Джон Сильвер: возвращение на остров Сокровищ

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ. БРИСТОЛЬСКИЙ ТРАКТИР

Маллет стонет. Я попытался развеселить его песенкой об отрубленной голове олдермена, которого жена угостила топором, но он еще больше разнился.

— Капитан не может вышвырнуть тебя в море. Теперь он человек порядочный, а порядочным людям не годится швырять надоедливых юнг с корабля. Видимо, они их травят.

— Я не встречал моряка в красном чепце. А как насчет загадки мертвеца и Бристоля? — полюбопытствовал Маллет.

— По счастливой случайности я как раз намеревался об этом писать. Твой капитан, должно быть, просветил тебя касательно Томаса Влада, иначе ты прибежал бы с расспросами ко мне. И о юном Хокинсе он, верно, тоже рассказывал. И о Бонсе, и о том, что сталось с Пью. Тем не менее я все же напишу о них — в свое время. Даже о мистере Бладе.

— Я уже все знаю.

— Черта с два ты знаешь. Черта с два.

Куда мне было податься? Все мои странствия привели к мертвецу — и к новому клочку пергамента. К новой головоломке.

А где же был Эдвард? Что нашел он? Может, ответ на мою загадку?

Соломон упорно требовал свободы, пытаясь обменять ее на перевод латинской строки.

Всякий раз, когда я грозился его убить, он хохотал мне в лицо. Пришлось запереть его в каюте с расчетом на то, что это его образумит.

Я решил встать на починку в знакомом с детства порту и вернулся в Бристоль. Отыскал там трактир рядом с доками. Верно, те самые «Три козы». У двери пахло углями. Я постучал и позвал Пила, потом забарабанил в дверь тростью. Какая-то старуха приоткрыла дверь всего на дюйм и спросила, чего мне надо. Я и лица-то ее не видел — только круги под глазами, где она размазала румяна.

— Прошу прощения, мисс, — сказал я ей, пока она щурилась на меня — час-то был уже поздний, — куда вы дели Пила? — Я улыбнулся самой невинной улыбкой — ни дать ни взять проповедник. — Мне нужно место для ночлега. А еще завтрак. Яичница с элем. Меня зовут Сильвер. Джон Сильвер.

— Джон Сильвер, говоришь. Тот самый Джон Сильвер? — спросила старуха. — Помню, мой покойный супруг о тебе рассказывал. — Она отворила дверь чуть шире. Я бы мог сдуть ее вместе с дверью одним зевком. — Яичницу с элем, говоришь? — Нос у нее был костлявый, длинный и острый. Она оглядела меня от макушки до подметок, крепче ухватившись за дверной косяк.

— Покойный супруг? Уж не Дик ли Пил? — спросил я. Старуха облизнула губу и сказала, что Пил преставился пять лет назад. Она навалилась на дверь, и петли жалобно скрипнули.

— А как мне величать вас, мадам? — спросил я, хотя и без того знал ее имя. Мои мысли были поглощены беднягой Пилом и его учетной книгой. Он, наверное, не один абзац посвятил этой ведьме и на радостях откусил кончик пера, когда она согласилась выйти за него замуж. А пятью годами позже старуха скормила ему это перо вместе с печеньем к завтраку — желудок у бедолаги и не выдержал.

— Джудит, — назвалась она. В ее голосе звучал скрип рассохшейся виселицы. — Так, стало быть, Сильвер? А может, еще кто напрашивается ко мне на яичницу с элем? — Щель в двери стала еще уже — теперь я даже не видел каминного огня.

— Я бы желал тут заночевать. Вы должны меня помнить. Случалось, я подавал вам ужин. Мальчишка еще был, а теперь капитан. — Она едва не отжевала себе губу. — Мы были почти родня — я и Дик Пил. Капитан Сильвер — вот как меня теперь кличут.

Даже отсвет огня исчез.

— Это имя мне дал не кто иной, как Черный Джон — прямо здесь, в «Трех козах». Я буду спать в комнате с видом на море, в своей старой каюте. Ну же, ради вашей красоты, — солгал я, но старуха не ответила. — Сможете рассказывать постояльцам, что у вас бросал якорь Долговязый Джон Сильвер. Им это понравится.

— Лучше я расскажу, как старая Джудит оставила тебя без ночлега. — С этими словами она хлопнула дверью. Я едва расслышал ее вопль: — Убирайся!

Пил не поскупился на хорошие доски, чтобы сохранить в целости себя и свои сбережения.

— Я бы предпочел более теплый прием. Ваш благоверный был мне как родня! — кричал я из-за двери.

Мне всего-то и надо было, что комната на ночь. Удивительно, я корпел в этом трактире целый год, мечтая оттуда сбежать, а теперь помышлял лишь о том, чтобы снова прилечь на свою старую койку. Пил рухнул бы в обморок, узнав о моих похождениях, и не поскупился бы на два пенса для новой тетради, чтобы их записать. Но Пил давно отправился на тот свет, старуху Джудит не привлекала мысль породниться со мной хотя бы до утра, а больше мне некому было рассказать о своей хитрости и двуличии, если только констебль, который щипал меня в детстве за щеки, не слонялся до сих пор по городу.

Я услышал шарканье старухи — она поднималась по Пиловой лестнице.

— Бьюсь об заклад, Пил нанял кучера, как только испустил дух, только бы сбежать от тебя! — прокричал я ей, колотя в дверь ногами. Если Джудит и ответила, я ее слов не разобрал. Не иначе притаилась у себя под одеялом с ножом в руках.

Жаль, конечно, что столь славное заведение сгорело дотла сразу после моего визита. Я тогда только-только пристрастился к табаку и, верно, неосторожно выбил трубку.

Мне, ученику слепого, не нужны были фонари, чтобы отыскать путь в темных бристольских закоулках. Обогнув один угол, я вынул несколько кирпичей из стены и достал одеяло. Когда-то им укрывался Том. Шерсть почти истлела — моль бывает еще жаднее людей. Я набросил его на плечи, вышел на улицу и побрел дальше, пока не увидел впереди тусклый свет.

«Черный пес» стоял у самого въезда в большой западный док. Веселье было в полном разгаре — внутри, куда ни глянь, сплошь матросы и портовые девки. Мои люди травили байки про наши похождения под «Веселым Роджером». Тощий Джим, владелец трактира, который к тому времени здорово раздобрел, был пьян. Он пригласил меня за лучший стол и спросил, чего бы мне хотелось. Я велел подать эля. Ко мне подошла какая-то дамочка. Пью, прикинувшись кавалерией, обходил с фланга пьяного пирата, чтобы забраться к нему в карман. Дамочка смахнула на него крошки со стола.

— Имени можешь не говорить, — начала она, усаживаясь ко мне на колени. — Все вы — Биллы, Джеки, Микки — в темноте на одно лицо. Я не запоминаю имен, если только оно на лбу не написано. Как у того пьянчуги. Чудной он какой-то: попросил меня налить выпивки своему другу, а друга-то и не было.

Я оглядел трактир. Бонс исчез. Надо было его разыскать. Я согнал девицу с коленей.

— Он просил обслужить его друга! — крикнула она мне вслед. — Я всегда не прочь, коли хорошо заплатят, даже если клиента на волосок не видать. Вспомнила, как его звали! Беном! — Она чуть не споткнулась о бродягу, который растянулся на полу.

Пью напяливал красный чепец, чтобы прикрыть второе ухо. На вопрос о Бонсе он что-то проблеял — дескать, ушел Билли и прихватил свой сундук, потом вдруг метнулся под стол и добавил, что Бонс открылся ему перед уходом. По словам Пью, у Бонса была какая-то карта.

— Что за карта? — спросил я, и краб ответил, что на ней были чернильные пятна. Будто бы Бен приказал Бонсу забрать ее во искупление грехов. Я схватил Пью за горло, поднял и продержал так, пока он не задергался, а потом швырнул на стол. Мерзавец проехался по нему и рухнул на пол, натянув чепчик обеими руками.

Мои люди обшарили «Реку Эйвон», «Пещеру Циклопа» и прочие заведения до самого «Седьмого устья», «Черных гор» и «Котсвольда», и так как искали они большей частью в трактирах, среди пьяного моряцкого сброда, в конце концов их занесло в «Адмирал Клифтон», где и обретался Бонс.

Я послал к нему Пью в надежде, что он прирежет его и избавит меня от хлопот, однако Бонс только пригрозил ему кинжалом и сказал, что завязал с морским промыслом.

— Хозяйка плюнула на Пью, — пожаловался краб. — Дрянная баба. Хокинс — так ее звать. Джулия Хокинс. С ней мальчишка, безотцовщина. И постоялец, — стращал Пью. — Какой-то Трелони. Сквайр Трелони. Вроде так к нему обращались. Старик. — Пью потянулся рукой к спрятанному уху. Я дернул себя за ворот, и Пью повторил за мной. — Пью бы разузнал, что Бонс им наговорил, особенно мальчишке, — прошептал краб. — Про нас и наш… — Он повернул башку набекрень и пропел: — Остров.

Я велел ему отправляться в «Адмирал Клифтон» и сунуть хозяйке фунтовую банкноту, чтобы мы смогли поговорить с дорогим другом. Пью заглянул внутрь, зашел и тотчас выскочил оттуда.

— Упорхнули пташки! — пискнул он.

Мы обыскали каморку Бонса. От моего приятеля остался один только корабельный сундук. Шилинг, Уитман, Пью и Долговязый Джон Сильвер остались там дожидаться рассвета, пока не вернулись хозяйка с мальчишкой. Шилинг и Уитман, которые караулили внизу, вдруг бросились к нам. Раздался выстрел, и Шилинг скатился по ступенькам, хватаясь за грудь. Потом он раскинул руки и застыл.

Уитман пятился вверх по лестнице — Джулия Хокинс целилась в него из пистолета. У нее был пистолет Бонса. Мальчишка шел позади, и оба они держались довольно храбро.

У мамаши Хокинс была изящная голова на тонкой шее, но ее подпирали широченные, как мотыги, плечи, из которых росли руки под стать моим. Длинные волосы как-то уныло спадали ей на спину. Ее как будто собрали из разных частей, и ни одна из них не подходила к другой — даже ноздри раздувались невпопад.

У ее сына были рыжеватые волосы и карие глаза. Он выглядел крепким малым для своих лет — я дал ему двенадцать, — и в отличие от матери широкие плечи были ему к лицу.

— Мы тут зашли кой-кого проведать, — сказал я с самой сердечной улыбкой. — Нашего приятеля, Билли Бонса. Слышали, он у вас поселился. Временно.

— Вы — Сильвер, — тотчас ответил мальчишка. — Он говорил, что вы за ним явитесь. И про вас тоже сказал. — Он махнул в сторону Пью.

— Пью с Бонсом давние друзья, — закивал тот.

— Он сказал «Пью», мама! — Парень стиснул кулаки.

Стоит ли говорить, что юный Джим мне сразу понравился?

— В этом нет нужды, мэм, — обратился я к Джулии Хокинс самым мелодичным тоном, указывая на пистолет. — Я пришел навестить старого корабельного товарища. Видимо, мистер Шилинг вас напугал. Вон он, лежит на полу.

Джим посоветовал матери целить мне промеж глаз. Я еще тогда понял, что он далеко пойдет.

— Капитан говорил, что вы придете его «проведать», — произнес мальчишка, приглаживая волосы — совсем как Бонс. — А на самом деле — убить.

— Капитан, вон оно как. Капитан Билли Бонс. Все верно, — сказал я. — Верно, как порох сух. Он был бы капитаном. Убить, говоришь? Своего верного товарища? Вот так история. Такого он еще не выдумывал. Один вопрос, — добавил я и наклонился вперед. — Он пил в последнее время? Ром, к примеру? Помнится, он любил присочинить, будучи навеселе, но чтобы назвать нас убийцами — никогда. Нет, мы пришли предупредить его об опасности.

— Смертельной опасности, — поддакнул Пью.

— Верно, матушка Хокинс, — продолжил я. — За ним пришли, вот мы и бросились сюда со всех ног. Мешкать нельзя ни минуты. Билли Бонс задолжал много денег, и кредиторы наступают ему на пятки. Мы пришли заплатить по его счету. Где же он?

— Умер, — ответила мамаша Хокинс. — Его сгубил ром. Допился до смерти, — добавила она. — Как есть покойник.

Я сказал, что хотел передать ему двадцать гиней — рассчитаться с кредиторами, и предложил заплатить ей — пусть лучше выгадает она, чем эти мерзавцы.

— Что скажешь, Джим? — спросила Джулия Хокинс.

Джим посоветовал меня пристрелить. Ох и смышленый же малый!

— Тебя Джимом зовут? — спросил я, протягивая руку. — Славное имя для славного парня. — Руку пришлось спрятать, так как он отказался ее пожать. — Я бы хотел повидаться с ним, Джим. С нашим Билли. Напоследок, так сказать. Отдать дань уважения. Так где же мой старый друг?

— У доктора Ливси, — ответила за него мать.

— А сундук он завещал мне, — вставил Джим. — Побожился и плюнул, чтобы не соврать.

— Что ж, значит, тебе им и владеть. Раз он поклялся и сплюнул, сундук твой. Ты молодец, что предупредил.

Джулия Хокинс опустила пистолет.

Веришь — я был само обаяние. Пью в первый раз промолчал, а Уитман принялся строить глазки хозяйке. Иных моряков не поймешь — им что шаланда, что бригантина — все одно.

Я спросил, нельзя ли мне хоть в последний раз посмотреть на сундук старины Бонса, прежде чем отправиться к доктору Ливси. Джулия Хокинс велела мне шагать вперед.

— Я ведь медленно хожу, — сказал я ей. — А лестница — целое испытание для хромого, привычного к качке, не правда ли, мистер Пью? Можете не отвечать, — поспешил предупредить я. — Видишь ли, Джим, он не очень хорошо видит из-за этого чепца, который прикрывает его клотик. Что поделать — волос-то нет, а Бристоль, сам знаешь, не тропики. Вот чепчик и съезжает ему на здоровый глаз, потому что держаться не на чем. Чуть зазеваешься — наш Пью уже с ног валится. Мало нам одного бедняги под лестницей?

Пью вцепился Джиму в локоть.

— Крепкий мальчуган. Ты ведь поможешь Пью? Правда?

Джим отпихнул его прочь.

— Не будем ссориться, — сказал я. — Мистер Уитман, который до сих пор молчал, пойдет первым. Он вообще неразговорчив, зато если скажет, то чистую правду. Наверное, — добавил я, — у него и языка-то почти не осталось.

Уитман разинул рот, продемонстрировал обрубок языка и осклабился.

— Затем пойдет мистер Пью, а после него — я. Буду следить, чтобы он не скатился с лестницы.

Таким манером мы направились в комнату Бонса.

— Мое слово твердо, — сказал я Джиму. — Сундук ваш, мистер Хокинс, со всем содержимым. Вам нравился наш товарищ, а ему скорее всего, нравились вы, коли приносили ему ром. А он в ответ рассказывал истории про пиратов. Верно, Джим? — Тут я спросил: — А не вспоминал ли он, часом, при этом своего друга по имени Бен Ганн?

— Нет, — ответил Джим. — Зато вот его вспоминал, — добавил он, указывая на Пью. — Говорил, что не хотел бы польстить ему, сказав, что он страшен, как смертный грех, а назвать неказистым было бы слишком мягко.

Пью натянул шапку по самые глаза.

— Дай ключ, — обратился Джим к матери. Та вытащила из передника ключ и передала ему. — И не опускай пистолет.

Славный малый — уже научился командовать.

— Сейчас посмотрим, чего стоят все морские псы, — сказал я. — Джим, отдай ключ мистеру Уитману.

Уитман щелкнул им в замке и поднял крышку сундука.

— Гляди-ка, — сказал я, — подзорная труба! И недурная притом. Посмотри в нее, Джим. Что видишь? Корабль? А матросов, которые тянут шкоты?

— Мам, он увидел их без трубы! — воскликнул Джим.

— Глаз моряка, — подмигнул я ему и заглянул в сундук. — Больше ничего, Джим. Вот урок всем нам. Обойти целый свет, чтобы умереть нищим. Отчаливаем, ребята. Нам пора. — И мы зашагали вниз под прицелом мамаши Хокинс. — Вот ваша плата, мадам, — спохватился я, залезая в карман. — Здесь двадцать гиней.

Джим взял деньги и положил на стол. Уитман поклонился хозяйке.

— Глядите-ка, вы ему приглянулись, — сказал я. — Однако время прощаться. Дай руку, Джим. Желаю удачи. — С этими самыми словами я скрутил его и велел Джулии бросить пистолет.

— Пью, ты совсем ослеп, раз не видишь гиней на столе? Я оставлю вам шиллинг, хозяйка. А теперь ведите нас к доктору.

Однако с этим я поспешил.

В дверях неожиданно возник незнакомец. Наружность его была совершенно непримечательной, за исключением одной детали: он сжимал пистолет.

— Сквайр, пристрелите их всех! — выкрикнул Джим.

Трелони приказал нам не двигаться. Несмотря на почтенный возраст, у него были замашки офицера. Тебе бы он понравился.

Сквайр велел мне отпустить Джима, что я и сделал, а Уитман в тот же миг подобрал пистолет Хокинсов. Я посоветовал Трелони сдать оружие, сказав, что Уитман не промахнется. Старик ответил, что он тоже выстрелит наверняка.

— Пью хочет жить, — захныкал тот, гладя себя по лицу. — Славный Пью, милый Пью. Пострадал ни за что — сперва от Черного Джона, затем от капитана и Эдварда. Пью служил, Пью только делал, что приказали. — Так он причитал-причитал, да и метнулся к окну. Сквайр выстрелил, и Пью скорчился на полу трактира — мертвый морской краб в красном чепце. Уитман выстрелил в сквайра и подбил его. Я схватил Джима. Мамаша Хокинс завизжала. Тут бы нам и убраться, но мне нужна была карта.