Девушка, видящая призраков

Я вытерла слезы с глаз. Я не смогла защитить мужа, но, может, сохранила жизнь отцу.

Я повернулась к пеплу от монстра. Физическому пеплу. Этот монстр чуть не убил меня, а я не знала, чем он был. Может, знал отец.

12

— Сяни, — ворчал доктор Вэй, вытирая очки тканью, — вы меня добьете.

Отец улыбнулся с кровати и бросил в друга подушкой. Доктор Вэй смог ее поймать.

— Я буду сражаться с призраками и гоблинами, пока кости не увезут в Китай, — сказал ему отец, — и ты будешь исцелять мои раны.

— Что это был за монстр? — спросила я. — Это был демон? — я знала, что было грубо говорить, когда к тебе не обратились, но мне нужно было знать.

Отец пытался качать головой, но бинты не давали двигать шеей.

— Нет, — сказал он, и слово было наполнено недовольством, насколько им можно было наполнить это слово. Он говорил так, что я дура, что стоило говорить, когда ко мне обратятся. — Это был не демон, не яогуай, не дух. Это был цяньшень.

Доктор Вэй был бледен, как я.

— Дух-пес? — спросила я. Это не казалось правильным, зверь не был близок к духам-лисам, о которых я знала, или к духам-котам. — Но почему он вспыхнул огнем?

Отец строго поджал губы.

— Цяньшень не дух, — сказал он. — Это заклинание, — он посмотрел на друга. — Дай поговорить с дочерью наедине.

Доктор Вэй встал с фырканьем подвинул очки на носу.

— Мне нужно проверить других пациентов, — сказал он и вышел за дверь.

— Отец, — медленно сказала я, — это была бумажная фигура Лю Цяня?

Он пытался покачать головой, но ему снова помешали бинты на шее, он скривился. С недовольным видом он продолжил:

— Это не магия даоши, это даже не кража души, Ах Ли, — сказал он, сократив мое имя. — Это яо шу, грязная магия. Заклинание из Японии, и там такого зверя зовут инугами, — он скривился, словно японское слово причинило ему боль. — Не верю, что Лю Цянь может создать цяньшеня.

Я не понимала.

— Кто-то сделал того пса?

— Дай договорить, Ах Ли, — сказал отец, хмурясь. — Цяньшень — дух-слуга.

— Как Пять призраков?

Отец нахмурился сильнее.

— Да, можно так сказать. Пять призраков — мои духи-слуги. Они слушаются любого даоши седьмого сана.

— Но Пять призраков — духи-воины Дао, — сказала я.

— Больше не перебивай, — отец строго посмотрел на меня. Я прикусила губу, чтобы молчать. — Пять призраков — честные. Но есть грязные волшебники, — продолжил он. — Которые не следуют Дао, и у них есть… другие способы… вести духовную войну, — отвращение на лице вернулось. — Чтобы сделать цяньшень, — продолжил отец, отведя взгляд, — волшебник готовит особую голубую бумагу для талисманов. И он… берет собаку. Сковывает. Ставит миску с мясом вне досягаемости. И пес голодает… днями. Дважды в день он убирает миску с мясом, и пес борется с цепями, чтобы хоть что-то поесть.

Я понимала отвращение отца. Он продолжил:

— Ты можешь представить, Ли-лин? Весь этот голод и отчаяние. Он весь день так близко чует мясо. Когда пес сходит с ума от гнева и голода, волшебник отрезает ему голову. Он обмакивает кисть в кровь пса, пока она свежая, и использует как чернила. Он рисует имя жертвы на голубой бумаге, заковывая дух пса в талисмане.

— Со всем голодом и безумием, — тихо сказала я и села от бури эмоций. Этот монстр пытался убить нас? Я уничтожила дух страдавшего животного

Отец снова заговорил:

— Цяньшень не дух, Ах Ли. Это оружие. Кто-то практикует плохую магию. Кто-то взял кровь того пса и написал мое имя призракописью. Не знаю, как давно убили того пса. Вчера или двадцать лет назад. Сегодня кто-то сжег талисман цяньшеня и выпустил монстра со всем его безумием и гневом. Он пришел убить меня, но мои талисманы разрушили его.

Его талисманы? Похоже, я не заслужила лицо за уничтожение монстра, ведь сделала это талисманами отца. Я вздохнула.

Отец услышал это и пронзил меня взглядом. Он молчал пару мгновений.

— Когда мне станет лучше, — сказал он, — я исполню ритуал третьего сана.

Мои глаза расширились от удивления, рот раскрылся. Я была так взволнована, что опустила взгляд, чтобы скрыть смущение.

— Благодарю, отец, — сказала я. — Я верну честь роду.

— Лучше бы так, — сказал он.

Я кивнула, гордая и благодарная.

— Отец, я узнаю, что задумал Лю Цянь, и остановлю его планы.

— Планы? — спросил отец.

— Ты думаешь, что волшебник помогает ему, — сказала я. — Они явно пытаются убрать тебя с дороги для применения сильной магии.

Его взгляд был строгим.

— Конечно, — сказал он, отведя взгляд и быстро моргая, как всегда делал, когда врал. — Я думал об этом, — я опустила голову, чтобы он не видел мою улыбку. — Что-то большее происходит. Все не так в китайском квартале после того, как я вернулся из золотой шахты и нашел тебя вне тела.

— Ты возвращался из шахты?

— Да, — сказал он. — Господин Вонг работает над знаменательным проектом. В Сакраменто есть золотая шахта, что обвалилась двадцать лет назад, раздавив тридцать китайский шахтеров. Они там умерли. Теперь мистер Вонг эксгумирует их тела, чтобы отправить кости для похорон в Китае.

— С их предками.

Он кивнул.

— Они эксгумировали трупы, когда монстр напал на них в темноте.

— Какой монстр?

— Цзянь-ши, — сказал он. — Сила течет в минералах, она могла коснуться последнего дыхания одного из трупов и превратить его в нежить.

— Отец, ты не о… ган-цзизи?

— Нет, Ах Ли, не разносчик чумы. Просто ходячий труп, слепой и без разума.

Я поежилась. Мертвецы ходили одеревенело, из-за слепоты они ощущали человека по энергии в его дыхании. Я едва могла представить, как отец задерживал дыхание в темноте, охотясь на мертвеца.

— Не представляю, чтобы для тебя стал проблемой один цзянь-ши, отец.

— Он и не стал, — сказал он.

— Трупы были там десятки лет, — сказала я. — Господин Вонг сказал, почему решил выкопать их сейчас?

Отец опустил взгляд.

— Господин Вонг не сказал мне лично, — ответил он. — Его сын вызвал меня.

Я уставилась на него.

— Том Вонг отправил тебя в Сакраменто бороться с монстром? В тот же день, когда пришел в храм с Лю Цянем?

Отец пытался пожать плечами, но не смог из-за бинтов.

— Господин Вонг занят знаменательным делом, Ах Ли, — сказал он. — Можешь представить этих мертвых? Их трупы давно забыли. Господин Вонг великий человек, он заботиться о них сейчас.

— Но почему сейчас, отец?

— Это не важно.

— Зачем Том Вонг послал тебя помогать мертвецам, а меня в мир духов? — я замолчала на пару минут. — А если он собирает эти трупы для своих целей?

Отец нахмурился сильнее, пока я говорила.

— Что это может значить, отец?

— Ничего, — сказал он.

— Почему нападение Лю Цяня совпало со временем, когда ты не мог защитить меня? Зачем ему и Тому тридцать трупов?

Отец фыркнул.

— Ты не понимаешь эти дела, Ах Ли, — сказал он. — Присяжный брат из Аншень-тонг не направил бы на меня меч.

Я заговорила, но он поднял палец.

— Уважай старших, Ах Ли, — сказал он. — Молчи.

Я выдержала взгляд миссис Вэй и возмущения доктора Вэя, пока выходила из лазарета на улицу Дюпон, где стучали кареты с лошадьми по широкой дороге. Дальше я отправлюсь в полосу Бай-Гуй Цзян. Мне нужно было поговорить с господином Вонгом.

13

— Ли-лин! Ты в порядке? Как твой отец? — дух глаза прибежал ко мне на белых ножках.

Я не хотела его видеть. Не хотела его слышать. Он был мне другом, но оставался монстром, и моим долгом было уничтожить его.

— Что такое? — крикнул он. — Ты меня слышишь?

Я повернулась к нему.

— Я тебя слышу, монстр, — сказала я. — И я изгоню тебя или уничтожу. Но не сегодня.

Он отпрянул на шаг от потрясения.

— Хорошо, — сказал он. — Меня уничтожат. Куда мы идем теперь?

Я удивленно посмотрела на него.

— Вы не хотите жить, господин Янци?

— Да, — сказал он, — хочу. Но исполнение долга важнее жизни. Я думал, ты это понимаешь.

— И какой у вас долг?

— Спасти тебя.

Слова ударили дождем, я этого не ожидала. Спасти меня. Это был приказ отца, надпись на его талисмане. Он сделал дух из своего глаза и дал ему цель. Спасти Сян Ли-лин. Для этого духа не было ничего важнее этого простого приказа. И он спас меня в мире духов, и он будет исполнять этот долг снова и снова, пока существовал.

Спасти меня было целью жизни господина Янци.

От этого кружилась голова. Никто не хотел защитить меня, кроме моего мужа. После его смерти меня никто не защищал. Он защищал всех. Моим долгом было оберегать их вместо него.

А этот крохотный монстр, дух глаза моего отца, был смешным и чопорным. У него не было силы. Но это не имело значения. Для него было важно только защитить меня.

— Идем, — сказала я и протянула руку, чтобы поднять господина Янци на плечо.

Господин Вонг жил за рестораном на улице Бай-Гуй Цзян. Переулок получил название из-за белого торговца, умевшего говорить на китайском. Он и означал «Белый дьявол говорит».

Я шла по улице, когда ко мне подошли два констебля. Первый был юношей с короткими соломенными волосами, вел себя так, словно жалел меня.

— Девчонка с контрактом? — спросил он на английском.

Меня охватил гнев, пронзая кинжалом живот. Он думал, что я была шлюхой. Я хотела исправить его, потребовать уважения, чтобы он больше не думал так о китаянках. Мой рот начал искажаться в оскале, но были дела важнее потери лица. Я не дала себе сорваться. На это не было времени.

— Плостите, — сказала я. — Английский не знать.

Он мрачно улыбнулся.

— Ты меня поняла, — сказал он. — Да? Или нет?

— Бобби, — сказал другой констебль серьезным тоном. Он был старше, рыже каштановые усы сочетались с такими же бакенбардами. — Бобби, это Лили Чан.

Я застыла от удивления, услышав имя, что газеты на английском дали мне после смерти моего мужа. Я посмотрела на старшего мужчину, пригляделась. Я не знала его.

— Добрый день, мисс Чан, — сказал юноша, снимая круглую фуражку. Его лицо выдавало предсказуемое сочувствие и уважение, ему было неловко. — Я слышал. О произошедшем. Мне ж-жаль. Сожалею о вашей потере.

— Благодарю, — сказала я на английском, — и хорошего дня вам, офицеры, — я развернулась и пошла прочь.

Через несколько минут я встала в очередь у ресторана Хан-Синь и пансиона. Рабочие приходили в ресторан, чтобы поесть за длинными столами. Жалкая замена семье, но все лучше, чем есть одному.

Господин Вонг, конечно, владел рестораном. Ему принадлежал храм моего отца и лазарет доктора Вэя. Ему принадлежали дома с квартирами для тех, кто был без семей. Он содержал игорные дома, логова опиума и бордели, и это приносило плоды. Изгои искали в Аншень-тонг защиты и общения. Нас было много, и общество Аншень-тонг было важнее, чем его деятельность.

Отец рассказывал мне, что господин Вонг проводил дни за Хан-Синем, встречаясь с 438-ю. Это были представители Аншеня, те, кто управлял особыми ветвями большой организации. Отца пару раз приглашали туда.

Вкусные запахи доносились из ресторана. Рыбу жарили в кунжутном масле. Свинину и лук жарили в сливовом соусе. Я почти ощущала анис и чеснок в пудре из пяти специй. Аромат риса вызывал голод. Мне приходилось не есть рис и другое зерно, чтобы магия работала лучше всего. Но запах был аппетитным.

— Я смогу зайти? — спросил глаз отца.

Я покачала головой.

— Отец повесил талисманы над дверью каждого здания Аншень-тонг, господин Янци. Это делает отец. Защищает людей от духов.

— Он защищает Аншень-тонг от духов, — сказал глаз на моем плече.

Я пожала плечами, и он покачнулся.

Пару минут спустя я продвинулась в очереди. Оставив господина Янци, я вошла в Хан-Сунь.

Люди в столовой были радостными, сидели группами. Они были незнакомцами со всего Китая. Они прибыли без семей, без влияния. Если бы они были из уважаемого региона, они ели бы с Шестью обществами, а не здесь, но для того и была Аншень. Общество людей, у которых никого нет.

Я оглядела комнату, впитывая ароматы еды. Люди сидели на простых деревянных стульях, ели люцерну и утиный суп с прозрачной лапшой. Они говорили и смеялись. Шум здесь был счастливым. Я ощутила старую тоску. Я хотела быть частью общества, их семьи, но не могла. Суеверные боялись меня. А остальные посчитали бы доступной женщиной. Никто не позвал бы меня как друга за стол.

Даже здесь я была изгоем.

Я прошла по ресторану в коридор в задней части.

Коридор был не таким, как я ожидала. Он был тесным, жарким и влажным. Затхлый запах пота и мускуса ощущался в воздухе. По сторонам были узкие двери. Некоторые были закрыты, другие приоткрыты. Из-за закрытых слышались животные звуки, пыхтение и стоны.

Я посмотрела на открытую дверь. Внутри была узкая комната с бамбуковым стулом, миской и матрасом. Женщина стояла у окна, была в простой блузке и юбке. Я заметила, что она босая. В воздухе был спертый соленый запах. Она кричала в переулок уставшим голосом:

— Две монеты, чтобы посмотреть, четыре, чтобы ощутить, шесть, чтобы сделать, — сказала она.

Двадцать пять, пятьдесят или семьдесят пять центров к оплате ее контракта с господином Вонгом.

Я поежилась. Я бы не смогла жить как она.

Я побежала по коридору и ворвалась в дверь на другом конце.

Господин Вонг стоял в конце большой комнаты, рядом с ним — пара телохранителей. Он кормил попугая в клетке, два телохранителя встали между нами, вытаскивая оружие.

Пистолеты.

На улице у воинов Аншень не было того, что констебли примут за оружие. Бандит с топором мог заявить, что рубил дерево, и лесоруб поддержал бы его. Бандит с ножом мог сказать, что был поваром, и хозяин ресторана поручился бы за него. Никто из китайцев не носил пистолеты на улице.

Но в комнате господина Вонга за рестораном они направили два пистолета на меня.

Ненавижу пистолеты. Я боялась, когда их направляли на меня, как боится ребенок. Я хотела скулить и молить о защите. Я хотела сжаться под столом, пока пистолеты не пропадут.

Господин Вонг был в большой черной рубахе с серебряным значком на лацкане. У него были тонкие губы, тяжелое лицо, а еще притяжение, как у планеты. Человечки, как я, телохранители и другие, могли или вращаться вокруг господина Вонга, или врезаться в него.

— Отойдите, братья, — сказал господин Вонг. — Дайте посмотреть на нее.

Все еще осторожничая и направляя пистолеты на меня, телохранители отошли, и господин Вонг окинул меня взглядом. Его губы дрогнули, он увидел мои ноги.

— Большие, — просто сказал он, и мне стало обидно.

Я заговорила, но заметила младшего телохранителя. Я узнала его. Мы с Хонгом Сяохао учили английский вместе. После смерти моего мужа Сяохао хотел завоевать меня, но я решила оставаться вдовой. Было сложно выбрать жизнь в одиночестве. Сяохао был одним из некоторых, кто не смотрел за мои странные брови и большие ноги. Он видел не только дочь экзорциста, не только юную вдову. И я отказала.

Глаза Сяохао были всегда мягкими, но его рот выдавал все то, что другие выражали глазами. Движение уголков рта могло означать, что он сердится, небольшое изменение могло выражать, что он робеет. Сейчас его губы выражали предупреждение.

— Готовь контракт, — сказал господин Вонг старшему телохранителю и повернулся к попугаю. Глядя на птицу, он сказал. — Три года. На тридцать процентов меньше из-за ног.

Я залепетала. Все шло не так.

— Господин Вонг, я…

— Тихо, — сказал он.

Губы Хонг Сяохао двигались, он повернулся к углу комнаты. Я проследила за его взглядом.

В углу, за столом и стульями, стояла женщина. Она была такой тихой и неподвижной, что я бы ее не заметила. Она стояла лицом к стене в красном ципао с длинными рукавами. У стены стояла бамбуковая палка, твердая и прочная. Она была почти в пять футов длиной.

Этим ее били.

Вот как это били. В этом месте женщины по контракту расставляли ноги за шесть монет, а перечащих женщин наказывали.

Попугай господина Вонга вскрикнул, и тот прошептал тихий ответ.

Я злилась, хотя знала, что не время для этого. Я не хотела наказания, унижения перед этими людьми.

Я смотрела, замешкавшись. Если я все выскажу, я нарушу неписанное правило здесь, могу разозлить господина Вонга. Если я заговорю, меня могут разозлить.

— Даоши Сян Чжень Инь был ранен, — выпалила я.

Господин Вонг повернул ко мне лицо, я ощутила вес его взгляда. Внимательного взгляда. Он сказал:

— Ты дочь даоши, — я кивнула. Он повернул ко мне тело. — Я думал, ты хотела быть девушкой с контрактом, — он пожал плечами. — Для друга это не потеря лица. Он будет в порядке?

Я чуть расслабилась и поклонилась.

— Да, господин Вонг. Он в лазарете доктора Вэя. Господин Вонг, отец хотел, чтобы я спросила о мужчине, в тайне прибывшем на Золотую гору, — отец меня об этом не просил, но ложь не повредит.

Он вскинул брови.

— Сотни иммигрантов прибывают сюда каждый год.

Я снова поклонилась.

— Да, господин Вонг. У этого человека всего одна рука. Его зовут Лю Цянь.

На лице господина Вонга мелькнуло выражение, словно облачко пронеслось перед луной. Он махнул телохранителям. Хонг Сяохао и старший вышли из комнаты, чтобы подождать снаружи. Я услышала, как закрылась дверь, и расслабилась, ведь теперь пистолетов не было.

Господин Вонг прошел к столу в дальнем углу комнаты рядом с девушкой. Он сел на стул лицом к стене и указал мне сесть напротив. Я села, и он сказал:

— Принеси мне рисового вина и чашку, дрянь.

Кровь прилила к моей голове. Я смотрела на него. Это было пощечиной по лицу. Я задрожала от эмоций. Это был стыд, страх, но и гнев, и мои ладони стали железом, пальцы сжались, словно лезвия меча. Но женщина у стены зашевелилась, и я поняла, что он говорил не со мной. Я начала успокаиваться, а потом осознала его слова.

Бутылка вина и чашка. Одна чашка. Он заставит женщину налить ему, а мне не предложит. Отец занимал место в обществе. Я — нет.

Если бы господин Вонг попросил две чашки и мне подал первую, это означало бы, что он выказывает уважение тому, кто сильнее. Если бы он подал мне чашку второй, он обратился бы ко мне как к равному, как к гостю дома. Если бы он попросил две чашки и заставил меня подавать их, он признал бы меня ниже.

Чашка для него и ничего для меня означало одно из двух. Или он видел меня незнакомкой, или врагом. Если он считал меня попрошайкой, он выпьет вино, если врагом — то выльет его на пол.

Я нервничала. Мне нужно было узнать больше о Лю Цяне, мне нужно было понять, что задумал делать с трупами в шахтах господин Вонг. Но он собирался сперва оскорбить меня и заставить принять это.

Я опустила голову.

— Господин Вонг, прошу, расскажите, что вы знаете о Лю Цяне.

Господин Вонг заговорил низким гудящим голосом:

— Всему свое время, девочка, — сказал он. — Видишь этот значок?

Я кивнула, растерявшись. Господин Вонг был самым властным в китайском квартале. Ему решать, когда он будет делиться информацией.

— Этот значок мне дал губернатор Калифорнии, — он коснулся значка пальцами, гордость блестела в его глазах. Значок был серебряным, на нем было вырезано слово «Шериф». — Я объединил китайский квартал. Я навел порядок. Люди пришли к Золотой горе, и я дал им укрытие, нашел им работу и предложил защиту. Потому меня зовут мэром китайского квартала. До этого я мог ходить по моим улицам без телохранителя и кольчугу под рубашкой.

Женщина в красном вернулась с подносом с бутылкой и чашкой. Я напряглась на стуле, ожидая, пока узнаю, видел он меня незнакомкой или врагом. Женщина наполнила его чашку и поставила на стол, а потом отошла, ожидая дальнейших указаний.

Она была хороша в этом. Она умела пропадать с глаз мужчин. Покорность научила ее невидимости. Это умение могло быть опасным. Его стоило знать.

— Пять лет назад сюда пришел мужчина. В эту комнату, — господин Вонг оскалился, вспоминая. — Он встал в этой комнате и попросил половину.

Он замолчал. Он рассказывал историю. Он ждал, когда я задам очевидный вопрос.

— Половину? — подыграла я.

— Половину, — повторил он. — Половину квартала. Кем он был? Никем. Изгоем. Я рассмеялся ему в лицо, и мои братья избили его.

Он поднял чашку и поднес к губам. Он собирался сделать глоток, но замешкался.

— Он, — чашка опустилась на стол, на лице господина Вонга было отвращение, — этот отброс расхаживал всюду в американской одежде. Кто назовет себя его фамилией?

Я тревожно стучала ногой под столом.

Господин Вонг сжал чашку руками, водил пальцем по краю, пока говорил:

— Бок Чой, — мрачно пробормотал он, и попугай встрепенулся.

— Бок Чой! Бок Чой! — повторяла птица. — Прокляну до восемнадцатого поколения!

Я уставилась на попугая. Птица показала глубину ненависти господина Вонга сильнее его слов. Сколько часов он провел в этой комнату, обсуждая дела с 438-ю, проклиная Бок Чоя так часто, что попугай запомнил. Я повернулась к господину Вонгу.

— За год упал доход. Я много лет строил Аншень-тонг, все быстро начало рушиться. Столы были пустыми. Бок Чой и Си Лянь взялись за игорный бизнес. Он захотел остальное, а потом и все. Корабль из Китая обокрали раньше, чем он смог разгрузиться. Бок Чой украл наш груз, девушек и опиум, и я все еще должен платить за это.

С дрожащими от гнева руками он опустил чашку на стол.

— Он нашел христианского министра и уговорил надавить на китайский квартал. Бок Чой сообщает ему, где мои игорные дома и логова опиума, и министр посылает констеблей и закрывает эти места.

— Почему вы не отвечаете тем же?

Он бросил на меня тяжелый взгляд.

— Потому что он рассказывает министру о моем мелком бизнесе. Если я отвечу, Бок Чой возьмется за мой крупный бизнес, — он опустил голову на ладони в беспомощном жесте. — А потом один из его людей и один из моих подрались из-за пустяка, типа женщины. И банды пять дней воевали.

— Помню, — пять дней по улицам бегали люди. От войны умерла дюжина людей.

— То были мои люди, хорошие люди. Знаешь, как я зову юношей, что работают на меня?

— Младшие братья, — сказала я, чтобы он рассказал то, что считал нужным. Я все еще не понимала, при чем тут Лю Цянь, но я годами была среди старших людей. Они любили рассказывать истории.

— Младшие братья, — повторил он.

Господин Вонг тяжко вздохнул.

— Я отправил убийц, конечно. Бок Чой даже стрелять толком не может. Знаешь, как он стреляет в бою? Берет в руки по пистолету 45 калибра и закрывает глаза. С закрытыми глазами он кружится и стреляет как попало. Он мог застрелить друзей и своих телохранителей. Он не воин. Мои люди должны были убить его, — он опустил взгляд и теребил серебряный значок.

— Он принес сюда их трупы ночью. В мой ресторан. Он оставил трупы моих младших братьев на крыльцо. Мой даоши проследил, чтобы их проводили, как должно, их имена передали в Зал предков.

Он хлопнул в ладоши.

— На меня работает лучший даоши Америки, — сказал он. — Пятнадцать лет назад я привез его из Китая. Он убегал от чего-то, у него была дочь.

Я сидела настороже, заинтересовавшись. Я не думала, что узнаю о своем прошлом. Отец от чего-то убегал? Он мне не рассказывал.

— Американцы не впускали его. Не с дочерью. Это была изоляция. Я слал ему письма, просил оставить девочку. Продать, ведь всегда нашелся бы тот, кто купил бы девушку. Но он не слушал. Он не приехал бы без нее.

Я смотрела на него. Мой рот был раскрыт идеальным кругом. Он не мог говорить правду. Если это была правда, но я не так понимала отца всю жизнь. Это значило бы, что он ценил меня сильнее, чем показывал. Я всю жизнь мечтала, что он будет гордиться мной, и господин Вонг говорил, что отец всегда ценил меня.

— Он не оставил бы меня? — спросила я слабым голосом.

— Не оставил бы, — повторил господин Вонг. — Мне пришлось подкупить офицеров, чтобы его посчитали торговцем. Это стоило мне состояния. Состояния! И я получил даоши Сяня Чжень Иня и его дочь.

Я сидела, охваченная потрясением. Отец всегда казался строгим и далеким. Но господин Вонг рассказал, что отец хотел остаться в Китае, но не бросать меня. Я не понимала этого. Он отдал глаз за меня, но этим спас себе лицо. Что он надеялся достичь, отказываясь оставлять меня?

Господин Вонг поднял чашку и сделал глоток. Но он был рассеянным. Я не была ему врагом? Или он забыл? Я не знала. Я надеялась, но и была в смятении с примесью детских эмоций и потрясения.

— Я сделал все это для твоего отца, а он не ответил тем, что требовалось Аншень-тонгу больше всего. Он не призвал злых духов, чтобы убить Бок Чоя.

Я похолодела. Ужас нахлынул на меня от его слов. Я отодвинула стул, готовая бежать, сражаться. Сердце колотилось.

— Вы просили его обрушить монстров на квартал? — возмущение слышалось в моем голосе.

Господин Вонг поднял руку, затыкая меня.

— Я три года просил его об этом. Три года он отказывался. «Я не пойду против идеалов своего рода», — говорил он. Я долго смирялся с его решением. Даоши чтит свой род и предков. Он не шел на компромисс. Я стараюсь чтить своих предков как он, — господин Вонг отвел взгляд.

Мое сердце успокаивалось.

— Не все из 438-и поддержали меня. Они видели, что у нас упадок дохода, их слава угасала, а Бок Чой и американские связи набирали сил. Они говорили, что я слишком стар. Что мои методы слишком китайские и устарели. Кое-кто особенно, — я увидела боль в его глазах, — не соглашался со мной.

Боль была понятной.

— Том, — сказала я. Господин Вонг медленно кивнул.

— Том сказал, что я не должен мириться с позицией твоего отца. Если твоей отец не хочет убивать Бок Чоя, нам нужно нанять того, кто послушается.

— Лю Цяня, — сказала я, невольно коснувшись живота, где были порезы.

Господин Вонг едва заметно кивнул и продолжил:

— Мой сын и его друзья теперь не слушаются меня. Они отдают приказы от моего имени, но я не знаю, что они делают. В Аншень-тонге хаос. Присяжные братья следуют за моим сыном, а не за мной. Я не знаю как много. Другие слушаются Тома, думая, что это мои приказы.

Я смотрела на его уставшее лицо. Я едва могла представить, сколько лет он строил Аншень-тонг таким, какой он есть, как семью и криминальную империю. Он наблюдал, как его власть забирает Бок Чой, а теперь его организация рушилась. Это разбивало его сердце, ему было больно знать, что его пытался сместить собственный сын.

Я посмотрела на господина Вонга, великого человека китайского квартала, который сделал так много, в том числе и для нас с отцом. Он задумался, казался одиноким. Мое сочувствие вызовет его потерю лица. Нужно было пользоваться моментом.

— Расскажете о шахтерах? — спросила я.

— Шахтеры? — он повернулся ко мне. Вид был ошеломленным.

— Трупы в золотой шахте. Мне сказали, вы их выкапывали, чтобы кости отправить в Китай.

— Нет, — сказал он. — Я такого не приказывал. Наверное, это Том. Но зачем ему трупы?

— Не знаю, господин Вонг, — сказала я.

— Дрянь! — сказал он. Я и девушка с контрактом вздрогнули. Он повернулся к ней. — Почему ты принесла одну чашку?

— Я… ошиблась, господин Вонг, — сказала она и побежала за чашкой для меня.

Он дождался, пока она уйдет. Дверь закрылась, мы остались одни, и он посмотрел мне в глаза.

— Я не помогу тебе бороться с моим сыном, Сян Ли-лин. Если тебе нужны союзники, ищи их в Си Ляне, скажи им, что Бок Чой в опасности, — сказал он мне.

— Господин Вонг, — медленно сказала я, — Аншень-тонг — мой мир. Я не буду работать с Си Лянь.

— Иди к ним, если нужна помощь, — возразил он, а следующие слова он словно вырезал на граните. — Но если нужно будет убить моего сына, я хочу, чтобы это сделала ты, а не какие-то Си Лянь.

Мои глаза расширились, но я промолчала. Он убедился, что никого нет в комнате. Он посоветовал поискать помощи у врагов, он дал разрешение убить его сына, проверив, что никто его при этом не слышит.

Я не могла поверить, что господин Вонг и его сын так отдалились друг от друга. Том был хорошим, ему всегда было важно почтение к родителям.

Женщина вернулась с чашкой и пустила ее передо мной, от рисового вина поднимался пар. Господин Вонг оказал мне честь таким жестом, и я должна была выпить его. Я сделала глоток, и теплое, приятное вино потекло мне в рот, оставив жжение. Мне это нравилось.

— У тебя покраснело лицо, — отметил господин Вонг с удивлением.

— У вас отличное рисовое вино, — ответила я.

— Еще бы, — сказал он, встал и поклонился. Я тоже встала, поклонилась ниже, чем он, и пошла к двери.

Я шла мимо дверей в коридоре, стараясь не слышать звуки, с которыми мужчины и женщины двигались на соломенных матрасах. Через пару мгновений я вышла к приятному шуму людей, что ели в ресторане, где прекрасно пахло едой.

Господин Вонг был глубоким и странным человеком. Его терзали внешние и внутренние конфликты. Он мало уважал женщин, но выказал мне уважение. Он предложил пойти за помощью к врагам, но точно не будет милосердным, если я это сделаю. Он дал мне вина, но не собирался сделать это еще раз.

Он просил меня стать его врагом. Если я убью Тома, он будет скорбеть по сыну. И в тайне будет в долгу передо мной.

Голова была полна сомнений, я шла по ресторану к улице.

Там кричали чайки, я услышала среди их воплей свое имя.

Четверо стояли на улице. Они ждали меня.

Один из них был Томом Вонгом. Один из них был Хонгом Сяохао.

И один из них был Лю Цянем.

14

Рука Лю Цяня должна была заканчиваться обрубком. Так и было для тех, у кого не было глаз инь. На конце обрубка теперь был дух, белый и широкий, как рука. Он двигался как рука, но и как змея, был длиннее руки, в шесть или семь футов. Дух был бледным и корчился, как зверь.

Вместо ладони эта рука заканчивалась жуткой головой рептилии. Желтый раздвоенный язык вылетал между клыков, тонких, как иголки. Красные глаза змеи — их было три — смотрели на меня с жестоким умом. Это точно хотело, чтобы я страдала.

Дух-змей, казалось, был слит с рукой Лю Цяня. Меч моего отца разрезал кость и мышцы, но Лю Цянь как-то сплел этого опасного духа со своей плотью. Кости и мышцы тела человека были разорваны и сплетены в тело этого яогуая. Процесс точно был агонией.

Лю Цянь был опаснее, чем считал отец. Сильная магия присоединила к нему эту руку, и я не знала, что она могла сделать. Он вернул равновесие с этой рукой, так что шел с хищной грацией.

Раньше, когда он пришел в храм отца, он оставил руку. Талисманы не впустили бы ее. Но это означало, что этот змей был привязан к Лю, но независим. Придется относиться к Лю и его руке как к двум разным противникам, пока я не пойму, на что способна его рука и разум.

Рука-змея смотрела на меня с ненавистью в трех красных глазах. А потом она открыла пасть и заговорила, голос был когтями, рвущими плоть и кость.

— Малышка хочет сразиться, — сказал змей Лю Цяню. Другие его не слышали и не знали, что он здесь.

Я смотрела на монстра и дрожала.

— Я хочу съесть малышку, — сказал змей, голос был звуком ногтей, впивающихся в глаза.

Я посмотрела на остальных. Я не знала четвертого, но его короткие волосы и бритый лоб указывали на одно. Он недавно вышел из тюрьмы. В тюрьме его косичку обрезали, и он отращивал ее заново. Он был настороже, напоминал городского стража. Его лицо было мрачным, почти безжалостным. Это был взгляд головореза.

Они окружили меня. В честном бою я смогла бы побороться с четырьмя неумелыми людьми. Но Том Вонг тренировался с Ракетой, и Лю Цянь учился с отцом, так что двое точно были обучены. И я не знала, на что способна чудовищная рука Лю Цяня.

Я не скрывалась от монстров, а смотрела на них. У меня не было шанса победить. Я могла лишь бороться и умереть, а потом они придут за отцом, пока он выздоравливает. И тогда их никто не сможет остановить. Я знала, что мне нужно делать. Мне нужно было убегать.

— Том, — сказала я, повернувшись к нему, — не делай этого.

Друг моего мужа опустил взгляд и отвел его, а потом посмотрел на меня и пожал плечами.

— Прости, — сказал он.

Я повернулась к Сяохао, его губы были сжаты.

— Сяохао, — сказала я, — два года назад ты хотел, чтобы я была тебе женой.

Он только улыбнулся, и эта мрачная улыбка выражала смятение. Хонг Сяохао не понимал, что тут делает. Он хотел стать младшим братом Аншень-тонг, и теперь он попал в схемы, которые не понимал. Я раздраженно выдохнула.

Мужчина без косички оскалился.

— Мой Тигриный стиль раздвинет твои Журавлиные ноги.

Том Вонг стукнул его, сбивая оскал с лица.

— Ни за что, — сказал ему Том, — не говори с ней вот так.

Другой мужчина вытер кровь с губ.

— Не понимаю, — сказал он.

Голос Тома был стальным.

— Ты можешь сразиться с ней, даже убить ее, если нужно, — сказал он. — Но не забывай, что она — жена моего друга. Ты будешь выражать к нему уважение. Не делай и не говори того, что заставит Ракету потерять лицо. Ясно?

Мужчина опустил взгляд и кивнул.

Я смотрела на Тома, опешив от напряжения и противоречивости в человеке, который позволял убить меня, но защищал от оскорбления. Часть меня еще заботилась о друге мужа, может, часть в нем переживала за меня. Но дело было не во мне, а в Ракете, моем мертвом муже, важном для него.

— Том, — сказала я. — Отпусти меня. Ты был другом моего мужа.

— Думаешь, я это забыл, Ли-лин? — гнев и боль исказили его красивое лицо. — Я делаю это из-за Ракеты! — закричал Том.

— Что ты говоришь? — у меня кружилась голова. Мне было плохо. Казалось, рану вскрыли, и я могла лишь смотреть, как вытекает кровь, незаметная другим. — Том, — начала я, — если ты думаешь, что мой муж поддержал бы такое, ты его совсем не знал.

— Конечно, он не поддержал бы это, Ли-лин! Он был героем. Но для героев места больше нет, — Том посмотрел на меня с болью. — Ракета был самым сильным. Никто не мог одолеть его в кунг-фу. Это не помогло, никакая сила и смелость не спасла его, когда они выстрелили в него.

Том притих, глядя на меня.

— Мой муж умер, Том. Никто не скорбит по нему сильнее меня, — сказала я. — Я жена твоего друга, я была верна ему, но ты позволил мужчине обнажить мою кожу и резать меня. Как ты можешь оправдать свои поступки?

Глаза Тома опустели от старой боли.

— Все теперь изменилось, — сказал он с горечью. — Когда они застрелили его, все изменилось. И тогда я понял, что старых методов не хватает. Мы не можем жить по старым правилам, Ли-лин. Кунг-фу бесполезно, когда у них есть пистолеты, и магия не нужна, если не использовать ее против врагов.

— Том, — я качала головой. — Ты не знаешь, какие ужасы ворошишь. Оружие хорошее и злое, зависит это от руки, что его держит, но магия так не работает. Магия Лю Цяня грязная.

Чудовищная рука издала скрип, словно металл скользил по кости. Я поняла, что это был смех.

— Хочу съесть ладони малышки, — сказал змей ужасным голосом. Он хотел съесть меня, но сперва искалечить. Я не понимала, откуда такая ненависть.

Губы Лю Цяня дрожали. Он шагнул ко мне и заорал:

— Ты зовешь ее грязной, но она сильнее! После завтрашней ночи все узнают, что моя магия сильнее!

Завтрашняя ночь. Я это запомню. А потом Лю Цянь бросил мне в лицо парализующую пыль.

* * *

Я училась, сколько себя помнила.

Женщины учили меня английскому. Они учили меня добавлять, вычитать, умножать и делить, взвешивать, отмерять дюймы, футы и мили. Всему остальному меня учил отец.

Мои глаза инь были результатом дисбаланса, и ему было важно уравновесить инь моим янь. И он научил меня боевым искусствам горы Вуданг и Дао.

Он учил меня, повторяя и ругая. Я изучала книги, пока не смогла назвать восемьдесят тысяч богов и демонов. Я не могла сосчитать часы, что потратила на позы тайдзи или на записи левой рукой с закрытыми глазами, пока я не смогла писать призракописью.

Больше всего я учила тренировки боя. Мне нравилось стоять перед противником, готовой ударить или принять удар. Было что-то в том, когда сталкивался с противником, и пару минут мои навыки и разум сравнивались с умениями другого человека.

Но я любила и слушать истории отца. Он рассказывал о бессмертных, о даоши. О смельчаках, умниках и тех, кто желал одолевать монстров. Был там человек, продавший призрака в рабство, а другой поджарил призрака и съел. Он рассказывал, как мужчины женились на лисах, как изгои боролись за справедливость, как бессмертные говорили грохотом грома, как злодеи использовали запрещенный навык прикосновения смерти — удар по пяти точкам, что причиняли мгновенную смерть.

Мне было десять, когда отец рассказал мне об ученом Вань Чжаосу. Вань издавал труды по философии о природе вселенной. Его труды меня не впечатляли. Я помнила, что Вань Чжаосу умел дышать как черепаха.

Он вдыхал и держался так восемь минут. Восемь минут настороженности.

Мне было десять лет, и я вдохновилась этим дыханием. Замедляла дыхание и пробуждала дух. Я тренировалась, когда не видел отец. Я глубоко вдыхала, и воздух наполнял меня. Живое дыхание двигалось во мне током, покалывая на кончиках пальцев.

Двадцать секунд. Тридцать. Девяносто. Я становилась все лучше.

Я дошла до пяти минут. Две с половиной минуты вдоха и две с половиной выдоха.

Лю Цянь выдохнул желтый порошок в мое лицо. Я не успела вдохнуть. И пришлось задержать дыхание. У меня было две с половиной минуты до вдоха.

После стольких лет тренировки задерживание дыхания было простым. Я тут же сосредоточилась, успокоилась и могла принимать решения. Облако желтого порошка парило возле моего лица. Они думали, что я вдохнула его.

Я ощутила радость. Теперь у меня было преимущество.

Я сделала взгляд рассеянным, а позу пьяной. Так выглядело оцепенение? Я обману их? Кто будет действовать первым?

Том. Стоило понять, он должен был показать лидерство. Он вытянул руку и схватил мое левое плечо. Я посмотрела в его глаза и увидела твердость, какой раньше не было на красивом лице лучшего друга Ракеты, и я схватила его за локоть левой рукой и дернула его вперед. К себе. Я выдохнула остатки воздуха, и пыль полетела к нему.

Если повезет, пыль оглушит его, но я не могла ждать результата. Я вытащила дротик с веревкой и взмахнула правым коленом в прыжке с разворотом. Мое колено попало Тому по груди, и я метнула дротик за себя, раскручивая.

Чудовищная рука Лю Цяня бросилась на меня, распахнув пасть, зубы-иголки были острыми и убийственными. Я рухнула на землю, чтобы избежать этого, и пасть щелкнула надо мной. Я откатилась, раскручивая дротик.

Том Вонг наступал. Он не был оглушен. Но я уже не была окружена, за мной никого не было. Напряжение боя вызвало у меня пылающую сосредоточенность. Я знала, где стоят остальные, я знала, где рука Лю Цяня, я знала, что они делали. Я ощущала их присутствие. В моей голове были только я и они.

Я вертела дротик все быстрее. Он был моим барьером, но рука Лю Цяня могла добраться сквозь него. Левой рукой я вытащила свой меч из персикового дерева и держала его как кинжал.

Я выступила против четверых и чудовищной руки. На миг все застыло, как на картине, только кружился дротик на веревке.

Рука Лю Цяня сжалась в тишине, бледная, как мертвец, пасть с иголками-зубами раскрывалась и закрывалась. Три глаза смотрели на меня, не мигая. Глаза были красными, как свежая кровь. Казалось, нет ничего приятнее для змеи, чем заставить меня страдать.

Хонг Сяохао стоял в стороне, смотрел на них и на меня. Я не могла понять, как изогнуты его губы. Он поднял кожаную дубинку, и я вдруг поняла, что означало выражение его лица.

Том повернулся ко мне. Мы оценивали друг друга мгновение, что ощущалось часом. Мой дротик уже мог пробить камень, но Том Вонг был достаточно хорош, чтобы веревка его не остановила. Ему нужно было только подгадать время и поймать веревку.

Он схватил веревку вовремя. Он мило улыбнулся мне и заговорил. Наверное, хотел позлорадствовать. Но Сяохао опустил дубинку на макушку Тома.

С тяжелым стуком Том пошатнулся. Он повернулся к напавшему, и я получила шанс. Я ударила Тома по колену. Попала, его нога вылетела из-под него. Он рухнул на колено, и я обвила веревкой его горло, прерывая доступ к воздуху.

— Ли-лин, — выдавил он, — прошу, — он пытался просунуть палец под веревку, но не мог.

Сяохао занял защитную стойку. Если он тренировался, то я не знала об этом. Мужчина из тюрьмы смотрел на него каменным взглядом, а Лю Цянь почти лениво взирал на нас с Сяохао. Он решал, что делать сначала.

Рука Лю Цяня взлетела, сжалась, как змея, и полетела к Сяохао с поразительной скоростью, едва можно было увидеть. Челюсти сомкнулись на шее Сяохао. Губы юноши ничего не сказали, но они выражали надежду и потерю, старания. Он потянулся к горлу, но его рука уже становилась обмякшей. Раны появились на его шее и кровоточили. Змей поднял его на четыре фута над землей и бросил, как лопатой землю. На пол рухнул труп.

Смерть Сяохао вызывала ужас и беспомощность, которую я терпеть не могла. Мужчина, что недавно вышел из тюрьмы, смотрел на Лю Цяня со страхом.

Рука Лю Цяня торжествовала, словно для нее не было веселья лучше, чем убийство. Я боялась, а в душе горевала из-за Сяохао. Он помог мне и поплатился жизнью. Еще один хороший человек, еще одна бессмысленная смерть.

Том Вонг вскочил на ноги. В ярости он выдернул веревку из моих рук и бросил на землю. Глупо, Ли-лин. Горе отвлекло меня, и Том Вонг снова мог на меня напасть.

Он напал бурей. Он был в ярости, и в нападении была сила, но не разум. Я оттолкнула его руку, ударила локтем в ребра и отпрянула на шаг.

Гнев сделал его неточным. Дал мне преимущество. Это нужно использовать, распалить его гнев.

— О, Том, — сказала я, дразня, — ты перед рестораном отца, на улице тебя видно, и женщина заставила тебя встать на колени. Вот так потеря лица.

Он огляделся. Люди проходили мимо, притворяясь, что ничего не видели. На улице лежал труп, никто не признавал, что он мертв. Люди выбирались из кареты и тут же отворачивались. Очередь перед рестораном смотрела вперед, а не по сторонам. Никто не смотрел, но все замечали, и все это будут рассказывать. Где были люди, были и сплетни.

— Такая потеря лица, — повторила я, качая головой.

Мышцы Тома были напряжены. Контроль не был его сильной стороной.

— Лицо, — сказал он, — старые причуды. В этом мире больше нет места героям, нет места лицу, уважению к родителям или присяжным братьям. Только сила важна. Сила — новый метод. Убейте ее, господин Лю.

Я перебросила меч в правую руку. Рука-дух Лю Цяня смотрела на меня тремя хитрыми глазами. Она знала, что с ней сделает персиковое дерево.

— Сила? — спросила я. — Ты ждешь силу от Лю Цяня?

— О, да, Ли-лин, — сказал Том, глаза сияли. — Больше силы, чем ты видела.

Я заслоняла себя мечом, присела и подняла веревку с дротиком. Я повернулась к Тому и сказала:

— Ты знаешь, Том, что мой отец однажды пописал на его лицо?

Лю Цянь издал яростный рев. Я показала ему язык и побежала прочь.

Я услышала Тома Вонга:

— Пустите ее. Она нас не остановит.

Я отправилась домой и добавила имя в Зал предков.

— Хонг Сяохао, — сказала я. — Я не стала тебе женой, но ты был хорошим человеком. Я буду плакать на твоей могиле, — я прижала бумагу с его именем к своему лбу, а потом зажгла свечу. — Я буду зажигать свечу каждый день, — сказала я, — сорок девять дней, буду сжигать бумажные подношения.

В моих глазах были слезы от мыслей о Сяохао. Он хотел жениться на мне, но, хоть я и отказала ему, он заступился за меня, когда я была одна среди врагов. Он сделал это, зная, то ничего не получит, что может умереть из-за этого.

— Я найду тебе жену, — сказала я. — Женщину, что умерла рано. И я исполню для вас свадьбу призраков, — он получит семью в том мире. Это было лучшее, что я могла сделать для него.

Я прошла к Тон-шеню, небесному альманаху. Обеими руками я подняла тяжелый том, полистала тонкие страницы из рисовой бумаги, пока не нашла диаграммы на следующий день. Несколько минут я разглядывала схемы, запоминая астрологические связи.

А потом я прошла в лазарет и рассказала отцу все, что узнала. Я рассказала ему, что мне ответил господин Вонг, что сказал Лю Цянь, поведала о смерти Хонга Сяохао.

— Это произойдет завтра ночью? — сказал он.

— Да, отец.

Он отвел взгляд со строгим видом.

— Этому должна быть причина. Мне нужно понять, какое заклинание больше всего подходит для завтрашней ночи. Ах Ли, проверь звездные карты в Тон-шене.

— Отец, я…

— Мне нужно знать чтения на завтрашнюю ночь, десять небесных ростков и двенадцать земных веток в инь.

— Отец…

— Кто из нас говорит первым? — спросил он.

Я повесила голову. Я стыдилась того, что не уважала отца, но я была в смятении.

— Пока ты будешь там, узнай положение луны в час первой земной ветви. Запомни и сразу возвращайся.

Я вдохнула и выдала:

— Отец, я изучила Тон-шень до того, как пришла сюда.

Он испуганно посмотрел на меня. Я выдержала миг, но знала, что похвалы ждать не стоит. Я сказала:

— Завтра ночью будет земная фаза, год Собаки, осень, горная триграмма. Завтра ночью Земля, небесный стебель инь — Ву, а земная ветвь инь — сю.

Он внимательно слушал, считая в голове.

— Земля производит Металл, повелевает Водой и подавляется Деревом, скрывается Огнем, — бормотал он. — Стебель и ветка в инь, рожденные от звезд и спустившиеся к земле, это вусю, — он задумался на миг, а потом повернул глаз ко мне с резкой сосредоточенностью. — Положение луны в час Первой земной ветви?

— Луна будет сиять во дворце Вэй.

— Вэй, Людские врата, — сказал он. Созвездие?

— Джиши, — отец.

— Джиши… — испуг мелькнул на лице отца. — Не может быть. Он не посмеет. Но трупы…

— Что, отец? Что такое?

Он закрыл глаз. Он сидел, напряженный, и тишина была такой густой, что казалось, что он пытался изменить мир своим желанием. Когда тени будут темнее всего, луна будет в созвездии Джиши, что означало «Гора трупов».

Его глаз открылся.

— Лю Цянь, — сказал он. — Эта гнилая жаба. Я вырву его внутренности и суну ему в рот.

Я замешкалась.

— Отец, что он задумал?

Отец молчал. Он хмуро смотрел на окно, размышляя. Через пару минут он посмотрел на меня.

— Ты знаешь историю Кулу-Янлина?

Кулу означало скелет, а янлин — вид мстительного призрака. Но вместе это ничего не значило.

— Нет, отец, — сказала я.

Он выглянул в окно еще раз, отчаяние охватило его лицо.

— Я знаю только об одном Кулу-Янлине из всей истории Китая. Его вырастил мужчина. Это было семьсот лет назад, когда правила династия Сун. Я рассказывал тебе о династии Сун, Ах Ли? — отец говорил тоном учителя.

— Сун была периодом великих достижений, отец.

— Китайцы изобрели первый компас. Во время династии Сун. Мы напечатали первые бумажные деньги. Еще до Сун один из даоши использовал первым Огненную медицину. Знаешь, как зовут это белые?

— Да, отец, — ответила я. — Порох.

— Сун была великим периодом для даоши. На севере был храм, названный Золотым храмом для созвездия духа. И это было чудом, Ах Ли. Он был красно-золотым, дымоход был в сто футов высотой. Во дворе был пруд, говорили, туда приходили купаться божества. Адепты Золотого храма десятки лет составляли канон Дао. Порой они находили свитки и книги злой магии. Злые заклинания появлялись как грибы везде, где могли. Они пришли с Шелкового пути, как и другие товары. Даоши Золотого храма собирали злую магию с земель Японии, Малайи и Сиама. Говорилось даже, как наносить смертельное прикосновение. Пять ударов, убивающие мгновенно, — он поежился и притих на миг. — Все это зло заперли в Чумной шкатулке. Они очистили мир от злой магии. Это было удивительное достижение, Ах Ли. А потом, — сказал он, напрягшись, — на севере Китая появились нучжэни.

Он говорил о них раньше. Дальше он скажет «грязные дикари».

— Грязные дикари, — сказал он. — Нучжэни отказывались от правления династии Сун. Они объединились и дали отпор. Они убивали людей, патриотов, верных императору. Они вредили, Ах Ли. Орда варваров захватила север. Аббат Золотого храма не собирался позволять грязным дикарям уничтожать это чудо. И он отпер Чумную шкатулку, где хранились свитки яо шу, нашел чары, что отгонят орды. Для этого требовались трупы сотни людей, — сказал отец.

Все начало проясняться жутким образом. Меня привлекала логика в Дао, все сочеталось в идеальной уравновешенной системе. И мне были противны даоши, извратившие Дао. Даоши, использующие яо шу, грязную магию, были ужасны.

— Чтобы вырастить Кулу-Янлина, — продолжал отец, — нужны трупы сотни плохо умерших людей. Сотня убитых, раздавленных или умерших голодной смертью. Но даже этого мало. Сотня тех, чьи трупы не похоронили, чьих имен нет в Зале предков.

— Хао Сунди, — прошептала я. Хорошие братья, как звали злых призраков.

— Да, хорошие братья. Но это не все, — сказал он, — ведь их причина смерти должна была оставаться с телами. И красный миазм должен задержаться там, где они умерли. Им нужно было умереть так ужасно, чтобы их смерть запачкала землю.

Он молчал пару мгновений и думал. А заговорил он так, словно читал лекцию:

— Заклинание, которым призывают Кулу-Янлина, схоже с тем, что создает цяньшень. Цяншень опасен, но это собака, что плохо умерла. Ах Ли, представляешь монстра из сотни ужасно умерших людей?

Я покачала головой. Он повернул голову к окну.

— Год Земной собаки, осень и горная триграмма. Ночью, когда звезды соединены в инь, десять небесных стеблей и двенадцать земных ветвей, аббат храма собрал трупы сотни людей. В одиннадцать часов луна искрилась во дворе Джиши, и он исполнил ритуал. Он вызвал Кулу-Янлина. Монстр был выше храмов, от его шума содрогались холмы. Когда нучжэни пришли к Золотому храму, они увидели, что их ждет огромный монстр. Кулу-Янлин сокрушил их, Ах Лин. Орды пали, словно насекомые. Он съел их заживо, от хруста их костей убежали даже самые смелые. Но Кулу-Янлин остался голоден. Контроль Даоши над великаном имел свои переделы. Монстр ушел и поглощал все, что мог найти. Коров, лошадей, людей. Кулу-Янлин забирал их огромными руками и съедал заживо. И оставался голодным. И аббат решил уничтожить Кулу-Янлина. Он был седьмого сана, но его магии не хватало. Он нанял всех фермеров, и они боролись копьями и лопатами. Аббат вызвал Пять призраков, но они лишь замедлили его. Они использовали огненную медицину. Ракеты, фейерверки и примитивные огнеметы. Ничего не работало, и Кулу-Янлину хватало крикнуть, и люди хватались за голову от боли. Но аббат смог победить Кулу-Янлина.

— Как, отец? — спросила я.

— Неизвестно, — признал он и надолго замолчал. На его лице я увидела признаки старой боли, внутренней борьбы. — Ты знаешь, как зовут аббата Золотого храма поклонения духу, Ли-лин?

Я покачала головой.

— Его звали Ли Чженрень, — сказал он.

Мои глаза расширились.

— Основатель родословной Маошань?

— Да, — сказал он. — Основатель моей родословной. Ли Чженрень одолел Кулу-Янлина. Когда нучжэни напали снова, он отдал Золотой храм и убежал на юг Китая с династией Сун. Там он основал род Маошань, посвятил жизнь борьбе с духами и подавлению яо шу.

Он лежал тихо, и я думала о его рассказе. Обо всем. Семь веков наш род сражался с монстрами. Мы охраняли Призрачные врата, убивали или изгоняли духов, сражались с монстрами и порой умирали в бою. И все это, больше восьмидесяти поколений борьбы, было результатом стараний человека, пытающегося исправить причиненный вред. Ли Чженрень призвал Кулу-Янлина. Он из ста трупов создал монстра.

От мыслей о трупах стало не по себе. Я коснулась живота, ощутила, где меня порезал Лю Цянь. Порезы еще саднило. Гнев бурлил во мне. Я все еще хотела отомстить за то, что он со мной сделал, но теперь это казалось мелочью. Порезы были мелочью.

Что Том Вонг хотел от Кулу-Янлина? Он собирался убить Бок Чоя, это очевидно. Но это могло сделать заклинание проще. Куда не требовалась сотня трупов.

А потом я вспомнила слова Тома. «Сила — новый метод», — сказал он. Сила. Этого хотел Том. Он увидел смерть моего мужа и захотел силы. Возжелал ее. Смерть моего мужа показала ему, что оружие сильнее боевых искусств. И Том хотел то, что сильнее пистолетов.

Я знала, что он задумал. Том Вонг хотел воевать с лучшим оружием на своей стороне. Кулу-Янлин будет его оружием. Он начнет с малого. Убьет Бок Чоя и ту сторону китайского квартала. И все послушаются его, боясь перечить.

Придут констебли. Принесут мушкеты и пистоли. Порох уже подводил. Кулу-Янлин убьет их.

Армия принесет пушки. Они выступят против огромного монстра и злых духов, вызванных Лю Цянем. Пушки медленно заряжают. Железо не подействует на Кулу-Янлина. Это будет кровавой бойней.

Том хотел преподать миру урок. Он хотел наказать мир за смерть Ракеты.

Что-то пролетело мимо меня. Я посмотрела на дверь, чтобы понять, откуда звук. Когда я повернулась, отец держался за грудь. Из его груди торчали три духовных дротика.

15

Отец корчился, из его рта вырвался тихий стон. А потом я увидела, как он совладал собой. Его глаз стал ясным и сосредоточенным. Отец процедил:

— Просто зуд. Пустяки.

Это было хуже зуда. Духовные дротики были не смертельно опасными, но были не пустяком. Отцу было больно.

Стоило предвидеть их. Я должна была защитить его. Я снова подвела его.

— Отец, это… — начала я, но замолкла. Я посмотрела на него на кровати лазарета. Наполовину слепой, в бинтах и с обездвиженной шеей. Что он сделает, если я скажу ему о духовных дротиках? Бросится в храм, чтобы наложить контрзаклятие. В прошлый раз чудовищный пес напал на него, стоило ему выйти из лазарета. Я не хотела, чтобы отец выбегал снова. Я решила не сообщать ему о дротиках.

Дротики, не стрелы. Это было странно. Волшебник мог навредить огненными духовными стрелами. Дротики причиняли боль, но не вредили. Три дротика причиняли много боли, но не столько, чтобы убить.

Отца хотели только пытать, а не вредить. Странно.

А потом я поняла кое-что еще. Дротики как-то пролетели через талисманы на двери лазарета. Это не должно быть возможно, то были талисманы отца, их почти нельзя было пробить. Что-то с ними было не так, и если могли пролететь дротики, то могли и другие атаки. Духовные стрелы. Цяншень. Рука Лю Цяня.

Я вспомнила, как рука впилась в Хонг Сяохао, прокусила его зубами-иголками. Бледная чешуя. Жестокий разум в трех глазах. Ощущение, что рука знала меня и ненавидела.

Защиту лазарета нужно усилить, пока не произошла ужасная атака.

Отец хмуро потирал грудь. Я встала и поклонилась.

— Я позову доктора Вэя, отец, — сказала я.

Он посмотрел мне в глаза, соглашаясь.

Мне нужно было понять, как дротики пролетели через защиту отца, так что я спустилась к двери лазарета. Снаружи сияло солнце. Торговцы выстроились на улице, продавали товары. Мужчина звал прохожих, предлагая починить ножи, вилы, миски, тарелки и чашки.

Я осмотрела нить талисманов у входа. Они были треугольными и из желтой ткани. Наверху были три метки. Белый заяц луны, трехлапый ворон солнца, имена Пяти призраков — духов-генералов отца — записанные призракописью алыми чернилами. Семь звезд Большой медведицы, имена богов, багуа, печать отца. Все на месте. Без огрехов. Конечно, это же сделал отец.

Ничто из духовного мира не могло попасть сюда. Ни яогуай, ни призраки, ни дротики.

Я прошла в дверь. Внутри на стене перед входом было зеркало багуа — круглое зеркало в восьмиугольной деревянной раме с триграммами. Оно висело на месте. Если что-то миновало бы талисманы, зеркало отразило бы атаку за дверь.

Я нашла доктора Вэя в кабинете. Он склонялся над большой книгой травяных рецептов, следовал указаниям, чтобы отмерить порошки из трав для лекарств. Его жена была с ним, с подозрением смотрела на меня. Ее челюсть была квадратной, она сжимала губы, и большие бамбуковые серьги висели по бокам. Ее уши были проколоты несколько раз.

— Отец в порядке, Ли-лин? — спросил доктор Вэй, поправляя очки.

— У него зуд, — сказала я. — Сильная. Доктор Вэй, у лазарета есть задний ход?

Он внимательно посмотрел на меня, а потом снял очки. И улыбнулся.

— Звучит так, будто тебя ждет у входа юноша, которого ты хотела бы избежать, — сказал он с улыбкой.

Я моргнула в ответ. А потом еще пару раз.

— Да, доктор Вэй, — соврала я. — Так и есть.

— Приходи сюда рано утром, — сказал он с улыбкой, вытирая очки тканью. — Тебе может понравиться один из моих учеников.

Я промолчала. Я не хотела такого разговора.

— Ты же не хочешь оставаться вдовой, Ли-лин? — сказал он, и я скривилась.

— Я намереваюсь чтить память мужа.

— Ракета был хорошим, Ли-лин, но не из тех, кто хотел бы, чтобы из-за него кто-то был несчастен. Тебе уже двадцать два?

— Двадцать три.

Он покачал головой.

— В твоем возрасте стоит выйти замуж еще раз, Ли-лин. Мы живем в новом мире, нет причины жить по старым правилам. Ты юна и красива. Тут много мужчин, что были бы рады жене, как ты, даже с твоим характером.

— С моим характером? — сказала я. — Хотите его увидеть, доктор Вэй?

Он улыбнулся.

— Не нужно, я уже это видел. Ты мне почти племянница, Ли-лин, ты будешь вести себя хорошо.

Я смотрела на него, ненавидя эту правду. Я его уважала и не была бы с ним жестока, особенно при его жене.

— Не хочешь подарить мужчине сыновей? — сказал он.

— Я хотела подарить Ракете сыновей, доктор Вэй, потому что миру нужны такие люди, как он. Но он ушел раньше, чем это произошло. Скажите, где задний ход?

Он недовольно вернул очки на нос.

— Да, вон там, — он указал на коридор.

Я поклонилась, поспешила к задней двери по коридору. Она вела в переулок. Над дверью висели талисманы отца. Я рассмотрела их: чернила были не такими свежими, как на главном входе, но их сила была на месте. Только божество прошло бы мимо.

Я вошла и увидела на месте зеркало багуа.

Я пожевала губу, думая. Если ничего не могло влететь, то дротики выстрелили изнутри лазарета. Для этого человеку требовались магические инструменты. У пациентов была только одежда лазарета. Ученики не успели бы уединиться для ритуала. Оставался только доктор Вэй и…

Я побежала по коридору, проверяя свои вещи. Меч, дротик на веревке, зеркало багуа, бумажные талисманы и спички. Я набрала в себя немного силы и приготовилась к столкновению. Я нервничала. Я не знала, на что она была способна.

Я ворвалась в комнату.

— Доктор Вэй, мне нужно поговорить с вашей женой. Сейчас.

Я посмотрела на нее. Она подавила дрожь.

— Зачем? — спросил он и сказал раньше, чем я ответила. — Ох, женские дела.

— Верно, доктор Вэй, — сказала я. — Мне нужно поговорить с вашей женой о женском.

Он встал и закрыл книгу рецептов.

— Я проверю пока твоего отца, — он поправил очки и ушел, закрыв за собой дверь.

Я быстро пересекла комнату и прижала жену доктора Вэя к стене. Ее спина ударилась о доски. Она была в ужасе.

— Что ты сделала? — осведомилась я. — Что ты с ним сделала?

— Я не знаю, что…

— Не ври, женщина. Я расскажу твоему мужу, если нужно. Он тебя обыщет. Что он подумает, обнаружив у тебя инструменты яо шу?

Страх на ее лице сменился возмущением. Она сказала:

— Это не яо шу.

— Расскажи, что мне нужно знать, — сказала я.

— Я ничего тебе не скажу, — заявила она. — Ведьма ханзу.

Я уставилась на нее.

— Меня уже звали ведьмой, но не сама ведьма.

— Я не ведьма, — сказала она.

Я замешкалась. Я выбрала не то слово.

— Ты назвала меня ханзу, — многих китайцев Золотой горы так звали.

Ненависть лилась из ее глаз.

— Ханзу! Всегда плевать на остальных. Важно только то, что у вас.

Я смотрела на госпожу Вэй, прижатую к стене. Я посмотрела на ее уши. Большие бамбуковые серьги, много проколов, волосы, стянутые в пучки.

— Ты из племени, — сказала я.

Она прищурилась.

— Это делает меня ниже тебя, дитя? Делает меня дикой, ведьма?

— Нет, — я удерживала ее на месте. — Атака на моего отца делает тебя ведьмой.

— Твой отец, — в ее голосе был яд. — Даоши это заслужил.

Я потрясенно смотрела на нее.

— Отец защищает квартал от злых духов. Его талисманы оберегают ваш лазарет.

— Ха, — фыркнула она. — Я слышала его. Слышала, как он говорил о нучжэнях. Назвал их грязными дикарями. Как ханзу говорят о моем народе.

Я смотрела на нее и думала. Госпожа Вэй делала из старой враждебности. Она принесла боль и гнев из другой страны, это вспыхнуло, когда она услышала, как отец выразился о народе. Если она говорила правду, то она напала, услышав его пару минут назад.

Если она говорила правду, она не была частью планов Лю Цяня.

Я отпустила ее и отошла, оставаясь настороже. Я искала в ее руках парализующую пыль и магические жесты.

Она скрестила руки, успокоившись.

— Ханзу пришли в мое племя и сказали: «Теперь вы китайцы». Они заставили нас платить налоги императору. Ханзу привели с собой даоши, и тот сказал, что никто больше не будет применять вуши.

— Вуши? — удивилась я. — Вы практиковали дикую магию?

— Моя мать была женщиной вуши нашего племени, — сказала она хрипло и напряженно, — как и ее мать. Она научила и меня быть женщиной вуши.

— Ритуалы вуши оригинальны, — сказала я. — Они приглашают хаос. Они зовут демонов, призраков и гоблинов в их тела. Они танцуют, кричат и воют как хищники всю ночь.

Она с болью посмотрела на меня.

— Это не так, дитя. Слуги-духи моей семьи сотни лет защищали наше племя, но даоши назвал их странными монстрами. Даоши убил духов, защищавших мой народ.

Я вдохнула. Госпожа Вэй не работала с Лю Цянем. Я ей верила. Я даже ее жалела.

— Госпожа Вэй, вы поступили с моим отцом неприемлемо. Он пришел сюда лечиться, а вы причинили ему боль. Вы принесли стыд мужу. Всему лазарету и вашим предкам.

Она сделала то, чего я не ожидала. Она зарыдала и растянулась на полу.

— Это правда! — она билась головой о половицы. — Правда. Я выбрала путь позора, — она ударилась головой снова.

Я присела рядом с ней, смутившись.

— Не надо, — сказала я, взяв ее за плечи. — Хватит биться головой, госпожа Вэй.

— Как я могу все исправить, Ли-лин? Как мне исправить такую потерю лица? — она рыдала. Мне было неудобно.

— Просто, — сказала я, — снимите чары. Уберите дротики. И больше так не делайте.

Она посмотрела на меня. Я все еще держала ее за плечи. Ее лицо было мокрым от слез, а из носа капало. Она кивнула.

— Да, — сказала она. — Это я могу.

Она отвела меня в свою спальню. Я осмотрела просторную комнату, большой мягкий матрас, зависть сдавила мое дыхание. У доктора Вэя было достаточно денег, чтобы его жена могла быть в отдельной комнате. Я делила комнатку с отцом, там было две кровати, печка и полки из дерева. У меня дома не было кресел. Некоторые рабочие квартала жили близко, как рыба в неводе, двадцать или тридцать человек в комнате. Меня поражала комната госпожи Вэй.

Она вытащила из шкафа деревянный сундук. Внутри были гонги, цветные ленты, длинные палочки благовоний, изящные колокольчики и толстые свечи, пакетики трав и шары пороха. Она взяла синюю ленту и привязала к дверной ручке. Она взяла один конец.

Я смотрела, как она сооружает алтарь из двух пустых ящиков. Их открытые концы смотрели в сторону, алтарь был в два этажа. Она прошла к двери и прижала бамбук к раме.

— Медная перекладина, — сказала она с гордостью в голосе. Она прошла к алтарю. Она опустила бамбук на ящики и сказала. — Железная перекладина.

Это не отличалось от магии Дао. Она взяла в руку бамбуковое копье, закатала рукава и задрожала. Спазмы сдавливали ее тело. Каждая ее часть, руки и ноги, дрожали, как у человека в агонии. Я наблюдала за ней.

— Перестань, — сказала я, но она дальше дрожала.

Ее глаза открылись. Они были пустыми и ясными, как стекло. Она пыхтела в ритме, словно ее били. Она дрожала, словно кто-то ее тряс. Она потеряла контроль. Она сорвалась.

— Перестаньте, госпожа Вэй, — сказала я.

Она выдохнула и порезала руку о копье из бамбука.

— Хватит! — закричала я. Она провела копьем по руке, появились ленты крови. Мне было жутко смотреть на это, я вспоминала, как Лю Цянь резал мой живот. Что за магия требовала вредить себе? — Перестаньте же! — завопила я.

А потом ее спазмы прошли, пыхтение утихло. Ее глаза стали нормальными, словно рассеялся туман. Она улыбнулась мне, и это было жутко.

— Мне нужно было соединить мост с миром духов, — сказала она.

— Стоило найти другой способ, — хмурилась я. — Чистый.

Ее улыбка пропала, она сжала губы. Качая головой, она другой конец синей ленты привязала к алтарю. Ткань растянулась между алтарем и ручкой. Я охнула.

— Алтарь, — сказала я. — Вы привязали алтарь к миру.

Она жутко улыбнулась.

— Да, так я и сделала. Это духовный мост, Ли-лин. Алтарь — центр моей силы, духовный мост — путь по которому моя сила идет из мира духов. Ты это видишь, да?

Я кивнула и спохватилась. Я призналась, что у меня глаза инь. Почему-то я начала доверять этой странной женщине, хоть и не хотела.

Она покачала головой, ее бамбуковые серьги задрожали, постукивая.

— Моя мама была бы рада обучить девочку с твоим даром.

Я уставилась на меня, а потом слова ударили меня кулаком, ведь меня избегали и презирали из-за того, какой я была.

— Дар? — закричала я. — Глаза инь — проклятие. Мое состояние вредит лицу отца, навлекает стыд на его предков. Я вижу вокруг чудовищ, я не могу от них закрыться, как бы ни пыталась. Я вижу одиночество, боль и гнев, где они гноятся. Я пыталась избавиться от этого дара. Я пила воду с пеплом талисмана каждый день уже десять лет, но глаза инь остались. Женщина с глазами инь живет ужасно. Это не дар.

Глаза госпожи Вэй были огромными, она покачала головой.

— Миров так много, — сказала она. — Китай и Золотая гора. Ханзу и остальные. Мужчины и женщины. Мир духов и живых. Где твое место, Ли-лин?

Нигде. Я промолчала. Мое место было в доме мужа. Такой должна быть моя жизнь, как жены великого мужчины, как матери его сыновей. Но он ушел, и мой мир с ним.

Она вздохнула.

— Вот, Ли-лин. Смотри, что я сделаю, — она двигала руками над духовным мостом. Ее жесты пальцами напоминали вышивку. Изящными движениями ее пальцы находили нити воздуха, едва заметные. Три нити. Она обвила их вокруг пальцев, пока они не затянулись крепко, а потом сжала их другой рукой. Она развела руки, и я услышала слабый треск. — Вот, — сказала она. — Дротиков больше нет.

Конец ритуала был простым. Как удар.

— Мне нужно идти, — сказала я.

— Ты… — она замолчала. — Что ты скажешь моему мужу?

Я долго смотрела на нее, решая, что сказать.

— Ничего, — сказала я. — Не сейчас. Но если еще кого-то ранишь, я скажу ему и всем, что ты сделала.

Она кивнула. Не глядя мне в глаза, она отвязала духовный мост от дверной ручки.

16

Я покинула лазарет уже вечером. Я думала о госпоже Вэй. Порой было просто забыть, что в китайском квартале был не один народ. Она была одинока, как я, практиковала магию, что не имела тут места, но разница все же была. Она могла перестать быть такой. Она могла снять серьги, но я не могла убрать глаза инь.

Глаз отца ждал меня на лестнице у лазарета. Я подняла его на плечо и прошла три улицы на пути домой. Пока я шла, я рассказывала духу, о чем узнала.

— Кулу-Янлин, — сказал он, — звучит плохо.

Я согласно кивнула.

— Том Вонг показывает силу, — сказала я. — Он считает Бок Чоя угрозой Аншень-тонг, и он думает, что отцу не хватит сил остановить его. И он покажет силу, какую еще не видели в китайском квартале. Он собирал трупы из заброшенных шахт и других мест, и завтра ночью они с Лю Цянем призовут Кулу-Янлина.

— Но это безумие, — сказал господин Янци. — Такой монстр уничтожит половину квартала.

— Да, — сказала я. — Этого они хотят. Они направят Кулу-Янлина на улицы, что принадлежат Си Лянь, и уничтожат все. Том направит его на все, что мешает Аншень-тонг. Кулу-Янлин разобьет дома, проглотит людей, остальные будут страдать. И больше не будет Си Лянь, — продолжила я. — Все будут просить защиты у Тома. Он думает, что 438 увидят мудрость в его методах, и они сместят господина Вонга. Он думает, что уважение к предкам старо, и это нужно изменить.

Глаз отца смог вздохнуть.

— Но есть люди и вне квартала, да? И много. Они не будут сидеть и терпеть монстра, бегающего по их городу.

— Это начнет войну, — сказала я, — этого и хочет Том. Трупы будут лежать горами.

Господин Янци чесал руку вместо подбородка.

— Он делает все это для силы.

— Для силы, для мести, — сказала я. — Вряд ли Том пришел в себя после смерти Ракеты, как не пришла в себя и я.

— Да, — глаз осторожно подбирал слова. — Ты мне расскажешь об этом?

Мы добрались до храма отца. Господин Янци не мог войти.

— Я принесу вам чай, — сказала я.

Глаз хмуро посмотрел на меня.

— Я хотел бы чаю, — сказал он, — но, когда ты вернешься, лучше расскажи, что случилось.

Я вздохнула. Я не хотела ни говорить, ни думать об этом. Но смерть мужа толкнула Тома Вонга на этот путь. Мне нужно было понимать Тома, чтобы с ним бороться.

— Я расскажу, господин Янци, — сказал он. — Обещаю.

Я прошла внутрь и занялась двумя чашками чая, одну мне, а другу для глаза. Я отгоняла эмоции, пока грелась вода. Я не хотела снова ощущать боль. Не хотела говорить о дне, когда умер Ракета. Я притупила ощущения.

Когда чай был готов, я вынесла его наружу. Я села на ступеньку и прислонилась к кирпичной стене. Я подвинула чашку к господину Янци, и он забрался и с довольным видом погрузился в чай.

— Готова говорить, Ли-лин? — спросил он у меня.

— Это было только два года назад, — начала я. — Ракета был самым высоким в квартале, его боевые искусства были несравнимы. Даже его магия поражала, отец повысил его до седьмого сана. Он не знал английский, что делало его «настоящим человеком Китая» в глазах моего отца. Он работал помощником моего отца. Каждое раннее утро мы с ним забирались на крышу храма моего отца и смотрели на восход солнца. Я была так рада. Мы копили деньги, чтобы переехать в Беркли, где Ракета планировал открыть свой храм.

Я отвела взгляд. Молчание ранило. Тишина затянулась, и я жалела, что начала историю. Но я не скрывалась от ужасов.

— Однажды в квартал пришли белые. Они работали на обувной фабрике, но фабрика закрылась, и они потеряли работы.

— И они обвинили конкуренцию с китайцами, — сказал глаз отца, все поняв. — Они пришли в квартал в поисках драки.

Я сделала глоток чая.

— Они были безобидны. Сбивали шляпы или тянули за косички. Они были задирами, глупыми, но только и всего. Том Вонг пошел за констеблями. И Ракета подошел к ним. Шляпа лежала на дороге, где ее сбили с чьей-то головы. Я все еще помню взгляд мужа. Он притворился дураком. Он сказал: «О, кто-то потерял шляпу!». И он склонился, чтобы поднять шляпу, сделав себя при этом целью. Один из задир попытался ударить его, но он отошел, будто случайно. Мужчина упал. Все еще притворяясь, что не понимает, что происходит, Ракета надел шляпу на голову. Один из мужчин попытался сбить шляпу, но Ракета отходил, делая вид, что это случайно. Снова и снова они пытались сбить шляпу с головы моего мужа, но Ракета был недосягаем, уклонялся, пригибался и отходил. Он даже не пытался ударить в ответ. Десятки людей столпились и смотрели. Ракета играл. Но мужчины были унижены. Толпа смеялась над ними. Мужчины злились. Они пытались его ударить, но не могли, — я сделала глоток чая, воспоминание разворачивалось в голове, как свиток. — Один попытался стукнуть его, но Ракета шагнул в сторону, и мужчина ударил по лицу друга. Он сломал другу нос. Они не были готовы. Ракета был младше, сильнее, быстрее, обучен лучше и ловкий. У них не было шанса. Не ударяя их, муж выматывал их и бил. Один из них вытащил охотничий нож, Ракета сжал его запястье и обезоружил. Я любила его в тот миг, — сказала я. — Так гордилась им. Он одолел четверых задир, не прибегая к жестокости. Он стоял среди уставших мужчин, сжимал охотничий нож и выглядел как рыцарь из старых историй. И тут вернулся Том Вонг с констеблями. Они посмотрели на сцену, увидели человека с ножом среди четверых, что выглядели избитыми, и констебли вытащили пистолеты и закричали ему опустить нож. Они кричали на английском, и Ракета…

— Он не учил английский, — закончил за меня глаз.

Я всхлипывала. Я рыдала, как в тот день. Казалось, моим слезам не будет конца. Глаз отца пытался успокоить меня словами, но я их не слышала.

Я не могла рассказать остаток истории. Я помнила, как Том кричал констеблям остановиться, люди кричали Ракете опустить нож, но некоторые вопили на диалектах или с акцентами. Ракета стоял в какофонии голосов, не понимая их. Раздался гром. Первая пуля попала ему в плечо, повернув его. Вторая пронзила живот.

А потом он лежал на земле, и я сжимала его руку. Доктор Вэй был на другой стороне от него, говорил медленно и спокойно, но я ничего не понимала. Ракета смотрел мне в глаза, на его губах было немного крови, но он пытался улыбнуться.

— Ли-лин, — сказал он, — я…? — он больше не говорил.

Констебли официально извинились. Те, кто застрелил его, пришли на его похороны с цветами. Цветы не в наших обычаях. Мы плакали и жгли бумажные подношения у могилы моего мужа, а полицейские жались там с охапками цветов, их глаза были полны сожаления.

Задиры поговорили со мной позже. Они предлагали работать за меня бесплатно. Носили дерево для печи. Они носили куриц со своих дворов. Я отказывалась от всего, но знала, что их сожаления искренни.

Жестокий и глупый мир убил моего мужа без причины и оставил меня без того, кого можно было ненавидеть за это.

Муж ушел, я перестала забираться на крышу смотреть восход солнца. Часть меня верила, что рассвет не наступит снова в мире, где умер мой муж.

Отец горевал, как и я. Он любил Ракету как сына. Отец горевал, Том Вонг горевал, я горевала, но мы не делали это вместе.

В тот день не было ничего понятного, и с тех пор не было ничего понятного.

Кроме Дао.

Пути и его силы. Идеального порядка вселенной. Я учила Дао всю жизнь, потому что отец этого хотел, но впервые я изучала Дао по своему выбору. Мне было важно понять связи между всем. Дао приносил гармонию в хаос между инь и янь. Дао был понятен. Я в это верила, это было важно.

Я спросила отца, могу ли занять место Ракеты, как его помощника. Он с неохотой согласился. Я решила выполнять миссию мужа как свою. Я стала защитницей как любимый.

Том Вонг горевал иначе. Я видела его порой в следующие месяцы. Может, он ощущал вину за то, что привел констеблей. Может, он винил себя в то, что поверил властям. Том запутался, как и я. Казалось, его душа была убита. Он похудел на двадцать пудов. Его губы потеряли цвет. Я хотела утешить его, и чтобы он утешил меня, но даже говорить с красивым другом мужа ощущалось предательством.

Никто не утешал меня, и я погрузилась в Дао. Теперь я понимала, что Том поверил в другое. Он не доверял больше защите властей. Он поверил, что можно выступить против врагов, набраться сил любой ценой, показать силу миру. После завтрашней ночи все люди квартала будут дрожать от его имени. Вскоре весь мир содрогнется от страха. Завтра ночью появится Кулу-Янлин. Старый ужас вернется.

— Если я не остановлю его, — сказала я вслух и поняла, что перестала плакать.

— Что остановишь? — спросил господин Янци.

— Ритуал. Это слабое место. Если Лю Цянь закончит ритуал, то Кулу-Янлин возникнет. Он убьет всех на пути. Уничтожит все. И никто не сможет одолеть его.

— Остановить ритуал и остановить так монстра, — отметил глаз.

— Это план, — сказала я.

— Это не план, — глаз в чашке повернулся ко мне, — это глупое заявление. Ты не можешь с ними сражаться, Ли-лин, ты это знаешь. Ты даже не знаешь, сколько у Тома Вонга прихвостней. А еще Лю Цянь! Было бы сложно тебе сражаться с пятым саном, но он оказался еще и вором душ, научился яо шу и взывает к злым духам. Я все упомянул? О, да, — сказал он, — его рука — большой монстр-змея! С тремя глазами!

— Думаешь, это нужно оставить отцу.

— Очевидно.

Я нахмурилась. Он точно был глазом моего отца.

— Почему я все еще вас не уничтожила?

Он пожал плечами.

— Я хорошо советую, Ли-лин.

— Вы все еще пытаетесь меня спасти, — сказала я.

— Это моя натура.

— Вы могли бы найти хобби.

— Твое спасение — мое хобби. Это как игра — разрушительное хобби, что есть лишь у дураков.

Я улыбнулась, радуясь за долю легкомыслия.

— Господин Янци, отец лежит в лазарете. Он приходит в себя от того, что лишился глаза, а потом его покусал большой монстр-пес до полусмерти. Он не сможет сейчас встать, тем более сражаться.

Глаз смотрел на меня из чашки.

— И что ты думаешь делать?

— Не знаю, — сказала я, делая глоток чая. — Я могу поискать союзников.

— Госпожа Вэй предложила учиться у нее магии.

— Я не соглашусь, — сказала я. — Ее магия основана на вреде телу.

— Когда она порезала руку?

— Да, но если я буду это делать, мне придется отрезать язык, пронзить копьем щеки или избить себя раскаленной кочергой. Обжечь кончики пальцев до потери ощущений или кататься голой среди колючих веток.

— Я понял, — сказал господин Янци.

— С окровавленным языком чары станут слабее. С обожженными пальцами жесты станут не такими точными. После избиения или шипов я не буду толком сражаться.

— Это ясно, — сказал глаз. — Но если ее магия поможет тебе одолеть Лю Цяня?

Я улыбнулась.

— В том-то и дело, господин Янци. Ее магия мне никак не поможет.

— Откуда тебе знать, Ли-лин?

— Она сама сказала. Она предложила научить меня магии ее народа, и она предложила помочь мне найти духов-слуг ее народа. А еще она сказала, что даоши одолели заклинания ее народа и убили ее духов.

— Ясно, — сказал господин Янци. — Помощь госпожи Вэй навредит тебе, а ты получишь лишь духов, что слишком слабы для сражения с даоши.

Я кивнула.

— Ты говорила о союзниках, — сказал он. — Кого ты имела в виду?

— Я думала о Бок Чой.

Глаз отца залепетал:

— Ли-лин, если Бок Чой тебе поможет, тебя выгонять из Аншень-тонг. Почти весь город будет закрыт для тебя. Половина бандитов будет доставать оружие при виде тебя.

Я вздохнула и отвернула голову. Неподалеку мужчина продавал фейерверки с телеги. В стороне женщина со связанными ногами спорила с мясником, пока двое маленьких детей ждало за ней.

Эти люди жили здесь. Они пересекли океан в поисках мечты. И я представила их мертвыми. Их разбитые тела или разорванные на куски Кулу-Янлин. От этого меня тошнило, я ощущала беспомощность и ужас. Я приняла решение.

— Нужно что-то делать, — сказала я. — Утром я пойду к штаб-квартире Си Лянь, — сказала я духу. — Завтра я поговорю с Бок Чой.

Глаз погрузился под воду и как-то выдул пузырьки. Когда он всплыл, он сказал:

— Можешь оказать мне услугу?

— О чем вы?

— Можешь уничтожить меня сейчас? Прошу?

— Простите?

— Ты рано или поздно уничтожишь меня, — сказал он. — Я монстр, и это твой долг. Но мой единственный долг — уберечь тебя. И я предпочел бы, чтобы ты уничтожила меня сейчас, чтобы я не видел, как тебя убьют бандиты.

Я долго смотрела на него, а потом рассмеялась. Я большим пальцем окунула его в воду. Он всплыл с возмущенным взглядом.

— Ты не улучшаешь мне лицо, — сказал он.

— У вас нет лица, господин Янци.

Он фыркнул.

17

Солнце опустилось, я стояла на ступенях храма отца и звала Маоэра. Он не приходил. Я вернулась внутрь и вышла с флягой масла для лампы.

— Маоэр, — позвала я снова. Пара красных фонарей висела у храма. Я добавила в них масло и зажгла. Люди на улице делали так же. Прохожие ходили среди теней, озаренные сиянием ламп и фонарей.

Я села на нижнюю ступеньку и налила оставшееся масло в пиалу. В этот раз, когда я позвала, маленький оранжевый силуэт вышел из тени. Два хвоста Маоэра были высоко задраны. Он шел спокойно, словно просто проходил мимо.

— Мяу, — сказал он и потянулся на дороге, глядя на пиалу, полную масла.

— Не скромничай, — сказала я, придвинув миску ближе. — Это тебе.

— Мне-мне?

Я кивнула, но он подошел с опаской, словно другой кот мог вылететь из тьмы и забрать его угощение. Он придвинулся к миске. Когда он добрался до нее, он опустил голову и начал лакать ее с довольными звуками.

Через пару минут он сел, вернув себе горделивый вид.

— Теперь девочка хочет сражаться?

Я посмотрела на него.

— Я видела тебя в бою, Маоэр. Ты был вихрем когтей и зубов. Те мальчишки убежали в укусах и царапинах.

Он вскинул голову.

— Маоэр боевой!

— Ты не сдерживался, когда сражался?

— Ха! — он издал смешок. — Я дикий кот, я яростен. Боевой! Не сдерживался.

— Значит, Маоэр, ты бился изо всех сил против детей и оставил лишь немного порезов?

Он хмуро посмотрел на меня, гордость сменилась недовольством.

— Маоэр боевой, — сказал он. — Охотник.

— Я уверена, что ты хороший охотник, и я не оскорбляю тебя, — сказала я. — Но ты вряд ли подойдешь для моего боя.

Он продолжил лакать рыбье масло.

Когда ничего не осталось, я сожгла бумажных мышей. Маоэр гонялся за ними, дразни и играл, а потом убивал, и его хищность удивляла меня. Он жевал духовное мясо, а я прошла в храм отца к его покоям.

Чтобы подготовиться к грядущему, мне нужно было молиться и медитировать, стараться, чтобы получить хоть надежду на успех завтра.

Завтра. День приближался по секунде, это пугало меня. Я не знала, как справиться с испытаниями, но я должна была попытаться. Завтра утром нужно найти помощь среди бандитов, которых я всегда презирала. Завтра мне нужно будет попытаться остановить ритуал Лю Цяня.

В одиннадцать часов в доме стало тихо, ветер не задувал снаружи. Я не слышала звуков, словно тишина была и в доме, и снаружи. И только так я смогла услышать тихий стук. Я посмотрела на дверь и выждала. Еще один. А потом и еще.

Я прошла к двери, взяла меч и веревку с дротиком по пути. Я не знала, кто там.

Я распахнула дверь и увидела ночную улицу. Камешек стукнул палец моей ноги. Я опустила взгляд, на меня смотрел глаз моего отца.

Господин Янци стоял у талисманов на двери, рядом были собраны камешки.

— Ли-лин, — сказал он, едва дыша от усилий собрать камешки и бросать их.

Я присела и посмотрела на него.

— Что такое, господин Янци? В чем дело?

— Тебе нужно кое-что увидеть, — сказал он, тяжело дыша.

— Мне нужно отдохнуть для завтра, господин Янци. Нужно собрать энергию. Если вы нашли пар… — я замолчала.

— Я нашел то, что тебе может помочь, — сказал он.

Я моргнула и сунула деревянный меч за пояс, а веревку в карман, подхватила маленького духа.

— Идем, — сказала я.

Господин Янци повел меня по улицам, как делал в мире духов, говоря мне, куда сворачивать. Людей на Тихой улице было много, мужчины шли с работы или на работу, некоторые отправлялись к распутным дамам или проводили ночи в игорных домах. А потом я услышала что-то странное. Голова доносились из-за угла, из переулка между Дюпон и Лозьер.

— Что… — начала я, голова кружилась.

В квартале было двенадцать улицы. Были места, которые я избегала, но на Тихой и Дюпоне я знала все. Я могла найти путь пьяной в темноте.

Не было переулка между Дюпон и Лозьер.

Я повернулась к неизвестному переулку. Там стояли лотки с товарами, озаренные бумажными фонарями. Торговцы продавали, клиенты покупали, как и во многих местах квартала.

Но только эти торговцы и покупатели не были людьми.

Призрак с пятаком вместо носа продавал бутылку с голубым огнем, кружащимся в ней, а рядом я увидела зверя ростом с человека с красным мехом и хоботом муравьеда. Он стоял на задних лапах и держал табличку «Съеденные сны за две монеты». На выступе сидела большая птица с женской головой. Старик ходил среди лотков, у него были белые волосы и длинная белая борода, но летучие мыши летали вокруг него, и он не возражал.

Я задержала дыхание. Паника грозила охватить тело. Я хотела развернуться, убежать и не возвращаться. Вокруг меня были призраки и гоблины. Хотя не такие ужасные, как в Ночном параде, но они все еще были монстрами, что вели свои дела в мире людей, где они не должны быть. Старый зонт прыгал на одной ноге, длинный красный язык торчал из его лица. Две тонкие руки торчали из зонта по бокам.

— Что это за место? — сказала я.

— Это Гуй Ши, — сказал господин Янци. — Призрачный рынок на границе между кварталом и миром духов. Он появляется в разных местах каждую ночь.

— Господин Янци, — тихо сказала я, — в этом нет смысла. Он не может так часто появляться в таком замкнутом месте, чтобы его не заметили.

— Это не только в квартале, Ли-лин.

— Этот рынок движется между кварталами в Сан-Франциско и Нью-Йорке?

— И в Гаваях, Бостоне, Чикаго, Торонто. Во всех китайских кварталов мира. Где есть твой народ.

— Потому что никто не оставляет призраков, — сказала я. — Логично. Куда бы мы ни пошли, мы изгои. Рабочие, что ищут работу вдали от родины, мы потеряли связь с предками и традициями. Странные существа слетаются к нам, как мухи к коням.

Господин Янци кивнул.

— Все они на Призрачном рынке, Ли-лин. Безумцы порой забредают туда, как и курящие опиум. Его видно, но его не найти без духа, что привел сюда.

— Зачем вы привели меня к переулку, полному призраков и гоблинов? Я не могу совершить такое большое изгнание.

Глаз рассмеялся.

— А зачем их прогонять?

— Я это делаю, — сказала я. — Я должна это делать.

— Ты должна не дать Лю Цяню создать Кулу-Янлин, — сказал он. — Оглядись, Ли-лин. Ты можешь найти помощь.

Я нахмурилась.

— Мне придется покупать это, а цена связана с духами. И эти сделки отодвинут меня еще дальше от общества. Я не хочу становиться чудачкой.

Господин Янци молчал. Я представила, что он поджал бы губы, если бы они у него были. Я вздохнула. Я не хотела оскорбить глаз.

Я подняла голову и увидела старушку, идущую ко мне по переулку. Она была в большом плаще. Что-то двигалось под плащом, где должно быть ее тело. Острые силуэты тянули плащ, словно ножи или осколки стекла под тканью. И я увидела на лбу женщины выпирающий третий глаз.

Старуха приближалась. Ее голова была склонена на шее, словно кто-то разбил статую и неправильно собрал. Она улыбнулась мне ртом без зубов, ее клюв-нос дрогнул. Ее темные глаза мерцали, все три. Она заговорила со смехом и горем в голосе:

— Сян Ли-лин.

Я раскрыла рот. Я знала этот голос. Знала годами.

— Джиуджиу?

— А-а! — сказала старушка, печальный и веселый голос чайки вылетал изо рта старушки. — А-а!

— Джиуджиу, ты… что ты… — я не знала, что сказать. Я знала чайку почти всю жизнь, но видела ее только в теле птицы. Я не знала, что у Джиуджиу есть другие облики.

— Вот, — сказала она. — А-а! Сюда для сделки.

— Сделки? Для чего?

— Для защиты, Сян Ли-лин. Хайо Шень нужен защитник.

Я смотрела на трехглазую старушку. Чайки видели будущее, и я могла узнать что-нибудь важное.

— Защиты от чего?

— А-а! — сказала старушка. — От тех, кто придет.

— Кто они, Джиуджиу?

Ее голова опустилась ниже на не совсем человеческой шее.

— Те, кто придет, Сян Ли-лин, — повторила она. — Хайо Шень заключит сделку, а-а!

Я не показывала удивление. Духи-чайки сами меня предупреждали. Джиуджиу пыталась о чем-то договориться со мной. Я не понимала, что изменилось.

— Что за сделку ты задумала?

— Кости кружатся в мире духов, Сян Ли-лин, — сказала старушка. — Цок-цок, кости того, кого нет, а-а! Мы тебе потребуемся, когда кости проголодаются.

— Кости, — повторила я. — Скелеты. Ты говоришь о Кулу-Янлине.

— А-а! А-а! — кричала старушка. — Защити нас, Сян Ли-лин, и мы пойдем за тобой.

Господин Янци заговорил с моего плеча:

— Что значит, пойдете за ней?

— А-а! Хайо Шень будет твоими солдатами, Сян Ли-лин. Защити нас, веди нас, и мы последуем за тобой.

— Защитить от чего? — спросил господин Янци.

Старушка нахмурилась.

— От тех, кто придет, а-а! — сказала она. — Я уже это говорила.

— Как долго? — спросила я. — Как долго мне нужно будет защищать вас?

— От десяти солнц до ни одного. А-а! А-а!

Я моргнула. В первобытные времена были десять солнц. Лучник Йи сбил девять, оставив в небе только одно.

Господин Янци тряхнул собой.

— Не делай этого, Ли-лин. Они хотят, чтобы ты все время защищала их, и тогда ты сможешь повести в бой пару чаек.

— Солдаты-духи, — сказала я ему. — Я все еще могу попросить Си Лянь о помощи, и за мной будут люди и духи.

— Не лучшая армия, — сказал дух-глаз. — Уверен, Лю Цянь задрожит от страха, увидев, что ты наняла чаек и бандитов.

Я улыбнулась.

— Как мы можем проиграть?

— Это птицы, Ли-лин, — сказал господин Янци, хмурясь, судя по голосу. — Просто птицы.

— А-а-а! — завопила Джиуджиу. — Это оскорбление от просто глаза.

— Хватит, — сказала я им. Они притихли. Я повернулась к Джиуджиу. — Мы с тобой давным-давно прятались на дне колодца. И никто из нас не мог защищать, не мог сражаться. Мы прятались. Но больше не будем. Если пойдешь за мной, я защищу тебя.

Господин Янци вздохнул.

— Ты принимаешь сделку, Сян Ли-лин? — спросила Джиуджиу.

— Принимаю, — сказала я. — Как закрепим?

Старушка полезла под шевелящийся плащ и вытащила прямоугольный кусок голубой бумаги. Она вручила бумагу мне. Она была пустой.

— Не понимаю, — сказала я.

Джиуджиу отбросила плащ. Вылетели чайки. Шумели крылья, птицы разлетались десятками, сотнями, толпа бело-серых перьев. Трехглазые чайки летели, они не уместились бы под плащом. Они летели к небу, кружили в ночи и двигались дальше.

Монстры замерли и смотрели на полет чаек из плаща и по небу. Птицы хлопали крыльями и образовали облако в небе. Я смотрела на них, раскрыв рот.

Это длилось минуты, чайки в небе, а потом плащ рухнул на землю пустым.

Звезд не было видно. Все было темным, как тучи, но то были птицы, и чайки ринулись вниз.

Они летели ко мне. Первая чайка приближалась с такой скоростью, что я вздрогнула, но она с шорохом крыльев влетела в голубую бумагу в моей руке и пропала.

Птица просто пропала.

— Что это было? — удивилась я.

А потом следующая чайка влетела в бумагу и пропала. И еще, и еще. Их стая, затемнявшая небо, летела к голубой бумаге и пропадала, касаясь.

А потом крылья утихли. Чаек не было видно.

— Ладно, это впечатлило, — сказал господин Янци.

Я посмотрела на голубую бумагу у себя в руке. Она уже не была пустой. На ней были чернильные штампы птиц рядами.

— Талисман, — сказала я. Пустота внизу была для моей подписи.

Я начала понимать, что сделала. Я заключила сделку, не обдумав ее. Я согласилась защищать чаек-духов, не зная, от чего. Будут последствия, но я не могла понять, какие.

Я кое-что поняла. В переулке стало тихо. Я оторвала взгляд от голубого талисмана и увидела всех них. Странные монстры с Призрачного рынка видели полет чаек и теперь смотрели на меня. Все они.

Мужчина, окруженный летучими мышами. Пожиратель снова. Голова размером с человека. Красная груша с лицом человека. Белая обезьяна стояла на руке и ноге, склонив голову. Все они, весь переулок призраков и гоблинов, все жуткие глаза смотрели на меня. Я была в ужасе. Я хотела сжаться и стать меньше. Я хотела извиниться за оскорбление. Я старалась не показывать дрожь.

Один из них двинулся ко мне. Он выглядел как человек без глаз на лице, но у него не было пустых глазниц. Кожа просто была гладкой там, где у всех были глаза.

— Он слепой? — спросила я у мистера Янци, когда мужчина вытянул руки.

Жест обычно был связан с миром, открытые ладони без оружия. Но на ладонях были глаза.

Я моргнула, а глаза моргнули в ответ.

Странность духа ошеломила меня, голова закружилась. Я смотрела в ладони мужчины, а ладони — на меня. Казалось, части мужчины перепутали, он был отвратителен, меня тошнило.

— Одна из них, — сказал мужчина с глазами на руках медленно, но четко. — Человек. Один из живущих.

Я услышала вдохи вокруг себя. Шипение и даже низкое рычание.

Высокий мужчина с головой лягушки прошел ко мне.

— Оно не должно быть здесь, — сказал он, качая головой. — Оно не отсюда.

Я не пряталась от монстров. Я рефлекторно потянулась к мечу и начала вытаскивать его из-за пояса, но заметила глаз на моем плече. Он был маленьким монстром, но и моим другом. Может, я могла не только прятаться или сражаться.

Было непросто спрятать меч. Сердце колотилось. Я повернулась к мужчине с головой лягушки, раскрыла ладони, показывая, что у меня нет оружия.

— Это Призрачный рынок, — сказала я. — Мир духов тут граничит с миром людей.

Пузырь на шее мужчины раздулся и сдулся, и он сказал:

— Что с того? — спросил он. — Ты из мира людей.

— Я? У меня глаза инь, и я видела и говорила с духами с детства.

Глаза на голове лягушки, казалось, расширились от этого. Он смотрел на меня.

— Ты убивала духов, — сказал он.

— Да, — я опустила голову. Я вдруг устыдилась себя и своей жизни. Я не стыдилась из-за всех духов, они угрожали людям, и мне приходилось их уничтожать. Но других я прогнала, не попытавшись понять.

Мужчина смотрел на меня, казалось, с симпатией.

— Ты не должна быть здесь, — сказал он уже мягче. — Ты из мира живущих, а не призраков и гоблинов. Иди домой.

— Да, — я кивнула и повернулась к выходу из переулка.

— Он прав, — сказал с моего плеча господин Янци. — Ты принадлежишь своему виду.

Я замерла.

— А вы?

— О чем ты, Ли-лин?

— Вы не должны быть со своим видом, господин Янци?

Он фыркнул.

— Я должен быть с тобой, — сказал он.

Я долго смотрела на него, а потом подняла рукой с плеча.

— Ли-лин! — завопил он. — Что ты делаешь?

— Простите, господин Янци, — сказала я, опустив его на землю. — Отец хочет, чтобы я уничтожила вас. Но на Призрачном рынке это не нужно.

— О чем ты? — завопил господин Янци, тряся руками. — Что ты говоришь? — слезы потекли по его лицу. Слезы размером с его ладони.

— Я могу изгнать вас тут, — сказала я, вынимая бумажный талисман, — и вы не умрете. И больше не будете мешать порядку людей, но будете ходить среди своего вида.

— Ли-лин, прошу! Умоляю. Не делай этого.

Внутри меня пустота стала шире. Она грозила вызвать рыдания, но в разуме не было сомнений. Изгнав господина Янци здесь, я выполню указание отца, не убив господина Янци. Это был лучший вариант

— Простите, — сказала я и подожгла талисман изгнания.

18

Во снах я бежала по полям и лесам на сильных лапах зверя. Лапы оттолкнулись, и я прыгнула с радостью. В воздухе пахло мясом и опасностью, порой запахи совпадали. Я ощетинилась.

Что-то зарычало, и я поняла, что это я. Мой голос. Яростная гордость пронзила меня. Я взмахнула хвостом. Выпустила когти. Поднялась по камням. Прошла по земле. Вода вызывала настороженность. Голод сводил с ума.

Новый голубой призрак тоже сводил с ума. Висел у моего плеча. Говорил убить.

Новые призрак давал мне те сны, какие хотел. Сны людей. Их вкус, мясо и кровь.

— Найди людей, — говорил голубой призрак. — Убей их.

Мужчина двигался среди деревьев.

— Убей его! — сказал призрак. — Порви его

Я зарычала на голубого призрака, но ощутила это в себе. Кровожадность. Голод.

— Убей его! Убей, убей, — говорил голубой призрак.

Мужчина убегал от меня. Словно испуганная мышка. Это было слишком. Я двигалась. Я охотилась на него, поймала и съела. Я была довольной и сытой. Я лизала теплые влажные лапы. Его ребра были с кучей мяса на них. Я жевала и лизала.

Появился новый призрак. Посмотрел на руки. Задрожал.

Голубой призрак пропал. Я жевал плоть с костей мертвеца.

— В чем дело? — спросил новый призрак.

Я облизнула когти во сне. Я знала, что ничего не изменится. Теперь этот призрак станет голубым. Он был свежей душой, он последует за мной. Будет висеть за мной, как хвост. Говорить со мной. Он разгонял мою кровь. Подбивал убить. Убить. Как всегда.

— Убей, — сказал он. — Убей, убей, убей.

Дни летели во сне, становились неделями и месяцами. Кровь снова была на моих когтях, человек умирал с криком, и являлся новый призрак. Но что-то странное было в этом призраке. Он был другим.

Я спала. Свет лился среди деревьев и был неправильным. Это был свет из окон за прикрытыми веками. Я не была тигром.

— Тише, — сказал мужской голос. — Спи.

Я слизнул кровь с лапы. Новый призрак посмотрел на меня. Он был другим. Без волос.

Он был худым. Я доедал его мясо, его призрак смотрел на меня. Голубое лицо улыбалось.

Я кралась по лесу во сне. Новый голубой призрак говорил. Они всегда говорили убить. Убить, убить, убить. Чтобы он освободился.

Этот призрак не говорил убить. Он разговаривал. Рассказывал о многом. Он говорил о старости, болезни и смерти.

— Перемены — источник страданий, — сказал голубой призрак.

— Будда, — сказал он.

— Просвещение — конец страдания, — сказал он.

— Сначала стань человеком, — сказал он, — а потом стань просвещенным.

Я проснулась, голова кружилась. Я не сразу убедилась, что я не тигр. Ладони убедили меня, что мое тело на месте. Я коснулась лица, боков, ног. Это была я.

Я прошла к книгам в другом конце комнаты. Даоистские книги отца были в задней комнате храма наверху, но в подвале отец хранил остальные. Классиков литературы и популярные истории. Странных историй.

Я выбрала старые книги и начала листать тонкие страницы. Истории о лисах, ходящих трупах, волшебниках, тиграх и призраках.

Вскоре я нашла нужное. Было много историй о чань гуе, призраке компенсации. Человек тонул в озере, и его призрак оставался там, пока не тонул другой. Комнаты, где вешались женщины, становились призраками, и эти женщины-призраки уговаривали других повеситься. Занять их место.

Я считала истории странными. Истории о тиграх. Тиграх и духах, что не давали им покоя.

Истории описывали, что тигров сопровождал призрак. Порой призрак был в голубой одежде. Порой у призраков была голубая кожа. От одного предложения я задержала дыхание.

Призрак тигра мог общаться с людьми во снах.

Я была в этом уверена. Сон был посланием.

Мне снился монах Шуай Ху. Человек с тигриной тенью. Если я правильно поняла сон, у Шуай Ху был чань гуй. Он был тигром, и призраки просили его убить. Он убил многих, и каждый занимал место предыдущего. А потом он убил монаха, и монах стал его чань гуем, но не просил его убивать. Он просил искать просвещение.

Мне нужно было помыться, и я поставила котелок воды на плиту. Когда вода нагрелась, я сняла одежду, помылась с мылом и теплой тканью.

Вина. Удивительно, но я ее ощущала. Шуай Ху был тигром с тремя хвостами, и я ощущала вину за нападение на него. Это было глупо, но я это ощущала. Словно я поступила невежливо.

А он был вежливым. Обращался с уважением, даже звал даону, как к женщине-даоши. Больше никто не звал меня по титулу.

Он родился тигром, но теперь был лысым. Монстр пытался быть человеком. Он шел по пути лысых, медитировал и удерживался от мяса. Шуай Ху пытался быть правильным.

Удивительно, что зверь хотел этого.

Этого монстра я хотела себе в союзники.

Я вытерлась и оделась в желтое одеяние даоши, чтобы поговорить с тигром.

Лысые тренировались на лугу. Их движения были четкими и отточенными. Сильными. Десяток воинов-монахов стоял передо мной. Они были сильными, мирными и умели сражаться.

Шаолини. А я думала о Шуай Ху. Такой сильный зверь. Тигр был самым яростным хищником. Тигр с двумя хвостами набирал силу, что была еще больше с третьим хвостом. Его сила была внушительной

Обучить его как шаолиня. Научить дисциплине и боевым искусствам. Мне не требовался Бок Чой. Я найму треххвостого тигра, обученного кунг-фу. Ни один даоши пятого сана или злая рука не выстоят против этого

Шуай Ху разорвет врагов когтями. Я не знала, что буду делать в это время. Может, принесу рисового вина.

Боевые искусства подошли к концу, воины-монахи разошлись. Некоторые занялись медитацией, другие приступили к работе. Шуай Ху посмотрел на меня с подозрением. Вытерев пот со лба, он прошел ко мне. Он огляделся, будто я организовала засаду

— Даону Сян, — сказал он с опаской и склонил голову ко мне.

— Шуай Ху. Боюсь, я поступила неуважительно.

Его взгляд остановил бы дикого жеребца.

— Что вы сделали?

— Я подумала о вас, как о монстре, — в горле пересохло. — Я не понимала ваши взгляды.

Он прищурился.

— О каких вы взглядах?

Я посмотрела в его глаза, увидела там глубину.

— Вы хотите жить как человек. Вы хотите идти по пути буддистов, чтобы переродиться человеком и достичь просвещения.

— Откуда вы это узнали?

Странный вопрос. Я не думала, что об этом подумает он.

— Во сне, — сказала я.

Он отвернулся, словно в него летел камень из пращи.

— Лан Гэ! — заорал он. — Покажись, призрак!

Слева на улице встал маленький голубой мужчина и потянулся. Он был в два или три дюйма ростом, чуть больше господина Янци. Его кожа была цвета океана. На его голове не было волос. Он зевнул.

Это была последняя жертва Шуай Ху. Человечек не стал искать шанс упокоиться, а помогал зверю найти просвещение. Зверю, что убил его.

— Лан Гэ, — прорычал Шуай Ху. — Ты снова посылал сны.

Человечек молчал. Он снова зевнул.

— Мы не должны заставлять остальных видеть что-то против воли, — сказал недовольно тигр-монах. — Это путь Мары, отца иллюзий. Это не наш путь.

Человечек зевнул снова, а потом сказал:

— Дхарма не застывшая вещь, брат Ху, ты знаешь, что к Дхарме восемьдесят четыре тысячи дверей.

Что происходит? Взгляды призрака оказались подвижнее, чем у тигра. Может, тигру нужно было придерживаться строгих правил, чтобы оставаться на пути.

— Зачем ты это сделал, Лан Гэ?

— Это нужно было сделать, брат Ху. Она может все изменить.

Я испуганно сказала:

— Я?

Человечек повернулся ко мне. Его взгляд был сонным.

— Больше сотни лет мой друг-тигр Шуай Ху следовал учениям Будды. Он был хорошим, Сян Ли-лин, действовал правильно, но, куда бы мы ни шли, на нас нападали оружием и чарами даоши. Он убил бы их, если бы они вступили в бой, так что он убегал из города в город, из монастыря к монастырю, чтобы защитить тех, кто хотел убить его.

— Думаю, я понимаю, — сказала я, — но при чем тут я.

— Ты даоши, Сян Ли-лин, дочь даоши. Но дружишь с монстром. С говорящим глазом.

Я побелела.

— Господин Янци спас меня, когда я застряла в мире духов.

Улыбка призрака была до раздражения спокойной.

— Ты сделала для него исключение.

— Исключений нет, — сказала я. — Потому я изгнала господина Янци.

Голубой призрак был удивлен, а потом и заинтригован.

— Ты изгнала духа, что спас тебе жизнь?

— Я сделала, как должна была.

— Воры пусть ранят воров, а враги друг друга, но не так направленный разум вредит сильнее.

— Вы цитируете учения Будды, голубой призрак, но я не следую им.

— Что ж, — сказал он. — Нет принципа, что верен во всех обстоятельствах, или действие, что во всех обстоятельствах ошибка.

Он цитировал Лао Цзы, одну из важных работ Дао. Я отвечала медленно:

— Я дочь и ученица. Мой отец, мой учитель, сказал уничтожить господина Янци.

— И ты пришла, даону Сян, поговорить с Шуай Ху. Ты знаешь, что он монстр, но не вступила в бой, да?

— Он пытается вести себя как хороший человек.

— Значит, не все монстры для тебя ужасны. Ты видишь монстра, пытающегося быть лучше, быть человеком, и уважаешь его за это.

— Да, — медленно сказала я. — И я пришла за его помощью. Люди умрут, если он не поможет мне.

— Что происходит? — спросил тигр-монах с серьезным видом.

— В квартале вор душ, — сказала я. — Он хочет призвать огромного монстра и использовать, чтобы убить сотни людей.

— При чем тут я? — прорычал он.

— Мне нужно сразиться с ним, — сказала я. — Он исполнит ритуал ночью. Мне нужно остановить ритуал, пока он не призвал монстра.

— Думаю, с таким ты и твой отец должны справляться, даону Сян.

— Отец ранен, — сказала я. — Вор душ посчитал отца угрозой и наслал на него монстра. Цяньшеня.

— И все же, — сказал тигр, — ты чуть не сбила меня ударом по плечу, и с веревкой той ты опасна. Не могу представить, что тебе нужна помощь в бою с одним человеком.

— Он не один, Шуай Ху. С ним злые духи. Одна из его рук — какой-то демон. За ним сила Аншень-тонга, до сорока вооруженных людей.

— Люди? — спросил он.

— Да, люди. Не знаю, сколько.

Тигр и голубой призрак многозначительно переглянулись.

— Что ты от меня хочешь, даону Сян?

— Сразиться с ними, — сказала я. — На моей стороне. Ты это сделаешь?

— Нет, — слово было с нажимом, решительным. Я невольно отпрянула.

— Но ты должен, — сказала я, глядя на его лицо. Его глаза были глубокими и нечитаемыми.

— Нет, — повторил он. — Я монстр, даону Сян. И я хочу быть лучше себя. Я не буду забирать чужую жизнь.

— Можно сражаться, не убивая, если тебе это нужно, — сказала я.

Он пожал большими плечами и отвернулся.

— Каждая минута — борьба за контроль. Воры душ и яоугаи — твои враги, но страсть, агрессия и неведение — мои. Мне слишком просто вернуться к своей природе. Я выбрал не быть зверем. Я не помогу в бою, если буду биться как человек. Ты просишь меня биться как зверь. Я не стану.

Я недовольно топнула ногой.

— Бейся как человек! Я не смогу одна.

— А если я убью хоть одного по ошибке?

— То он умрет по ошибке. Твоя клятва важнее жизней сотен людей?

— Нет, — сказал он, — это больше, чем клятва. Даону Сян, ты знаешь, что я родился тигром. Тигры растут до девяти футов в длину. Мы весим шестьсот пудов. Мы среди самых опасных зверей. И мы редко живем дольше двадцати лет, — его глаза были древними и ясными. — На пятнадцатый день рождения я получил второй хвост, силы стало больше. На сотый год я получил третий хвост, и силы снова стало больше. За годы в лесах Китая я не видел тигров с больше, чем двумя хвостами. Моя сила уже ужасна. Как только я получу четвертый хвост, я не буду знать, на что способен.

— Тебе почти двести лет, — выдохнула я.

Он кивнул.

— Когда тигр убивает человека, его призрак остается с тигром. Последняя жертва в плену, пока ее кто-то не заменит.

— Пока ты не убьешь кого-то еще, — сказала я.

— Да. Я не знаю, скольких убил. Я убивал мужчин и женщин. Убивал детей, даону Сян. Каждый висел как груз. Взывал к моей агрессии.

— Они хотели, чтобы ты убил кого-то еще.

— Чтобы они могли уйти, да, они хотели, чтобы я убил снова. Пока я не убил Лан Гэ.

Голубой призрак повернулся ко мне и зевнул.

— Я поклялся, — сказал человечек. — Я поклялся, что доведу всех до просвещения.

— Ты понимаешь, даону Сян? Понимаешь?

Я смотрела на него. Я видела это за его большими счастливыми щеками и плечами воинов. Я видела печаль и вину, страх. Он не боялся себя. Он боялся того, что сделает с другими людьми.

— Думаю, я понимаю, — сказала я решительным тоном. — Ты — одно из самых опасных созданий мира. Скоро ты станешь еще сильнее. Если ты убьешь кого-то даже случайно, он займет место Лан Гэ. Ты думаешь, что без призрака буддиста собьешься с пути.

Монах опустил взгляд.

— Я снова стану убийцей, даону. Бездумным зверем-убийцей, которого ведут жестокие призраки людей, что я убью.

Я отвела взгляд, ощущая усталость. Голос стал слабым:

— И когда ты получишь четвертый хвост, оружие людей и магия тебя не остановят.

Он кивнул.

— Спасибо, Шуай Ху, — сказала я. Было жаль этого человека, этого монстра. Я поклонилась и развернулась.

— Погоди, даону, — сказал он. — Что ты собираешься сделать?

Я повернулась к нему.

— Сражусь с ними, — сказала я, — конечно. Но сначала спрошу совета у отца.

19

Ранним вечером я добралась до угла Тихой и Дюпон. Я увидела дверь лазарета и охнула. Жуткие духи столпились у двери. На лапах паука торчали маленькие черные шишки жуткого вида. У каждой шишки было лицо ребенка. Мои плечи напряглись. Я глубоко вдохнула.

— Айя, — сказала я.

Яоджиджу, пауки-гоблины, ползали по улицам, словно сошли со страниц легенд и кошмаров.

Они столпились у двери лазарета, их крики были жуткими и человеческими. Талисманы отца удерживали их.

Я увидела три корчащиеся тени в стороне от двери. Они напоминали котов, которых мальчишки ловили в мешки, чтобы играть и пытать, но то были души людей. Три человека потеряли части душ и застряли в серо-белой паутине. Пауки-гоблины высосут со временем их сущность. Это была ужасная судьба.

Я подошла ближе, чтобы рассмотреть. Яоджиджу сплели большую духовную паутину. Она покрывала вход нитями, загрязняла воздух. Наверное, такую сплели и у задней двери. Никто не войдет и не выйдет, не попав в липкую паутину.

Я посмотрела на лица детей, кожу покалывало. Яоджиджу были гадкими существами. Насмехались над людьми. Глядя на них, я хотела другую жизнь. Быть той, кто не видит таких чудовищ.

Пауки хихикали, их было ужасно много. Слюна и сопли стекали с их детских лиц.

Один из попавшихся духов людей забился в ловушке. С людьми не должны так обходиться. Духов хватит на несколько часов или дней, и детские лица пауков выпьют их как молоко.

— Уходи, Ли-лин! — доктор Вэй высунул голову из окна на втором этаже. — Лазарет на карантине. Уходи!

Они знали о пауках. Они считали это эпидемией.

— Отец внутри? — крикнула я в окно.

— Ты ничему ему не поможешь. Уходи!

— Он в порядке? — крикнула я.

Доктор Вэй поправил очки и устало посмотрел на меня.

— Лазарет на карантине, Ли-лин! Понимаешь? Тебе нужно уходить.

— Отец в порядке?

Доктор замешкался.

— Если скажу, ты уйдешь?

— Конечно, доктор Вэй, — соврала я.

— Стало хуже, — крикнул он. — Он слег с болезнью.

Ужас нахлынул на меня.

— Он пытался уйти? — спросила я у доктора Вэя.

— Сделал два шага за дверь и рухнул, — ответил он.

Я смотрела на него, раскрыв рот. Отец был одной из жертв пауков, духом, который собирались съесть. Без куска духа он ослабнет, заболеет и умрет, но перед этим его сломают.

От вида пауков мне было плохо. Их точно послал Лю Цянь, чтобы навредить моему отцу или придержать его, пока не будет закончен ритуал по призыву Кулу-Янлин.

И снова Лю Цянь видел в отце препятствие, а меня не замечал. Пауки были посланы не за мной. Мне не нужно было сталкиваться с ними.

Я смотрела на жутких монстров и понимала, что могу развернуться и убежать. Я могла найти способ остановить ритуал Лю Цяня, не сталкиваясь с пауками. Мне не нужно было сражаться с ними.