Девятый круг

Глава седьмая

Следующий вторник хотелось промотать как муторную песню на магнитной ленте. Спал урывками, сон напоминал обморок. Наутро в номер пришел врач, осмотрел, сделал недоуменное лицо. Предложил одеться и следовать за ним – ведомственная поликлиника находилась рядом. Возражения в расчет не принимались. Смутно помнился кабинет, гудящая аппаратура. На голову что-то надевали, снимали показания приборов. Проверяли зрачки, реакцию на раздражители, доведя тем самым до белого каления.

– Сотрясения нет, – вынес вердикт доктор, – но приложили вас душевно. Думаю, отойдете. Выпишу таблетки – принимайте со строгой регулярностью. Сегодня о работе даже не думайте. Немного пройдете – потеряете сознание. Вы внимательно меня слушаете? Понимаете, что я говорю?

Общим хором его убедили, что против медицины лучше не идти.

Состояние было скверное. Проспал весь день. В номер заходили незнакомые люди, забрали испачканную одежду, вернули через несколько часов очищенную и отглаженную.

Только к вечеру стало лучше. В номер принесли еду. Поел, покурил, невзирая на усиленные рекомендации этого не делать. Боль отпустила.

В девятом часу вечера Михаил все же собрал группу. Все сидели смирно, опустив глаза, чувствовали себя без вины виноватыми. Нервничал один Славин. Оно и понятно: не смени его вчера Кольцов, сам бы получил по черепу.

– Как дочка? – спросил Михаил.

– Все в порядке, товарищ майор, – зачастил подчиненный, – кризис миновал. Машуля осталась дома с женой, она возьмет больничный. Садик временно закрыли, ожидается проверка с последующими увольнениями.

– Напугали вы нас, товарищ майор, – признался Москвин. – Сначала пропали без вести, потом явились такой… со сбитым прицелом. Как же так?

– Вот так, – огрызнулся Михаил. – Значит, рано сдавать на краповый берет. Выяснили адрес того дома?

– Фабричная, 48/2, – быстро сказал Некрасов. – Дом под снос, но когда снесут, неизвестно.

– Там оборудован тайник. Пользоваться телефоном не всегда удобно – обмениваются информацией, получают инструкции. Не думаю, что Штейнберг меня туда привел только ради того, чтобы дать по голове. Адрес для них, считай, провален. Больше туда не придут. Пусть сотрудники поищут тайник, но он наверняка пуст. Возможно, Штейнберг решил вернуться…

– Это не он, – огорошил Некрасов. – Дом, в котором проживают иностранцы, находится под круглосуточным наблюдением. Ведется скрытая съемка всех входящих и выходящих. Это обычная практика, независимая от нашей текущей работы. Фиксация производится из квартиры на первом этаже. Штейнберг вернулся с прогулки точно в 22.00 – фотокамера это зафиксировала. При хорошем увеличении видно лицо. Так что на вас, товарищ майор, покушался кто-то другой.

– Да, не он, – Кольцов поморщился. – В 21.45 Штейнберг покинул расселенный дом. Четверти часа хватило, чтобы быстрым шагом добраться до дома. На меня напали в 22 с копейками… Но это точно был мужчина.

– Запомнили хоть что-то? – спросил Вишневский. – Какой он был?

– Откуда мне знать, какой он был, – огрызнулся Михаил. – Дышал хрипло. Удар – и все поплыло. Надо выяснить, где находились в десять вечера Богомолов, Урсулович и Лазаренко. Хотя не верю, – признался он, – не та категория граждан. Нужны умение и хладнокровие. Или мы что-то о них не знаем. Этот тип вошел в дом и сразу почувствовал, что в нем кто-то есть, причем не его сообщник. Действовал импульсивно, но логично. Даю еще одну зацепку, – вспомнил майор, – за винным магазином по Красному проспекту – три таксофона в ряд. Штейнберг звонил из среднего, разговаривал минуты четыре. Нужно выяснить, кому звонил. Пробили телефон, по которому с остановки звонил Лазаренко? – Михаил уставился на Некрасова.

– Так точно, товарищ майор. За точным временем я не следил, но в течение десяти минут таксофон использовался трижды. Первый звонок – таксомоторный парк, служба вызова такси, – Некрасов усмехнулся, – видно, кто-то не дождался трамвая. Остальные звонки – на квартирные телефоны. Квартиросъемщики – некий Бондаренко Алексей Петрович, одинокий мужчина, живет с матерью, военный на пенсии. Второй телефон – Шумилин Родион Олегович. В квартире, помимо него, прописаны супруга Алина Дмитриевна и шестилетний сын Максим. Легче стало, товарищ майор?

– Нисколько. Но в уме держим.

– Со Штейнбергом надо что-то делать, – вступил в беседу Москвин. – Ведь все понятно. Это он убил Романчука. Это он привел вас в тот проклятый дом, где… мы вас чуть не потеряли. Он полностью осведомлен, держит в руках все нити. Расколоть негодяя – и дело закроем.

– Необязательно, – возразил Кольцов. – В смысле, расколем. С чего ему колоться? Романчука прикончил не он, просто мимо проходил. Вчерашний случай вообще недоказуем. Гулял перед сном, забежал в какой-то дом, потому что терпеть уже не мог. А по голове кого-то треснули – его вообще там не было. Не прокатит, Вадим. Самое противное, что это гражданин другого государства, владеющий иммунитетом. Посмеется нам в лицо, а мы утремся. Появится на Штейнберга что-то убедительное, тогда и будем решать.

– Сегодня состоялись похороны Запольского, – напомнил Некрасов. – Все прошло на уровне: цветы, люди, комфортная могилка в престижной части кладбища. Богомолов держал проникновенную речь. Из фигурантов присутствовали все, кроме Голубевой.

– А это что за протест? – не понял Кольцов.

– Должен же кто-то работать, – пожал плечами Некрасов. – Лилия Михайловна весь день находилась в отделе, занималась проектом. Остальные, за исключением Богомолова, в институт не вернулись. Похоронная церемония, потом поминки в кафе «Буревестник». У нас теперь свой агент в логове неприятеля, – улыбнулся капитан, – Вениамин Староселов. Гражданин нанес визит… пока вы, Михаил Андреевич, отходили после вчерашнего, поговорили по душам, и Венечка согласился оказывать нам содействие, что полностью укладывается в его интересы. Теперь вам не надо присутствовать в институте, чтобы знать, что там происходит.

– Понятно, – улыбнулся Михаил. – Что еще собрали по фигурантам?

– Немного, но есть, – вступил Алексей Швец. – У Погодиной в прошлом – семейная драма. Отец ребенка бросил семью, когда сыну исполнилось четыре года. Утрату переживала очень болезненно, уволилась с предыдущей работы, начала пить. В какой-то момент решила покончить с собой, но тут появилась мать в качестве ангела-хранителя и вытащила дочь из петли. Несколько месяцев лежала в психиатрическом отделении Барабинской районной больницы, как я понимаю, чтобы не знали в городе. Вроде вылечили, что бывает нечасто, вернулась в общество, сейчас неотличима от прочих граждан. Как работница – весьма ценная, на хорошем счету у начальства. О ее сомнительном прошлом знают немногие, в частности, первый отдел не в курсе. Мы не стали их пока информировать.

– Пока не надо, – согласился Кольцов. – Сломать человеку жизнь и вновь довести до петли никогда не поздно.

– У Мышковец Галины Сергеевны, – продолжал Швец, – есть дочь и внучка, проживают в этом же городе. С дочерью отношения нормальные, страстно любит и балует внучку. У дочери также в прошлом семейные ужасы – отсюда отсутствие мужа, но глубоко мы не копали. А также – сюрприз, товарищ майор – у Галины Сергеевны есть сын от первого брака, возраст – 27 лет, который в данный момент проживает с отцом в Венгрии. Так сложилось: бывший муж родом из Закарпатья, где исторически проживают этнические венгры. В общем, долгая история с не криминальным сюжетом. Венгрия – братская страна, участник Варшавского договора, но, тем не менее, факт интересный…

– И как вы все узнаете? – уважительно пробормотал Кольцов.

– Это еще цветочки, – хмыкнул Некрасов. – Урсулович Владимир Ильич, начальник первого отдела, добропорядочный службист, блюдущий режим секретности учреждения. У него больная жена, из дома практически не выходит, разве что в ближайший магазин за хлебом. Живут на его зарплату, которая не больно-то велика. Второе: в марте 80-го года единственный сын Владимира Ильича погиб в Афганистане. Молодой лейтенант, выпускник военно-политического училища был назначен замполитом роты после гибели предыдущего политработника. В должности продержался неделю, был убит во время зачистки кишлака. Жена от таких известий окончательно слегла. Урсулович переживал горе в себе, внешне это почти не отражалось, но можно представить… Официальная версия – несчастный случай во время учений на полигоне в Кушке, это поселок на юге Туркмении у афганской границы. Обстоятельства гибели сына Урсуловичу известны, но он поддерживает официальную версию, поскольку человек дисциплинированный и политически грамотный.

– А вот это уже серьезно, – насторожился Михаил. – От такого можно сломаться, пуститься во все тяжкие.

– Богомолов шифруется, что-то скрывает от жены, – подлил масла в огонь Некрасов. – Мужчина, конечно, видный, и возраст… гм, репродуктивный, но не факт, что это хождение на сторону. Изменился в последнее время, стал неразговорчивым, в выходные часто уходит из дома, берет такси, жене заявляет, что срочная производственная необходимость, но верится слабо.

– Ну и где его носит? – озадачился Кольцов.

– А хрен его знает, товарищ майор, – простодушно отозвался Некрасов, – но обязательно выясним. Информация, кстати, от соседей. Будут молчать, им неприятности не требуются. Следующая фигура – Лазаренко. Назначен ГИПом по протекции покойного Запольского. Чем уж он ему приглянулся – история темная. Но малый пробивной, чего не скажешь о его профессиональных качествах. Проект он тянет, но часто допускает ошибки, которые сваливает на других. На похоронах присутствовал, стоял, как все, со скорбной миной, но при этом украдкой поглядывал на часы. На поминках его не было, и на работу он больше не явился.

– Возможно, права была Голубева насчет его компетенции, – пробормотал Кольцов. – Этот тип заслуживает внимания, сам с ним поработаю… Что у нас по Голубевой? Она одна выглядит безупречно, не находите? У всех свои тараканы, свои скелеты в шкафах, а у нее ничего.

– Да, это подозрительно, – согласился Вишневский и немного смутился. – Не в том, конечно, смысле, что нельзя быть благонадежными… С такими фигурантами, как Голубева, одна нервотрепка. На них ничего нет. Работает в институте без малого двадцать лет. Пришла совсем молоденькой, после окончания Ивановского текстильного института. Пережила кучу директоров, ГИПов, председателей парткома и профкома. Перед начальством не гнется, по любому вопросу имеет собственное мнение, далеко не всегда совпадающее с мнением руководства. Компрометирующих фактов в биографии не выявлено. С будущим мужем, специалистом по автоматизации, познакомилась в 63-м, в том же году сыграли свадьбу. Домой возвращаются вместе. Жизнь течет по заведенному руслу: дом, работа, беготня по магазинам. В выходные – дача.

– Догадываюсь, откуда дровишки, – хмыкнул Михаил. – Вездесущий Венечка. Неплохо устроились, товарищи… Ладно, сегодня разрешаю отдыхать. В институт пока ни ногой, пусть приходят в себя. Завтра вечером продолжим наружное наблюдение. Чувствую, что после вчерашнего конфуза нужно хорошо поспать. – Михаил поморщился, начиналась головная боль. – Никакого покоя сегодня не было, весь день в коридоре радио гремело… Войну кому объявили?

– Так сегодня 19 мая, – напомнил Вишневский.

– Продолжай.

– Неловко за вас, товарищ майор, – осторожно заметил Швец. – Впрочем, понимаем, в каком вы состоянии. Праздник сегодня – День рождения пионерии. С раннего утра во всех школах – слеты, маевки, встречи с ветеранами, выносы знамен пионерских дружин…

«Пьяные пионеры купаются в фонтанах», – мысленно закончил Михаил.

– Счастливая пора… – мечтательно протянул Вадик Москвин. – Нет, правда, приятно вспомнить. Пионерские лагеря, походы, посиделки у костра; за бабушками ухаживали – тимуровское движение называется. Сбор металлолома – вообще увлекательное приключение. Так не хотелось взрослеть…

– Так ты и не повзрослел, – оскалился Швец.

– Да ну тебя… Меня, кстати, два раза принимали в пионеры, – похвастался Вадим.

– Как это? – не понял Вишневский. – В первый раз исключили за аморальное поведение?

– Не. В 64-м это было. Вступил, как все, в третьем классе. Отец был ведущим специалистом на химзаводе, получил новую квартиру, переехали во Фрунзенский район. Пошел в новую школу, а там народ еще не принимали в пионеры, только на мне красный галстук. Гордился, с презрением смотрел на эту школоту… Так мне знаете, что сказали? Не выделывайся, мол, будь как все, снимай галстук – ты еще октябренок. Расстроился сильно. Фотка есть, как мне второй раз повязывают галстук – стою такой кислый…

Сотрудники заулыбались.

– Вот именно: будь как все, – хмыкнул Кольцов. – А то неприятностей не оберешься.

20 мая, среда

К 18.00 небо потемнело, хлынул дождь. Люди, выходящие из института, бросились обратно переждать в вестибюле. Только несколько человек, самые решительные, побежали в дождь. В их числе был ГИП Лазаренко.

На ходу открывая зонт, Кольцов припустил за ним. Инженер добежал до навеса над крыльцом магазина «Овощи – фрукты», примкнул к остальным, которые там уже стояли. Михаил не стал искушать судьбу, нырнул под ближайший тополь. Зонт держал открытым: дождевые капли пробивали листву.

Лазаренко кусал губы, поглядывал на часы. Когда он поворачивал голову, Михаил опускал край зонта.

Сработал вибратор под курткой. Майор оттянул воротник, одновременно активировав радиостанцию. Движение отработанное, граждане по соседству, если не будут всматриваться, ничего не поймут. Многоканальная «Нева» позволяла связываться с несколькими абонентами одновременно.

– Товарищ майор, все в порядке? Вы так внезапно нас покинули, – забеспокоился Москвин.

– Иду по приборам, – пошутил Кольцов, – все штатно. Выполняйте поставленную задачу.

Стихия буйствовала несколько минут. Потом все внезапно стихло, словно и не было ничего, разбежались тучи, и миллионный город озарило яркое солнце. Народ оживился, выбираясь из убежищ.

Лазаренко быстрым шагом двинулся к светофору. Нетерпеливо подождал, пока загорится зеленый, перешел на противоположную сторону. Но, перейдя дорогу, вдруг повернул почему-то налево, хотя трамвайная остановка была прямо. Он пробежал мимо здания, где размещалось торговое представительство ФРГ, даже ухом не повел, свернул перед огромным гастрономом в «Доме под строкой». Целью оказался таксофон, расположенный на торце здания.

Будка была занята – разговаривала словоохотливая дама. Лазаренко изнывал, метался, как волк в клетке. В итоге встал, фактически прилип к стеклу, угрюмо уставился на говорливую особу. Та никак не реагировала.

В открытом окне издевалась Пугачева: «И переждать не сможешь ты трех человек у автомата!» Алла Борисовна на данном историческом этапе была везде – на радио, на телевидении, даже в кино (кинофильм «Женщина, которая поет»).

Наконец, телефон освободился, и Лазаренко влетел в будку.

Михаил терпеливо ждал на углу. Игорь Дмитриевич явно не собирался домой. Разговор продолжался несколько минут. Лазаренко вышел из будки немного обескураженный и уже никуда не спешащий. Видимо, встреча откладывалась. Он покрутился на месте, отправился вглубь дворов. Минут пятнадцать кружил по району, застроенному историческими зданиями, встал в очередь в киоск «Союзпечать». Время тянулось искалеченной черепахой.

Майор пристроился на лавочке за кустами, тоже ждал. В соседнем переулке страждущие граждане с банками и бидонами осаждали пивной ларек. Очередь за разбавленным «Жигулевским» выстроилась огромная. Доносились недовольные крики. В очереди работали «душманы» – предприимчивые, авторитетные на районе люди. Те, кто не хотел провести вечер в очереди, давали знаки парням характерного вида. Те забирали емкости, лезли в толпу и через минуту оказывались у окошка. Сопротивляться «душманам» было не принято, это могло закончиться неприятностью. Еще через пару минут вам доставляли ваши емкости – уже с пивом. Брали за услугу по-божески – примерно треть от суммы. «Институт душманства» был развит по всей стране и пока не представлял угрозы национальной безопасности. Ландшафт советских городов эти очереди, конечно, не украшали.

Сработала рация. На связи был Славин.

– Товарищ майор?

– Давай, только быстро.

– Довел Урсуловича до дома. Он снова стоял на перекрестке – весь потерянный, прямо жалко человека. Хоть бы в цирк сходил, что ли. Сейчас он дома, я убедился.

– Хорошо. Давай до связи.

– Подождите. – Кольцов скрипнул зубами. Женщина на соседней скамье смотрела с подозрением: с кем разговаривает этот прилично одетый гражданин? – Еще не все, товарищ майор. Людей не хватает. Виктор Алексеевич подключил к наблюдению нового сотрудника. Тот только что доложил: Богомолов вел себя необычно, домой не пошел, сидел какое-то время в соседнем дворе. Подошла машина, водитель окликнул Глеба Илларионовича. Тот быстро сел рядом с шофером, и машина ушла. Сотрудник молодой, опыта нет, собственное транспортное средство оставил за углом. Но запомнил номер и марку машины – старая «Волга» ГАЗ-21 серебристого цвета. Богомолов сильно нервничал.

– Понял, отбой.

Что-то все сегодня нервничали…

Лазаренко купил газету «Комсомольская правда», подался к автомату с газированной водой. Жары не было, но человек нервничал. Он жадно выпил стакан за три копейки, перешел аллею, сел на скамейку, развернул газету, углубился в чтение. Теперь он находился в профиль. Инженер уже не казался таким взвинченным, как десять минут назад. Поднялась женщина, сидевшая на соседней лавочке, стала удаляться, бросив на Кольцова озадаченный взгляд.

Снова включилась радиостанция.

– Вишневский на связи, – донеслось сквозь треск помех. – Вел Голубеву. Смех и грех, Михаил Андреевич. После работы с мужем побежали в ЦУМ. Там была очередь, но они, похоже, шли по предварительной записи. Прибежал сын с дачной тележкой… Купили что-то объемистое, хрупкое, повезли домой со всеми мерами предосторожности. Я спросил в очереди, что это было. Японский столовый сервиз «Фудзияма», плюс наборы хрустальных рюмок и фужеров. Видимо, очередь подошла. Вы бы видели, как они были рады, кроме сына, которому все по барабану. Помог родителям поднять покупку на четвертый этаж и куда-то убежал – видать, к девчонке. Вам не кажется, что это подозрительно? Такой товар… недешевый, в общем.

– Она из кассы взаимопомощи деньги взяла. Знаешь, Григорий, я бы тоже купил… Нормально все, отбой.

Паломничество продолжалось. В эфире появился Вадим Москвин, стал сетовать, что ему опять досталась Мышковец. У этой дамы точно не все дома! Отправилась на такси в дремучую даль: на край города, в Калининский район. Там новые жилые массивы «Родники» и «Снегири» – люди уже живут, но территория еще не облагорожена. Повсюду грязь, все недоделано. Попросила таксиста подождать, сама растворилась в чреве 12-этажного дома. Лифт умчался, а прыгать с такой скоростью Москвин не умеет, поэтому не знает, в какую квартиру она приехала. На выбор – несколько верхних этажей, порядка тридцати квартир. Таксисту заплатила, он ждал в машине возле дома. Пришлось разбудить человека, показать корочки. Водитель полностью проникся. Но по существу ничего не сказал. Вроде к колдуну пассажирка приехала. Молчала всю дорогу, тоскливо смотрела в окно, а когда въехала в район, пробормотала задумчиво: «Ни за что бы не подумала, что здесь живет приличный колдун…»

– Какой колдун, Вадим, проснись, – скрипнул зубами Кольцов. – Колдунов не существует, тем более в нашей стране.

– Он так услышал, – объяснил сотрудник. – Мужчина положительный, в годах. Все понял, обещал на обратном пути разговорить пассажирку. Мышковец отсутствовала недолго, вернулась еще мрачнее. Вышла на Восходе, пошла домой. Таксист дождался меня – я следом катил. Так и не смог разговорить пассажирку. Пытал, что за колдун, но Мышковец замкнулась, попросила не донимать ее расспросами. Снова пустышка, товарищ майор.

– Ладно, подежурь еще часок у ее дома, потом уходи.

В дело вступали мистические силы – только их не хватало для полного комплекта.

Лазаренко убрал газету в кожаный «дипломат» и отправился в путь. Видно, настало время.

Михаил выждал полминуты и пристроился ему в хвост. Лазаренко перебежал трамвайную линию, направился к автобусной остановке. Подошел старенький «ЛиАЗ». Кольцов ускорился, он видел, что инженер вошел в переднюю дверь, и припустил к задней. На носу уже сидели очки с нулевыми диоптриями – не лучшая маскировка, но все же.

Инженер Лазаренко все дальше отдалялся от дома, и это интриговало. Автобус не был забит под завязку, шел по короткому маршруту, но пассажиров хватало. Сзади поднажали, майора вдавили вглубь салона. Он схватился за поручень, скосил глаза. Лазаренко находился на передней площадке, тоже держался за поручень, смотрел в окно. Водитель не спешил, автобус медленно катил по маршруту, подскакивая на неровностях асфальта. Слева остались задворки Оперного театра, чахлый сквер со скрюченными тополями.

– Прокомпостируйте, пожалуйста. – Стоящая рядом девушка в модном шарфике сунула ему билет.

Михаил потянулся к компостеру, проштамповал пронумерованный клочок бумаги. Наличный расчет в общественном транспорте отсутствовал (очевидно, для удобства пассажиров). Билеты продавали в будках на остановках – по шесть копеек за штуку (троллейбусные – по пять). В непробитом виде они считались недействительными. Человек, не успевший купить билет, автоматически становился «зайцем». Теоретически билеты продавал водитель, но дождаться их в набитом салоне было нереально. Граждане, садящиеся в автобус, старались держаться подальше от компостеров: замучаешься пробивать. Фраза «Передайте, пожалуйста» становилась в общественном транспорте самой популярной.

– Спасибо. – Девушка забрала билет и отвернулась.

Проехали еще одну остановку. Лазаренко выходить не собирался. Под курткой завибрировала рация – самое время, конечно. Майор машинально стал нащупывать тумблер, чтобы выключить устройство.

– Ваш билетик, – прозвучало над ухом.

Поездки в общественном транспорте сопрягались с риском. Над душой нависла мясистая дама – контролер. С такой не забалуешь. Проверки в транспорте иногда случались, но почему именно сегодня? Народ выкручивался как умел. Билетик из другого автобуса не годился – каждое транспортное средство оснащалось компостером с уникальным рисунком.

– Ваш билет, говорю, гражданин? – басом повторила дама. – Вы плохо слышите? Будем платить штраф? – она повысила голос.

На них поглядывали люди, на всякий случай помалкивали. Поездка без билета считалась видом спорта – иногда с выплеском адреналина.

Вышел из задумчивости Лазаренко, закрутил головой. Михаил подвинулся – чтобы контролерша его закрыла.

– А вы плохо видите? – процедил Михаил, бегло показывая служебные корочки. Он бы с удовольствием купил билет, крохобором он не был, но – как?

– Что вы мне суете? – разозлилась дама. – А еще такой приличный с виду гражданин! И не стыдно!

Весь автобус был уже в курсе. Вытягивал шею Лазаренко, шушукались и посмеивались остальные пассажиры.

– КГБ… – прошипел на ухо даме Михаил и сунул удостоверение прямо ей в глаза. – Хотите неприятностей, уважаемая?

Работница стушевалась, прекратила нападки. Кажется, прозрела – стала покрываться нехорошими пятнами. Безбилетником Кольцов не являлся, имел право на бесплатный проезд. Какие же бестолковые эти сограждане! Контролерша попятилась, спряталась за девушку в модном шарфике, которая ничего не поняла. Михаил отвернулся.

Поездка продолжалась, на него уже не смотрели. Через минуту он рискнул повернуть голову. Как вовремя! Лазаренко протискивался к выходу в переднюю дверь.

«А сам-то он покупал билет? – мелькнула мысль. – Или проездной у вас, товарищ?»

Похоже, пронесло: объект ничего не заметил. Михаил стал проталкиваться к задней двери. Вынесло потоком: на Центральном парке выходили многие.

Лазаренко не смотрел по сторонам, бодро шагал по тротуару, помахивая «дипломатом». Майор облегченно выдохнул: обошлось. Он выбрал безопасную дистанцию, продолжал работать. Очки на всякий случай не снимал, поднял воротник плаща.

Снова сработала рация:

– Это Швец. Задержался с докладом, товарищ майор, не было ничего интересного. В данный момент Ирина Погодина стоит в очереди в кассу кинотеатра «Победа», собралась на вечерний сеанс. В контакт ни с кем не вступала.

Ну конечно. Днем ранее она разглядывала афиши, сегодня пошла в кино. Ничего интересного.

– Хорошо, следи за ней. Встань в очередь и тоже купи билет.

– Меня и так пропустят, товарищ майор…

– Купи билет, кому сказано. Не обеднеешь. Что показывают?

– «Золото Маккенны», старье американское. Его крутили несколько лет назад; очевидно, не все еще насладились.

Фильм по-своему был неплох. Омар Шариф, Грегори Пек, индейцы, золотоискатели, бандиты, загадочный каньон, набитый пропавшим золотом апачей. В качестве дополнения – обнаженная индианка, прыгающая со скалы в воду…

Швец отключился. Михаил ускорился: Лазаренко пошел в отрыв. Пока помалкивал капитан Некрасов; он пас Штейнберга и в последний раз выходил на связь в 17.30.

То, что Штейнберг опасный тип, уже понятно. Но точно не дурак. После вчерашнего инцидента на Фабричной он не мог не знать, что его пасут. Кто бы ни ударил Кольцова, немца уже известили, иначе никакой он не шпион. Следили для галочки.

Лазаренко вошел в Центральный парк через главный вход. Здесь стояли будки с игральными автоматами, киоски. Разбегались аллеи. Далеко за деревьями возвышалось «чертово колесо». Отдыхающих в парке было немного: все же рабочий день. Деревья и кустарники росли густо, это был настоящий лес.

Лазаренко, не оглядываясь, шел по дорожке. Обернулся только раз, но «топтун» ушел на соседнюю аллею. Инженер забрался в какую-то глушь. Аллея была пуста, здесь имелась лишь одна лавочка. Лазаренко притормозил, стал прохаживаться взад-вперед. Сел, нетерпеливо покачивая ногой.

Михаил ушел с дорожки, приблизился «лесом» и встал за деревом.

Происходящее интриговало. Зацокали каблучки, в прорехах листвы показалась женская фигура – невысокая, худенькая, со стрижеными темными волосами. Короткий плащ был расстегнут. Каблучки застучали чаще. Лазаренко вскочил – и в следующее мгновение мужчина и женщина слились в трепетных объятиях! Они целовались взахлеб, никого не смущаясь (хотя никого и не было), женщина тихо смеялась, а майор госбезопасности за деревом чувствовал себя полностью одураченным!

– Прости, любимый, не могла раньше, правда, не могла… – бормотала женщина. – Мне кажется, Родион начинает что-то подозревать… Еще твой позавчерашний звонок – я кое-как выкрутилась…

– Алиночка, любимая, скоро все закончится… – бормотал Лазаренко, давая волю рукам. – Я расскажу жене, ты расскажешь мужу… Начнем новую жизнь, и гори оно все синим пламенем… Нужно только немного подождать…

В их слиянии было столько страсти, что это завораживало. Любовники не могли оторваться друг от друга, они буквально приклеились, упоенно целовались. Это был не просто роман на стороне – какая-то неуправляемая стихия…

– Куда пойдем, дорогой? У меня так мало времени…

– Пойдем скорее. – Лазаренко оторвался от любовницы, потянул ее за руку. – Здесь недалеко гостиница «Локомотив», можно снять номер на два часа… Вернее, нельзя, но если очень хочется, то можно… – Он нервно засмеялся. – Это неопасно, не волнуйся, пойдем скорее…

Он повлек женщину дальше по дорожке, и вскоре они исчезли. Держать влюбленным свечку острого желания не было. Словно в душу наплевали!

С унылым видом Михаил выбрался на дорожку, пристроился на пустую лавочку. В невольном восхищении покрутил головой. Ай да ГИП! Прямо гип-гип-ура!

В квартире, куда он звонил с остановки, были прописаны некие Родион и Алина Шумилины. Что еще непонятного? Скрываемый от всех страстный роман «примерного семьянина» – и больше ничего. Втюрился со всеми потрохами, без надежды на ремиссию. Просто химия и жизнь. Видимо, бывает и такое (хотя достаточно редко).

Михаил закурил болгарскую сигарету, задумался. Несколько часов псу под хвост. Это нормально, познание истины – процесс долгий и многоэтапный. Но все равно обидно.

Значит, Лазаренко не предатель, можно удалить человека из списка подозреваемых? За адюльтер в СССР пока не судят. Возникал интересный вопрос: мешает ли наличие любовницы участию в шпионских играх? Да, мешает, но это вовсе не значит, что Лазаренко не шпион…

Однако настроение испортилось. Он докурил, поискал глазами урну, не нашел и выбросил окурок под лавку. Можно было возвращаться, позвонить жене и раньше лечь спать…

Заработала рация.

– Товарищ майор, я в кинотеатре, в фойе, – глухо отчитался Швец. – Ирина Погодина здесь, в зал еще не заходила. Сеанс начнется через пять минут. Рядом со мной капитан Некрасов.

– Хорошо, удачного просмотра. Стоп! – Неведомая сила стряхнула майора с лавочки. – Какой еще капитан Некрасов? Он же Штейнберга пасет!

– Вот именно, – ухмыльнулся Швец. – Штейнберг тоже здесь, в кино пришел. Но к Ирине не подходит. Она осматривает картинки в рамочках, а немец в соседнем зале, где вокально-инструментальный ансамбль, мы его отсюда видим. Я, кстати, тоже удивился, когда ко мне подошел Виктор Алексеевич.

– Это точно Штейнберг?

– Обижаете, товарищ майор. Некрасов вел его через весь центр, привел в кинотеатр, отстояли в кассу. Это Штейнберг… или его брат-близнец. Седая голова, усики, серая куртка с капюшоном…

– Подожди, давай уточним. То есть Погодина и Штейнберг независимо друг от друга пришли на сеанс, а сейчас делают вид, что друг друга не знают?

– Все точно. Есть, конечно, незначительная вероятность, что это совпадение. Но крайне маловероятно. Двери открываются, товарищ майор, народ начинает просачиваться в зал. Сегодня не аншлаг, но зрителей хватает…

– Так, следите за ними! Окажутся рядом, будут разговаривать, чем-то обменяются – брать обоих! Сразу, не ждать окончания сеанса! Если кто-то из них уйдет раньше – брать на выходе. Пусть Некрасов вызывает подкрепление. Я скоро буду…