Джинн и Королева-кобра

Глава 5 Остров Баннерманна

Джон и Филиппа добрались до гребного клуба в Ньюберге глубоко за полночь, но, как и обещал Африэль, их ждала лодка, точнее, пирога, полностью оборудованная для ночной прогулки: с яркими фонарями-прожекторами и туристическим снаряжением. Пожилой лодочник был, казалось, нисколько не удивлен, что два ребенка берут у него лодку посреди ночи. Он их не отговаривал, хотя большинство взрослых на его месте прочитали бы им лекцию о вреде глупости и безрассудства, которые заставляют их плыть по Гудзону в темноте. У близнецов быстро создалось впечатление, что здесь тоже не обошлось без Африэля, чья земная миссия состояла в том, чтобы внушать людям веру в разные чудесные вещи.

— То, что вы так к нам добры, — это не загадка природы, — сказала Филиппа лодочнику, когда он придерживал пирогу, чтобы девочка взошла на борт. — Это даже не чудо. Больше похоже на откровение. Просто мы к этому не привыкли.

— Мы всегда рады клиентам, — ответил лодочник. — А куда вы, ребятки, направляетесь? Уж расскажите старику, если это не тайна.

— На остров Баннерманна, — сказал Джон, пробираясь на нос с веслом.

— Когда-то, году примерно в тысяча девятьсот двадцатом, на острове был взрыв и пожар, — сказал лодочник. — Несколько зданий лежат в руинах под водой на подходе к острову. Как доберетесь до старой гавани, сбавьте ход и прощупывайте веслом, куда плывете, чтобы не пропороть дно. Ваша пирога сделана из березовой коры, это традиционная лодка индейцев-ирокезов, так что пропороть ее — дело нехитрое.

— Спасибо за совет. — Джон уселся и поднял весло. Филиппа села на корму и включила большой фонарь, чтобы освещать дорогу.

— Раз вы готовы слушать советы, вот вам еще один, — сказал лодочник. — На острове Баннерманна водятся привидения. Меня туда не то что ночью, среди бела дня не затащишь. Но я вижу, что вы, детки, твердо решили ехать. Значит, у вас есть для этого серьезные причины. Тем не менее, если вы решите вернуться сюда сегодня же — я вас вполне пойму и ворчать не стану, — просто постучите в дверь сарая. С тех пор, как умер мой кот Магнус, мне тут очень одиноко, и я рад любой компании. В любое время дня и ночи.

— Спасибо, мы будем иметь это в виду, — сказал Джон. Он оттолкнулся от причала веслом и погрузил его в черные речные воды. Вскоре лодочный сарай почти исчез в темноте, и пирога заскользила по холодной полуночной глади широкой и мощной реки Гудзон.

Они держались западного берега. Жутковатые крики птиц доносились от залитых лунным светом деревьев и раскатывались эхом по недвижной поверхности воды, точно воинственный клич индейцев, так что Джон немедленно вообразил себя персонажем из какого-нибудь романа Джеймса Фенимора Купера, вроде «Последнего из могикан». Книгу он на самом деле не читал, зато видел кино. Крутой такой фильмец. В отличие от брата, любителя приключений и дикой природы, Филиппа была девочка истинно городская и более начитанная. Она опасливо поеживалась на корме и думала о гоблинах, об учителе Икабоде Крэйне из новеллы Вашингтона Ирвинга и об ужасном безголовом всаднике, который его преследовал.

— Самая неприятная переделка в моей жизни, — пробормотала Филиппа и испуганно задрала голову, поскольку по нависшему над водой дереву мелькнула огромная тень. Девочка затаила дыхание, смутно ожидая, что с ветки в пирогу того гляди спрыгнет кровожадный индеец Джо.

— Держи себя в руках, — велел Джон.

— Руки коротки, — мрачно пошутила Филиппа. Она и без того обняла себя обеими руками, потому что ее колотила дрожь. — Ну и холодрыга.

Джон стал грести быстрее. Сестра права. Жуть как холодно. Он был рад, что должен грести. Работая физически, ни за что не замерзнешь.

Прошел целый час. Наконец, прямо по курсу фонарь высветил поросший густым кустарником холм высотой метров тридцать. Джон направил пирогу через некое подобие крепостных ворот и затем подплыл к берегу. Выскочив на мелководье, близнецы бережно вытянули лодку на берег и спрятали между кустами. Тут же — словно вместо приветствия — заухала сова. Когда их глаза привыкли к темноте, дети начали различать на холме силуэт замка, настоящего шотландского замка. В окне самой высокой угловой башни мерцал свет.

Прихватив второй фонарь, Джон пробрался через кусты и, выйдя на тропинку, двинулся вверх по крутому склону. Филиппа послушно шла следом за братом, но возле разводного моста, недовольно фыркнув, остановилась.

— Без зубчика чеснока и серебряного распятия я дальше не пойду, — прошипела она в спину брату. — Хорошо бы, конечно, еще иметь молоток и несколько острых кольев. Лодочник был прав.

Привидения отсюда не вылезают — это написано по всему острову огромными неоновыми буквами, вместо рекламы. Откуда вообще посреди Гудзона взялся этот жуткий шотландский замок? Бред какой-то.

— А где еще прикажешь искать Дыббакса? — сердито спросил Джон. — Если Дыббакс действительно находится на этом острове, он наверняка в замке. Здесь, кроме замка, и нет ничего…

— А если его здесь нет? Тогда что? Я совсем не мечтаю познакомиться с местными жителями. Да на любом кладбище приятнее, чем на острове Баннерманна!

— Успокойся, — сказал Джон, который был перепуган не меньше, чем его сестра, но лучше это скрывал. — Давай сделаем так: ты останешься здесь, я схожу посмотрю, здесь ли Дыббакс, а потом мы сразу поедем домой. Хорошо?

— Хочешь бросить меня здесь одну? — Филиппа посветила на стену замка прямо перед собой. — Ни за что. Я иду с тобой.

— Отлично, — обрадовался Джон, не имевший большого желания идти в замок в одиночку.

Они миновали разводной мост и прошли под гербом и опускающейся решеткой. Оказавшись перед деревянной дверью, такой огромной, словно за ней начинался туннель подземки, Джон занес было кулак, чтобы постучать, но тут же одумался.

— В чем дело? — спросила Филиппа.

— Дело в том, что тут открыто, — сказал Джон, толкая дверь. Она открылась с оглушительным, скрипом.

В просторном зале стояли латы, к ним был прислонен огромный топор. За латами виднелся старинный церковный орган, который без всякого постороннего вмешательства издавал высокий протяжный звук. У Джона перехватило дух.

— Тут есть кто-нибудь? — спросил он, обращаясь к скамье, где должен был сидеть органист.

Филиппа подошла поближе к органу и немедленно поняла, откуда исходит звук.

— В одной из труб воет ветер, — объяснила она. — Вот и все.

Она обернулась, но Джона позади нее уже не было. Он стоял на пороге большой гостиной, и что-то в этой гостиной привело его в такой ужас, что кровь застыла в жилах у Филиппы от одного взгляда на лицо брата.

— Смотри, — прошептал он.

Смотреть было страшно, но любопытство тянуло и тянуло ее вперед, пока она не очутилась рядом с Джоном и не заглянула в гостиную. На кушетке перед огромным пустым камином сидел старик или кто-то очень похожий на старика, некое существо во фраке, полосатых штанах, жилете, коротких гетрах, рубашке и галстуке. Спит или умер? Но больше всего близнецов пугала непомерная волосатость старика, и лишь через несколько секунд Филиппа сообразила, что это все-таки не человек, а большая обезьяна.

— Он правда мертвый? — шепотом спросила девочка.

— Хотелось бы надеяться, — ответил Джон. — Уж больно неохота объяснять горилле, зачем мы приперлись к ней в дом глухой ночью без приглашения. — Он вопросительно взглянул на сестру. — Ведь это горилла, да?

— Не знаю. Я никогда не видела горилл так близко. Да еще во фраке.

Тут они оба вздрогнули и ойкнули, поскольку за их спинами раздался громкий хлопок. Вернувшись к входной двери, близнецы обнаружили, что она закрылась.

— Думаешь, это тоже наделал ветер? И дверь захлопнул, и на органе играет? — спросил Джон, едва дыша, и кивнул на орган, который по-прежнему свистел, как чайник, выводя высокую дрожащую трель.

— Искренне на это рассчитываю, — ответила Филиппа и вздрогнула, потому что отчетливо почувствовала, как мимо нее пронеслось нечто легкое, вроде паутинки или прозрачной ткани, и она услышала голос невидимой девочки, который нашептывал ей в самое ухо плохо различимые слова.

Тут зазвучала настоящая музыка, и близнецы поняли, что захлопнувшуюся дверь и одну бесконечную ноту, конечно, можно списать на ветер, но вряд ли ветер способен сыграть целиком Токкату и фугу ре минор Иоганна Себастьяна Баха.

— Пошли отсюда, — сказала Филиппа и схватилась за ручку двери. — Пошли, пока не проснулась эта странная обезьяна.

Но дверь была крепко заперта.

Не на шутку перепуганные близнецы тянули ручку изо всех сил. Вдруг старинный орган замолчал — так же внезапно, как заиграл, — и в тишине они услышали издевательский мальчишеский хохот. Мгновение спустя занавес позади органа отъехал в сторону, и появился Дыббакс. Он все еще хихикал — без всякого сочувствия к Джону и Филиппе, лишь радуясь собственной злой шутке.

— Вы бы на себя посмотрели! Жаль, у меня нет фотоаппарата. Клянусь, у вас был такой вид, словно вы оборотня увидели! Вот умора! — Он опять расхохотался.

— Я рада, что ты находишь это забавным, — холодно произнесла Филиппа, сжимая кулаки. Стой Дыббакс поближе, она, вероятно, ударила бы его со всего размаху. — К сожалению, мы не знали, какую встречу ты нам готовишь, а то остались бы дома и не потащились в такую даль, да еще с такими сложностями.

— Ребята, простите, я просто не смог удержаться. В том смысле, что это место… оно такое… здорово располагает к розыгрышам. Разве не так?

— Мы считали, что твоя жизнь и вправду в опасности, — сказал Джон. — Так ты, во всяком случае, написал в письме.

— Это правда. Каждое слово — правда. Честно!

— Оно и видно, — с горечью произнес Джон. — Вся правда написана у тебя на лице, болван.

— Но я не врал! — настаивал Дыббакс — Я очень благодарен, что вы приехали.

— Пошли, Джон, — сказала Филиппа. — Нам пора домой.

— Подождите, — взмолился Дыббакс — Выслушайте меня, пожалуйста.

— Ладно, говори, — смилостивился Джон. — Но, чур, без дураков.

Они вернулись в необъятную гостиную.

— Что тут у тебя за тип? — спросил Джон, опасливо глядя на обезьяну.

— Это Макс. Он был дворецким у моей двоюродной бабушки Фелиции больше тридцати лет.

— Это она? — спросила Филиппа, разглядывая висевший над камином большой портрет поразительно красивой девочки лет примерно десяти. — Твоя бабушка? Ну, когда она была маленькая?

— Нет. Это моя сестра, Фаустина.

— Ой, а я и забыла, что у тебя есть сестра. — Филиппа смутилась.

— Была сестра, — ответил Дыббакс. — Ее больше нет. Ясно?

Наступила неловкая тишина.

— А почему твоя бабушка сделала обезьяну своим дворецким? — спросил Джон, чтобы сменить тему.

— Она никогда не жаловала мундусян, — сказал Дыббакс. — Потому и купила когда-то остров Баннерманна. Люди обыкновенно сюда не суются. По очевидным причинам. В общем, она взяла Макса из зоопарка, когда он был совсем еще мал, и наделила его некоторыми человеческими качествами типа речи и всяких тонких мозговых функций. Похоже, он был очень неплохим органистом. Насколько я понимаю, они тут прекрасно жили-поживали. По крайней мере, до вчерашнего вчера. Вчера бедняга Макс окочурился. В шестьдесят один год, для гориллы это считается глубокой старостью. Но я, честно сказать, все равно удивился. — Он печально покачал головой. — Бедная бабка Фелиция ужасно расстроится, когда вернется домой.

— А где она теперь?

— С моей матерью. Ищут меня.

— Они так и не знают, где ты? — удивилась Филиппа.

— Макс меня прекрасно понял. Почуял, в сущности. Он просек, что, если бы я вернулся домой к матери, я подверг бы ее жизнь опасности.

— Послушай, расскажи-ка нам все подробно, — попросила Филиппа. — С самого начала.

— После того как мы, все трое, вернулись из форт-Беннинга в Палм-Спрингс, — рассказывал Дыббакс, успев поведать близнецам о краже жезла, — мистер Бленнерхассит показал рисунки, которые мы нашли в жезле Геринга, одному парню из какого-то музея в Малибу. Он подтвердил все предположения: две работы — Леонардо да Винчи, одна — Рафаэля, одна — Микеланджело и одна — Боттичелли. Но шестая картина, акварель, была намного более позднего периода и совсем не такая ценная. Он сказал, что сам в этом периоде не специалист, но думает, что это так называемая картина Компании, хотя, что это такое и какой компании, я толком не понял. Но она мне все равно понравилась больше, чем все остальные, и поскольку оценили ее всего в полторы тысячи долларов, мистер Бленнерхассит решил мне ее просто подарить. На память.

Джинниоры все еще находились в огромной гостиной, перед камином величиной с целый грузовик. Диван, на котором они сидели, похоже, стоял когда-то в спальне у китайского императора. Над их головами висела медная люстра, тоже немаленькая — размером примерно с домашний спортивный комплекс. Над камином висел портрет сестры Дыббакса, Фаустины. Теперь, когда Филиппа уже знала, кто изображен на портрете, она находила между Фаустиной и Дыббаксом немалое сходство: те же темные волосы, темные глаза, такая же бледность, высокие скулы, тонкие длинные пальцы, как у пианиста. И тот же своенравный, лукавый взгляд. Неужели Фаустина погибла? Филиппе ужасно хотелось это выяснить, но она поняла что вопросы придется отложить до встречи с мамой. Не стоит огорчать Дыббакса разговорами о сестре.

— Да, еще, насчет этого парня из музея… — сказал Дыббакс. — Про цены он говорил довольно уклончиво. Все пел об историческом значении нашей находки, о том, что она бесценна. А для меня что «бесценный», что «бесценок» — все едино. Я люблю цифры. Короче, когда он ушел, я решил попробовать узнать через интернет-аукцион, сколько нам причитается. Там-то я и выяснил, что на продажу выставлена копия жезла рейхсмаршала Германа Геринга. Точная копия того самого жезла, который я оставил в военном музее в форт-Беннинге. Когда я рассказал об этом мистеру Бленнерхасситу, он страшно разозлился. Буквально впал в ярость. И позвонил в Нью-Йорк человеку по имени Хайман Страсберг — это ювелир, который делал копию по его заказу, потому что было очевидно, что этот Страсберг сделал не одну копию, а две. И оставил одну себе, чтобы выставить потом на аукцион. Но трубку снял никакой не Страсберг. Гарри Бленнерхассит наткнулся по его номеру на нью-йоркского полицейского, и тот сказал, что Хайман Страсберг умер. И не просто так, а от укуса ядовитой змеи. Гарри сказал, что ему очень жаль, но следствию он помочь ничем не может. Да и правда — чем он мог им помочь? Ну, выходит, произошел нелепый такой несчастный случай. Не то чтобы в Нью-Йорке вовсе не водятся ядовитые змеи. Водятся, еще как. Есть полосатый гремучник, цепочный карликовый — тоже гремучник, а еще медноголовый щитомордник, или попросту мокасиновая змея. По улицам они, конечно, не ползают, согласен, но в штате Нью-Йорк змеи водятся. Начнем с того, что даже здесь, на острове, я мокасинку видел. По крайней мере, думаю, что это была она.

Филиппа опасливо огляделась. Она не любила змей почти так же сильно, как летучих мышей и пауков.

— Ты, похоже, много всего знаешь о змеях, — сказала она Дыббаксу.

— О змеях? Это точно. У меня дома вообще-то есть сосновая змейка, Джорджем зовут. А раньше я держал гремучника по имени Райан, только он сбежал, уполз в канализацию.

— И как теперь умываться?! — ужаснулась Филиппа.

— Я всегда любил змей, — продолжал Дыббакс. — Потому-то мне так нравилась эта акварель, «картина Компании». Там была изображена змея. Но я об этом даже не вспоминал, пока не вернулся домой от Бленнерхасситов. И тут мне пришло в голову, что, возможно, есть связь между этой картиной и змеей, которая убила мистера Страсберга. Поэтому после ужина я снова пошел к Брэду. Только подошел к их дому, сразу понял: дело — труба.

Дыббакс глубоко вздохнул и помрачнел. Когда он снова заговорил, в глазах у него стояли слезы.

— Вещи все были разбросаны, как после ограбления. Жезла на месте не оказалось, но рисунки, как ни странно, не тронули. А потом я нашел их обоих. — Дыббакс сглотнул слезы. — Брэда и его папу, Гарри. Мертвых. Лица у них были совершенно синие, а глаза красные. Поэтому, ну и из-за этой истории с Хайманом Страсбергом я решил, что причина… та же… укус ядовитой змеи. — Голос Дыббакса дрожал все сильнее. — Я пригляделся и нашел отметины от зубов у них на руках и ногах. Много отметин. Как будто каждого змея укусила по нескольку раз. — Он покачал головой и стер со щеки слезу. — В общем, я захватил все рисунки и дал дёру. Сначала домой. Послал вам письмо по электронке, а потом сотворил смерч и — прямиком сюда, на остров Баннерманна. Бабушка гостит у моей матери, поэтому я и решил, что здесь меня искать никто не станет. — Он пожал плечами. — Ну вот и вся история. Потом приехали вы.

— Интересно, так ли это, — сказала Филиппа.

— Каждое слово, клянусь!

— Я не об этом, — отмахнулась Филиппа. — Я насчет того, что тебя здесь никто не будет искать.

— Тебя вообще-то полиция ищет, — сказал Джон. — Для допроса.

— Пускай ищут, — сказал Дыббакс. — Я не готов с ними разговаривать. Думаете, они мне поверят? Я же ограбил военный музей! Они меня наверняка арестуют.

— А где ты был, когда умер Макс? — спросила Филиппа.

— Спал.

— Наверху?

— Нет. За органом есть тайная комната, оттуда и орган можно включать, чтобы он играл сам по себе, и входную дверь открывать закрывать с помощью пульта дистанционного управления. Там и кровать есть. Я всегда там сплю, когда у бабушки гощу. Я эту тайную комнату с самого детства обожаю.

— Ты долго проспал? — спросила Филиппа.

Дыббакс пожал плечами:

— Десять часов. Или двенадцать. Я с этим смерчем совсем замаялся, приехал — и рухнул.

— А вой ветра в органе тебя не тревожил? — спросил Джон.

— Нет. В тайной комнате — как в бункере. Изнутри вообще ничего не слышно.

— Вот как! — произнесла Филиппа и, встав с дивана, подошла к мертвой горилле и начала осматривать ее конечности.

— Ты думаешь… — растерянно сказал Дыббакс и последовал за ней к телу Макса.

— Я, конечно, никогда раньше не видела мертвую гориллу, — сказала Филиппа. — И немного трудно распознать цвет кожи под всем этим серебристо-черным мехом, но…

Девочка разогнула толстые пальцы на огромной кожистой руке и чуть не охнула: на ладони Макса явственно виднелись два черных прокола.

— Бакс, — сказала она. — Это похоже на укус ядовитой змеи?

— Да, — прошептал Дыббакс. — Укус.

— В таком случае, — начала Филиппа, — тот кто убил Бленнерхасситов и мистера Страсберга здесь уже побывал. Он искал тебя. И убил вместо тебя Макса. — Филиппа сняла очки и посмотрела на Дыббакса в упор. — Везучий же ты, Бакс. Очень везучий.

— Бедный старина Макс. — Дыббакс вздохнул. Он вновь не смог сдержаться, и по его щеке покатилась еще одна слеза. Мальчик смахнул ее резким движением, будто рассердившись на себя самого. — Макс всегда был настоящим, надежным парнем. Я всегда мог на него положиться.

Туг близнецы испуганно подскочили, потому что с книжного шкафа на широкую грудь мертвого Макса спрыгнул большой черный кот.

— Не волнуйтесь, это Хендрикс. — Дыббакс взял кота на руки и уткнулся носом в его шерсть, как показалось Филиппе — ища утешения. — Он принадлежал Бленнерхасситам.

— Ты взял их кота? — изумился Джон.

— Спас, в сущности. Я же не мог бросить беднягу, сами понимаете. Полиция наверняка сдала бы его в местный приют для брошенных животных. А там… ну, в общем, жизнь в таких заведениях — не сахар.

— Да, конечно, — сказала Филиппа. А потом повторила: — Конечно! — уже совсем иным тоном, поскольку ей пришла в голову новая мысль — Хеидрикс должен точно знать, что случилось! Он же все видел! И здесь, и в Палм-Спрингс! Надо только его спросить!

— Ты хочешь сказать, что мы должны наделить его даром речи? Как бабушка сделала с Максом?

— Да, Бакс, но от нас с Джоном проку нет, — сказала Филиппа. — Для нас еще слишком холодно. Но ты и сам наверняка справишься. Нет? Почему?

Дыббакс покачал головой.

— С тех пор как я прибыл на остров, я вообще никакой джинн-силы не чувствую, — признался он. — Я и не пробовал почти. Мой смерч все соки из меня выжал, я еле приземлился. Здесь, на Восточном побережье, намного холоднее, чем на Западном. Я об этом совсем забыл. — Дыббакс нежно погладил кота. — Но даже будь у меня джинн-сила, я не уверен, что смог бы заставить кота говорить. У меня мало опыта. Чтобы дать животному речь, нужен взрослый, матерый джинн, такой, как бабка Фелиция.

— Понятно, — сказала Филиппа. — Тогда можно попробовать вселиться в этого кота! Это-то мы все умеем. Первое, чему тебя учат, когда выясняется, что ты джинн, — это умение принять облик какого-нибудь животного. Стань я ненадолго этим котом, я, наверно, смогла бы прочитать его мысли. Проникнуть в его память. От него мы точно узнаем, что и как произошло.

— Почему я сам до этого не додумался? — оздаченно произнес Дыббакс.

— Потому что ты не такой умный, как моя сестра, — сказал Джон.

— А сауна в этом доме есть? — продолжала Филиппа. — Или какой-нибудь другой способ согреться, чтобы восстановить джинн-силу?

— Сауна? В этой старой дыре? — Дыббакс горько рассмеялся. — Нет даже душа. Есть множество ванн, но нет горячей воды. Макс так и не овладел навыками слесаря-водопроводчика. У горилл на такие дела не хватает терпения. А Фелиция не очень-то любит мыло и воду. Она содержит себя в чистоте с помощью джинн-силы. Говорит, что это омолаживает кожу. Она совершает что-то вроде самооблучения: исторгает большое количество тепла, и это тепло уничтожает всю грязь и бактерии на ее коже. Опять же — на такое способен только взрослый джинн. Я однажды наблюдал, как она это делает. На мгновение все тело как бы загорается. Стоящее зрелище.

— У меня есть идея, — сказал Джон, зевнув, поскольку час был уже очень поздний. — Утром первым делом мы построим в саду потогонный домик, как у индейцев. Это такая штука, благодаря которой коренные американцы всегда были чистыми. Там и согреемся. Не сауна, конечно, но джинн-силу восстановить поможет.

— Почему я сам до этого не додумался? — озадаченно произнес Дыббакс.

— Потому что ты не такой умный, как мой брат, — сказала Филиппа.

Утром они развели огонь в огромном камине, а потом положили среди горячих углей несколько больших камней. Пока камни грелись, бедного Макса похоронили в саду.

Похороны были скромные, без гроба и всяких религиозных церемоний. Джон с Дыббаксом вырыли неглубокую могилу, Филиппа нарвала цветов. Дыббакс дрожащим голосом сказал над свежезасыпанной могилой несколько слов.

— Гориллы умеют хитрить, они так себя ведут и на природе, в стае, но они никогда не лгут, — сказал он. — Даже те гориллы, которые умеют говорить. Они просто не знают, что такое ложь. И поэтому они лучше многих знакомых мне людей. Не говоря уж о джинн. Если горилла тебя полюбила, то навсегда и безоговорочно. Вот и получается, что они очень верные. Моя бабушка, наверно, сказала бы сейчас, что Макс был ее лучшим другом… за всю жизнь. Я могу сказать почти то же самое. Макс позволял мне оставаться здесь, не задавал никаких вопросов и лезть с советами тоже не порывался. И это типично для старых, опытных горилл. Потому из них получаются такие хорошие дворецкие. В отличие от людей, которые от природы болтливы, гориллы — существа сдержанные и умеют уважать чужие тайны.

Филиппа вдруг поняла, что, произнося эти слова, Дыббакс смотрит на нее в упор. Неужели он догадался, как сильно ей хочется узнать тайну его сестры, Фаустины?

— Мне очень жаль, что так случилось, Макс — добавил в заключение Дыббакс. — Честное слово. Мне будет недоставать тебя, приятель. Ты был настоящим джентльменом.

И тут, к удивлению Филиппы, Дыббакс вытер глаза чистым носовым платком. Нет, его слезы ее уже не удивляли. Но чистый носовой платок у Дыббакса — это настоящая неожиданность.

После похорон дети срубили несколько тонких деревьев и установили посреди лужайки подобие вигвама. Сверху на эту конструкцию они набросали множество ковриков и старых одеял, и в конце концов вигвам оказался неплохо изолирован от прохладного наружного воздуха. Потом они вырыли в земляном полу неглубокую яму, перенесли туда горячие камни из камина, плеснули на них холодной водой, и она тут же обратилась в пар. Таким образом температура в их импровизированной сауне быстро поднялась, и вскоре там стало жарче, чем в тропических джунглях. Раздевшись до нижнего белья, трое юных джинн залезли внутрь.

Постепенно горячий воздух согрел их тела до самого мозга костей и разжег тот особый, благородный огонь, который горит в каждом джинн, не причиняя им никакого вреда. Огонь все разгорался, и наконец друзья почувствовали, что их джинн-сила полностью восстановилась.

— Так-то лучше, — сказал Джон, подливая воды на камни и поднимая температуру в вигваме еще выше. — Теперь я бы, наверно, смог даровать три желания любому, даже самому жадному человеку в мире.

— Так кто будет вселяться в Хендрикса? — спросил Дыббакс.

— Он теперь твой кот, — отозвалась Филиппа. — Попробуй сам.

— Да, но это была твоя идея, — сказал Дыббакс — Кроме того, если честно, мне будет тяжело видеть то, что случилось с Брэдом и его папой. И тем более с Максом. Они были моими друзьями.

Филиппа кивнула.

— Понимаю. — Она пожала плечами. — Ладно, давай я.

— Сейчас принесу кота, — сказал Дыббакс, выползая из вигвама. — Одна нога здесь, другая там. Жди.

— Договорились.

После того, как джинниоры теряют зубы мудрости и проходят Таммуз, обряд посвящения в мир джинн, их первым делом обучают принимать чужой облик — и животных и людей. Филиппа уже имела некоторый опыт такого рода: она побывала в обличье верблюда, белки и даже египетского полицейского. Услышав, что Дыббакс вернулся к вигваму, она закрыла глаза, сконцентрировала в свою джинн-силу в одной точке в центре лба, чтобы, когда она произнесет слово-фокус, вся ее сила собралась воедино, точно лучи солнца, собранные выпуклой линзой.

— ПОПРИТРЯСНООТПРИПАДНОфАНТАПРИСМАГОРИЯ!

Как только Джон услышал, что сестра произнесла свое слово-фокус, он выполз наружу — Понаблюдать за котом.

Через пару секунд Джон с Дыббаксом услышали из кошачьей корзины громкое мяуканье: Филиппа сообщила, что она уже внутри Хендрикса.

Девочка пробыла там довольно долго, поскольку, хотя память у кошек весьма избирательна, она тем не менее почти в двести раз лучше, чем у собак, и сохраняет ясные картинки целых две недели, то есть даже дольше, чем память орангутанга. Наконец Филиппа выползла из вигвама уже в собственном обличье. Глаза ее были изумленно распахнуты, она даже присвистнула от удивления.

— Я понятия не имела, что у кошек такая захватывающая жизнь, — сказала она. — Знаменитая пословица про девять кошачьих жизней — абсолютная правда. Только они проходят не одна за другой, а одновременно. Все сразу.

— Не отвлекайся, — прервал ее Дыббакс. — Что ты узнала про Макса?

— Мы были правы. Макса убили тс же люди, которые убили Брэда и его отца. Эти люди прокрались в дом с корзиной, полной змей, и выпустили их на пол. Как только змеи покусали Брэда и его отца, люди вышли из укрытия и предложили им противоядие в обмен на то, что они искали. То же самое произошло и с Максом.

— И что они искали? — спросил Дыббакс.

— Не жезл, — ответила Филиппа. — И не рисунки Леонардо. Они искали картину Компании. Ту, что ты получил в подарок.

— Я так и знал, — сказал Дыббакс. — Ты не поняла, зачем она им сдалась?

— Нет. Поняла только, что они готовы убить за нее всех и каждого. Мистер Бленнерхассит сказал им, что картина у тебя, Бакс, но они все равно не дали им с Брэдом противоядия. Ну а Макс им ничего не сказал.

— Добрый старый Макс, — прошептал Дыббакс.

— Но кто эти люди? — спросил Джон. — Ты разобралась?

— Думаю, ты, Джон, единственный из нас, кто видел их наяву. Они очень похожи на тех двоих, которые пытались обокрасть наш дом. В оранжевой одежде. С желтым узором на лицах. У одного из мужчин, которых я видела в памяти Хендрикса, был точно такой же медальон, какой мы нашли на полу библиотеки наутро после ограбления. Тот, что мама отослала Нимроду нутряной джинн-почтой.

— Жаль, мы так и не успели узнать, что это медальон, — сказал Джон и на мгновение задумался. — Но те двое искали не картину. Им были нужны наши зубы мудрости. — Он пожал плечами. — По крайней мере, так считала мама.

— Кто-нибудь объяснит мне, о чем речь? — спросил Дыббакс.

И близнецы рассказали Дыббаксу, как их дом на Восточной Семьдесят седьмой улице пытались ограбить и как они нашли на месте неудавшегося грабежа медальон с коброй.

— Кобра? — удивился Дыббакс. — Змея на картине Компании — тоже кобра. Королевская кобра.

— Бакс, послушай… Змея, которую ты видел здесь, на острове Баннерманна… — начала Филиппа. — Не думаю, что это была мокасинка. Скорее всего, это тоже была кобра. Когда я находилась в теле Хендрикса, я заметила, что одна из змей уползла и убийцам пришлось уехать без нее. Именно поэтому Хендрикс теперь не слезает с книжного шкафа.

— По-моему, Бакс, теперь самое время взглянуть на эту картину, — сказал Джон. — На твой милый подарочек.

Они уселись в гостиной перед пылающим камином. У их ног лежала картина: акварель с изображением Индии времен британского владычества. На заднем плане на вершине утеса живописно расположился большой розовый форт, на переднем плане несколько индийцев с довольно свирепыми физиономиями танцевали вокруг большой, раздувшей капюшон кобры, которая поднялась и раскачивалась на хвосте и была поэтому почти такого же роста, как люди. Трое джинниоров разглядывали картину довольно долго, перебирая одну версию за другой.

— Странно, что Герман Геринг так запал на змей, — заметил Джон. — Получается, что его и этих оранжево-желтых людей интересовала одна и та же вещь.

— Про Геринга мы твердо знаем одно, — сказала Филиппа. — Его интересовало то, что стоит денег. Дорогие картины. Алмазы. Золото. Все ценное.

— Ну, разве эта картина ценная? — Дыббакс вздохнул. — Полторы тысячи долларов всего-то. Так сказал эксперт из музея.

— Эксперты тоже могут ошибаться, — возразил Джон.

— Но все-таки вряд ли эта картина стоит больше, чем рисунок Леонардо, — сказала Филиппа. — А ты как думаешь?

— Конечно не стоит. — Джон небрежно, точно газету, поднял акварель и принялся тщательно рассматривать детали. — Нет, не похоже, — пробормотал он.

— Осторожней, Джон, — сказала ему сестра. — Ты стоишь слишком близко к огню.

Но Джон не слушал. Он пытался разглядеть что нарисовано на медальонах, болтавшихся на шеях танцующих индийцев, и даже не замечал, что оказался совсем рядом с камином и бумага, на которой написана старинная акварель, постепенно нагревается.

— Джон! Осторожно! Сгорит! — Филиппа вы хватила акварель из рук брата буквально в последний момент, через секунду бумагу бы опалил огонь. Она начала ругать Джона за беспечность, но вдруг осеклась. — Погодите-ка, — сказала она. — С картиной что-то происходит.

Все сгрудились вокруг картины. Филиппа была права. С картиной, точнее, с бумагой, на которой она была нарисована, в самом деле происходило что-то необыкновенное. Над изображением розового форта начал проступать рад символов — вроде невидимого сообщения, вдруг ставшего видимым благодаря нагреванию.

— Ничего себе! — воскликнул Джон. — Секретное письмо.

Филиппа снова поднесла картину поближе к огню и стала тщательно прогревать ее по всей длине и ширине, чтобы ни один символ из сообщения не остался невидимым. Наконец, все буквы проступили, и, положив картину обратно на пол, они принялись рассматривать ее самым внимательным образом.

— Это не письмо, — сказал наконец Дыббакс. — Это ряд танцующих змей.

— Какие-то загогулины, — заметил Джон.

— Будь это просто загогулины, никто не стал бы рисовать их симпатическими чернилами, — возразил Дыббакс.

— И убивать ради загогулин кучу людей, — добавила Филиппа. — Нет, совершенно ясно, что эти змеиные танцы означают что-то важное.

— Может, это шифр? — предположил Джон.

— Точно! — воскликнула Филиппа. — И нам придется его разгадать, если мы хотим раскрыть все эти убийства и тайны. — Она вздохнула. — Зачем только господин Ракшас уехал на праздники? Он бы наверняка помог нам понять, что изображено на картине. А может, он даже знает, кто были эти люди.

— Хорошо, что он уехал ненадолго, — подхватил Джон. — Ведь Джалобин сказал, что его лампа осталась в Лондоне?

— Верно! Значит, он быстро вернется!

— В таком случае, — сказал Джон, — они с Нимродом уже будут дома, когда мы туда доберемся. В Лондон.

— В Лондон? — воскликнул Дыббакс. — Вы собрались в Лондон?

— Ты хочешь остаться здесь? — удивился Джон. — Люди, которые убили Макса, могут вернуться.

— Но как мы туда попадем? Над Атлантикой жуткий холод. Я не собираюсь снова лететь на смерче и рисковать жизнью.

— Существуют другие способы передвижения, Бакс, — сказала Филиппа. — Даже джинн летают на самолетах.

— Тогда нам понадобятся деньги, паспорта, билеты, одежда. И что будет с Хендриксом? Одного его на острове не оставишь и в самолет с собой не возьмешь.

— Придумал, — сказал Джон. — Помнишь лодочника из клуба? — спросил он сестру.

— Конечно, — сказала она. — У него умер кот. И он говорил, что ему очень одиноко.

Джон кивнул.

— Точно. И человек он, похоже, добрый. Думаю, он заберет кота, даже будет рад.

— Ладно, — согласился Дыббакс. — Это и вправду выход.

— Тогда осталось только решить вопрос с билетами, деньгами и одеждой. — Джон взял камень и положил его в горячие угли. — Похоже, наш вигвам нам еще послужит.