Мы вернулись к обычном разговору, пока спускались по длинной лестнице, ведущей в подземелье Цирка Проклятых. Кивнули охране, сказали привет тем из них, кто числился в друзьях, и узнали больше о тренировках нового балета в Нью-Йорке. Натаниель рассказал о танце, который они поставили в Данс-Макабре, который был именно танцевальным клубом, а не стрип-клубом. Я не принимала участие в разговоре о работе, потому что моя была немного более тяжела для восприятия или пришлось бы рассказывать о еще не закрытых полицейских делах; еще одной причиной было то, что это убьет все настроение Джей-Джей. Мужчины, по большей части, спокойно могли говорить со мной о моей профессии.
Комната Джейсона была одной из самых укомплектованных, с ванной и огромным душем. Мы закрыли за собой дверь в спальню и повисло молчание, было слышна только работа кондиционера. Все комнаты были вырезаны в естественной системе пещер, так что на самом деле не нуждались ни в нагреве воздуха, ни в охлаждении, но иногда все-таки это было нужно, а Жан-Клод никогда не был скуп. Думаю, он разбаловал нас всех.
Джей-Джей поцеловала Джейсона и сказала:
— Пойду освежусь и переоденусь во что-нибудь более комфортное.
Она пошла в ванную, большая сумка качалась на плече. Я сказала ей вдогонку:
— Это на самом деле будет более комфортным или наоборот?
Она рассмеялась.
— Скоро все увидишь.
— Черт, это значит и мне понадобится нижнее белье.
Она оглянулась, пока открывала дверь.
— Ну, не знаю, голая ты тоже сойдешь.
Она мне улыбнулась с подтекстом и проскользнула в дверь, до того как я смогла ответить. Что было хорошо, у меня не было ответа. Я просто уставилась на закрытую дверь, внезапно почувствовав себя оленем на шоссе в свете фар.
Джейсон обнял меня.
— Не злись, хорошо? И помни, ей нравятся девушки гораздо больше парней.
Я достаточно вышла из транса, чтобы увидеть его лицо.
— Ты не единственный ее бойфренд, да?
— Нет, но только у меня с ней серьезные отношения.
Натаниель обнял меня с другой стороны и на минутку я оказалась в теплом уютном сэндвиче. Мне это нравилось и они оба об этом знали.
Объятия помогли мне успокоиться.
Натаниель меня поцеловал.
— Пойду принесу тебе белье и обувь.
— Я и сама могу, — сказала я.
Он ухмыльнулся.
— Ты долго будешь выбирать или используешь как предлог, чтобы долго не возвращаться; не волнуйся, я выберу что-нибудь подходящее.
С его доводами спорить я не могла, поэтому даже не пыталась. Я способна учиться. Он ушел, я осталась и Джейсон держал меня. Я поняла, что он меня держал не только потому, что хотел меня успокоить.
— Ты тоже нервничаешь, — сказала я.
— Никогда еще ни одна женщина для меня столько не значила, Анита; немного страшно.
— И восхитительно, — сказала я, держа руки вокруг его талии и смотря в весенне-голубые глаза. Он выглядел обеспокоенным и уже не пытался это скрыть.
— Да, — ответил он, — восхитительно, и страшно.
Я обняла его, положив голову в теплоту его шеи.
— Все получится.
Он обнял меня крепче, сила его рук прижала меня к нему.
— Надеюсь, Анита. Боже, очень надеюсь.
Мне хотелось и дальше его успокаивать, но нам нужно быть честными друг с другом. Я подалась назад, чтобы видеть его лицо и сказала:
— Я пыталась помочь Ричарду наладить отношения с несколькими его подругами и каждый раз не очень хорошо получалось.
— Как с Завистью, — сказал Джейсон.
— Ага.
— Думаю, если бы Ричард удовлетворял потребность в грубости с тобой, то не стал бы делать этого с Завистью.
Я пожала плечами.
— У него не хватало времени, чтобы видеть Зависть, встречаться с очередной земной цыпочкой и впихнуть еще и БДСМ встречи в свое расписание. У него в городе полноценная работа и целая куча семейных обязанностей с родителями, братьями и сестрами.
— Ричарду нравится очень грубый секс, почти никому в нашей стае такой не нравится; когда играешь так агрессивно, то не можешь просто пропускать ходы.
Я была согласна.
— Потому что все может смешаться и пойти наперекосяк.
Джейсон кивнул.
— Поэтому он и потерял Зависть.
На его лице отразилась грусть. Я переместила руки ему за плечи, сжала и немного покачала его.
— Забудь об этом; мы — не Ричард. Мы всегда больше заботились об общих потребностях, чем о своих и правильно расставляли приоритеты.
Он улыбнулся и улыбка почти дошла до глаз.
— Ты сейчас увидишь Джей-Джей и меня в одной кровати; встряхнись, если не отпустишь ни одной лесбийской извращенной шутки, я разочаруюсь.
Он улыбнулся мне в полный рот, улыбка наполнила его глаза сиянием.
— Если бы я сказал, что никогда не фантазировал о вас двоих в постели, я бы так сильно соврал.
Я обняла его, улыбаясь.
— Мой распутный волк вернулся.
Он обнял меня в ответ.
— Спасибо, Анита, за все.
Хотела ответить — поблагодаришь меня после, но это бы свело на нет все спокойствие, которого я добилась, так что просто сказала:
— Не за что.
Натаниель вернулся, неся мое белье и шелковые шорты для себя. Джей-Джей открыла дверь ванной, одетая в светло-голубую как у куколки ночнушку. Она облегала ее тело, показывая все изгибы, холмы и впадины. Она расчесала свои длинные, прямые волосы и они окружали ее лицо как блестящий занавес. Она также немного подвела глаза темным цветом. Мы все втроем смотрели на нее. Джейсон сказал:
— Ты потрясающа; то, что ты меня любишь, заставляет меня лучше о себе думать.
Она ухмыльнулась, напомнив мне Джейсона.
— Выражение ваших лиц, когда я появилось, было просто идеальным.
— Чем же оно был идеальным? — спросил Натаниель.
— Мы обсудим это позже; а сейчас на вас полно лишней одежды.
— Мы с Анитой переоденемся и дадим вам побыть наедине.
Натаниель взял меня за руку и направился в сторону ванны и Джей-Джей, сияющей в дверях.
— Звучит хорошо, — сказала она и ушла с нашего пути. Мы закрыли дверь под звуки ее смеха и тихого шепота Джейсона.
Натаниель выбрал черную ночную сорочку и пару черных туфель с ремешками на шпильках. Сорочка была прозрачной и как только я натянула ее на себя, мои соски проступили сквозь тонкую материю, затем я развернулась и оглядела себя сзади; в общем это белье из разряда, в которым ты притворяешься, что не голая, но будешь уверена, что разглядеть можно все, даже сквозь черную ткань.
— Я бы выбрала что-нибудь менее прозрачное, — сказала я.
— Знаю, но ты будешь не против, если Джейсон порвет такую сорочку, а вот если он порвет шелковую — ты будешь ворчать.
— Ах да, мы же обсуждали, что он может срывать с меня одежду.
— Ты так сказала это, как будто тебе это не нравится. Я же знаю, что нравится.
Я не смотрела в зеркало, чтобы не видеть, как сильно смутилась. Оно и так чувствовалась плохо; не нужно было еще и получать визуальное представление. Натаниель обнял меня сзади и повернул, чтобы я видела нас обоих в зеркале.
— Ты выглядишь потрясающе и когда выйдешь отсюда, сможешь соперничать с выражениями на лицах, которые до этого вызвала Джей-Джей.
Это тоже меня смутило, но по другим причинам.
— Я не соревнуюсь с Джейд.
— Ты спишь с Джейд.
— Я не соревнуюсь с Завистью.
— Это правда, и это, честно говоря, немного странно.
— Почему?
— Потому что в ней 180 сантиметров, большинство из которых ноги и классическая модельная внешность; обычно такое выводит из себя большинство женщин.
Я пожала плечами, хотя его руки обнимали меня.
— Разница между нами в росте — 15 сантиметров. Мы сложены настолько по-разному, что смешно даже сравнивать нас, это как лошадиные скачки между Клейдесдальской лошадью-тяжеловозом и чистокровной скаковой лошадью. Они обе лошади, но на этом сходство между ними кончается.
Он рассмеялся, обнял меня и поцеловал в щеку.
— Это самая разумное сравнение, которое я когда-либо слышал от женщины. Ты действительно совсем не сравниваешь себя с другими?
— Не с женщинами, которые сильно отличаются от моего телосложения. В этом просто нет никакого смысла. Когда я была моложе, делала это чаще, но в конце концов поняла, что сравнивать себя с женщиной, которая высокая и длинноногая все равно что сравнивать себя с мужчиной из тренажерного зала, который за 180 сантиметров — не моя весовая категория. Я в легком весе, а они тяжеловесы; или говоря старым водевильским языком актрис, Зависть — жеребец, а я пони. Никто из них не лучше другого, они просто разные.
— Отличия могут быть существенны.
Я кивнула, улыбаясь.
— Могут и с Джей-Джей я тоже себя не сравниваю, потому что она балерина и чтобы получить такое тело, ей пришлось приложить неимоверное количество усилий. Она профессиональная спортсменка; я же работала над тем, чтобы можно было убежать от плохих парней.
— Или наоборот — преследовать, — сказал он.
— Или так, — ответила я.
— Я сравниваю себя с другими танцорами и некоторыми другими мужчинами.
Я повернулась, чтобы можно было смотреть прямо на него, а не на отражение.
— Ты только что сказал, что твое тело тебя в чем-то не устраивает?
Он пожал плечами.
— Немного.
— Ты один из самых красивых мужчин, которых я знаю и один из самых искусных любовников; как тебя может что-то не устраивать?
— Я раздеваюсь на сцене, Анита. Посетители обсуждают мое тело прямо при мне или онлайн; трудно не обращать на это внимание.
— Значит, то, что я говорю тебе, что ты красив, не до конца помогает тебе справиться с проблемой, — сказала я.
— Нет, потому что проблема не связана с логикой или даже реальностью; она скорее нелогична, больше эмоциональна и связана с самокритичными голосами, которые есть в каждой голове.
— Думаю, у каждого есть с этим проблемы.
Он кивнул и улыбнулся.
— Но сегодня мы займемся сексом в одной комнате с Джейсоном и Джей-Джей, и это будет круто.
Я повернулась и погладила его плечо.
— Ты мой маленький вуайерист.
— Нет, я твой большой вуайерист; это одно им моих самых главных извращенных сексуальных предпочтений.
— Ты также и большой эксгибиционист, — сказала я.
— Ага, и сегодня ночью будет и то и другое. Дай мне переодеться и займемся делом.
— Тебя вообще ничего не смущает?
— Если кто и может помочь Джей-Джей с этой проблемой, так это мы.
Я кивнула, потому что звучало разумно, даже логично, но…
— Я не вуайерист и не эксгибиционист.
— Не совсем, но есть два обстоятельства, благодаря которым все получится.
— Какие?
— Ты друг Джейсона и любовница.
— Тут уж не поспоришь, — сказала я.
Он начал раздеваться и я отвернулась, чтобы не отвлекаться. Когда он раздевался, мне всегда хотелось дотронуться до него, а сегодня такие прикосновения нам понадобятся для групповой деятельности. Даже просто то, что я подумала об этом, уже было немного странно. Моя жизнь; иногда она меня удивляет, иногда просто заставляет обронить — «Что?».