Джим Пуговка и машинист Лукас

Глава шестая, в которой толстая желтая рожа чинит всякие препятствия

Пекин оказался очень густонаселенным городом, и населен он был исключительно китайцами. От невообразимой сутолоки и суеты, царивших на улицах Пекина, Джиму, никогда в жизни не видевшему такого столпотворения, сделалось прямо-таки дурно.

У всех китайцев были узкие глаза-щелочки, на головах – большие шляпы, из-под которых выглядывали волосы, заплетенные в косицы. Они крепко держались за руки, причем не как попало, а строго по росту – китаец повыше держал за руку китайца поменьше, а тот в свою очередь прицеплялся к еще более мелкому китайцу и так далее и так далее, до самого последнего китайца, который был уже совсем крошечный – величиной с горошину. Держал ли тот кого-нибудь за руку, за неимением лупы сказать было трудно.

Вся улица была запружена народом – это китайцы гуляли со своими детьми (у них всегда очень много детей, а у детей, в свою очередь, тоже много детей, поэтому у них в одной семье получается сразу много-много поколений – три, четыре, пять, шесть и так далее). Казалось, будто все вокруг кишмя кишело людьми, которые беспорядочно сновали туда-сюда и при этом отчаянно жестикулировали. При виде такой кучи-малы у Джима прямо голова пошла кругом и в глазах зарябило.

Кроме тьмы-тьмущей китайцев, в Пекине было еще несметное количество домов, а каждый дом имел много-премного этажей, и у каждого этажа была сделана своя собственная золоченая крыша с такими обвислыми краями, которые на конце загибались кверху.

На каждом окошке висел пестрый флажок или фонарик, а на всех боковых улочках были натянуты бельевые веревки: сотни веревок тянулись с одной стороны улицы на другую – это чтобы сушить белье. Ведь китайцы – очень чистоплотный народ. Ни один уважающий себя китаец не наденет грязную одежду, даже самый крошечный китаец, тот, что величиной с горошину, каждый божий день стирает свои вещички и вешает их на тонюсенькую веревочку, толщиной в обыкновенную нитку.

Кристи пришлось изрядно попотеть, чтобы протиснуться сквозь толпу и никого не подавить. По тому, как он пыхтел, видно было, что ему это стоит невероятных усилий. Боясь, что кто-нибудь все-таки угодит под колеса, Кристи беспрестанно сигналил, расчищая себе путь среди шныряющих туда-сюда китайцев и их детей. Казалось, еще немножко – и он просто сломается от напряжения.

Но вот наконец друзья добрались до главной площади, где как раз и находился императорский дворец. Лукас потянул за рычаг, Кристи остановился и, облегченно вздохнув, выпустил пар. Китайцы от страха прыснули в разные стороны. Они ни разу в жизни не видели паровозов и приняли Кристи за огнедышащее чудовище, которое хочет их всех изжарить себе на завтрак.

Лукас неторопливо раскурил свою трубочку и сказал:

– Ну, Джим, пошли! Посмотрим, дома ли китайский император.

Они слезли с паровоза и отправились ко дворцу.

К воротам императорского дворца вела серебряная лестница из девяноста девяти ступенек, а сами ворота, высотой в десять метров и шириной в шесть с половиной метров, были сделаны из очень ценного эбенового дерева. Это такая особая порода древесины – она черная-пречерная, как уголь, как смоль и как вороново крыло, вместе взятые. На всем белом свете осталось только двести центнеров и семь граммов этой породы. Вот какая она редкая. И не меньше половины всех запасов эбенового дерева ушло на эти самые императорские ворота.

У ворот была приделана табличка из слоновой кости, а на ней – надпись золотыми буквами:

КИТАЙСКИЙ ИМПЕРАТОР

Под табличкой – звонок с кнопкой из чистейшего бриллианта.

– Черт побери! – сказал Лукас, не найдя от удивления других слов. Джим молча взирал на всю эту роскошь, не в силах оторвать глаз от такой красоты.

Лукас позвонил в звонок, и тут же в эбеновых воротах распахнулось маленькое окошечко и показалась толстая желтая физиономия, которая с любезной улыбкой уставилась на пришельцев. Наверное, эта толстая физиономия прикреплялась к такому же толстому туловищу, но его не было видно из-за дверей.

– Что вам угодно, достопочтенные господа? – тонюсеньким голосом пропищала толстая желтая физиономия.

– Мы машинисты, приехали из-за рубежа вместе с нашим локомотивом, – отвечал Лукас, – и нам бы очень хотелось, если это возможно, побеседовать с китайским императором.

– А по какому поводу вам нужен наш достопочтенный император? – полюбопытствовала голова, снисходительно улыбаясь.

– Мы объясним это в личной беседе с императором, – ответил на это Лукас.

– К сожалению, это совершенно невозможно, многоуважаемый машинист восхитительнейшего локомотива, – прошелестела физиономия, расплываясь в еще более любезной улыбке, – совсем-совсем невозможно побеседовать с нашим достопочтенным императором. Если только, конечно, у вас нет приглашения. У вас есть приглашение? – спросила странная голова без тела.

– Нет, – озадачился таким вопросом Лукас. – А на что оно нам? Не вдаваясь в дальнейшие объяснения, толстая голова заявила:

– Прошу искреннейше простить меня, мелкого червя, недостойного ваших высокочтимых взоров, но в таком случае я не вправе вас впустить. Император занят.

– Но может быть, за весь день у него все-таки найдется минуточка и для нас? – снова спросил Лукас, проявляя некоторую настойчивость.

– Весьма сожалею, – ответила физиономия со сладчайшей улыбкой, – но у нашего императора не бывает свободных минуточек. Мое почтение, господа! – С этими словами голова с треском захлопнула окошечко.

– Черт подери! – процедил Лукас сквозь зубы, и друзья побрели вниз по серебряной лестнице в девяносто девять ступенек.

– Знаешь, – сказал Джим, – у меня такое чувство, что император смог бы выкроить для нас минуточку, просто этот толстый привратник не хочет нас впускать.

– Похоже на то, – пробурчал сердито Лукас.

– Что же нам теперь делать? – спросил Джим.

– Давай-ка погуляем по городу, посмотрим, что тут и как, – предложил Лукас, к которому снова вернулось хорошее расположение духа. Он никогда не мог долго сердиться.

Они пересекли площадь, на которой собралось великое множество народу. Отойдя на почтительное расстояние, китайцы с большим интересом разглядывали паровоз. Кристи чувствовал себя крайне неловко и от смущения даже потупил фары. Когда наконец появился Лукас и дружески похлопал его, Кристи облегченно вздохнул.

– Слушай, Кристи, – сказал Лукас, – мы тут с Джимом пойдем погуляем, а ты останешься здесь, ладно?

Кристи ничего не оставалось делать, как снова вздохнуть.

– Мы недолго, – попытался утешить его Джим.

На этом они попрощались с Кристи и отправились гулять по городу.

Несколько часов подряд друзья бродили по всяким разным узким переулкам-закоулкам, по пестрым широким улицам и площадям и смотрели во все глаза по сторонам – столько здесь было всего диковинного и удивительного. Вот взять хотя бы чистильщиков ушей. Чистильщики ушей у них – вроде наших чистильщиков обуви. Они тоже сидят на улицах, перед каждым стоит стул. Хочешь почистить уши – пожалуйста, садись на стул, и твои уши будут сверкать как новенькие. Только китайцы обходятся с ушами не так, как мы: мокрой тряпкой пыль смахнул, спичечкой поковырял, раз-два – и готово! Нет, у них это целая процедура. У каждого чистильщика ушей есть специальный столик с серебряной столешницей, а на ней разложено бесчисленное множество каких-то крошечных ложечек, кисточек, палочек, щеточек, тампончиков, плошечек, чашечек и так далее. И все это им нужно для работы.

Китайцев хлебом не корми, дай уши почистить. И делают они это не только из аккуратности, но и потому, что им очень нравится сам процесс: ведь так приятно, когда мастер легонько щекочет тебя, пошкрябывая твое ухо.

А еще там были, например, волососчеты, которые могли любому сосчитать, сколько у него волос на голове. Потому что в Китае это очень важно, сколько у тебя волос. У всякого порядочного волососчета имелись такие малюсенькие золотые щипчики, которыми он мог легко подцепить каждую волосинку. Сосчитает сто штук, соберет их в пучок, подвяжет ленточкой и давай дальше считать, и так до тех пор, пока уж и головы не будет видно из-за бантиков. А рядом непременно сидит подмастерье, который пересчитывает все пучки и складывает их вместе. Конечно, на такое дело обыкновенно уходит много часов. Но бывает, конечно, что хватает и нескольких минут, ведь и в Китае попадаются люди, у которых на голове всего-то две-три волосины или и того меньше.

Много еще всякой всячины увидели друзья на улицах Пекина. Одни только фокусники чего стоили! Особенно их поразил тот фокусник, который на глазах у всех из маленького семечка вырастил крошечное деревце, а на деревце сидели настоящие птички, которые весело щебетали; на ветках висели миниатюрные фрукты, напоминавшие жемчужины, и их можно было попробовать – вкуснотища необыкновенная!

Еще они видели жонглеров, которые жонглировали не простыми мячами или шарами, а своими маленькими детьми. И эти отважные крохи, кувыркаясь в воздухе, умудрялись еще играть на маленьких дудочках!

А магазины, магазинчики, лавки, лавчонки и прочее – чего там только не продавалось! Ни у одного человека не хватит воображения, чтобы представить себе все это, если он сам ни разу не бывал в Китае. Только чтобы перечислить те фрукты, тончайшие ткани, посуду, игрушки, утварь, от которых прямо-таки ломились все прилавки, понадобится в десять раз больше страниц, чем в этой книжке.

Или вот еще одна чудесная вещь – резьба по слоновой кости. Среди резчиков по кости попадаются иногда совсем уж глубокие старцы – лет под сто или больше, – и, представьте себе, за всю свою долгую жизнь они успевают сделать только одну-единственную вещь. Но зато какую! Таким произведениям просто цены нет. Ну а поскольку они такие дорогие, что их все равно никто купить не может, то мастера их дарят тому, кого они считают достойным такого подарка. Некоторые из них, например, вырезали из слоновой кости шарик величиною с мяч. И вся поверхность этого шарика состояла из прекраснейших картин, но не нарисованных, а вырезанных, причем настолько искусно, что казалось, будто это тончайшее кружево, а не твердая слоновая кость.

Если заглянуть внутрь такого шарика, то можно увидеть, как сквозь ажурное плетение первого слоя проглядывает второй шарик, тоже весь резной. А в нем – еще шарик и так далее и так далее до самой середины, где лежал последний крошечный шарик. Самое удивительное, что все это сделано из одного цельного куска, а не из разных. Вырезав первый слой, мастер приступал к следующему, просовывая в образовавшиеся отверстия свои инструменты – всякие пилочки, ножички и так далее.

Работать они начинали прямо, можно сказать, с пеленок, когда еще сами были не больше горошины, и продолжали всю жизнь, пока не превращались в дряхлых седовласых старцев. И вся их жизнь отражалась в этих ажурных картинах, как в таинственной книге с чудесными иллюстрациями.

В Китае резчики по слоновой кости пользовались всегда огромным уважением, и люди называли их почтительно: великий мастер слоновой кости.