зрелище, которое раньше развеселило бы меня. Может, юноша прав и весь этот честолюбивый проект — ошибка? Может, я ошибалась на каждом шагу, пытаясь навязать мужу тягу к величию, которой он не испытывал? Но корабль-то получился такой, какой получился. Я продумала каждую мелочь, чтобы здесь было все необходимое великому полководцу. Если судну и не хватает духовной сущности, я сама посею семена будущей духовности, рожая в этой каюте второго ребенка. Пусть здесь начнется новая жизнь. Тогда никто не посмеет обвинить корабль в недостатке духа.

Поу-чяй принес мне подушку для спины, подполз к моим вытянутым ногам и взялся за одну ступню.

— Разрешишь? Я тут кое-что узнал. Позволь опробую на тебе.

— Будет больно?

Он рассмеялся.

— Только если плохо сделаю.

Согнув мне пальцы ног, он перехватил ногу выше лодыжки и покрутил ступню в разные стороны. Затем начал тыкать большим пальцем в какие-то точки на стопе. Сначала было больно, но вскоре я почувствовала теплое покалывание в груди, как будто сидела в горячей ванне. А еще я испытала прилив голода и засунула в рот половину оставшейся паровой булочки.

Он переключился на другую ногу.

— Приятно?

Я кивнула.

— Ты узнал об этом от одной из своих девушек?

— Не знаю, кого ты имеешь в виду.

— Не лги мне, Чёнг Поу-чяй.

— Не лгать? Я научился этому у одного врача в Оумуне. Ой, чуть не забыл тебе сказать: наконец-то мы выгрузили иностранных варваров.

Я вырвала ногу.

— Ай! Почему ты испортил мне день, напомнив о них? Сколько получил?

— Две тысячи восемьсот серебром, три ящика опиума… Ай-я! Вытри подбородок!

Прежде чем я успела отреагировать, Поу-чяй провел мне пальцем под нижней губой, а потом продемонстрировал полоску соуса. Дальше он сунул палец в рот и облизал дочиста, не заметив, что немного соуса осталось у него на губе. Лицо у меня горело, но не только из-за его действий.

— Опиум? — Мне безумно хотелось поучаствовать в этой сделке.

— Готов отдать в обмен на твой корабль.

— Суровые у тебя условия.

— Как и ты, A-Йёнг. Может быть, поэтому муж тебя боится. — Он присел на корточки и заговорил с моим животом: — Здравствуй, маленький братик или сестричка. Ха! Тебе повезло, что ты провел столько времени внутри этой прекрасной дамы.

Я уловила намек и шлепнула наглеца по щеке, нарочито игриво, но достаточно сильно. В итоге на щеке у него осталась красная отметина, а на наших лицах — выражение удивления.

Время пришло в самый жаркий день лета.

Каюту нового корабля заранее подготовили. Но сколько бы удобств меня ни окружало, последние несколько месяцев работы измотали меня, как старую тряпку. Я ожидала, что боль и схватки будут знакомы, однако оказалось ничуть не легче, чем в первый раз. Начались потуги. В дело вступили акушерки: они засунули мне между зубов деревяшку, чтобы я не прикусила язык. Тем не менее упрямый ребенок отказывался приветствовать мир. Лишь на закате, в одном ослепительном взрыве горячей разрывающей боли, младенец наконец выскользнул наружу и наполнил каюту своим криком.

Пусть бы была девочка, подумала я. Чтобы выросла сильной.

— Большой рот, как у матери! — объявила А-и.

— Дай мне, — потребовала я. — Погоди убираться, дай ребенка.

В руки мне скользнуло красное тельце и огромное «хозяйство», указывающее в небо. Еще один мальчик. Товарищ по играм для брата. Здоровый и активный.

Я направила крошечный ротик к своей груди, но младенец не хотел есть. Широкие круглые глаза уставились на меня. Я погладила мокрые черные волосенки.

— Может быть, на этот раз я постараюсь получше, — прошептала я своему новорожденному сыну. — Я… я обещаю.

Чернильная волна усталости нахлынула на меня. Прежде чем потерять сознание, я услышала, как А-и сказала:

— Позовите отца.

В день выбора имени на грот-мачте нового флагмана Конфедерации развевалось самое большое в целом мире знамя, так густо расшитое драконами и благопожелательным символами, что слабый ветер едва мог трепать его.

Второго сына Ченг Ят назвал Хунг-сэк, то есть Героический Камень. Пухленький малыш оказался довольно робким. Он то и дело заходился в плаче, и я провела много ночей, убаюкивая ребенка. Я снова столкнулась с проблемой: как открыть сердце существу, которое, казалось, еще не сформировалось, у которого до нынешнего дня даже не было имени? Я старалась, как и обещала. Качала мальчика и пела ему, так что иногда он начинал мурлыкать, как котенок. Даже Ченг Ят во время своих ежедневных визитов любил таскать его по каюте. Но куда бы я ни повернулась, глаза Йинг-сэка были устремлены на этого нового человечка: он смотрел на брата как на жука, которого нужно раздавить. Я могла справиться с высокомерными или пьяными капитанами дальнего плавания, пытающимися вырвать друг у друга бразды правления, — но не с ревнивым мальчонкой.

После церемонии я оставила младенца у A-Пин, а Йинг-сэка повела на ют.

— Ты мой мальчик, мой первенец, — уверяла я, но догадалась, что он уловил отчаяние в моем голосе. Его молчание резало как ножом.

— Посмотри на все эти корабли, — сказала я. Сотни судов заполнили внутреннюю гавань, на них развевались красные, синие, белые, желтые, зеленые и черные флаги. Мальчик, которого я обнимала за плечи и который когда-нибудь унаследует все это, бесстрастно огляделся, затем вырвался и побежал к другому борту.

В углу одинокая сорока поклонилась и вильнула хвостом, и Йинг-сэк впервые за много дней улыбнулся. Когда он подбежал ближе, птица улетела.

Последние гости расселись по сампанам далеко за полночь. На палубе прибирались матросы. Я взяла мужа за руку:

— Останься. Ты обещал.

Йинг-сэка увела няня, младенца я унесла в каюту и уложила спать. В комнате все еще было жарко.

Ченг Ят слишком много выпил. Я подвела его к большому мягкому матрасу, сняла с мужа верхнюю одежду и сама переоделась в легкий халат. Затем зажгла единственный фонарь, отбрасывающий на пол желтое сияние.

Мы некоторое время сидели молча. Затем Ченг Ят взял меня за руку.

— Спасибо, жена.

Что-то новенькое.

— За что? — тихо поинтересовалась я.

— За всё, — ответил он. — За этот корабль. За двух прекрасных сыновей и за… Конфедерацию.

— Ты пьян!

— Нет… Может быть. Неважно. Ты моя жена, мой компаньон. Иногда ты даже права.

— Ты мой муж. — Я поднесла его руку к губам и поцеловала грубые пальцы. — Теперь это наш дом.

Ченг Ят что-то промычал в ответ.

— Новый сын. Новый корабль, — прошептала я. — Новое начало для всего. Наша Конфедерация!

Шум и шутки за дверью угасли, уборку закончили, и корабль погрузился в тишину. Ченг Ят лег и глубоко вздохнул.

— Ты чего-то недоговариваешь, — заметила я.

Он повернулся на бок.

— Еще раз прокачусь на старой джонке.

— Но ты обещал!

— Да, но…

— Куда?

— Время для дежурного визита в Тунгхой.

— На старой джонке?! Это же твой шанс похвастаться новым кораблем!

Я пыталась скрыть разочарование, в то время как в глубине души все понимала. Старый корабль был самым верным спутником мужа. Ченг Ят хотел побаловать его, как верного пса, окутав славой.

Муж прикоснулся пальцем к моим губам.

— Когда мы вернемся, все будет по-твоему. Клянусь богами.

Вскоре он захрапел, свернувшись клубочком рядом со мной, как доверчивый ребенок. Я проверила сына, затем снова улеглась рядом с Ченг Ятом и посмотрела в окно.

Терпение, только терпение. Терпение для еще одного путешествия на старой джонке. Терпение по отношению к голодному младенцу. Терпение к старшему сыну — возможно, пора научиться открывать свое сердце. На сожаления нет времени. Нельзя плыть назад. Время устремиться вперед на полной скорости.

В углу неба расползались облака.

— Скоро я получу всё, — прошептала я богине Луны.

ГЛАВА 34 ПРИЗРАК

В один жаркий безветренный день матрос по имени Шиу набил холщовый мешок цепями и камнями, привязал к груди и прыгнул за борт.

Я подскочила к ограждению, когда первые пузырьки воздуха вырвались на поверхность, всколыхнув неподвижное свинцовое море. О корпус ударилась рябь; каждая следующая волна повторяла путь предыдущей. Корабль не подвинулся даже на палец. Члены экипажа вовсю ругали утопленника: теперь из-за него на корабле поселится призрак. Они переглядывались, задаваясь вопросом, кто следующим поддастся безумию в мертвом штиле.

Скрипнула рейка.

Все взгляды устремились вверх в поисках признака ветра — раздувшийся пузырь на парусине, качающаяся веревка. Но грот обвис, как живот старика, и знамена безвольно поникли.

Ченг Ят наблюдал с верхней палубы, но отвернулся, когда заметил, что я тайком подглядываю за ним. Дурацкая гордость, подумала я.

Поездка в Тунгхой оказалась пустой тратой времени: капитаны свели все счета и обменяли серебро, но на это хватило полдня работы нашей команды казначеев. Как и ожидалось, за встречей последовали десять дней попойки. Ченг Ят, Тунгхой Пат, By Сэк-йи и Лягушачий Отпрыск чуть ли не поселились в винной лавке, а переулки кишели моряками, следующими примеру капитанов.

Несмотря на скуку, я была рада, что мы оставили мальчиков в Тунгчунге с целым взводом нянек и кормилиц, которые появились благодаря моему эгоистичному желанию освободиться от детей хоть на несколько дней. Чем дольше мы оставались в Тунгхое, тем больше меня мучили дурные предчувствия.

Небо поздней осенью было ярко-голубым, а воздух казался прозрачным, как оконное стекло, однако меня что-то грызло изнутри. Ченг Ят признался, что тоже почуял неладное. Как он выразился, вокруг витала какая-то кислятина.

Затем By уговорил Ченг Ята сообща напасть на иностранный корабль. Мы целыми днями бороздили бурные воды к югу от острова Хойнам. К тому времени, когда мы наконец повернули домой, даже ребенок разглядел бы зловещие знаки на меловом белом небе. Теперь пришла моя очередь настаивать на отсрочке отъезда, и By поддержал меня, но Ченг Ят решил опередить погоду. Просто осенняя смена ветров, к этому давно дело шло.

Капитан предпочел прямой путь через открытый океан, а не обычный курс вдоль побережья. Резкий юго-западный ветер в первый день обещал, что мы быстро доберемся до места, но едва мы потеряли землю из виду, ветер внезапно угас, как догоревшая свеча. Двенадцать кораблей нашей группы рассредоточились, чтобы не мешать друг другу. Днем и ночью люди уговаривали паруса, словно тонкие крылья бабочки, черпать силу из малейшего движения воздуха. Экипажи пускали по течению позолоченные бумажные кораблики в качестве подношений ветру, пока у нас не закончилась бумага.

Но небеса словно затаили дыхание.

Даже рыба испугалась и отступила на такую глубину, что есть ей было почти нечего.

К третьему дню единственное волнение происходило между мужчинами. Палуба казалась слишком маленькой для сорока с лишним членов экипажа; люди толкались, пихались, рычага друг на друга. За столом для игр вспыхнула драка, в результате за борт выкинули корзину с монетами, и Ченг Ят наложил запрет на игры.

И вот теперь я стояла, выслушивая его гневную тираду и все еще чувствуя на щеке жар от пощечины. Но я была права: в первый же день следовало повернуть назад, однако муж предпочел рискнуть двенадцатью кораблями и пятью сотнями матросов, лишь бы не потерять лицо.

На юте, где я ожидала ветерок, воздух сгустился и напоминал липкий сироп. Я наблюдал, как Ченг Ят, шхфуиук и другие члены экипажа совершали подношения перед статуями богов, но дым от благовоний поднимался прямо в небо без единого завитка. На море не мелькало ни единой белой пенной шапки.

После молитв Ченг Ят поднялся по трапу и, увидев меня, свернул к противоположному борту, но мы оба уставились на один и тот же предмет: серо-зеленое пятно на горизонте.

Я спросила мужа, о чем он думает. Пришлось повторить вопрос дважды, прежде чем он пробормотал в ответ:

— Дракон или тигр, выбирай.

Облака предвещают драконов, бури предвещают тигров, как говорят старые моряки. Что за буря таилась там, за краем мира, — ярость дракона или бешенство тигра? Впрочем, какая разница?

— Слишком поздно для сезона тайфунов, — заметила я.

— Скажи это небесным духам. Ты единственная, кто не молится.

— Значит, я во всем виновата? Твоим непостоянным богам непременно хочется услышать женский голос? Ладно, я буду молиться. Дай мне что-нибудь сжечь!

Брови Ченг Ята сошлись, накрыв глаза тенью.

— Сожги свой драгоценный опиум. Если бы мы не потратили пять дней на погоню…

— О чем, черт возьми, ты говоришь? Если бы ты не… — Я стиснула зубы. Единственной пользой от засады на варварское торговое судно стали сорок ящиков опиума, которые мы разделили с By. Я радовалась трофею, но муж вряд ли мог обвинить меня в том, что это я задумала погоню. Пришлось напомнить себе, что вспыльчивость капитана направлена не на меня лично, просто сказывается напряжение, которое чувствовали все на борту. Я подошла к Ченг Яту и положила руку ему на плечо.

— Тебе нужно отдохнуть. Мы разберемся с этим.

— Может, сама и разберешься, о великая королева морей?

Кажется, ты все знаешь. — Он вырвался и бросился прочь. Неужели муж действительно думал, что я пытаюсь всем управлять? Хотя, может, стоило бы! Ведь именно его решения поставили нас под угрозу, и теперь стало еще хуже. Уж конечно, я бы не наделала столько ошибок.

На палубе все отводили глаза, когда я проходила мимо. Меня не волновало, что они слышали и кого обвиняли в затруднительном положении, меня или командира. В тот момент мне хотелось убежать от всех. Я открыла люк в центре трюма и спустилась туда, чтобы осмотреть свое сокровище.

Протиснувшись между штабелями ящиков с опиумом, я дернула замок, который болтался на соплях, и приподняла тяжелую крышку. Сладковатый землистый аромат окутал меня. Я провела пальцами по аккуратно упакованным шарикам, заключенным в грубую гипсовую оболочку размером больше пушечного ядра, но с куда большей разрушительной силой, поскольку опиум способен целиком завладеть человеческими душами и кошельками.

Я соскользнула на пол и прислонилась к переборке. В этом было что-то успокаивающее: пахнущий опиумом воздух, дыхание и шелест денег. И это только начало. Трехпалый и его триада больше не будут единственными поставщиками незаконной «варварской грязи». Конфедерация захватит часть торговли. Я представила плавучие опиумные курильни. Представила, как еду в богато украшенном паланкине мимо чиновников в черных мантиях и толстых компрадоров, которые падают передо мной на колени и отбивают церемониальные поклоны коутоу о булыжники.

Я рассмеялась. Да, забавно! Я стану самой богатой женщиной в Китае. Никаких больше старых, гниющих джонок. Я поселюсь во дворце, где мои мальчики вырастут принцами. Я расхохочусь в лицо каждому, кого когда-то знала. Королева морей! Нет, я стану Опиумной королевой!

Я смеялась.

И дала волю воображению.

Меня разбудил резкий грохот, словно по корпусу ударила железная дробь. В полной темноте я не сразу сообразила, где нахожусь, пока не почувствовала рядом с собой деревянный ящик. Должно быть, я провалилась в сон под воздействием паров опиума.

Кто-то закрыл люк. Я ощупью нашла путь к трапу и успела подняться до середины, как вдруг ноги оторвались от ступеней, и я взмыла бы в воздух, если бы не ухватилась за верхнюю перекладину. Корабль провалился в глубокую впадину.

Я с трудом открыла люк. Дождь хлестал по лицу и по волосам. Густые тучи превратили солнце в оранжевое пятно. На нас накатывали зеленовато-черные волны, похожие на горы. Нос, казалось, был готов лопнуть. Я слышала крик тхаумука, но не могла разобрать слов из-за ветра. Лебедки закрутились. Застонали канаты.

Нос корабля задрался к небу. Я держалась, готовясь к неизбежному падению.

Затем на меня обрушилась волна и отбросила обратно в трюм.

Острый край ящика врезался мне в бедро. Голова ударилась о дерево. Я села, кашляя и отплевываясь, поскольку проглотила целый водопад. Затем огляделась и завопила.

Опиум!

Нижний ящик наполовину погрузился в воду. Надо убираться отсюда и задраить люк.

Мы наклонились, когда подступила следующая волна, вокруг меня текла целая река. Наконец я выбралась на палубу, а затем подождала, когда корабль едва не рухнул на дно следующей мрачной впадины, и вернула люк на место. Нужны были люди, чтобы задраить трюм до следующей волны, но ветер заглушал мои крики о помощи.

Ченг Ят стоял на носу, превратившись в черно-серебряную фигуру, нарисованную тушью. Следующая волна нависла над ним гигантской клешней. Я побежал к мужу против ветра и брызг.

— Мне нужна помощь! — орала я, но он как будто не слышал. — Трюм затопило! Опиум!

— К черту опиум… — Молния стерла остальные его слова.

Плотные облака и полоса дождя погасили оставшиеся проблески света. Я ничего не видела, бредя по палубе и спотыкаясь о веревки, когда корабль накренился на очередной волне. Кто-то пробежал мимо, больно ткнув меня под ребра.

Я поднялась по трапу и проползла остаток пути до безопасной каюты.

Дождь бил по корпусу с силой сотни кулаков. Я подняла фитиль в фонаре и похолодела от увиденного. Алтарь Тхин Хау лежал на боку среди благовоний и разбитых чаш. Пьедестал был пуст: богиня растянулась на полу. Я поползла к свергнутому идолу, и тут колено наткнулось на что-то твердое. Крик вырвался у меня из самого нутра. Рука богини лежала на полу, сломанная пополам под моей голенью.

Надо скорее вернуть алтарь на место! Ченг Ят счел бы это худшим из всех предзнаменований, а заодно обвинил бы в случившемся меня. При первой попытке поправить святилище я покатилась по полу, но в конце концов прижала-таки постамент к стене. Я напрягла мышцы, поднимая статую богини. Она была холодной и скользкой, словно труп.

Наконец идол вернулся на пьедестал. Я приперла алтарь тяжеленным сундуком для защиты и скорчилась на полу, жадно глотая воздух. Одной рукой я сжимала сломанную конечность Тхин Хау, а другую вытянула, чтобы удержаться на ногах. Корабль шатало из стороны в сторону. Может, удастся чем-нибудь примотать руку, чтобы Ченг Ят не сразу заметил повреждения? Например, ремнем или головной повязкой. Я с трудом поднялась на колени и потянулась к защелке сундука.

Но тут же отлетела к противоположной стене. Фонарь сорвался с крюка и рухнул вниз, взорвавшись оранжевым пламенем. Корабль кружился вокруг своей оси. Вещи летели в разные стороны. Поток горящего масла змеился по полу, лопаясь и взрываясь, пожирая циновки и ткани. Я попыталась сбить пламя одеялом, но оно распространялось слишком быстро. От дыма щипало глаза и горло. Я нащупала путь к окошку и дернула створку в сторону. Первый порыв воздуха раздул огонь, но затем хлынула вода и пар смешался с дымом. Подкатившись к дверному проему, я из последних сил открыла дверь навстречу ветру, дождю и брызгам соленой воды.

Святыня все-таки выдержала удар и не пострадала от огня. Я поклонилась покровительнице рыбаков и мореплавателей. В голове метались мысли: «Я не готова умереть. Я слишком молода. У меня еще много незаконченных дел. Не наказывай меня».

Я отбивала поклоны и умоляла:

— Позволь мне выжить. Пожалуйста, спаси меня! Прошу, дай мне знак. Хочу прочесть в твоих глазах, что останусь в живых.

Наконец я умолкла, и во вспышке молнии пустой взгляд статуи скользнул по мне с полным безразличием.

В ее глазах мне всегда чудилось нечто неземное; она, казалось, сознательно вглядывалась в меня, куда бы я ни направлялась. Но сейчас облупившееся белое лицо богини смотрело в пустоту. Фарфоровая скульптура с живыми прежде глазами словно умерла.

Я села и сжала кулаки, заклиная Тхин Хау:

— Ты не можешь умереть.

Что я такое говорю?

Разве она была когда-то жива? Или я ошибалась, не веря в нее? Поу-чяй говорил о благоговении. Неужели я была слепа все это время и корабль без духов — лишь хрупкая деревянная скорлупка в бушующем море?

Надо успокоиться. Мне уже случалось переживать тайфуны, хотя раньше они не были такими сильными и я находилась не настолько далеко в море, настолько далеко от убежища. Какой у меня выбор, кроме как довериться истории и духам, которые укрепляют каждую щепку?

Ченг Ят и его лучшие матросы могли бы спасти корабль, но стали бы? А кто спасет мой драгоценный опиум?

Всю ночь буря трепала нас, как злобный зверь, играющий с добычей. Тем не менее джонка все еще держалась, и я укрылась за стенами каюты и закрытой дверью, втягивая воздух, приправленный запахом горелого масла и ткани. Когда сквозь щели просочился свет, я убедила себя, что мы выживем. Этот корабль всегда выдерживал. Как и говорил Ченг Ят, в руках сильного моряка, который разбирается в своем деле, судно сулило удачу.

А вот груз — другой вопрос. Трюм, где хранился опиум, наполнялся водой. Надо было проверить, можно ли спасти добычу, чтобы рейд не закончился напрасно.

Дверь каюты распахнулась от первого же прикосновения к защелке. Дождь свистел, ветер рвал одежду. Палуба была абсолютно пуста. Исчезли даже пушки, намеренно сброшенные экипажем или унесенные волнами. От фок-мачты остался расколотый обрубок. Наверху были лишь рулевые, которые пытались провести корабль через пики бушующей воды. Я чуть не свалилась с трапа, когда судно припало набок, как хромой калека. Крышка люка вздулась. Я помахала проходящему мимо моряку, и вместе мы открыли ее. Наводнение превзошло мои худшие предчувствия. Все ящики с опиумом, кроме одного, утонули. Более того: затопленный трюм вывел корабль из равновесия. Уцелевший ящик надо было спасти, остальное выкинуть за борт.

— Позови людей на помощь, — приказала я.

Рядом со мной появился Ченг Ят с веревкой в руках. Он накинул мне на талию длинную петлю и крикнул прямо в ухо:

— Что, черт возьми, ты делаешь? Возвращайся в каюту!

— Надо переместить…

Волна высотой с грот-мачту пронеслась над головой, затем ударила о палубу и выбила воздух у меня из легких. Когда поток схлынул, я обнаружила, что запуталась в канатах лебедки, меня рвало водой. Я поползла к опиумному трюму, но Ченг Ят дернул меня обратно.

— Надо переместить груз! — заорала я. — Выкачать воду из трюма!

— Пусть это делают парни, а ты вали отсюда!

— Мы можем спасти хотя бы один ящик.

— Психованная! Ну-ка быстро в каюту!

Он потащил меня за веревку, пока джонка не наклонилась на один борт, врезаясь в дно через фонтан пены. Руль отскочил в сторону, отбросив матроса к планширу. Ченг Ят отпустил меня и побежал сквозь брызги к рулю.

Матрос, которого я послала за помощью, вернулся с двумя товарищами. Вместе они спрыгнули в затопленный трюм и вытащили через люк ящик с сухим опиумом, который я без них не достала бы. Даже если спасем хотя бы это, подумала я, получим достаточно денег, чтобы оправдать опасность. А уж я позабочусь, чтобы каждый из моих подручных получил щедрое вознаграждение.

Я велела:

— В каюту!

Парни запротестовали, указывая на трап, и я поняла, как опасно тащить тяжелый ящик по скользким наклонным ступеням.

— Привяжите его к фальшборту, — велела я. По крайней мере, тогда он окажется над ватерлинией.

— Но капитан…

— Я говорю за него!

Матрос убежал и вернулся с мотком веревки. Под моим руководством мы пропустили веревки через штормовые портики и привязали ящик к планширу.

Оставшиеся ящики настолько отяжелели от воды, что, когда два из них подняли и выбросили за борт, мужчин уже тошнило от упадка сил. Густые, как войлок, тучи гасили свет. Ярость ветра удвоилась и сдула то, что осталось от солнца. Мы находились в огромном серо-зеленом коконе, окруженном со всех сторон водой. Мимо пролетел якорь, пробил перила и исчез. В воздухе пахло кислятиной.

Измученным ребятам удалось поднять на палубу очередной ящик, когда Ченг Ят схватил одного из матросов за шею, крича:

— Вся команда на гроте! Бросайте якорь!

Лицо мужа с выпученными глазами и запавшими щеками напоминало череп, обтянутый кожей.

Его взгляд упал на ящик, прикрепленный к планширу.

— Нам потребуется веревка, — буркнул Ченг Ят.

— А как же мой опиум?!

Матросы развязали веревку, в итоге ящик остался прикреплен только узкой бечевкой. Палуба накренился, и опиум заскользил по палубе. Меня швырнуло на планшир, и внутри все заболело. Мужчины цеплялись за мачту, разрезая крепления паруса, в то время как другие прикрепляли концы каждой стропы к дальним кормовым поручням, превращая парус в гигантского воздушного змея.

Следующая волна вздыбилась перед нами; ее гребень разбился на осколки, как чешуя на спине дракона.

Ченг Ят взвыл:

— С дороги!

Парус начал разворачиваться. Я припала к палубе, а ветер подхватил его, дернув высоко над головой, точно раненую птицу, изрешеченную дырами. Затем парус накренился и чиркнул по воде. Джонка поднялась на дыбы, как конь, который борется с поводьями, а потом резко рухнула в наступающую волну, разрезав ее гребень надвое. Нос зачерпнул воду с ужасающим чавканьем, но тут корабль выровнялся. Я вздохнула с облегчением: якорь сделал свое дело, стабилизировав судно.

Однако на пути к очередной волне уверенность вновь уступила место панике: парус запутался в руле. Мужчины бросались туда, дергая канаты и взывая о помощи. Воздух вокруг потрескивал от напряжения, как будто палуба собиралась вот-вот перевернуться и обрушиться сама на себя.

А потом внезапно давление отпустило, словно из легких и ушей высосали воздух. Ветер и дождь испарились. Голова готова была разорваться на тысячу осколков. Корабль застыл в пустоте.

И тут звук — еле различимый и скорее напоминавший гул — растекся по всему корпусу. Я чувствовала его подошвами ног и всем телом: кости вибрировали, принимая мощь окружающей воды, которая гигантским левиафаном поднималась из океанских глубин. Вода светилась странным призрачным светом. Я почувствовала запах страха на палубе и покалывание заряженного электричеством воздуха.

Никогда в жизни мне не было так страшно.

Вода вокруг забулькала. Передо мной появился образ из наркотического сна: гигантские капли устремлялись вверх, потом сливались в водяные столбы над фальшбортом, тянулись еще выше, над мачтой. Эти столбы сталкивались и разбивались, как пена от тысячи китов. Такое море я не видела даже в кошмарах: обезумевший дракон, живущий под водой.

Меня хлопнули по плечу. Ченг Ят выкрикнул слова, которые я не смогла расслышать.

Дракон выгнул спину. Море вокруг нас просветлело и взметнулось вверх, подбросив корабль в небо, и меня чуть не вывернуло наизнанку. Гребень волны, по которой мы шли, взорвался густой белой пеной. Мой взгляд поймал распахивающуюся дверь каюты. Я хотела бежать, но ноги отказывались двигаться. Гул на палубе сотрясал конечности, вызывая дрожь в коленях. Я повернулась за помощью к Ченг Яту, но он присоединился к рулевым, которые пытались выдернуть руль.

Небо закружилось — сначала медленно и плавно, но постепенно набирая обороты.

Или это было море? Вода рисовала вокруг нас белые круги. — Нужны люди! — закричал Ченг Ят.

Палуба качнулась в сторону с такой силой, что из досок посыпались осколки. Так же внезапно, как и прекратился, ветер вернулся с яростной местью, пытаясь сорвать мою голову с шеи. Под градом брызг я вцепилась в колышек, ощущая гул в ребрах.

А потом раздался резкий треск.

Надо мной по наклонной палубе летел ящик с опиумом, кувыркаясь из стороны в сторону.

Прямиком к Ченг Яту.

Крик поднялся у меня из живота в легкие и горло, пронзая бурю, волны, скрытое солнце. Муж стоял ко мне спиной, он не ожидал удара и оглянулся лишь в последний момент. Присел, чтобы отскочить, но палуба слишком накренилась и намокла. Ящик с опиумом подпрыгнул и придавил моего мужа к планширу, а потом распахнулся и изверг свое содержимое.

Я поползла вперед на коленях, пытаясь дотянуться до Ченг Ята. Он был еще жив и отчаянно извивался, чтобы не улететь в пробоину в ограждении, оставленную тяжелым ящиком.

Все пропало; море, корабль и воздух стонали, изверг ая жалобный вой из бездны. Нас накрыла волна. Я крутилась внутри адской ямы морской воды цвета зеленоватой желчи.

Рука Ченг Ята потянулась ко мне, затем его ноги оторвались от палубы. Я наблюдала, как мой муж поднимается, словно дух, и сжимается в черное пятно, которое исчезает в бездонной воронке пустоты.

Мой мир рухнул.

Звук и свет, ветер и дождь, мысли и чувства исчезли.

Густой холод хлынул в горло, переполнил легкие: десятки тысяч пузырьков, похожих на падающие звезды.

Я увидела знакомую женскую фигуру, свободно парящую в пространстве, и узнала саму себя. Словно со стороны я наблюдала, как Сэк Йёнг перестала сопротивляться.

Я тонула у себя же на глазах.

Руки и ноги раскинулись в стороны, как крест. Плачущий голос звал меня снова и снова, почти нараспев: «Не уходи. Открой рот. Впусти жизнь».

И снова я услышала свое имя — другое, но более правильное.

— Ченг Ят-соу!

В уши ворвались звуки — грохот волн, свист ветра, скрежет дерева. Голоса. Много голосов. Свет.

Что-то тяжелое сдавило мне грудь. Из горла хлынула вода. Меня рвало снова и снова. Леденящий холод растекался из сердца в руки и ноги.

— Ченг Ят-соу!

Я повернула голову и рискнула открыть глаза. Рядом со мной стоял на коленях молодой моряк. Позади него двое мужчин яростно гребли короткими веслами, а позади сидела сгорбившаяся женщина. Я плыла на сампане, распластавшись поперек скамьи. Вокруг сидели некоторые члены экипажа.

— Капитан? — Боль пронзила мне горло.

— Только мы, — вздохнул молодой моряк.

Я заставила себя подняться. Позади распростерлась тень корабля с зияющей раной в боку. В море были только обломки досок. И мы.

Сампан взлетел на очередную волну, пока гребцы яростно разрубали веслами воду, чтобы удержать нас в правильном положении. Скользнув вниз по воде, сампан с глухим стуком во что-то врезался. Я приподнялась на локтях, чтобы разглядеть препятствие.

По корпусу лодки скреб пустой ящик для опиума без крышки. Гребец оттолкнул его веслом. Ящик поднялся на дыбы и, совершив скорбный поклон, нырнул в море, оставив после себя лишь пузыри.

В самый последний момент, прежде чем затонуть, ящик напомнил мне гроб.