Девушка под яблоней (Буймир - 2)

Константин Алексеевич ГОРДИЕНКО

Трилогия "БУЙМИР" - 2

Девушка под яблоней

Роман

Перевод М. Чечановского

Известный украинский прозаик Константин Алексеевич Гордиенко представитель старшего поколения писателей, один из основоположников украинской советской литературы. Основная тема его произведений - жизнь украинского села. Его романы и повести пользуются у советских читателей широкой популярностью. Они неоднократно издавались на родном языке, переводились на русский и другие языки народов СССР.

За роман трилогию "Буймир" К. Гордиенко в 1973 году был удостоен Государственной премии УССР им. Т. Шевченко.

В этом романе автор рассказывает о росте революционного сознания крестьян села Буймир, о колхозном строительстве в Буймире и о героической борьбе украинских колхозников за свою Родину, за свободу и независимость против немецко-фашистских захватчиков в годы Великой Отечественной войны.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

1

Расположились на траве, под яблоней, что раздалась на приволье, ветвистая, пышная, шелестела густой листвой. Круг собрался порядочный, пожилые люди, по старой привычке - стоя, сосредоточенно слушали речь Павлюка. Дело, известно, хлопотное.

- Надо выбрать такого человека, чтобы бригаду не задергал, хозяйство привел в порядок - соседям в науку. Чтобы люди его уважали и сам бы уважал людей.

Собрание было вполне согласно с Павлюком. А суетливый, уже в летах, пастух Савва то и дело, при каждом удобном случае и даже без случая, напоминал:

- При Селивоне бригада не вылезала из прорыва!

Когда же Устин Павлюк добавил, что недостойно бригадиру цепляться за старинку в хозяйственной деятельности, да и в собственном поведении, как это делал Селивон, а должно ему быть новатором смелым, изобретательным, потому что и пожилые люди усвоили достижения передовой мичуринской науки, вводят их на колхозных полях (намек, верно, на Мусия Завирюху) и других учат тому же, - собрание все-таки не могло догадаться, кого Павлюк метит в бригадиры.

Селивон, упитанный мужик, которого бригада не захотела дольше терпеть (известно, Павлюк подбил!), с недоверием отнесся к этим словам: где, дескать, сыскать такого человека, просто Павлюку надобно было опорочить опытного хозяина Селивона. Много, впрочем, не стал распространяться пусть не думают, что в нем заговорила обида.

Игнат Хоменко решительно запротестовал:

- Опомнитесь, добрые люди! Откуда нам взять таких грамотеев? Всех перебрать можно! Никто не хватает звезд с неба! Все мы обыкновенные, простые люди. И сами знаем, кто чем дышит.

- Кто чем, а Игнат наверняка самогоном! - под общий смех прервал настроившегося было поговорить человека этот задира Марко, достойный сынок своего папаши - пастуха. Вот уж бесцеремонно обошелся с пожилым хлеборобом, да еще членом правления. Подкусив сторонника Селивона, Марко снискал сочувствие собрания: кому не известно, что Селивон подпоил горлопанов, чтобы за него надсаживались на собрании? Кто не знает, что за гуляка Игнат?

Ну, чем мог отбить Тихон дерзкую выходку Марка, во всеуслышание срамившего Тихонова отца - Игната Хоменко?.. Э, да неужели у Тихона не хватит духу осудить чье бы то ни было недостойное поведение, пусть даже отцово?

Звеньевая Галя жаловалась, что Селивон без толку дергает людей. Пропалывают девчата свеклу: рядки заглушило куриное просо, позаплетала повилика... Так нет же! Не допололи свеклы - полите, девчатки, пшеницу: директива райцентра. Стали дергать колоски ржи, донник, сурепку, чтобы чистая, сортовая пшеница была. Не успели разделаться с прополкой, как подоспел новый приказ Селивона: полите просо, бурьян забивает. Полольщицы рубили сапкой колючий осот, а куриное просо рвали руками. Не докончили проса - полите, девчатки, кукурузу, потому как сурепка, повилика тянут соки, кукуруза даже пожелтела, если зарастет, початков не даст.

Как могло собрание после этого отнестись к бригадиру?

- Не умеет Селивон расстанавливать силы! - обвинил бригадира Марко.

Возвели напраслину на Селивона! Стоит кому-нибудь одному бросить первый камень, а там уж посыплется! И невеяным-то жито сеял, и дождем-то залило недовывершенные скирды...

На смуглое лицо Павлюка набежала тень, - это был средних лет человек, крепкий, складный, полнолицый, с казацкими русыми усами. Он уже видел - не ждать добра от Селивона будущему бригадиру.

Собрание заметило, что Устин Павлюк в своем слове о воспитании кадров, о капиталистическом окружении обращался больше к женщинам. Он прямо так и сказал, что советская женщина - огромная сила в строительстве социализма и что мы живем под постоянной угрозой нападения империалистических хищников, мужчины могут пойти на войну защищать советскую землю, нужно, чтобы женщина приучалась вести хозяйство.

Это было неожиданностью для Селивона, он удивленно переглянулся с Игнатом: куда это Павлюк гнет? Долго еще будет он выматывать душу?

Павлюк фактами подтверждал, что за десять лет коллективизации немало прославилось звеньевых-пятисотниц, которые доказали свое умение управляться с большим хозяйством.

Когда наконец Устин Павлюк посоветовал выбрать бригадиром Теклю, все онемели. Нужно сказать, что больше других это смутило Игната Хоменко, Селивона и конюха Перфила; они в штыки приняли это предложение. Кто не знает этой своенравной девчонки? Еще когда звеньевой была, натерпелись. Разве ей угодишь? Будет приказывать, распоряжаться. Верховодить захочет Селивоном, будет смотреть на него как на рядового колхозника! И остальной народ уж не станет к Селивону обращаться... Уже не Селивон будет первым гостем на свадьбе... Кто теперь заметит Селивона? Будь то на ярмарке или в райзу... На что это похоже? Да с ней никогда покоя знать не будешь, жизни не увидишь. Никогда чарки не опрокинешь, от этой не жди - спуску не даст. Твердой рукой поведет бригаду, как до сих пор звено вела.

- Неужели в бригаде люди перевелись? - обращается Игнат Хоменко к собранию. - Ничего не остается, как бабу выбирать, мало сказать бабу девку, у которой ни знаний, ни опыта? Давно ли она пашню знает? Как землю обрабатывать? Землю!.. Спасибо на добром слове, не понять только - всерьез или для смеху дает Павлюк такой совет? Неужели больше выбрать некого?

Селивон:

- Игната...

Игнат:

- Перфила...

Перфил:

- Селивона...

Непочатый край опытных людей в бригаде, а Павлюк, нате вам, уцепился за девчонку! Да хватит ли у нее смекалки, умения?

У девушки свет в глазах помутился, не знала, куда и деваться, высмеяли, опозорили... Чуть не расплакалась от обиды. Боялась, чтоб не подумали дурного - будто сама навязывается, за славой тянется. Разве она просила Устина Павлюка ставить ее бригадиром? Легко ли ей слушать, как глумится Хоменко.

- Мужики хозяйствуют - и то ни складу ни ладу! Селивон какой хозяин, и то не угодил... Так неужели девчонка наведет порядок? Разве по силам ей эта работа? Да и очень сварлива! Суетлива! Придирчива!

Селивон, и говорить нечего, возмущен легкомысленным советом. Мясистое лицо набрякло.

- Одумайтесь! За хозяйство душа болит! Разве это девичье дело? Народ в поле расставить нужно. Разве ее послушают? Объем работы немалый, чтоб не было перерасхода трудодней!

Да, Селивон выказал неплохое знание колхозного дела, в чем люди имели возможность убедиться. Кое-кому западет теперь, может, трезвая мысль: не сумели уважить толкового бригадира! Такого дорогого человека Устин Павлюк ни во что поставил!

- Где это видано, чтобы нам по указке какой-то девчонки плясать? поворачивается Селивон еще раз к бородачам.

Игнат Хоменко тоже может подтвердить:

- Совещания созывай, планы составляй, в севе, в жатве не отставай. Виданное ли дело, чтобы баба бригаду вела, да ко всему сортовую пшеницу сеяла!

- Кони, корма, инвентарь! Женское ли это дело? По плечу ли это девушке? - заронил сомнение и конюх Перфил.

Пастух Савва разгадал все увертки Селивоновой компании: норовят поставить своего человека в бригадиры, да Устин Павлюк разбивает их хитрые планы. Этот Селивон в давней вражде с Мусием Завирюхой, дочку которого Павлюк советует выбрать бригадиром.

Марко исподволь бросает полные мягкого сочувствия взгляды на девушку, подавленную недружелюбными выпадами против нее.

А Тихон разве не посматривает на девушку? Разве ему безразлично ее волнение? Он бы охотно встал на ее защиту. Да как пойдешь против отца? Тихон все же выкрикивает, что надо и молодым давать дорогу, и Текля, конечно, это оценила: видать, справедливый, твердый парень - самому отцу наперекор идет, спокойно выдержал его гневный взгляд. А Селивона привел в полное недоумение.

После выступлений Селивоновых подпевал собрание как будто заколебалось.

Снова полетели злые выкрики.

Селивон:

- Далеко метит, в начальники рвется! Лучше пусть полет свеклу! Или с курами возится!

- А не людьми заправляет! - закончил мысль приятеля Игнат Хоменко.

Марко тихо сказал пасечнику Луке:

- Пройдет немного времени, и людям странно будет слышать о таких вот, как Селивон. И тогда не следовало бы забывать, как пришлось партии ступенька за ступенькой выкорчевывать старые пережитки.

Пасечник Лука, поглаживая бороду, задумчиво опустил седую голову.

Горлопаны бросали враждебные, почти непристойные выкрики против девушки, но даже они видят, что устаревшие взгляды на женщину успехом не пользуются, что за это не похвалят, как говорит Павлюк. Он так и сказал: "Еще не вывелись у нас отжившие взгляды". И кто бы, вы думали, ухватился за эту мысль?

У пастуха Саввы лопнуло терпение - слишком уж распоясалась Селивонова компания.

- Есть еще у нас люди, - вразумлял собрание пастух, - которые не прочь пошуметь, еще не все предрассудки вывелись, забыли, что теперь вся классовость...

Он запнулся. Хотел поскладней, поубедительней сказать насчет бесклассового общества, как говорят представители райцентра, да растерял все умные, красивые слова, и потому не удалось ему развернуться, показать свою осведомленность в общественных делах, из чего, конечно, не преминули устроить себе потеху недруги. И пастух поневоле перешел на обычный будничный язык, по старинке, дедовскими словами принялся воздавать должное работящей семье:

- Мусий Завирюха заправляет хатой-лабораторией, уму-разуму людей научает. Мавра - знатная доярка, дочка Текля тоже взросла, можно сказать, на пашне... Звеньевая, пятисотница, семилетку окончила и земельную грамоту усвоила... При отце при таком жила, который век свой на хозяев гнул спину...

Может, кому и непонятно, а Селивон видит его насквозь: своего приятеля Мусия Завирюху расхваливает Савва. Ишь развел турусы на колесах, пусть не морочит голову, а говорит по существу!

- Селивон привык, - продолжает пастух Савва, - у себя в хозяйстве женой помыкать! А теперь не старое время... За десять лет коллективизации женщина показала, на что способна...

Прославленного хлебороба Селивона пастух учить вздумал, назвал "единоличником"... Душа Селивона полна негодованием - против пастуха, посмевшего оскорбить его, против девчонки, что пробирается в начальники.

- Пусть борщ варит! - восклицает он.

А пастух свою линию ведет:

- Девушка-бригадир сделает нам только честь!

- Позор! - надрывается Селивон.

- Курам на смех! - вторит Игнат Хоменко.

- Что умному - честь, то глупому - позор! - отвечает назло Селивону Марко, вызвав веселый смех собрания. Особенно были довольны женщины. Крепко осадил паренек Селивона. Селивону же невдомек, чем мог так угодить собранию этот молокосос, этот ничем не приметный парень!

А Тихона досада берет. Нет острее его на слово среди молодежи, мог бы вступиться за Теклю, однако же на этот раз не нашел в себе смелости супротив отца родного пойти, Игната Хоменко. Этому неказистому пареньку Марку, видно, страсть хочется расположить к себе девушку.

А уж что пережила Текля, передать трудно. Девушку кидало то в жар, то в холод. Если бы не Устин Павлюк, ласковой усмешкой подбадривавший ее, наверняка бы расплакалась.

Собрание целиком присоединилось к мнению пастуха, - видать, он в политике все-таки разбирается. До вечерней зари проспорили, пока угомонили горлопанов и выбрали Теклю в бригадиры. Что из этого получится неизвестно.

Галя счастлива за подругу.

"Устин Павлюк знает, кому какое дело в руки дать, - говорили люди. Сколько было пересудов, когда Марка приставили к коровам. Мало пошумел тогда Селивон: "Кому доверили скотину? Племенных коров? Это ж не коза... Чтобы заморил? Перевел породу, которую вырастили с таким трудом? Справится ли с этим делом?" А теперь Марко прославил наш колхоз".

Устин Павлюк держит колхоз в крепких руках. Его верх до поры до времени. Селивона не легко заставить покориться - не такой у него характер! Еще не известно, кто будет заправлять в артели и долго ли удержится сам Павлюк.

Стала Текля бригадиром - забот полна голова: как лучше вспахать, посеять. Ночь не спит - соображает, как бы вывести бригаду из прорыва.

Устин Павлюк присматривается, умеет приохотить к смелому начинанию. Указания дает Текле мягко, словно советуется с нею. А случится неудача подбивает пробовать еще и еще раз.

Кое-кто без доверия, неохотно вставал под девичью руку: сумеет ли руководить людьми? Пытались брать работу на выбор - где там! Девушка проявила твердый характер, плутам, бездельникам воли не давала. А что пережил Селивон - не приведи бог никому! Какая-то девчонка помыкает тобой! Но люди видели - а ведь толковой Текля девушкой оказалась. Никогда зря не дергает. Эта не затуркает, спокойна, не криклива, знает, как подойти к человеку, усовестить, любым сумеет распорядиться - и молодым, и пожилым, и вовсе старым... Кое-кому пришлось убедиться - ни рюмкой, ни лестью не задобрить бригадира, кумовьев и сватьев не признает, не то что Селивон... Не позволит привередничать в работе. И что касается трудодня - не жди, не припишет. Справедливо оценивает каждого, сама мозгует, кому что доверить.

Настырный пастух Савва знай твердит каждому, словно петух наскакивает:

- Это вам не старый порядок, как было при Селивоне!

Легко ли Селивону слушать такое? Селивон кивал на пастуха: людям и невдогад, что пастух не без корысти защищает дивчину. От Селивона ничто не укроется. Пастух, верно, спит и видит, как бы породниться с Завирюхой, женить своего сына Марка на Текле. Старая лиса!

Еще никогда с такой охотой не трудились люди. За зиму навозили лесу дуба, сосны, липы, нарезали досок, ладили телеги, арбы, бестарки, наготовили липовых бочек на железных обручах - возить в поле воду, попутно вспоминали: "А Селивон в бочке из-под барды возил людям воду в жатву; невозможно было пить - тухлая..." Никогда с таким азартом не работали тележники, бондари, плотники... Салтивец, Аверьян, Келиберда... Весело разлетались из-под рубанка смолистые сосновые стружки. Всей душой старается бондарь, набивает обруч, кузнец Повилица натягивает шину. Не подвести бы дивчину! Словно праздник какой у бригады! Каждому хотелось сделать что-нибудь приятное для бригадира - Текля обязательно заметит, по справедливости оценит, ежели работаешь на совесть. Не пройдет равнодушно, любуется каждой дежкой, каждой телегой, каждым колесом.

А Савва по плотницкому делу мастак. Никто лучше его не выгнет полозьев, Текля присматривается к движениям крепких, жилистых рук пастуху ничего не стоит выдернуть пальцами ржавый гвоздь из доски, - и тут опыта набирается. А пастух наставляет бригадира:

- Не руби лес, когда дерево соком наливается, шашель поточит. Весной срубишь - полозья погниют. Зато по осени дерево что колокол!

Зима пролетела за дружной работой. Впервые в бригаде установился порядок. Мог ли Селивон спокойно это переносить? Наткали мешков, припасли вожжей, починили инвентарь - после Селивона хватало заботы! Обсудили план работ, вовремя, дружно, с охотой. Соседи с хутора Кулики завидовали... Молодой председатель колхоза Данько Кряж, заглянувший к ним весной, смотрел, как тщательно отбирали девчата зерно на семена, и никак не мог взять в толк - в чем здесь секрет?

Сколько забот вложила Текля в эти семена!

Знала - в крупном зерне сильный зародыш. Отбрасывали вылущенное, сморщенное, отбирали для посева самое крупное. Дважды перегоняли через веялку, триер, проверяли на чистоту и всхожесть, - вроде все привычное, давно известное, и все же разве не отсюда начинается борьба за урожай!

Снега, снега! Белая даль окаймлена синей полосой леса. Солнце слепит глаза, зажигает снега самоцветами... Лед в заводях позеленел. Сердце наливается радостным возбуждением, словно березовая почка соком. Глубокие снега - тоже плод человеческого труда. Под белой шубкой спокойно дремлется зеленому стебельку. Не страшны ему предвесенние заморозки. Скоро, скоро зажурчат талые воды, оживет пшеничка. Текля оглядывалась вокруг потеплевшими глазами, и от одного этого взгляда, казалось, должен бы растаять снег...

2

Молоко бьет, пенится, эх, хорошо на сметану - густое, душистое... Марку впору запеть. Сильные руки умело раздаивали. Манящей надеждой загорается сердце, давняя мечта окрыляет парня, но он держит ее в тайне от всех, потому что, случись неудача, опять насмешки... Щедрая на молоко Самарянка расплодила родовитое потомство: дочка Ромашка - крупная корова, тучная Казачка, роскошная Гвоздика, сытая Русалка... Высокой удойности коровы... от Рура.

А вдруг и в самом деле приведется Марку побывать этим летом в Москве?

Марко вырастил удойных коров, выходил знаменитых рекордисток. Значит, есть причина человеку радоваться. Сложную науку усвоил он от многоопытной доярки Мавры. В чести и славе Мавра у людей, семь лет дояркой; пожалуй, нет в колхозе женщины с более сильными руками.

Устин Павлюк не спускал глаз с Марка - еще с той поры, как тот пастушонком бегал за стадом. С малых лет помогал Марко своему отцу. Потом ходил за колхозными телятами. Устин Павлюк подметил, что Марко кое-что смыслит в скотине, и, посоветовавшись с Маврой, приставил его к коровам: наберется-де опыта, тогда и наука скорее дастся ему - труд обогащает разум человеческий.

Скоро все убедились в способностях Марка.

Приезжали представители из Наркомзема. Марка расхваливали на собраниях, поздравляли, ставили в пример: добился своего, выходил породистый скот...

А недруги завидовали.

Марко по глазам угадывал, чего корове недостает, и коровы привыкли к нему, - бывало, навстречу выбегают из стада, ластятся. Казачка, как отелилась, по шестьдесят литров давала в день. По три трудодня зарабатывал Жарко - тысячи литров молока дополнительно надаивал. Пастух Савва не знал, куда и девать его, молоко-то, - своя корова дома.

Зато не ладил Марко с дояркой Санькой - у самой коровы в забросе, а Марку завидует, насмехается... Прохаживается на его счет: не за свое, мол, дело взялся! Парень называется, под коровою сидит!

А разве легко далась Марку победа? Разве случайно коровы прибавляли молока?

Устин Павлюк проверял тогда собственный опыт, занимался выращиванием племенных быков, разводил молочное потомство от Рура. Выхаживал коров так, чтобы развивались молочные железы. Поощрял Марка лучше раздаивать коров. Устин Павлюк питает надежду вырастить лучшую на Украине породу, создать передовую ферму.

Каким же образом добились значительных результатов по удою? Правильным кормлением и уходом. Павлюк сам составлял рацион и Марка научил.

Дайте нам только хороший выпас, да чтобы трава там выросла, созрел сочный корм, - Марко докажет, какое молочное потомство пошло от Самарянки.

Слух пронесся - из Киева едет профессор, чтобы изучить опыт Марка. Что ж, у Марка найдется что рассказать и показать, и тогда, может, в самом деле сбудется надежда, придет счастье, замолкнут недруги, Марко побывает в Москве... А станет знатным - кто знает, может, и вправду обратит на него внимание Текля.

Приятное видение тут же и рассеялось, упала с глаз пелена, навеянная мечтами... "Ее сердце открылось другому", - явилась трезвая мысль. Хорошего настроения как не бывало.

Марко вышел на опушку леса, прислонился к дереву. Повеяло густым смолистым духом - пробуждалась весна с ее ароматами, с молодыми побегами. Затуманились глаза у парня.

Чем мог он привлечь девушку? Что он, собою уж очень видный или в особом почете у людей? Давно ли недруги осмеяли его на гулянке? Вступилась, защитила... А предпочла Тихона. На все село выдался. Что сплясать, что спеть - равного нет. Закрутил голову девушке. Потешался над Марком, что не за свое дело взялся, что не удался ни лицом, ни нравом. Да, поднимают на смех Марка Тихон с Санькой.

...Сытые коровы грелись на солнце, встречали весну. У Ромашки теленок родился - и тут же на ноги вскочил, замычал и уткнулся в вымя. Кажется, солнце и то любуется забавным, крепким телком.

Разлилась река по луговине, затопила низкий берег.

Понимают ли чудаки люди - племенной скот растить надо! Давала ли когда Самарянка шестьдесят литров? Или Ромашка, Снежинка, Гвоздика? С чего это в киевском институте заинтересовались новой породой, что выращивает ферма под наблюдением Павлюка?

У Марка нет сил смотреть на дородную Саньку, ведь без пинков, без проклятий не подойдет к корове. И коровы невзлюбили ее, сбавили молока. Давно бы пора выпроводить ее с фермы, но защищают Саньку члены правления Родион Ржа да Игнат Хоменко - Селивоновы дружки. Разве так поставишь ферму?..

Устин Павлюк обещал выучить Марка на зоотехника, если он хорошо раздоит коров. На взгляд Павлюка, Марку с его практическим опытом в зоотехнике и в основах селекции не составит большого труда овладеть мичуринской наукой выращивания наилучшей породы.

Весенние просторы веселят взор. Заливают все кругом потоки талого снега, скоро луговина зазеленеет, заиграет яркими цветами, деревья нальются соком... Острые весенние запахи всколыхнули кровь, затуманили голову.

Река разливается все шире и шире, кружат над водою перелетные птицы. Прошумели над головой узкогрудые, короткокрылые нырки, на прогалине, средь кустов, застыла цапля, где-то призывно крякнул дикий селезень, отозвалась кряква, неумолчно стонали чайки, приветствуя зелень трав... Птичья разноголосица звенела над окрестными лугами, в воде отражались лес и тучи. На той стороне под берегом сидели в лодке рыбаки. Долетал тихий, вполголоса, разговор. Смешанный запах лесной прели, болотных испарений, смолы стлался над низиной. Глухо прокатился мощный гуд, дикий, далекий, разлился на всю долину, по всей вселенной... Болотные птахи наслаждались, грелись на солнышке, посреди реки плескалась крупная неведомая пернатая красавица, снежно-белое крыло сверкало на солнце... Вдруг все примолкло, притаилось: огромный серый разбойник-ястреб вылетел из лесу и, плавно рея над водой, высматривал жертву. Сорвались птицы - чирята табунками, чернухи, кряквы парами - и подались против течения, на север. Как спадет вода, зарастут берега осокой, камышом, будет где укрыться, - тогда, может, осядут здесь. Кругом заводи, приболотье - раздолье кряквам, лысухам...

Марко стоял под деревом, глядел на тихий плес, а с лица не сходила озабоченность.

Далеко за рекой раскинулись поля, хлеба пробуждались.

Цвети, осиянное солнцем поле! Будь счастлива, русоволосая дивчина, засевай землю отборным зерном, украшай богатым урожаем.

3

Светло-зеленое поле пшеницы и холодная зелень ржи манили взор. Ветры гуляли на просторе, пронизывая до костей. Днем ослепительное солнце пригревало зеленя, земля разбухала, раскисала, по ночам прихватывали морозы, стягивали землю, рвали неокрепшие корни, выжимали влагу.

Дальше и дальше устремлялся взгляд, и загорался в глазах огонек тревоги. Глянцевели хлеба, выветривалась влага.

Устин Павлюк решает: необходимо разрыхлить землю, не дать образоваться корке, чтобы не трескалась земля, не выдувало влагу.

Но как рыхлить? - беспокоила мысль. Если бы земля провяла, окрепла, прошлись бы бороной, пробудили всходы. А тут поналетели шальные весенние ветры, злые утренники, а днем солнце землю распарит, она оттает - весь хлеб можно с корнем повыдергать бороной. Каждому этот закон известен: по раскисшей пашне не боронуй всходы. Борона рвет, размазывает грязь... И образуется корка.

На буграх, где всего сильнее ветер с морозом, на южных склонах всходы словно бы побурели.

Мусий Завирюха озабочен:

- Земля начинает трескаться, выпирает узлы кущения. От солнца земля раздается, к ночи сжимается, стягивает жилки, рвет корень.

- И больше всего там, где пожиже земля, - добавляет тракторист Сень.

Сень говорит, что в бригаде Текли хлеба кустистые, хорошо укоренились, пошли в рост, не тронуты морозом, а в бригаде Дороша прихватило.

Родион Ржа, осанистый человек, заместитель председателя, недовольно буркнул, что в девичьей бригаде и земля жирнее, покосился на тракториста: ишь ты, старших учить вздумал.

Сень решил посбить Родиону спеси, чтобы не чванился, даром что Текля бросала на тракториста предостерегающие, чуть ли не молящие взгляды, не расхваливай девичью бригаду. Чересчур уж скромна. Сень сделал вид, что никого и ничего не замечает.

Терпи, Родион Ржа, гляди, как Устин Павлюк с Мусием Завирюхой смотрят в рот Сеню. А что изрекает Сень? Давным-давно известные любому хлеборобу истины - как пахать стерню под сев. И, однако же, они ловят каждое его слово, будто необычайное открытие! Как надо волочить да как придавливать катками, чтобы уплотнить почву, чтобы не осела и не оголила узлы кущения. Чтобы были дружные всходы, сильный куст, чтобы ранней весной хлеба не вымерзли. Да кто этого не знает? И, однако же, белая борода так и светится! Уж очень доволен Мусий Завирюха, что его мысли сходятся с мыслями безусого паренька. Павлюк тоже поддерживает тракториста. А Сеню того только и нужно, и он принимается судить-рядить о Родионовом куме Дороше. Будто бы восточные ветры согнали снега на полях бригады Дороша и морозы припекли листочки. Текля же нагребла валы, на ее поля намело снегу, и морозы не прихватили хлебов... Говорит, а сам нет-нет и посмотрит с насмешечкой на Родиона, хочет доказать, что Родион малосведущий хозяин, унизить старается заместителя председателя в глазах людей.

А людей, что стояли на бугре, заботило совсем другое. Ветер уже гонит волны по хлебам. Как бороновать? Апрель ветреный, земля повысохла, начинает трескаться.

Хотя Сень самый молодой здесь, а смотри ты, всех башковитей оказался. Народ сразу оценил интересный опыт. Оживились лица, повеселели взгляды. Мусию Завирюхе совет тракториста тоже пришелся по душе. Как начали молодые парни работать в МТС, раскрылись перед ними горизонты. Один только Родион взял под сомнение предложенный Сенем способ - неизвестно, мол, что получится. Осторожный хозяин, здраво рассуждает, предостерегает от чрезмерного увлечения:

- Только зря трудодни переводить будем!

Зелен еще тракторист, чтобы верх взять над старым, опытным хлеборобом!

- Я бы только борону пустил, - настаивал на своем Родион, проверенное дело.

Сень убедился, что заместитель председателя не отличается толковостью.

- Как пойдет борона по крепкой земле, когда хлеб по колено?

Родион не поверил словам тракториста, - кроме Сеня, никому бы и в голову не пришла эдакая шальная мысль.

Но не удалось ему расхолодить людей, всех захватило предложение тракториста. Устин Павлюк и Мусий Завирюха уцепились даже - находка! А про Теклю и говорить нечего.

Поощренный вниманием друзей, Сень начинает объяснять свою мысль подробней. Шагая рядом с Теклей, он говорит:

- Удивительные люди встречаются, - кивает он на Родиона. - Бороной-то испокон веку боронуем, а вот ротационная мотыга - новинка, бес ее знает, что за штука.

Когда спали морозы, попробовали пустить бороны, чтобы разрыхлить землю, забороновать трещины, и тут увидели - задубела земля, скребут поверху зубцы, как по дороге, и следа не оставляют. И тогда, послушавшись Сеня, пустили ротационные мотыги, которые давно лежали в колхозе без дела.

Борона рвет, а ротационная мотыга давит, диски вертятся и зубцами разрыхляют грунт, посевов не рвут, а корку разбивают. И трещин как не бывало! Мотыга ходила поперек посевов, а вот Текля с Сенем надумали пустить ее и по диагонали, да посильнее придавили тяжелым колесом, - зубцы глубже вонзаются в задубелый слой, ворошат его.

На буграх, где уже повыпирали узлы кущения, по совету Сеня пустили еще кольчатые катки - придавили... И тут Сень удивил вдруг Мусия Завирюху. На песках, сказал он, можно выдавить корень. На плотной земле безопасней. Сень хорошо разбирается в грунтах - уверился Мусий Завирюха. А Текля перенимала эти знания от тракториста.

Не раз в ту весну в апреле студеные ветры сковывали землю, днем пригревало солнце, земля оттаивала, но посевы были предохранены от вымерзания. На радостях Устин Павлюк, нескупясь, делился с соседями своим опытом борьбы с вымерзанием.

Родион предостерегал председателя:

- Еще не известно, поможет ли это делу.

Устин Павлюк доказывал:

- Разве уже не видно? Верхний слой почвы разрыхлен? Трещин нет? Какие еще могут быть сомнения?

Дошло до крупного столкновения.

Устин Павлюк:

- Наша святая обязанность делиться с соседями опытом.

Родион Ржа:

- Чтобы они вперед выскочили?

Текля:

- Надо, чтобы люди узнали, как можно избежать беды.

Родион Ржа:

- Да ведь мы соревнуемся с ними! Хотите, чтобы обогнали?

- Нет у тебя государственного ума, - укорял его Мусий Завирюха.

Родиона не так-то просто переубедить - человек упорного нрава. Если в Буймире урожай будет выше, чем у соседей, кому все почести выпадут? Награды, премии, надбавки? Смотришь, и Родиона тогда не обойдут. Кулики и без того посмеиваются над нами... Вот Сень с Теклей по молодости лет упрекают его, что он не болеет за народное добро. А кто в колхозе больше его печется, чтобы колхозники жили в достатке?

Вскоре обнаружилось, что в Куликах вымерзло больше ста гектаров посевов.

В Буймире же не пришлось пересевать ни одного гектара.

- Климат не тот... - глумливо кивал в сторону Куликов Родион Ржа.

4

В глазах зарябило, когда девичий цветник высыпал на сцену. Множество девичьих пар то вьются змейкой, то свиваются в венок, взмахивают пышными цветистыми рукавами, словно крыльями. На светло-желтом поле плывут, завиваются малиновые разводы, мелькают плахты, красные сапожки, зеленые пояса, перевиваются ленты, набегая синими волнами, и тогда все заплывает туманом. Волшебство, да и только! А девчата красивые - чернобровые, гибкие в стане, с округлыми плечами - все кружатся да кружатся... Марко с Сенем полюбовались минутку и двинулись дальше с нерастаявшей улыбкой на задумчивых лицах.

Плавная степная раздольная песня плещется на солнце, звенит в сердце, ветер уносит ее в синюю даль. Послушать песенников собралось порядочно народу, среди молодежи - седые головы. Окинув толпу беглым взглядом, друзья и здесь долго не задержались.

Цветастый платочек привлек их внимание. Текля со своей подругой Галей осматривали выставку народного творчества. Возле девчат увивался Тихон, его, конечно, интересовали не столько образцы вышивок, сколько сами вышивальщицы. Текля - стройная, русая, кареглазая, Галя - крепкая, круглолицая, чернобровая, каждая привлекательна по-своему, - сам бес не скажет, за какой тут приударить.

Подруги рассуждали о том, что васильковый цвет молодит и что наши вышивальщицы любят яркие краски.

Было бы очень кстати и Тихону ввернуть словечко насчет столь деликатного дела - да что тут скажешь? Что у него в глазах пестро от этих мелькающих зеленых и красных пятен? И потому он предпочитал молча, с глубокомысленным видом разглядывать эти вставки и манишки... Иногда, правда, и он вместе с девчатами с непритворным восхищением любовался узорчатыми рушниками. А вот подходящие слова на язык не шли. Хоть беги в Лебедин, в музей, слушать лекции. До чего же иногда можно заморочить голову человеку!

А вот Марко и Сень - те действительно глаз не могут оторвать от рушников. Заводят непринужденный разговор с девчатами и, к досаде Тихона, обнаруживают полную осведомленность во всех этих девичьих рукоделиях... Мало того, подруги с удовольствием слушают Марковы размышления насчет узоров. Где только набрался он этой премудрости?

- Уже не увидите теперь ковры на черном фоне, где не то разводы, не то слезы расплываются...

Тракторист Сень в свою очередь добавляет:

- Отошли в прошлое мрачные краски.

Шагают себе рядом, ведут разговор в тон девичьим мыслям, а Тихон словно и не смыслит ничего. Молчит да без толку топчется.

- Не вышивки, а одно очарование, - в задумчивости любуется Галя.

- А мне не нравятся жаркие краски, я более спокойные люблю, теплые, мечтательно говорит Текля.

- А мне чтобы горело все! - даже притопывает ногой черноволосая румяная девушка.

- Не люблю резких цветов, мне больше по душе мягкие тона, - твердит свое русоволосая.

Кучка девчат, окруживших Саньку, тянулась следом за Теклей, рассматривала рушники, вставки. Разговоров, горячих споров здесь не было слышно, угрюмо хмурившаяся Санька больше наблюдала, как увивались парни за Теклей да за Галей, прислушивалась к оживленной, незатихавшей беседе, к шуткам парней.

Насмешливо косилась на них - и с чего они в таком раже? Заносчиво бросила в девичий круг, кивнув на Теклю:

- Сразу видно - нет хвантазии.

Девчата только посмеивались - их не проведешь.

Наткнувшись на какую-то вышитую полоску, Марко проявил неожиданную осведомленность:

- Видно, еще наши матери вышивали, из бузиновой ягоды, из лепестков подсолнуха варили краску...

Вот и угадай, чем можно увлечь девчат! И подруги с удивлением прислушиваются к Марку, внимательно присматриваются к дивным краскам - не выцвели ведь, не выгорели! А Тихон, уж на что видный, веселый, находчивый, уж на что мастак на шутки-прибаутки, на этот раз ни тпру ни ну!

Перед расшитыми рушниками подруги заговорили о хитрой науке - о русском мелком и широком болгарском крестике, о полтавской глади, - как ни прислушивались хлопцы, ничего не могли уразуметь. И даже хваленый Марко не нашел что сказать.

Он задумался: может ли человек, не одно лето с жадностью вбиравший чудесные краски природы, купавшийся в песнях, любящий книгу, творец социалистических урожаев, может ли чувствовать себя такой человек беспомощным перед картиной художника, перед любым произведением народного творчества? Пусть и недостает специальных знаний, но человек тянется к красоте, к правде, созданной пылким сердцем вышивальщицы.

...Встречали в поле малиновый рассвет. Голубые росы омывали ноги. Легкие вдыхали аромат восковых хлебов. Глаза радовались краскам земли.

Не о том ли самом читали на полотне подруги?

Тихону, не имевшему склонности к подобным размышлениям, давно уже наскучило разглядывать вышивки. Русоволосая девушка - синий казакин в поясе собран в сборку - притягивала его внимание. Во дворе среди вековых сосен разгуливала молодежь. Старики грели на солнце бороды.

Едва-едва начала пробиваться травка, набухали почки на деревьях, вольно дышала грудь. Радовал людей приход весны. Вот-вот брызнет земля цветеньем. Старики смотрели на молодые пары, тихонько переговаривались сами молодели.

Девчата всю зиму пряли, нет, не просто так себе пряли, как их бабки да матери - при каганцах с грехом пополам на плохонькую сорочку напрядут. Чудесный свет на том полотне заиграет - на экран девчата полотно готовили. В перерывах между курсами, лекциями девчата шили театральный занавес, на декорации шло полотно погрубее. Иногда можно было видеть, как все в снегу, шагая за санями, девчата везли навоз в поле и, перекликаясь, на ходу репетировали драму.

Как заря разгорелась девушка, парни так и вьются вокруг нее. На что уж несмел, застенчив Марко - и тот глаз с Текли не сводит.

Заговорит, взглянет Тихон - девушку кидает в жар. Нигде не встречались, не стояли лунными ночами - сама не знает, с чего волнуется, с чего бунтует кровь. Люди отсоветывают, вот и одногодка Галя предостерегает подругу: за кем только Тихон не волочится - коварный, двоелюб. А может, просто оговаривают Тихона? Только глянет парень - сердце у Текли враз сожмется, заноет. Полно, кто теперь в сны верит... Щелкнул кнутом, ноги спутал - надо же, чтобы такой сон Текле приснился. Девчата со смехом отгадывали - это к встрече.

И соседи уже не прочь породнить Мусия Завирюху с Игнатом Хоменко. Башковитый, мол, парень Хоменко Тихон. Сядет на автомашину - пошла. И на тракторе может пахать. Знает, где какая деталь в машине.

Мусий Завирюха, пожилой сухощавый человек, смотрит на жизнь трезвыми глазами, не очень-то склонен слушать эти разговоры. Решительно отрекается от такого знаменитого родича, как Игнат Хоменко, а знаменит он тем, что по бутыли в день глушит. Да и сын Тихон, что называется, не просыхает никогда... Ни одной девке проходу не дает... Сорвиголова, хитрюга... И за словом в карман не полезет. Без особого почтения, убедились люди, отзывается Мусий Завирюха об Игнате Хоменко, словно бы ему нипочем, что тот член правления, человек мстительный, придира, прицепится - не отвяжешься.

А Тихон, парень рослый, статный, расправив налитые молодецкой силой плечи, выставляет, будто невзначай, напоказ свои хромовые сапоги, кожанка на нем тоже хромовая - весь блестит. Тихону да не знать, как в девичьем кругу держаться! Так весь и изгибается, будто все в нем ходуном ходит, голос проникает в самую душу. Поет с уханьем, с коленцами. Жмется к Текле, обвивает стан, достает у девушки из кармана горстку зерна.

- Бригадир - сразу видно...

Текля смутилась. Горсточка зерна привлекла всеобщее внимание; овес был неизвестного сорта, элитный. Склонились головы, в лицах напряжение, люди перетирали зерно на ладони - привьется ли? Обступили Теклю, всем хочется знать, жадно ловят каждую фразу. При слове "гелиотропизм" девушка, заметив на лицах некоторую растерянность, повела рассказ про то, что всякое растение тянется к солнцу, про густорядный перекрестный сев, как зерно пьет соки. Неторопливо объясняла, чтобы все было понятно.

- "Дождик" - у того зерно мелкое, а это тяжелее и больше.

- Белка больше... - поясняет Мусий Завирюха, и все глаза теперь обращаются к нему. Он говорит о том, что овес, испытанный хатой-лабораторией, дал чудесную всхожесть на наших грунтах. Воспользовавшись случаем, вспомнил: пришлось ему разговаривать с академиком, который дал инструкцию по выращиванию гибрида долголетней кавказской ржи и пшеницы.

Уж не собирается ли Мусий Завирюха покорить сердца своей осведомленностью в агротехнике? Возможно, еще совсем недавно слово "лаборатория" не так легко было ему выговорить, теперь же смотри как свободно толкует о научных опытах и исследованиях. Понаторел, ишь какие слова выворачивает, ума-разума набрался, с академиком совет держал. Кто знает, может, Буймир накануне мировой славы, прогремит каким-нибудь выдающимся открытием Мусия Завирюхи? Кто, кстати, подал мысль нагребать снеговые валы на склонах, задерживать талые воды? Стремительно сбегая сверху, они разливаются и размывают посевы. А так гребни сдерживают быстрые воды... Не каждому это придет на мысль, Завирюхе известны скрытые от людского глаза, тайные явления жизни... В глубину земных недр, в самый корень деревьев - как тянется вверх растение, как ходят соки - проникает Мусий Завирюха своим зрением. Особенно соседи, пожилые люди - пастух, садовник и пасечник - приятно поражены его научным опытом; он и дочку-то свою Теклю чуть не в агрономы вывел.

Придет весна, и Мусий Завирюха, середь поля взяв горсть сырой земли, сощурится, если на ту пору будет солнце, а то насупит брови и долго будет вдыхать, втягивать в себя духовитый запах весенней пашни, - не каждый его слышит. Все грунты подвластны ему! Терпкие, соленые, кислые! Структурные, каштановые, песчаные!

Седенький проворный пастух Савва, обдутый ветрами, жилистый, тоже вставил:

- Уже в этом году добьемся таких грунтов, каких свет не знал.

Торжественно так сказал: хоть век свековал в пастухах, да и по сю пору еще пас летами колхозное стадо, а зимой сторожил коровник, однако пусть никто не думает, что он в почвах не соображает, - веками люди не могли избавиться от пырея, вывести с полей страшную напасть, а теперь почва светится как солнышко, на глазах произошло непостижимое чудо... Весь сорняк, опустошительным набегам которого подвергались крестьянские поля, сорняк, высасывавший живительные соки - народную долю, сгинул, развеялся в дым. И пастух добрым словом вспоминает Устина Павлюка - человек ведет хозяйство к расцвету.

Очень разговорчив сегодня Савва, это всем заметно, - что ж, пробиваются весенние всходы, растревожено сердце пастуха. И захотелось почему-то Савве вспомнить свою горемычную жизнь, - когда-то в одиночку полоску свою ковырял, чахлое зерно решетом веял, а теперь триер, сортировка, змейка...

Молодежь собралась у окна - веснушчатый чародей Сень приковывает взгляд: махнет рукой - лес, еще движение руки - хата, подсолнечник, калина, река сверкает, птички поют - декорацию пишет... Раздобыл парижской зелени, не проведал бы только Мусий Завирюха, не то чуб надерет: весной сад обрызгивать, спасать от вредителей чем прикажете? Перфил натер коню хомутом шею, так Сень в стенгазету такой портрет влепил - Перфилу на людей совестно было смотреть... С малолетства на парня сестра сердилась: "Ты мне все цветы переведешь!" Из лепестков подсолнуха - желтая краска. Ну, а красной где взять? Цветы для девушки - радость, а находчивый Сень из них такие краски составлял, что мог бы радугу писать и северное сияние!

Никто лучше Тихона не сыграет пьяного, чудить знатно умеет. Санька ловко изображает неуживчивых, спесивых соседок, Марко - бесталанного бродягу. Ну а Текля - горемычных девчат, которыми полна была старая деревня; будь у тебя медвежье сердце - и то за душу возьмет, как заведет девушка чистым голоском "Ой, не свити, мисяченьку".

Отцы, радуясь на детей, закурили трубки, не то дым, не то думы мечтательно вьются, - вспоминают старое, сводят на теперешнее: у пасечника Луки сын - старший мастер, нешуточное дело; у садовника Арсентия дочка спускается на парашютах...

Текля собиралась вечером рассказать людям, как присматривать за посевами, поговорить было о чем, да и колхозникам хотелось потолковать с девушкой, светлая у нее голова. Парни возмущены - эти неугомонные бороды сорвали гулянье... И ну выманивать Теклю из стариковского окружения, наперебой стараются сорвать милую девичью улыбку, а то, может, и добиться благосклонности.

Марко не сводит печальных глаз с Текли, запала дивчина в его сердце; как луч, освещает все вокруг любимая, согревает ясным взглядом, звонким голосом. Горько Марку - закрутил Тихон девушке голову. Как пчела на полевой цветок, летит Текля навстречу любви.

Разговаривая, девушка словно поет. Другая, к примеру, буркнет: "Пашню не суши". И выйдет это у нее как-то глухо, привычно, и слова незамеченными скользнут мимо ушей. А у Текли эти обычные, казалось бы, слова прозвенят ясно так, певуче: "не су-уши-и".

Рослая, круглолицая Санька не может на Тихона наглядеться. Вертится перед ним, болтает без умолку, самая шумливая в компании, краснеет, жеманничает, есть ли, нет ли с чего, вдруг смехом зальется. Увлечена парнем. Нет ровни Тихону на деревне! Веселый. Чернобровый. Чуб на лоб спустил, брови сдвинул. Обдал девчат пламенным взглядом, сивушным духом. Сверкнул зубами. Плечом поведет, повернется - весь огонь. Санька так и млела. Решительный взгляд, твердая поступь. Раскрасавец! Прельститель! Чародей! Улица без Тихона немеет! Где Тихон - шум, веселье.

Остер на язык Тихон. Поднял на смех Марка - под коровой сидит! Неказистый, низкорослый, в юфтевых сапогах, а тоже заглядывается на девчат! "Ты бы косу взял или вилы, а то... Парню восемнадцать лет - и под коровой сидит!"

Нашлись охотники поддержать своего верховода - и первый Панько Смык. О Саньке и говорить нечего - туда же, решила поиздеваться над Марком:

- А ходит-то - выворачивает пятки...

Яков Квочка:

- Белобрысый...

Тихон:

- Рот как у сома...

При этих словах Санька угодливо прыснула. Верно, хотела, чтоб Тихон обратил на нее внимание, - решили девчата.

Парни понимали, что Тихон не без причины старался побольнее задеть Марка. Нагло кивал на Марка: вырос-де среди овец сынок пастуха Саввы, ну, в самом-то деле, какой девушке может он приглянуться? Тихон озирался вокруг, искал сочувствия, хотя бы улыбки на лицах. Молодежь, однако, не очень-то подхватывала остроты заносчивого, чванливого парня. Только, разумеется, не Санька. Девушка захлебывалась: "Тиятр! Кумедия!" И еще Панько Цвиркун, рад угодить дружку, надрывал горло...

Слышал ли, нет ли Марко те разговоры, неведомо; может, какое слово и долетало до него. Санька с Тихоном не очень-то стеснялись. Не впервой Марку сносить насмешки, шуточки, - немало горя набрался он с тех пор, как стал дояром. И дорогая сердцу девушка все это видит, знает. Марко держал свое чувство про себя, ничем не обнаруживая его. Разве под силу ему состязаться с разудалым, шальным Тихоном? Красавец на всю округу! Жаль только было - насмеется Тихон над чувством девушки.

Мавра - мать - часто рассказывала Текле о хлопце, которого опекала. Марко с малых лет рос без матери, мальчонкой помогал Савве пасти деревенское стадо. Без присмотра рос, сирота. Колхоз поставил его на ноги. Текля знает - это Устин Павлюк взял Марка на ферму ходить за коровами, и парнишка рос под его присмотром. Текля вступилась за Марка, напала на Тихона. Нечего смеяться! Марко - парень задушевный, честный. За батькой, коровьим пастухом, бегал пастушонком. Текля еще вот такой была, помнит. И хоть не лежало девичье сердце к хлопцу - сердцу не прикажешь! - подковырки да смешки над Марком вызвали к нему невольное сочувствие.

А тут еще румяная доярка Санька перед стайкой подруг подняла на смех парня - не за свое, мол, дело взялся.

Текля резко ответила:

Быть Марку в Москве на выставке - за три месяца сто шестьдесят трудодней выработал!

Тихона взяло за живое, сцепился с Теклей. Подумаешь, много ума надо корову выдоить! Говорил с пренебрежением, высмеивал непонятную склонность парня.

В пылу спора парни и девушки втянули в свой круг смущенного Марка. Вначале он лишь молча слушал, удивленно поводя плечами. Пожилые люди тоже заинтересовались - толпа росла, и Марко волей-неволей был вовлечен в спор с Тихоном.

- Корова Самарянка весит пятьсот сорок кило, а масла за год дала больше, чем сама весит! Теленком была - приглядывал за ней, пас на лугу, теперь вон какая корова!

Может, кого и взволновали эти слова, а Тихона только рассмешили.

- Девчата тракторы водят, а Марко под коровой сидит! - поднял он на смех парня, сорвав угодливый смешок в толпе: особенно старались Санька и Панько, Хведь Мачула.

А что он мог еще сказать? Как ни пытался Тихон задеть и унизить Марка, умалить его достижения, молодежь все же с доверием и уважением отнеслась к дояру. Кто знает, на что он способен, что задумал, скрытный, упорный, когда добьется своего, тогда, может, узнают.

Галя все по-своему толковала, и нечего тут особенно голову ломать: Марко хочет вывести ферму в передовые, чтобы прогремела своими успехами.

И молодежь приходит к выводу, что Марко не такой уж неспособный, просто оговаривают его недруги. Тихон с Санькой норовят его с землей сровнять... Непонятный, странный парень этот Марко.

Может, кто и вправду задумался, может, на кого и произвел впечатление Марко, но только не на Тихона.

Тракторист Сень понимает - из зависти порочат Марка. Устин Павлюк, конечно, знал, кто сумеет раздоить, вырастить высокопородное стадо. От Рура - молочная порода, от Гусляра - мясная... Марко не сразу отважился, долго отказывался: "Ребята засмеют..." Словно знал, что не миновать лиха.

"С потешек да насмешек людьми становятся", - убеждал Устин Павлюк. Так и вышло.

Своим страстным словам Сень пошатнул молодежь. Все увидели Марка в новом, небудничном свете. Лишь Тихон да Санька остались при своем: никакими выкрутасами им головы не заморочишь; этот Сень не знает меры, готов все добродетели Марку приписать, самое пустяковое дело свести к трудовому подвигу.

Кто знает, откуда берутся герои, кому на роду написано поразить мир? Тихону, например, никогда бы в голову не пришло, что Марка ждет незаурядная судьба.

И опять Текля стала защищать Марка: он поставил себе большие задачи, хочет всем пример показать. Видно было - верит в него. Чудесная девушка, тронула Марка до крайности. Тревожно смотрел он на людей, словно не мог постичь, что вокруг творится. Полный глумливой насмешки взгляд, наглый вид Тихона вернул его к действительности.

Тихон, похоже, не очень приятно чувствовал себя. Никак не понять ему, почему девушка в таком восторге от Марка.

Санька вконец разозлилась на Теклю: чего расхваливает парня! Неприглядный - ни кожи, ни рожи, на ферме житья от него нет, вечно вяжется, въелся в печенки! И что эта Текля так важничает? Прошла курсы бригадиров - подумаешь, счастье большое! На поле покажешь себя, девка, жди, когда тебя люди похвалят.

Санька хмуро косилась на ребят, что толпились вокруг Текли. Непонятно, чем она этого Тихона прельстила! Не сводит глаз с девки! Так и вертится, так и крутится возле нее. Неужели лучше не нашел?

Подружки расхваливали Саньку - виднее девки по всему селу не сыскать. Круглолица, крутобока, брови словно выписаны... Румяная, ядреная... И красотой бог не обидел, и здоровья хоть отбавляй. Чего еще надо?

А Галя сказала Текле, кивая на доярку:

- Кто не знает Саньку? Пройтись в танце, оговорить кого-либо - на это она первая.

От внимательного девичьего глаза ничто не ускользнет - Санька на лавке сидит, играет круглыми коленями, прилизана, нарумянена.

К тому времени молодые хозяйки возвращались с рынка с непременной ярмарочной обновой. Звонкие горшки, облитые глазурью миски блестят на солнце. Черные диски патефонных пластинок слепят глаза. Парни выбегают навстречу, девчата тоже, читают: "Хор колхозников Староселья", "Запорожец за Дунаем", - с восторгом рассматривают песенные подарки.

Мусий Завирюха с философским словарем в кармане тоже в центре внимания, просвещает население. Теперь уж если назовет, к примеру, учитель Василий Иванович кого-нибудь филантропом, не ломай головы, оскорбительное это слово или нет, не хлопай глазами: посмотрел в словарь - и все тебе ясно! Мусий Завирюха был сегодня на базаре в Лебедине, побродил, приценился, наведался в банк, в потребительское общество, в контору, на базу, сторговал семена, в книжном магазине приобрел философский словарь.

Друзья - пастух, садовник, пасечник - сосредоточенно слушали речи Мусия Завирюхи, поражались его знаниям. Мусий Завирюха прислушивается ко всему, что на белом свете творится. Агротехника, стратосфера, ветеринария, библия - все его интересует, Мусия Завирюху.

Село занесено глубокими снегами, захлестано ветрами - и, однако, не в глуши живут люди. Вечерами агрономы читали лекции, знатные люди делились опытом, старики, молодежь - все постигали агрограмоту. Радио, доклады, концерты, спектакли связывали с широким миром. Ближе к весне в Буймир слетались с курсов бригадиры, доярки, трактористы, садовники, огородники, конюхи, чабаны, свинари, пасечники, да все грамотные такие стали бесперечь спорили о капиллярах, структурах, деградации, селекции...

Из густого бора показались хлопцы в короткополых кожушках. Легко ступая, щурились на солнце на пеструю толпу. Обветренные лица, веселые взгляды. Захотелось посмотреть спектакль, навестить соседей. Гости принесли с собой запахи смолы и терпкие шутки.

- Уж не свататься ли, чего доброго, заявились? - задорно встретила парней Санька, поводя глазом на смушковые шапки и бравую выправку хлопцев.

- Пусть сова, абы не с нашего села! - дедовских времен шуткой ответил кряжистый хлопец Данько, до крайности довольный и собой, и ясным днем, и добротным своим кожушком, и бог весть чем еще - просто кровь бунтует от избытка сил.

Будто так уж гремит слава о Куликах!

Да разве девчата не сумеют ответить куличанам?

- Не в очень большой чести здесь ваши парни. Слава-то о них гремит, только какая? - кидает Галя под дружный смех девчат. Ни во что поставили куликовских ребят: мол, хуторяне!

Подобные стычки повелись меж соседями издавна. Девчата знать не хотели куликовских ребят, уж слишком высоко ценят себя, при всяком удобном случае похваляются своим достатком - на трудодень пришлось по пуду сена, за стогами, мол, не видно Куликов!

- Из-за сена свету белого не видите! - отрезала Текля.

Остры на язык девчата в Буймире, убедились хлопцы.

Кулики, видно, играли на чувствительной струнке. Из-за чего возникали все споры в Буймире? Деревенские горлопаны - Игнат Хоменко с Селивоном при всяком удобном случае подбивали народ, завистливо кивали в сторону Куликов: вот где прорва сена, почитай в каждом дворе по две коровы стоит, да свиней по четыре штуки, телята, овцы, птица... За зиму откармливали, сбывали на базар. И маслом торговали... Озолотиться можно!

Сеяли недовольство в хлипких душах, во всем винили Устина Павлюка что не думает о людях, завел ферму, которая съедает все сено.

- А в Куликах заботятся о личном хозяйстве! - захлебываясь, хвалили соседей, ругали на все корки Устина Павлюка.

- О государственных нуждах, - отвечает Устин Павлюк, - пусть другие, значит, пекутся? Буймир занимается развитием общественного животноводства, завел ферму, насадил сад, дает прибыль государству, а от этого плывут достатки и в колхозный двор...

Это самое и доказывает теперь Галя соседям.

Куличан нелегко убедить, пронять разумным словом. Очень уж важничают девчата! Ученые - страсть! В газетах о них пишут, на конференциях расхваливают. Кстати сказать, чего бы ради так часто и наведываться сюда хлопцам, кабы не знатные девчата. Не известно еще, однако, где эти гордячки свое счастье найдут.

Девчата оказались не очень падкими на подобные соблазны, их сеном не заманишь, привязаны к своему Буймиру, - или не видно, как изменилось село, как развивается хозяйство, какие собираем урожаи? А культура, клуб, библиотека?

- Хозяйство, это верно, большое у вас, а вот почему трудодень скудный? - посмеиваясь, кольнул Данько; заковыристым вопросом своим, показалось ему, ошеломил, загнал в тупик.

Но Текля не растерялась. Досада берет на чванливых соседей. Заговорила о расцвете, о росте хозяйства в Буймире, стала вспоминать, что именно построили и сколько трудодней за последние годы вложили в строительство. Построили зерносушилку, коровник, плодосушилку, Дом культуры, сад посадили, запрудили пруд. Вдуматься только - сколько всего переделано! Сокровища, массивы!

Почти что лекцию прочитала. Впрочем, Текля была очень мила в своей горячности, и потому ребята не без удовольствия слушали ее.

Текля еще школьницей была - десять лет всего, как стали сводить землю в большие массивы, - и то врезалось в память, сколько было споров, сомнений, передряг. Теперь-то все наладилось. Лет через пяток, как развернется хозяйство, вырастут доходы, ого какие станут трудодни! И пошла допекать: а соседи как развивают свое хозяйство, чем поспособствовали процветанию страны? Не пора ли им выходить на широкую дорогу, не все сидеть в запечье.

Позволила себе резкие выпады, перешибла пустое краснобайство, пошатнула веру в славу Куликов. Пока хмурились хлопцы, девчата, сверкая белыми зубами, вышучивали соседей. Ох, не по душе были шуточки гостям.

5

Павлюк, Мусий Завирюха и Текля брели полевой дорогой, поеживаясь от ветра и от снедавшей их заботы. Задребезжала машина, вынырнула из лога, заведующий райзу Урущак подсадил неразлучных друзей. Потемнело брызжущее здоровьем лицо Урущака, очень строго разговаривает он с Павлюком - дела государственной важности. Но Павлюк, однако, довольно спокойно выслушал брошенный ему резким тоном вопрос, почти приказ: думает ли он, в конце концов, сеять гречиху и просо?

Еще разгуливали на просторе ветры, студили землю, тревожили душу: зерно в земле лежит, не набухает, не развивается, не пробиваются ростки.

- Конечно, думаю, а то как же! - отвечает Павлюк.

Эту беспечно брошенную фразу Урущак воспринял почти как непристойность. Ведь люди рядом, видят, как председатель колхоза разговаривает с представителем райцентра. Ну, какое впечатление может произвести на присутствующих подобное обращение? Отвечает как бы нехотя. Словно это такие пустяки, о которых и разговаривать не приходится.

- Когда? - деланно спокойно переспрашивает Урущак. Не станет же он горячиться.

- Ведь мы только-только посеяли ранние зерновые, - последовал опять беспечный ответ.

Известный на всю округу своим умением соваться куда не следует, Мусий Завирюха встревает в разговор:

- Еще не прогрелась земля. Как можно сеять?

Постоянно выступая на совещаниях в качестве прославленного знатока грунтов, он частенько пересыпает свою речь разными агрономическими терминами, вот ему и кажется, что он уже все мировые истины постиг. И как нужно выращивать гречиху, просо... А не замечает того, что старые навыки еще путаются под ногами. Нет, не тверд еще этот человек в основах научного земледелия. Да и сам Павлюк недалеко от него ушел, не избавился еще от старозаветных привычек. И Урущак на смех поднимает отсталых хлеборобов:

- Еще майские жуки не летают?

Намекает: по дедовским, мол, заветам хозяйство ведете.

А Устин Павлюк без всякого стеснения встает на защиту, можно сказать, отживших, старинных примет:

- Майские жуки как раз тогда и начинают летать, когда земля прогреется.

Урущак изумлен: что ты за хозяин в таком случае и куда поведешь колхоз с подобными взглядами?

Павлюка не переговорить. У него подпевал хватает. Обветренная девушка-бригадир тоже твердит:

- Загоним просо в стылую землю - полезет сорняк и забьет просо... Не раз уж бывало...

Можно подумать - невесть какой опыт хозяйствования у нее за плечами!

- Ранние зерновые и те еще никак не пробьются - земля холодна. Даже не проклюнулись еще... Как же сеять просо и гречиху? - добавляет Устин Павлюк.

За ним и Мусий Завирюха твердит, что ранняя гречиха, как правило, зацветает в самые жнива и оттого спекается. Солнце выжигает цвет. Необычайное единодушие поражает Урущака. Видно, никто не смеет противоречить председателю. Разве не известно, как он "воспитывает" массу? Придется сделать выводы. По дедовским заветам хозяйство ведут. На совещании придется высмеять.

Тут Текля, хоть ее никто и не спрашивает, снова говорит:

- А поздняя гречиха цветет в августе, ночи тогда длинные, обильные росою, не так палит солнце.

Сомнения нет, Павлюк перетянул на свою сторону полеводов. А этот доморощенный агроном Мусий Завирюха уж не лекцию ли вздумал читать?

- Поздняя гречиха цветет, когда уже нет корму для пчелы. Таким образом, мы тут имеем двойную выгоду - и страхуем себя от неурожая и медосбор обеспечиваем.

Павлюк - на людях, заметьте! - напоминает Урущаку:

- Разве вы забыли, как Дорош по вашему настоянию посеял кукурузу в стылую землю? Кукуруза переболела, плохо росла, пожелтела. А та, что была посеяна позднее, в прогретую землю, дружно пошла в рост и удалась на славу.

Урущак, однако, привык больше давать распоряжения, чем вступать в споры. С ними только заведи дискуссию - до утра не переслушать и не прийти к согласию.

- Что нам Сумы скажут, если затянем сев гречихи? - спрашивает он. Неужели вы ставите под сомнение директивы земельных органов?

И пригрозил Павлюку: если вздумает нарушать агротехнические мероприятия, затягивать сев гречихи - это ему безнаказанно не пройдет! Придется иметь дело с прокурором!

Ясно, такие речи должны протрезвить и самого Павлюка и его сторонников, предостеречь от самовольных действий.

Перешли на другое поле.

Сеятели понуро брели за сеялкой, высевали в разрыхленную влажную землю свеклу. Урущак и здесь подметил неполадки. Что бы творилось, не наблюдай он за порядком! В этих "Красных зорях" всегда хотят поставить на своем! Урущак приказывает сеять свеклу на глубину семь-восемь сантиметров. Павлюк возражает:

- Весна холодная. Пока растение пробьется с такой глубины свернется, недружные всходы будут.

- А тут насядет долгоносик, - вставляет Мусий Завирюха.

- Влаги достаточно, и неглубоко посаженные семена дружно взойдут, поддакивает и Текля.

- Как знать?

- Я ведь звеньевой была, знаю, как выращивать свеклу.

Вот и поговорите с ней! Да, видно, под стать себе кадры воспитал Павлюк. Значит, по-своему сеют! А что будет, как дойдет до прополки? Урущак еще раз предостерегает Павлюка - не пришлось бы иметь дело с прокурором. Разве они не знают, какое огромное значение придает государство этой технической культуре?

Разумеется, прокурор в этом деле без Урущака разбираться не станет. Все зависит от него. Павлюк это прекрасно понимает, потому и разводит беспомощно руками - обязан выполнить приказ.

Павлюк делает, однако, попытку принизить авторитет райзу, - как иначе поймешь его слова:

- А помните, как получилось с бишкинским председателем, отказавшимся пересевать свеклу? Председателя сняли, а свекла взошла. На тех же полях, где пересеяли, семена лежали-лежали в сухой земле и потеряли силу.

- Ты мне глаза не замазывай! - небрежно бросил Урущак, оставляя без внимания доводы Павлюка.

Удивительное дело. Все ссылаются на свой опыт. А Урущак что, не имеет опыта? С потолка берет свои указания?

- А почему на низинах не сеете? - спрашивает заведующий райзу Павлюка.

- Не могу - воды полно.

- Сейте тогда по высоким местам.

- Не могу.

- Мне же рапортовать надо!

- А мне не нарушать севооборота.

- Это еще что за выдумки?

- У нас есть участки, которые выпадают из общего севооборота.

- Какие такие участки?

- Пески, солончаки, лога...

Вот так новость! Урущак впервые слышит! На этот счет еще придется потолковать. Урущак своевольничанья не потерпит! Он искал сочувствия, но встречал одни хмурые взгляды. Ах вот как, его установки им не по вкусу?

Урущак уже направился было к машине, как вдруг его внимание привлек рослый, дюжий заместитель председателя. До того момента Родион Ржа молча наблюдал за перепалкой, правда то и дело меняясь в лице и явно сочувствуя Урущаку. Он несколько раз пытался вставить от себя словечко, да его всякий раз перебивали. Но тут уж он не мог смолчать - сразу видно, не любит неправды человек - и высказал, наперекор Павлюку, свою точку зрения.

- Хватит уж нам цепляться за суеверные приметы, пора прислушаться к мнению представителей райцентра и начать вести хозяйство по указанию науки! - сказал он твердо и решительно.

Слова эти, конечно, доставили удовольствие Урущаку. Вот кому надо быть председателем! Вот кто поставит на ноги хозяйство, да разве при Павлюке удастся кому-нибудь проявить свои способности?

Урущаку представился случай убедиться: Родион - весь внимание и покорность. Родиону ли, в самом деле, не знать, как вести себя с начальством! Другое дело при встрече с рядовыми людьми - там он может разрешить себе перебивать, приказывать или вовсе не слушать.

Садясь в машину, Урущак строго бросил Павлюку:

- Зайдешь ко мне в кабинет, поговорим.

- Сев... когда мне ходить по кабинетам в такую горячую пору! усмехнулся Павлюк. Но за шумом машины Урущак, кажется, не расслышал его.

Друзья стояли на пашне. Нерешительность охватила их...

- Не иначе как рапортовать торопится Урущак: опередил все районы по севу! - делает вывод Мусий Завирюха.

- Земли южной полосы раньше просыхают, разве нам можно за ними угнаться! - пожал плечами Павлюк.

Родион промолчал.

6

Под вечер Текля с подругой забежала на минутку домой, оживленная, проголодавшаяся, склонилась над миской.

Мавра, подоив на ферме коров, сварила обед, потом взялась сажать картошку. Похвасталась дочке:

- Четыре корца картошки посадила...

Текля просит мать не переутомляться.

- Разве мы бы с отцом не помогли...

- Дождешься вас! - со смехом отвечает Мавра; знает: дочка в поле занята, отец - в саду.

- И потом: что это за мера - корец? - переводит дочь разговор на другое.

- А что?

- Нелитературно...

Мавра удивилась. Вечно дочка что-нибудь придумает.

- Как моя мать говорила, так и я говорю! Нелитературно! Работала девка в поле - была Настя, поучилась на курсах - стала Надия.

Дочь уткнулась носом в миску. Галя расхохоталась.

У матери свои взгляды, свои вкусы.

Должно быть, чувствуя за собой вину, старается Текля избежать материнских попреков.

Нет, не одобряла Мавра дочку. И сегодня пришла на рассвете.

Сурово отчитывала ее Мавра: ходит словно пьяная, не поест вовремя, не поспит. Где ж ей бригаду вести, когда ночи напролет прогуливает? Пусть о своем добром имени подумает, как бы люди плохого чего не сказали. Известное дело, что матери в таких случаях говорят. Старая привычка завела при чужих разговор. Галя поднялась было идти, но Текля не отпустила ее - при подруге мать скорее уймется.

Вчера Мавра долго не могла уснуть, тревожные мысли отгоняли сон. Текля с улицы пришла, неслышно разделась, бледная, словно чем опечаленная и вместе с тем веселая, чудная какая-то, возбужденная и усталая, глаза то полузакрывались в истоме, то лучились счастьем и тогда становились ясными-ясными. Мать чуяла - пришла дочкина пора.

Однако Мавра ни словом не обмолвилась с дочерью, чтобы не ломать ей сна. И только сейчас при подруге отчитывала.

Мавра ночь напролет продумала: ранняя самостоятельность дочери тревожит, отбилась от дома, от материнского глаза, на собственные ноги стала, лови ветра в поле. Это не прежнее время, когда дочь не выходила из материнской воли.

- Смотри, как бы не пришлось мне взять тебя под надзор! - грозится Мавра. - Кто любит, пусть в дом приходит. А не прячется за тынами.

Текля едва удержалась от смеха. Переглянулась с Галей - ту немного коробило поведение подруги.

Небывалое чувство расцвело в девичьем сердце, странное состояние, дивное забытье охватило все ее существо, а тут мать с нудными разговорами, с неуместными поучениями словно вдруг холодной водой облила, - никак не может избавиться от старых привычек.

Мавре все кажется, что дочь погубит себя своей неосторожностью. От нее не скроешь: с Тихоном Текля встречается. Не пришлось бы каяться! Тихон не одну обведет, обкрутит. Доверчивы девушки стали, не умеют проверить парня - искренне любит или прикидывается. Мавра выведывала у людей.

Текля чуть со стыда не сгорела от этих слов, стала упрекать мать, зачем та вынесла на люди ее сердечную тайну.

Галя, которая до сих пор молчала, на этот раз взяла сторону матери:

- Будто люди и без того не знают!

Галя, известно, не очень одобряла выбор подруги.

Мавра может подтвердить - никто не хвалит парня. Тихон бесчестный. Пролаза. И отец у него мошенник и пьяница. Не нашего корня.

- Тихон против отца идет, - сказала Текля.

Галя запротестовала:

- Из чего это видно? Притворяется. Вокруг пальца обвести тебя хочет.

Текля не слушает никаких уговоров. Ей ли не знать, как Тихон прохаживается насчет пьяной компании?

- Он сам-то трезвым не бывает никогда, - возразила Галя.

Мать вразумляла дочку. Ой, ненадежный Тихон... Обольстит и бросит, не раз слово нарушал... Слышала от людей... Не одна доверчивая слезами умывается. Он и на машине мастер ездить, и трактором пашет, а все же непутевый, отбился от рук, не признает никого. И Павлюку наперекор идет, держится Селивоновой компании. А что смеется над ними - так это для отвода глаз.

Галя давно уже уговаривает подругу, чтобы с Тихоном не водилась. И при матери то же скажет. Парень он из себя видный, но ветрогон. Не пара он Текле, пусть выкинет его из сердца, совсем задурил голову дивчине.

Словно сговорилась с матерью! Текле прямо-таки чудно! Что ж, каждому хорош не будешь, на всех не угодишь.

Нет, видно, дочь не переговорить, упряма, своевольна. Разные хлопцы бывают, одного за вечер узнаешь, а другого и за год не распознать - с открытой душой или с умыслом каким он вокруг тебя вертится. Мавру никому не удалось одурачить, как в девушках была, не родился еще такой.

- Я по голосу чую, чем ты дышишь! Не своим умом ты живешь!

Свои молодые годы вспомнила Мавра, учила уму-разуму девчат.

- Как парень ко мне ни подъезжает - нет, не мой! А с Мусием Завирюхой породнила судьба - век прожила, не каялась.

Дальновидность, осторожность хотела привить дочери. Чтобы взяла себя в руки, не давала воли сердцу...

Тут Мавра случайно, конечно, вспомнила Марка. Вот действительно пользуется доброй славой парень. Не пьет, не заносится, не буянит, не горланит, как петух, прости господи... И пошла нахваливать Марка да поднимать на смех девчат, что не замечают путевых парней.

Непонятно, к чему завела речь.

Галя тоже принялась хвалить Марка - и дельный, и душевный. Уж не сговорились ли с матерью?

Галю вообще удивляет: до сих пор кое-кто из ребят не избавится никак от разудалых выходок, от показного молодечества, которому давно бы пора вывестись у нас. Взять хотя бы Тихона: собой ничего, ладный парень, а уж крученый-верченый! Одно на уме - за девчатами волочиться. Каждый вечер на улице визг да уханье...

Оговорить надумала Тихона подружка. Нет, не удастся принизить его в Теклиных глазах.

Марко - редкий парень, это верно, к девчатам не пристает, не ломается, ничего из себя не строит, но девушки почему-то к нему не тянутся. А к Тихону так и льнут. Неугомонный, заводила, затянет песню, развеселит... С ним скучать не будешь. Марко робок, и ростом не вышел, и характером не удался. Может, потому, что с виду неказист? А Тихон веселый, что надо парень. Ясно, наговаривает подруга на Тихона.

Мавра пеняла дочке, что гонится за красивыми да рослыми. Удивительные эти матери, словно сами никогда не были молодыми.

- У стан Павлюк, как родного сына, любит Марка, - говорит Мавра. - А Павлюка все село уважает. Каждого приметит, у кого к чему способности, поставит на ноги. Ведь это Устин Павлюк приставил Марка к коровам. Вот попомни меня - быть Марку в славе. А Теклю разве не Павлюк в бригадиры вывел? И на агронома выучить обещал, а Марка - на зоотехника. Восемнадцать лет девке - и бригадой заправляет! Поле, севооборот, сортовые посевы. Людьми распоряжается, а себя коснулось - ума не приложит. Не умеет выбрать верного парня. - Павлюк однажды, будто в шутку, взялся сватать Текле Марка. На это мать и хотела намекнуть дочери.

- Пусть и берет его себе в зятья, - сказала Текля, кивая в сторону смущенной Гали.

И рассмеялись обе. Гале нравится Сень, кто этого не знает!

- Не по сердцу он мне... Не потому, что еще недавно пас стадо... хотя теперь он знатный дояр... Марко славный хлопец, умница. А... сама не знаю почему, - в смятении призналась Текля.

Не мил парень девушке - и весь разговор. Сердцу не прикажешь.

Не так легко понять свой выбор. Почему один волнует кровь, словечко скажет - девушка растет, бросит взгляд - девушка тает, а другой - вот поди ж ты! - не нравится, безразличен.

Да, не каждому дано читать в человеческой душе.

- Марко - у него сердце мягкое, - почти сурово убеждала мать. - Не ветрогон, толковый, по гулянкам не шатается.

- Голос подгулял. Еще, как стадо пас, охрип.

- Башковитый, работящий и к науке охоч, все ему дается.

- Белобрысый...

- Тихий, верный, не изменит.

- Не по сердцу он мне...

Виданное ли дело, чтобы девушке понравился смирный парень?

Мавра-то, видно, не прочь заполучить Марка в зятья, нравится он ей. Старых обычаев забыть не может, когда родители женили, выдавали замуж.

Так ни до чего и не договорились.

7

Суховей обдавал своим знойным дыханьем молодые стебли пшеницы, солнце выжигало землю, опаляло душу. Яровые кустились бедно, пожухли листочки. Девчата с сумрачными лицами слонялись по полю. Текля сдвинула выцветшие брови, наклонилась над кустистой пшеницей:

"Что же это ты, стебелек, вянешь да сохнешь? Засуха губит тебя... Завял... Пожелтел... Захирел.

Нет питательных соков в грунте. Молодой росточек, мы подкормим тебя! Дадим фосфору, азотного и калийного удобрения. Весеннее солнышко пригреет, может, и дождик брызнет, и растворится удобрение. Влажная земля вбирает удобрение, из сухой оно испаряется. Весна что матуся родная и согреет стебелек и накормит. Расти, красуйся, набирайся силы. Я за тобой, как за цветочком, буду ходить! Оживлю. Я о тебе позабочусь. Чтоб выросло ты, зернышко, наливное.

Диву даешься, как ты еще зелен стоишь, стебелек мой, как выжил. Каких только ты не узнал напастей! Целую осень лили дожди, земля пропиталась водой, набухла, выгнала хрупкий стебелек. А тут придавили морозы, смерзлась земля, как кремень, и уснул стебель. Потом секли его пронзительные ветры, - зима была бесснежная, не было стебельку защиты. Изредка выпадал сухой снежок; точно сорвавшись с цепи, принимались дуть злые ветры, гнали снег с полей в леса, в овраги, в балки, там он и оседал. Вдруг полили дожди, на полях стояла вода, сбегала с бугров, заливала низины, и ты, стебелек, мок в воде. И снова хватили морозы, земля обледенела, и ты, стебелек, вмерз в лед. Морозы все лютели, шальные взрывы сотрясали ночь, земля лопалась, морозы рвали порою и хаты, что стояли на глиняных грунтах, раскалывались стены, глинобитный пол. Вода в колодцах промерзала до дна. Хозяйки ставили в погреба ведра с горячими угольями, чтобы не замерзла картошка. В начале весны задождило, туманы разъедали лед сверху, он подтаивал, крошился, но внизу, на самой земле, был еще крепок. Пригрело по-весеннему солнышко, земля, хоть и под ледяной коркой лежала, отошла, и ты, стеблиночка, ожила, а дышать было нечем - захирела ты... Где тракторами не раздавили лед, хлеба пропали. Да и как ты его раздавишь, когда лед слился с землей. Где нависал корочкой - там раскрошили. Известно, какая весна бывает на левобережье - ветры, сушь, долгоносик".

Печальные девичьи глаза скользили по обширным зеленым полям.

Одна надежда была - росы освежат за ночь растения. Да ночи пошли холодные. А днем на землю босой ногой не ступить - как зола. Ежели корень в сухой земле сидит, как будет растение развиваться? Озимые хлеба уже в трубку пошли, колосятся. А стебель истощен. Откуда колос возьмет силу?

Жгучая тоска оседала на душу.

Мусий Завирюха застыл среди поля. Полотняная рубаха блестит на солнце, юфтевые сапоги парят ноги, соломенный брыль отбрасывает тень на загорелое продолговатое лицо.

Жито от корня горит, желтеет, неоткуда тянуть соки растению, чтобы питательные вещества растворились и преобразовались в органические кислоты...

Не находя слов утешения, излагал дочери агрограмоту. Будто Текля сама того не знала.

И, однако же, Мусий Завирюха потупясь продолжал втолковывать, как растение вбирает железо, калий, кальций, серу, магний, что как раз влага-то и растворяет кислоты.

Галя, Текля, Наталка Снежко, другие девушки, которые здесь были, слушали его с некоторой досадой.

Вырвав стебель, Мусий Завирюха вертел перед их глазами сухими корешками, объясняя, каким образом корень тянет питательные вещества, и все же стебель зачах, пожелтел - недостаток влаги! Чтобы растение росло и развивалось, ему необходимо сорок - шестьдесят процентов влаги. А у нас такой жарищи и летом не бывало. Деревья трещины дают.

Текля досадует на отца: не собирается ли он окончательно вогнать в тоску подруг?

Все веселее посматривает Мусий Завирюха на печальные девичьи лица. Да есть ли у них основание для тревоги? Ведь пока еще хлеба не дошли до стадии восковой спелости, еще зеленые. Рожь начинает колоситься, болеет, пожелтела, но ведь еще не кончился период вегетации.

- Сеяли-то мы что? Крупное, сортовое зерно или всякие отходы, как в старину? Чего вы носы повесили? Селекционная мичуринская наука вырастила сортовое, сухостойкое зерно, которое выносит и суховеи и морозы, не боится ни ржавчины, ни болезней.

Светлая вера звучит в словах Мусия Завирюхи, вера в силу плодоношения зерна, в силу советской науки. Напрасно Текля ворчит на отца.

С чувством облегчения возвращались подруги с поля, с признательностью думая об ученых, вырастивших жизнестойкие семена с выносливым зародышем.

Возле сада встретили хмурого пасечника Луку Остаповича с Арсентием Герасимовичем, садовником. Обычно разговорчивые, приветливые, друзья на этот раз невесело поглядывали на белый свет. В добрую минуту непременно посыпались бы на Мусия Завирюху смешки да шуточки - репей, дескать, промеж цветов! На сей раз друзья скупо бросили: "Здорово!"

Эх, и обильно цветет сад! Одурманивает своим ароматом.

Но только неопытному глазу может показаться, что сад цветет обильно. А что в том проку? Будут ли крахмал, кислоты, масла, сахар - вот что волнует Мусия Завирюху. Где возьмет дерево силу? Солнце высушивает влагу.

Эти пышно цветущие деревья сильно тревожили садовника. Налетом загара покрыты обрамленные сединами щеки. В глазах застыло беспокойство. У пасечника своя забота. И он делится ею с друзьями. Сердитая нынче пчела, иссушает солнце цвет. Горит сад, вянет, как опаленный. А засушило цвет - и пчела зла: негде разгуляться. Вздувшиеся руки, припухшие глаза пасечника тому свидетели. Солнце выжгло нектар, вот и вьется с лютым жужжанием пчела, пыльцы бедновато собрала на ножках. Днем ветрено, а ночами студен нектар, чтобы его брать.

Внимательно прислушавшиеся к разговору девушки поняли: и в саду те же заботы, что и в поле, и дереву недостает питательных соков. Всю весну ветры. Пчела прилетает со скудной ношей, иную и вовсе в дороге ветром собьет. За день в улье набирается двести граммов меду. А в хорошую весну по килограмму.

И говорить не приходится, до чего встревожен скудным опылением Арсентий Герасимович, садовник. Но все же он пока не теряет надежды на хороший урожай. Яблони сильные... Богатая крона, могучие стволы. Должны дать хорошую завязь.

Сад точно в снегу, так на солнце и искрится, глаз не оторвешь. А сколько заботы в него вложено! Каждая поездка, встреча, каждая беседа дает что-нибудь, обогащает опытом.

Щедро одаряет человека советская земля. Учит, как преграждать дорогу стихиям, направляет человеческую мысль на преобразование природы.

Возле кузницы, в центре заваленного двора, собрались председатель колхоза Устин Павлюк, кузнец Повилица, в летах человек. Мусий Завирюха, бригадиры, Родион Ржа, тракторист Сень. Насупились люди, тревога грызет их. Земля под жгучим солнцем стала что черепок.

Как сберечь влагу, уничтожить сорняки, чтобы не тянули драгоценные соки, и вместе с тем не пересушить почву - вот над чем все бьются.

Капельки пота, стекая со лба, попадали в глаза, стекали струйками по смуглым щекам. Сгорела от зноя трава, поскрутило листву на деревьях. Босой ногой не ступить на землю.

Сень сосредоточенно чертил по раскаленной пыли какие-то клинья, и все невольно следили за ним.

Уже три года, как Сень водит трактор. Любознательный юноша год за годом все лучше усваивал грамоту хлебороба - знание грунтов, способы обработки, сложную систему севооборота - науку выращивания чистосортных хлебов. И сейчас народ обратился к нему за советом.

Чуть ли не целую лекцию прочитал по этому вопросу Мусий Завирюха, и все слушали его со вниманием, хоть и сами в этом деле разбирались.

В таком случае как надо сеять озимую пшеницу? Сортовую пшеницу, выведенную Харьковской селекционной станцией? Ведь нужно обеспечить урожай будущего года.

Словно за всех говорил Мусий Завирюха, и каждый в его словах находил отголосок собственных мыслей.

Люди мучительно ищут выхода, как бы не пересушить почву. Да и сам Сень разве не над этим ломает голову? Все в один голос выражают недовольство культиваторами, которые обрабатывают пар одинаково в дождливое лето и в засуху; рады бы люди найти какие-то особые способы обработки поля, но, чувствуя свое бессилие, все надежды возлагают на Сеня, точно он конструктор какой-нибудь. И, надо сказать, голос народа дошел до сердца Сеня, хотя он и был в затруднении... А тут еще Устин Павлюк с присущей ему находчивостью ввернул: разве лекарь выписывает один и тот же рецепт на все болезни?

"А мыслимое ли дело на каждое поле изобретать новую машину?" - так и вертится на языке у Сеня, но он сдерживает себя, чтобы не огорчать и без того расстроенных друзей, и продолжает задумчиво чертить какие-то треугольники, водя палкой по раскаленной пыли.

В глазах окружающих стоял тоскливый вопрос - как помешать солнцу высосать влагу на парах? Озимые успели прихватить холодку, уже дозревают, им солнце не страшно. Сдвинуты брови, бьется, ищет выхода беспокойная мысль.

Кузнеца колхозной кузницы и инженера МТС - всех объединяет общая забота. Каждый вкладывает в дело всего себя, лишь бы вырастить урожай: звеньевая и агроном, колхозник и академик. Кому не памятны примитивные лапы Кащука? Цапенко? Как создавался тракторный свеклоподъемник? Во взаимодействии творческой мысли колхозника и инженера. А разве в свое время пятисотница Текля не поставила на производственном совещании при МТС, когда речь зашла об обогащении почвы, вопрос о скапливании в ней органических кислот? Разве не потребовала эта простая дивчина производить анализ почвы, чтобы точно знать, сколько класть удобрения и какого именно? Разве не добивается она механизированной обработки свеклы, чтобы приблизить площадь подкормки к квадрату? Хоть реконструируй трактор!

Партия пробудила духовные силы народа, направляет и развивает их. Мощная техника открыла человеку широкое поле для новых опытов, для новых дерзаний. Всякому хочется сделать свой вклад в общее дело, хоть какую-нибудь деталь сконструировать по-своему. Знаний, случается, не хватает, зато желания хоть отбавляй. Что предпринять, чтобы свекла набирала больше сахара? - спрашивала агрономов звеньевая.

Уйдя в свои мысли, Сень и не заметил, что установилась тишина. Склонились чубатые головы и, точно разгадав ход мыслей тракториста, принялись чертить клинья по раскаленной пыли. От земли по-прежнему пышет жаром, как из печи, но люди, казалось, перестали замечать это. Углы были всякие - тупые и острые, - никто еще не представлял себе отчетливо нужного образца. Постепенно замысел прояснялся: вроде бы нехитрая штука клин, а тоже додуматься надо! Каждый вносил посильную лепту.

Может, скажете, Родион Ржа, член правления, заместитель предколхоза, осанистый мужчина в куртке синего сукна и хромовых сапогах, баклуши бьет? Так старается, что даже упарился.

Тихон, как ни занят сложной конструкцией, а все ненароком бросит огненный взгляд на Теклю, любуется тонкой бровью, пышной косой. Только девушка, кажется, не замечает этого. Общими усилиями придумали скобель, тонкие стальные ножи. Поставленные с наклоном, они будут состригать бурьян. Но вот под каким углом поставить их? Под тупым или под острым? Решили дать на сорок пять градусов. Ведь надо, чтобы скобель захватывал метр поля и погружался в землю лишь слегка. Какой наклон? Принесли доску, циркуль, старый плакат, линейку - нехитрый инструмент! Сень вымерил и наметил стороны, угол, затем нанес чертеж скобеля на бумагу, дал кузнецу точный эскиз. Устин Павлюк, Мусий Завирюха, кузнец Повилица - каждый высказывал свои соображения. Да и никто из присутствующих не остался безучастным. Это был воистину плод коллективной мысли. На лицах читалось удовлетворение. Кузнец Повилица, захваченный интересным начинанием, взялся изготовить три скобеля и приладить их к конным культиваторам, которые потом - все три враз - и поведет трактор. Три угольника будут рыхлить три метра поля за один заход. Друзьям казалось, что эта находка произведет настоящий переворот в агротехнике.

Устин Павлюк, приободренный удачей, пытался вызвать Сеня на откровенный разговор. Но Сень, хотя и был вдохновителем изобретения, что-то уж слишком спокойно отнесся к этому: дескать, колхоз имеет возможности маневрировать, вводить разные улучшения, новшества на своих полях - и тут же предостерег друзей от чрезмерного увлечения этими самыми скобелями, они приемлемы лишь на ровной земле. Еще вопрос, будут ли они пригодны на кочковатых грунтах или на буграх, что понадували ветры над Пслом? Что они, везде одинаковы, грунты да рельефы? Впрочем, колхозы имеют возможность в каждом отдельном случае вводить новые приспособления. Ведь ни трактористы, ни бригадиры тракторных бригад никогда не отказываются помочь в этом колхозу.

Невеселое впечатление, убедился Сень, произвели его трезвые слова. Немало надежд возлагали люди на это изобретение - и вдруг, на тебе, словно ушат холодной воды.

Впрочем, откуда знать, какое слово скажут заводы завтра, что за техника придет на поля? Все же, несмотря на недостаточность знаний, колхозный народ дерзает, дерзает. Так не следует расхолаживать людей, отбивать охоту к творческой инициативе.

Вечно в этих "Красных зорях", должно признаться, билась неспокойная мысль, сталкивались мнения, возникали споры - то по поводу выращивания сортового зерна, то о новом в разведении племенного стада. К тому толкал светлый партийный разум Устина Павлюка, да и Мусия Завирюхи, новаторов сельского хозяйства.

...Трактор тянет культиваторы. Текля старается поглубже опустить скобели, которые под самый корень срезают сорняки, но не пересыпают грунтов. Под жарким солнцем срезанные сорняки тут же увядают, при этом земля не пересушивается, пар черный что галочка.

Устин Павлюк, Мусий Завирюха и Текля в полном душевном спокойствии возвращались с поля, расхваливая на все лады Сеня: чудесно действуют скобели, не будет больше сорняк тянуть соки, и грунт не пересушим, и влагу сбережем.

Текля дня не пропустит, чтобы не понаблюдать за работой трактора, и всякий раз при этом ласково улыбается насквозь пропыленному Сеню. Поле вдоль Ахтырского шляха ровное, и потому управлять скобелями легко: они и поверху не скользили и не слишком врезались в землю. Верно сказал Сень: скобели на ровном месте незаменимы.

Садилось солнце за горкой, в междуречье, и Сеню пришло в голову, что надо водить скобели ночью - не так будет выпариваться влага. Ночь напролет урчал трактор, и всю ночь отзывалось на это урчание Теклино сердце милый, неутомимый Сень, трудовой человек, честная душа. Было и радостно и вместе с тем горько, на ум невольно шел Тихон: мог бы он так же вот весело, без всякого принуждения проработать всю ночь?

А Тихон возьми да и поведи на следующий день скобели, - значит, и он захвачен изобретением, захотел, чтобы и его частичка была в общем деле. Улыбкой сияло его красивое лицо. Вкрадчивым голосом окликнул Теклю, но та, к его удивлению, что-то уж очень холодно обошлась с ним. Ох, эти девичьи причуды, кто в них разберется!

Текля от всей души советует соседям использовать скобели, - нехитрая штука, любой кузнец смастерит. Да не каждый решится на это. Соседи без особого подъема приняли совет.

Молодой председатель куликовского колхоза, неторопливый увалень Данько Кряж, с недоверием отнесся к этой "кустарщине". Посмотрим, мол, что выгадаете. А мы и дождичка обождем. Неужели какая-то девчонка лучше его разбирается в пахоте? И бригадиром-то без году неделя стала, набиралась бы лучше ума-разума, чем других учить. Текле удивительно: до чего ж равнодушный, ленивый ум!

8

Едва солнце, мазнув самую верхушку журавля, скрывалось за лесом, к колодцу сходились женщины и, поставив ведра наземь, принимались обсуждать события дня. С поросших сосной пригорков сбегались за водой все новые хозяйки.

Загорелая Жалийка, женщина мягкого нрава, оправив платок, певуче затянула:

- Полольщицы с поля идут... Устали, наломались, целешенький день сапками стругали затвердевшую землю. А белотелая Соломия в Псле освежилась, у ворот вон нежится, русые косы расчесывает. Румянец во всю щеку играет, отъелась за Селивоном, прохлаждается под густым осокорем.

Наиболее говорливые и осведомленные соседки собрались у сруба; целый день трудились в поле, жарились на солнце, однако это не поубавило у них ни пыла, ни интереса к сельским новостям.

Пожилая, сухопарая Варвара Снежко насмешливо добавила:

- Соломия никого не пропустит, всех разглядит, - кто вширь раздаваться стал, кто спал с тела и тает что свечка, да по какому случаю. Во все нос сует, каждого по косточкам разбирает, ни одна девичья тайна не минет ее бесстыжего языка.

Жалийка:

- В воскресенье с кумою Татьяною в клуб придут, всех девчат пересудачат: кто на кого засматривается, кто как одет, у кого какой голос, кто с кем гуляет, да к кому ходит, да что носит, да какие у кого отец с матерью были. Каждого норовят осудить.

Варвара Снежко:

- А если слюбилась пара - непременно надо разбить. Соломия с кладовщиковой Татьяной всех переберут, перелают, а на глаза никто не попался - погоду примутся ругать.

По всему видно, что Соломия с Татьяной не в почете у женщин.

- Родион Ржа без кладовщика Игната шагу не сделает, то-то Татьяна и важничает, - заметила Варвара Снежко.

Веремийка ввернула:

- Соломию с Татьяной водой не разольешь. Встретятся - не наговорятся: кого опасаться, чтоб не перешел дорогу, да у кого дурной глаз, как надо делать сметану, кому какой сон приснился.

Сегодня, однако, злоязычные молодицы, Соломия с Татьяной, толковали о другом - о том, что нынешним летом не будет молока: красная бабочка первой вылетела. Вот если бы попервости вылетела белая - молочное было бы лето. Ох, не видать Марку выставки, как своих ушей.

Соломия с Татьяной недоброжелательно поглядывали на собравшихся у колодца соседок: "О нас судачат, а то о ком же еще?"

Соломию досада берет. Да разве бы ее дочка Санька не сумела раздоить коров, прославиться? Так нет же, Павлюк дал ей самых плохих коров. Из хозяйственной семьи девка, кто того не знает! Соломия уж если сделает сметану - ложкой не провернешь. На базаре в Лебедине - нарасхват. Никто не скажет, что сеном корова кормлена. Это только Устин Павлюк пренебрегает Селивоном, а он с дедов-прадедов хозяин.

Полольщицы, возвращаясь с поля, молча, хмуро проходили мимо Соломии с Татьяной, - ишь, копаются в летнюю пору на своей усадьбе, а как в колхозе работать - хворь одолела. Нелестные прозвища так и сыплются на головы зазнавшихся хозяек - слишком уж вольготно чувствуют они себя за мужниными спинами. Да неужто Родион Ржа, заместитель председателя, позволит обидеть дородных молодиц? Ох, уж эти разлюбезные кумушки!.. Прельстительницы... самого Родиона околдовали.

Марко вон написал в стенгазету, что Соломия с Татьяной забыли дорогу в поле, все лето на базаре проторговали. Так, не защити парня Павлюк, со свету бы сжила его Селивонова компания.

А может, скажете, Селивон Текле прощает? Девчонка - и выводит бригаду в передовые! Он, Селивон, не сумел, а вот девчонка выращивает богатые урожаи. Людьми распоряжается. Успехи бригады - позор для Селивона.

Соломии с Татьяной нипочем эти нападки колхозных активисток. Пусть себе судачат. Придет-де время - будут еще и наши мужья на виду, в почете, а при Павлюке разве проявишь свои хозяйственные способности!

Полольщицы у колодца уже обсуждают новое событие - как лукавая Соломия изворачивается, чтобы разбить молодую пару.

...Как-то Соломия улучила минутку, когда кругом никого не было, и, перехватив Мавру - та с ведром шла от коровника, - сладенько так окликнула ее:

- А что я у тебя хочу спросить, Мавра? Дочку, слышала, замуж выдаешь? За кого выдаешь-то, моя милуша? Да ей житья не будет у кладовщика. Тебе ли не знать этого шалаву Тихона? Изо всего села дивчина, не нахвалятся люди, как бригаду повела, умница, расторопна, везде порядок навела. Агрономы с ней советуются, директор МТС. Загубить дочку хочешь? И трех дней не проживет с Тихоном. Не одной уже он жизнь искалечил. И Теклю в сухарь иссушит. Загубишь дочь. Жалко девушку. Свекруха загрызет, заест. Кто не знает Татьяну? Хоть и кума мне, люблю правду сказать. Никому с ней не ужиться, ей никто не угодит, со всеми она перегрызлась, одна я могу ладить, приходится терпеть. Никто не знает, сколько от нее обиды приняла. И где у Текли глаза? Неужели получше-то не нашла бы парня? Тихон!.. Да он никогда трезвым не бывает, обрюзг, опух, пропьет, повытянет все из сундуков. Татьяна сама говорила: пропал кашемировый платок, хром на сапоги повытаскал из хаты - верно, девке какой-нибудь. Да Теклю любой бы взял, агроном, учитель, - мало на селе хороших женихов? Не жалеешь девушку. Единственную дочь - и за кого отдаешь!

Мавра едва вырвалась, не стала с ней судачить, ушла, не дослушала. Незабываемую обиду нанесла Соломии, которая и без того недолюбливала соседку. Полное лицо Соломии потемнело, бросила с ненавистью доярке вдогонку:

- Не послушала доброго совета! Попомнишь меня!

Мавра еще до дому не дошла, как Соломия встретила куму, дебелую, ленивую Татьяну. И принялась пенять своей верной подруге:

- Что это я слышала, Татьяна? Мавра мне хвасталась. Думаете брать Теклю? Поганить свой дом? Полно, да пара ли она твоему сыну? Такому молодцу - да полюбить овцу? Срамота! Где ваши глаза были? Рябая, косая... Что ты таишься от меня? Или мне не все равно? Думаешь породниться с Мусием Завирюхой, вашим врагом? Ну что ж, бери, бери Теклю, если уж путевее-то на деревне не нашла. Желтая как дыня! Да разве Тихон станет с ней жить? Шальная девка. Станет ли она тебе угождать? Не ты, а невестка будет верховодить! Да у такой муж в ногах спать будет! Она ведь привыкла только командовать. Бригадир!.. Покоряться, думаешь, тебе будет? Советчица, помощница из нее в доме? Стелиться перед тобой будет? Не то времечко. Не те невестки. Своевольницы. Такую ничем не застращаешь. "У меня пятьсот трудодней, скажет, да чтоб я тебе подчинялась?" Увидишь, скажет. Да станет ли она свекровь почитать? И с базара будет гнать! Кого ты в дом берешь? Норовистая девка. А уж что до Мавры, хуже сватьи на все село не сыщешь! Увидела в лесу корову - славно вымечко налила! А пришла корова до дому теленка ногами, меня рогами - показала свой норов! Хочешь, чтобы не стало в семье ладу? Жили в довольстве, в согласии, людям на зависть... От меня таишься, скрываешь. Или я лихое против тебя задумала? Переманить Тихона собираюсь?

Татьяна руками замахала - ничего не знаю не ведаю. Оторопь бабу взяла: и во сне не снилось брать Теклю в невестки. Мусий Завирюха испокон веку Игнатов злой ворог. Спасибо Родиону - заступился за Игната, поставил кладовщиком. А и то сказать, сыну не закажешь. Да нет, полно... Разве он первую девку с ума сводит? И над Теклей посмеется. Ему что с гуся вода. Э, да разве понять кому материнское горе? Кто теперь сынов женит либо дочек замуж отдает? Сами находят себе пару.

У Соломии даже слезы на глазах выступили - так старалась охаять Теклю. Известно, у самой дочка на выданье. Санька - девка кровь с молоком.

Татьяна, верно, теперь хорошенько подумает, прежде чем женить сына, и в нынешнее время нет страшнее, чем непокорная, своевольная невестка в доме.

И Соломия стращала куму, предостерегала от Текли - сама, мол, липнет к Тихону, вешается на шею. Рубахи нет у девки на смену, выйдет замуж одевай, муженек! Все, что нажили, прахом пойдет. Мотовка. Да и мать у нее неделуха, огурцов насолит - не то что есть, хоть со двора выноси.

Нет, никто так не радеет о своей дочери, как Соломия. Одежи - полон сундук, да не один, а два, на весь век хватит, еще и детям не износить. Санька - девушка послушная, крепкая, сильная. И работящая... матери помощница. Ко всему сноровка есть - что испечь, что сшить, что сварить. Любому угодит. Соломии нет нужды расхваливать дочь. Пусть людей спросят. А уж хозяйка! Так все и горит в руках. Что крупу драть, что масло бить, крахмал тереть или там муку молоть либо пшено толочь - везде поспевает. Корова, свиньи, куры, гуси... И скоро знатной дояркой станет, прославит себя. Устин Павлюк самых что ни на есть плохоньких коровенок дочери дал, а то бы и сейчас уже в славе была. Родион Ржа обещал вывести в люди, послать на выставку. Эх, кабы знал кто, сколько всякого добра посыплется на того человека, который соединит свою судьбу с Санькиной! Но об этом уж Соломия умолчала. Пусть кума сама догадается. А Текля - та и хлеба-то не испечет, чего там - борщу не сварит. Всяк знает, какие девки теперь, не больно-то они охочи до печи, им бы клуб да книжки, песни, танцы да представления. Разве Соломия сама, собственными глазами не видела, как в воскресенье Текля гуляла? Вырядилась, прибралась, шелковая юбка, безрукавка бархатная, вышитая льняная сорочка. И где она берет, что так одевается? С каких таких доходов? Румяная, здоровая, ишь как поднялась, выхоженная девка!

...Лица тонули в вечерних сумерках. А забытые ведра все стояли у колодца, во дворах ревела скотина. Да не все еще новости перебрали полольщицы, не наговорятся досыта о том, как Соломия с Татьяной строят козни против знатной дивчины. В поле под степным ветром выросла Текля. Неутомимая труженица. А недруги завидуют, поносят, судят да пересуживают. Невольно приходила на память старинная поговорка: "Горьким будешь расплюют, сладким будешь - расклюют".

Поразительным свойством обладают некоторые люди! К чему бы они ни прикоснулись, о чем бы ни заговорили, на что бы ни обратился их взор, все разом опрокидывается с ног на голову! Трезвый становится пьяницей, хороший семьянин - волокитой, честная девушка - распутницей. Зато вор и взяточник у них ходит в поборниках добропорядочности, а пьяница и распутник - в праведниках. Колдовство какое-то!

Наконец до ушей какой-нибудь заболтавшейся у колодца хозяйки долетало мычание, несшееся со двора, она спохватывалась: "Ахти мне, корова-то не доена, печь не топлена!.." Тогда все торопливо цепляли ведра на коромысла и расходились по домам.

9

Небо раскалено, от земли пышет жаром, по хлебам ходят сизые волны, словно их прибило заморозками. Обдуваемые ветром, молча шли полем Устин Павлюк и Мусий Завирюха. Невеселые мысли одолевали их.

Пшеничные стебли снизу как воск желтые, пообожгло солнцем. Обычно к этому времени густо-зеленые, сочные, они теперь точно пеплом присыпаны.

Палит солнце, паром исходит земля, кажется, будто дым стелется над полем. Смотреть больно: зыблется в глазах воздух - земля дышит. Суховей выжигает влагу, рвет землю, потрескавшийся грунт выветривается. Не дает суховей жизни растению. С весны закрыли капилляры, взрыхлили землю, теперь снова все затянуло, засосало, земля трещинами пошла.

Друзья изредка переговариваются:

- Хоть бы роса пала...

- Суховей и росу слижет...

Павлюк в раздумье заметил:

- Полольщицы шли низиной, осокой брели - ни росиночки. На болотных травах и то нет росы. В загонах вода высохла.

Мусий Завирюха сочувственно добавляет:

- Мавра утром стелила холсты - хрустит трава под ногами!

Хоть бы один год выдался удачный.

С весны ветры сушили землю, зима была бесснежная, свирепые морозы выжимали влагу, ветры вытягивали, а теперь суховей выжигает остатки...

Даже лес горит. Молодые сосновые побеги как свечки торчали, ломкие, пахучие, повисли, увяли, солнцем обожженные. Почернели душистые цветы сирени. Лист на деревьях желтеет, ветер его сушит, лишает соков. В овраг и не суйся - пышет, как из печи.

Друзья пересекали поле, а сами мечтали о несбыточном.

- Эх, если бы дождичка! Зазеленели бы снова хлеба, развернулись листочки, а то ишь как свернуло их. Набрали бы соку - расправились бы, а то поскучнели хлеба, поскрутились.

Хоть бы роса под вечер упала, освежила листочки, напитала корни. Эх, кабы прохладой повеяло над полями, прикрыло солнце тучей. Пшеница горит от самого корня, прежде времени выкидывает колос.

Радовала только люцерна, буйно поднявшаяся в бригаде Текли. Густая, сочная, она оживляла все поле, невольно привлекая к себе взоры, поднимала настроение.

- Эта не сгорит, - залюбовался Павлюк, - здесь суховей бессилен выжечь цвет.

Павлюк знает: недруги завидуют Текле - везет, мол, девке! Неправда это. Постаралась, приложила свои знания на практике - вот и удача: вырастила в сухолетье прекрасную люцерну. Успела люцерна прихватить холодку - вот и завязь была обильная. Если правильно Павлюк прикидывает одних семян Текля около центнера с гектара соберет.

Завирюха промолчал - не станет же он расхваливать собственную дочь.

- А может, и семена сильные попались, - вскользь бросает он.

- Могло быть. Все же без труда не выудишь и рыбку из пруда, отвечает Павлюк.

- Полвека прожил, а такого сухолетья не помню! - говорит Мусий Завирюха.

Далеко на парах Сень ведет трактор, пыль стелется следом.

Из дубового леска повеяло прохладой, в чаще раздается многоголосая песня - заливаются соловьи, воркует голубка, захлебывается жизнерадостная иволга. Суровые, молчаливые хлеборобы шли сквозь соловьиный строй, и лица их с каждым шагом яснели.

На парах пшеница зеленая, сочная. Осенью хорошо раскустилась, сеяна густо, крест-накрест, с весны успела накопить влаги, не так трескается земля, меньше припекает солнце.

Обильный пот сбегает по бороде Мусия Завирюхи, блестит смуглое полное лицо Павлюка - друзья любуются хлебами.

В возбуждении Мусий Завирюха начинает объяснять давно всем в зубах навязшие вещи о том, как человек подчиняет себе стихию, говорит, что скоро суховей отступит перед волей человека. Устин Павлюк молчит.

А Мусий Завирюха, право же, просто думал вслух и совсем не собирался никого поучать.

Павлюка досада берет:

- Если бы у нас было еще одно яровое поле - всю пшеницу разместили бы на пару...

- Скажи Урущаку, - заметил Мусий Завирюха.

- Говорил, и не раз. Да разве станет он для каждого колхоза составлять отдельный севооборот?

- Да ведь у нас скота - сила.

- А Урущаку, ты думаешь, видно, как развивается наше хозяйство?

И друзья заговорили о том, как важна творческая инициатива, о том, что Урущак порой глушит ее.

И опять синее поле расстилается впереди, но на этот раз оно наводит тоску на Павлюка. Не удалась люцерна в бригаде Дороша. Суховей выжег цвет, нет завязи. Облетают синенькие лепесточки, горит кормовая трава, а чтобы семена собрать - на это вовсе надежды нет.

По этому поводу Павлюк имел беседу с Урущаком:

- И семян не будет, и траву загубим...

Урущак упрямо стоит на своем:

- Нам нужны семена; может, хоть что-нибудь уродится...

- Одни сухие былки на веники!..

Урущак вышел из себя и предостерег Павлюка, что строго-настрого запрещает ему косить в бригаде Дороша люцерну на траву.

- У меня не один ваш колхоз, за каждым хозяйством не уследишь. Дальше и разговаривать не стал.

Мусий Завирюха, большой знаток по люцерне, потому именно и пошел с Павлюком осматривать поле. Он подтверждает:

- Если перестоит, и вправду останутся одни веники. А что семян не будет, в том нет никакого сомнения. Разве не видно?

- Завязи нет, цвет сохнет, - раздвигая куст, говорит Павлюк.

Другой, возможно, и не заметит, а Мусий Завирюха ясно слышит, как сердито жужжит пчела, - значит, сухой цвет. Пчела с росою пыльцу берет, а в сухоцветье что возьмешь? И в саду пожгло цвет, - в тени, а не то что на открытом месте. Дереву и тому соку не хватает - один пустоцвет.

Павлюк раздвигает стебли люцерны, а у самого сердце ноет.

- Вот уже нижние листья осыпаются - самый сытный корм.

- Два килограмма люцерны приравниваются к килограмму овса, вставляет Мусий Завирюха.

- Урущаку, видно, хочется, чтобы я потерял ценный корм, - с сердцем говорит Павлюк, - у меня не одна ферма. И семян не будет, и сытная трава пропадет - белок...

- Зато не будет никаких нарушений, - ядовито бросает Мусий Завирюха. - А что говорит Дорош?

Павлюк беседовал с бригадиром. Дорош не хочет косить люцерну на траву, боится, чтобы не списали трудодни.

- А если семян не будет? - сказал Павлюк. - Не видно, что ли, погорел цвет. А перестоит люцерна - пропадет, значит, корм для скота? Такая сытная трава!

- Тогда не спишут - стихия! Не моя вина! - отвечает Дорош.

- Но ведь у Текли стихия не загубила люцерны?

По мнению Дороша, покуда севооборот не закреплен, могут быть всякие случайности.

- Родион тоже не хочет брать на себя ответственности, косить люцерну в бригаде Дороша, - говорит Мусий Завирюха.

- Кому ж тогда брать, как не мне? - с горечью откликается Павлюк.

- Но это значит идти против Урущака?

- Против своей совести идти тяжелее.

С тревогой в сердце возвращались друзья в село.

Цветет сирень, кругом все насыщено ее ароматом. Ярко пламенеет закатное солнце - к ветру.

- Не будь ветра - роса держалась бы на траве, - задумчиво продолжает Мусий Завирюха, поглядывая на небо; оно опять не предвещает ничего хорошего. - Пахмурь на вечерней зорьке - к ветру.

По дороге проносится ураган, гонит пыль.

- Завтра начнем косить люцерну, - спокойно, решительным тоном произносит Павлюк.

Уже завечерело, когда девчата возвращались с поля - пололи свеклу. Дорога дальняя, ехать не на чем - давайте затянем песню! Чистое поле приволье для песни. Песня стелется по всей низине, разливается до самого лесу и тает где-то далеко-далеко, на краю света.

Когда подошли ближе к селу, с реки потянуло свежим ветерком. Поблекли краски. Свернулись, заснули цветы. Какой теплый свет вокруг. Одуряюще пахли конопляники, приторный дух разливали папоротники. С огородов резко бил в ноздри запах укропа. Вернулось стадо с поля, из дворов долетало мычание, ленивый дымок вился из труб. Угасал день. Понизу звон стоит, все жужжит, стрекочет, гудит натужно, будто волной на тебя накатывается. Девичья песня плывет над полями, клонит траву, переливается по хлебам.

- Затягивает небо - быть дождю, - сказал пастух, осматриваясь вокруг своими зоркими глазами.

Люди, как ни приглядывались, никаких признаков дождя не заметили - не каждому небо раскрывает свои тайны. Завирюха, который больше насчет почвы соображает, несерьезно отнесся к словам пастуха - вздор!..

Савву это рассердило: в поле рос, с зорями да с ветрами знался, с каждым деревом сроднился, знает, чем дышит каждая былинка, и вдруг вздор!

- Рыба пустила росу, взял в хату, с нее вода пошла. И табак привял к дождю! - упорно твердит Савва.

И люди прислушиваются. Поучительные речи; ей-ей, каждое живое существо, каждая былинка вещает пастуху. В потускневших глазах собравшихся мелькают проблески надежды - не так-то легко нашего пастуха сбить с толку.

Завирюха по зерну знаток, никто не спорит, но что касается погоды пастух ему сто очков вперед даст.

Зато Завирюха кое-чем другим привлек внимание - объемистым снопом. Теснятся брыли, жмутся в круг, разглядывают перевязанные, каждый отдельно, колосистые пучки - на разной стадии развития и спелости. Для хаты-лаборатории набрал Завирюха. Оглядев на всех участках корни и колос, он сейчас раскрывает перед людьми тайны произрастания - пытливой мыслью проникает за грани неведомого, - а людям не терпится все выведать, узнать. Вот пучок яровой пшеницы: один стебель налился молочком, другой - зеленый, а третий и вовсе еще не выкинул колоса. Скудная, неудобренная земля, делает вывод Завирюха. И остальные на том сошлись, а что можно поделать? А вот озимая пшеница. Один стебель сильный, потому зерно легло глубоко, во влажный грунт, и тут же рядом квелый стебель, тонкий и колос чахлый, недружные всходы.

Завирюха еще не успел договорить, как пастух высказывает мысль, будто в бригаде Дороша земля толком не обработана; разве не видно, как он сеял, не помогло и краденое сено. Остер на язык стал пастух, всегда по правде по совести рассуждает; будто соли сыпанул на рану, припомнил, что Дорош целую зиму обкрадывал Теклину бригаду. На грустные мысли наводит людей пастух: в бригаде Дороша неурожай, всем убыток.

Кладовщик Игнат не помнит, чтобы яровая пшеница когда выдержала такое сухолетье. Было время, на десятый год родила, - не поймешь, в защиту ли кума или просто так сказал кладовщик.

- А почему в девичьей бригаде сильные хлеба? - спросил пастух, и Игнату волей-неволей приходится отвечать.

По прежним-то временам он, может, и не обратил бы внимания на пастуха, да и сам Савва не посмел бы рта раскрыть, а теперь и пастух имеет голос; насторожились люди, вот и изволь Игнат изворачиваться. Недоброжелатели всячески стараются унизить кладовщика в глазах колхозников, а тут на беду в голове туман, и Игнат бормочет что-то насчет везенья, насчет природы. Спохватился, да уже поздно: слово не воробей, вылетит - не поймаешь! Савва, думается, только того и ждал, ему лишь бы к чему придраться. Что же, в Теклиной бригаде природа, что ли, другая, климат не тот? Почему у них люцерна удалась на славу и семян обилье будет, а у Дороша сгорела б вся, если бы вовремя не скосили на траву - сберегли питательный корм. А передержи мы - не было бы ни семян, ни травы.

Мусий Завирюха усмехнулся в прокуренную бороду, не мог скрыть своего удовлетворения, по душе, видно, пришлись пастуховы слова.

Спасибо, Селивон пришел кладовщику на помощь, на смех поднял Мусия Завирюху. Иль забыл, как сам в старину после покрова рожь сеял? Да еще наволоком, а не по паханому. Скосил гречку, раскидал зерно, покорябал бороной - роди, боже! А после казанской, в самый листопад, скажешь, не сеял? Всему селу на потеху. То плуга, то коня нет, ждет, покуда все управятся. А теперь - грамотей, хатой-лабораторией заправляет, видите ли, знаток грунтов, людей просвещает: где-то в Харькове, мол, живет профессор, до сотни элементов нашел в навозе!

Но на Селивона уже никто не обращает внимания, слушают Завирюху, вспоминают, как сами возили навоз в экономию, а собственные полоски родили сорняки. Ума, бывало, не приложат, как дальше жить.

Потемнел лицом пастух, мучают его беспокойные мысли: люцерну-то спасли, скосили на траву, да, по всему видно, не миновать Павлюку беды. То и дело мотается в райцентр.

Люди перебирают толстые, хорошо выколосившиеся стебли, радуются, любуются: ну и хлеба в девичьей бригаде, экая гущина - мышь не пробежит!

- Много азоту, - поясняет Мусий Завирюха.

Он не то, что этот неуч Селивон, не петляет наугад, не путает вокруг да около, узнал цену слова, раскрылись ему недра. Завирюха теперь как по книге читает, что делается под землей. Пусть себе, кому охота, дерет бороду к небу. Почему в Куликах не взошла свекла? Переложили калийной соли. Завирюха давно знает, что животворные силы не на небе, хорошо подкормленные хлеба растут хорошо. Бригадир Дорош из мелкого самолюбия не признает ничьих указаний и советов, чуть побрызгал для отвода глаз, лишь бы агроном не допекал, - понадеялся на дождь. Теперь кается - не удались хлеба. Завирюху не проведешь - недоложил фосфора и калия... А кто послушал агронома?.. Собственно, теперь и сам-то агроном, как приезжает в Буймир, с кем прежде всего советуется? Один Родион Ржа не прознает, не терпит Завирюхи, вечно идет наперекор, давно бы со свету сжил, да кишка тонка. Устин Павлюк не дает его в обиду. Да и станет ли Завирюха обращать внимание на ненавистников? Кто подкормил хлеба по указаниям Завирюхи, тот не раскаивается, у того крупное зерно.

- Озимую пшеницу сеяли мы только в экономии, - с горечью вспоминает пастух.

Завирюха как-то набрался храбрости, соблазнился, посеял. Вышел летом в поле, схватился за голову: пшеница-то в рожь переродилась! Сеял пшеницу, а собрал суржик! Глушило бурьяном крестьянскую долю, забивала рожь пшеницу, вздохнуть не давали сорняки. Так и переливалось их цветистой красой старое поле: пырей, васильки, донник, молочай, чаполь, сурепка, вьюнок, овсюг, щетинник, лебеда, ширец, осот, репейник... Э, да всего не перечесть, забивал хлеба разный сорняк.