Джули & Джулия. Готовим счастье по рецепту

ПРЕЖДЕ, ЧЕМ НАЧАТЬ… Радости кулинарии

Приходя с работы, папа обычно выкладывал мелочь из карманов в голубой пластиковый стаканчик с белой стрелочкой — эмблемой моего летнего лагеря. Стаканчик стоял в шкафу справа от папиной раковины в родительской ванной. У мамы был такой же шкафчик слева от ее раковины. В нем она держала косметику, украшения и старые шарфики, которые не носила со школы. В папином шкафу помимо мелочи хранились часы, жидкость для полоскания рта, средство для укладки волос и носовые платки. А еще книга.

Я обратила внимание на книгу во вторник днем, когда мне понадобились деньги. Мне было одиннадцать лет, и по вторникам и четвергам я ходила на занятия по актерскому мастерству в Норт-Бернет, за кафе «Ночной ястреб». Я всегда брала с собой пятьдесят центов и на обратном пути покупала колу в автомате. Обычно мелочь для нас оставляли в большой банке на полке над стиральной машиной, но незадолго до этого мама отнесла ее в банк, и мне пришлось залезть в папин шкафчик.

Книга в простом черном переплете лежала в самой глубине корешком к стене, чтобы не было видно названия. Бумажная обложка лежала отдельно. Я и раньше видела эту книжку и думала, что папа убрал ее подальше не просто так. Наверняка это очень скучная книга, говорила я себе. Что-нибудь связанное с телефонными счетами. В тот день я была дома совсем одна, и мне вдруг пришло в голову — с какой стати папа станет так тщательно прятать скучную книгу?

Я достала книгу и, увидев название, вытесненное золотыми буквами, в ту же секунду поняла, что ее нужно немедленно положить на место. Но было уже поздно.

На первых страницах были цветные иллюстрации на глянцевой бумаге, как в альбомах по искусству. Только вот на картинках были изображены мужчина и женщина. Они были голые и занимались сексом. Но совсем не так, как в кино. Мне доводилось видеть секс на экране — у нас было кабельное телевидение, и на пижамных вечеринках мы с девчонками тайком пробирались в гостиную и включали канал для взрослых. Но у женщины в книжке под мышками были волосы, а у мужчины волосы были… ммм… везде, и было видно, что его пенис прямо там, у нее внутри. Это был настоящий хард-кор — как на обложках тех кассет, на которые я стыдилась даже смотреть у Изабель дома (ее папа прятал их на полке за обычными кассетами). К тому же парочка на картинках была даже не симпатичная. И совсем немолодая. По правде говоря, эти ребята чем-то смахивали на моих предков. Но когда эта мысль пришла мне в голову, мне стало настолько не по себе, что я быстро отогнала ее прочь.

После цветных иллюстраций было много текста, сопровождаемого черно-белыми рисунками и объяснениями, как в словаре. И тут до меня дошло — ведь это и есть словарь, словарь секса. Многие термины были французскими. Но были и обычные слова — «качели», «лодочка», и я никак не могла понять, зачем они в книге вроде этой. И это было самое ужасное — неужели слово «лодочка» означает совсем не то, что я думала? Неужели, когда я клянчу у мамы фиолетовые лодочки, которые так подошли бы к моему розовому свитеру с мисс Пигги, я невольно произношу что-то неприличное?

Комната родителей располагалась рядом с входной дверью. Услышав, как мама поворачивает ключ в замке, я едва успела добежать до папиного шкафчика положить книгу на место.

— Готова, Джули? Что это ты здесь делаешь?

— Ищу мелочь на кока-колу.

И голове вспыхнуло: «Она догадалась!» Но она лишь проронила:

— Ну пойдем, а то опоздаешь, — и вышла за дверь.

Весь урок я просидела как на иголках — а что, если я положила книгу не так, как было? Я вспомнила роман «1984» — там герой специально положил волосок на обложку дневника, чтобы выяснить, трогал его кто-нибудь или нет. То, что папа читал «1984», я знала точно — он сам мне эту книжку подарил. Преподаватель по актерскому мастерству поручил мне сыграть сцену с Калебом, который был просто вылитым Джейсоном Бейтманом[8] из сериала «Твой ход», и я, глядя на Калеба, все время вспоминала те картинки из книги. Я все время путалась, хотя прежде я никогда не забывала текст и память у меня, между прочим, лучше всех в классе. После занятий за мной должна была заехать мама, я дожидалась ее и пила колу, не чувствуя вкуса, — весь рот занемел, как после коричневой жвачки. Но когда мама приехала, она вела себя как обычно. Мы вернулись домой, но и там папа, как обычно, сидел в кресле и, как обычно, решал кроссворд.

Это было очень, очень плохо — читать такую книжку в моем возрасте. Я это знала. Я предала родителей. Поступила неправильно. И каждый раз, пробираясь в комнату родителей, я зарекалась: последний раз, последний раз. И прекрасно понимала, что обманываю себя. Да, я слишком низко пала, я погрузилась в пучину разврата, и никогда уже мне не стать такой невинной, как прежде! Но ведь в книге столько полезной информации! В ней так много такого, чего мне никогда и нигде больше не узнать, даже от Изабель, которая знает о сексе больше любой одиннадцатилетней девочки, хотя ей всего десять. Нет, грань я уже перешла, а раз так, пусть хоть узнаю для себя что-то новенькое.

Когда я приходила из школы, мама чаще всего была дома, но иногда водила моего братца Хитклифа на тренировку юношеской лиги или отправлялась к подруге, а то и просто убегала по делам. В такие дни я сгребала свою порцию шоколадного печенья (у меня было строгое — ну, насколько это возможно — правило: не съедать больше десяти штук за день), прихватывала бумажное полотенце и прокрадывалась в родительскую ванную. На стене висела маленькая картина, написанная маслом и изображающая женщину в неглиже. Мне нравилась картина, хоть я и была рада, что, они повесили ее в ванной. Но теперь, когда я узнала, что за книга лежит в папином шкафу, в этой картине обнаружился новый, скрытый смысл, о котором я раньше и не задумывалась.

Я доставала книгу, от страниц которой исходил терпкий запах дыма и тайны. Мне казалось, она пахнет так потому, что мои родители вынимают ее, когда снимаются сексом, при этом мама, наверное, надевает резиновый корсет, высокие сапоги, а может, еще что. (Лишь спустя много лет я поняла, что книга пропахла жидкостью для полоскания рта, лаком для волос и сигаретами, которые папа прятал в шкафчике, чтобы иногда на террасе затянуться тайком после того, как меня уложат спать.) Я сползала по стеночке, на которой висела картина, усаживалась на белый коврик в узелках и читала, пристроив книгу на согнутые колени. Разложив печенье на бумажном полотенце, я поедала его одно за другим, разъединяя две шоколадные половинки, вылизывая белую начинку и растворяя печенье во рту, пока оно не превращалось в шоколадную массу, и читала все про кассолетт, постильонаж и гамахуш[9]. Некоторые главы были просто омерзительны — особенно те, где описывались вонючие небритые подмышки. Но были и такие, от которых у меня ныло между ног. А потом я слышала, как открывается дверь гаража. Я вскакивала, убирала книгу на место, закрывала дверь шкафчика, сгребала остатки печенья и мчалась на кухню, чтобы сидеть там как ни в чем не бывало, когда мама войдет и попросит меня помочь разобрать покупки.

Так что с «Радостями секса» я впервые вкусила греха, а вот с «Искусством французской кухни» я вкусила его во второй раз.

В сочельник мама обычно готовила красную фасоль, рис и приправленную чили говядину. Фасоль готовили отдельно. Чтобы я ела фасоль? Да ни в жизнь. Но как-то раз к нам на рождественский ужин напросился папин начальник. Поначалу мама впала в панику, но, успокоившись, решила отличиться и приготовить нечто особенное. В то утро я застала ее на кухне за нарезанием овощей. На кухонном столе лежала старая кулинарная книга, раскрытая на странице триста пятнадцать. Boeuf Bourguignon — говядина по-бургундски.

Эта толстая книга в светло-бежевой обложке лежала в нашем чулане с тех пор, как я себя помню, но прежде я никогда не видела, чтобы мама готовила по ней. Вообще-то, это был двухтомник и назывался он «Искусство французской кухни». На обложке обеих книг был рисунок из переплетающихся цветков. Мама объяснила мне, что такой рисунок называется флер-де-лиз. Обложку книги, по которой готовила мама, украшал рисунок из красных флер-де-лиз; на обложке той, что осталась на полке в кладовой, цветы были синие.

В маминой коллекции было много интересных кулинарных книг. Мне нравилась серия «Тайм-Лайф», по две книги на каждую из мировых кухонь — одна на пружинках, с рецептами, вторая, побольше, с исторической справкой и красочными картинками. Но самой моей любимой в те времена была книга о венской кухне, где на иллюстрациях высились огромные белоснежные торты. Я приставала к маме, тыкая то в один, то в другой торт, и просила испечь такой же, но мама объясняла, что в их состав входит кокос, орехи и джем — а чтобы я съела кокос, орехи или джем? Да ни в жизнь! Но к этим двум томам у меня было особое отношение. На полке рядом с иллюстрированными книжками и «Энциклопедией Бетти Крокер»[10] они выглядели солидными, немного старомодными, но серьезными и настоящими, как старинные книги, которые продаются в антикварных лавках и стоят кучу денег.

Я сидела на кухне в ночной рубашке, поверх которой надела мамин бесформенный голубой свитер с высоким горлом и альпийским рисунком в виде белых зигзагов. В Рождество при любой погоде я томилась в мечтательном ожидании снегопада. Рано утром, когда вокруг было особенно тихо, лежа в кровати, я представляла, что за окном кружатся белые хлопья, а мы с Джейсоном Бейтманом лежим на горе подушек у потрескивающего камина, и он соблазнительно улыбается, намекая на то, что мы могли бы заняться всем тем, что описано в «Радостях секса», только без всяких гадостей вроде волосатых подмышек. В мамином свитере мне особенно хорошо мечталось.

Я поддела пальцем шоколадную пасту с кусочками зефира прямо из банки и заглянула в раскрытую книгу. Мама стояла у раковины и чистила морковку.

— Не понимаю, чем тебе так этот свитер полюбился. На улице двадцать градусов.

— Мне холодно.

— Не потеряй страницу.

— Не потеряю.

Заложив пальцем нужную маме страницу, я принялась листать книгу, пытаясь шепотом произнести все эти французские названия. От страниц исходил какой-то странный запах сырости, но не такой, как от библиотечных книг. Скорее так пахнет собака на травке в лесу — мокрая, теплая и живая. Эти слова и этот запах что-то смутно напоминали мне, но что именно, я не могла вспомнить. Многое из того, что я читала, было мне непонятно, но в рецептах я видела много такого, чего ни за что не стала бы есть, — грибы, оливки, шпинат, например. Какой-то гратен — это что еще за чертовщина? Это имеет отношение к гранатам? Да я гранаты просто ненавижу. Вскоре книга мне наскучила, но тут мой взгляд остановился на рисунке какой-то отрубленной части животного. Надпись гласила «нога ягненка». Нога с задранным хвостом была похожа на человека, распластавшегося на животе. Перевернув страницу, я увидела еще одну картинку. На ней были изображены изящные пальчики с аккуратными округленными ноготками, которые что-то вдавливали в стол. Сдобное тесто. Картинка демонстрировала фрезаж: «Тыльной стороной ладони (не самой ладонью, она слишком теплая) быстрыми движениями месить тесто по направлению от себя и вдавливая его в стол; захватывайте объем примерно на две столовые ложки и растягивайте тесто дюймов на шесть уверенным, быстрым движением».

Все это выглядело очень странно. Говоря точнее, это выглядело… непристойно.

И тут до меня дошло, что именно эта книжка напоминает мне. Вспыхнув, я покосилась на маму — та уже дочистила морковь и принялась за лук. Она, конечно, не догадывалась, что у меня там в голове. Да и как? Не может же она читать мои мысли. Это раньше я думала, что может, но в прошлом году до меня дошло, что если бы она могла, то в жизни бы не позволила мне посмотреть ни одной серии «Твоего хода»!

— Не потеряла мою страницу?

— Сказала же, нет.

На дворе стояли праздники, и мне уже несколько недель не выпадало шанса заглянуть в папин шкафчик. Мало того что мама с папой все время околачивались дома, так они еще и следили, чтобы я не разнюхала, где подарки. Этого я делать не собиралась — ведь весь смысл Рождества в том, что полученный подарок должен стать сюрпризом. Кроме того, мне не хотелось получить лишнее доказательство того, что никакого Санта-Клауса на самом деле не существует. Я и без того это знала, но окончательно признавать не хотела — ну что за Рождество без Санты, в самом деле? Но соблазн порыскать был велик, и потому на всякий случай я решила держаться от родительской спальни подальше. И «Радости секса» светили мне только после Нового года. Но эта кулинарная книга, что сейчас лежала передо мной, оказалась, в общем-то, ничем не хуже. В ней тоже были французские термины и куча непонятных фраз, наводящих на размышления. Голых хиппи, правда, не было, но не очень-то и хотелось. А то на них иной раз и смотреть страшновато.

А может, вместо того, чтобы сидеть в свитере у камина с самим Джейсоном Бейтманом, мне ему что-нибудь приготовить? Раньше такие мысли не приходили мне в голову. Что-нибудь сексуальное. Например… хм… как насчет Piece de Boeuf à la Cuillère? Звучит очень непристойно. «Мясо, фаршированное мясным фаршем» — черт, да это звучит неприлично даже в переводе!

— Что это ты задумала?

Я чуть не подскочила на кухонном стуле — плетеном, с хромированными ножками, — словно за этим кухонным столом меня застукали за мастурбацией. Хотя чем-чем, а уж этим я никогда не занималась. Я и слово-то это узнала только от Изабель. Гадость какая.

— Не залезай на стул с ногами — его только починили. Положи-ка мне сюда книжку. А то у меня все руки в беконе.

Я открыла заложенную страничку и поднесла книгу маме. Она как-то подозрительно на меня посмотрела, когда я положила ее на желтую столешницу.

— Не понимаю, почему эта книга так тебя заинтересовала? Ты же ничего из этого есть не станешь. Ты от чизбургеров и то нос воротишь.

— Потому что сыру место на пицце, а не в бургерах.

Мама закатила глаза и вернулась к готовке. Я наблюдала за процессом, заглядывая через ее плечо. Она порезала бекон и обжарила его на сковороде. Как только кусочки зазолотились, она сняла их и отправила на их место куски мяса.

— Пахнет вкусно.

— Еще бы. — Она сняла со сковороды подрумянившиеся куски мяса и положила морковь с луком. Я б скорее умерла, чем съела морковку. Но запах был что надо. Интересно, любит ли Джейсон Бейтман говядину по-бургундски?

— Может, сегодня вечером попробуешь немножко? — предложила мама.

— Угу. Может.

Конечно, ничего я не попробовала, по крайней мере в то Рождество, — слишком велика была моя неприязнь к моркови, грибам и маленьким луковичкам шалота. Вместе с другими детьми в тот вечер я ела пиццу с колбасой пепперони и шоколадную помадку. А говядину по-бургундски по рецепту Джулии Чайлд впервые попробовала восемнадцать лет спустя.

Говядина по-бургундски — блюдо классическое и в то же время домашнее, эффектное и простое; одним словом, идеальное блюдо для тех, кто хочет показать себя хорошим поваром. Джулия Чайлд готовила это блюдо в телевизионном кулинарном шоу. Моя мама готовила его, чтобы произвести впечатление на папиного босса. А восемнадцать лет спустя уже я готовила говядину по-бургундски для главного в моей жизни человека, который навсегда избавил меня от никчемной работы секретарши и помог добиться успеха и известности. Вообще-то, для этого человека я готовила говядину по-бургундски даже дважды, но об этом потом. Пока скажу только, что это блюдо, как и майонез, готовится методом проб и ошибок (правда, с майонезом пробовать и ошибаться придется подольше). Но стоит ухватить суть, и у вас все получится. К примеру, вздумай Джейсон Бейтман заявиться в город и напроситься к нам на ужин, я бы смогла накормить его этим прекрасным французским рагу, не прикладывая особых усилий, и все благодаря Джулии.

Я могла бы приготовить говядину по-бургундски даже для Джейсона Бейтмана, даже одетой в мамин голубой лыжный свитер. Он по-прежнему у меня, и я питаю к нему необъяснимую привязанность. Я не избавилась от него даже после того, как поняла, что никогда не стану одной из тех эльфообразных худышек, которым идут бесформенные свитера с горлом, и что бесформенные свитера с горлом выглядели сексуально лишь в конце восьмидесятых. Но порой старое лучше нового — это касается и Джейсона Бейтмана, и говядины по-бургундски.