Диана де Пуатье

Рифмоплет-еретик

Эти очаровательные стихи дали пищу уже существовавшим слухам о том, что, еще не став вдовой, госпожа де Брезе по крайней мере один раз позволила зову сердца или душевному порыву взять верх над здравым смыслом. Между двадцатью четырьмя и двадцатью шестью годами гордая графиня якобы была очарована безродным юношей, ходившим по тавернам и по девицам, который к тому же был «покалечен любовью», но считался любимцем Муз: Клеманом Маро, протеже короля и принцессы Маргариты, придворным чаровником. Ведь разве не он написал также и это:

Упоминание имени мифологического персонажа убедило автора предисловий к произведениям Маро в том, что героиней довольно грустной истории, упоминаемой в немалом количестве элегий, баллад, эпиграмм и песен, была дочь Сен-Валье.

Его версия событий такова.

В 1523–1524 годах (время слушания дела ее отца!) Диана предоставила первые «свидетельства своей благосклонности» поэту, «томившемуся возле нее», который в восторге преподал ей «уроки любви», все же не добившись своей окончательной цели. Маро последовал за королем в Италию, увозя с собой обещание, данное умилившейся красавицей в том, что вскоре она сделает его счастливым. Увы! Он был ранен, попал в плен при Павии, и ему пришлось удовольствоваться возможностью засыпать ее письмами. Какое разочарование испытал он по возвращении! Привязавшись к другому человеку, «чье происхождение, вероятно, делало его более достойным ее», госпожа де Брезе не смогла устоять перед ним, «так как была молода».

Маро, уже было готовый смириться с разрывом, взбунтовался. Его местью стали сатирические эпиграммы и рондо, в которых он поливал грязью свою очаровательную «любовницу». Но оскорбленная Диана ответила ударом на удар. Парламент только что начал преследование еретиков. Супруга Великого Сенешаля припомнила, что нахал интересовался евангелистами и иногда говорил крамольные вещи; она донесла на него инквизитору Бушару, обвинив поэта в том, что он ел сало в разгар Великого Поста.

Арестованный в феврале 1526 года, Маро подвергся разнообразным жестоким испытаниям и был приговорен к сожжению на костре. Его спасли вмешательство его друга Лиона Жаме и возвращение Франциска I, ставшее «общим триумфом приверженцев протестантизма и идей Возрождения».⁵⁴ Благодаря канцлеру в 1527 году поэту даже было дозволено занять по праву наследования место королевского камердинера, принадлежавшее его отцу. С тех пор он стал верным слугой новой фаворитки, Анны де Эйи.

Эта история настолько неправдоподобна, что совестно о ней упоминать. Нельзя представить себе большую нелепость, чем то, что холодная и гордая Диана ввязалась бы в подобную авантюру и подвергла бы риску свою честь, а следовательно, и жизнь (традиции дома де Брезе внушали некоторое опасение). Если бы даже она и пошла на это, неужели она не окружила бы эту историю непроницаемой завесой тайны? Ведь стихи, если бы Маро адресовал их именно ей, безусловно, скомпрометировали бы ее. Не говоря уже о доносе!

Разразился бы ужасный скандал, так как считалось, что связь со знатной или царственной особой — это одно, а интрижка с рифмоплетом-еретиком низкого происхождения — совсем другое.

Однажды Диана сможет с гордостью заявить Генриху II, что она была бы достойна стать матерью его законных детей.

Немыслимо, что из-за единственного, никогда в дальнейшем больше не повторившегося заблуждения она потеряла бы уважение к себе самой и унизилась бы до оговора.

Своим несчастьем Клеман Маро обязан самой заурядной Изабо. По традиции, его галантные и аллегоричные стихи предназначались другим воздыхателям. Сам Генрих II, в свою бытность дофином, заказал ему те, что были процитированы выше.

Позже Маро стал преследовать супругу Великого Сенешаля своими злыми стихами. Но причину этого можно легко отыскать, не прибегая к рассказыванию басни. Этот переводчик Псалмов входил в круг приближенных королевской любовницы, люто ненавидевшей Диану. Сама же она, по ее собственному утверждению, ни за что не стала бы разговаривать с приспешником Лютера.

Из этого следует, что нужно забыть о мнимом романе светской дамы и бедного поэта. Может даже возникнуть сильное искушение пожалеть о его мнимости. Безумство, всколыхнувшее это однообразное, холодное, как мрамор, существование, сделало бы более привлекательным и человечным совершенный образ нимфы из Ане.