Джон Сильвер: возвращение на остров Сокровищ

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ. ШТУРВАЛ

Я проснулся.

По словам Маллета, прошли недели с тех пор, как я впал в забытье. Он открыл дверь каюты и оставил мне свою отраву, пока я спал. Как сказал Маллет, трудно вообразить, что живой человек может так жалко выглядеть.

Все это время я сражался с лихорадкой и победил. Мы стояли на кромке борта и рубили друг друга наотмашь. Вот, доложу тебе, была схватка — никто не выдержал бы. Уж если я справился с этой напастью, то с тобой и подавно разделаюсь.

Не минуло и десяти дней после нашего с Эдвардом расставания, как Соломон меня проклял.

— Семь румбов к ветру, курс норд-вест, — скомандовал я Бонсу, беря курс на остров. Бонс повернул штурвал. И тут Соломон добавил:

— И на семь румбов ближе к дьяволу!

Я, помнится, рассмеялся:

— Мы и так уже на него держим курс. Если потонем, то все сразу — и я, и ты, и прочие деревянные святоши с моего корабля. Помирать — так вместе.

Я подождал, и он не подвел — попросил, как водилось, дать ему свободу. Я, как водилось, отказал.

— Сперва ты меня проклинаешь, отправляешь к дьяволу, а потом просишь об одолжении? Не дождешься, — ответил я, не удостоив его взглядом. Знал, что он был готов пробуравить меня глазами до дыр.

Я отвернулся от Соломона и заговорил с Бонсом: приказал залечь в дрейф из-за встречного ветра. Бонсова грива взметнулась вперед и вверх, пока он крутил штурвал, а потом улеглась, словно устала. Налетел ветер, и я опять велел Бонсу убрать паруса и ложиться в дрейф.

Ныне Бонс, можно сказать, освободился от земных оков, и преследует его кое-кто похуже нас с тобой или суда лорда-канцлера. Ни я, ни мое перо, ни этот кусок пергамента не в силах дать представление о Билли Бонсе. Пергамент слишком бледен, чтобы передать красноту его лица; перо не пляшет так же бойко, как он. Бонс был пропойца, но вместе с тем славный пират — может, один из лучших морских бродяг, каким приходилось втыкать шпагу в чью-то печенку. Никаких перьев не хватит, чтобы поведать о его разбойничьей удали. Эти записи — вот все, что теперь осталось от нашего Бонса, а кроме них, ты ни строчки о нем не найдешь.

Я буду его ходатаем перед тобой. Для тебя Бонс был только пьяницей, неуклюжим увальнем. Но видел бы ты, как он валит троих одним взмахом сабли! Посмотри на него сейчас, в моей памяти. Вот он разворачивается и отправляет еще троих к праотцам.

Защищать его честь — дело несколько утомительное, но я все же закончу. Закончу, хотя меня снова забирает лихорадка. Я весь полыхаю — от трюма до флагштока.

Как-то при мне Бонс швырнул подзорную трубу через всю палубу, стоя у транцев, и попал Пью прямиком меж глаз.

Ты видел его размазней, что твой пудинг, а я — крепким и отважным малым. Верно говорили, что Билли Бонс родился в бочонке с ромом.

И снова передо мной встает Соломон. Он вернулся после вахты у гакаборта.

Жар обугливает мне потроха. Одному из нас суждено болтаться в петле, друг мой, и если им окажусь я, для лихорадки это будет жестоким ударом.

Маллет сказал, что мы проплываем Азоры, Он увидел голубой берег острова Пику, а я возразил, что ни Пику, ни прочие острова не могут быть голубыми и что Азоры немало моряков заманили своей красотой на прибрежные скалы. Ими следовало бы восхищаться. Они так же коварны, как составитель шифров.

Впрочем, может, мы и у Азор, хотя я и держал курс к южным морям — ведь именно там лежит продолжение моей истории. Эдвард, как я полагал, все еще плавал где-то на севере, в то время как мы направлялись на юг, в тихие воды. Поэтому я удивился, когда вместо спокойного моря угодил в шторм, а после встретил не кого иного, как Эдварда, — там, куда шел сам. Итак, это рассказ о «Любезности», шторме, штурвале и капризах ветров, которые занесли нас на остров Сокровищ. И именно Соломон, сам того не ведая, помог мне узнать истинное название этого острова.

В южных морях мы захватили корабль — английское судно «Любезность». Трудно придумать менее подходящее имя для этого корабля, поскольку мы превратили его в сущую ладью смерти. Все его моряки отдали концы. Они выглядели сущими щеголями, если можно так сказать о мертвецах — синие куртки, шапочки с помпонами, — и купались в роскоши. Чего там только не было: деревянные миски, кресла, перечницы, фитильный пайник ручной работы, скрипка, крышка от бочонка (за нее уцепилось целых девятеро), фляги и фляжки. Была там жестянка с расколотыми кремнями, фонари, свечи, посуда, пули, поленья, склянки с лекарствами, вьюшка лага, лот и боек. Еще на корабле нашлись два превосходных топора и полукулеврина.

Мы смели все это добро подчистую, после чего подняли за вертлюги пару фальконетов и втащили их на борт вместе с лафетом от полукулеврины. Пушку брать не стали, потому что не сумели освободить ее от крепежа. Впрочем, палубный настил ободрали начисто — в море хорошая древесина всегда пригодится.

Я спустился в каюту капитана и обнаружил его в кресле — он сидел, развалясь, перед картами. На столе стояли свеча и бутыль эля, на коленях у капитана лежала раскрытая книга, а на лбу красовались очки поверх ночного колпака. Одет он был в шерстяной халат, и ничто уже не занимало его напудренную голову из-за ножа, который торчал в животе. Я разжал ему кулак острием клинка, и оттуда выпало два фунта медью. Затем я поблагодарил капитана и пожелал ему доброй ночи, оставив на два фунта в убытке без надежды его возместить — те, кто поднял мятеж, едва ли вернулись бы покрывать расходы.

Люк нижней палубы был заперт на замок. Бонс сбил его рукоятью пистолета. Внутри, на подстилке из соломы, лежали двадцать тел.

— Заключенные, — догадался я, а Бонс невесть зачем погрозил им пальцем.

— Теперь не сбежите, — добавил он. Чудные слова по отношению к мертвецам.

Мы подожгли корабль и дождались, пока он дотлеет. На воде не осталось ничего, кроме «Линды-Марии» и наших черных душ — лишь корабельный колокол на миг показался из волн и нырнул снова, теперь уже навсегда, чтобы мертвецы могли звонить в него по всем обреченным.

Тем же вечером я положил капитанские медяки Соломону в ладонь.

— Смотри, как сияют, — сказал я ему. — Разве свобода с ними сравнится? Медяк бережет шиллинг, а шиллинг — фунт. Истинная правда. Закон природы. Теперь потри их в пальцах, и они заблестят не хуже фунтов. А если тереть как следует, то и не хуже алмазов. Ну, что скажешь?

Соломон взял монеты и поплелся к своему месту у борта — верно, понял наконец, где сбился с дороги. В ту самую минуту на нас налетел шторм. Капли дождя впивались в палубу, словно кинжалы, град сыпал, как мушкетные пули. Нас так трясло от холода, что я думал, гвозди выскочат из обшивки. Вся команда кинулась убирать паруса и готовиться к качке, и даже я — уж на что был силен — не мог удержать руль. Пришлось просить помощи у Соломона. Я привязал его руки-ноги к штурвалу и привязался сам, чтобы буря не сумела нас потопить. В конце концов мы ее оседлали: нас подбрасывало вверх на каждом валу и роняло с высоты, било градом и кололо дождем. Веревки хлестали по рукам и ногам, штурвал ломал спины, порывы урагана сгоняли последнюю краску со щек, отчего мы стали бледны, как утопленники, но все же выстояли.

Когда небо прояснилось, я ослабил веревки.

— Это еще не конец. — С этими словами Соломон постучал по зубам и вытянул палец, указывая на тучу, висящую у нас прямо по курсу. Она даже и на тучу-то не походила, о чем я не преминул сообщить Соломону. Тот ответил, что очень скоро нас ею накроет.

— Раз так, прочти мне какой-нибудь из своих псалмов, — предложил я. Соломон заметил, что я сам должен неплохо знать Библию, учитывая услышанное в Испании от Эдварда.

— Никакой туче меня не одолеть, пока я не разгадаю всех тайн этой Библии, — отрезал я. В тот же миг в нашу палубу ударил залп града — не более чем в двух шагах от руля, где стояли мы с Соломоном. — Держись! — крикнул я ему. Над нами опять разразилась буря, и мне пришлось вторично привязываться к штурвалу. Веревка так глубоко врезалась в руки, что я было испугался остаться без пальцев. Однопалый моряк — шуточка в духе Старого Ника. Штурвал закрутило, и нас — вместе с ним, точно поросят на вертеле. Ни я, ни Соломон даже не поморщились: не хотели доставить друг другу удовольствие, несмотря на адскую боль. Нас швыряло вместе со штурвалом, а мы только перекрикивались, продолжая спор. Соломон, казалось, мог вскипятить море — так полыхали его глаза.

— Потрать ты хоть всю жизнь, — вопил он мне, — читай эту Библию хоть каждый день, разбери по букве — все равно не поймешь, о чем она!

Буря не вняла его воплям, продолжая хлестать нас почем зря. «Разбери по букве!» — прокричал Соломон, и я тотчас понял. Понял, как прочесть шифр с каменной плиты.

Возьмем простейший буквенный код, чей ключ выглядит так:

Таким образом, мы можем заменить цифры буквами и получить следующее:

Должно быть, человека нужно хорошенько встряхнуть вниз головой, чтобы он правильно взглянул на мир. Когда Соломон сказал мне насчет каждой буквы в Библии, я вдруг увидел и шифр, и ответ.

Напомню тебе, что я уже опробовал шифровальные круги на этой веренице цифр, но получал одну только чепуху. Стоило же мне поболтаться вверх тормашками прикрученным к штурвалу, как передо мной всплыли все загадки разом, а после Соломоновых слов я превратил цифры в буквы, но не по порядку, а наобум, под стать сумятице в голове.

Я поменяю их местами, чтобы тебе было понятнее.

И ответ, соответственно, был таков:

Тут возникает соблазн переставить буквы в словах, чтобы читалось «No Gardners Island», коль скоро я однажды ошибся с загадкой острова Кэт. Но в таком случае этот шифр тоже был бы обманкой.

Или не был бы?

Загадки тянулись одна за другой, как узлы на лаглине.

Или не так?

Шторм прекратился, и те из команды, кто еще как-то стоял на ногах, отвязали нас от штурвала. Соломон тут же рухнул на палубу. Я велел оттащить его вниз и прошелся по палубе — так-то, сэр, — а вся команда кричала мне «ура».

Стоило мне разузнать ответы, все загадки вдруг стали простыми, как мысли у Маллета. Я был готов идти по звездам к сорок первому градусу широты и двести восемьдесят седьмому градусу долготы — туда, где лежало мое сокровище. На остров Гарднерса.

«Евангелина», оказывается, втайне от меня плавала неподалеку. Вскоре мы встретились и поприветствовали друг друга. Эдвард потерял двух человек во время шторма, и одним из них был Джимми — его смыло за борт, когда он висел на вантах. Я не потерял никого.

Любопытно, следил ли Эдвард за мной? Обещал, что пойдет на север в согласии с уговором, однако вернулся, сославшись на дрянную погоду. Я пошутил, что он привез ее с собой. Однако на следующий день нам стало не до шуток.

Я хлебнул горячего рома, который принес мне Бонс, отправился к себе и проспал почти до утра — хоть из пушки над ухом стреляй.

Прошлой ночью меня знобило так, что я готов был забраться в адское пекло. В следующий раз надо бы попросить чертову хозяйку подбросить еще угольку. Уж если гнить — так в тепле. Однако яму мне рыть еще рано, капитан. Я пока дышу, хотя мое дыхание больше похоже на морской туман из-за этой хвори. Язык еще шевелится, но вскоре и это пройдет.

Дослушай же мой рассказ. Я зажигаю фонарь и берусь за перо.

А вот и твой Маллет топочет за дверью, пачкая последние страницы этой рукописи жирными пальцами. Посмотрим, что он подумает о тебе — своем капитане, — когда я извлеку на свет сокровище и последнюю кровавую тайну. Поглядим, сэр.