Джим Пуговка и машинист Лукас

Глава четвертая, в которой начинается удивительное морское путешествие на корабле невиданной конструкции, а Лукас убеждается, что на Джима Пуговку можно положиться

Настало время ужина. Джим плотно поел и принялся отчаянно зевать, всем своим видом давая понять, что он прямо-таки с ног валится от усталости и буквально засыпает на ходу. Это несколько удивило госпожу Каакс, которой обычно стоило немалых трудов отправить его в постель, но, глядя на размякшего Джима, она решила, что, может, и вправду мальчик очень устал или просто повзрослел и поумнел. Когда он уже лежал в постели, она, как всегда, зашла к нему в каморку, подоткнула со всех сторон одеяло, поцеловала на ночь, погасила свет и пошла в кухню, где собиралась еще немножко повязать: она вязала Джиму новый свитер.

Джим лежал в постели и терпеливо ждал. В окошко светила полная луна. Было очень тихо. Только слышался легкий шум морского прибоя да постукивание спиц, доносившееся из кухни.

Джим вдруг подумал о том, что никогда ему не придется носить этот новый свитер, а еще он пытался представить себе, что бы делала госпожа Каакс, если бы знала…

И от этих мыслей у него стало так тяжело на душе, что он готов был уже расплакаться или даже побежать в кухню к госпоже Каакс и рассказать ей все как есть. Но тут он вспомнил слова, сказанные ему Лукасом на прощание, и понял, что должен молчать несмотря ни на что. Хотя это было и очень трудно – даже взрослому было бы нелегко, притом что взрослый – все-таки целый подданный; что уж тут говорить о маленьком человеке, который был всего-навсего половинкой подданного.

Собираясь отправиться в ночное путешествие, Джим не учел одного важного обстоятельства – он действительно очень устал. Ни разу в жизни ему еще не приходилось так долго бодрствовать. В темноте глаза его слипались сами собою – прямо хоть спички вставляй. Вот бы походить, побегать или поиграть! А то лежи в теплой кровати без движения – конечно, тут всякий заснет.

Джим думал о том, как было бы приятно сейчас просто закрыть глаза и спать, но он понимал, что не может себе этого позволить, и потому изо всех сил боролся со сном – тер глаза, щипал себя, ворочался с боку на бок. И все же в конце концов сон сморил его.

Ему снилось, будто он стоит на берегу и видит, как удаляется в ночи паровоз Кристи. Он быстро шел по волнам, как по твердой поверхности. А в кабинке машиниста, в свете фар, Джим увидел Лукаса, который махал ему своим красным носовым платком и кричал:

– Почему ты не пришел?.. Прощай, Джим!.. Будь здоров, Джим! Голос его казался каким-то чужим, глухим эхом отзывался он в ночной тишине. Но тут вдруг налетел сильный порыв ветра, засверкали молнии, загрохотал гром, и сквозь рев разбушевавшейся стихии Джим снова различил голос Лукаса:

– Почему ты не пришел?.. Прощай, Джим!.. Будь здоров!.. Будь здоров, Джим!

Паровозик становился все меньше и меньше, последний раз мелькнул слабый свет фар, и вот он уже исчез где-то вдали, за темным горизонтом. В отчаянии Джим хотел броситься следом за паровозом, но ноги его словно приросли к земле. От невероятного напряжения Джим проснулся и тут же вскочил с постели.

Комната была залита лунным светом. Интересно, который сейчас час? А госпожа Каакс? Легла ли она уже спать? Неужели уже поздно и все, что он видел во сне, произошло в самом деле?

В этот самый момент часы на башне королевского дворца пробили полночь.

Джим быстро оделся и собрался уже было вылезти из окна, но тут вспомнил о письме. Он не мог уйти, не оставив записки госпоже Каакс. Иначе она очень огорчится. А он меньше всего хотел ее огорчать. Дрожащими руками он вырвал листок из тетради и нарисовал такую картинку:

Это означало: я уехал вместе с Лукасом и Кристи. А потом он еще пририсовал:

Это означало: не расстраивайся! В конце он сделал такой рисунок:

Это означало: целую тебя, твой Джим. Затем он положил листок на подушку и потихоньку вылез из окна.

Когда он прибежал к назначенному месту, ни Лукаса, ни Кристи там уже не было. Джим помчался к морю. Тут он увидел Кристи, который стоял спущенный на воду. Верхом на паровозе сидел Лукас. Он как раз натягивал парус на мачте, которую установил прямо на кабинке машиниста.

– Лукас! – закричал Джим, запыхавшийся от быстрого бега. – Подожди, Лукас! Я пришел.

Лукас обернулся, и удивление на его лице сменилось радостью.

– Смотри-ка, Джим Пуговка! – сказал он, улыбаясь во весь рот. – А я уже решил, что ты не придешь. Часы-то давно пробили полночь.

– Да, я слышал, – ответил Джим, заходя в воду.

Лукас протянул ему руку, и Джим взобрался на паровоз.

– Понимаешь, – продолжал Джим, – я забыл написать письмо. Вот и пришлось вернуться.

– А я боялся, что ты проспишь, – сказал Лукас и выпустил большой клуб дыма.

– Я вообще глаз не смыкал, – ответил на это Джим.

Тут он, конечно, немножко приврал, но ему очень не хотелось выглядеть плохо в глазах Лукаса.

– Неужели ты бы уехал без меня? – спросил Джим.

– Как тебе сказать? – ответил, помедлив, Лукас. – Я бы, конечно, еще немножко подождал, а потом, наверное… Ведь откуда мне знать, может, ты передумал. Всякое бывает, правда?

– Но ведь мы же договорились! – Голос Джима звучал укоризненно.

– Конечно, – согласился Лукас. – Знаешь, я страшно рад, что ты сдержал свое слово. Теперь я твердо уверен, что на тебя можно положиться. А кстати, как тебе нравится наш пароход?

– Здорово! – сказал Джим. – Я почему-то всегда думал, что паровозы тонут в воде.

Лукас, довольный, ухмыльнулся.

– Конечно, они тонут, если не слить воду из котла, не очистить тендер и не задраить двери, – объяснил он и выпустил несколько маленьких облачков дыма. – Это такая маленькая хитрость, которую знает, конечно, не всякий.

– Что-что нужно сделать с дверями? – переспросил Джим, который еще ни разу не слышал такого диковинного слова.

– Задраить, – повторил Лукас. – Это значит заткнуть как следует все щели паклей и замазать смолой, чтобы туда не проникала вода. Если кабина машиниста будет водонепроницаемой, а котел и тендер пустыми, то Кристоф никогда не пойдет ко дну. А так из кабины получается отличная каюта, в которой можно, например, укрыться от дождя.

– А как же в нее попасть, если все двери будут крепко-накрепко заделаны? – поинтересовался Джим.

– Мы можем забираться через тендер, – объяснил Лукас. – Видишь, если знать, как что делать, то и паровоз будет плавать как утка.

– Вот это да! – восхищенно сказал Джим. – Но ведь он весь из железа?

– Ну и что? – ответил Лукас и, довольный, сплюнул в воду – у него получилась отличная двойная петля. – Корабли тоже делают из железа. Или вот канистра – тоже бывает из железа, а не тонет, пока в нее не попадет вода.

– Понятно, – удовлетворенный объяснением, ответил Джим. Приятно, когда у тебя такой умный друг. С таким не пропадешь.

Теперь он был очень рад, что сдержал свое слово.

– Ну что ж, если ты не возражаешь, давай трогаться в путь.

– По рукам, – согласился Джим.

Они отвязали канат, который тянулся от Кристофа к берегу. Ветер надул паруса, мачта тихонько скрипнула, и удивительный корабль двинулся вперед.

На море не было слышно ничего, кроме легкого свиста ветра и плеска небольших волн, что разбивались о нос корабля.

Лукас и Джим молча смотрели, как удаляется от них в тихой ночи освещенный луной берег мирной Медландии, а вместе с ним и домик госпожи Каакс, и дом господина Пиджакера, и крошечная железнодорожная станция, и королевский дворец, примостившийся между двумя горными вершинами.

По черной щеке Джима скатилась крупная слеза.

– Тебе грустно? – тихонько спросил Лукас. Его глаза тоже подозрительно поблескивали.

Джим шумно шмыгнул носом, быстро вытер глаза и, сделав над собою некоторое усилие, бодро сказал:

– Нет, все в порядке.

– Знаешь, лучше не будем больше смотреть туда, – решил Лукас и легонько хлопнул Джима по плечу.

Они повернулись и теперь смотрели только вперед.

– Ну вот! – сказал Лукас. – Набью-ка я себе новую трубочку, и мы с тобой немножко поболтаем. – С этими словами Лукас достал свою трубочку, набил ее свежим табачком, как следует раскурил и принялся болтать с Джимом. За разговорами друзья и не заметили, как к ним снова вернулось хорошее настроение – они смеялись и были очень довольны. Так и плыли они себе по морским просторам, залитым лунным светом.