Дикарка

Глава 15

Восход солнца в Майами – восхитительное зрелище. Причудливо переливающиеся золотистые лучи прорываются из-за горизонта, превращая ничем не примечательную бухту в волшебную радугу чудесно слитых нежно-розовых, светло-голубоватых и мягких зеленых тонов.

Лия наблюдала эту не радовавшую ее картину с шестого этажа госпиталя Святой Одилии, где она часами мерила шагами комнату для посетителей отделения интенсивной терапии. В дверях стоял вооруженный полицейский, другой молча сидел на кушетке, а третий находился у входа в стеклянный бокс, где лежал тяжело раненный Марко.

Время от времени один из государственных чиновников, собравшихся в холле, просовывал голову в дверь и спрашивал, все ли с ней в порядке и не нужно ли чего.

Лия все время отвечала одно и то же: да, она в полном порядке; нет, ей ничего не нужно.

И то и другое было ложью.

С ней творилось что-то неладное – она стремилась к Марко.

Она не видела его с тех пор, как санитары бегом выносили его из дома Виктора Кэвала. Лицо Марко было пепельно-серым, тело неподвижным, глаза закрыты. Она семенила рядом с носилками, поминутно сжимая его руку и повторяя, чтобы он держался, что все будет хорошо, что она все время будет рядом с ним.

Но ей не разрешили сесть в машину «скорой помощи». Она кричала и сопротивлялась, когда ее оторвали от руки Марко, которую она сжимала, стараясь влить свои силы в его восковые холодные пальцы.

Она не узнала лысеющего мужчину средних лет, который принял ее под свою опеку, когда машина «скорой помощи» уехала под вой сирены. Но мужчина ее знал.

– Мисс Саттон, – окликнул он ее и, предупредительно взяв под руку, повел к черному седану, припаркованному у ворот.

Усадив ее на заднее сиденье, он велел кому-то дать ей чашку холодной воды, а потом Лия отвечала на бесконечные вопросы следователя о том, что именно случилось в доме Кэвала.

– Где Энрике? – все время спрашивала она в промежутках между вопросами, выискивая в толпе фигуру телохранителя, который спас ей жизнь.

Ей никто не ответил. Тогда Лия решила, что его арестовали, как и других, которых увели в наручниках после того, как дом окружила полиция. Казалось, после стрельбы прошли считанные мгновения, но это было просто физически невозможно. Как бы то ни было, время для Лии потеряло свою протяженность. Она даже не заметила, что на дворе темная ночь, до тех пор, пока не начало всходить солнце.

«Заря – это знамение надежды, – сказала она себе, глядя в окно. – Но…»

– Мисс Саттон?

Она повернулась на голос и увидела Гордона Траска. Он стоял рядом с ней. Только прибыв в госпиталь, Лия выяснила, что агент, который всю дорогу ободряюще обнимал ее за плечи, был именно Траск.

Она откашлялась, стараясь разгадать, что может означать выражение его лица.

– Да?

– Он просит, чтобы вы вошли.

– Он? – Лия не смогда произнести вертевшийся на языке вопрос, не смогла посмотреть в глаза страшной возможности потерять Марко сейчас, когда она только что нашла его.

– Я не знаю, – тихо ответил Траск. – Вы хотите его видеть?

Она кивнула.

Траск провел ее мимо первого полицейского, затем мимо второго, сидевшего у двери палаты.

Лия застыла на пороге, не зная, в силах ли будет перенести то, что ей предстоит увидеть.

Рука Траска легла ей на запястье, она посмотрела ему в лицо. Глаза агента смотрели угрюмо и мрачно.

– Хотите, чтобы я пошел с вами?

Она отрицательно покачала головой и шагнула вперед.

У койки стояла медицинская сестра – она что-то отмечала в карте и заслоняла от Лии лицо Марко. Потом сестра отошла в сторону, и Лия чуть не подавилась рыданием.

Разве этот бледный призрак может быть Марко? Могучим, источающим жизнь Марко, который всегда дышал силой.

Никогда прежде не видела она Марко таким беспомощным и слабым. Никогда.

Лию охватило чувство протеста, когда она подошла ближе. Невозможно, чтобы это был он – кто этот незнакомец, который лежит на простынях, опутанный проводками и датчиками?

Однако ни с чем нельзя было спутать волевой подбородок, золотистые волосы, разметавшиеся по подушке, и синие глаза, которые взглянули на Лию, когда она склонилась над ним.

Его взгляд был на удивление прям. «Это действительно ты, – подумала она с внезапным облегчением. – Ты должен держаться, Марко…» Но она не могла понять, что именно хотел сказать ей Марко своим взглядом… Скорее, она не хотела понять. В его взгляде было понимание и… Отчуждение.

Он открыл было рот, чтобы заговорить, но Лия отрицательно покачала головой.

– Нет, – прошептала она, несмотря на ком в горле. – Отдыхай, Марко. Тебе надо восстановить силы. Ты обязательно поправишься.

Он слегка шевельнул головой, словно протестуя, и Лия почувствовала, что дрожит.

Она оглянулась на медицинскую сестру, словно ища поддержки, но женщина стояла неподвижно, как статуя, и избегала встречаться взглядом с Лией.

– Марко, – проговорила Лия, опять склоняясь над ним, – есть одна вещь, которую ты должен знать. – В ее голосе прозвучало отчаяние. – Я должна сказать тебе это, потому что… – Она осеклась, не в силах произнести заветные слова. – Ты должен это знать, – сказала она нежно, погладив его светлые волосы, упавшие на лоб. – Я должна сказать, что люблю тебя.

Она увидела, что в его глазах что-то мелькнуло, и веки тут же закрылись. Лию охватил ужас.

– Сестра! – крикнула она, и женщина тотчас же возникла рядом.

Но в это время Марко открыл глаза, и Лия с огромным облегчением увидела в них живые слезы.

Сестра незаметно отошла в сторону.

– Я в самом деле люблю тебя, Марко. Я давно поняла это, но не могла сказать об этом вслух. Я верю тебе и больше не боюсь…

Однако на деле она боялась.

Это был все тот же старый, знакомый страх, но теперь он навалился на нее с новой силой. Она была в ужасе, страшась потерять Марко. Такого страха она не испытывала еще ни разу в жизни.

Он открыл рот и, хотя Лия приложила к его губам палец, чтобы он молчал, с усилием попытался заговорить.

Голос его больше напоминал гортанный хрип, но она поняла то единственное слово, которое он смог произнести:

«Люблю».

И она поняла, что он хотел сказать.

Что он тоже любит ее.

Лия заплакала и, гладя его по волосам, повторяла, что поняла его.

В это время, словно актер вторых ролей, в палате появился доктор в зеленой операционной форме с суровым выражением лица. Он вошел стремительно, и сестра вскочила ему навстречу.

– Мне очень жаль, но вам пора уходить, – сказала она Лии.

– Нет, я не могу уйти, – запротестовала потрясенная женщина. – Я должна быть с ним. Я нужна ему. Мы…

– Мне очень жаль, – повторила сестра, крепко взяв Лию за руку и выводя ее из палаты.

– Я уведу ее, – сказал от двери Гордон. Он шагнул вперед и обнял Лию за плечи.

Она бешено трясла головой, слезы струились по ее щекам, когда Гордон чуть ли не силой уводил ее в холл. Лия не смогла оглянуться – она боялась, что это будет последний взгляд.

Не может быть, чтобы это был последний раз, когда она видит его живым…

Не может быть…

О Боже.

– Он умрет, да? – спросила она Траска, пытаясь взять себя в руки, несмотря на нахлынувшую на нее волну страха.

– Он очень плох, – ответил Гордон, – но может выкарабкаться. Если кто и способен на это, то только Марко. Крепкий он орешек.

Лия промолчала.

Они с Гордоном вернулись в комнату отдыха.

Лия снова заняла свой пост у окна и стала смотреть на море.

«Мы все время собирались уплыть, – думала она, не веря самой себе, – уплыть вдвоем. В рай».

Ноги отказались служить Лии.

Совершенно изможденная, но не в состоянии уснуть, она смутно догадывалась, что уже далеко за полночь. Она неподвижно сидела в кресле с прямой спинкой и невидящими глазами смотрела в экран телевизора – показывали какое-то ночное ток-шоу. Как это смешно, что где-то продолжается обычная жизнь: земля вращается вокруг своей оси, люди смеются остротам гостей ток-шоу, танцуют в клубах Майами, спят, едят, занимаются любовью…

Просторные коридоры госпиталя были совершенно безлюдны и тихи, только изредка откуда-то доносились шаги или голоса из сестринской.

Лия была единственным человеком в комнате отдыха, если не считать нового охранника, застывшего в дверях. Лия знала, что Траск и кто-то еще из полиции тоже находятся где-то в госпитале. Немного раньше, когда кто-то принес ей бутерброд, к которому она до сих пор не притронулась, Траск и еще какие-то люди устроили совещание в холле – она не слышала, о чем шла речь: участники говорили шепотом. Потом они исчезли, оставив Лию ждать и молиться.

И вспоминать.

В эти бесконечные часы грусти она вспомнила все, что делали они с Марко в те месяцы, что были вместе в Майами. Она улыбнулась, вспомнив ту душную ночь, когда она пыталась научить Марко танцевать макарену; она плакала, вспоминая ту ночь, когда думала, что Марко предал ее.

Что может сделать каждый из них, чтобы изменить трагический ход их непростых отношений?

Она так ничего и не придумала.

Однако за последние несколько дней она многому научилась и была готова разрушить воздвигнутые ею барьеры, начать все сначала. Забыть, простить…

Если только им представится такая возможность.

Ведь будет чудовищно несправедливо, если судьба разлучит их после того, что они оба выстрадали и поняли.

Тем более что теперь она разлучит их навсегда.

Два дня назад, когда они с Марко попали в западню Виктора, Лия от всей души надеялась на чудо.

И чудо свершилось.

Они остались живы.

Не слишком ли многого она хочет, рассчитывая еще на одно чудо?

– Мисс Саттон?

Лия вздрогнула и испуганно подняла глаза, в дверях стоял Гордон Траск.

Лия поняла все, когда ее умоляющий взгляд встретился с его строгим взглядом.

– Нет… – Задыхаясь, Лия прижала трясущиеся пальцы ко рту. – О Боже, нет…

Но Траск беспощадно кивнул.

Подняв голову, Лия завыла, как собака.

Она раскачивалась взад и вперед на кушетке, рыдала, прижавшись грудью к коленям. Она отшвырнула руку Траска, когда он попытался прикосновением успокоить ее. Лии хотелось остаться наедине со своим страшным горем.

Марко умер.

О Боже милостивый.

Нет!..

Комната закружилась у нее перед глазами.

Как это могло случиться? Ведь они только сейчас обрели друг друга…

Марко умер.

Чудес больше не будет, другого шанса тоже…

Марко умер.

Лия осталась одна навсегда.

Похорон не было.

Лия не была его женой, они вообще не встречались в последний год жизни Марко. Несколько мимолетных часов, которые они провели вместе за последние несколько дней, для закона не существуют.

Родители Марко давно умерли; брата Чико так и не сумели разыскать.

Единственная, с кем удалось установить контакт, была сестра Марко, Хасинта. Однако она проявила полное равнодушие. Как рассказывал Гордон, она поинтересовалась только, не оставил ли Марко завещания.

Об этом Гордон, правда, умолчал, а Лия не стала спрашивать. Она ничего не хотела…

Ей нужна была только память.

Как говорил тот же Гордон, тело Марко кремировали. Товарищи Марко из Отдела по борьбе с наркотиками решили провести встречу, посвященную его памяти.

Так и получилось, что через месяц после его смерти, в солнечное ноябрьское утро, Лия очутилась в продуваемом всеми ветрами приморском парке, где должна была состояться встреча. Рядом с ней находились двое полицейских, которые непрерывно охраняли ее и должны были охранять, до тех пор пока она не даст показания против Хондо, Рамона и других членов наркокартеля, суд над которыми должен был вот-вот начаться.

Хотя Виктор и был убит, Лия не чувствовала себя в безопасности. Банды отличаются беспощадностью, и если несколько их членов отправятся в тюрьму, то Лия будет первой в списке возможных жертв мщения.

Охрана категорически возражала против появления Лии в людном месте. Полицейские говорили, что она окажется подсадной уткой, и, вероятно, были правы. Но Лия чувствовала, что должна пойти. Из-за Марко.

И из-за себя. Она была уже не в силах находиться в тепличных условиях отеля, где ее содержали.

Может быть, ей захотелось рискнуть.

Может быть, после смерти Марко она наконец поняла, что ей незачем жить.

А может быть, она не была уверена, что заслужила жизнь.

Лия в последнее время не переставая думала о последних, роковых минутах в секретной комнате, когда Энрике поднял автомат, в то время как Марко боролся с Виктором.

Чем больше она думала, тем больше понимала, что Энрике с самого начала собирался стрелять в Виктора.

Если бы она не вмешалась, он сразу застрелил бы Кэвала.

И Марко остался бы жив.

Усевшись на складной серый стул, Лия тяжко сглотнула, борясь с подступившей тошнотой, которая донимала ее все утро. Впрочем, ее тошнит уже несколько дней кряду. Стресс сделал свое дело – она превратилась в законченного инвалида. Кроме расстроенного желудка, она чувствовала полнейшее моральное и физическое истощение, временами ее мучили приступы головокружения. За последние несколько дней охранникам приходилось буквально ловить ее: она не могла удержаться на становящихся ватными ногах.

Может быть, это был вовсе не стресс, а обыкновенный страх, могло быть и так.

Лия слегка повернула голову и нервно осмотрелась: у купы пальм собралась маленькая группа пришедших на поминание. С одной стороны парка проходило шоссе, с другой – велосипедная дорожка, протянувшаяся вдоль берега – обе дороги были забиты велосипедистами, скейт-бордерами, грузовиками и легковыми машинами. В такой толчее мог спрятаться снайпер, который, возможно, сейчас берет ее на прицел.

При одной мысли об этом Лию затошнило, но у нее не осталось сил, чтобы подняться и уйти.

Она должна была бросить вызов судьбе.

– Лия!

Оглянувшись на оклик, Лия увидела подходящего к ней Гордона. На Траске был надет строгий темный костюм.

Рядом с Гордоном шел мальчик, точно так же одетый, лицо которого Лия тотчас узнала, хотя видела его год назад.

– Это мой сын, Тайлер, – негромко произнес Гордон. – Сегодня он захотел прийти сюда со мной.

– Это вы пытались спасти меня и маму, – торжественно произнес мальчик.

Лия кивнула, не в силах произнести ни слова в ответ – эмоции душили ее.

– Я хотел выразить вам благодарность и… Ну, в общем, это вам. – Тайлер вручил Лии какой-то предмет.

Она посмотрела и увидела маленькую бархатную коробочку.

– Я думаю, мама бы захотела, чтобы эта вещь досталась вам, – говорил между тем Тайлер. – Папа тоже так думает. Она все время носила эту вещицу.

Не в силах говорить, Лия открыла выгнутую крышку. Внутри на шелковой подкладке лежала изящная, украшенная камеей заколка. На голубоватой поверхности камня было вырезано изображение женщины, баюкающей ребенка. Мать и дитя.

– Очень красивая вещь, – сумела вымолвить Лия сдавленным голосом. Она коснулась пальцами камеи. – Я не знаю, что сказать…

– Ну и что? – спросил Тайлер, пожав плечами. – Я тоже часто не знаю, что сказать.

С глазами, полными слез, Лия улыбнулась мальчику и посмотрела на сцену.

Арфистка играла классическую музыку. Выступили несколько товарищей Марко, которые рассказали о его верности долгу и мужестве. Лия была поражена тем, сколько людей считали Марко героем задолго до того, как он в последний раз проявил свою храбрость.

– Хочет ли кто-нибудь сказать еще несколько слов? – спросил священник.

Лия собралась было подняться на сцену и сказать несколько хороших слов в его честь. Но она понимала, что даже если ей удастся сохранить самообладание…

Даже если ноги не откажут и донесут ее до сцены и помогут выстоять там…

Она никогда не сможет высказать то, что чувствует в отношении Марко, во всяком случае публично.

Наедине с собой изо дня в день в течение нескольких недель она читала по нему заупокойную молитву.

Но здесь так и не воспользовалась моментом и промолчала.

Снова зазвучала музыка, а потом открыли большой ящик, из которого к небу устремились десятки бабочек.

Лия тихо вздохнула, глядя на горизонт.

Она слышала, как люди, тихо переговариваясь, собрались вокруг нее, и начала подниматься с места.

Желчь подступила к горлу, и мир закружился у нее перед глазами.

Она упала на землю – наступила спасительная темнота.

– Ну как вы себя чувствуете? – спросил ее любимый телохранитель Фрэнк, когда они вошли в лифт и Фрэнк нажал кнопку шестого этажа.

– Чувствую большое облегчение от того, что все кончилось, – ответила Лия.

И это была правда.

Лия только что дала показания перед судом присяжных. После нескольких месяцев мучительного ожидания и мрачных предчувствий сама процедура свидетельства оказалась весьма прозаичной. Обвиняемых в зале не было, и Лии не пришлось, отвечая на вопросы, смотреть им в глаза. Ответы на вопросы, казалось, продолжались вечно, и Лия очень удивилась, когда позже поняла, что все заняло меньше часа.

Ей сказали, что присяжные могут подготовить и представить письменные вопросы, на которые Лия должна будет ответить к концу судебного заседания. Она приготовилась, но вопросов у суда не оказалось.

Вот она опять здесь – в отеле, который с октября стал ее вторым домом, настолько она с ним сроднилась.

Двери лифта открылись, и Лия, Фрэнк и Пит – ее второй телохранитель – быстро пересекли холл и направились к номеру. Лия с Фрэнком осталась в коридоре, а Пит осмотрел номер.

Забавно, но эта рутина стала за последние месяцы для нее привычной.

Когда настанет день и она вернется к обычной жизни…

Если такой день настанет…

То ей будет очень не хватать постоянного общества посторонних людей.

И защиты.

Гордон уже начал обсуждать с Лией различные варианты ее будущего. Часто упоминалась программа защиты свидетелей.

Лия понимала, что выбор у нее не богат.

Если, конечно, она хочет остаться в живых.

Если бы речь шла только о ее жизни, то, возможно, Лия и решилась бы положиться на случай, но…

– Все нормально, – сообщил Пит, выходя из номера.

– Спасибо. Я собираюсь немного полежать, – сказала Лия телохранителям и прикрыла за собой дверь.

Первым делом она бросилась в туалет: мочевой пузырь грозил лопнуть.

Затем скинула туфли на низком каблуке и стянула колготки, которые, как давящая повязка, стянули ее располневший живот.

Потом она кинулась на кухню и достала из холодильника контейнер с шоколадно-кремовым мороженым. Сначала она решила было переложить его в какую-нибудь тарелку, но передумала, схватила ложку и вместе с контейнером вернулась в комнату, села на стул и с наслаждением положила гудевшие от усталости ноги на королевских размеров кровать.

Правой рукой она запихивала в рот большие куски мороженого, а левой гладила себя по животу.

Глотая холодное лакомство, она не забывала разговаривать с ребенком, который рос в ее чреве. Она говорила, чтобы малыш не волновался, что скоро все это закончится и все у них будет в полном порядке.

В книге, которую она недавно купила, было написано, что плод начинает слышать только в середине второго триместра, но Лия начала разговаривать с ребенком с того дня, когда обнаружилось его существование. Так она не чувствовала себя одинокой.

Лия понимала, что скоро ей придется объявить о своей беременности. Надо будет показаться врачу. Не для того, чтобы подтвердить результат домашнего теста – она сделала его в день панихиды по Марко, а для того, чтобы произвести на свет здорового ребенка. Надо будет принимать витамины, проходить обследования и делать все остальное, что делают женщины в ее положении.

К тому же стало трудно скрывать растущий не по дням, а по часам живот. Скоро тело само скажет о ее положении, даже если она будет молчать.

Эта тайна придавала ей сил жить все последние месяцы. Сознание того, что частица Марко живет в ней не как память, а как дитя, которого она носит под сердцем, помогало ей выжить в течение бесконечных одиноких дней и ночей.

Теперь, не зная, что ждет впереди ее саму и ребенка, Лия понимала одно: ей надо быть сильной.

Она предполагала, что отдел позаботится о ней: ее и ребенка отвезут в дальний маленький городок, наверное, где-нибудь на Среднем Западе, и выдадут ей новые документы. Ребенок в течение по меньшей мере нескольких лет не будет знать, кто он на самом деле. Малышу нельзя доверять чреватую смертью тайну.

Наверное, они смогут жить нормальной жизнью, по крайней мере в некотором отношении, с оптимизмом думала Лия. Ее малыш пойдет в школу, у него появятся друзья…

Но у него никогда не будет отца.

У него не будет семьи.

Внезапно Лия наморщила лоб, ей в голову пришла смутная пока мысль.

Она уже, не в первый раз думала об этом, эта мысль жила в ней с того самого дня, когда она потеряла Марко, хотя Лия неоднократно приказывала себе забыть о ней.

От напрасных надежд бывает только лишняя боль.

Но, однако…

В ее мозгу эхом отдавались слова Марко.

«Я нашел Хавьера и Росалиту Сантьяго».

Семью ее матери.

Неужели они живут где-то недалеко?

Или он солгал ей, как лгал ей о многих других вещах, чтобы защитить свою полицейскую легенду?

Но ей очень хотелось верить, что это правда, что ее семья где-то живет и, может быть, настанет день, когда она увидит своих родных.

Тогда у ее ребенка будет настоящая семья.

– Не беспокойся, малютка, – нежно произнесла она, отставила в сторону пустую коробку от мороженого и прикрыла глаза. – Твоя мамочка все время будет заботиться о тебе, и папочка тоже – он и сейчас смотрит на нас оттуда, где он сейчас.

Лия замолчала, потом почувствовала это.

То было лишь едва заметное шевеление в ее животе – ребенок заворочался от звуков ее голоса.

Удивленная до глубины души, Лия блаженно улыбнулась. Радость переполнила все ее существо, когда она поняла – и уже не в первый раз, – что имеет полное право верить в чудеса.